Текст книги "Пепел (СИ)"
Автор книги: Екатерина Бунькова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц)
Вторым пунктом в моем списке значился Бардос. Его разыскать оказалось сложнее. Но и Бардос мне ничем не помог: в доме Великой Матери он только работал, и не мог распоряжаться помещениями. Выслушав мои как бы «случайные» жалобы на отсутствие личных покоев, он посоветовал обратиться… к моей жене.
Разумеется, я сказал ему, что немедленно воспользуюсь его советом, а сам просто спрятался в саду и просидел там несколько часов, лишь один раз сделав вылазку до кухни и утащив оттуда еще один кусок хлеба, как какой-то воришка. Я понимал, что это глупо и что от этой проблемы не уйти, но мне требовалось время, чтобы все обдумать, выбрать модель поведения и только тогда заявиться к новой хозяйке дома. Насмелился я лишь ближе к вечеру.
– Можно? – спросил я, постучав по приоткрытой двери.
– Войдите, – послышался голос Лан: непривычно холодный и деловой. Я вошел и огляделся, стараясь не выдавать эмоций. Кабинет был выполнен в теплых тонах, но с большим количеством мебели из покрытого черным лаком дерева. Вдоль стен тянулись книжные полки, но корешки книг не привлекали ни цветом, ни свежестью. Лан сидела за огромным столом. Справа и слева от нее высились учетные книги. В левой руке она держала длинный свиток, а правой отмечала что-то в пухлой тетради. На носу у нее сидели очки с полукруглыми линзами, и она постоянно поправляла их кончиком пера, которое от такого обращения выглядело потрепанным. Мне словно вложили в живот кусок льда: ее вид мучительно напомнил мне Шаарда.
– Да? – спросила она, так же, как и брат, не отрывая взгляд от бумаг и даже не поднимая головы.
– Добрый день, – начал я, и вдруг понял, что заготовленная речь летит ко всем чертям: я хотел быть вежливым и уверенным в себе, но во мне были только злость, робость и обида. – Могу я обговорить с ва… с тобой… вопрос моего проживания в этом доме?
– Да. Что-то случилось? – она, наконец, соизволила оторваться от бумаг и глянула на меня поверх очков. Отец был прав: и что я в ней нашел? Совершенная посредственность. Это было мимолетное увлечение, вызванное вином и случайно овладевшим мной особым настроением. Я должен был об этом помнить и сдержаться, но я поддался соблазну. Теперь же я видел ее при свете дня, без романтики лунной ночи и дрожащего пламени свечи, и не находил ничего притягательного. Просто какая-то женщина: не уродина, но и не красавица. Отвращение, что я испытал прошлой ночью, слегка притупилось, и я не испытывал к ней совершенно ничего. Только ненависть – холодную ненависть, которой нельзя давать волю.
– Я не знаю, где должен спать, – напрямую сообщил я, решив, что чем быстрее выскажу суть дела, тем скорее закончится наш разговор.
Лан помолчала, оглядывая меня.
– Я думала, ты захочешь сам с этим разобраться, – наконец, сказала она. – Мужчины обычно не любят, когда вмешиваешься в их жизнь.
Не любят? Вмешиваешься? Дорогая, меня тебе подарили, так будь добра, обеспечь мне хотя бы лежанку и миску с едой!
– Но если ты просишь, – продолжила она, доставая из кармана связку ключей и снимая с нее один. – Вот ключ от покоев, что находятся в моем крыле дома, но по другую сторону. Там на двери старинная резьба, сразу найдешь. Еще что-нибудь нужно?
– Нет, это все, – коротко ответил я, принимая ключ. – Спасибо.
– Всего доброго, – сказала она и снова уткнулась в бумаги. Я постоял еще немного, соображая, не нужно ли еще что-нибудь сказать, и вышел.
Ключ жег мне руку. Это была подачка. Такая откровенная подачка, что хотелось вернуться и запустить железякой прямо в лоб этой очкастой выдре в драных мехах. Но я сдержался: в конце концов, мне тут еще жить. Вернулся, осмотрел свои новые покои, обнаружил их в полном запустении и в бессилии испинал коврик у входа. Я же отпустил слуг. Теперь некому будет таскать мои сундуки и делать здесь уборку. Мне предстояло самому решить эту проблему.
С переноской сундуков я справился довольно быстро, хотя и умаялся, исцарапался и ушиб колено. С чисткой помещения все было намного труднее. Я тысячу раз видел, как это делают наши горничные, но даже не представлял, насколько это, оказывается, тяжкий труд.
Веник и метелочка для пыли, которые я умыкнул из ближайшей кладовки, воровато пряча под плащом, нисколько не очистили помещение, только подняли пыль в воздух, отчего я несколько раз оглушительно чихнул. Пришлось открыть настежь все окна, чтобы проветрить. Рассудив, что хуже уже не будет, я решил всхлопнуть тяжелые портьеры, чтобы скопившаяся на них пыль тоже вылетела в окно. Оборвал. Цеплял обратно около получаса. Потом я всхлопнул все одеяла, покрывала и взбил подушки – благо, тут особого опыта не потребовалось. Выходить с ними в сад я постеснялся, и вскоре обнаружил, что вся пыль осела на столиках, стульях, полках, лепнине, на полу и даже на стенах. Вот уж такой подлянки я точно не ожидал. Пришлось взять в руки тряпку и протереть все. А потом протереть все еще раз, чтобы смыть разводы.
В общем, когда я домывал полы, была уже глубокая ночь. Из соседнего сада доносились звуки гуляния и соблазнительные ароматы жарящегося мяса. Наскоро сполоснувшись и переодевшись, я поспешил туда. Нет, я знал, что мне не стоит у всех на виду клеиться к женщинам, но хотя бы поесть я имел право?
Мое появление на поляне встретили молчанием. На меня уставились десятки взглядов. Музыка резко оборвалась.
– Я… кхм… только посмотреть, – жалко пробормотал я, желая сгореть вместе с этим костром. – И угоститься… Пахнет очень вкусно.
Я демонстративно потянулся к столу, стащил с него кусок мяса и принялся жевать, давясь им, но не подавая вида. Люди переглянулись, некоторые пожали плечами, и праздник возобновился. Правда, вокруг меня сформировалась пустота. Время от времени я ловил на себе взгляды девушек, но не мог понять, что они выражают: в их глазах не было ни заинтересованности, ни презрения. Скорее, они изучали меня, как невиданное животное.
– Не твоя ночь сегодня, да? – спросил Бардос, подходя ко мне. Я кивнул, не желая пояснять ситуацию.
– Ну да ничего. Скоро наверстаешь, – Бардос подмигнул мне, сверкнув глазами из-под густых бровей, а потом его увлекла какая-то голоногая девица. Она свалила его на траву и, даже словом с ним не перекинувшись, принялась за дело. Я несколько минут тупо за ними наблюдал, чувствуя, как во мне все-таки пробуждается мужское естество. Да, я не хотел свою жену. Но мое тело отказывалось жить без женщин вообще, и быть здесь, на этом празднике жизни, слушать доносящиеся отовсюду сладкие стоны, видеть эти пышные формы было настоящей пыткой. Залпом выпив бокал вина, я поднялся и, не оглядываясь, пошел прочь. Чем я вообще думал, когда шел сюда? По привычке, что ли, забрел?
Дойдя до края сада, я сошел с тропинки, уперся лбом в ствол дерева и вздохнул. Как мне теперь жить – без женщин? С юношества я не занимался такой ерундой, как самоудовлетворение. Неужели сейчас я должен опуститься до такого? Какой позор.
Мои тяжкие мысли прервал звук шагов: какая-то девушка шла мимо.
– Эй, красавица, – позвал я, не выходя из тени. Она остановилась, с интересом вгляделась в темноту.
– Подойди, не бойся: ты нравишься мне, – сказал я.
Девушка оглянулась по сторонам, хихикнула и полезла сквозь кусты на мой голос. Шалунья. И ведь не боится. Я встретил ее горячими объятиями, тут же уткнулся носом в густые волосы и жадно вдохнул ее запах. Желание вспыхнуло во мне так быстро и ярко, что я чуть не зарычал, чувствуя, как по венам потек живой огонь. Черт возьми, у меня несколько дней не было женщины! Такого со мной еще не случалось, ведь раньше рядом всегда кто-нибудь был: если не любовница, то хотя бы безропотная прислуга. Я спешно принялся расстегивать рубашку и брюки – с некоторых пор я испытывал отвращение к местной одежде и носил только крагийскую. Девушка, не ожидавшая такой заминки, ощупала меня, пытаясь понять, в чем дело, ахнула и отстранилась, тут же отбежав на тропинку.
– Чего ты испугалась? – спросил я, идя следом и уже догадываясь, что она скажет.
– Ты Эстре – Страсть Великой Матери! – в священном ужасе прошептала она.
– Ну да, – я скрипнул зубами, все еще не оставляя попыток добиться близости: нельзя же так издеваться над мужчиной! – Но сегодня не моя ночь. Сегодня с ней другой муж.
– Нет! Нет, я не могу! Только не со мной! – девушка попятилась.
– Почему? – чуть ли не в отчаянии спросил я.
– Ты демон! С тобой нельзя!
– Я не демон, я просто не асдарец, – попытался я поспорить, мягко беря ее за руку.
– Страсть Великой Матери – демон! Дух небесного дракона в тебе, и он пожрет меня изнутри, если я разделю с тобой ночь! Не подходи! Не трогай меня!
Она вырвалась и сломя голову побежала сквозь сад. Я выругался, саданул кулаком по стволу ближайшего дерева, выругался еще раз (куда более красочно), облизал разбитые костяшки и поплелся к себе – злой и неудовлетворенный. Как же я ненавижу эту страну!
Глава 5. Драконы и перья
Я не мог уснуть. Скрючившись, лежал на кровати, все еще пахнущей пылью, и пытался не думать о женщинах. Я зря туда ходил, ох, как зря! За три недели, что я гостил в Асдаре, мое тело привыкло получать удовлетворение всякий раз, как я выходил к кострам, и сейчас оно жаждало продолжения. Да еще эта девица… Я был голоден, а передо мной помахали таким сытным кусочком и тут же выдрали из почти сомкнувшейся пасти. Я был слишком возбужден, и никак не мог успокоиться. Где бы найти женщину, что согласится проводить со мной ночи? Долго я такого издевательства не выдержу. Мне уже больно.
Я ворочался на кровати, пытался уснуть, но в голове вместо снов вставали все более откровенные картинки из моего прошлого – калейдоскоп женских прелестей. Я видел, как погружаюсь в них снова и снова, а на деле лишь ерзал по простыни и стонал. Сколько же их было, черт возьми? Не сосчитать. Надо было привести с собой хоть одну. Пусть даже с мужем, наплевать. Черт, чем я думал, когда покидал Крагию чуть ли не с пустыми руками? Обиделся на весь свет, идиот. Жаждал, что меня будут жалеть, и при этом ненавидел всех, кто меня жалел. Ехал сюда, как на казнь, оставив прошлую жизнь позади. И что теперь? За душой – ни гроша. Ни дома, ни слуг, ни нормальной семьи, ни уважения, ни… любовницы.
Простынь уже была мокрой от пота. Чувствуя себя последним неудачником, я спустил штаны: мне ничего не оставалось, кроме как удовлетворить себя руками. Низкий, плебейский способ. Я так делал только в дурном юношеском возрасте, прячась за ширмой в купальне одной из фрейлин, пока однажды она меня не обнаружила и не научила искусству любви. С тех пор мне ни разу не приходилось делать это в одиночестве: всегда находилась женщина, желавшая разделить со мной огонь страсти. А теперь я лежу один в мокрой постели и пытаюсь руками освободить себя от напряжения. Унизительно. Это даже более унизительно, чем если бы меня заставили удовлетворить Лан на глазах у этих двух мужиков – ее так называемых мужей.
Подумав об этом, я тут же вспомнил Закка с его однообразными, тупыми движениями, а потом и Эдара, заинтересованного не в процессе, а в результате. Они словно на работу к ней пришли: детей делать. Да и она к их деятельности так же отнеслась. Боги, как же это было мерзко. Неужели завтра мне предстоит то же самое?
Представив себя на месте Закка, я вдруг ощутил, что возбуждение стремительно отступает. Что? Нет! Со мной такого не может быть! Ну да, я не влюблен в нее, но я все же ее муж. Что будет, если завтра я не смогу этого сделать? Как я буду жить, если она растрезвонит об этом по всему Асдару? Так, нужно срочно подумать о красивой девушке. О той горничной, например. Как там ее звали? Ашка? Айяра? Аори? Черт, да без разницы, главное вспомнить, как она выглядела: пышная грудь, круглые ягодицы, красные губы и сладкий голосок. Кричи, моя пташка. Кричи хотя бы в моей памяти!
После долгих мучительных попыток воссоздать в воображении ее образ во всех подробностях, мне все-таки удалось сделать это, и я смог освободиться от напряжения. Совершенно изможденный, я перекатился на другую сторону кровати, где простыни были не такими влажными, и уснул мертвым сном.
Я проснулся ужасно голодным, злым, но зато готовым во что бы то ни стало наладить свою жизнь. Все-таки я не девица, проданная коронованными родителями в обмен на политические выгоды. Я Эстре Ди Шайд – прямой потомок древнего клана правителей Крагии. Пора сжать зубы, поднять голову и потребовать то, что мне причитается по праву рождения. Даже если это просто завтрак.
Прежде, чем выйти наружу, я долго думал, что надеть. С одной стороны, я ненавижу одежду Асдара. А с другой стороны, если я буду играть по их правилам, они быстрее примут меня. Сжав зубы, я натянул на себя небесно-голубой костюм, подбитый светло-серым мехом. В этом костюме я всегда был неотразим, ведь он еще больше подчеркивал мой необычный цвет глаз – светло-голубой, почти прозрачный, в обрамлении черных ресниц и бровей. Также я надел несколько фамильных украшений из белого золота, чтобы напомнить всем, к какому роду принадлежу. Приведя в порядок свой внешний вид, я сделал глубокий вдох и уверенно направился в сторону общей столовой, где еще пару недель назад меня рады были накормить любыми блюдами, которые бы я ни попросил. Хватит уже прятаться по темным углам. Пора выйти на свет. И пусть я лишь красивая игрушка, но какая игрушка!
Я зашел в зал в самый разгар завтрака. Здесь была огромная куча народа. Все галдели и смеялись, и мое появление не привлекло особого внимания. Разве что ближайшие люди проводили меня любопытными взглядами. Я поднял голову и пошел к центральному столу, где сидели князь, Великая Мать, «великая бабушка», куча детей последней и… два других мужа Лан. Проигнорировав презрительный взгляд Закка и хмурый – Эдара, я подошел к Лан и спросил:
– Можно?
Она удивленно подняла на меня глаза. Осмотрела с головы до ног, растерянно пожала плечами и подвинулась. Я максимально грациозно постарался забраться на освободившееся место между ней и Закком (и кто только придумал эти дурацкие лавки?). Последний зашипел и отодвинулся с таким видом, словно рядом с ним пытался разместиться прокаженный. Ну и на здоровье. Мне же будет свободнее.
– Суп будешь? – спросила Лан, вставая и поднимая крышку с большой супницы.
– Да. Пожалуйста, – ответил я и с внутренним торжеством стал следить за тем, как величайшая женщина этой страны наливает мне тарелку супа, будто самая обычная служанка. Вот так-то, господа. Любую роль нужно играть достойно, и ты займешь подобающее тебе место.
– Чего ты его, бездельника, кормишь на халяву? – прогудел на весь стол Эдар. – Пусть сначала поработает, а потом уже ест.
– Немного наработаешь на пустой желудок, – спокойно ответила Лан, ставя передо мной тарелку. Работа? Хотите сказать, мне тоже предстоит, как Шаарду, корпеть над бесконечными учетными книгами? Черт! А я так надеялся, что меня это не коснется.
Поблагодарив ее (чтоб ты подавилась, благодетельница!), я принялся за суп. Организм наконец-то очнулся от своей дремы, и теперь я просто умирал с голоду. Но сдерживался, чтобы не выглядеть оголодавшим попрошайкой.
– Взять тебя сегодня с собой? – неожиданно предложил Эдар. Я с удивлением посмотрел на него, но, кажется, он сказал это на полном серьезе. Он и правда считал, что я захочу работать в кузнице. Может, мне еще и поле распахать? Или бревна на лесопилке потаскать?
– Я буду делать то, что прикажет Великая Мать, – с достоинством ответил я. Лан в удивлении повернула ко мне голову. Окружающие сначала выпучились на меня, потом на нее. Так. Кажется, я что-то не так сказал. Надо будет уточнить у Бардоса.
Лан подумала немного, потом пожала плечами, соглашаясь. Окружающие переглянулись и вернулись к еде. Меня отпустило: по всей видимости, никаких традиций я не нарушил, просто действую не по шаблону. Ну и ладно. Я все-таки чужеземец, мне простительно.
Когда завтрак был завершен, и люди потянулись на выход, я подошел к Лан, поклонился, стараясь смотреть не совсем ей в глаза, а на ресницы, как когда-то учил меня брат на случай, если придется скрывать от собеседника свои эмоции. Вот уж никогда бы не подумал, что придется применить этот прием для общения с собственной женой.
– Ты бы переоделся, – сказала она, оглядев мой наряд. – А то испачкаешься.
Испачкаюсь? Дорогая моя, это вы, варвары, не умеете толком владеть пером, судя по той писанине, что прислала нам твоя мать, а я с детства приучен не только не пачкать рукава, но еще и документы оформлять не хуже мастера каллиграфии.
– Пойдем, – сказала она, махнув мне рукой. Мы прошли несколько галерей, спустились в сад и пошли по извилистым тропинкам в сторону хорошо знакомой мне поляны. Внутри шевельнулись неприятные воспоминания, но я стиснул зубы и силой воли прогнал их.
– Вот, – сказала Лан, остановившись возле самого большого костровища и обведя поляну движением ладони. – Будешь прибираться здесь. До обеда как раз хватит.
Что? Убирать грязь? Я?! Нет, я еще понимаю, почистить свои покои (хоть и это было недостойно) – тут я сам виноват, что остался без слуг. Но прибирать следы чужих гульбищ?
– Ведро и лопату найдешь вон там, под лестницей, – она махнула рукой в нужную сторону. – Золу будешь относить вон под те деревья и аккуратно там рассыпать. Смотри, не насыпь на клумбы! Угли кроши и туда же вываливай. А если что не прогорело, оставь тут – ночью догорит. Когда закончишь, сходи к южному подъезду: там вьется один мелкий пацаненок, сын нашей кастелянши, он покажет тебе, где взять новые поленья для костра.
Я глянул на нее, все еще надеясь, что это шутка, и мы встретились взглядами. Лицо Лан чуть смягчилось. Она подняла руку и коснулась моей щеки:
– Я рада, что ты больше не прячешься, – сказала она и пошла прочь. У меня внутри все ухнуло.
Черт. Бы. Побрал. Всех. Этих. Асдарцев. С их. Традициями. Так я думал, лопату за лопатой перекидывая кучки золы в ведро. Невесомый пепел вздымался из него всякий раз, как я бросал новую порцию, и казалось, что в ведре что-то горит, а над ним вьется дым. Этого «дыма» я уже наглотался по самое не хочу. А о том, какого цвета были мои руки и ноги до колен, лучше вообще промолчать. Хорошо хоть, послушался ее совета и переоделся: на новом черно-буром наряде грязь была не так заметна. Эх, видел бы меня сейчас Шаард. Какое унижение. Неужели она не могла найти мне более подходящую работу?
Солнце поднималось все выше, и мне становилось все жарче. В конце концов, я скинул рубаху и сапоги, в которых просто живьем варился, и уже не стесняясь стал махать лопатой, будучи в одной только юбке. Сажа лепилась к моему взмокшему телу: еще чуть-чуть, и я стану таким же смуглым, как и все местные. Ведро за ведром я утаскивал под деревья, покрывая землю (и себя) слоем пепла, а костровища все не заканчивались. Вот почему бы им не жечь один костер, а? Почему непременно по всему саду нужно устроить с десяток?
К тому времени, когда я пошел за дровами, я уже был черным с головы до ног. Мальчишка, ошивающийся возле южного подъезда, даже шарахнулся от меня: видно, в сочетании с чумазой кожей глаза смотрелись не просто яркими, а пугающе яркими. Но, признав во мне мужа Лан, он все-таки указал, где лежат дрова для ночных костров. Я глянул и внутренне застонал: это были не дрова, а настоящие бревна.
В общем, до обеда я управиться явно не успевал и решил не торопиться. В спокойном темпе перенеся в сад приличное количество бревнышек, я сел на лавку за длинным уличным столом, уткнулся лицом в ладони и тяжко вздохнул.
– Устал? – раздался надо мной голос Лан. Я тут же выпрямился, хотя сил во мне практически не осталось. – Я тебе обед принесла.
Я покосился на кастрюльку в ее руках. Меня теперь будут кормить, как собаку, да? В таких кастрюльках обычно псам варево выносят.
Но запах, доносившийся из-под неплотно прикрытой крышки, заставил мой желудок громко заурчать. Лан тут же поставила посудину на стол передо мной и достала из кармана завернутую в белую тряпицу ложку. Я протянул руку.
– А умыться? – сурово вопросила она, отдергивая ложку.
Я покраснел, хоть это и не было заметно под слоем сажи: королева варваров считает меня грязнулей. Ниже падать некуда.
Склонив голову, чтобы не встретиться с ней случайно взглядом, я поплелся к ближайшей бочке. Лан пошла следом за мной. Пока я тщетно пытался оттереть намертво прилипшую ко мне черноту, она стояла с ковшом для поливки растений и время от времени плескала мне на руки, чтобы я не лез ими в бочку. Мне было не по себе. Стыд плескался во мне едкой ледяной жижей, разъедая остатки уверенности в себе. Казалось, в галереях, что огибали сад, в густых кустах и за деревьями прячутся асдарцы и ржут надо мной. Но в саду было тихо. Даже Лан молчала.
Когда я понял, что оставшаяся чернота без помощи мочала или хотя бы губки не ототрется, я разогнулся и посмотрел на Лан. Точнее, на ее ресницы. Она вздохнула и полезла в карман. Выудив оттуда какую-то бесформенную белую тряпку с оборванными краями (это платок, что ли?!), она подошла и принялась оттирать ею пятна с моего лица. Движения были сильными, и мне приходилось сопротивляться им, чтобы не упасть. От ее грубых действий кожа почти сразу начала гореть.
– Держи, – сказала она, подавая мне порядком испачканную тряпицу. – Руки ототрешь сам.
Я послушно обтер руки – так чисто, как только мог, хотя под ногтями все равно остались отвратительные черные полосы, как у грязного попрошайки подле городских ворот.
– Иди ешь, – сказала она, кивнув, наконец, в сторону кастрюльки. Я униженно поплелся к столу, сел и принялся жевать мясное рагу, не чувствуя вкуса. Лан стояла рядом, оперевшись о край стола и глядя в другую сторону, где в просвете между деревьями виднелись контуры гор.
– Я не могу вернуть тебя домой, – неожиданно сказала она. – Ты ведь об этом знаешь?
Я кивнул, не поднимая голову от кастрюльки.
– Тебе придется следовать нашим традициям, – продолжила она. – Иначе мои соотечественники тебя не примут. Днем ты должен трудиться наравне со всеми. А ночью спать либо проводить время со мной. Вечер же – свободное время. Занимайся, чем хочешь.
– Еще что-нибудь? – холодно уточнил я, отодвинув пустую кастрюлю и глядя на Лан: а сразу она не могла меня просветить по поводу работы?
– Нет, больше ничего, – она поджала губы. – Если возникнут вопросы – подходи ко мне, я помогу.
Да, мамочка. Конечно. Я так рад, что ты разрешаешь мне держаться за твою юбку!
– Поел? – она заглянула в кастрюльку и, обнаружив, что та пуста, забрала ее. – Иди на главную кухню, поможешь чистить печь: ты все равно уже грязный с головы до ног.
И она развернулась и ушла. Я не удержался и беззвучно плюнул ей вслед. Потом спохватился и оглянулся: не видел ли кто. А то вдруг у них тут казнят за подобные вещи.
Чистка печей оказалась еще более грязным делом. Нет, поначалу все было так же: кладешь плоский лист железа, выгребаешь на него золу, оттаскиваешь в сад и вываливаешь под дерево. Но потом толстая визгливая повариха велела мне прочистить и трубу тоже. На вопрос, как мне это сделать, она не ответила. Зато выдала какой-то странный шест со скребком на конце и велела забираться… в печь. Я покосился на огромный зев. Да вы издеваетесь?!
Когда меня в третий раз накрыло черным облаком осыпающейся из трубы сажи, я плюнул на все, встал под самым отверстием, зажмурился, задержал дыхание и принялся что есть дури тыкать вверх этой палкой, представляя, что там застряла толстая задница поварихи. На меня посыпались целые сугробы этого добра.
– Сдурел? – завизжала повариха. – Ты ж нам сейчас всю кухню изгадишь! А ну вылазь!
Я тряхнул головой, осторожно открыл глаза и посмотрел на себя: как и ожидалось, чернее некуда.
– Ой, дурно-о-ой! – протянула повариха, кидая мне под ноги какие-то тряпки, чтобы я покинул ее кухню, не испачкав полы. – И где только Лан такого дурака нашла? Хоть бы она от тебя только не понесла.
Я оглянулся и ощерился. Нет, мне не нужны были дети от местной Великой Матери. Но слышать такие речи от какой-то жирнозадой плебейки…
– Иди отмывайся, горе луковое, – вздохнула она, когда я оказался в саду и замер у дверей в ожидании дальнейших инструкций. – И чтоб ко мне на кухню больше ни ногой! От дохлой вороны, в трубу упавшей, и то пользы больше.
Я не преминул воспользоваться ее предложением, и потопал прочь, оставляя за собой на тропинке черные следы. Как будто я мечтал на ее кухню попасть, ага! Сплю и вижу!
– Ба! Да это никак наш красавчик Эстре! – услышал я едкий голос, остановился и втянул воздух сквозь стиснутые зубы: Закк. Ну что ж мне так не везет сегодня…
– Ты где умудрился так изгваздаться? – издевательски и при этом радостно осклабился он, обходя меня кругом. – Лан тобой трубы чистила, что ли? Или чернила прям на тебе наводила?
И Закк глумливо захохотал. К нему присоединились еще несколько человек, пришедших следом – видно, с работы.
– А, впрочем, что с тебя взять, если ты даже себя обслужить не можешь как следует, – сказал он, поковырявшись в зубе и вытащив оттуда какую-то дрянь. – Я слыхал, у вас в Крагии бабы подтирают жопы принцам до семнадцати лет. Думал, враки. Но гляжу на тебя и понимаю: правду люди говорили. Ты-то хоть подтираться научился? Или Лан и тут тебе помогать должна?
Они снова заржали.
– Так, а теперь слушай меня, – сказал он, делая шаг ко мне и переходя на совершенно другой тон. – Я тебя терпеть не обязан, а кормить – тем более. Бабская работа для баб создана. А изнеженные создания вроде тебя должны либо вкалывать, как нормальные мужики, либо сдохнуть. И второй вариант, знаешь ли, меня больше устраивает: нам не нужен князь, похожий на тебя. Кхрра-тьфу!
Он смачно сплюнул мне под ноги.
– Ты здесь только затем, чтобы ублажать Великую Мать, – прошипел он еще тише – так, чтобы другие не слышали. – Так что не строй иллюзий: когда ты ей надоешь, и она перестанет тебя защищать, я устрою тебе такую сладкую жизнь, что ты сам сбросишься в ущелье пред Небесным Замком. Бабочка-однодневка – вот ты кто. Я б тебя уже сейчас прихлопнул, да мараться не хочу.
Заявив это, Закк присоединился к ржущей компании и двинулся прочь. Все это время я стоял молча и не шевелился. Никто. Не должен. Знать. Что. Я. Чувствую. Медленный вдох. Медленный выдох.
Успокоившись настолько, чтобы ко мне вновь вернулось умение передвигаться по прямой, я повернулся и наткнулся взглядом на Эдара, привалившегося к стене и разглядывающего меня.
– А я тебе предлагал пойти со мной в кузницу, – напомнил он. Я ничего ему не ответил и прошел мимо. Мне нужно было помыться. Или утопиться.
Отмыть чертову сажу оказалось задачей практически неосуществимой. Я изгадил имевшееся в купальне мочало и извел половину той бурды, что использовалась здесь вместо мыла. Завтра придется где-то достать замену. Ногти очищению практически не поддавались. Я смотрел на свои руки и с ужасом представлял, как пойду в таком виде на ужин. Пришлось взять ножницы и состричь под корень мои холеные ноготки, над которыми корпела лучшая мастерица Крагии: ухоженные руки – негласный признак высокого происхождения. Я не мог снова опозориться перед всеми, явившись в неподобающем виде, и не мог пропустить ужин: тогда Закк подумает, что я слабак и испугался его.
Когда я выбрался из купальни, кожа просто горела. Мальчишка с колокольчиком, созывающим к ужину, уже успел пробежать мимо моих дверей и даже возвращался обратно. Я снова надел свой голубой костюм: если уж взялся за дело, доводи его до конца. Моя внешность – последнее, что у меня осталось, хоть я и ее потихоньку лишаюсь: скоро руки мои огрубеют от работы, на лице появятся морщины, а волосы потускнеют без должного ухода. Да. Да, я сожалею, что совершил ошибку. Я раскаиваюсь в этом. Боги, слышите? Я понял вас. Верните все, как было. Пожалуйста. Я не буду трогать невинных, честное слово! Даже если они меня будут умолять. Я даже готов жениться. Только на нормальной девушке, крагийке. И обещаю не изменять ей, по крайней мере, пока не понесет. Только верните все, как было, прошу вас! Позвольте завтра проснуться дома и узнать, что все это было лишь страшным сном.
Помолившись так, я вздохнул, собрался с силами и пошел в обеденный зал.
– Надо же: отмылся, – фыркнул Закк, оглядев меня, когда я подошел к столу. – Но ты бы его, Лан, рядом с собой не садила, а? Он сегодня, похоже, в драконьей заднице побывал.
– Не богохульствуй, – одернула его Лан и подвинулась. Я сел рядом, делая вид, что крайне заинтересован выбором блюд, в то время, как был готов есть все подряд: проголодался не хуже волка в холодную зиму.
– Мне кажется, ты все-таки поторопилась с выбором, – стоял на своем Закк. В этот раз он сел по другую сторону стола: напротив Лан и при этом подальше от меня. – Разве может дух дракона прятаться в этом тщедушном теле?
– Закк, ты лезешь не в свое дело, – одернул его Эдар. – Не тебе осуждать выбор Великой Матери. Достаточно уже и того, что ты стал ее мужем.
– Мужем, – Закк фыркнул, злобно сверкнув глазами на Лан, но та и ухом не повела. – Она меня на крайдень поставила: специально, чтоб пореже в постель пускать.
– Сам виноват, – пожал плечами Эдар. – Повежливее надо быть и помягче. А еще язык за зубами держать. Я вот с советами не лезу, и потому по средням приходить буду. А Страсти сами боги велели в тридень являться.
Я слушал их перепалку внимательно, хоть и плохо понимал, о чем они говорят. Слова вроде «крайдень» или «тридень» я и раньше слышал, но никогда не интересовался их значением, и потому никак не мог понять, чем так недоволен Закк. Но сам факт его недовольства был мне приятен: то, что унижает моих обидчиков, не может не радовать.
– Слышь, тщедушный, – обратился ко мне Закк. – Как там тебя… Эстре, что ли? Ты сегодня с собой морковочку возьми. Или хоть огурчик маленький.
Закк сидел, сильно подавшись вперед, и явно ждал, что я спрошу: «Зачем?», но я принципиально его игнорировал: ясно же, что он меня опять подкалывает. Я демонстративно впился зубами в окорок, глядя вдаль поверх его плеча. Закк поерзал в ожидании моего ответа, нетерпеливо сглотнул слюну: все кругом жевали, а он держал на языке только едкие слова.
– А знаешь, зачем? Знаешь? – не выдержал он и поторопил меня. Я молча взялся за кубок и принялся осушать его медленными глотками. – А я тебе скажу, зачем: ночью-то потыкаешь в нее, чтоб не заметила, что…
Лан громыхнула по столу так, что подскочили тарелки. В зале повисла тишина.
– Шуточки свои держи за зубами, изо рта не выпускай, – сказала она с угрожающей ноткой в голосе. – Трое у меня мужей. Коль не станет одного, от меня не убудет.
Закк намек понял, и оставшуюся часть ужина мы провели в молчании. Только Эдар о чем-то вежливо переговаривался с сидящей рядом с ним «великой бабушкой». Я наконец-то получил возможность поесть спокойно.
