Текст книги "Книга (СИ)"

Автор книги: Ефимия Летова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 27 страниц)

– Полегче, дорогой. Мы же и так догадывались обо всём, верно? Не стоит делать вид, будто ты действительно думал, что никто не кладёт себе в карман четверть, а то и треть заботливо выращенного и созданного простыми прилежными подданными, лишая тем самых других верных подданных необходимого, буквально обрекая их на верную смерть! Совет Одиннадцати опять обзаведётся вакантным местом, какая жалость – но не трагедия же. Оно будет точно удалённый зуб – не болит, но нагружает соседние зубы и ужасно смотрится. Дорогой виннистер, проглотите все ваши возражения, возмущения и оправдания, запейте водой, если с трудом глотается…

Может быть, насыщенный кислородом – или чем там дышат местные жители – воздух Охрейна всё-таки снова кружил мне голову, но несмотря на неприятные разговоры, я опять развеселилась. И хотя наши дальнейшие действия были чудовищно далеки от "весёлых", внутренне я не могла подавить азартную широкую улыбку.

За два года как минимум приближенный к управленческой верхушке народ в Охрейне окончательно обнаглел. То ли они действительно поставили на Тельмане крест как на правителе, собирались нахапать побольше и сбежать подальше, то ли просто обалдели от свалившихся на голову возможностей: столько богатых природных ресурсов и почти никакого контроля, кто тут устоит! Местные ворюги даже почти не пытались замаскироваться: все понимали, что Вират Фортидер слишком слаб, а его сыну нет никакого дела до происходящего. Страшно подумать, что творится в других областях…

"Куй железо пока горячо", говорят на моей земной родине, а криафарский аналог мог бы звучать как… ну, не знаю. "Пей сок пустынного манника, пока листья в трубочку не свернулись" – или что-нибудь в этом роде. Слегка отошедший от праведного гнева Тельман развил бурную деятельность. Возможно, он был действительно не до конца потерян для человечества в целом и трона в частности, возможно, ему просто хотелось побыстрее с этим закончить: как бы то ни было, я всё ещё не доверяла ему окончательно, но от души любовалась проявленной инициативой.

В результате, Тельман созвал нечто вроде народного собрания, не простых работяг, как я изначально планировала, а менеджеров среднего звена, от чьего лица сначала около часа выслушивал разнообразные стенания мигом сообразивших, что к чему работничков. То ли по тональности стенаний, то ли ещё по каким-то признакам вычислил тех, кто находился подальше от кормушки, тут же назначил временных заместителей бледного, как неведомый Криафару снег, Риана, посадил кого-то писать отчёт о растратах и злоупотреблении служебными полномочиями, кого-то поставил надзирать за самыми проштрафившимися, чтобы ненароком в Айвузе не утопились, а кого-то послал с краткой запиской во дворец, папеньку порадовать – или огорчить, тут как посмотреть. Впрочем, мой сарказм в данном случае был всё-таки неуместен.

Прогулка по Охрейну тоже удалась, несмотря на все административные разборки. Под дождь мы, к сожалению, не попали, но зато я вдоволь побродила по полям и фермам, ощущая себя едва ли не Алисой Селезнёвой с её космическим зоопарком. Хотя – опять преувеличиваю, до инопланетных животин местной фауне было далеко, звери и птицы напоминали свои земные оригиналы, слегка приукрашенные шаловливым, капельку нетрезвым, но очень талантливым художником. Шестирогие лохтаны так и вовсе водились на земле, но имея на пару рогов меньше и будучи не такими крупными – местные приближались по габаритам к коровам, не иначе, и цвет их серебристой шерсти был необычно ярким и чистым, как в детских красках. Многочисленная крылатая и пернатая мелюзга бодро месила когтистыми лапками песок идеально чистых птичьих дворов. Ваккаи с длинными шеями – изумительный гибрид то ли коровы и жирафа, то ли слегка отредактированный вариант лам – доверчиво потыкались мне в ладонь мягкими губами, а я погладила их бархатные рожки, думая о том, что по крайне мере местные мздоимцы не экономили на содержании всех этих чудесных созданий.

…голублянка пахла изумительно – или это я соскучилась по полноценным ароматам? Жаль, что соврала про аллергию, а с другой стороны – пусть растёт. Тем более со спальнями мы пока что так и не определились.

– Таким был Криафар до проклятия, – говорит Тельман, уставший и взъерошенный, но на удивление какой-то более… настоящий, чем ранее. – Вернее, нам хочется думать, что он таким был. Память изменчива, а художественных изображений практически не сохранилось.

– Маги знают, как он выглядел.

– Никто из них не рисует, к сожалению, да и рассказов от них не добьёшься.

– А мне они показались довольно милыми.

– Так вы всё-таки поговорили? – Тельман, наконец, поворачивается ко мне. – Они пустили тебя к себе?

Наверное, ему хочется спросить о предмете нашего разговора, которого, как такового, и не было.

– Пустили, но не открыли никаких тайн бытия. Похоже, им просто скучно, но это не повод откровенничать с первой попавшейся Виратой, – беспечно улыбаюсь я, но про себя думаю о том, что как бы прекрасен ни был Охрейн, для двадцатишестилетнего Вирата он – диковинка, чудо, а для прикованных к Пирамиде магов, каждому из которых перевалило за полтора столетия – навсегда утерянная реальность, основа бытия, ушедшая из-под ног. – Здесь так чудесно. Почему ты не приезжал сюда просто так?

– Вдали от Охрейна гораздо легче страдать о своей загубленной жизни, – Тельман тоже улыбается. Что ж – самоирония, пусть даже такая неловкая, куда лучше, чем ненависть ко всему и всем. – Ты довольна, моя Вирата?

– Есть такое дело. Тебе давали в детстве уроки профессионального отчитывания чиновников или это врожденный дар?

– На самом деле, я получил неплохое образование, но отчитывание оно в себя не включало. Это, скорее, хобби – когда чувствуешь себя виноватым во всём, гораздо легче начать обвинять окружающих.

"В чём ты виноват?", – хотела я спросить, но передумала заниматься безудержным самокопанием. Несмотря на разнос чиновников – а может, в чём-то благодаря ему – день выдался… хорошим. И мне хотелось хорошо его завершить.

– Предлагаю отметить выход, – бодро говорю я, а сама думаю о том, что у нас уже давно превратили бы Охрейн в туристическую зону. Но криафарцы явно не готовы к такому святотатству, поэтому никаких таверен, баров, ярмарок, да и праздных посетителей на километр вокруг не наблюдалось.

Но в жилых кварталах района Росы они, разумеется, были.

– Уберёшь заветный ключик и печать немыслимой разочарованностью жизнью на лице, закроешься этим своим великолепным головным убором – никто и не узнает. Посмотрим на жизнь простого народа изнутри.

– Святая наивность, Крейне, – констатирует Тельман. – Кто же нас пустит?! Отец немощен телом, но не разумом и всё ещё контролирует многое.

– Хочешь сказать…

– Разумеется, нас пасут почище, чем каких-нибудь государственных заговорщиков или силайских шпионов. Где-то за пределами охрейнских насыпей скучает десяток камалов с угрюмыми сопровождающими от заботливого Вирата Фортидера.

– Пасутся по всему периметру? – уточняю я. Карты – моя слабость, хотя рисую я не очень-то хорошо. И я помню, где в Охрейне есть запасной выход – а ведь тогда, когда я его придумывала, казалось, что это не более чем исторический рудимент, дань традиции: везде должны быть тайные ходы и выходы!

– Ты поражаешь меня всё больше, хотя, казалось бы – куда уж больше, моя всеведущая Вирата, – Тельман протягивает руку и замирает в миллиметре от моей щеки.

И глаза у него серые-серые, как листья голублянки.

– Да я сама себе поражаюсь, мой Вират.

Мой, пожри всё каменные драконы. Мой ведь, от кончиков пушистых ресниц до носков сапог.

И ничего с этим, кажется, не поделаешь.

Глава 47. Криафар.

Ему двадцать шесть. Мне номинально двадцать, а на самом деле все двадцать восемь.

Кажется.

Но я чувствую себя максимум на шестнадцать, пока мы с Тельманом, прихватив заскучавших и застоявшихся камалов, сначала шагов семь-восемь ищем тайный подземный ход, придуманный одной весьма непродуманной земной писательницей, а потом пробираемся, точнее, продираемся через него. Ход, из земляного пола которого уже растут какие-то жадные теневыносливые кустики, а из земляного потолка беззастенчиво торчат гладкие, скользкие на ощупь корни, пахнет сыростью. Камалы недовольно фыркают и похрюкивают, к счастью, проход оказывается достаточной ширины и высоты и не слишком длинным, чтобы такие массивные звери могли пройти без особых хлопот.

Если соглядатаи заботливого старшего Вирата и отследили наш немудрёный манёвр, никого из них поблизости не было видно, вообще ни одной живой души. И мы смеемся, точнее, ржём, как ненормальные взрослые – или как совершенно нормальные счастливые дети.

Земля, вода, свежий прохладный воздух – всё это остаётся за спиной. Мы ничего не взяли с собой, уважая давний закон, запрещающий вывозить из Охрейна что бы то ни было, даже крошку земли или каплю воды, если право на это не подтверждено указом с королевской печатью, но потом Тельман с заговорщицкой улыбкой помахал одной-единственной, контрабандой пронесённой изумрудной тоненькой травинкой. Вытянул руку, словно собираясь отдать её мне, но не отдал – мягко, почти невесомо коснулся лба. Носа, щеки. Шеи. Плеча. Груди.

Я закрываю глаза, прислушиваясь к этому лёгкому касанию, как к шёпоту среди криков и гомона толпы.

* * *

– Ты когда-нибудь уже был здесь?

– Конечно. Много раз мимо проезжал. Думаешь, я четверть века безвылазно просидел во дворце?!

– Я имею в виду другое. По-настоящему был. Пешком.

– Кажется, до знакомства с тобой я как-то по-другому представлял себе настоящее. Ты просто каждый шаг открываешь мне глаза и… и…

– Отодвигаю горизонт, – подсказываю я. Теперь мы снова пробираемся и продираемся, только на этот раз уже сквозь толпу, шумно отгуливающую свободный и уже не такой жаркий вечер перед ночными заморозками. Камалов Тельман предусмотрительно оставил на задворках какого-то особнячка на окраине с претензией на то, чтобы называться постоялым двором. Хозяин, этакий до скелета пропесоченный бедуин с кожей цвета мокрого асфальта, кисло и подозрительно покосился на торчащие камальи клыки, пробурчав что-то о том, что к таким зверюгам по доброй воле и так никто не сунется, но Тельман помахал перед его носом горстью «презренного заритура».

Отношение к деньгам в Криафаре было совершенно особенным. Нельзя сказать, чтобы их не любили и действовали исключительно из бескорыстных побуждений, отнюдь, но хорошим тоном считалась публичное понесение денег, именно этих металлических кругляшек с неровными краями, вслух. Заритур считался нечистым металлом. Корни сего нелепого, хотя в целом безобидного суеверия лежали в давних легендах о духах-хранителях, в соответствии с которыми всё сущее произошло от них: огонь и воздух от дыхания, земля – от упавшей чешуи и так далее… А презренный заритур, как водится, из экскрементов – надо же было и их к делу пристроить. Поэтому те, кто часто имел дело с деньгами, были обязаны ритуально омывать конечности, а кроме того, не приветствовались рукопожатия.

Всё это поведал мне Тельман, пока мы шли с ним пешком по благополучному и относительно оживлённому району Росы.

На мой взгляд, затеряться в этой пёстрой толпе людей, одетых кто во что горазд, лишь бы оно защищало от жара и нередких песчаных бурь, легче лёгкого – никто не обращал на нас внимания.

Но Тельман ощутимо нервничал, хотя и пытался это скрыть. То ли беспокоился о том, что отец устроит очередную неприятную сцену за побег, то ли чувствовал нас обоих слишком уязвимыми и заметными. Вообще-то, доля истины в этом была: даже если не принимать в расчёт дорогую, слишком тонкую ткань нашей одежды, среди загорелых горожан с обветренной кожей мы оба были слишком, непозволительно бледны.

– У меня на родине, – говорю я Тельману, от всей души надеясь, что он не такой уж знаток травестинских нравов и обычаев, потому что я сама не имею о них ни малейшего представления, – когда молодой человек ухаживает за девушкой, он прежде всего приглашает её в какое-нибудь место, где можно вместе поесть.

– Почему?! – искренне изумляется Его оторванное от жизни Величество. – У вас так плохо с едой?! А я слышал, что в Травестине нет проблем с ресурсами…

– Дело не в проблемах с ресурсами! Это просто традиция. Ну, некий социально приемлемый ритуал. Чтобы стало легче общаться, взаимодействовать, находить общий язык…

– Надо вместе поесть, – заканчивает Тельман, но смотрит как-то подозрительно. – Нет, если ты просто проголодалась… Впрочем, не уверен, что здесь так уж хорошо готовят. Разве что действительно для иностранцев стараются, хотя всё равно, уверен: во дворце вкуснее. Но если ты действительно скучаешь по загадочным ритуалам своей родины…

В районе Росы, неподалёку от Каменного Дворца, действительно бывают и заезжие гости – надо же показать, что мы ещё живы и трепыхаемся. В остальных районах только жилые дома, рабочие кварталы с аналогом мануфактур, по большей части совсем старые, зато ещё магически оснащённые, заброшенные развалины и небольшие площади для ярмарок, действующих в строгом соответствии с королевским расписанием. Где-то должны быть и школы разного ранга, и банк, и здравницы, но столь детально Криафар я не прописывала, поэтому в ряде вопросов оказалась солидарна с иностранкой Крейне: ничего толком не знаю.

Повинуясь странным желаниям не просто надышавшейся – буквально отравившейся свежестью Охрейна жены, мой Вират решительно открывает болтающиеся дверные створки одной из немногих, по пальцам перечесть можно, забегаловок этого мира, чем-то уморительно напоминающей классический бар Дикого Запада из какого-нибудь вестерна. Чем прочнее в голове эта ассоциация, тем более абсурдно смотрятся восточные платки-арафатки на головах сидящих за каменными столиками мужчин. Никто не обращает на нас внимания, но стены и потолок неожиданно давят – может быть, я заражаюсь неконтролируемой тревогой Тельмана, запоздало вспоминая о том, что это не совсем тот парень, с которым можно запросто прошвырнуться по кафешкам.

Король, охраняемый с детства, как драгоценный артефакт, без присмотра не оставь, каждую пылинку сдуй. И судя по его лицу сейчас, хотя он и мечтал с детства о каком-то бунте, в глубине души не представляет, что может быть как-то иначе.

А я даже не могу сжать его руку, чтобы успокоить.

Да, мы рискуем, но как же мне хочется, чтобы его голова была наполнена хоть какими-то мыслями, кроме бесконечных обид на всех вокруг!

Спустя несколько шагов мы сидим за одним из дальних столиков, и перед нами высятся две дымящиеся металлические кастрюли с чем-то ароматным, но, сказать по правде, малоаппетитным на вид: то ли тушёные овощи, то ли каша, то ли каша из тушёных овощей… На угощение, которое хитрый быстроглазый торговец охарактеризовал как «звезда души, отрада утробы», поглядываем не без скепсиса, зато прозрачный золотистый напиток с чуть горьковатыми древесными нотками – выше всяких похвал.

– Не злоупотребляй, – шепчу я на ухо Тельману, так близко, что невидимые волоски на руках топорщатся. – А то опять начнёшь буянить, задирать платья малознакомым женщинам и жаловаться на тяжёлое детство.

– Кажется, ты меня уже в песок закопала, – тихонько фыркает он. – Я держу себя в руках.

А вот мне держать себя в руках совсем не хочется.

Я устала.

Устала физически – верховая езда выматывала, да ещё как! Протестующе ныли поясница, бёдра, копчик, даже руки и шея почему-то. Устала морально – находиться в постоянном напряжении, ощущая, как психика буквально трещит по швам от свалившихся на неё чудес, окружающих меня чудиков и ядовитых тварей.

Устала от томительного глубинного предчувствия, требующего искать выход отсюда – туда, обратно, как будто что-то стучалось со дна в заблокированную подлодку памяти.

И сегодня мне не хотелось быть тихой покорной Крейне, сдержанной в силу её положения и проклятой несовместимости с Тельманом непонятной природы. Хотелось напиться, не так, чтобы отключиться, как в мастерской Гаррсама, а слегка, до мятной дымки в глазах и необременительного шума в ушах, до лёгкости и невесомости в теле.

Пойти танцевать под слегка заунывные звуки местного аналога то ли дудука, то ли гобоя, сопровождающегося глухим ритмичным барабанным перестуком. Забраться Тельману на колени и целоваться, как в юности, до звёздочек в глазах и болезненно распухших губ, не думая ни о чём, когда ночь кажется бесконечной, а у телефона можно запросто отключить звук.

Я встала со своего места, борясь с желанием подойти к нему, а Вират поднял на меня настороженные глаза. Такие же, как были и у… чёрт, как же его звали, эту погасшую звезду на моём небосклоне, любовь всей моей прошлой жизни? Мы познакомились с ним в каком-то клубе, я – девчонка без комплексов, и он, домашний мальчик, первый раз попавший в подобное заведение… Не помню, хоть ты тресни. Но эти обрывочные воспоминания не вызывают никаких эмоций, и я почти уверена: то, что зовёт меня обратно, не связано с тем человеком, во всяком случае, напрямую.

Хватаю с соседнего стола россыпь кем-то брошенных карт, на ощупь напоминающих гибкий пластик, Шиару его знает, из чего они сделаны. На них изображены какие-то нелепые гротескные существа, одни отдалённо напоминают драконов, другие более антропоморфны.

– Это гадальные карты, – комментирует Тельман. – Странно, что кто-то их оставил, обычно такие держат при себе. Я только отмахиваюсь, отбирая шестнадцать нужных по масти карт, четыре по четыре:

– Смотри. Стояло четыре замка: подводный, огненный, воздушный и каменный… В каждом жило по Королю. У каждого Короля была Вирата…

Старая карточная забава.

Над четвёртой картой я задумываюсь, сознание плавится от этой пахучей настойки: пошутить, что ли, что к каждой Вирате заглядывал стражник на огонёк? Нет, не стоит.

– У каждой Вираты был сын, похожий на её любимого короля.

Отчего-то мне томительно и больно от своих собственных слов. Так пронзительно больно, словно где-то внутри зажимает нерв, в какой-то момент я вижу нас с Тельманом словно издалека и со стороны, но это чувство быстро проходит. Я складываю вместе стопки карт, тасую и предлагаю Тельману их перемешать. Снова раскладываю на четыре кучки, картинками вниз

– А потом случилось волшебство…

Четыре замка, четыре короля, четыре королевы и четыре наследника оказываются вместе.

– Как это так?! – Тельман осторожно касается кончиками пальцев карт, как будто они могут взорваться. – Как так получилось?!

– Ловкость рук и никакой магии! – я смеюсь, думая о том, что три романа уже были закончены, роман про Каменный замок – четвёртый.

И я совсем не уверена, что в реальности сложится этот детский пасьянс.

* * *

Народ вокруг пьянел, ни на что не похожая музыка, одновременно тягучая и ритмичная, плыла над нашими головами, а ошеломлённый всем сразу Вират всея Криафара вцепился руками в свой прозрачный, ещё полный бокал, словно бы пряча за ним лицо. Я приблизилась к нему и коснулась губами противоположного стеклянного бортика, стараясь не задеть Тельмана лбом.

…если мы не уйдём шагов через пять, начнутся ночные заморозки, и придётся оставаться здесь до утра. Наверное, Тельман ещё ни разу не ночевал дома… будешь тут глотать всякую дрянь и на стенку лезть, хотя, конечно, это ни разу не оправдание его подростковому му… то есть, простите, чу. Чудачеству.

Внезапно пьяная компания за соседним столиком, состоящая из крикливых женщин и довольно габаритных мужчин разразилась гомерическим хохотом.

– И да хранят меня каменные драконы от бездонной постели Его Величества! – звонко выкрикнула одна из дам, шутливо шлёпая кавалера по лицу. – Но лучше уж с ним, чем с тобой!

В этот самый момент миндалевидные глаза Тельмана приобрели несколько иную, куда более округлую форму, а вторая неосторожная и не в меру болтливая девица продолжила:

– Ну, ты сравнила! В постель к Его Величеству надо очередь занимать, как раз к старости подойдёт, а с Кулеком и последняя струпка с района Грозы не ляжет!

– Что-о? – взревел обиженный Кулек, вскинув к потолку мощные кулаки и очевидно замахиваясь на разбитную подружку, но потерял равновесие, завалился на сидящего рядом соседа, и уже вдвоём они повалились на застывшего то ли от изумления, то ли от праведного негодования Тельмана. Впрочем, ни то, ни другое не помешало Его Величеству увернуться и отскочить, так что перебравшие буяны просто рухнули под стол, увлекая за собой стулья.

– Они..! – начал было Тельман, но я дёрнула-таки его за рукав, прихватив запястье. – Не трогай меня! Что они себе позволяют!

– Да не трогаю я тебя, сдался ты мне! – бормотала я, пытаясь вытащить своего Вирата из груды тел, то ли дерущихся, то ли просто хронически обречённых терять равновесие. Но сказать было проще, чем сделать, и я его, конечно же, трогала. Вират морщился, дёргался и сопротивлялся, но выпитое делало своё дело: я вцепилась в него сильнее, чем рискнула бы раньше, а он вырывался куда слабее, чем мог бы.

– Помочь, красавчик?! – перед нами выросла массивная женская фигура, как говорится, со следами былой красоты на лице. – Ишь, бесстыжая какая!

– Я его жена! – возмутилась я, стараясь ухватить Тельмана за рубашку под халатообразной накидкой, не касаясь сокровенного тела, и кажется, выдирая с мясом изящные металлические пуговицы, отчего он снова взвыл нечто среднее между «я сам!» и «и не трогай!».

– Жена не стена, и подвинуться может! – хмыкнула тётка до боли знакомую земную фразочку, и прихватила Вирата за королевское плечо. – А я тебя могу потрогать, милашка?!

– Нет! – почти хором сказали мы с Тельманом, а я схватила со стола чей-то недопитый стакан и плеснула настырной даме в лицо.

– Он мой, я сама его придумала, – не знаю, бубню я это про себя или вслух. – Будут к нему ещё лезть всякие…

– Вот випирья шмара! – тётка стряхивает с лица капли и рвётся в бой за попранную причёску и девичью честь. – Ну я тебя сейчас…

…камалья шерсть всё так же отвратительно пахнет, на улице всё так же жарко, хотя ветер контрастно холодный, а вечернее небо непривычно фиолетового оттенка. Я вжимаюсь спиной в нетерпеливо переминающегося зверя в поисках опоры, а Тельман стоит напротив, раскрасневшийся, сероглазый, с порванной на груди рубашкой и, кажется, темнеющим синяком под глазом. Откуда только… А, точно. Заслонил собой бедовую Вирату от мстительной бабы, желающей пожамкать чужого мужа и яро посылающих потом нас обоих в "бездонную постель Вирата", куда мы только оба и сгодимся.

– Прости, – говорить тяжело, язык еле ворочается в пересохшем рту. А вот не надо недооценивать иномирные алкогольные напитки. – Не надо было тебя касаться, я знаю, но… И вообще, наверное, ничего не надо было, да? Не понимаю, почему мне так хочется тебя задеть. Наверное, как раз потому, что не могу коснуться… Потерпи меня еще немного, ладно? Скоро я исчезну, скоро я обязательно исчезну из твоей жизни и из этого мира. Не знаю, станет ли она от этого счастливее, но спокойнее – точно.

Внезапно Тельман наклоняется и целует меня в щёку, мимолётно, стремительно, но – по-настоящему, упрямо сжимая зубы – и мой бестолковый монолог обрывается на корню. Камал за спиной сердито всхрапывает, не понимая этих бестолковых двуногих, которые всё никак не могут наговориться.

Пора возвращаться, двуногие!

– Останься, Крейне, – говорит Тельман, глядя мне в лицо, ловя мой взгляд так, что я уже не могу отвертеться и сделать вид, будто не услышала его слов или как-то не так их поняла. – Я расторгаю наш договор о твоей ссылке. Не нужно тебе никуда уезжать, даже когда… даже если мой отец… Я понимаю, что брак со мной – не такой, о каком ты мечтала, и я не такой, как ты мечтала, и эти два года так просто не простить, к тому же всё то, что я наделал и наговорил – это совершенно чудовищно по отношению к тебе, к тому же, я не знаю, когда смогу стать тебе мужем в полном смысле этого слова и смогу ли… Короче, между нами всё просто ужасно, но я прошу тебя.

Останься, Крейне. Здесь, в Криафаре. Хотя бы дай мне шанс… дай мне немного времени на то, чтобы хоть как-то попробовать всё исправить.

* * *

– Не надо вам этого делать, Вират, – Тира Мин следит за золотистым порошком, рассыпающимся в подрагивающих пальцах Его Величества. Говорит – но не делает и попытки помешать.

Не имеет права.

– Плевать, – Тельман вдыхает золотистое облачко, облокачивается о высокую спинку каменного кресла. – Ничего не имеет смысла. Убирайся. Я хочу остаться один. Хоть раз в жизни! Я! Хочу! Остаться! Один!

Они оба знают, что это ни к чему не приведёт. На секунду Тира Мин ёжится, представляя, как он выхватывает кинжал из голенища высокого сапога – и лезвие протыкает её сонную артерию. У неё хорошая реакция, но кто знает, успеет отскочить или нет.

Каждый может ошибиться.

– Не надо, прошу вас. Что произошло? Расскажите мне, Вират, вы же знаете, я умею хранить тайны.

– Я всё испортил, – Тельман смотрит на свои перепачканные в золотой пыльце пальцы. – Я всё испортил. Почему со мной всё время всё не так?! Она хочет уйти, Тира. Я сам предложил ей уйти, раньше, я делал всё, чтобы она захотела уйти, мне с ней невыносимо! И вот я попросил её остаться, я умолял её просто остаться и попробовать ещё раз, но она ответила, что, мол, не держит на меня зла, но ей всё равно придётся уйти, так надо. Понимаешь? А я хочу, чтобы она осталась. И не могу удерживать её насильно, не могу и не буду. Что мне ей предложить, чем удержать? Разные спальни, трон повелительницы мёртвых камней?! Я сам всё испортил!

– Вирата может передумать, – тихо говорит Тира Мин. – Но я уверена, ей не понравится, если она снова увидит вас в таком состоянии.

– Она не увидит. Я останусь здесь, сделай так, чтобы я отсюда не вышел, а она не зашла. Хотя она и так не зайдёт… Просто не хочу ни о чём думать. А я думаю о ней. Все эти два года думал, а сейчас, когда она вернулась… это невыносимо.

– Мне показалось, Вирата испытывает к вам симпатию, Вират. И зайти она может. Вирата уже сама приходила к вам ночью. Однажды.

– Меня наружу выворачивает, когда я к ней прикасаюсь, – Тельман смотрит на наркотическую пыльцу и качает головой. – И я… зачем я ей такой нужен?! Я хочу её, Тира, я хочу её так, как никого никогда до этого, но именно с ней и только с ней не могу, я даже обнять её не могу, я не понимаю, что это за проклятие, или ещё одна болезнь, или что это такое?! Целители не знают, а маги не желают со мной говорить, будь они все прокляты!

– Они и так прокляты. А Вирате не нужен тот, кто теряет контроль над собой.

– Я могу это прекратить в любые полшага, – Его Величество закрывает глаза и взмахивает рукой, щёлкает пальцами. Золотое облачко развеивается в воздухе. – Жаль, что так же нельзя поступить с остальным. Я хочу её, Тира. И не могу!

– Может быть, только потому и хотите, что не можете?

Тельман пропускает её вопрос мимо ушей. Тяжело поднимается, ногой отпинывает один из стульев так, что у того каменная ножка идёт трещинами. Подходит к статуе, проводит пальцем по щеке.

– Прекрасная. Но мёртвая. Холодная. Без её запаха. Без вкуса.

Тира Мин выдыхает. Быстрым движением она стаскивает с шеи черный шёлковый платок – дорогая вещица, подарок на двадцатилетие – и подходит к Тельману со спины. Набрасывает ему на голову платок, завязывает глаза.

– Что ты делаешь? – он не сопротивляется, не чувствует опасности. Стражница натягивает ткань плотнее, и Тельман разворачивается к ней, не пытаясь снять повязку.

– Просто представьте её на моём месте. Представьте, что…

Его руки ухватывают её за бедра, подтягивают ближе.

Нет, их невозможно перепутать даже на ощупь, но если очень, очень хочешь обмануться…

– Раздевайся.

Через полшага она стоит перед ним уже без одежды, выполняя приказ по-военному быстро, по-военному чётко, и ему жаль, потому что та – та бы не согласилась. Но злое отчаяние и разлетевшийся в воздухе золотой туман кружит голову, и здравый смысл отходит не на второй план и даже не на третий. Бесконечно далеко.

– Крейне…

Он притягивает её к себе, утыкается носом в волосы. Руки давят на поясницу, заставляя приблизиться, прогнуться

– Моя Крейне.

Руки девушки путаются в его волосах, она слегка покачивается, словно ей тяжело устоять на ногах, и он целует шею, мягко поглаживая спину, упругую грудь, плоский живот, касается губ – таких послушных и мягких, моментально раскрывающихся ему навстречу. Прихватыает зубами – но она молчит, не вскрикивает, не нарушает иллюзию, только дышит чуть быстрее, чем раньше.

– Крейне, Крейне, Крейне…

Завтра он возненавидит себя за это. Уже ненавидит.

Пальцы скользят по развитым от постоянных упражнений предплечьям Стражницы, на гладкой коже едва заметные утолщения там, где стражнице делали нательные рисунки.

Шрамы Крейне…

Мигом приходя в себя, Тельман отталкивает девушку и резко срывает повязку с глаз.

– Нет.

Тира Мин смотрит на него, и её лицо – раскраснеевшееся, с потемневшими глазами – кажется ему совсем незнакомым.

– Нет. Уходи, сейчас же. Одевайся и позови Рем-Таля. Кого угодно. Милостивая Шиару, а я совсем забыл, что ты женщина.

Румянец на щеках Тиры становится болезненно ярким, но она повинуется молча, беспрекословно. Тельман собирает пальцами дорожку золотой пыли со стола – и яростно стряхивает на пол.

– Прости, – отрывисто говорит он в спину Стражнице, но она ничего ему не отвечает.

* * *

Рем-Таль сидит в кресле, глядя на свои сцепленные в замок руки.

На спящего Вирата смотреть он не хочет. Как не хочет и знать, что в очередной раз у него произошло, почему у Тиры Мин был такой взгляд, словно Шиару и Шамрейн опять проснулись и прокляли уже её лично, персонально.

Не хочет Рем-Таль всего этого замечать и знать, и потому вот уже шагов пять, не меньше, тщательно рассматривает линии на своих ладонях. К счастью, Вират хотя бы не страдает бессонницей, а может быть, крепкий ночной сон – это часть его неведомой, надуманной болезни, будь она неладна!

Ночь тянется муторно, бесконечно, и Страж Трона сидит, не шевелясь, прикрыв уставшие глаза, размышляя о чём-то своём, нервно барабаня кончиками пальцев по каменной столешнице, шаг за шагом, пока лёгкий скрип двери не заставляет его дёрнуться, подскочить на месте.

Дверь открывается, замерший на пороге хрупкий темноволосый женский силуэт напоминает призрака – глаза светятся золотом, светлая полупрозрачная ночная рубашка развевается, точно в спину девушке дует ветер. Не скрывает очертаний фигуры, да что там – почти ничего не скрывает.

Мигом стряхнув сонливость, Рем-Таль в несколько шагов оказывается около дверного проёма, в первый момент ему кажется, что Крейне спит на ходу – бывает у людей и такое…