Текст книги "Похищенный"

Автор книги: Эбби Тэйлор

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 21 страниц)

– Привет! – Она улыбнулась. – Меня зовут Эмма.

– Оливер, – вежливо представился он, пожимая ей руку.

Она окончательно потеряла голову, обнаружив, что вблизи он выглядит еще более привлекательным, чем она думала. В сущности, он был чертовски красив, и добавить к этому было нечего. Он ждал, вопросительно приподняв брови, совершенно определенно спрашивая себя, чего она хочет. Самоуверенность Эммы улетучилась, но она решила идти до конца.

– У нас с вами есть общие знакомые, – сообщила она. – Я живу вместе с Джоанной. Подругой Барри.

– В самом деле? – У Оливера оказался очень приятный голос. Глубокий, бархатистый. – И как же вы познакомились?

– Мы учились на одном курсе в Бристоле. «Деловое администрирование и маркетинг». А после университета вместе отправились на год в Сидней.

– Звучит заманчиво, – заметил он. – Бристоль – славное местечко.

– Да, это точно.

В разговоре возникла небольшая пауза.

– А что вы читаете? – полюбопытствовала Эмма, заприметив книгу, уголок которой торчал у него из кармана пиджака. На обложке красовалось изображение таракана.

– Кафку, – ответил Оливер. – «Метаморфозы».

– Что-то знакомое. О чем она?

– Однажды утром мужчина просыпается и обнаруживает, что превратился в гигантское насекомое.

– О! – Типично мужское чтиво. – Научная фантастика.

И тут Оливер рассмеялся, как будто она сказала что-то очень смешное.

– Мне пора, – сказал он, ставя стакан на стойку. – У меня встреча в городе. Но я был рад познакомиться с вами. Уверен, мы еще увидимся.

– Отлично! – вежливо ответила Эмма. – Я тоже в этом не сомневаюсь.

– Контакт не удался, – сообщила она Джоанне и Клэр пару минут спустя, вернувшись за столик. Настроение было безнадежно испорчено.

– Он дружит только с по-настоящему красивыми девушками, – сказала Клэр. – Я вовсе не имела в виду, что ты дурнушка, – поспешно добавила она, заметив, что Эмма бросила на нее уничтожающий взгляд. – Но ты понимаешь, что я имею в виду.

Да, Эмма понимала. Клэр позеленела бы от зависти, если бы Эмма вскружила голову Оливеру и стала появляться с ним на людях. Она всегда была такой, даже во время учебы в университете. Ставила людей на место, когда они, по ее мнению, начинали заноситься слишком уж высоко. Эмма частенько удивлялась тому, почему они до сих пор дружны. Но таков уж Лондон. Он был настолько огромен, и здесь так трудно было познакомиться с новыми людьми, что, даже переехав в новый район, чтобы сменить обстановку, вы все равно продолжали общаться со старыми знакомыми, просто в целях собственной безопасности.

– Поживем-увидим. – Эмма пожала плечами, отказываясь реагировать на шпильку Клэр. – Я дала ему шанс, но у меня есть своя гордость.

Когда они вернулись с Джоанной в свою квартирку в двух кварталах от бара, на автоответчике Эмму ждало сообщение.

– Привет, Эмма. Это мама. Ты не звонила мне уже несколько дней, так что я решила узнать, все ли у тебя в порядке. Надеюсь вскоре услышать тебя.

Эмма с силой вдавила кнопку «Стереть».

– Это уже третий раз за неделю, – пожаловалась она. – Она совсем недавно начала так поступать. Звонит мне в любое время дня и ночи.

– Так почему бы тебе не перезвонить ей? – поинтересовалась Джоанна, гремя посудой в кухне.

– Я всегда звоню ей по воскресеньям. И она это прекрасно знает. Ну вот, скажи на милость, почему она звонит мне в пятницу вечером? Или она думает, что у меня нет никакой личной жизни и что я сижу дома? – Голос Эммы взлетел на добрую октаву. Даже самой себе она показалась рассерженной истеричкой. В этом звонке была вся мать, и она снова превратила Эмму в девятилетнюю девочку.

– Моя тоже настоящая мегера, – откликнулась Джоанна. – Наверное, оставшись одни, они все сходят с ума.

Эмма возилась с кнопками на автоответчике. Она вовсе не хотела, чтобы ее мать считали брюзгливой мегерой. Кроме того, она была расстроена. Хотя почему она должна терзаться чувством вины? Своей матери она не должна ничего. И ничем ей не обязана. Ровным счетом ничем. «Твоя мама очень беспокоится о тебе, родная моя», – успокаивала бабушка пятилетнюю Эмму, когда мать кричала на нее. И восьмилетнюю Эмму, когда мать забывала забрать ее из школы. И одиннадцатилетнюю, когда Эмма проводила у нее большую часть времени, потому что мать чувствовала себя слишком усталой, чтобы присматривать за ней. «Она просто до предела выматывается на работе. И все это для того, чтобы положить в банк деньги, которыми можно будет заплатить за твою учебу в университете». Хотя, откровенно говоря, бабушка не понимала, для чего Эмме нужно университетское образование. В то время и Эмма придерживалась такого же мнения. Но она любила бабушку, и то, что ей приходилось проводить все свободное время в ее обществе, устраивало обеих. И кому, скажите на милость, нужна неприветливая мать, ставшая почти посторонней?

И она строевым шагом промаршировала в кухню, чтобы растолковать такие тонкости Джоанне.

– Понимаешь, я бы звонила ей чаще, – жаловалась Эмма, – но однажды, когда мне было четыре годика, я попыталась взобраться к ней на колени, а она оттолкнула меня так сильно, что я упала и разбила лицо о камин. Вот, полюбуйся. – Она убрала волосы и наклонила голову, выставив подбородок в сторону Джоанны. – Шрам виден до сих пор. А теперь скажи мне, какая мать может так поступить со своим ребенком?

– Не тряси передо мной волосами. Я всего лишь предложила тебе звонить ей почаще, вот и все. – Джоанна уже видела шрам. Она утратила всякий интерес к разговору и, закрутив свои длинные светлые локоны узлом на затылке, с головой погрузилась в модный журнал.

* * *

Несколько раз после их первой встречи Эмма видела Оливера, обычно в пятницу по вечерам, в компании Барри и ребят из Сити. Бар «Синий виноград» как магнитом притягивал окрестную молодежь двадцати с небольшим лет. Здесь был высокий потолок, пол из темного дерева, много столиков. Угощение тоже было дешевым и вкусным: бифштекс и пирожки с начинкой, цыпленок под острым соусом, сосиски и картофельное пюре. Зато здесь отсутствовали столы для бильярда, что очень нравилось женщинам. Парни же любили бар за то, что заведение предлагало большой выбор настоящего эля. Эмма более не делала попыток сблизиться с Оливером, но втайне по-прежнему восторгалась им. Особенно тем, что он редко заговаривал с другими: просто стоял чуть в стороне, потягивая свою пинту «Спитфайра», иногда глядя поверх голов куда-то вдаль. Интересно, что бы это значило? О чем он думает, полуприкрыв сонные глаза, в то время как вокруг него надрывались собеседники, стараясь непременно быть услышанными? Тем не менее, несмотря на некоторую отчужденность, он всегда умудрялся оставаться в центре внимания группы самых крутых спутников. Как ему это удается? Казалось, он не предпринимал решительно никаких усилий, чтобы завоевать привязанность других людей; они просто всегда собирались именно вокруг него. В те вечера, когда он попадался ей на глаза, она чувствовала в животе приятное возбуждение. Тогда Эмма старалась выпрямить спину, становилась оживленной, часто смеялась и делала вид, что прекрасно проводит время. Впрочем, особого труда это ей не стоило, потому что одно только присутствие Оливера, казалось, превращало «Синий виноград» в самый уютный бар Лондона. Заведение становилось тем местом, куда стремились попасть все.

– Знаешь, а ведь он сирота, – как-то вечером поведала ей Джоанна. – Его родители погибли в автокатастрофе, когда ему исполнилось семь лет.

– О нет! – Эмма пришла в ужас. – Какой кошмар!

– Его отправили жить к тетке куда-то в деревню, но, насколько мне известно, они не ладили. Она выгнала его из дому, когда ему было пятнадцать.

– Бедный Оливер! – вздохнула Эмма. – Неудивительно, что он так зажат и неразговорчив.

– Да, – согласилась Джоанна. – Но это производит нужное впечатление, верно? К тому же ему нравится собственный образ.

– А я-то думала, что ты считаешь его своим другом.

– Оливер нормальный парень. Просто Барри рассказывал, что он тщательно репетирует эту свою меланхолию и отрешенность. Один наш знакомый жил с ним, так он говорит, что Оливер все время разглядывал себя в зеркале, поворачивая голову то так, то эдак, когда думал, что никто его не видит. Он обязательно прочитывает все нужные и правильные книги и всегда знает, где и что можно сказать. Честно говоря, я даже не знаю, можно ли назвать его глубокой натурой.

– М-м… – задумчиво протянула Эмма.

Проблема Джоанны заключалась в том, что после того, как она встретила Барри, ей перестали нравиться другие мужчины. Эмма же откровенно недолюбливала ее избранника, считая его ничтожеством. Он выглядел толстяком средних лет, хотя на самом деле ему исполнилось только двадцать шесть. Он родился и прожил всю жизнь в Уандсворте и уже успел отрастить пивной живот. Вдобавок он придерживался крайне консервативных взглядов относительно иммигрантов и матерей-одиночек. Карьера его развивалась вполне успешно, и он медленно, но уверенно поднимался на самый верх мира профессионалов в области информационных технологий. Барри уже приобрел собственную квартиру. А Джоанна мечтала выйти замуж.

Однажды сентябрьским вечером Эмма, шлепая по лужам под проливным дождем, спустилась по ступенькам и вставила ключ в замок двери их квартирки. Подошел к концу очередной замечательный день в Центре телефонного обслуживания, когда клиенты, будучи не в состоянии дозвониться до службы технической поддержки, орали на нее. Звонки записывались, поэтому она не могла послать их куда подальше или хотя бы согласиться с тем, что да, «Планет-Линк» была худшей компанией в Соединенном королевстве, предоставляющей услуги широкополосной связи Интернет, и лучшее, что они могли бы сделать, это обратиться к другому провайдеру. Самое же плохое заключалось в том, что и во время перерывов Эмме некому было излить душу. Большинство ее коллег или были на несколько лет младше и работали в компании временно, чтобы как-то заполнить год неудавшегося поступления в колледж, или же намного старше ее. Вторые, замотанные и озлобленные, пытались наскрести денег, чтобы спасти дома, которые бывшие мужья заложили и перезаложили, не поставив их о том в известность. Единственным человеком, более или менее подходившим ей по возрасту, был Брайан Кобольд, ее неудавшийся воздыхатель, который проработал в Центре уже шесть лет и все эти годы, похоже, носил не снимая один и тот же свитер.

Шесть лет! От этой мысли Эмме стало плохо. Она провела здесь всего десять месяцев и уже чувствовала, что покрывается плесенью. Пожалуй, пора было уходить. И побыстрее.

Ее настроение отнюдь не улучшилось, когда, переступив порог, она обнаружила на полу письмо от администрации известной сети отелей:

«Уважаемая мисс Тернер! Благодарим вас за то, что подали заявление на замещение вакантной должности помощника директора по маркетингу холдинговой группы «Глоуб Рандеву». С сожалением должны сообщить вам, что вы не вошли в окончательный список кандидатов на этот пост».

– В Лондоне такая конкуренция, – пожаловалась Эмма Джоанне. – Все действительно хорошие места, на которые я подавала заявления, достаются другим, тем, у кого есть дипломы магистров и бакалавров. Это безнадежно, здесь мне никогда не пробиться наверх.

– Ты метишь слишком высоко, – заметила Джоанна. – Соглашайся на что-нибудь попроще. И потихоньку продвигайся. По-моему, в своем Центре телефонного обслуживания ты проработала уже почти год.

– Я не хочу застрять на работе, к которой у меня душа не лежит, – заявила Эмма. – Единственное, чем мне нравится Центр, это то, что оттуда можно уволиться сразу же, без отработки, как только подвернется что-нибудь стоящее.

Скомкав письмо, она швырнула его в мусорную корзину и пошла к раковине, чтобы наполнить чайник. Хотя не было еще и половины седьмого вечера, ей пришлось включить свет. Квартирка, которую снимали Эмма и Джоанна, состояла из двух спален и размещалась в полуподвале четырехэтажного дома, разделенного на отдельные квартиры. На верхних этажах в квартирах были высокие потолки и большие окна, откуда открывался вид на Клэпхем-Коммон. У Эммы же и Джоанны потолок нависал так низко, что даже сидя они едва не касались его головами, а из их зарешеченных окон были видны лишь ноги прохожих. Нынешний вечер был темнее обыкновенного из-за дождя. По кухонному окну текли струи воды. Взглянув через решетку вверх, Эмма увидела серую улицу, увешанную хлопающими на ветру табличками «Сдается внаем».

– Надо бы уехать отсюда куда-нибудь далеко-далеко… – мечтательно протянула она.

– И куда же? – поинтересовалась Джоанна.

– Не знаю. В Китай, может быть? Мне всегда хотелось побывать там.

Зазвонил телефон. Звонила мать.

– Алло… Это ты, Эмма? Ты не позвонила мне вчера вечером.

Она пропустила свой вечерний звонок по воскресеньям! Будь оно все проклято! Эмма устало закрыла глаза.

– Меня не было, – солгала она. – Я… была приглашена… на ужин. И вернулась слишком поздно, чтобы звонить тебе.

– Ничего, не волнуйся! – жизнерадостно откликнулась мать. – А куда ты ходила? Было весело?

– Нормально, – пробормотала Эмма.

Похоже, пора сменить тему.

– Я подумываю о том, чтобы переехать в Китай, – сообщила она.

– В Китай? – Мать была явно озадачена и растеряна. – Для чего тебе ехать в Китай?

– Чтобы поработать там какое-то время. Окунуться в другую культурную среду.

– И какую работу ты рассчитываешь там найти? Ведь ты не говоришь по-китайски.

– Я могу научиться, верно?

Последовала долгая пауза.

– Ты думаешь, это хорошая идея? – снова раздался в трубке голос матери.

– А почему нет?

– Да потому что ты только недавно вернулась из Сиднея, после того как поработала официанткой в…

– Я работала не просто официанткой! – Эмма стиснула зубы от негодования. – Я отвечала и за связи с общественностью.

– Знаю, родная, знаю. Я всего лишь хочу сказать, что, может, стоит сначала приобрести необходимый опыт или дополнительную квалификацию, прежде чем отправляться за тридевять земель? Обрасти связями, пустить корни… Иначе окажется, что тебе просто некуда возвращаться.

– Тебе так много известно о деловом мире? – холодно поинтересовалась Эмма.

– Ох, дочка… – Мать тяжело вздохнула. – Ты не хочешь прислушиваться ни к моим словам, ни к добрым советам.

Тебе следовало побеспокоиться об этом раньше, много лет назад, подумала Эмма.

– Когда ты собираешься приехать в Бат? – спросила ее мать.

– Скоро. Сейчас у меня очень много работы.

– Ты давно не была дома.

– Я скоро приеду, – пообещала Эмма. – Послушай, мам, мне надо бежать. Я иду в ресторан. У меня свидание в восемь часов, а я еще не одета.

– Хорошо, родная, – сказала мать. – Желаю тебе приятно провести вечер. Не забывай меня.

Она попрощалась и положила трубку. Но прошло еще некоторое время, прежде чем Эмма убрала руку от телефона.

Как часто бывало в последнее время, она жалела о том, что была неприветлива и даже груба с матерью.

Но однажды они расставят все точки над «i», раз и навсегда. Эмма уже давно продумала все до мелочей и знала, как это случится. Когда-нибудь, но очень скоро, она найдет себе новую работу, которой мать сможет гордиться, и тогда она приедет в Бат, и они с матерью сядут рядышком и поговорят обо всем. Поговорят по-настоящему, и обе выскажут друг другу то, что давно хотели сказать. Эмма расскажет, как, будучи маленькой, лишенная тепла и ласки, горько страдала от того, что мать никуда не водила ее с собой, а вечно оставляла у бабушки. А мать, в свою очередь, объяснит причины своей холодности. Ведь должна быть какая-то причина, верно? Она попросит у Эммы прощения, и Эмма, которая тогда будет вполне успешной и счастливой, с радостью согласится забыть о прошлых обидах. Они крепко обнимутся. Горечь, накопившаяся в душе Эммы, растает без следа, и случится то, о чем она так долго и безуспешно мечтала, – они наконец станут с матерью близки.

Потому что тогда ей больше не на кого будет злиться и обижаться.

Через три дня, когда она была на работе, ей позвонили.

– Это ты, Эмма? – раздался в трубке дребезжащий старческий женский голос.

– Да? – Эмма растерялась и испугалась. Голос, смутно знакомый, звучал непривычно и неуместно в какофонии шума и криков, царившей в Центре телефонного обслуживания клиентов.

– Это миссис Корнс. Я живу по соседству с вами, в Бате.

– Да, миссис Корнс.

Эмма почувствовала, как липкий холодок страха вползает в сердце, а горло сжимают ледяные пальцы. К чему бы это миссис Корнс звонить ей на работу в четверг днем?

– Эмма, милочка… – Голос миссис Корнс дрожал и срывался. – Мне очень тяжело сообщать тебе дурные вести. Твоя мама умерла.

* * *

Субарахноидальное кровоизлияние. Такой диагноз поставили врачи, проведя аутопсию. Миссис Корнс начала беспокоиться, не видя мать Эммы несколько дней. Она взяла запасной ключ и отправилась навестить соседку. В коридоре у лестницы лежала миссис Тернер, ее темные волосы рассыпались по нижней ступеньке. Она была мертва уже более сорока восьми часов. Сидя в поезде, идущем в Бат, и ощущая странную пустоту во всем теле и головокружение, замерзшая Эмма бездумно смотрела в окно.

На похороны пришло намного больше людей, чем она ожидала. Должно быть, миссис Корнс провела мобилизацию среди жителей Бата. Соседи, большинство из которых Эмма попросту не знала, говорили теплые слова о матери. После похорон она провела несколько дней, разбирая вещи матери и пытаясь решить, что оставит себе, а что выбросит. Ей помогала миссис Корнс. Времени у них было немного: новые жильцы уже с нетерпением ожидали возможности въехать в освободившийся домик. После матери остались, главным образом, одежда, старые письма, несколько драгоценных украшений. Вот, собственно, и все. Мать, прожившая целую жизнь, не оставила после себя настоящего следа.

В рамочке на каминной полке Эмма обнаружила фотографию: она сама, мать и бабушка. Снимок был сделан, когда Эмме исполнилось тринадцать. Эмма хорошо помнила тот день. Это были именины бабушки, и сосед сфотографировал их. Эмма стояла позади них, положив им руки на плечи. Все улыбались, даже мать. У бабушки тогда еще не проявились первые симптомы опухоли, которая уже пожирала ее правое легкое. Мать Эммы выглядела молодой и свежей, на ней было розовое платье, разительно отличавшееся от серой туники, в которой она ходила на работе, выполняя обязанности ассистента врача в доме престарелых. Волосы ее, такие же темные, как у Эммы, были распущены и свободно падали на плечи. И глаза у них были одинакового цвета, небесно-голубые и ясные. Тот вечер удался на славу. Они сводили бабушку в ресторан, где выпили на троих бутылку вина.

Эмма сняла фотографию с каминной полки и принялась вглядываться в нее.

Что же все-таки было между нами, мама? Была ли я тебе нужна? И любила ли ты меня?

Ответов на эти вопросы она уже никогда не получит. Она завернула фотографию в старую газету и положила ее к себе в сумочку.

Миссис Корнс проводила ее до станции и посадила на поезд, уходящий в Лондон.

– Есть там у тебя близкие люди, Эмма?

Миссис Корнс была расстроена. На ней было все то же темно-синее выходное пальто, которое она надевала на похороны, наглухо застегнутое до самого горла, из-под которого виднелся узорчатый шелковый шарфик. В резком утреннем свете ее губная помада, неумело нанесенная дрожащей рукой, выглядела слишком розовой. Подслеповатыми глазами она внимательно всматривалась в Эмму.

– Мать очень переживала из-за тебя, – сказала она. – Все эти твои разъезды огорчали ее. Ты нигде не пустила корней. И мне больно думать, что у тебя не осталось близких, на которых ты могла бы опереться.

– У меня есть хорошая подруга, Джоанна. Это девушка, с которой я живу, – принялась уверять Эмма добросердечную старушку. – Она не оставит меня.

Собираясь ограничиться рукопожатием с миссис Корнс, Эмма вдруг обнаружила, что крепко обнимает ее. От миссис Корнс пахло розовой водой и ячменными лепешками. Несколько мгновений они стояли, тесно прижавшись друг к другу. Проводник дунул в свисток. Эмма отпустила миссис Корнс. Та отступила, повернулась и вышла за ограждение.

Как-то вечером она сидела в «Синем винограде» вместе с Джоанной, когда к ним подошел Оливер. Она не видела его и не вспоминала о нем уже некоторое время. Он был не один, а с друзьями, но оставил их, чтобы подойти и заговорить с Эммой.

– Я слышал о вашей матери, – сказал он, глядя на нее сверху вниз. – Это большое несчастье. Если вам захочется поговорить об этом, я всегда рядом.

Что бы Оливер ни разглядел в ней в тот вечер, но к своим друзьям он больше не вернулся. Остаток вечера он просидел рядом с Эммой. Они выпили бутылку вина, разговаривая о смерти и задаваясь вопросом, в чем смысл жизни, если в итоге все превращается в тлен.

– И кому нужна красота, спрашивается? – негромким голосом поинтересовалась Эмма. – Моя мать очень любила море. Особенно вечером. И обожала закаты в Корнуолле.

– Красота – это миф, – откликнулся Оливер. – Солнце и море совсем не красивы. Мы просто запрограммированы так думать, потому что они олицетворяют собой воду и тепло. Топливо, которое необходимо для того, чтобы выжить.

Отрешенная мрачность разговора как нельзя лучше отвечала подавленному настроению Эммы. Она даже не заметила, когда ушла Джоанна. Глаза ее наполнились слезами от осознания тщеты собственных усилий и бессмысленной пустоты короткой человеческой жизни.

Оливер взял ее за руку.

– Я приглашаю тебя на свидание, – сказал он. – В эти выходные. Мой приятель играет в музыкальном ансамбле. Они регулярно дают концерты в Брикстоне.

* * *

Группа играла в баре, затерявшемся среди путаницы боковых улочек и переулков где-то между Клэпхемом и Брикстоном. Эмма не прилагала титанических усилий к тому, чтобы выглядеть сногсшибательно, и не стала наряжаться, готовясь к вечернему походу на концерт. Она надела обычные джинсы и надежный черный топ, приобретенный на распродаже в универмаге «ЛК Беннетт», горло которого украшали сверкающие камешки. В последнюю минуту Джоанна настояла, чтобы она добавила к своему туалету еще и длинные сережки с черным янтарем. Впрочем, настроение у Эммы было отнюдь не праздничное. Только что умерла мать. И собиралась она не на свидание. Оливер выступал в роли друга, не более того.

Впрочем, очень красивого друга. Он встретил ее у выхода со станции метро «Брикстон». Высокий, в голубой рубашке и вельветовых брюках темно-красного винного цвета, он выглядел потрясающе, и Эмма поняла, что пропала. Бар располагался на углу, в просторном кирпичном здании с огромными окнами и большим зеленым навесом над входом. Обогреватели выставили наружу, и длинные скамьи на тротуаре оказались битком забиты болтающими и смеющимися посетителями. Внутри яблоку было негде упасть. Эмма шла следом за Оливером по узкой лестнице. На верхней площадке очень красивая блондинка с блокнотом с зажимом и светящейся татуировкой на запястье крепко обняла Оливера и проводила его с Эммой к столику, с которого была хорошо видна сцена. Стулья были низкими и стояли вплотную друг к другу. Всякий раз, наклоняясь к Эмме, чтобы сказать что-нибудь, Оливер касался ее коленом.

Музыка представляла собой причудливую смесь джаза и блюза: то живая и заводная, то медленная и печальная. Певица, высокая чернокожая девушка со светлыми крашеными волосами, заплетенными в косички, обладала хорошо поставленным голосом, и временами бар замирал – посетители слушали ее, затаив дыхание.

Оливер рассказывал ей о своей подружке.

– Мы с Шармилой расстались, – говорил он Эмме за рыбной похлебкой и «гинессом». – Ей пришлось переехать в Эдинбург, у нее там работа.

– Мне очень жаль, – заметила Эмма. – Ты, должно быть, скучаешь по ней.

– Да, немного, – признался Оливер. – Но для нее на первом месте всегда была карьера. Если бы между нами было что-то настоящее, я мог бы поехать за ней в Эдинбург или она могла остаться здесь, со мной, но никто из нас не был готов принести себя в жертву.

Когда концерт закончился, время приближалось к часу ночи и метро уже закрылось. Оливер проводил Эмму до ее квартиры в Клэпхеме. То они шли темной улочкой, по обеим сторонам которой двери домов загромождали мешки с мусором, а витрины магазинчиков были забраны стальными решетками, то, свернув за угол, как часто бывает в Лондоне, оказывались на роскошной авеню с высокими особняками, окруженными деревьями. Клэпхем-Коммон, освещаемый уличными фонарями и светом, падающим из окон, выглядел таинственным, темным и очень романтичным. В одиночку Эмма не стала бы срезать угол и не рискнула бы идти через парк в такой час, но с Оливером она чувствовала себя в полной безопасности. Район Лондона, в котором она жила, до этого никогда не казался ей особо привлекательным, но сегодня просто покорил ее.

Особенно когда Оливер остановился под раскидистым старым каштаном и поцеловал ее.

Это был их первый поцелуй. В нем было нечто особенное. Эмма оказалась не в силах устоять перед чарами Оливера и совершенно потеряла голову. Она читала об этом в книжках, но написанное другими людьми воспринималось как-то иначе. И только теперь она поняла, что они имели в виду. Все в Оливере представлялось ей таинственным и магическим, в ее воображении он был не совсем человеком. Кожа у него была такой чистой и гладкой на ощупь. От него не пахло потом даже по окончании длинного рабочего дня, как от других мужчин. От него исходил аромат разогретой хлопчатобумажной ткани, а его самого словно бы и не существовало.

Эмма выслушала историю детства Оливера. О том, как его родители погибли в автомобильной катастрофе и как тетка с первых же дней ясно дала ему понять, что никогда не хотела иметь детей. У Оливера была старшая сестра, которая жила в Бирмингеме и с которой он виделся очень редко. Эмма пришла в смятение. Как могли брат и сестра потерять друг друга? Сопереживая Оливеру, она забыла о собственном горе. У нее, по крайней мере, в детстве была бабушка, когда мать пребывала… не в себе. А вот у Оливера, похоже, не было никого. Эмма живо представила его себе семилетним мальчуганом, одиноким и напуганным, и при мысли об этом у нее от жалости едва не разорвалось сердце.

Оливер всегда знал, какие выставки, музыкальные фестивали и собрания следует посетить. В течение следующих нескольких недель они катались на серфинге в Корнуолле, побывали на полуострове Скай в Шотландии, спустились вниз по зеленой реке в Гэмпшире. Он привел ее на вечеринку в подземном туннеле в Докленде, на территории бывших морских доков, где прямо из стены торчала неразорвавшаяся бомба времен Второй мировой войны. Эмма пришла в полный восторг. Хотя, по здравом размышлении, вынуждена была признать, что раз все знали об этой бомбе, то власти, по крайней мере, могли бы ее разминировать.

Временами на Оливера накатывала черная меланхолия, но Эмма не позволяла себе расстраиваться из-за этого. Он работал много и упорно, иногда задерживаясь допоздна или в выходные дни, отслеживая денежные переводы во все концы земного шара. Эмма оставалась рядом, когда он чувствовал себя слишком усталым и хотел просто поваляться на диване перед телевизором. Подобная слабость и упадок сил являлись неотъемлемой частью его натуры, скрытой, впрочем, от глаз других людей.

– Ты такая добрая, заботливая и мягкая, – сказал он Эмме в один из таких вечеров. – Шармила была намного холоднее. Она предпочитала брать, а не отдавать. Да я и сам такой, чего скрывать.

– Нет, ты совсем другой, – попыталась приободрить его Эмма. И тут она осмелилась. Может, настал подходящий момент, чтобы заговорить на щекотливую тему, которая уже долгое время не давала ей покоя? – Знаешь, мне кажется, тебе следует почаще видеться с сестрой.

– С Сашей? Зачем? Мы вместе встречали прошлое Рождество.

– Ну, на мой взгляд, ты можешь навещать ее и на другие праздники, – заметила Эмма. – Или звонить ей. Проводить больше времени вместе.

Эмма часто представляла себя, как знакомится с сестрой Оливера. Саша наверняка похожа на него, думала она, может быть, чуть более яркая. Они с Эммой сразу же найдут общий язык. Близилось Рождество. Эмма и Саша вместе отправятся выбирать Оливеру подарок, а потом Саша пригласит их на рождественский ужин к себе домой.

Оливер выглядел неподдельно озадаченным.

– Но она же не звонит мне. Как часто ты видишься со своей сестрой?

– У меня никого нет, – ответила Эмма.

– О, извини. – Оливер не отрывал взгляда от экрана телевизора. – Я забыл. Ты ведь говорила об этом.

– Знаешь, мне бы очень хотелось иметь сестру, – призналась Эмма. – Когда настают трудные времена, семья – единственное, на что можно положиться.

Оливер зевнул во весь рот.

– Видишь ли, – сказал он, – Саша на десять лет старше меня, замужем, у нее трое детей. Она, конечно, очень мила, но при этом, как бы тебе сказать, немного мещанка. Типичная буржуа. Никогда не пыталась сделать что-то со своей жизнью, как-то изменить ее. Честно признаюсь, я бы не знал, о чем с ней говорить.

– В таком случае, может быть, мне стоит позвонить ей? – предложила Эмма. – Пожалуй, так будет легче и лучше. Ну, ты понимаешь… Поговорить, как женщина с женщиной. Мы могли бы устроить семейный обед.

– Все хорошо, Эмма. – Оливер был исключительно вежлив. – Но все дело в том, что ты совершенно не знаешь мою семью.

Когда он позвонил ей в следующий раз, оказалось, что у него для нее важные новости. Он надеялся, что у Эммы не появились всякие мысли относительно их совместного будущего, потому что он не хотел, чтобы их отношения зашли слишком далеко. Шармила возвращается в Лондон, они собираются помириться и сделать еще одну попытку.

Эмма, пожалуй, ужаснулась бы, если бы уже не пребывала в таком состоянии, что шокировать ее было попросту невозможно. Она только что обнаружила, что менструация у нее должна была начаться еще три недели назад. Но так и не началась…

Глава седьмая

Пятница, 22 сентября

День шестой

Что-то случилось…

Пытаясь оттолкнуть от себя какой-то посторонний предмет, Эмма проснулась. Подушка, грубая и колючая, впилась ей в щеку. Она лежала на боку на диване, и тело ее подрагивало в такт ударам сердца. Она спала, и ей снился сон, который, впрочем, она не запомнила. У нее остались лишь смутные воспоминания о какой-то картине, сцене, в некотором смысле, которая рассыпалась на мелкие фрагменты и исчезла у нее из памяти.

Так все-таки, что же разбудило ее столь внезапно?

Прислушиваясь, она лежала совершенно неподвижно, но в квартире было тихо. Единственным звуком, нарушавшим тишину, было жужжание холодильника, доносившееся с кухни. Эмма приподнялась на локте и обвела комнату затуманенным взором. Во рту у нее пересохло. Сколько же она проспала? Когда она решила на минутку прилечь, в комнате было светло. А сейчас лишь верхнюю часть стен, под самым потолком, окрашивали серые закатные сумерки. Ковер был покрыт растоптанными крошками. Под стулом валялась опрокинутая кружка.