Текст книги "Современная иранская новелла. 60—70 годы"

Автор книги: Эбрахим Голестан

Соавторы: Ахмад Махмуд,Надер Эбрахими,Аббас Пахлаван,Хушанг Гольшири,Ахмад Масуди,Голамхосейн Саэди,Махшид Амиршахи,Самад Бехранги,Феридун Тонкабони,Хосроу Шахани
сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 23 страниц)

– Это вы про нашего Мобайени? – спросила Ханум-Джан. – Он-то уж в преклонном возрасте, голубчик.

– По-моему, он старше тети Шазде, да? Должно быть, ему столько же, сколько вам, Ханум-Джан, – ответил дядя Ардашир.

Ханум-Джан повернулась к тете Фахри.

– Я нынче глуха как пень стала. Ничегошеньки не слышу.

Ханум-Джан хитрая-прехитрая и глухота у нее непростая. Когда ее спрашивают о чем-нибудь, на что ей отвечать не хочется, она сразу же делается «глухой как пень». Это уже несколько лет продолжается, но она всегда с таким удивлением говорит о своей глухоте, что можно подумать, всего несколько минут назад прекрасно слышала и вдруг оглохла. А порой она глохнет, чтобы отвечать на вопросы как ей хочется. Иногда в таких случаях, если мы с ней встречаемся глазами, она мне подмигивает, Ханум-Джан – просто прелесть!

Дядя Ардашир все говорил и говорил как заведенный. Он говорил о разных людях, и я так поняла, что всех их должны будут на днях поминать.

Тетя Фахри спросила:

– Ну и кто же в конце концов поминание провел?

– Господин Бахбахани.

Тетя довольно закивала головой.

– Значит, все-таки сумели его разыскать.

Я стояла, переминаясь с ноги на ногу, и ждала, когда они хоть на минуту замолчат, чтобы выяснить, что мне надо будет делать, но не тут-то было.

– Разыскали. По-моему, правда, совсем необязательно было, чтобы именно он приходил. Чуть все поминание ее испортил. Это из-за Хасана получилось – вот ведь пустомеля! Он телефон оборвал, пока уговорил Бахбахани прийти. Тот и пришел – в последнюю минуту. Ему даже не успели сказать, кого поминают. Он, как вошел, запыхавшись, сразу же начал расхваливать добродетели особы, покинувшей бренный мир. Но когда он сказал: «У меня самого с этой светлой душой были близкие и искренние отношения», вижу – Хасан аж побелел. Мы, как сумели, разъяснили Бахбахани, что поминаем женщину, у которой после смерти мужа ни с кем близких отношений не было, даже с самим господином Бахбахани.

Дядя Ардашир всегда животом смеется. Он у него вверх-вниз так и ходит. Я тоже засмеялась, но тетя Фахри очень неодобрительно на меня посмотрела.

Дядя Ардашир продолжал:

– А что бы изменилось, если бы поминание проводил обычный ахунд? Ничего. А тут еще немного – и скандал бы вышел.

– Но вы же говорили, что все было очень достойно.

– Конечно, достойно, – с раздражением ответил дядя. – А разве я сейчас говорю, что недостойно?

Я испугалась, что разозлила его, и спросила у Ханум-Джан:

– Что мне все-таки делать?

Дядя Ардашир смеется животом, а Ханум-Джан – морщинками у глаз. Она засмеялась и сказала:

– Не волнуйся, милая, ты экзамен хорошо сдашь.

Когда она так смеется, мне ее расцеловать хочется.

Я капризно надула губы.

– Я не про экзамен, я про поминание говорю.

Мне нравится капризничать при Ханум-Джан.

– Ничего тебе делать не придется, – ответила Ханум-Джан. – Наденешь чадру и будешь сидеть посреди комнаты.

– А у меня нет чадры, – радостно сообщила я. На секунду у меня мелькнула мысль, что я еще могу отделаться от них. Ахи-охи Ханум-Джан и тети Фахри укрепили во мне эту надежду, но Малиха-ханум – каждой бочке затычка! – заявила:

– Наденешь мамину чадру.

Короче говоря, моя песенка была спета.

Я надела мамину чадру. Ты бы видела, на что я была похожа! Да черт с ним, с моим видом, – чадра была мне слишком длинна, то и дело соскальзывала с головы и к тому же оттягивала затылок. Я зажала зубами края чадры, но почти тотчас же выпустила их изо рта, потому что у меня по телу побежали мурашки. Я вообще не могу держать в зубах ткань, резину или бумагу – у меня от отвращения сразу скулы сводит. Не знаю, как другим это удается – вот, например, мать Мехри все время уголок чадры в зубах держит. Брр-рр!

Ну, значит, села я посреди комнаты, вернее, усадили меня туда. Сижу себе, как шишка на ровном месте. Думаешь, на этом мои беды кончились? Ничего подобного, все только началось. Я ведь недотепа и сидеть, поджав ноги, как следует не умею. Колени у меня, как руки у пугала на гумне, вверх торчали. Как я ни старалась прижать их к полу, ничего не получалось. Левое пригну – правое вверх подымается, правое опущу – левое выстреливает. Вся эта возня под чадрой делала меня похожей на ворону, которая взлететь собирается. Я чуть не провалилась со стыда.

Тетя Фахри уселась рядом со мной и приказала:

– Не ерзай. Чадру на лицо опусти.

Легко сказать «не ерзай»! А чадру я уже так низко опустила, что мне вообще ничего не было видно. Кое-как умудрилась сдвинуть ее вбок и одним глазом сквозь щелочку между краями чадры уставилась на дверь.

Одна за другой в комнату начали входить какие-то женщины. Лишь изредка я кое-кого узнавала. Все они, как входили, так сразу и усаживались возле самой двери. Вокруг того места, где сидели мы с тетей Фахри и Ханум-Джан, – хоть шаром покати, зато у двери – целый базар.

Малиха суетилась, упрашивая собравшихся рассаживаться ближе к середине, но кому ни скажет: «Пожалуйста, поближе сядьте», те в ответ: «Что вы, что вы, здесь и так совсем близко». Но в конце концов вся комната заполнилась, вернее, та ее часть, что мне была видна. Когда все расселись, тетя Фахри вдруг как завопит. Я подумала, что ее оса ужалила, и, испуганно откинув чадру, спросила:

– Тетя, что с вами?

У тети даже настроение испортилось – она было разбежалась начать плакать, а из-за моего неуместного вопроса вся ее подготовка пошла насмарку. Понадобилось еще несколько минут, чтобы тетя сумела заставить себя собраться заново. На этот раз она издала два-три громких вопля и принялась стонать и всхлипывать.

Я была уверена, что вокруг видят: тетя плачет не по-настоящему. Я дотронулась до ее руки и сказала:

– Тетя Фахри, не надо. Все понимают… Некрасиво.

Тетя метнула в меня один из тех взглядов, какими иногда меряет людей мать Малихи, – от такого взгляда хочется в таракана превратиться и к стенке прилипнуть. Оттолкнув мою руку, тетя возобновила свои всхлипывания. Теперь уже весьма искусно. Через каждые два всхлипа она приговаривала:

– Вай, нет у меня больше матушки! Вай, никого-то у меня теперь нету!

Мне от стыда за тетю на людей смотреть не хотелось, но краем глаза я увидела, что все женщины в такт тетиным стонам раскачиваются из стороны в сторону, вперед и назад. Я от смеху чуть не лопнула. А тут еще как назло мне на глаза попалась Мехри. Она вместе с матерью сидела в общей массе.

Тетя с силой хлопнула себя по коленям. От этого неожиданного звука я подскочила как ошпаренная. Смех застрял у меня в горле, но потом меня разобрало еще сильнее. Как я ни старалась, ничего не могла с собой поделать. Раньше, когда меня смех душил, я всегда смотрела себе на большой палец, а теперь, стоит мне так сделать, я сразу представляю себе большой палец Можи. Ты видела, какой у Можи большой палец? Торчит, как головенка Мансур-хана, когда ему подзатыльника дают. В общем, эта хитрость не только не помогла, но еще больше меня рассмешила.

Я старалась не смотреть на Мехри, но у меня не получалось. Хорошо хоть я вовремя вспомнила про чадру: она после первого вопля тети Фахри так и оставалась откинутой. Я снова натянула ее на голову и теперь могла смеяться сколько угодно.

Потом я подумала, что, не дай бог, вокруг решат, что я плачу. От этой мысли я сразу перестала смеяться: если подумают, что я плачу, я окажусь вроде тети Фахри, а по правде, мне вовсе не хотелось на нее походить. Да и никому бы не хотелось.

Под чадрой я вспотела, и у меня затекли ноги. Я снова взглянула в щелку на Мехри и увидела, что она тоже на меня смотрит. Одними губами я спросила ее: «Ты занималась?» Она вопросительно подняла голову.

– Химию? Химию приготовила? – прохрипела я сдавленным голосом.

Я не разобрала, что она ответила, потому что в это время Малиха ставила кальян перед ханум Эрфаг ад-Доуле и заслонила Мехри. Я наклонилась в сторону, чтобы снова поймать взгляд Мехри, но тетя ткнула меня локтем в бок. Мне захотелось сделать что-нибудь такое, чтобы вывести тетю из себя, но потом я подумала: а ну ее!

Сидевшая рядом со мной одна из многочисленных маминых племянниц с шумом отхлебнула из чашки кофе. Я сначала подумала, что она заснула и храпит. Не знаю почему, но меня в тот день смешило абсолютно все – я опять чуть было не расхохоталась, но увидела, что несколько женщин плачут. Они плакали самым настоящим образом, да так самозабвенно, что прямо зависть брала. Как будто они от этого даже удовольствие получали.

Одна женщина, лицом вылитая гнилая айва, да еще с усами, что-то говорила тете Шазде. Тетя Шазде наклонила голову к «айве» и слушала ее так внимательно, что, казалось, у нее вместо головы одно огромное распухшее ухо. О чем они говорили, мне было не слышно.

Две женщины справа от меня тоже разговаривали, но их мне не было видно. Одна из них сказала:

– Да? Не может быть! А она что?

Вторая ответила:

– Такая нахалка, и не говори! До того парня допекла, что женится на ней. Я ведь говорила! Так что на следующей неделе свадьба. Только вот невеста…

Тут тетя завопила, и конца я не расслышала. Кто-то еще рассказывал про свою шляпницу, но я не поняла, в чем там было дело.

Кроме тех нескольких женщин, которые наслаждались собственным плачем, остальные шушукались парочками. Но при всем при этом они не забывали раскачиваться. Происходящее в комнате напоминало фильм про пингвинов, который я недавно смотрела с Рохсар и ее братом.

В коридоре ахунд читал без передышки Коран и поминальные молитвы по-арабски – от этого на сердце делалось тоскливо. Мне стало жалко беднягу ахунда – никто его завывания не слушал.

В комнате было жарко, как в пекле. Народу не убавлялось, то и дело входили новые гости. Поминание тянулось так долго, что мне казалось, оно никогда не кончится. Все-таки кончилось. Ахунд внезапно перестал читать молитвы и произнес несколько стихов по-персидски. Женщины поднялись и стали выходить. Осталось только несколько родственниц, которых я знала и раньше.

– Ну что, я могу теперь уйти? – спросила я.

– Иди, родная, иди, – ответила Ханум-Джан. – Лицо ополосни.

Я хотела сказать, что вовсе и не плакала, но Ханум-Джан мне подмигнула.

Ноги у меня затекли, и я хромала. Дочка ханум Эрфаг ад-Доуле говорила тете Фахри.

– Очень хорошее получилось поминание. Сердечное… Вы такое почтенное благородство показали…

– Ну ты и выражения заворачиваешь, милочка, – заметила тетя Шазде, – боже сохрани!

А тетя Фахри такую мину скорчила, что, дескать, не стоит благодарности, что вы, что вы!

Я вышла из комнаты. Дядя Ардашир, стоявший за дверьми, спросил:

– Ну, как все прошло?

Я хотела его же словами ответить: «Очень достойно», но вместо этого почему-то сказала:

– Очень забавно получилось.

Перевод А. Михалева.

Хушанг Гольшири

ЧЕЛОВЕК В КРАСНОМ ГАЛСТУКЕ

Отчет

Господин С. М., дело № 12356/9, носит короткую стрижку. Ничего другого о нем мне известно не было, кроме того, что, вероятно, он носит еще и очки: на фото можно было разглядеть тонкую полоску на переносице. Никаких других примет по фотографии установить не удалось. Еще в деле был его точный адрес: квартал Хаким Каани, переулок Доулят, дом № 10.

Я отправился на задание рано утром. Разумеется, я заранее знал, что местные лавочники и рта не раскроют – особенно если человек прибегнет к помощи служебного удостоверения или даже визитной карточки. Поэтому я особенно тщательно причесался, постаравшись прикрыть боковой прядью обширную лысину на темени, провел расческой по усам и, уже выйдя за дверь, вернулся, чтобы еще раз окинуть себя придирчивым взглядом и одновременно подтянуть потуже галстук.

Мне необходимо было начать как можно раньше, поэтому я взял такси. В финансовом отчете, представленном главному бухгалтеру управления, расходы на такси мною упомянуты. Первым делом я зашел к бакалейщику на углу. Сначала купил у него пачку сигарет, потом коробку спичек. Это также отражено в финансовом отчете, поскольку, как вам известно, я сам тогда не курил. Расплачиваясь, я протянул бакалейщику стотумановую кредитку, он растерялся и спросил: «Желаете что-нибудь еще?» – «Благодарю, ничего, – сказал я, – вот только хотел порасспросить вас, что за человек этот господин С. М. Конечно, в хорошем смысле…»

Он порылся в своей выручке, выудил десятку, несколько рваных, засаленных пятерок. «А вам-то, – говорит, – что за дело до этого господина?» – «Да я насчет его племянницы хлопочу. Понимаете, ведь чем скорее девушка окажется под опекой зрелого человека, тем лучше». – «Это конечно, – согласился он, – только вот господин С. М. …» – «Ну?» – «Нет, ничего… Я только хотел сказать, что он вроде безработный – вечно дома торчит. Часов в двенадцать дня выйдет, купит на один туман брынзы да две луковицы, а еще две пачки сигарет и спички. А вечерами…»

Он протянул мне сдачу. Я не стал пересчитывать. «Проверьте!» – сказал он. «Ну о чем вы говорите, уважаемый, помилуйте!» – возразил я. «По вечерам он покупает еще и яйца», – сообщил он. «Ах вот как?» – «Да. Похоже, что иногда ужинает не дома. А по утрам приходит поздно и опять берет брынзу. Или еще пачку чая».

Итак, что я мог заключить на основании этого? Другой на моем месте, возможно, подумал бы, что г-н С. М. питается где-то еще, а время от времени, чтобы замести следы… Или вообще тратит деньги по-иному… Ну и так далее. Но я, побеседовав с булочником и даже с зеленщиком, что торгует на другой стороне улицы, выяснил, что утром он покупает две булки, а днем или вечером – только одну. По дороге домой зачастую всухомятку съедает полбулки. А иногда приходит поздно и опять ест хлеб, оставленный ему на вечер. Так что другого места (или повода), чтобы тратить деньги, у него нет. Конечно, по вечерам он заходит выпить – но лишь на минутку, – заказывает к выпивке пепси-колу да иногда еще лобио. И не успевает поднести ко рту стакан, как закуривает сигарету. Действительно, курит он очень много. Но мне не следует забегать вперед в своем рассказе, я еще коснусь этого впоследствии.

На следующий день я отправился по соседям. На мой стук открыла женщина: полная, смуглая, с темными глазами, густо накрашенная. Что-то в ней было такое… Даже я, в мои-то годы… Ну что ж, мы ведь тоже не чурки какие-нибудь. Я сказал: «Приветствую вас, ханум! Здесь живет господин С. М.?» – «Нет, он живет рядом, – ответила она. – Здесь квартира господина…»

Это мне было известно, как и то, что ее муж – человек благонадежный. В его досье не было ничего, кроме имени, фамилии, профессии и особых примет (носит шляпу и тонкие усики). Я сказал: «Прошу прощения, а он сейчас дома?» – «Не знаю… у такого бездельника разве разберешь, когда он дома, когда – нет. Разве только на террасу выйдет когда…» – «Я от лица всего семейного клана», – сказал я. Этого она, видимо, не поняла, потому что невпопад ответила: «Откуда мне знать? По утрам он проигрыватель не включает». – «Пластинки ставит иностранные?» – сразу спросил я. «Да». – «И не мешает вам эта музыка?» – «Музыка – нет, а вот когда он на террасу выходит… Бога ради, скажите хоть вы господину С. М., чтобы не топал так на террасе!».

Мы еще долго с ней беседовали: неплохая бабенка оказалась. Под конец я начал: «Может быть, вы не откажетесь передать…» – «С удовольствием!» Тут я замешкался, не зная, что сказать, поскольку на самом деле хотел лишь узнать, не состоит ли он в связи с этой женщиной. Это мне осталось неясным, однако впоследствии я установил, что… Но об этом позднее. Из разговора с соседкой получены следующие данные:

1. Г-н С. М. расхаживает по террасе. Когда? Время не установлено. При этом курит сигарету.

2. По вечерам он проигрывает заграничные пластинки, а иногда и сам поет. Тембр голоса неприятный. Это может служить надежной особой приметой.

3. Свет у него горит допоздна. Каждый вечер? Вероятно. Соседка временами замечала.

4. Каждый раз, когда он выходит из дому, под мышкой у него несколько книг, а во рту – сигарета.

5. Он не женат (при этих словах соседка засмеялась), внешность – приятная (я имею в виду г-на С. М.), На фото это не отражено. Хорошо бы вы распорядились заменить фотографию в деле.

С той женщиной я распрощался. Не знаю, желаете ли вы завести досье и на нее? Конечно, воля ваша. Если уже завели, то запишите особые приметы: родинка около ямочки на подбородке. Глаза черные. Губы красные. Кокетка: все время отпускала край своей домашней чадры, так что мне была видна ее шея, а иногда и высокая грудь. Г-ну С. М. везет: моя соседка женщина скромная, а ее муж из тех, что все норовят тихой сапой… Он полагает, что я – лицо влиятельное, и мне каждый день приходится что-нибудь ему устраивать. Зато жена настолько благонравна, что, кроме глаз, которые видны из-под чадры, все прочее она показывает только мужу, банщице, да иногда еще… Да нет, уверяю вас, не более одного раза – она же уродина! У нее шея кривая. А на макушке проплешина, диаметром сантиметров в шесть, не меньше. Зато телосложение неплохое. Особые приметы: упомянутая плешь и родинка возле пупка.

Через несколько дней я его увидел. Дело было к вечеру. Вообще всех людей можно разделить на две группы. Одни в вечернее время торопятся домой и возятся там со своими женами, детьми, а иногда – с книгами или цветами. Другие торопятся уйти из дому. Именно таких людей мы видим на улицах, в кафе, в кино. Г-н С. М. принадлежит ко второй группе.

Сначала я не узнал его. Вернее, я колебался, так как оказалось, что он носит узкую бородку, дымчатые очки и широченный красный галстук. Пиджак и брюки черные. Ботинки нечищены. И наконец, я смело могу утверждать, что г-н С. М. не гладит брюки, а кладет их на ночь под матрас, даже и в этом не проявляя особой аккуратности: я с первого взгляда заметил, что у него на коленях по две складки! Разумеется, ни одну из этих складок нельзя считать особой приметой. Зато очки, узкую бородку и красный галстук – можно, поскольку на протяжении всего периода наблюдения объект имел вышеописанный внешний вид. Даже вечером он не снимал своих дымчатых очков. Весьма вероятно, что его таинственная наружность и скрытые за дымчатыми стеклами глаза способны сбить с толку любого. Но я сохранял спокойствие, хотя это стоило мне больших усилий. Чтобы взять себя в руки, я даже несколько раз повторил про себя Устав Управления. Предлагаю вниманию сослуживцев такой проект: следует размножить Устав в виде печатной брошюры и распространить среди наших сотрудников, с тем чтобы они каждое утро могли бегло просматривать его. Это мероприятие послужит залогом обретения ими новой силы духа и одновременно сократит число ссылок на неведение.

Г-н С. М., дело № 12356/9, шел по тротуару. Под мышкой у него была книга в кожаном переплете. Название и год издания книги мне установить не удалось. Я пересек улицу, чтобы встретиться с ним лицом к лицу, и теперь мой мозг заработал особенно напряженно. Чтобы опознать его, я даже бросил взгляд на фотографию, извлеченную мною из досье. Потом опять перешел на другую сторону улицы, остановился и стал ждать его на перекрестке.

По моему мнению, людей в очках, особенно в солнцезащитных (но также и в коррегирующих, с диоптриями), следует относить к наиболее опасным или, во всяком случае, к наиболее подозрительным типам. Ведь нам неизвестно, что там, за очками. Видел нас объект наблюдения или нет? Понял ли он, в чем дело, опознал ли наблюдателя? Из этих соображений я был вынужден снять шляпу, развязать галстук и сунуть его в карман – чтобы еще раз без опаски взглянуть вблизи на его бородку, очки и даже на этот красный галстук… Мне, конечно, неизвестно, зачем г-н С. М. выбрал именно красный галстук, который совершенно не подходит к его брюкам и пиджаку. Возможно, малиновый или даже темно-синий галстук был бы гораздо удачнее, но об этом вы сами спросите его в соответствующее время. Не забудьте спросить!

Когда я проходил мимо него, то увидел, что в зубах у него сигарета и что он полез за спичками. Он нашел в кармане спичечную коробку, встряхнул ее, отбросил и опять начал обшаривать карманы. Я как раз поравнялся с ним и уже начал повторять про себя Устав, когда он сказал: «Простите, не найдется ли у вас спичек?»

Спичек у меня не было: вам, конечно, известно, что я в то время не курил. Тогда-то я и понял, что в подобных ситуациях мне прежде всего необходимы спички или зажигалка, а также рожок для обуви, авторучка и маникюрные щипцы – чтобы в соответствующий момент я мог поддержать разговор. Оставшись в дураках, я тут же пошел и купил зажигалку. Хотя она обошлась мне очень дорого, я не стал вписывать ее стоимость в месячный финансовый отчет, поскольку рассчитывал включить туда часть своих личных расходов. Зато недавно купленную шляпу я вписал в отчет.

Я стоял на краю тротуара. Народу было очень много, но я украдкой все время следил за г-ном С. М. Зажигалка была при мне, и я поигрывал ею в кармане. Г-н С. М. докурил сигарету, бросил окурок и достал другую. Полагаю, что он высыпает сигареты прямо в карман. В какой карман? Неясно. Или он выуживает их из пачки? Этого также еще не удалось установить. Потом он начал шарить по карманам, облазил все. Хотел было начать поиски снова, тогда я вынул зажигалку и повернулся к нему – однако он уже нашел спички и в этот момент прикуривал.

Г-н С. М. ни с кем особенно не дружит. А если и дружит, мне пока не удалось установить с кем. Иногда он здоровается с некоторыми. Но ведь если солидный человек каждый вечер проходит одной и той же улицей, непременно найдутся люди, которые каждый раз в одно и то же время попадаются ему на глаза. Поскольку они ежевечерне таким образом встречают друг друга, то невольно начинают считать себя знакомыми или даже старыми друзьями: ведь они замечают, как человек стал носить очки, отпустил бороду или женился, а вслед за тем отрастил животик… Вот почему они здороваются друг с другом, а иногда даже останавливаются и, хотя не знают, как кого зовут, расспрашивают о житье-бытье. Это я заключил на основании собственного опыта. У меня множество таких уличных знакомых, с которыми я годами здороваюсь. Но мое преимущество перед г-ном С. М. в том, что я знаю имена всех своих знакомых, а он не знает (или не помнит). Однажды вечером путем тщательных наблюдений я установил, что иногда эти уличные знакомые, проходя мимо г-на С. М., под впечатлением его внушительной внешности уступают ему дорогу и приветствуют его. Но г-н С. М. не обращает на это никакого внимания, продолжает свой путь. Встречный оглядывается на него, хмурится, даже начинает спотыкаться или нервно поправлять галстук – а потом уходит. А назавтра, когда они снова встречаются, не исключено, что г-н С. М. здоровается первым, и тот человек, опешив и растерявшись, протягивает ему руку. Именно в таких случаях они останавливаются и несколько минут обмениваются любезностями.

Несколько вечеров подряд я попадался ему на дороге. Но ничего не получалось: либо он уже курил сигарету, либо доставал спички и закуривал. В конце концов я решился рискнуть и последовал за ним в ресторан «Саади», что в начале улицы Джами. Этот ресторан не надо упускать из виду: безусловно, должны быть причины, почему г-н С. М. ходит лишь туда. Г-н С. М. расположился у стойки. Я сел за столик и заказал одно пиво. Конечно, Устав Управления не предусматривает, чтобы служащий моего ранга употреблял напитки, находясь на работе. Поэтому я ограничился только одной бутылкой. Из тех же соображений я не стал заказывать водки: если люди пьют водку, они обязательно начинают болтать, и по крайней мере можно хоть что-нибудь выяснить из их болтовни. Но если пьем мы – и притом много, – то, как вам известно, пьем только в одиночестве, так, чтобы не было возможности ни с кем сдружиться и распустить язык.

Г-н С. М. непрерывно подносил к губам стакан с водкой, запивал пепси-колой и закусывал лобио. Книгу свою он положил на стойку. Это был второй том «Месневи»^[58] Руми (издательство «Берухим»). В книге торчала закладка. Он докурил сигарету, сунул в рот другую и полез за спичками. Мне не удалось установить, почему он сначала стал искать их во внутреннем кармане пиджака, а уже потом пошарил в заднем кармане брюк. Спросите его также и об этом! Я встал и щелкнул зажигалкой.

Зажигалка у меня газовая. На ней изображена голая блондинка – очень красивая вещица. Я долго тренировался, чтобы научиться вот так, одним щелчком зажечь огонек и поднести его к сигарете. Несколько секунд я ждал. Но г-н С. М. сделал правой рукой отрицательный жест и, не вынимая сигареты изо рта, изрек: «Нет, благодарю, сигарету надо закуривать от спички» – и другой рукой опять начал шарить по карманам. Потом он налил себе и сказал: «Ваше здоровье!» Я тоже выпил за его здоровье стакан пива, который наполнил так поспешно, что пена побежала через край на стол.

Выйдя из ресторана, г-н С. М. сел в такси. Мне же, несмотря на все усилия, не удалось найти свободной машины.

До настоящего времени у г-на С. М. вообще не было связей с женщинами – за исключением проституток, конечно. Доходы его составляет рента с унаследованного недвижимого имущества. Лишь такой человек, как он, может жить на 4520 туманов в год! Он большей частью молчит: только усы да жидкая бороденка напоминают людям, что у него вообще есть рот. И я твердо уверен: если бы не беспрерывное курение да еще то обстоятельство, что он иногда подносит к губам стакан с водкой, я написал бы в своем предварительном отчете: рта у г-на С. М. нет. Теперь же, когда в результате приложенных усилий я получил в распоряжение столь ценную информацию, я не испытываю угрызений совести и горжусь тем, что сумел еще раз подтвердить правильность точки зрения нашего уважаемого руководства.

Господину С. М. сорок лет. Венерическими болезнями не болел. Это, конечно, в досье отражено. Он никогда не причесывается, а что касается мытья головы, то г-н С. М. явно относится к тем людям, про которых говорят: «Его за волосы оттаскать – только чище станут!» Очки у него почти всегда грязные, носовые платки – бумажные, так что даже названия этого не заслуживают. Однажды вечером я увидел, как он подошел к стене и стал к ней лицом. Всю дорогу я шел за ним следом, но тут обогнал и остановился под деревьями как раз напротив, так что глазам моим открылась прекрасная картинка.

Г-н С. М. – с книгой под мышкой, под взглядами проходивших мимо знакомых! – снял очки и протирал их галстуком. Своим красным галстуком, совершенно гладким, без единой крапинки, белой или черной! Потом он пошел дальше, а заметив меня, поздоровался. Мне пришлось ответить. «Чем могу быть полезен?» – сказал я. «К вашим услугам!» – откликнулся он. «Господин С. М., что новенького читаете?» – спросил я. От неожиданности он растерялся, вытащил из-под мышки книгу и показал мне: «Ну, это не новинка – Достоевский. Вы, вероятно, знаете? «Преступление и наказание». – «Да, это интересно», – сказал я.

Я был озадачен. Да, нам совершенно необходимо читать, хотя бы по долгу службы. Или учить наизусть списки произведений мировой литературы с именами писателей и по возможности с кратким изложением особо интересных частей книг… В списке надлежит указать, какие из книг полезны, а какие – вредны.

Я что хочу сказать: никто не должен оставаться без дела. Надо чем-то занимать их всех. Бездельника изучить невозможно. Неизвестно, где его следует разыскивать, у кого спрашивать о нем, как можно разобраться в его взглядах, Надо, чтобы у них вообще не оставалось времени. Утром, днем и ночью их головы должны быть заняты послужными списками, банковскими счетами, составлением деловых бумаг или даже уроками и экзаменами, очередными взносами за холодильник, приобретением манежика для малышей. Конечно, иллюстрированные журналы, кино, кафе – все это прекрасно. Но если человек ничем не занят, если он с утра до вечера сидит дома, выходит только после захода солнца и разговаривает с двадцатью-тридцатью встречными – по две минуты с каждым – о погоде, о здоровье, о вреде табака или, пожалуй, о войне во Вьетнаме, то как можно понять, на что он способен? Например, он говорит: «Что-то погода холоднее становится», но что он на самом деле подразумевает под погодой? И под холодом? Человек, который торчит в конторе, или ведет урок в классе, или присутствует на лекции, рано или поздно раскроется, выдаст себя. Но неработающий человек?.. Г-н С. М. нигде не служит. А с человеком, который ничем не занимается, который если и выходит на улицу, то лишь затем, чтобы заглянуть, например, в ресторан «Саади» в начале улицы Джами, можно познакомиться и разговориться только в упомянутом ресторане. Так что, если мне удастся, пока он шарит по карманам в поисках спичек, поднести ему огонек (в финансовый отчет я включил только две коробки спичек и несколько пачек сигарет, купленных в первые недели), я обязательно задержусь около него, чтобы спросить: «Господин С. М., чего ради вы с утра до вечера держите сами себя под домашним арестом?» И если в тот момент, когда он докурит свою очередную сигарету, выложить перед ним пачку заграничных, возможно, удастся вызвать его на разговор.

Оказывается, г-н С. М. не курит заграничных сигарет. Он говорит: «Нет-нет, благодарю вас, я курю только «Зар».

Что же, в следующий раз можно спросить: «Какая есть хорошая книга, чтобы раскрывала трагедию Гитлера? Или рассказывала о том, кто привел Гитлера к власти».

Но г-н С. М. говорит: «Уверяю вас, Гитлер был просто ничтожеством. Ваше здоровье! Незначительная фигура, едва способная мыслить… Понять не могу, как ему удалось получить власть, как он мог единолично решать, с какой страной воевать, с какой – нет…»

В магнитофоне кончилась пленка. Как раз тогда, когда между нами завязался разговор. Я тоже выпил водки – два стакана, один за другим.

Первые слова г-на С. М. не заслуживают внимания. Его совершенно не заботило, что они будут зафиксированы в деле! Он настаивал, чтобы я отпустил бороду. «К вашему лицу борода пойдет, – говорил он, – она скроет наши впалые щеки». Потом он непременно хотел поднести мне огонька – я недавно завел привычку выкуривать за выпивкой одну-две сигареты. Очень затягивает. Не разрешал мне оплатить счет, все твердил: «Никак невозможно. Каждый должен заплатить свою долю». Он даже забрал у меня пять риалов и вместе со своей пятеркой вручил официанту. Расходы на эту выпивку я отношу к личным.

Когда мы вышли из ресторана, он ни за что не соглашался, чтобы я отвез его домой: «Это невозможно, нет-нет, я не могу вас затруднять!» Я сказал: «Надеюсь, вы просветите меня насчет той книги…» – «Кто знает, надо ли просвещать человека?» – ответил он. «Мне бы хотелось познакомиться с вашей библиотекой…» – «С библиотекой? Какая там библиотека, несколько потрепанных книжонок… – Он засмеялся и добавил: – Вы оказали мне честь, что распили со мною бутылку. Да, оказали честь!..» Он попрощался и сел в такси. На этот раз и мне удалось поймать такси, но неопытный водитель не сумел догнать машину г-на С. М. Все это я записал той же ночью.