Текст книги "Книга (СИ)"

Автор книги: Ефимия Летова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 27 страниц)

– Он вас любит. Не делайте ему больно, Вирата.

Какая глупость, как можно говорить об этом сейчас! Да я вообще не понимаю, что она имеет в виду, и сердито мотаю головой.

– Ты о чём?

– Вчера я… я видела вас с Ремом.

Так это была она?

– Что ты видела?

– Вас.

Милостивая Шиару, я сейчас сама её допытаю.

– Быстро. Чётко. Конкретно. Что именно ты видела? Я не помню вчерашний вечер.

Взгляд Стражницы становится чуть более концентрированным.

– Я пришла к Рем-Талю сообщить ему о результатах аудиенции у Вирата Фортидера. Не подумала, что у него может кто-то быть. У него никого никогда не бывает.

– Что я делала?

– Он держал вас на руках и… Я подумала, что у вас… личная встреча, собиралась уйти, но Рем-Таль сказал, что вам стало нехорошо, и он должен отнести вас в спальню. Попросил меня сопроводить его во избежание каких-то слухов.

– Но ты ему не поверила?

– Я же видела его лицо.

Так, с этим ясно, хотя вопросов остаётся немало, но их я задам Рем-Талю лично и позже.

– Что было сегодня утром?

Стражница съёживается, обхватывает колени.

– Я пришла попрощаться. Вират Фортидер отпустил меня… Накануне он разрешил мне уйти.

– И с Тельманом было всё в порядке?

– На первый взгляд – да. Он сказал мне пару слов…

Я не удержалась и спросила:

– Что именно?

– Он… попросил прощения. Отвернулся. И я увидела сидящего на его спине скорпиутца. Огромного, почти в полторы ладони. Он выглядел, как живой.

– Выглядел, как живой? – повторила я. – Но живым он не был?

– Не был, – эхом отозвалась Тира Мин. – Я слышала о таких… о таком, но своими глазами не видела. Это магический артефакт, один из тех, что остались с прошлых времён. После того, как яд попал в тело, оболочка лопнула, как мыльный пузырь. Поэтому никаких следов не нашли.

– Этот артефакт приполз сам? – я вспомнила своего ночного гостя и вздрогнула.

– Мне это неизвестно. Скорее всего, кто-то принёс его и незаметно посадил на одежду, он довольно… лёгкий в отличие от настоящего скорпиутца. Но, возможно, его просто подкинули в комнату, и он нашёл жертву.

– Где вообще могут достать такие артефакты?

– Этого я не знаю, Вирата. Существует хранилище артефактов при Каменном замке.

Я вспомнила, как Рем-Таль тайком приносил артефакт отвода глаз во время нашей вылазки.

– Кто может иметь к нему доступ?

– Вират. Вы. Стражи могут при определённых условиях, но обязаны отчитываться…

"Не все", – подумала я. Где справился один, справятся и остальные.

– Больше я ничего не знаю. Я увидела скорпиутца и швырнула в него кувшином. Но не успела. Вират потерял сознание, а потом… – Тира содрогнулась, очевидно, вспоминая судороги Тельмана. – Вы появились спусть четверть шага.

– Ясно, – я кивнула, хотя мне ничего не было ясно. И разговор с Тирой отнял время, ничего по сути не прояснив. Я повернулась, чтобы уйти, но вдруг вспомнила ещё об одном моменте:

– Какую услугу ты для меня оказывала?

– Что? – непонимающе спрашивает Тира, а я нетерпеливо хватаюсь руками за ледяные прутья:

– Ты говорила об оказанной мне услуге. Что это была за услуга? Говори, расскажи мне так, как если бы я не знала. Это важно.

Не знаю, честно говоря, важно ли – но мне почему-то нужно спросить её об этом.

– Это было перед Вашей свадьбой с Виратом. Меня отправили к вам… времена были неспокойные, струпы организовывали покушения, одно из которых вскоре отправило к благостному Шамрейну Вирату Ризву. Я охраняла вас… вы казались испуганной и потерянной. Мне было приказано охранять вас и успокоить вас. Поддерживать разговор и выполнять по возможности ваши просьбы.

Узнаю дорогого свёкра!

– Вы обратились ко мне со странной просьбой, – тихо продолжила Тира. – Вы знали о том, что поведение вашего будущего супруга далеко от идеального, вам успели рассказать слухи о нём, не самые… воодушевляющие. Одним словом…

– Что я у тебя попросила?

Тира сжала губы, посмотрела куда-то за мою спину, и нехотя ответила:

– Вы попросили достать для вас приворотный артефакт. Вы… были очень убедительны.

– Так много наобещала? – я хмыкнула. Наобещала или запугала. Ай да Крейне, не так уж она и проста оказалась, невинная тихоня из затрапезного Травестина. Значит, иллюзий по поводу чудодейственной силы любви она не питала, и её можно понять…

– И ты ей его достала?

– Ей?

– Мне. Ты принесла мне артефакт?

– Да. Я предупредила вас, что срок действия у него не очень большой и после того, как… После вашей брачной ночи действие пройдёт. Но вы всё равно настаивали.

Что-то щёлкает у меня в голове, словно тумблер какой-то поворачивается.

– Ты подменила артефакт?! Вместо любовного принесла другой, совершенно противоположный по воздействию?! Отталкивающий? Блокирующий чувства или вызывающий ненависть, так?

Это было логично, это было бы совершенно логично, за исключением слишком уж растянутого срока действия. Но Тира изумленно качает головой, даже пытается приподняться:

– Нет, Вирата! Нет, конечно же, нет! Я… я действительно всегда испытывала к Вирату Тельману то, что испытывать не стоит, глупо это отрицать, а он не обращал на меня внимания, но я никогда не стала бы вредить так мелочно и глупо. Я достала именно то, о чём вы меня просили.

– И вероятно, я воспользовалась тем, что ты мне принесла, – пробормотала я. – А затем он отослал меня на два года прочь…

Может быть, она просто ошиблась.

Я снова развернулась, намереваясь уйти.

– Если Вират погибнет, я… – Тира Мин беспомощно всхлипывает мне вслед, но тут же вновь возвращает себе власть над собственным голосом. – Это моя вина. Я могла успеть.

– Это моя вина, – ответила я, не особо заботясь о том, чтобы Стражница меня услышала. Это всё – моя вина. Только моя.

* * *

Фраон, местный полицейский, склоняет передо мной голову, почтительно, но с достоинством. Старший фраон. Не виннистер, конечно, но что-то близкое по социальному положению.

– Не трогайте Стражницу до моего особого указания. Никаких допросов. И принесите ей тёплую одежду, и всё, что нужно: еда, питьё. Если нужно, пригласите лекаря.

– Прошу прощения, Вирата, – фраон, чье имя я не удосужилась узнать в спешке, смотрит мне прямо в глаза. – Но мне приказано продолжать допрос.

– Кем приказано?

– Старшим Виратом Фортидером

Вот как, значит, известие о том, что жизнь единственного сына в опасности, заставило Его болезное Величество держаться на плаву.

– Я решу этот вопрос. Не трогайте девушку. Она под моей личной защитой.

– Но, Вирата…

– Всё вопросы адресуйте ко мне. А лучше всего – помогите немедленно найти Вирата Фортидера.

"Что я делаю, – мысли стучат внутри заострёнными молоточками. – Я должна спасать Тельмана. Я должна быть рядом с ним. А я… Я мечусь в полной темноте, занимаюсь чем-то совершенно неважным, в то время как…"

– Вират Фортидер направился в покои Вирата Тельмана, – отчитывается фраон, и я иду обратно, продолжая чувствовать себя виноватой за всё сразу и по отдельности: зачем я оставляла Тельмана одного так часто в последние дни? Почему не выяснила всё у его отца раньше? Почему ушла сегодня на завтрак без него?

Старый король стоит перед неподвижно лежащим на спешно принесённой в спальне узкой лежанке Тельманом – воплощение скорби, в паре шагов от него застыли лекари – двое светловолосых мужчин, похожих друг на друга, как братья-близнецы. Я застываю в проходе, не в силах нарушить воцарившееся вокруг, разбухшее киселём, занявшее всю комнату молчание. Не решаюсь всматриваться – поднимается ли грудь Тельмана, обозначая его слабое дыхание – молчание давит почти физически ощутимо.

И вдруг меня словно молния в затылок ударяет.

Вират Фортидер. Стоит.

Безо всякой поддержки. Стоит!

Сам!

И в его лице больше не было той самой болезненной бледности, которая так бросалась в глаза с момента нашего знакомства. Пропал голубоватый оттенок губ и кожи под глазами, сами глаза казались более ясными, и в целом…

Он выглядел пожилым, встревоженным, даже измученным тревогой человеком. Но здоровым!

Этого просто не могло быть, и тем не менее…

– Выйдите отсюда все, – сказала я, довольно тихо, но в царящей вокруг тишине и этого было достаточно. – На несколько шагов. Оставьте нас с Виратом Тельманом наедине.

– Крейне… – проговорил Вират Фортидер, и даже голос у него был другой. Живой.

Чтобы не смотреть на Тельмана, я перевела взгляд в сторону. Ушастая Феня, подаренный мной Тельману лисёнок фенекая, сидела на каменном полу среди стеклянных осколков – вероятно, это тот самый кувшин, который метнула в Вирата Тира Мин – и облизывал окровавленную переднюю лапу. Звёрек взглянул на меня.

Я сжала руками ноющую голову, пытаясь собрать воедино путающиеся мысли, воспоминания, предположения и страхи. Страхов было больше, но я оттеснила их куда-то на задворки памяти.

Камал, отравленный укусом випиры, встаёт. Умирающий король выздоравливает. Тельман… Тельман прикасается ко мне без прежнего отвращения, и всё это может быть чудом – или чудесным совпадением, если бы не нечто общее, объединяющее три эти совершенно ничем не связанные события.

Кровь. Моя собственная кровь.

– Выйдите отсюда все, – говорю я, и сама себя не узнаю – эти хлёсткие, резкие интонации, их не было у прежней Крейне, но не имелось их и у Кнары. – На четыре шага, как минимум.

– Что ты собираешься делать, дочка? – неожиданно говорит Вират Фортидер, а я качаю головой.

– Сама не знаю. Может быть, совершить чудо. Может быть, просто сойти с ума окончательно.

* * *

Старший Вират покидает комнату неохотно, но без особого сопротивления – и я снова поражаюсь тому, насколько уверенно теперь он держится на ногах. Лекари же выбегают почти радостно: за последний шаг они успели влить в рот Тельмана какое-то очередное противоядие, и судя по всему, совершенно безрезультатно.

Надо собраться с мыслями, но не медлить: не исключено, что я всё же ошиблась.

– Порезалась? – говорю я Фене вслух, и слова про возможное безумие не кажутся преувеличением. – Сейчас мы тебя вылечим, дружок. Проведём эксперимент, но во всяком случае, хуже тебе точно не будет.

Я наклоняюсь и подхватываю малыша под живот одной рукой, а другой беру один из стеклянных осколков. Прокалываю палец – не с первого раза, но у меня получается.

– Полная антисанитария. Надеюсь, ты не станешь потом каннибалом или что-то в этом роде, – я тыкаю пальцем с проступившей рубиновой каплей в мордочку фенекая, та фыркает, но облизывается. – Надеюсь, я не сошла с ума. Быть такого не может, но я же в Криафаре. Здесь есть маг с дырой в груди, здесь есть драконы, я разговаривала с женщиной, вплавленной в камень, меня скорпионы слушаются! Здесь возможно абсолютно всё. Это мой мир, Феня.

Я смотрю на крохотную лапку зверька, на то место, где был узкий глубокий порез, рассёкший тёмную подушечку едва ли не надвое. Был буквально четверть шага назад.

А теперь его нет.

– Всегда мечтала написать книгу о вампирах, – я продолжаю говорить вслух, обращаясь к притихшему зверьку, чтобы не скатиться в позорную истерику. – Но, кажется, опять не удалось. Какой-то я неправильный вампир, раз даю свою кровь другим, а не пью. Антивампир.

Тельман лежит неподвижно, дышит тихо, прерывисто и слабо, на его губах выступила лёгкая белая пена, словно человек не умылся после чистки зубов.

– Не думаю, что это вкусно, – шепчу я. – Надеюсь, ты об этом даже не узнаешь, а то покрутишь пальцем у виска и подашь на развод. Впрочем, разводов тут нет, да и жест этот тебе неизвестен. Придёшь в себя – я тебя научу.

Несмотря ни на что, резать себя страшно. Проходит еще шаг, а я всё чиркаю по ладони осколком стекла, как мокрой спичкой по коробку. И когда наконец получается, понимаю это не сразу – разрез наполняется кровью неохотно, неторопливо. Складываю ладонь ковшиком и жду, а потом даю возможность стечь густой тёмной жидкости в приоткрытые губы Тельмана.

Гром с неба не гремит, чудовище не становится принцем, к счастью, обратной метаморфозы тоже не происходит. В первое мгновение не происходит вообще ничего. Может быть, крови должно быть больше? Может быть, я всё же ошиблась?..

Белая пена на губах сперва становится нежно-розовой, а потом и вовсе мелкие пузырьки лопаются и тают. Исчезают почти мгновенно.

Я вытираю его губы подолом платья – так себе, но лучше, чем смотреть на его неподвижное лицо, перемазанное в крови.

…не такое уж неподвижное. Ресницы трепещут, серые глаза смотрят на меня: внимательно, осмысленно. А вот мне хочется разреветься. Тельман протягивает руку, с недоумением сжимая и разжимая сведённые недавней судорогой пальцы, и касается моей щеки, словно стирая случайную слезинку. Моргает.

– Ты мне снишься, – негромко говорит Тельман, облизывает пересохшие губы и тянет меня к себе. – Я тебя касаюсь, и это прекрасно. Значит, всё это сон.

– Просыпайся, – я то ли смеюсь, то ли просто начинаю дрожать от пережитого волнения, от напряжения, от его близости, которую успела для себя определить как невозможную.

– Ни за что. Мне нравится этот сон, больше, чем настоящее.

– У нас много дел, – я зачем-то упираюсь. – У нас целая пустыня дел.

– Пустыня никуда не денется. А если и денется, поедем в Охрейн, – отвечает Тельман, приподнимаясь на локтях, и я вижу слабое золотое свечение рун, проступающих на его коже. Почти неосознанно провожу по ним пальцем, очерчивая узоры.

Тельман истолковывает моё движение по-своему. Я не успеваю ничего ему ответить, как он подтягивает меня ближе и целует. Не успеваю ничего ему ответить.

Но у меня нет никаких возражений по этому поводу.

Глава 57. Криафар.

На шаг или два я вообще перестаю ощущать окружающую реальность. Покушения, артефакты, весь этот проклятый мир попросту перестают существовать для меня, есть только Тельман, его прикосновения, настойчивые и в то же время очень бережные. Только его руки сминают мои волосы, лихорадочно, жадно, выдавая те чувства, что он испытывает на самом деле. Золотые руны на коже тают до того, как я успеваю что-то о них спросить, но, в конце концов, это не так важно.

– Не хочу просыпаться, – шепчет он мне. – Я так долго хотел к тебе прикоснуться.

Но реальность врывается к нам, безжалостная, бесцеремонная, требующая внимания, сил, времени – в виде Вирата Фортидера, за спиной которого маячат до крайности ошеломленные и возбуждённые лекари и старший фраон, безуспешно старающийся выглядеть солидно и деловито.

Не хочу отпускать Тельмана. Больше всего на свете хочется выгнать всех за дверь, а потом утянуть его на камалью шкуру на пол и продолжить очень важную, жизненно необходимую проверку: везде ли мы можем друг друга касаться без отторжения?

К сожалению, так не выходит.

Вират и фраон терзают Тельмана на предмет воспоминаний, лекари не менее увлечённо требуют ответа от меня: один в правое ухо, другой в левое. К превеликому сожалению тех и других ничего толком сказать мы не можем: я не собираюсь делать достоянием общественности столь важную информацию о своей физиологии, а Тельман попросту ничего не помнит о сегодняшнем утре, даже на малыша феникая смотрит с искренним изумлением. Фраон чуть ли зубами не скрипит от досады, и я, в принципе, с ним солидарна, но как же хочется выгнать всех и просто остаться вдвоём!

Однако людей вокруг, кажется, становится только больше: служанки убирают стекло, младшие фраоны преданно ждут указаний начальства. Смирившись с тем, что покой в ближайшее время нам только снится, я пытаюсь хотя бы донести свою мысль о Тире-Мин – почему-то я безоговорочно доверяю Стражнице, и хотя старший Вират понимания не проявляет, по крайней мере, никакие пытки в ближайшее время ей не грозят. А ещё мне очень хочется продолжить разговор о загадочной особенности Тельмана, но в ближайшее время добиться приватной аудиенции у старшего Величества вряд ли получится: он выглядит деятельным, как никогда. Интересно, что же он сам думает о своём чудесном исцелении?

Кажется, Тельман тоже осознаёт, что отцу стало гораздо лучше – и как бы он не старался делать невозмутимое лицо, я чувствую, что его это радует.

И я тоже рада.

День проходит в суете. Возвращается из своего путешествия к Пирамиде Рем-Таль, возвращается ни с чем, ибо маг-целитель Стурма изволила отсутствовать по неведомым причинам – но теперь необходимость в её вмешательстве отпала. Искомый артефакт, чуть было не отправивший к духам-хранителям Вирата Тельмана, действительно оказывается из архивного хранилища Каменного замка, упоминание о нём обнаружено в списках, вот только кто и когда забрал его оттуда, остаётся неизвестным. Насколько я поняла, хранилище не проверяли долгое время – и потихоньку разворовывали. Рем-Таль по понятным причинам напряжён, его выдают мелочи: морщинки на лбу, чуть крепче, чем всегда, сжатые губы, но сдавать его я, конечно, не собираюсь.

Вечер подкрадывается незаметно.

– Примите ванну, Вирата? – спрашивает Айнике, а я обхватываю себя за плечи и вдруг понимаю, что скоро ночь. Вират Фортидер, словно сбросивший лет двадцать, перестанет с энтузиазмом пытать сына – не знаю, куда уж он опять его потащил, но искренне радуюсь тому, что их отношения, кажется, налаживаются. Только скоро Тельман вернётся и тогда…

А долговечен ли эффект крови? Или теперь мне придётся постоянно ему её давать? А…

Да всё это не важно. Тельман вернётся, слуги уйдут, дверь закроется, и мы окажемся один на один. Между нами не останется преград.

И мне отчего-то страшно.

Я почти не помню свою личную жизнь, я имею в виду – жизнь, которая была у меня в другом мире, отношения, которые у меня были. Так, какие-то смазанные воспоминания, менее реальные, чем отложившиеся в памяти сюжеты книг и фильмов. Что-то было. С кем-то. В конце концов Кнара старше Крейне на восемь лет, да и нравы у нас не такие строгие. Моя первая брачная ночь не такая уж и первая.

Но мне не по себе. Я не обязана ложиться с Тельманом в одну постель – точнее, на один ковёр – только потому, что он теперь может это сделать. Никто, я уверена, не будет меня ни к чему принуждать. И Тельман, не сомневаюсь, будет ждать меня, сколько мне будет нужно.

Я зябко ёжусь и отпускаю служанок.

Так долго ждать этого момента и так растеряться, дождавшись…

Когда за вошедшим Тельманом мягко закрывается дверь, я даже не нахожу в себе сил обернуться. Он стоит за моей спиной, и я с трудом сдерживаюсь, чтобы не начать клацать зубами.

– Устала? Безумный солнцестой.

Неопределённо качаю головой. Чувствую, как он осторожно сжимает мои холодные пальцы своими. Едва ощутимо.

– Что ты со мной сегодня сделала?

Снова качаю головой. Мне так много надо ему рассказать! В столь многом признаться… Или не говорить ничего. Я не знаю. Я не могу решиться.

– Хочу тебе кое-что показать. Но если ты устала… Если ты очень устала, можем перенести на завтра.

Да, он не будет меня торопить. Но я не могу объяснить, что что-то иное торопит меня – тревожное, необъяснимое, словно неотвратимо утекает отпущенное нам время.

Я поворачиваюсь к Тельману и переплетаю свои пальцы с его. И иду за ним, не спрашивая, куда и зачем. Стражники расступаются, а мы бесконечными коридорами поднимаемся куда-то наверх. Туда, где я ни разу ещё не была. Светильники с горючим сланцем светят как всегда, приглушённо, но мне хочется зажмуриться. Что я, собственно и делаю. Наверное, Тельман видит мои закрытые глаза, потому что резко снижает скорость и сжимает мою руку чуть крепче.

– Смотри, – тихо говорит он, и одновременно я чувствую ветер – непривычно сильный и не слишком жаркий. Я ещё не была снаружи в вечернее время, и такое близкое небо густого чернильно-лилового цвета кажется не менее нереальным, чем утреннее оранжевое. Затаив дыхание, я смотрю на россыпь домиков по краям, на пески и камень, темнеющие вплоть до идеально ровной линии горизонта, нарушаемой только острым треугольным кончиком Пирамиды. От пустоты нас отделяет каменный балкон высотой мне по пояс.

– Это смотровая башня, – поясняет Тельман. – Самая высокая точка Криафара. Когда-то здесь была сплошная стена с бойницами, хотя столь дальнобойных орудий не изобрели еще ни в одном из государств. Лет сто назад прадед приказал её разрушить – любил обозревать свой мир. Как ему только не надоел этот однообразный пейзаж… Охрейн в любом случае с другой стороны.

– Криафар прекрасен, – я, наконец, прерываю молчание. – Хорошо, что ты мне это показал. Жаль, что так темно.

– Но ведь ничего не мешает нам вернуться сюда завтра? – ладони Тельмана мягко скользят от моих запястий к плечам, а меня пробирает дрожь. – Но это не всё, что я хотел тебе показать. И кстати, я вспомнил об одном невыполненном обещании.

Тельман отворачивается, отходит за одну из каменных колонн – и тут же возвращается. Тусклого света лампин вполне хватает для того, чтобы я разглядела два предмета, которые он держит.

Несмотря ни на что… несмотря ни на что, у меня дыхание перехватывает. То ли от восторга, то ли от не выразимой словами печали. То ли – от того и другого одновременно.

Я беру из рук Тельмана корону, узкую полосу словно бы светящегося самого по себе металла – не презренного заритура, конечно, а золота. Корона кажется мне едва ли не живой – податливой и тёплой. Я тянусь к Тельману и надеваю её ему на голову.

А он надевает вторую на голову мне. Она весомая, но не тяжёлая, и обхватывает голову, как влитая, не свалится от резкого толчка. Магия? Хитроумный дизайн? Не знаю и не хочу знать.

– Это все сюрпризы на сегодня? – у меня голос срывается. Жаль, что я не могу увидеть себя в зеркале. Может быть, Гаррсам сделает мне такой портрет? Может быть, я смогу забрать его с собой?

На глаза наворачиваются слёзы, а Тельман отвечает:

– Остался ещё один.

Он ведёт меня дальше, открывая новую дверь на смотровой площадке, и я внезапно слышу какой-то звук – ровный гул, такой знакомый, такой… неожиданный здесь.

– Это…

Открывшееся взгляду пространство небольшое, неожиданно светлое – гладкий камень цвета топлёного молока отражает тёплый свет лампин, крошечных, но многочисленных фонариков, разбросанных по стенам и потолку. Прямо передо мной – округлая неглубокая чаша, заполненная водой, в центре которой бьёт самый настоящий фонтан в виде цветка с сомкнутыми лепестками.

Для засушливого Криафара – настоящее чудо.

– Не ругай меня за расточительность, – тихо говорит Тельман. – Это только на сегодня. Завтра пойдём творить добро направо и налево, моя инициативная, гуманная и прогрессивная Вирата. Но я просто не смог придумать ничего другого тебе в подарок. Не свою же статую у Гаррсама заказывать…

Я смеюсь, а потом шальная мысль приходит в голову. Снимаю корону – сначала с себя, а потом с Тельмана, сажусь на бортик, обозреваю архитектурное чудо – вода здесь на разных уровнях, где-то по колено, где-то по грудь. Сбрасываю шлёпанцы, спускаю ноги вниз, прямо в воду и касаюсь пальцами колеблющейся водной поверхности.

Тёплая.

Тельман смотрит на меня, как на сумасшедшую. Впрочем, к изумлению примешивается изрядная толика восхищения.

– Можешь покрутить пальцем у виска, – советую я и спрыгиваю в бассейн – как была, босиком, но в платье. Ткань моментально намокает, облепляет бёдра и голени.

– Зачем?!

– Если ты думаешь, что я ненормальная… В Травестине так делают.

– А если я не думаю, что ты ненормальная?

– Тогда залезай за мной.

Тельман медлит несколько мгновений.

– Ну же. Иди сюда.

Он медленно расстёгивает пуговицы на своей рубашке. Я отворачиваюсь, хотя вообще-то не собиралась стесняться или бояться чего-то. Что я там не видела?! Но непрошенный жаркий румянец заливает щёки. Делаю несколько шагов к центру, встаю прямо под струи. Вода течёт по лицу, по волосам. Платье прилипает к груди, и я чувствую себя голой, хотя фактически это не так.

– Прости меня. Если бы не ты, я бы всё разрушил. Я и так почти всё разрушил.

– Я сама тебя таким придумала, – шепчу я куда-то ему в подбородок. – Мы оба виноваты.

Тельман расстёгивает мелкие мокрые пуговички моего платья с трудом, а я смотрю в огромное, от пола до потолка окно на лиловое небо. Не закрываю глаза даже во время поцелуя, даже когда платье тяжело соскальзывает вниз, даже тогда, когда Тельман мягко-мягко увлекает меня вниз, в воду. Сжимает руки на моём животе в замок, целует шею и плечи.

– Я ошибся. Ты ненормальная, Вирата Крейне. Но в нормальную я бы и не влюбился.

– А ты влюбился?

И вдруг мне становится страшно, безумно, невероятно страшно. Не из-за близости. Я вспоминаю слова Тиры Мин о том, что действие приворотного артефакта должно было пройти после первой брачной ночи. А если всё дело не в нём, а если его влечение ко мне пройдёт без следа, а если…

– Не бойся, – почти беззвучно говорит Тельман мне на ухо, по-своему истолковывая моё напряжение. – Ничего не бойся, моя храбрая Крейне.

– Ты не понимаешь, – бестолково говорю я. – Ты…

Он закрывает мне рот поцелуем.

– Ничего не бойся.

Шум воды кажется оглушительным, небо вертится где-то над нашими головами, и я мысленно машу на всё рукой.

Пусть будет, как будет. Сейчас я хочу его, хочу быть с ним, чувствовать его целиком. Что бы там ни случилось завтра. Что бы там ни было в моей прошлой жизни.

– Я не боюсь, – отвечаю я, обнимая его за шею. – И да хранят меня каменные драконы от постели Его Величества… А про бассейн там ничего не сказано.

* * *

Несмотря на изумление, плескавшееся в глазах Тельмана, когда я залезла в воду, что-то такое этот хитрый криафарец несомненно планировал – иначе не притащил бы пару огромных пушистых покрывал, успешно выполнивших роль полотенец. И несколько меховых шкур, лёгкий перекус и сладкие горячие напитки, чтобы иметь возможность никуда не уходить, закрыться здесь же от ночных заморозков до утра.

Утра, которого я вдруг начинаю бояться как персонального Рагнарёка. Потому что я ничего не хочу терять из того, что обрела здесь. Создала и обрела. Это моё. Мой мир, мой мужчина, даже пустыня со всеми живущими там тварями – моя!

Апельсиновый рассвет начинает настойчиво разливаться по бледнеющему лиловому небосводу, и я выбираюсь из одеял и подушек, из объятий спящего Тельмана, одеваюсь и выхожу на смотровую башенную площадку.

Если влечение Тельмана ко мне было наведённой иллюзией… что ж, пусть так. Значит, мы начнём знакомиться заново. Значит, он влюбится в меня заново. Я никуда его не отпущу и никому не отдам. Я останусь здесь. Буду его женой, буду Виратой Криафара и со всем разберусь: с болезнями, с артефактами, с убийцами, с огненной Лавией и остальными магами, со всем.

Вот и всё.

И мне вдруг становится легко. Легко и хорошо – если не считать какую-то напряженную звенящую нотку внутри. Самое сложное – решение – уже принято.

Я смотрю на расстилающийся передо мной Криафар, и не сразу понимаю, что кто-то стоит за спиной. Открываю рот, чтобы пожелать Тельману – кому же ещё! – доброго утра.

Что-то узкое, жёсткое, шершавое на ощупь, резко обхватывает шею, боль пронзает позвоночник, отдаваясь в рёбра.

Неправильная, слишком острая боль. Тьма отвоёвывает кусочки неба – лиловые и апельсиновые вперемешку.

А потом всё вокруг становится тьмой.

Глава 58. Наш мир

Смешно, но в какой-то момент Вирата Крейне стала мне нравиться.

Эта странная лишняя героиня, которой не должно было быть. Нетипичная, нелогичная, непредусмотренная планом, она отстояла своё право на жизнь – во всяком случае, для меня. Отстояла своё право на Вирата, на трон, на право называться "главной". Конечно, умом я понимала, что персонаж книги – не живое самостоятельное существо, что за ней должен стоять прописывающий её действия автор, точнее, мой незримый соавтор, ведущий свою собственную, непонятную мне игру, но об этом было так легко забыть… И мне пришлось менять поступки Вирата Тельмана, которого, сказать по правде, изначально я не собиралась оставлять главным героем, потому что… потому что я просто не смогла так подставить Крейне.

Я хотела, чтобы она осталась с Рем-Талем, благородным, умным и правильным, похожим на моего Кирилла. Может быть, потому, что я сама хотела бы с ним остаться. Но Крейне решила иначе. Крейне решила…

В какой-то момент я потеряла счёт времени, хотя на самом деле со времени моего появления в квартире Кнары Вертинской прошло не более двух-трёх недель. Я просыпалась, пила кофе, беседовала с Машкой-педипальпой. Читала выложенную на сайте проду, уже не удивляясь тому, откуда она там берётся, отчаявшись отыскать рациональные корни в окружившей меня мистической феерии. После того, как я заклеила написанную от руки главу скотчем, она всё равно появилась на сайте, и объяснить это было… трудно. В следующие дни я экспериментировала – писала проду под кроватью, на кухне, в ванной комнате, рвала на клочки и даже сожгла как-то раз в раковине – ничего не помогало. То, что было единожды написано, пусть даже этого никто, кроме меня, не видел и увидеть не мог, каким-то образом материализовывалось, хотя и в изрядно исправленном виде, но это всё же был мой текст! Я продолжала писать, и порой мне казалось, что я ничего не выдумываю – просто записываю приходящее откуда-то извне, нашёптываемое кем-то сверху. Иногда, правда, мелькала тревожная мыслишка о том, что я сошла с ума и сама это всё по ночам выкладываю, благополучно забывая об этом утром, но я старалась гнать её прочь.

Вечерами белокурая Милена приводила из садика маленького Тельмана, и я шла к нему в детскую и играла с ним, иногда – если Вячеслав задерживался, а задерживался он часто – укладывала Тельмана сама. Не потому, что Милена просила меня об этом, а потому, что мы с ним друг другу понравились. Никогда бы не поверила, что такое возможно, но мне действительно стало почти нравиться жить в этом запертом доме с чужим ребёнком и чужим мужем. Может быть, так и действует стокгольмский синдром? Телефон я продолжала исправно заряжать, но всё реже проверяла наличие сети, возможность звонков и сообщений.

Или – всё проще. Мне нравилось в тишине сочинять историю, пусть даже неведомый редактор безжалостно правил сюжетные ходы. Как будто я первый раз в жизни почувствовала себя на своём настоящем месте, и остальное отошло на второй план. Да и было ли оно, это самое "остальное"? Друзья, любимый человек, работа, родственники… я поняла, что в действительности не скучала ни по кому из них. Перипетии жизни выдуманной Крейне, судьба выдуманного Криафара стали гораздо важнее, чем возможное увольнение по статье, судьба моей однокомнатной квартиры, переживания Вали, Кирилла, кого там ещё…

…а ещё каждый вечер Вячеслав приглашал меня на ужин. Закончив писать очередную главу и уложив Тельмана, я умывалась, причёсывалась – за неимением лучшего – и отправлялась на кухню на свидание с ним. Конечно, я запрещала себе так думать, но ассоциация с ужинами красавицы Белль и её Чудовища была слишком сильна – за тем исключением, что я-то была далеко не красавицей, а запершее меня Чудовище оказалось интеллигентным, каким-то несовременным по своим повадкам и манерам обаятельным и привлекательным мужчиной. Вечер категорически отказывался обсуждать со мной текущие проды, но с удовольствием, каким-то искренним, я бы даже сказала, жадным любопытством слушал мои рассказы о детстве, о юности, об учёбе, работе, жизни вообще, и несмотря ни на что, это подкупало. Он рассказывал и сам – но не о себе, по своему поводу Вечер предпочитал отмалчиваться или почти отшучиваться, мол "это было так давно, что я и не помню", а по поводу Криафара. Вероятно, их с Кариной беседы были преимущественно об её творчестве, иначе откуда бы ему знать о мире наших с Кнарой фантазий так много?