Текст книги "Ведьмина ночь (СИ)"

Автор книги: Екатерина Лесина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 23 страниц)

Глава 34

– Могильный тлен, – сказала женщина, вытащив из кармана портсигар. Сигареты у нее были тонкие и темные. – Интересная вещь… сама по себе довольно безвредная. Но вот в умелых руках – иное дело.

– Вы…

– Розалия, – щелкнула зажигался и запахло дымом. – Давайте отойдем, а то сейчас рыжие сбегутся. А оно нам надо?

– Может, и надо?

– Смотря для чего, – она не выглядела напуганной, в отличие от Святы, которая так и стояла, глядя на свои руки. – Они, конечно, меня схватят… я ведь слабая женщина. И с сердцем у меня неладно. От испуга оно ведь остановиться может. Тогда и заклятье ты не снимешь. И они. И никто не снимет.

– Она… правду говорит.

– Могильный тлен семейного погоста и кровь матери, – с удовлетворением произнесла Розалия. – У девочки еще час. Потом заклятье станет необратимым.

– Чего ты хочешь?

Я поняла.

Ей не нужна была Свята. Сама по себе. Да и я сама не особо.

– Сила нужна?

– Отдашь?

Я прислушалась к себе и поняла.

– Да.

– Оставь, – Розалия затянулась. – Силы мне своей хватает. Источник. Ты должна отвести меня к источнику.

– И только?

– Этого достаточно, – её улыбка стала нехорошей. – Вполне достаточно…

– Не соглашайся…

– Тогда она умрет. Единственная доченька Марка… горячо любимая… единственная правнучка старого упыря, пусть и по крови не родная, но он в ней души не чает… как думаешь, когда узнают из-за кого она умерла, долго ты протянешь?

Молчу.

Ответа у меня нет. Я ведь… хочу верить, что они все поймут, что не будут винить, что виновата не я, а как раз-то Розалия. Что… только ведь дело даже не в них.

Я сама себе не прощу.

– Когда?

– А вот сейчас и пойдем, чего откладывать?

Сейчас?

Почему-то мне казалось, что нужно Ведьминой ночи дождаться. Но… ей виднее.

– Пойдем, – согласилась я. – Свята, ты… к деду иди.

– Нет, – она покачала головой и руки опустила. – Он все равно не поможет, так что я с вами.

И выражение лица у нее стало таким, как у той женщины, со статуи.

– Сними заклятье, – попросила я. – Я слово дам. И силой поклянусь.

– Сила… сила, сила, сила… все носятся с этой силой, хотя толку-то от нее? Нет уж. Пусть идет. Я тут машину рядышком поставила. Кстати, не примите за критику, городок у вас до отвращения миленький, но вот со стоянками не дорабатывает… еле нашла, где приткнуться.

Маленькая машинка.

Аккуратненькая.

Не самая дорогая, не самая дешевая. Не новая, но и не старая. Ничем не примечательная.

– Там на машине не доедешь, – сказала я, пытаясь управиться с дрожью в руках. Получалось плохо. Тряслась я, что лист осиновый. И не от страха. Точнее от страха, конечно, да не за себя. Я-то что… я пока жива. А вот Свята бледная-бледная. На заднее сиденье залезла и замерла. И я рядом с ней.

Взяла за руку, а та – что камень.

– Ничего. Я и пешком могу… не такая старая, – Розалия тронулась с места. Улица и вправду была заставлена машинами весьма плотно. В какой-то момент я даже испугалась, что у нее не получится выехать. И что придется пешком.

А пешком не успеем.

И Розалия заклятье снять откажется. Наверняка… хотя ей смерть Святы тоже не выгодна. Не будет Святы, и я не соглашусь помогать.

Да что там, я ей прямо на месте шею сверну.

И без малейших душевных колебаний.

Но нет, выбрались. И с улицы, и с другой тоже, и за чертою города оказались как-то и вдруг. И машина остановилась, замерла на обочине.

– Что вам надо, – я осмелилась заговорить только когда мы все вылезли из машины. – Если не сила… источник?

– Он самый.

– Зачем?

Показалось, что Розалия промолчит. Она и молчала. Пока выходили на тропку, пока…

– Не надо, – шепотом сказала Свята. – Не провожай её… поводи по лесу, пока…

– Наина так бы и сделала, девонька, – слух у Розалии оказался отличный. – На редкость упрямая была. Но эта – другая… молоденькая… жалостливая. Дурочка. Прям как я когда-то… поэтому заведет. Она не захочет, чтобы ты умирала. А ты умрешь, если мы не доберемся до источника.

И это было правдой.

– Слово, – спокойно повернулась я. – Слово дай, жизнью своей поклянись, что, если я провожу тебя, ты заберешь свое заклятье.

Розалия хмыкнула.

– Клянусь, – сказала она. – Силой, именем и душой, что, если ты проводишь меня к источнику, я заберу заклятье… хотя вот симпатии к их роду никогда не испытывала. И вообще к нелюдям. Здесь их слишком много. Что стала? Веди.

И мы пошли.

Луг пах летом и грядущей ночью, до которой осталась всего неделя, чуть больше, но сила в травах звенела. И они, напоенные этой силой, тянули лунный свет, вплетали его в хрупкие узоры цветов да кореньев.

– Я ведь по-доброму просила… умоляла… на коленях стояла… внучка её бесхребетного терпела… и терпела бы дальше. Даже больше. Я бы его в люди вывела. Научила. Помогла бы. Поддержала… и всего-то надо было, к источнику провести. Но нет. Отказала. Даже объяснять не стала, почему!

Это, кажется, больше всего обижало Розалию.

– А эта дура беременеть взялась. Спрашивается, чего ей не жилось-то?

Про кого она? Хотя… про Машку, про кого еще. И мне опять становится жалко девчонку. Я ей еще и завидовала. Мол, семья есть. А какая тут семья?

Надо будет встретиться с Игнатьевым.

И Ульяна…

Ульяна вечером заглянуть должна, я обещала, а вместо этого вот… хорошо будет, если мы живыми останемся. Что-то чувствую, у Розалии большие планы.

– И главное, тишком, тишком… дождалась, когда мне уехать надо будет… и без обряда. А разве можно так?

Что за обряд?

И начинаю думать, что не совсем эта Машка и дура.

Луг закончился.

И Розалия встала.

– За руку её возьми, – подсказала Свята, морщась. Сказала тихо. Едва-едва слышно. И сама меня за руку взяла. Пальцы у нее просто-напросто ледяные. И у Розалии не лучше. Только Святины даже холодные живыми чуются, а эти…

Как куклу держу.

Идем.

Дальше.

По мхам. По ковру из мертвых дубовых листьев. Свет луны проникает сквозь листву, растекается по стволам деревьев, пробуждая к жизни скрытую в них силу. И сам лес наполняется сиянием. Оно зеленоватое, но не мертвое, как бывает, наоборот… оно полно тайной сокрытой от глаз моих жизни.

Скоро.

Я уже чувствую близость дуба и источника.

И не только я.

– Мы почти пришли, – сказала я, останавливаясь. – Забери заклятье.

– Нет, – Розалия выдержала взгляд. – Знаю я вас, ведьм… заморочишь.

– Клятву принесу.

– Не верю! – её лицо исказилось. – Все вы… врете! Врете вы! Всегда врете! Я ведь тоже…

Она вдруг разом утратила красоту. Черты лица её поплыли, нос сделался больше, а губы тоньше. Сам рот раскрылся черным провалом. И я вдруг поняла.

Я читала о таком.

Читала.

В старой-старой книге, когда готовила реферат… не себе, это заказ Гришка принес. И он же – книги, по которым реферат надо было писать. Причем книги были явно не из университетской библиотеки. Без штампов. Без подписей.

Без… авторов.

Черные обложки. Зачарованное серебро на них, словно тот, кто создал, боялся, что эти опасные знания возьмут да и выберутся. И не зря боялся. С зачарованными книгами и не такое случается.

Но…

– Заклятая, – сказала я с чувством глубокого удовлетворения. – Ты – заклятая душа. Заменная. Подменная.

Розалия хихикнула.

И язык показала.

– От Розалии осталось хоть что-то? Хотя… наверняка. Иначе бы почуяли. А так ты её выпускала, сама же пряталась… потому и не увидел никто и ничего. И не понял. Сама Розалия ни силы не имела, ни… а ты пряталась. Все время.

– И не увидят, – с уверенностью произнесла Розалия. – Время, девонька. Время выходит… не наше – её вот.

И на Святу указала.

Ладно.

Здесь её взяла, но… зачем заклятой душе источник? Или… так, вспоминай, Янка, что там было. Это не совсем по теме. Тема того реферата общей была, о ритуалах темной эпохи или что-то вроде, главное, книги я прочла просто потому… потому что это было интересно.

И обидно.

У кого-то есть такое сокровище, а он, вместо того, чтобы пользоваться, просто вот так, бросает.

Не то.

Идем.

И листья шелестят, что под ногами, что над головой. Протяжно скрипит ствол, и кажется, что дуб, очнувшись от многовекового сна того и гляди потянет корни из земли, выберется, чтобы…

– Вот, – сказала я. – Привела. Там… источник.

Розалия…

У нее наверняка другое имя. У души.

…и ежели дева, даром обделенная, желает обресть его, то надобно ей…

Кто провел обряд?

Розалия?

Кто-то… иной?

Розалия сделала шаг.

И я заступила дорогу.

– Заклятье, – жестко сказала я. – Ты обещала…

– Обещанного три года ждут! – она толкнула меня в грудь, и удар был такой силы, что я не удержалась на ногах, полетела, запнулась о корень и рухнула в мягкий ковер из листьев.

…клялась.

Именем.

Только у заклятой души нет имени.

…отыскать черен камень, окроплен кровью, овеян смертию. Узнать таковой можно по приметам особым, как то…

Воздух из груди выбило.

И больно стало там, внутри. Но нет, я… я не позволю вот так. Я встать должна…

…привести к камню тому деву-юницу, крови первые уронившую, аки дар тому, кто врата хранит.

Встать.

Руки елозят по листьям. И сесть тяжело, и надо, надо… в груди огнем горит. Но я сумею. Я…

…а следом – дитя некрещеное залогом души…

– Ты… – из груди вырывается кашель, и что-то мокрое по губам течет, но я вытираю. – Ты… что ты хочешь⁈

Розалия на коленях. Она дергается, скребет руками, елозит ногами, только глубже проваливаясь в листву. И я не сразу понимаю, в чем дело.

Она… ползет?

Ползет!

И не двигается с места. Она… тянет руки, и казалось бы вот оно, озерцо черной воды, до которой дотянуться можно, да никак. Пальцы почти касаются берега, и…

– Отдай! – её голос-вой разносится над поляной. – Пусти… отдай… оно ведь не твое! Оно тебе не нужно! Оно только травит, травит…

Руки Розалии вздрагивают и сама она падает в темные листья. Скребет по ним руками, проваливается, и кое-как встает на ноги.

– Хорошо! Я сниму! Снимаю!

Она запрокидывает голову и хриплые слова карканьем вырываются из глотки.

…и ежели исполнить все образом должным, сказавши слово тайное, а каковое, того не след помнить бумаге, равно и людям, явится на зов твой хозяин места заповедного. И поклонись ему тогда третьей душой.

А следом падает Свята.

Навзничь.

Широко распахнув руки, и рыжие волосы её ложатся огненной короной вокруг головы.

–…снимаю! – Розалия взмахивает руками и поворачивается ко мне.

Страшна она.

Третьей душой.

Третьей.

– У тебя не было третьей души, верно? – я смотрю в безумные эти глаза, выискивая в них ту, что пробудила к жизни тварь. – Или оказалась она не той, что нужно? Вот ты и… что? Предложила собственную? Кредит с отсрочкой платежа? На сколько?

– Ты…

– Семью семь лет?

– От… откуда…

– И он принял. Или она? Не важно. Главное, что договор был заключен. Чего ради? Силы?

Она стоит, покачиваясь. И не смея двинуться. А я… я подхожу к Святе. Хоть бы жива была, хоть бы…

– Вырваться… она хотела вырваться, глупая девчонка… красивая, но бедная… её присмотрел один там… из местных. Там, на границе, все иначе. Если глянулась кому, то купят… и её хотели… старик, но с деньгами. И родители рады. Богатый выкуп. Да… а она не хотела к старику.

Настолько не хотела, что принесла как минимум двоих в жертву?

И свою душу следом.

– Кого она тебе отдала?

– Сестер… у нее много… удобно, когда много. Я помогла… я научила… всему научила.

Оскал.

И воспользовалась слабостью, чтобы пробраться в тело. Наверняка Розалия сама не знала, что происходит. Сперва так точно.

– Замуж вот выдала… старик? Никто и не удивился, что помер. Сердце… у стариков слабое сердце. Только все одно… решили выжить бедненькую. Пришлось бежать. Благо, всегда найдется тот, кто поможет, защитит красавицу… сперва один, потом другой.

Она облизнулась.

– Как Афанасьев не понял, что ты есть такое?

– Ведьмак? – та, что притворялась Розалией, осторожно распрямилась. И головой тряхнула, и потянулась медленно так, словно нехотя. А потом сделала шаг ко мне. – Он глупый был… влюбленный… все влюбленные слепы. А вот бабка его – другое дело. Розочка ей не понравилась. Крепко. А я её почуяла. Пришлось спрятаться. Хорошо-хорошо. Глубоко-глубоко.

– Вот и сидела бы. Чего вылезла?

– Да не я… Розка, дуреха, наворотила… бросила вон ведьмака, вышла замуж за этого, как его… распробовала жизнь красивую. Но пускай, но ладно…

Еще шажок.

Идет, танцуя.

– А еще помнила она… да, помнила… что должок за нею. Душа её – моя она… моя!

– Никто не спорит!

Не жалко мне Розалию, ни ту, которую я ныне перед собой вижу, ни другую, что нашла некогда заклятый камень и привела к нему сестер.

– Но она ведь испугалась? Когда срок подошел.

– А то!

– И откупиться захотела… чем? Или погоди, дочкой своей, верно? Только… Наина вам помешала? Она сводила её сюда и… источник запер, так?

По глазам вижу, что, если не угадала, то близко, очень близко… или…

– Не дочкой, – я окончательно поняла все. – С дочкой что-то да не сладилось. Или сама слабенькой была? Или приглядывали за ней? Внучкой. Той, в которую ты должна была поселиться, верно? Когда она появится на свет, только… Наина помешала. Сделала что-то. Что-то такое, что не позволило тебе забрать еще одну душу.

Оскал шире.

Угадала?

– Поэтому жизнь отдала… та женщина… почему Наина просто тебя не остановила?

– Потому что… сама меня немногим лучше, за что и поплатилась… видела она уже одним глазом… тьма-то слепит, слепит… она и не понимала до конца, кто я. Странно, да? Она ведьма старая, ученая и не понимала. А ты вот взяла и разобралась. Как так?

Сама не знаю.

Случай. Еще один случай.

Розалия вдруг прыгнула, сбивая меня с ног, и длинные пальцы её сомкнулись на моем горле. Колено Розалии вдавило меня в землю.

– Ты… ты… – её исказившееся лицо было так близко, и я сделала единственное, что могла – вцепилась в него. Розалия завизжала.

Тонко.

Нервно.

А я, я ерзала, пытаясь выползти, вырваться, почти задыхаясь, потому как пальцы её сжимали, сминали горло, перекрывая воздух. Легкие наполнялись жаром.

И я…

Я отпустила её лицо.

А потом обняла Розалию, сколько сил было, притянула, прижала к себе и, оттолкнувшись, покатилась туда, где блестело чернотой зеркало воды.

Мы ухнули в нее вдвоем.

Источник не подвел, раскрылся, принимая… а темная стылая вода залила глаза. И руки Розалии разомкнулись, позволяя сделать вдох.

Во второй раз тонуть было почти и не страшно.

Глава 35

Закрутило.

Завертело.

Золотые искры, вспыхивавшие то тут, то там, сложились узором, и я понять не могла, что за он. А потом… золотые змеи плясали в черноте, разгоняя тьму. И в этом свете, золотом, конечно, я видела исказившееся лицо Розалии. Ее рот, распахнутый в немом крике, её руки, которые отпустили меня, а теперь дергались, словно она пыталась то ли поплыть, то ли взлететь в этой воде.

Она двигала губами.

И…

И увидев меня потянулась скрюченными пальцами. А дотянувшись – колодец источника был узок – сдавила запястье.

– Ты… – я слышала её голос, глухой, доносящийся сквозь толщу воды. – Что… ты… сделала.

Всегда было интересно, как разговаривают русалки. Вот и пожалуйста.

– Ты хотела источник.

Странно, что вода в легких нисколько не мешала дышать, а вот говорить было неудобно.

– Я… тебя…

Она сжала запястье и с воплем убрала руку, правда, следом за ней метнулась золотая ленточка. Змейка? Она впилась в ладонь Розалии, повиснув на ней. А следом прочие змеи, выплясывавшие в колодце, замерли, повернулись и устремились к ведьме.

Первая опутала ноги.

Вторая спеленала руки.

Третья…

Я хотела отвернуться, но… не могла. Я видела, как золото проникает сквозь кожу, растекаясь там, внутри. И под нею, под кожей, расплываются новые узоры, руслами сосудов.

Это больно.

Наверняка больно.

И она кричит, а я… я падаю.

Я падаю и пропускаю момент, когда исчезает вода.

Пещера.

Сундуки. И наговор во второй раз сам слетает с губ. Золота не стало меньше, как и не стало больше. Я иду. Я уже знаю дорогу.

Розалия…

Её здесь нет. А вот шуршит по древним монетам чешуя, и золотая змейка привычно обвивает щиколотку. Кажется, она несколько потяжелела.

Кажется.

А вот и изба.

И в ней ничего-то не изменилось, разве что дева на лавке бледна и выглядит неживой. Воды же в ведре ни капли.

– Извини, – я знаю, что она меня слышит. И сажусь рядом, беру за руку. – Я не хотела тебя беспокоить. И не собиралась. Просто… вышло, как вышло.

Розалия…

Что с нею стало?

И главное, для чего она так стремилась сюда? Воды целебной испить? Сомневаюсь. Тогда… силы? Она могла бы взять у меня. Нет, что-то иное ей было надо и настолько, что она готова была рискнуть.

Раскрыться.

Семью семь лет.

Это сорок девять.

Сколько Розалии? Во сколько она заключила договор? Там, на востоке, рано выдают замуж… нет, мало данных. И все же если предположить, что срок подходил к концу или даже вышел, что Розалия отдала душу тому, кого сама же пробудила…

Не вяжется.

Снова.

Что я за бестолковая такая, что ничего-то у меня ровно не выходит.

– Ты меня слышишь? – спрашиваю, но отчего-то шепотом. – Воды нет, но…

Есть кое-что, что способно её заменить. И я поднимаюсь, беру со стола нож. Старый. Наверняка тронутый ржавчиной, пусть даже не видна она глазом. И негигиенично это.

Совершенно.

Но я режу запястье.

Кровь, она тоже в своем роде вода. И пусть течет не от сердца мира, но в любой крови сила сокрыта, та, богами данная, бессмертной души.

Душу я не отдам.

А кровью вот поделюсь. И первая капля падает в приоткрытые губы девицы, а следом и вторая, и третья. Я сижу и смотрю, как она течет, еще думаю, что не стоило бы…

А на лицо ведьмы возвращаются краски.

И щеки розовеют.

И губы.

Вздрагивают веки, открываясь. И губы растягиваются в улыбке.

– Доволи, – она сама поднимает руку, и теплые пальцы касаются моего запястья. – Благодарю за ценный дар, та, которую нарекли Любомирой.

Края раны смыкаются.

А потом и вовсе исчезает она, как и не было.

– Но не делай так больше, – просит Любава.

– Почему?

– Давно я тут… тяжко… а твоя кровь тепла, сладка. Велико искушение. Могу и не удержаться.

Да уж, о том стоило подумать. Но видно с думать у меня еще когда не заладилось. Не мой это процесс, определенно.

– Скажи, – прошу. – Как тебе помочь. Ему вот… как вас отпустить?

– Ведьмина ночь скоро, – она не пытается встать, да и руку уронила, как лежала та. – Земля поет. Силу копит. В ведьмину ночь приходи… открой запертую дверь.

– А искать её где?

– Увидишь!

Вот что за…

– Выбор… выбор будет, – она понимает. – Не могу сказать, ибо тогда не сложится… выбор.

– А те, которые были до меня…

– Выбирали.

– И дверь не отворялась?

– Как видишь, – она выдыхает. – В том нет их вины. Ничьей… мы сами… я и он… виноваты… не перед собою, но перед людьми. Я устала. Так устала… и он… чую его… земля давит, давит… тяжко держать на себе её.

То есть, толком мне она ничего сказать не скажет, потому как это может повлиять на тот самый выбор, который делали прочие.

Все они, которые были до меня.

Все…

И ни одна не выбрала… что?

Не знаю.

Не буду думать.

Ладно, тогда попробую с другой стороны, пока есть еще время. Вопросы… вопросов множество, все и не успеть. А я не знаю, который важнее.

Нужнее.

– Источник, – я хватаюсь за мысль. – Почему он одних убивает, а других нет?

– Тоже выбор… душа… цена… каждый платит, но не каждому плата по плечу. Это все они… отравили… принесли то, дурное.

– Кто?

– Чернорясые. Они… положили… я… подле источника жила. Дом мой тут стоял. Они меня… в доме, с домом… моя сила, та сила, смешались, сплелись.

И тут княжич угадал.

– Каждому по делам его…

– Если я заберу ту вещь, то… он поправится? Источник?

– Не знаю, – пусть не сразу, но ответила Любава. – Давно уже вместе… сошлись… коль сумеешь, то пробуй.

Попробую.

Или нет.

Подобные вещи, они ведь не для таких, как я. Но я попробую. Потому как и той вещи, чем бы она ни была, тут плохо. Наверное.

Ладно.

Тут не то, чтобы разобрались, скорее ясно стало… ну, кое-как.

– Скажи, – время у нас еще есть, только покалывает под сердцем беспокойство. Свята… она же там, наверху. Жива ли? И если нет… и чем я ей помогу? То-то и оно. Но разум – одно, а сердце – другое. – Я смогу как-то на эту воду… не знаю, повлиять? Или помочь человеку, если ему помощь нужна? Или… не человеку?

– Нет, – ответила Любава. – Каждому… по делам его…

– А дети? Младенцы почему умирали? Мне так сказали, что… они умирали. Те, которых приносили сюда. Больных.

– Больному плохо. Взрослый боль телесную потерпеть может по-за ради того, чтобы выздороветь. А дитя от боли бежит… и душа его в теле держится некрепко.

Вот и получается, что…

Милосердие?

Источник не убивает. Он отпускает эти души. Только понять такое, принять тяжко.

Потом разберусь.

Щеки ведьмы бледнеют. И сама она прикрывает глаза.

Время.

Почти иссякло время.

– Род Афанасьев. Ты от него? А потом что? Кто пришел на твое место?

– Дочь… сила… позвала… потянула…

– Ты с ней говорила?

– Со всеми.

– Но…

– Выбор…

– Тогда… кто я?

– Проклятое дитя, – ответила ведьма. – Иди… час неурочный… возвращайся… на ведьмину ночь… эта последняя, чую, для нас…

– Погоди… – я чувствую, как плывут, подергиваясь золотой рябью, стены. – Как мне понять…

И мир размывается.

А я… я оказываюсь наверху. На сей раз кашляю так, что едва легкие не выплываю на листья. И рот вытираю, из которого тянутся длинные нити слюны. И сглатываю их, а они все тянутся, тянутся. Руки дрожат. Ноги дрожат.

Но сажусь.

Слюна с кровью? Пусть будет платой за возвращение. Невелика, если подумать. Рядом лежит кто-то.

Розалия? Она… страшная какая. По платью только и можно узнать. Лицо темное, изрезано морщинами, словно шрамами. И рот раскрыт в немом крике. А на груди змея устроилась. Толстенная черная гадюка. Я таких и не видывала.

Страшно?

Нет, пожалуй. Меня эта змея не тронет.

– Если что, она сама виновата, – говорю змее.

И оборачиваюсь.

Свята…

Свята здесь. Сидит, согнувшись, над черным зеркальцем воды, зачерпывает её раскрытой ладонью, позволяя темным струйкам стекать сквозь пальцы.

Живая!

– Свята! – я пытаюсь встать, но ноги подламываются. – Ты…

Она поворачивается ко мне.

– Холодная, – говорит. – Я попробовала… такая холодная, что просто зубы сводит.

Живая…

– Я не собиралась, но так пить хотелось… думала, что все равно ведь умру, так хоть попробую, какова она на вкус…

Живая. И я добираюсь-таки до нее, на четвереньках, по листьям, которых много и руки в них проваливаются, и ноги тоже проваливаются, и сама я проваливаюсь едва ли не по шею.

Но ведь… живая.

Обнимаю.

– Она ведь сняла заклятье.

– Такое не снять, – Свята покачала головой. – Остановить можно. Ненадолго.

– А почему ты не сказала?

– Она убила маму, – Свята снова зачерпнула горсть воды. – А теперь пить не хочется… совсем вот. Смотрю и… наверное, он говорит, что не надо.

– Не надо, – соглашаюсь. – Вставай. Там, наверное, нас потеряли. Волнуются.

– Все говорили, что это несчастный случай… а теперь я знаю. Это она убила маму. И папа тоже не верил в несчастный случай. И в то, что сердце слабое. Знаю. Искал… но теперь он свободен.

И улыбка у нее жутковатая.

А вставать не встает. И я опускаюсь рядом, обнимаю и прошу:

– Расскажешь?

– Не о чем особо… я плохо помню. Казалось, что плохо помнила… мне было семь. Я думала, что я взрослая. И гуляла одна. Они не волновались. Это же дедов город. Кто осмелится?

Розалия.

Она не просто стара, а… очень стара? Древней выглядит? От того, что ведьма? Или просто договор этот она заключила очень и очень давно. А потом… что? Продляла? Скармливая твари чужие души? И пряталась, пряталась… хорошо пряталась, если не поняли ни Наина, ни князь.

– А тут женщина. Красивая… я никогда таких красивых не видела. Она плакала и сказала, что потерялась, – Свята подняла руку на уровень глаз. – Я решила помочь. Я ведь была доброй девочкой. А добрые девочки помогают людям.

Не только она.

Я ведь тоже… мы снова попались на эту удочку.

– Я её вела, вела, а потом раз и голова заболела. Сильно. Я больше ничего не помню, – она сдавила ладонями голову. – Не помнила…

– Сейчас вспомнила?

– Мама ушла. Из дому. Её долго не было… её искали. А нашли мертвой у реки, – щека Святы дернулась. – Инсульт. Случается со всеми. И с молодыми, и… её осматривали. Хорошо. Цисковская…

Вот кому-кому, а Цисковской мне веры нет.

– Она тогда моложе была и не такой наглой… и дед все одно позвал кого-то из Москвы. И Наина тоже смотрела. Но ничего не увидела. Только… мы с папой все равно знали, что маму убили. И то, что я пропала, это связано.

– Что ты вспомнила?

– Мама пришла. Туда. На берег реки. Я играла… там вода блестела, и камушки в ней. К реке мне одной нельзя, но я не одна, я с маминой подругой. Раньше я её не видела, но это потому, что она далеко жила. А теперь приехала. Соскучилась. И маме позвонила. Я… я сказала маме. Про подругу. И про то, что мы ждем её… и что это секрет. Большой-большой.

Дрянь.

Хотя… чего ждать от ведьмы.

Но остальные тут… почему никто ничего не понял? Или… просто привыкли за годы, за десятилетия к собственной непогрешимости? К тому, что уж тут-то, дома, все хорошо и ладно? Что не найдется никого, кто посмеет бросить вызов.

Я держу Святу за руку.

– Знаешь… теперь понятно, почему мама тогда из дому ушла. Ей бы сказать… хоть записку оставить.

– Она испугалась.

– Да. Наверное. Но…

– К тому же Розалия вполне могла убить тебя. Её бы не остановил ни возраст, ни… твоя мама это поняла.

– И пришла. Она пришла. Я её обняла. И мы сидели там, на берегу, втроем. Я играла с камушками, смеялась, а потом мама сказала, что мне домой надо. И даже проводили меня до остановки. Я хотела с ней. А она… она сказала, что у нее дело есть. Очень-очень важное. И что оно не для детей. Что… ехать. Надо ехать домой… я и поехала. И спала. Долго.

А проснулась…

Я обняла Святу и тихо сказала:

– Розалия умерла.

– Плохо.

– Почему?

– Если бы нет, я могла бы убить её. И папа. И дедушка…

– И многие другие, кому она причинила боль. Но… она мертва. И надо забрать её, потому что не дело, тут оставлять. Еще у тебя телефон с собой?

– В машине её…

– Тогда я думаю, что у машины нас и встретят, если не раньше.