Текст книги "Пепел (СИ)"

Автор книги: Екатерина Бунькова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 16 страниц)

Глава 13. Опасные игры

Вернулась Лан так же внезапно, как и пропала. Придя как-то раз на ужин, я обнаружил ее за столом как ни в чем не бывало разливающей суп. Стремительно преодолев разделявшее нас расстояние, я встал перед ней и уперся в нее тяжелым взглядом. Лан невинно улыбнулась мне.

– Хочешь суп? – спросила она.

Вот так, значит. Ни тебе «Здрасте», ни «Извини, не успела тебя предупредить». Правильно. Зачем мне что-нибудь говорить? Я ж тут так – сбоку припека. Мальчик-Страсть. Постельная игрушка.

Я молча принял у нее тарелку и стал есть. Ты меня игнорировала? Отлично. Теперь моя очередь. Сиди теперь и давись своим супом, думая, чего это я не пожираю тебя глазами. Вот погоди, я тебе еще все припомню. Боги же не стесняются возвращать мне все, что я когда-либо делал? И я не постесняюсь. Почему я один должен быть проклятым? Я всем все верну. И тебе в первую очередь.

Сделав вид, что Лан меня совершенно не интересует, я оглядел зал, и мне показалось, что что-то изменилось: людей было намного больше, и новопришедшие были мне не знакомы, хотя что-то эдакое в них было, что заставляло подумать, что все они – родственники. Поболтав с Бардосом, я выяснил, что это и есть пресловутые северяне: Лан не придумала ничего лучше, кроме как забрать с собой в столицу всех зачинщиков, и теперь в зале было не продохнуть. Интересно, что среди бунтовщиков были и женщины. Много женщин. Некоторые из них кидали на меня любопытные взгляды. Точно, они же еще не знают, что я – Страсть Великой Матери. Вот было бы здорово воспользоваться этим, отомстить, как следует: когда еще такой случай выдастся?

Я посмотрел на Лан и представил, как в один из тридней она приходит в мои покои, а я лежу на постели в компании полуголых девиц и пью вино, поигрывая пальцами по чьей-нибудь смуглой заднице, и так небрежно спрашиваю: «Ты что-то хотела?».

Впрочем, по некотором размышлении я все-таки отмел эту мысль: я был не настолько зол, чтобы так откровенно нарываться. Вот если девицы сами ко мне полезут, тогда другое дело: двое страстно желающих друг друга всегда найдут способ уединиться. Эх, где вы, мои славные денечки свободы, когда ночи были выстланы жаркими женскими телами, а я уставал не от работы, а от любовных утех… А северянки-то покрепче будут, не такие квашни, как местные. Вон, у той, со шрамом на щеке грудь какая высокая. А у этой ягодицы крутые, как две тыковки. А ноги-то как блестят от масла: так и хочется лизнуть на пробу. Только повыше – там, где одна сторона юбки на другую нахлестывается.

Наблюдать за громкоголосыми, сверкающими белоснежными зубами северянками было приятно, и я даже пошел вслед за ними в сад – просто посмотреть. Я не боялся, что они меня заведут: все равно сегодня тридень. Если понадобится, Лан за них все доделает. Жена она мне или нет, в конце-то концов? Пусть удовлетворяет, это ее обязанность. А смотреть мне никто не запрещал. Мне даже трогать никто не запрещал. Я, конечно, не буду, но тем не менее!

К моему неудовольствию, Закк тоже там был: пришел поплясать с соотечественниками. Видно, соскучился по родине. Пляски у северян были какие-то дикие, да и музыка была странной: под шумные удары барабанов и бубнов, шелест каких-то странных трещоток, северянки топтали босыми ногами засыпанную пеплом землю, синхронно вскрикивали и подпрыгивали, разворачиваясь в воздухе и сверкая блестящими ягодицами из-под взлетающих юбок. Рубашек на них не было вовсе, и голые груди колыхались и дрыгались в воздухе – смешно и одновременно заманчиво. Ногами они тоже не стеснялись махать, и зрелище открывалось порой весьма и весьма откровенное.

С гулко бьющимся в груди сердцем и участившимся дыханием, я жадно наблюдал за происходящим, не стесняясь своего желания – все равно все местные смотрели не на меня. А желать было чего: доведя себя плясками до исступления, северянки падали на колени, откидывали юбки, прогибались в спине и принимались тереться грудью о землю, постанывая и качая бедрами. Оранжевые сполохи костров ярко освещали их влажно блестящую плоть. Я едва удержался, чтобы не вставить одной, подползшей ко мне слишком близко. Хорошо, что сдержался: Закк как раз стоял рядом и иногда поглядывал на меня. Один за другим мужчины не выдерживали и пристраивались сзади. Северянки даже не видели, с кем предаются любви: судя по их лицам, им было все равно. До чего же гадко. И до чего заманчиво…

Понаблюдав, как в полуметре от меня происходит соитие двух взбесившихся от желания животных, я понял, что если прямо сейчас не уйду к Лан, то вставлю вот этой грудастой сразу после того, как этот мужик отойдет. Собрав всю волю в кулак, я все-таки поднялся и пошел в дом. Закк проводил меня задумчивым взглядом. А вот хрен тебе: не собираюсь я при всех нарушать ваши дурацкие традиции. И если ты думал меня на этом подловить, то шиш тебе!

Я сразу пошел в покои Лан. Она уже ждала меня: лежала на кровати, совершенно обнаженная, и трепала в руках длинный вышитый рушник. Заметив меня – разгоряченного и готового к действию – она разулыбалась, встала на кровати, качнув красивой грудью, растянула рушник на манер крыльев и заявила:

– Я дракониха. И я прилетела, чтобы разделить с тобой ночь тридня!

С этими словами она прыгнула на меня и повисла, обхватив ногами. Я чуть не обматерил ее: нельзя же так резко обращаться с возбужденным мужчиной! Но, дабы не испортить себе удовольствие, я стерпел, бросил ее обратно на кровать, перевернул, поставив на четвереньки, и сразу вошел, мстя за доставленную боль. Лан вскрикнула, но, похоже, больше от неожиданности, чем от боли, потому что почти сразу стала извиваться и постанывать. Я закрыл глаза и представил, что мы там, в саду, что все смотрят на нас и завидуют. Кстати, а почему мы всегда делаем это вдали от народа? Конечно, когда Лан занималась любовью через силу, в этом был смысл, но сейчас-то она охотно подставляет мне задницу. Уговорить, что ли, ее сделать это вместе со всеми? Пусть любуются ее красивой грудью и ухоженной кожей. Пусть тоже смотрят, пускают слюни и завидуют, как я завидую простым мужикам в крайдень и средень.

Кончив, я не удержался и похлопал ее по ягодице, как делает обычно Эдар. Лан удивленно покосилась на меня. Я поднялся, одернул юбку и пошел к себе.

– Эстре, – растерянно позвала она.

– Да? – я развернулся и невинно похлопал ресницами.

– Ты чего? – Лан обиженно надула губки.

– А что-то не так? – изобразил я удивление: вот она, моя сладкая месть. – Или я плохо постарался? Могу еще раз. Надо?

– Как хочешь, – насупилась Лан, подтягивая к себе одеяло и пытаясь им прикрыться. Я на полном серьезе прикинул, хочу ли еще раз, и пришел к выводу, что вполне удовлетворен. Вот если бы сюда еще одну девицу, тогда другое дело. Причем непременно, чтобы Лан смотрела: она ж, поди, ни разу вблизи не видела, как это происходит. Пусть подойдет, рассмотрит, как следует, поучится. Представляя в красках, звуках и запахах это зрелище, я снова начал возбуждаться.

– Хочу, – мгновенно передумав, сообщил я ей и двинулся обратно. Лан еще выше вздернула одеяло, но мне не нужна была ее верхняя часть, только нижняя. Одарив ее колени ничего не значащими поцелуями и покусываниями – искусство имитации любви, которым я в совершенстве овладел еще в Крагии – я раздвинул их, немного потерся и снова вошел. Лан смотрела на меня круглыми глазами из-за своего бастиона-одеяла. Ты думаешь, меня это смутит? Нет уж. Ты моя жена, и сегодня моя ночь. Я хочу любви, а ты сама сказала: «Как хочешь». Так что нечего на меня теперь пялиться: лежи и жди, пока я наиграюсь.

Я применил всю свою фантазию, чтобы продлить себе удовольствие. Первое напряжение было уже снято, и теперь я мог погружаться в нее снова и снова, не боясь, что удовольствие быстро закончится. Лан сначала просто смотрела на меня. Потом пыхтела. А потом потребовала:

– Отпусти.

– Я не держу, – пожал плечами я, показывая ей свои руки.

– Ты понял, о чем я, – нахмурилась она. – Заканчивай уже. Мне не нравится.

– А мне нравится, – улыбнулся я, снова меняя ритм: если правильно все рассчитать, можно около часа так развлекаться.

– Еще чуть-чуть, и мне будет больно, – призналась она.

– Быть женщиной – вообще сплошная боль, – философски заметил я. – То девственности лишают, то заставляют спать с тем, кто не нравится, то трахают до мозолей. А тебе еще рожать, представляешь? Бедненькая.

– Отпусти! – Лан попыталась вывернуться.

– Погоди, я еще не кончил! – я ухватил ее за бедра, принимаясь двигаться быстрее и глубже: вообще-то Лан всегда это нравилось, но сейчас она была взбешена. А я одновременно доставлял себе физическое и моральное удовлетворение: оказывается, бесить ее – неземное удовольствие! Лан сжала губы, закрыла глаза и принялась ждать. Продолжать, не видя реакции, было скучно, и я все-таки кончил. Потом поднял ее ноги так, чтобы колени прижались к лежащему на ее груди одеялу, и с чувством, но в меру нежно, похлопал ее по заднице. А что? Эдару можно, а мне нельзя? Я тоже муж! Н-но, красавица, н-но! А теперь тпру!

Лан все-таки вывернулась и возмущенно утопала в купальню. Я послал ей вслед воздушный поцелуй и отправился спать. Хороши северянки, а взбешенная Лан – еще лучше. О, боги, как же сладка месть!

Северяне у нас загостились: то ли Лан решила оставить их здесь на зиму, то ли навсегда переселила в столицу, было не ясно, но уже на следующий день и девицы, и мужики вместе со всеми утопали на работу. Мы с Бардосом тоже к ним присоединились. Сейчас, когда вовсю шел сбор урожая, особого выбора работ не было: все так или иначе оказывались в поле. И тут я по достоинству оценил северянок: работали они быстро, слаженно, да еще и песни пели. Тела их от работы разогревались, и они не стеснялись ходить туда-сюда в одних юбках, покачивая пышными грудями. Конечно, любоваться ими приходилось максимально осторожно: рядом все время крутился Закк. Гости его отлично знали, и он быстро стал душой их компании. Я ожидал, что он настроит всех против меня, но после победы на игрищах Закк, похоже, успокоился и перестал меня доставать.

– А правда, что вы – Страсть Великой Матери? – спросила одна северяночка, когда мы отдыхали после обеда, привалившись спинами к телеге.

– Правда, – подтвердил я, с трудом пытаясь оторвать взгляд от ее груди с аккуратными сосками и едва заметными линиями тонких венок. Северянка задумчиво и, похоже, не отдавая себе в этом отчета, водила по ним пушистой кисточкой ковыля. Сглотнув, я все-таки справился с собой и посмотрел ей в глаза – темно-карие, озорные, оттененные густыми бровями цвета воронова крыла и блестящей волной идеально гладких волос.

– А правда, что у вас… – она замялась, покосившись на мои штаны, оглянулась по сторонам и окончание вопроса прошептала мне на ухо, пощекотав его теплым дыханием и влажными губами.

– Правда, – улыбнулся я. Девица радостно оскалилась и захихикала. На ее щеках расцвел очаровательный румянец.

– Такой интересный мужчина, и принадлежит только одной женщине, – притворно посочувствовала она мне, в то время как в ее глазах сверкали озорные искорки. – Я начинаю завидовать Лан.

Она оглянулась, убедилась, что другие работники воспользовались передышкой и дремлют в траве, снова посмотрела на меня, и ее рука заскользила вниз по животу, бесстыдно нырнув в разрез юбки. Во рту у меня резко пересохло. Я облизнулся. Она тоже. До моих ушей долетел знакомый влажный звук. Меховая юбка все загораживала, но я и так неплохо представлял, что она делает. В паху потяжелело, а тело принялось разогреваться. Эх, не прав был Шаард, когда направил меня в столицу Асдара. На север мне нужно было, на север, к этим озорницам.

Я придвинулся к ней, жадно ловя каждый звук, но не делая ни одного компрометирующего движения. Северянка игралась с собой и покачивала грудью перед самым моим носом. Я откровенно разглядывал ее: а чего стесняться, если она сама себя так ведет? Вокруг нас дремали другие люди, но тем приятнее была эта странная игра. Я уже почти решил присоединиться к ней, когда кто-то рядом закашлялся, поднялся и пошел за квасом. За долю мгновения шаловливая ручка выскользнула из-под юбки и спокойно легла рядом с хозяйкой. О том, что здесь только что происходило что-то запретное, напоминали только ее затвердевшие соски и бугорок у меня в штанах.

– Меня зовут Ирилла, – сказала она низким грудным голосом, когда сказка закончилась, и пришло время возвращаться к работе. Я не стал ей ничего отвечать: мое имя она явно знала. Только проводил взглядом ее пышные формы и поплелся на свое место.

Наблюдать за северянками было приятно и увлекательно. Особенно если учесть, что других развлечений у меня не осталось: Лан обиделась на меня за ту ночь и не подпускала к себе. Конечно, я понимал, что переборщил, но не жалел об этом: я так устал быть самым мелким и ничтожным в этой стране. Это был мой протест, мой демонстративный жест. Пусть делает с этим, что хочет. Я устал. Устал жить в неволе, устал подстраиваться, устал ждать чуда. Пообщавшись со вспыльчивыми и эксцентричными северянами, я понял их. Понял их даже лучше, чем они сами: весной и осенью действительно ждешь перемен, а они не происходят. И от этого все внутри кипит, и хочется орать, драться и крушить все вокруг. Я чувствовал то же самое. Разумеется, я этого не делал. Но мне хотелось. Ох, как хотелось.

Мне хотелось набить морду Закку, послать куда подальше Эдара, вылить суп на голову моей великой теще с ее мудреными нравоучениями и высказать Бардосу все, что я думаю о его мещанском мировоззрении. Но, разумеется, больше всего мне хотелось сделать что-нибудь с Лан. И «трахнуть» в этом списке было самым мягким вариантом. Зверь внутри меня бесился и требовал выпустить его, чтобы он мог отодрать ее как следует. В любом смысле. Разумеется, я держал себя в руках. Но ничто не мешало мне об этом думать.

Когда настал новый тридень, я, как ни в чем не бывало, пришел в покои Лан. Без стука открыл дверь, прошел к кровати и нагло уселся в самой середине – прямо на юбку Лан, пригвоздив ее, как бабочку за крыло.

– Я тебя не звала, – сказала она, поджав губы и пытаясь вытянуть из-под меня подол.

– А я не собака, чтобы звать меня или не звать, – усмехнулся я. – Сегодня моя ночь, и я пришел.

– Пришел, – кивнула она. – А теперь уходи.

– Почему ты прогоняешь меня? – притворно удивился я. – Разве я в чем-то провинился перед тобой? Я имею полное право провести с тобой ночь. И не говори мне, что не принимаешь: Эдар у тебя вчера был, я точно знаю. Если ты мне откажешь – нарушишь древнюю традицию.

– Ты обошелся со мной грубо, – напомнила Лан.

– Правда? – удивился я. – Разве я сделал тебе больно? Просто чуть увлекся. Помнится, в ту ночь, когда ты первый раз приняла Закка и Эдара, ты и не такое стерпела. И даже не пискнула.

– Уходи, – сказала она и поджала губы.

– А если нет? – прищурился я, беря ее за подбородок и чувствуя, как во мне вскипает злость.

– Я не хочу тебя видеть, – Лан дернула головой, вырываясь из моей руки.

– А тебя не спрашивают, хочешь ты или нет! – рявкнул я, опрокидывая ее на кровать и выкрикивая слова прямо ей в лицо. – Тогда, в самом начале, ты ведь тоже не спросила меня, хочу ли я быть твоей Страстью, хочу ли бросить свой дом и родных и переехать в эту чумную страну. Нет. Ты меня даже не предупредила. Никогда не предупреждаешь! Просто ставишь перед фактом: вот тебе новая проблема, выкручивайся, как знаешь, Эстре. Я столько раз чувствовал себя жалким из-за тебя. Ты сказала, что любишь меня, но так не любят. Слышишь? Так не любят!

– Это все, что ты хотел сказать? – безэмоционально поинтересовалась она, пытаясь выдернуть руки.

– Нет! – снова рявкнул я. Сказать хотелось многое. И в то же время хотелось просто уйти, хлопнув дверью. Так, чтобы полки со стен посыпались.

– Тогда скажи и отпусти меня, – Лан отвернула голову.

Я глубоко вздохнул, досчитал до про себя до десяти, слез с нее, чувствуя, как внутри все трясется от злости, и, привалившись к столбику кровати, тихо сказал:

– Я тебя ненавижу. Тебя и все, что с тобой связано. Я устал. Я хочу домой.

– Я не могу вернуть тебя, – все так же спокойно, словно марионетка, сказала она.

– Я знаю! – снова не сдержался я. Капелька слюны попала ей на щеку. Лан взяла салфетку и стерла ее. Мне вдруг стало стыдно. И вовсе не оттого, что я накричал на нее: в конце концов, она давно этого заслуживала. Избалованная девчонка, которой все достается на блюдечке с голубой каемочкой. Мне стало стыдно, что я унижаюсь, открывая перед ней душу. Она мне не мать, не сестра и даже не любовница – ведь я не люблю ее. Просто… жена.

– Я устал, – снова повторил я, развернулся и вышел, громко хлопнув дверью. Радуйся, Закк, радуйся, Эдар: я сегодня не получил своего. Держите пальцы крестиком, что вчера или позавлчера она зачала от вас. А мне это даром не надо. Пойду лучше помечтаю о какой-нибудь грудастой северянке.

На следующий день меня не отпускало противное чувство, что все не так, как должно быть. Лан вела себя, как обычно: пожелала мне доброго утра и за завтраком даже передала соль. Бардос и Эдар громогласно обсуждали урожай, Закк о чем-то вежливо беседовал с «великой бабушкой». Интересно, а других мужей она тоже испытывает? Или только ко мне такое повышенное внимание? Чтоб они все провалились.

Ажиотаж со сбором урожая постепенно сходил на нет, и на доске со списком работ появились и другие занятия. Проигнорировав предложение Бардоса, я выбрал починку сетей – уж что-то, а узлы вязать я умел.

Забрав сваленные грудой сети и поморщившись от рыбно-болотного запаха, я ушел в западный сад – подальше от всех. В такое время в саду было пустынно. Починка сетей была занятием простым, но нудным. Я сидел на полусгнившем крыльце подле заколоченной двери в старый кухонный амбар и насвистывал старинный крагийский мотив. С деревьев время от времени падали красно-оранжевые листья с желтыми прожилками и редкими зелеными вкраплениями. Ветер холодил мне висок, прогоняя едва-едва проклюнувшуюся головную боль.

«Осень – время подводить итоги», – неожиданно вспомнился мне голос Шаарда. Когда он это говорил? И о чем шла беседа? А впрочем, какая разница. Хоть бы ты приехал, что ли, брат. Ты же хотел навестить меня. Неужели послушался моей просьбы? Да брось. Уж ты-то куда лучше других меня знаешь. Или мне так только казалось…

Я вздохнул. Поднял голову и закрыл глаза, подставляя лицо холодному осеннему солнцу.

– Шьешь ночную рубашку для Великой Матери? – послышался ехидный голосок. Я вздрогнул и открыл глаза: из-за дерева появилась Ирилла с пустой корзиной для сушки белья. – А не редковаты ли нити?

Она приблизилась, как всегда соблазнительно покачивая бедрами, приподняла сеть и демонстративно просунула в одно окошечко четыре пальца. Задумчиво пошевелила ими в воздухе, хитро покосилась на меня и добавила:

– Впрочем, в этом есть и свои плюсы: снимать не нужно, чтоб супружеский долг исполнять – как раз по размеру, – Ирилла бросила сеть и захихикала над своей шуткой. Я не стесняясь оглядел ее фигурку.

– Тебе не холодно? – поинтересовался я, кивнув на глубокий вырез ее платья, лишь слегка отделанный мехом. Осень уже вовсю наступала на Асдар, и многие девушки не брезговали поддевать под юбки мужские порты.

– А у меня кровь горячая, – широко улыбнулась северянка, подошла ближе и… села ко мне на колени, как ни в чем не бывало! Я откашлялся, снова пытаясь оторвать взгляд от ложбинки меж ее грудей: туда еще как назло упал маленький желтый листик. Прикинув, насколько это запрещено, я взвесил все за и против и все-таки позволил себе выудить его оттуда. Ирилла послушно выгнулась мне навстречу. Вот чертовка! Знает ведь, что мне нельзя, и все равно соблазняет.

– Скажи, Эстре, а кто красивее: я или Лан? – спросила она, подмигнув мне и постепенно распуская шнуровку платья.

– Я – Страсть Великой Матери, – напомнил я. – Как думаешь, какой ответ я могу дать?

– Да любой, – усмехнулась она, пожав плечами и скидывая таким образом один рукав. – Любить и боготворить ее ты не обязан, только ночи проводить. Так что не стесняйся, скажи честно.

Она, наконец, справилась со шнуровкой, и платье раскрылось, как обертка подарка. Под ним не было ничего. У меня на коленях сидела обнаженная девица, лишь слегка прикрытая со спины висящим на одном плече платьем. Я сглотнул, глубоко вдохнул и медленно выдохнул, принимая правила новой игры.

– Соски у тебя красивее, – честно сказал я. Ирилла рассмеялась.

– Хочешь потрогать? – спросила она, потираясь об меня грудью.

– Мне нельзя, – снова напомнил я.

– Чушь, – фыркнула она. – Это просто грудь.

Оглянувшись, как неумелый воришка, я, уже слегка подрагивая от возбуждения, осторожно поднес ладонь, и Ирилла сама ткнулась в нее кончиком груди, а потом принялась слегка извиваться и пританцовывать, выводя узоры. Я улыбнулся: мне нравилась эта игра. А самое забавное, что я сейчас ее даже не трогал, просто руку подставил. Когда ее движения становились активнее, Ирилла ерзала у меня на коленях. Я смотрел на нее и думал: вот ведь у кого-то простая жизнь. Что хочет, то и делает. Никто ей не указ.

Утомившись однообразием, северянка встала с моих колен и наклонилась надо мной. В первый момент я подался назад, но я сидел на самом краю корявой лестницы, и за спиной оказался резной столбик, в который я и уткнулся. Ирилла же и не подумала остановиться, и через пару мгновений ее налитые соками молодого тела груди коснулись бархатистой кожей моих щек. Я закрыл глаза, наслаждаясь ее шалостью и нежным запахом женского тела. Ирилла извивалась, как змея, уперевшись ладонями в столбик у меня над головой. Платье свалилось с нее, и я во всех красках представил вид, открывшийся со стороны сада. К счастью, в это время здесь никого не должно было быть. Даже сама Ирилла оказалась здесь не иначе как чудом. Или же она специально меня разыскивала?

– Ну что же ты? – прошептала она. – Не стесняйся, погладь меня.

Я еще некоторое время подумал, но не нашел в ее предложении ничего ужасного: в конце концов, я был даже одет! Да и вообще: сам же хотел отомстить Лан. Вернуть ей все унижение, которое испытал за эти несколько недель.

Подняв обе руки, я огладил изгиб талии северянки, прошелся по ягодицам, чуть коснулся влажной плоти и сразу отдернул руки.

– Ну что ты как маленький, – рассмеялась она. – Как будто первый раз женщину ласкаешь. Смелее!

Я тихо рассмеялся, но все же не стал следовать ее совету, и продолжил просто наглаживать ее по животу и бедрам, лишь время от времени касаясь заветного места. Ирилла поняла, что «сладенького» не дождется и сменила тактику: уселась на меня верхом и принялась откровенно тереться.

– Третий раз повторяю: мне нельзя, – снова напомнил я, чувствуя, что еще чуть-чуть, и я наплюю на все запреты.

– А кто узнает? – прошептала она мне на ухо, вызвав волну неудержимого желания. Я все-таки погрузил в нее пару пальцев, представляя, как это могло бы быть. Ирилла с удовольствием этим воспользовалась, активно двигаясь и сжимая губы, чтобы не стонать. Ох уж эти северянки! Я укусил ее за грудь, чтобы успокоилась, но эффект получился полностью противоположный.

– Пожалуйста, ну пожалуйста, – стонала она, извиваясь на мне и пытаясь доцарапаться сквозь одежду до нужного места. – Ну хоть разочек!

– Ты не понимаешь что ли? – не выдержал я, вставая и скидывая ее на землю, но отцепить северянку от меня было не так-то просто: съехав, она крепко обхватила меня руками за бедра и принялась зубами рвать застежки крагийских штанов. И самое страшное: я уже и сам понимал, что ничто меня не удерживает: в саду пусто. И никого не будет до самого вечера. Хоть трижды, хоть десять раз можно успеть это сделать. Назло Лан, назло всем местным традициям.

– Не сейчас, – хрипло прошептал я, за волосы оттаскивая Ириллу от себя. – И не здесь.

– Ночью? – она с надеждой вскинула на меня глаза.

– Да, – сдался я. – Но не сегодня, а завтра. И не ночью, а днем: завтра первый крайдень лунного дня, дома никого не будет. Приходи в западный сад. Я оставлю в своем окне три свечи, чтобы ты его нашла. Только тихо! Чтоб никто не знал, поняла?

Ирилла активно закивала, целуя напоследок мои колени. Я глянул сверху на ее изгибы и добавил, прищелкнув языком:

– Ох, Ирилла. Ты сама напросилась.

Она в ответ только ослепительно улыбнулась, упала на гору листьев и принялась кататься в них, как кошка под солнцем. Бесстыдница. Сладкая бесстыдница.

В ту ночь я плохо спал. Раззадоренное Ириллой тело требовало продолжения. Пришлось снова сделать это руками. Сидя на краю кровати и лаская себя, я представлял себе северянку. Она извивалась и соблазняла меня, представая во все более и более откровенных позах. Иногда фантазия давала сбой, и на месте Ириллы вдруг появлялась Лан, но я упорно гнал от себя это видение: она меня не пускает, а я должен о ней мечтать? Обойдется. У меня теперь есть, кому ее заменить.

Подумав об этом, я нервно рассмеялся: я всегда знал, что даже если буду женат, одной женщиной не ограничусь, но даже не представлял себе, как это, оказывается, бодрит и заряжает энергией. Еще утром я был опустошен и обессилен, а теперь опять схожу с ума и готов горы сворачивать. Стоило жениться только затем, чтобы изменить!

Утро Чистого дня я встретил с огромным нетерпением. Как и ожидалось, Лан не позвала меня с собой: встретив меня в коридоре, она молча накинула капюшон и прошла мимо. Я специально проводил ее взглядом, убедившись, что возвращаться за мной она не собирается. Люди в бело-серых хламидах прошелестели босыми ступнями мимо моих покоев. Хлопнули одни двери, другие, и дом погрузился в тишину. Я подошел к окну и стал ждать. Минутки бежали одна за другой, в саду опадали листья, а пушистые сережки распадались на семена и те, крутясь, опадали на землю. Солнце ползло по небосводу медленно, просто невыносимо медленно. Может, она передумала? Или перепутала сад? Вот же они – три свечи в канделябре. Или она думает, что они должны гореть? Но это же глупо – зажигать днем свечи.

Время шло. Я начал нервничать. А вдруг Лан все-таки вернется и захочет посидеть в саду? Впрочем, ерунда. Незачем себя накручивать. А вот Ирилла и вправду могла передумать. И зачем я только предложил Чистый день? Вдруг северяне все-таки не настолько свободно игнорируют традиции? Надо было ее вчера к себе позвать. Эх, побоялся, что она будет стонать: уж больно эти северянки дикие. Сейчас вот жди, переживай, придет, не придет…

Пришла. Ровно в полдень в саду замелькали знакомые черные волосы и хитрые глаза. Я сделал ей знак рукой, показывая, к каким дверям идти. Потом, шумно вздохнув и ощутив, как сердце принимается ломать мне ребра, открыл и впустил ее в свои покои. Щеки у меня горели, а руки дрожали от нетерпения.

Ирилла была в такой же хламиде, как и остальные, но эта убогая тряпка вовсе не делала ее целомудренной верующей. Северянка медленно приблизилась ко мне, покусывая губы и явно изнывая от желания, но сдерживаясь. Я тоже не торопился: хотелось как следует насладиться моментом. По телу волнами пробегали нервные мурашки, и почему-то хотелось орать и бегать по комнате. Ирилла медленно стянула с себя хламиду и бросила ее на пол, оставшись, в чем мать родила. Ее било дрожью нетерпения, но она явно предлагала мне начать самому. Я усмехнулся, подошел и укусил ее за грудь, как вчера. Ирилла ахнула, дернулась, но не от меня, а ко мне. Я попытался втянуть ее грудь себе в рот: безуспешно, разумеется. Она была слишком велика для меня. Но это было забавно. Примерившись так, я отпустил ее и принялся целовать грудь и шею Ириллы, нарочно оставляя темные следы: с Лан мне это и в голову не приходило, ведь ее нужно было беречь, а северянка мне ничего не запрещала. С ней можно было делать все, что угодно, и осознание этого будоражило.

Увлекшись, я сам не заметил, как Ирилла меня раздела. Перехватив инициативу, она сама начала покрывать мое тело поцелуями, начав с шеи и спускаясь все ниже и ниже. Добравшись, наконец, до интересовавшего ее органа, она опустилась на колени и в удивлении застыла с открытым ртом. Мне сразу вспомнилась Хель, и ужасно захотелось, чтобы северянка хотя бы поцеловала его. Я положил ладонь на ее затылок. Ирилла как будто услышала меня и осторожно коснулась нужного места сначала губами, а затем и языком – мягко так, словно боясь мне повредить. Я зашипел от удовольствия. По телу пробежалась волна дрожи. Лан так никогда не делала. Я ей такого даже не предлагал: язык не поворачивался предложить. А вот у северянки он поворачивался. Еще как. И поворачивался, и ласкал, и с интересом исследовал меня.

Но Ирилла все-таки была не Хель. Полюбовавшись мной некоторое время, она забралась на кровать и нетерпеливо подвигала бедрами, поглядывая на меня через плечо и кусая губу. Я снова вспомнил Лан: когда она так делала, всегда встряхивала головой, закидывая непослушные кудряшки на спину, но они все равно падали вниз непослушной волной. Тряхнув головой, я прогнал образ Лан прочь и поспешил насладиться своей первой официальной любовницей.

Все-таки здорово она меня раззадорила. Еще со вчерашнего дня я был на взводе, да и сегодня все утро места себе не находил. Жадно шаря ладонями и губами по ее телу, я пытался понять: что же в нем такого особенного? Та же смуглая кожа, почти такие же изящные изгибы. Разве что доступность – дурманящая голову, сводящая с ума, сбивающая с мысли и заставляющая забыть обо всех запретах доступность женщины, никогда не знавшей слова «стыд». С ней можно делать все, что угодно – сколько хватит фантазии. Чуть позже, когда она начнет мне надоедать, можно будет придумать что-нибудь новенькое, а пока…

Погрузившись в горячее влажное лоно, я в мгновение ока был вознесен на вершину блаженства. Наслаждение, как ножом, ударило меня под ребра, обрушилось лавиной, ослепив и оглушив, оставив только мою жаркую страсть. Какая сладкая, горячая. И такая гибкая. Каждое твое движение отдавалось болью и слабостью в спине, даря неизмеримо сильное удовольствие. Я так упорно пытался пробраться глубже, словно надеялся целиком поместиться внутри, спрятаться от этого холодного мира, от всех этих условностей. Уйти туда, где нет ничего, кроме животных желаний. Давай, кричи тоже! Сияй, как я! Тряхни еще раз волосами. Да, вот так, чтобы черная волна скатилась по плечам. И двигайся тоже. Ярче, сильнее, быстрее. Еще и еще, чтобы обоим больно было! Чтоб я не пожалел потом, что сделал это. Я же предатель, да? Да, я предатель! И я хочу получить высшую цену! Если бы боги желали, чтобы не было измен, они не создали бы брак. Я предаю тебя, моя глупенькая Лан. Ты не поймешь меня. Никогда не поймешь. Знаешь, почему я тебя так ненавижу? Потому что я тебя люблю. Разве такое может понять такая, как ты? Никогда. Никогда ты меня не поймешь. Ни-ко-гда…