Текст книги "Пепел (СИ)"

Автор книги: Екатерина Бунькова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 16 страниц)

– Не смотри на меня так, – попросил я, отворачиваясь и чувствуя, как меня корежит от ее взгляда. Лан осторожно легла на землю, отползая от обрыва. А потом села позади, обняла меня и уткнулась носом мне в шею.

– Отпусти, – попросил я.

Лан только крепче стиснула руки.

– Отпусти, говорю, – скривился я. – Незачем мараться о такую мразь, как я. Ты же видела мою душу – она черна и испачкана кровью, как душа убийцы.

– Это не душа, – тихо сказала Лан. – Это только молитва.

– Без разницы, – я прикусил губу, пытаясь прийти в себя. – Это мои мысли, мои эмоции. Неужели тебе нравится быть рядом с человеком, способным на такую молитву? Что, если я и тебя за собой утяну? У нас в Крагии такие молитвы только смертники перед виселицей возносят. Убийцы, насильники и просто жестокие люди. Ты ошиблась, выбирая меня.

Я попытался разнять ее хватку, но Лан держала крепко, и чем больше я старался освободиться, тем сильнее она стискивала руки вокруг моей шеи. Пришлось бросить бесполезные попытки, пока она меня не придушила. Ветер трепал травяные косы и наши грубые одежды. Облако по ту сторону ущелья колыхалось, и я то и дело видел двух спящих крылатых малышей. Когда-то Шаард сказал мне, что драконы так легки и прозрачны оттого, что таковы их мысли. И если человек уподобится мыслями дракону, то и сам им станет. Эх, брат, если б ты только видел мою черную молитву перед самым гнездом драконов. Я знаю, что я не прав. Моя молитва мне это доказала. Но я не понимаю, в чем именно. И это самое страшное. Нельзя исправить ошибку, которой ты не осознаешь. Боги наказали меня за что-то, а я не понял за что, брат. И кажется, я сделал только хуже. Хоть заново начинай.

Я опустил голову и покосился на край обрыва. Всегда можно начать заново. Всего-то несколько шагов…

– Не делай глупостей, – сказала Лан, угадав мои мысли. – Они простят тебя. Просто живи правильно, и следующая молитва будет чистой.

Не будет следующей молитвы. Я больше никогда такой глупости не сделаю. Боги, вы уже получили мое сообщение? Да? Вот. Подавитесь. Хотели наказать – наказали. Теперь вкушайте мои мысли на этот счет. Надеюсь, в них достаточно боли и горечи, а аромат надежды не слишком силен. Слышите? Лан говорит, мне нельзя прыгать с обрыва, так что я остаюсь жить. Ошибок своих я не вижу, как бы ни пытался. А значит, продолжу их совершать, пока вы не явитесь за мной и в лоб мне все не выскажете.

Я устало расслабил мышцы, и тело повалилось на землю. Лан, конечно же, не удержала меня, и вынуждена была срочно отползти в сторону, чтобы не оказаться снизу. Я лег на бок и подтянул колени к груди. Ноги опухли и гудели, спина болела. Буду лежать здесь до вечера. Все равно поесть не дадут, так зачем куда-то идти? Буду мозолить глаза драконам. Пусть любуются. Хотя им, наверное, начхать на такую букашку, как я. Приду завтра домой, поем, буду чистить печи, выслушивать насмешки Закка и раз в три дня елозить по Лан, как старикашка. Не жизнь, а мечта, ага.

Лан приблизилась ко мне, пытаясь заглянуть в глаза. Я упорно разглядывал травинку перед носом. Мне было плохо. По-настоящему плохо. Меня мутило от страха, хоть я и не хотел себе в этом признаваться, прячась за мысленным сарказмом и думая обо всякой ерунде, лишь бы только не думать о самом главном. Лан чему-то улыбнулась, наклонилась и… поцеловала меня. От неожиданности я широко открыл глаза и даже не подумал сопротивляться. Мягкие губы Лан ласкали меня, а кончик ее языка то и дело пробегал по моим губам. Я хотел оттолкнуть ее, но не смог: тело было раздавлено слабостью. Мне трудно было даже дышать, не то что сопротивляться. Лан чуть отстранилась, с улыбкой оглядела мое лицо и сказала:

– Красивый. Все равно красивый.

Сказав так, она снова склонилась надо мной и принялась ласкать мою шею. По телу прокатилась знакомая волна жара. Что? Не может быть.

Но сомнений не было: мое тело решило, что оно хочет женщину, причем прямо сейчас. Да-да, вот эту, что прямо сейчас целует мою шею. И ему плевать, что я ее ненавижу, плевать, что мы на улице, да еще и под самым носом у драконов.

– Солнце светит, – хрипло напомнил я, когда Лан прижалась ко мне всем телом. – Я и так уже прогневил богов. Ты хочешь, чтобы я их еще и оскорбил, нарушив ваши законы?

– Для Великой Матери нет дня и ночи, – спокойно сказала Лан, кусая меня за ухо. – Тебе нельзя. Мне можно.

С этими словами она откинула бело-серую ткань и забралась сверху, заставив меня перевернуться на спину. Я не знал, что делать. Я совершенно запутался. Что в этом мире хорошо, а что плохо? Чьи законы – правильные? Чья вера – истинна? Должен ли я сейчас остановить ее или же подчиниться ей?

Пока я думал, Лан все решила сама. Закрыв глаза, она осторожно приняла меня в себя. К безумной путанице моих мыслей добавилось неожиданно сильное наслаждение. Оно нахлынуло на меня так резко и необъяснимо, что я даже застонал. Мир вокруг, и так просторный и необъятный, как и все в Асдаре, стал еще больше, еще шире. Лан, возвышавшаяся надо мной, была ужасно далеко и одновременно близко – во мне, хотя все должно было быть наоборот. Я чувствовал, как она проникает в мое тело, и сам себе не мог объяснить, что происходит. В животе, в груди, в руках и в ногах словно забились мягкие щупальца, рассылая волны наслаждения. Я был распят изнутри. По венам растекался огонь, и мне было жарко. Я весь взмок и судорожно хватал ртом воздух. А Лан продолжала двигаться. Неожиданная судорога смяла меня, заставив выгнуться всем телом и едва не переломав кости. И все стало наоборот: не Лан была во мне, я был в Лан. Весь, полностью. Задыхался, утопая в жаре ее тела, бился и никак не мог вырваться.

Так мне казалось, но глаза твердили, что я распластан по земле, а Лан лишь едва покачивается, мягко улыбаясь и покусывая губу. Ее лик был где-то высоко-высоко, за облаками. Я протянул к ней руку, но не смог достать. Нельзя достать до вершины горы, когда видишь ее целиком. А я видел ее всю – гибкую, горячую. Сочную.

Зверь внутри меня взвыл. Он умирал от жажды и требовал, чтобы ему дали впиться ей в глотку, рвать и раздирать на куски. Я бы ему позволил, но наше тело было смято и раздавлено ею. Она делала с ним, что хотела, а я не мог сопротивляться. В ушах загудело, перед глазами заплясали искры. Меня волнами захлестывало болезненное наслаждение. Из правого глаза текли слезы.

– Молись, – донесся до меня ее голос, с трудом пробившись сквозь чудовищное расстояние, что разделяло нас.

– Нет, – я жалко замотал головой, захлебываясь собственным стоном. Мир вокруг грохотал и продолжал расти, небо давило на меня. Крик летящего по нему дракона бил по нервам.

– Молись, – повторила Лан, стремительно приближаясь ко мне сквозь тысячи верст, что уже разделяли нас. Одно мгновение, и она впилась в меня поцелуем, не давая возразить. Она была так тяжела, так неимоверно велика и настойчива, что я начал задыхаться. Нужно было сделать, как она велит, пока я еще жив.

С этой мысли я начал свою молитву. Остальные стали подтягиваться, закрутились в бурном водовороте. Лан прервала поцелуй, я сделал судорожный вдох, вдыхая вместе с ним весь мир. И эта мысль тоже ушла в шар. А потом целая серия унизительных мыслей о том, как мне хорошо, о том, как я ничтожен, как велик и прекрасен мир вокруг, о том, как я хочу ее, даже будучи уже в ней, как я ее ненавижу, как я хочу ее смерти, как прекрасны ее глаза, как мне стыдно, какой я трус, что даже не сумел покончить со своей жалкой жизнью, как я поражен видом дракона, летающего над нами, как чудесно пахнет трава, как я не хочу возвращаться домой, как я боюсь позора, как скучаю по родным. Как я хочу иметь свой дом, далекий от всего этого.

Шар покинул меня в тот же момент, как я кончил. Лан с по-детски радостной улыбкой протянула к нему руку, но не тронула, позволив подняться вверх. Я, совершенно обессиленный, смотрел, как он поднимается к облакам. Смотрел, как в нем переливаются все возможные оттенки. Он даже был почти прозрачным, в отличие от предыдущего, и поднимался вверх куда веселее.

– Вот видишь: все не так уж плохо, – сказала Лан, ложась рядом так, чтобы устроить голову у меня на плече. Пальцы на моей руке непроизвольно дернулись, коснувшись ее спины и словно бы проверяя, не мерещится ли мне все это. Больше ни одна мышца в теле не шевельнулась. Только сердце громко стучало, постепенно успокаиваясь, да грудь тяжело вздымалась, качая воздух и не давая мне умереть. Что это было?

Мы лежали так очень долго. Я даже, наверное, задремал, потому что вечер подкрался как-то неестественно быстро. А может быть, я просто толком так и не пришел в себя.

– Эстре, вставай, – сказала Лан, поднимаясь. – Нам пора обратно.

Я тяжело вздохнул, представляя обратный путь, поднялся и охнул: ступни у меня горели, и было такое чувство, будто я стою на битых стеклах. Лан сочувственно покосилась на меня, но взяла за руку и повела в обратную сторону. Напоследок я все-таки оглянулся, и увидел, что над гнездом возвышаются два огромных дракона, прикрывающих своих малышей крыльями. Они глядели на меня, и от этого взгляда хотелось провалиться под землю.

– Не смотри, – сказала Лан, закрывая мне глаза руками, чтобы я мог отвернуться. – Не тревожь.

Мы пустились в обратный путь.

Не помню, как дошел. Это была какая-то бесконечная пытка. Всю дорогу я снова смотрел только под ноги и считал, считал, считал шаги. Сбивался и снова считал: мне просто нужно было чем-то заполнить голову, чтобы не показывать окружающим, как мне больно. Впрочем, когда мы подошли к городу, ноги у меня уже онемели, но я продолжал все так же бездумно считать шаги, будто в трансе, и смотреть под ноги. Вот тропа сменилась выпуклыми камнями мостовой, вот доски крыльца, паркет, блестящий мрамор, снова паркет, потом гладкие доски, утоптанная земля, снова доски, ковер… Ковер?

Я, наконец, поднял голову. Перед глазами у меня все плыло, и по-прежнему мерещилась уходящая вниз дорога.

– Искупаться не забудь, – сказала Лан, чмокнула меня в щеку и вышла. А я еще долго не мог понять, что вернулся домой. Потом все-таки немного пришел в себя и пошел в купальню. От голода кружилась голова, хотя при мысли о еде начинало тошнить, и я старался думать о чем-нибудь другом. За окнами уже стемнело, но в соседнем саду не горели костры. Чистый день – чистая ночь.

Печь в купальне была не топлена. Разумеется: кто, кроме меня, будет этим заниматься? Но у меня не было сил, так что я, как мог, помылся в холодной воде. Впрочем, от этого была определенная польза: в голове у меня прояснилось, головокружение прекратилось, но при этом почти сразу смертельно захотелось спать. Едва добравшись до кровати, я рухнул на нее и моментально уснул.

Глава 7. Доверие Великой Матери

Мне снились сиделки – так я называл своих ночных служанок. Вообще-то, после заката во дворце моего отца всегда дежурили мужчины: отец считал, что принуждать женщин к ночному бдению – некрасиво. Но когда мои похождения приобрели небывалый масштаб, отец, скрепя сердце, назначил мне персональных служанок – из наименее болтливых и при этом покорных. Для них в моих покоях стояла софа, и им совсем не нужно было бодрствовать по ночам. Я редко пользовался ими как любовницами. Чаще действительно гонял на кухню за чашкой чая посреди ночи или жаловался им на жизнь. Женщин такое положение дел вполне устраивало, ведь им неплохо платили. Но иногда я все-таки затаскивал то одну, то другую к себе в постель – например, когда ждал, пока Шаард выдаст замуж мою очередную пассию.

И сегодня они мне приснились. Все шесть. Они приходили по одной, поправляли одеяло, интересовались, не нужно ли мне чего. А я не мог и пальцем шевельнуть, хотя мне ужасно хотелось пить. Я пытался строить им рожи, но они почему-то не понимали. Только последняя – самая взрослая – заметила, что со мной что-то не так.

– Вам жарко? – спросила она, участливо склонившись надо мной. Я кивнул, разглядывая ее дурацкий кружевной чепчик. Она откинула с меня одеяло. Постояла немного, а потом присела рядом на край кровати. Это было странно: обычно сиделки себе такого не позволяли. Я хотел сделать ей замечание, но понял, что ни слова не могу произнести: глотка просто слиплась от жажды. Тогда я попытался встать, но не сумел, и только вяло зашевелился.

– Не спится? – участливо покивала она, наблюдая за моей жалкой возней. – Опять об ЭТОМ думаете?

Я думал о том, что где-то на тумбочке стоит кувшин с водой, но не мог ни сказать, ни показать, хоть и очень старался. Поглядев на мои трепыхания, женщина сделала какие-то свои выводы, глупо захихикала и принялась развязывать воротник своего платья, приговаривая:

– Эстре, шалунишка, ты ведь об этом пожалеешь!

Она развязала воротник, и платье некрасиво оползло, свесившись с плеча. Она тут же выпуталась из рукавов, отчего лиф и вовсе повис, удерживаемый только невысоким корсетом. Сиделка вытянула из него большую грудь с расплывшимися сосками и потянулась ко мне с поцелуем. Я хотел уползти или хотя бы увернуться, но мне это не удалось. Она прижалась к моему рту потрескавшимися губами. Я стиснул зубы, но ее сухой язык как-то умудрился разжать мне челюсти. Извиваясь, как змея, он зашарил у меня во рту, стремясь пролезть в глотку. Я закашлялся и начал задыхаться. Ее язык был таким длинным и при этом сухим, что забирался всюду, прилипая и отнимая у меня остатки влаги. Когда я уже почти задохнулся, он вдруг исчез.

– Пить хочешь? – сочувственно спросила она. – Ну извини, молока пока нет. Вот через несколько месяцев…

И сиделка вдруг превратилась в Хель. Вокруг кровати встали ее дети, наблюдая, как мать скользит губами по моей голой груди, спускаясь все ниже и ниже.

«Убери их! Убери детей!» – беззвучно кричал я. Но зря: дети и сами исчезли, превратившись в черные драконьи скелеты, угрюмо взирающие на то, как Хель забавляется со мной. А она действительно забавлялась: я не хотел ни ее, ни сиделку. Я вообще не хотел женщину, я хотел пить! Так что Хель трясла и дергала обмякший орган и смеялась надо мной – едко и унизительно.

– Ты бы хоть морковочку взял, – посоветовала она голосом Закка. Я глянул на нее и застыл: на теле Хель сидела голова северянина. Он скалился и плевался, нависая надо мной и тряся обвисшей старушечьей грудью, а я не мог даже глаза закрыть. Чудовище забралось на меня и принялось ерзать, оставляя влажные следы.

– Не встает. Никак не встает, – жаловалось оно. – Придется мне вставить.

С этими словами монстр окончательно превратился в Закка, поднял и развел мои колени, нацелил свой уродливый член и…

Я проснулся от собственного крика. Сел на кровати, тяжело дыша и пытаясь успокоить бешено колотящееся сердце. Приснится же такое.

Я встал, налил себе полный стакан воды и наконец-то напился. В горле у меня действительно ужасно пересохло. Ноги все еще гудели, а подошвы стоп напоминали щедро истыканную булавками игольницу. Состояние было препоганейшее. За окном тоже наблюдалась какая-то муть: над городом висело пыльного цвета облако, из него летело что-то среднее между туманом и моросью. Надеюсь, меня не погонят сегодня на улицу.

Не погнали. Все оказалось гораздо хуже: после завтрака Лан отправила меня… к прачкам. После того, как я ознакомился с сутью их работы, у меня возникло серьезное подозрение, что Лан мстит мне за то, что я больше не испытываю к ней симпатии: сначала зола, потом прогулка босиком, теперь вот стирка. Мало того, что это было ужасно унизительно, да к тому же работа оказалась крайне тяжелой, и к вечеру, когда меня все-таки отпустили из этого влажного ада, у меня жутко болела спина, ныли все мышцы, а на руках горели огнем лопнувшие мозоли от бесконечного выжимания простыней. Боги, неужели эти тетки каждый день так вкалывают? Я и один раз еле пережил, и это еще с учетом того, что прачки отпустили меня чуть пораньше, поняв, что на моих руках живого места не осталось. Если завтра Лан отправит меня этими руками что-нибудь солить, значит, и правда ненавидит и специально издевается.

После ужина, в течение которого Закк не переставая шутил надо мной по поводу женской работы, я, как обычно, вознамерился уйти подальше от всех и провести вечер в уединении, но меня вдруг остановил Эдар:

– Куда ты так торопишься, Эстре? Неужто тебе весело сидеть одному взаперти?

Я окинул взглядом его медведеобразную фигуру, нависшую надо мной, и неохотно пояснил:

– Мне здесь не рады.

– Чушь! – Эдар хлопнул меня между лопаток, едва не выбив дух. – Я тебе рад. Бардос тебе рад. Лан тебе рада. А что Закк зубоскалит – так он со всеми так.

Я что-то не замечал, чтобы Закк еще над кем-нибудь так изгалялся, но спорить с Эдаром не стал – еще решит утешить меня дружескими объятиями, после которых я буду месяц валяться в постели с переломанными ребрами.

– Пойдем, – Эдар подтолкнул меня в ту сторону зала, где каждый вечер собирались почти все работники и обитатели дома Великой Матери, чтобы поболтать, посмеяться, послушать музыку, а то и былину, прежде чем на город навалится ночь, и молодые уйдут в сад жечь костры. В свой прошлый приезд я тоже любил полежать на подушках, послушать, как Великая Мать – теперь уже «бабушка» – играет на странном подобии арфы.

Эдар все-таки уговорил меня остаться, но я предпочел далеко от него не отходить: он был здесь самым уважаемым мужчиной, пожалуй, даже более уважаемым, чем князь, и при нем мне по крайней мере не грозили плевки и тычки в бок, которые я время от времени «ловил» от друзей Закка. Лан, немного удивленная моим решением остаться, приветливо кивнула мне, а потом словно забыла: вокруг нее вилась стайка молодых людей, беспрестанно делавших ей комплименты. То ли это традиция была такая, то ли Лан и правда считалась у них красавицей, но меня это почему-то раздражало: какой смысл ухаживать за девушкой, если близость с ней тебе не светит?

Через некоторое время я увлекся. По правде говоря, мне нравилось музыкальное искусство Асдара: было в нем что-то настоящее, не надуманное. Хотя порой гармонические ходы были просто дикими, а отсутствие строгой темперации выбивало из колеи. Сколько бы я не пытался, мне не удавалось пропеть ни одну местную песню: я подтягивал их к привычным нотам, попросту не улавливая нюансов. Да, я их слышал, но не мог повторить.

– Эстре, спой нам, – неожиданно попросила какая-то девочка с жуткими бровями, почти сросшимися посередине. – Спой что-нибудь крагийское.

На меня уставилось несколько десятков пар глаз, но далеко не все смотрели с интересом. Впрочем, в толпе тут же возникли какие-то ручейки, и вокруг меня быстро образовалась полянка, усеянная молодыми девушками. Почти все они явились сюда не сразу после ужина, а успели приготовиться к ночи, и сейчас их тела были закутаны в заманчиво распахивающиеся одежды, а волосы были уложены и украшены. Я ощутил, как кровь оттекает в пах и принимается пульсировать там. Это все их жаркие взгляды. Они неприкрыто шарят по мне, будто раздевая. В горле у меня мгновенно пересохло, и пришлось глотнуть вина.

– Я не люблю петь, – соврал я. Петь я любил. И танцевать. И играть на клавесине тоже.

– Спой, Эстре, – раздался у меня над ухом голос Лан. На плечи легли ее руки, щеки коснулся выпавший из прически локон. Я вздрогнул. – Спой про дракона и звезду.

– Но я не помню слов, – попытался отвертеться я.

– Ну и что, – Лан обняла меня за плечи и заглянула в лицо. – Тогда спой просто так, без слов. Мама тебе подыграет.

«Мама» покосилась на меня, но кивнула, пододвинулась к арфе и подняла руки, приготовившись подхватить мелодию. Я вздохнул. Конечно, я мог отказать им всем и демонстративно уйти, но мне и так здесь не особо рады. Придется разок удовлетворить их любопытство. А потом можно будет сказать, что у меня горло болит.

Я прокашлялся. В зале повисла тишина. Лан тут же отпустила меня, села рядом с Эдаром и откинулась на него спиной. Эдар удивился, но потом улыбнулся и мягко придержал ее. И чего она сразу его не выбрала? Отличная пара бы получилась, а на мою голову не свалилось бы столько бед.

Вздохнув, я запел. Без особого желания и без слов, как и было велено. Но музыка почти сразу больно резанула душу, напомнив о прошлой жизни. Перед глазами встал дом, лица брата, сестренки, отца. Вереницей потянулись чудесные картины восходов и закатов, которыми я любил наслаждаться с вершины башни. Боги, неужели, я больше никогда этого не увижу? В горле у меня заскребло, на лице непроизвольно появилась страдальческая гримаса. Усилием воли я разровнял складки на лбу и выправил голос. А потом в довесок еще и заставил себя чуть улыбнуться, чтобы никому и в голову не пришло, что мне так больно вспоминать песни моей родины. Но, похоже, моя борьба странно отразилась на исполнении, и к концу песни все без исключения девушки вокруг меня вытирали слезы. Я проглотил комок и посмотрел на Лан: хотела, чтобы я спел? На, получи зареванную толпу подданных. Отличный вечер, не правда ли?

В зале висела абсолютная тишина. Все смотрели на меня, но никто не говорил ни слова. Ни одобрения, ни порицания. Просто взгляды, от которых некуда деться. Они словно раздевали меня, но вовсе не так, как пять минут назад: они обнажали мою душу и грубо лезли в нее, болезненно разрывая оболочку, в которой та была спрятана. Ощущение было почти такое же, как при молитве, только направленное в другую сторону. Острые взгляды кололи меня, чужие мысли пробирались внутрь и копошились, копошились во мне, как дикие животные, случайно забредшие в дом и решившие его осмотреть, ломая и разрывая все хрупкое и нежное, оставляя грязные следы и кучи осколков.

Я не выдержал. Встал и ушел оттуда. Пусть думают, что хотят. Я никого не оскорбил, я сделал все, что от меня хотели. Нечего лезть ко мне в душу. Имею право быть собой, даже если это означает быть одиноким.

Вернувшись в свои покои, я набрал горячую ванну, залез в нее и отмокал до тех пор, пока вода не остыла. Неприятное ощущение довольно быстро отпустило и улетучилось, хотя осадок остался. Это как ощущение пальцев во рту после того, как там покопается лекарь. Окончательно придя в себя, я выбрался, надел удобные домашние вещи и растянулся на кровати.

Но стоило мне только-только с наслаждением закататься в одеяло, как дверь скрипнула, и в комнату вошел Эдар.

– Стучаться надо, – буркнул я: спорить с таким здоровяком было, конечно, не лучшей идеей, но это все-таки мои покои.

– Извини. В следующий раз постучу, – вполне мирно пробасил Эдар, прикрывая за собой дверь.

– У тебя ко мне какое-то дело? – спросил я, с сожалением выбираясь из-под одеяла и садясь на край кровати.

– Да, – Эдар покусал губу, подбирая слова. – Я пришел к тебе с просьбой.

– Присаживайся. Слушаю тебя, – сказал я, вполне заинтригованный: интересно, что ему от меня понадобилось? Я же «крагийская шавка», как они меня называют, когда Лан не слышит, так чем я могу помочь такому важному, сильному и жутко умному асдарцу?

Эдар сел. Кресло под ним подозрительно скрипнуло, но все-таки устояло и даже не треснуло.

– Да тут такое дело… – Эдар снова замялся. – Даже не знаю, с чего начать.

– Хм. Ну, скажи хотя бы, каков предмет разговора: работа, дом, традиции, – предложил я, начиная чувствовать себя увереннее: смущенный Эдар, кое-как втиснувшийся в кресло, выглядел возмутительно безобидным.

– Я хотел поговорить о Лан, – сказал он и снова замолк.

– Ну, – поддержал его я. Гость тяжко вздохнул, отчего приподнялся и был сметен в сторону воздушным потоком легкий прикроватный коврик.

– Я слышал у вас в Крагии все по-другому, – наконец заговорил Эдар. – Нет общин, а у каждой женщины есть только один муж. Для тебя, наверное, это нормально – быть чьим-то мужем.

Я кивнул, хотя на самом деле пребывал в этом статусе не так уж давно и вряд ли дольше, чем сам Эдар.

– А для ваших женщин наверняка куда привычнее быть с одним мужчиной, – продолжил он. – Лан такая же. Ты пришелся ей по нраву, и другие мужья ей не нужны.

Я промолчал, ожидая, что он скажет дальше.

– Но традиции нарушать нельзя, – тряхнул головой Эдар. – Сегодня моя ночь. Пойду снова в ее покои, хоть она этому и не рада. Я много думал об этом и хочу тебя попросить: пойдем со мной.

– Что? – мне показалось, что я ослышался.

– Сходи к ней со мной вместе, как в первую ночь. Ей так будет легче. Может даже понравится. Мне же спокойнее будет. А так она смотрит на меня, а в глазах только раздражение и усталость. Да и… сухо. Если ты понимаешь, о чем я.

Я кивнул, хотя на самом деле с такой проблемой никогда не сталкивался, только слышал об этом: не родилась еще та женщина, что меня не захочет.

– Так ты поможешь? – спросил Эдар. – А я тебе какую-нибудь несложную работу на кузнице подыщу. Я ж понимаю, каково это: с непривычки – да за тяжелый труд. Согласен?

– А Лан не будет против? – задумался я. Нет, я не горел желанием попасть на кузницу или провести лишнюю ночь в компании с Лан. Но было бы неплохо приобрести союзника: мне надоели все эти насмешки. Хотелось бы иметь хоть кого-то, кем я мог бы прикрыться, как щитом.

– Думаю, нет. Да и традициями это не запрещается, – добавил он, предугадывая мой следующий вопрос.

– Тогда ладно, – я пожал плечами.

– Договорились, – он облегченно вздохнул, поднимаясь из кресла и направляясь к выходу. – Пойдем?

– Уже? – удивился я, оглядываясь на окно: снаружи действительно была ночь.

– Да, думаю, она как раз вернулась и переоделась, – ответил он. Я с сожалением встал с кровати и тоже пошел к двери – как был, в домашней одежде. Буду я еще наряжаться для такого дела. Эдар одобрительно хлопнул меня по спине, выбив из легких воздух. М-да, остается только надеяться, чтобы у нас были одинаковые понятия о «несложной работке». А иначе я сильно прогадал, дав свое согласие.

Мы пришли к покоям Лан. Эдар осторожно постучался, дождался ее приглашения и толкнул дверь. Я скользнул следом. Лан сидела на кровати, подтянув ноги к груди и уперевшись подбородком в колени. Выражение лица у нее было задумчивым и сонным, но ровно до того момента, как она повернула голову в нашу сторону:

– Эстре? – не поверила она, встала и сделала пару шагов, чтобы убедиться, что я ей не мерещусь. Но потом остановилась, обдумала все и повернулась к Эдару.

– Я его позвал, – подтвердил он. – Ты ведь не против?

Лан задумчиво уставилась на меня. Потом пожала плечами, что-то для себя решив, и пошла обратно к кровати. Начиналась вторая рабочая смена – ночная. Привычным движением сняв лишнюю одежду, они оба забрались на кровать и повернулись ко мне в ожидании. А я подумал, что все это напоминает цирковое представление, но все-таки сдержался и ничего не сказал. Молча подошел к ним, скинул обувь и сел рядом. Надеюсь, мне раздеваться не нужно?

Эдар пошевелил бровями, привлекая мое внимание, и кивнул на Лан. Та сидела в ожидании. Атмосфера была странная. Я не чувствовал угрозы или другой опасности, только замешательство и легкую брезгливость при виде их полуобнаженных тел. Эдар отодвинулся к спинке кровати, откинулся на подушки и закрыл глаза, чтобы не смущать нас. Лан оглянулась на него, потом посмотрела на меня. Она явно тоже не понимала, что нужно делать. Ладно. В принципе, я догадывался, чего от меня хочет Эдар: я должен переключить на себя внимание Лан, а когда в ней вспыхнет желание, он завершит дело. Все просто. Не считая одной маленькой детали: я никогда не ласкал женщину, чтобы разжечь в ней страсть. Завидев меня и узнав мой статус, девицы сами всегда на меня вешались, а я уже решал, хочу я с ними спать или нужно поискать экземпляр посимпатичнее. А местные девушки и вовсе в этом не нуждались: они приходили к кострам уже с желанием. И сейчас мне предстояло освоить эту странную науку соблазнения женщин.

Пока я думал, Лан успела перехватить инициативу: закинув руки мне на шею, она одарила меня мягким, сочным поцелуем. Я позволил ей это, а сам пробежался ладонями по горячей бархатистой спине. Все было не так, как вчера. И не так, как раньше. Мне было не по себе от присутствия Эдара, хотя тот упорно прикидывался мебелью. Тело никак не могло решить, как ему реагировать. По-хорошему, лучше б ему не отвечать Лан. С чего я вообще вдруг снова начал воспринимать ее как женщину? Вот вчера, например… Ой, нет, лучше даже не вспоминать. Боги не наказали меня на месте, ничего не изменилось, так что надо гнать прочь эти воспоминания и жить сегодняшним днем, делая вид, что ничего не было. А что у нас сегодня? Сегодня я заключил договор с Эдаром, и теперь мне нужно сделать так, чтобы Лан было хорошо с ним. Но ей, похоже, и так уже хорошо. Может, мне и не нужно ничего делать?

Лан уже целовала мою шею, постепенно расстегивая рубашку. Я рассматривал волну темных вьющихся волос, с какой-то излишней методичностью соизмеряя размеры завитков, оценивая качество, отыскивая недостатки. Потом принялся разглядывать спину, нашел выступающую родинку возле позвоночника и стал усиленно ее разглядывать, пытаясь придать ей еще больше отвратительности, как если бы она росла на носу грязной старухи. Но родинка была на редкость безобидная, и не желала вызывать у меня отвращение. А взгляд уже непроизвольно оценивал красивые изгибы. Все-таки она симпатичная. Как бы я ее ни ненавидел, с этим нельзя поспорить. И вчера, когда ненависть к ней была на время забыта, сметена другими эмоциями, тело воспользовалось брешью в моей защите и возжелало ее. Да и сейчас я чувствовал, как постепенно нарастает жар.

Лан спускалась ниже, выгибаясь все соблазнительнее. Я остановил ее, ухватив за подбородок. Получилось немного грубо. Она непонимающе подняла на меня большие темные глаза.

«Завтра», – одними губами прошептал я и вдруг понял, что действительно жду это «завтра». Да что там, я бы и сегодня это сделал, но не хочу испортить едва-едва наладившиеся отношения с Эдаром. Пора заканчивать, пока я еще могу сдерживать себя.

Я лег так, чтобы видеть лицо Лан, но не мешать тому, зачем мы пришли. Лан улыбнулась, опустилась на локти, ее дыхание прошлось по моей щеке и защекотало ухо. Сердце споткнулось, и тело сделало свой выбор: в штанах стало тесно. Лан улыбалась и соблазнительно покачивала бедрами, похоже, даже не осознавая этого.

– Эдар, – хрипло позвал я, понимая, что если он сейчас не займется ею, это сделаю я. Но Эдар не заставил себя долго ждать: в мгновение ока придвинулся к аппетитно прогнувшейся Лан, удовлетворенно кивнул и стал пристраиваться. Лан испуганно дернулась, когда он коснулся ее, но я подбодрил ее улыбкой и поглаживанием. Дурочка. Он ведь уже дважды с тобой это делал, чего ты боишься? Никогда мне не понять женщин.

Эдар, как и в прошлый раз, с трудом протиснулся. Делая это, он хмурился и напряженно следил за процессом. М-да, похоже, в прошлый раз именно на этом моменте у него и возникла проблема. Даже жаль мужика. Представляю, каково это: со всем желанием пытаться войти в женщину, правом на которую обладаешь, и не иметь возможности это сделать, потому что она тебя не хочет. Тут только два выхода: бросить это гиблое дело, оставшись неудовлетворенным, или закончить, доставив ей боль и навсегда распрощавшись с возможностью ответного желания. Интересно, какой выбор сделал он? Хотя, судя по относительно спокойной реакции Лан, Эдар ее пожалел. И пошел ко мне за помощью. А что, хитро. Вот только вряд ли я смогу каждый раз так помогать ему, если мне не дадут возможность участвовать в процессе. Это ведь довольно мучительно – чувствовать, как ее губы скользят по моей щеке, видеть, как колышется аппетитная грудь, и при этом лежать бревном, зная, что придется уйти в свою комнату неудовлетворенным. Хорошо хоть, Эдар – мастер быстро кончать. Минуты не прошло, а он уже замер, удовлетворенно выдохнув, улыбнулся и довольно похлопал Лан по ягодице, как кобылу после прогулки. Фу. Ну до чего же мерзкий жест, хоть и применен не ко мне. Варвары.