Текст книги "Похищенный"

Автор книги: Эбби Тэйлор

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 21 страниц)

– Если вы считаете это необходимым, я лягу.

Доктор Хьюз записал что-то в карточке. Подумал и снова принялся писать. Врачи и полиция наверняка завели целую библиотеку, равнодушно подумала Эмма.

Доктор Хьюз пообещал:

– Мы вернемся к этому разговору попозже.

* * *

Однажды кто-то постучал в дверь. Открыв ее, Эмма увидела на пороге медсестру в синем. Она спала, и стук разбудил ее, так что несколько мгновений она никак не могла сообразить, что происходит. Значит, она все-таки попала в больницу? Но медсестра оказалась Розиной Алькарес. Она держала в руках пластиковую коробку «Тапперуэр», от которой соблазнительно пахло специями.

– Прошу прощения… – На лице Розины было написано беспокойство. – Надеюсь, вы не станете возражать, что я заглянула к вам на секундочку. Вообще-то я иду на работу, у меня ночная смена, но перед этим решила занести вам поесть.

И она протянула Эмме пластиковый контейнер.

– Рыба, – пояснила она, – с рисом и имбирем. Очень вкусно. И полезно для желудка.

– Большое вам спасибо, – отказалась Эмма. – Но я не голодна.

– Это национальное филиппинское блюдо, – сказала Розина. – Оно не всем нравится. Впрочем, если хотите, я могу принести что-нибудь типично английское.

– Нет, правда, мне что-то не хочется.

– Хорошо, – Розина кивнула. – Простите, что побеспокоила вас.

И она развернулась, чтобы уйти.

Эмме ничего так не хотелось, как закрыть дверь и снова забраться в постель. Но увидев, как Розина покорно кивнула, соглашаясь с тем, что ее общество оказалось нежелательным, и была готова молча унести обратно непрошеное угощение, Эмма испытала вдруг странное чувство вины.

Сделав над собой усилие, она спросила, глядя в спину Розине:

– Как поживает ваша дочь?

Розина оглянулась, и ее круглое лицо озарилось улыбкой. Она вернулась к двери в квартиру Эммы.

– У нее все хорошо, – с готовностью откликнулась она. – Она так выросла! У меня есть ее фотографии, их прислали несколько дней…

Она оборвала себя на полуслове и виновато понурила голову.

– Все в порядке, – сказала Эмма. – Я ведь сама спросила, так что не стану возражать, если вы расскажете о ней.

Но Розина только поправила ремешок сумки на плече и выразительно посмотрела на пластиковый контейнер.

Эмма спросила:

– У вас есть с собой ее фотографии?

– Одна есть. – Розина подняла на нее глаза. – Но вы и вправду не станете возражать…

– Пожалуйста. – Эмма распахнула дверь. – Пожалуйста. Мне хотелось бы взглянуть на вашу дочь.

Усевшись на диван, Розина порылась в сумочке и протянула Эмме фотографию. Снимок был сделан крупным планом, и с него смотрело личико улыбающейся полуторогодовалой девочки. У нее были темные глаза и пухлые розовые щечки. Она была одета во что-то белое – что именно, платье или топик, сказать было трудно. На фотографии виднелась лишь белая полоска ткани у нее на шейке. Девочка напоминала малиновку на снегу.

– Она у вас красивая… – По лицу Эммы текли слезы. – Очень красивая.

Розина расстроилась.

– Мне не следовало показывать вам ее фотографию.

– Нет, нет. – Эмма смахнула предательскую влагу со щек. – Я благодарна вам за это.

Но, похоже, душевные терзания Розины лишь усилились.

– А я ведь говорила им! – возбужденно воскликнула она. – Я говорила им, что вы должны лежать в больнице. Вам нельзя оставаться здесь одной. А полиция ответила мне, что да, конечно, но есть некоторые проблемы, которые должен решить кто-то еще. А этот доктор Хьюз, который приходил к вам, я знаю его по работе в больнице… Я встречаю его в коридоре и говорю: пожалуйста, осмотрите ее еще раз! А он отвечает: ах, вот как, теперь вы возомнили себя врачом и указываете мне, что делать!

Эмма слушала молча, про себя поражаясь тому, как много, оказывается, думала о ней Розина все это время. Как тихая, застенчивая соседка, не рассчитывая на благодарность и признательность, пыталась помочь ей, в то время как Эмма даже не подозревала ни о чем подобном.

– Вы очень добры ко мне, – сказала она наконец. Она провела по лицу рукой. – Взялись помогать мне… Со мной все будет в порядке. Честно.

– Вы уверены?

– Да.

Эмма чувствовала себя очень усталой. Она коснулась лица маленькой девочки на фотографии и сказала:

– А я ведь так и не спросила, как ее зовут.

– Ее зовут Эстелла.

– Эстелла… Какое красивое имя!

– Оно означает «звезда», – пояснила Розина. Немного поколебавшись, она добавила: – Если хотите, я могу оставить вам эту фотографию. – В глазах ее снова вспыхнуло беспокойство: она боялась, что опять сказала или сделала что-то не то. – Но только если вы хотите.

– Если вы можете оставить мне ее, я буду рада, – откликнулась Эмма.

Она поставила фотографию Эстеллы на низенький столик, рядом со снимком, с которого смотрел Риччи с монгольской прической. Два малыша улыбнулись друг другу.

– Я верю, что наступит день, когда они встретятся. – Теперь и в глазах Розины стояли слезы. Она пересела поближе к фотографиям. При этом она случайно коснулась ладони Эммы, и та не отдернула руку.

Небо над балконом потемнело. На востоке, над башней дома, засияли первые звезды. А на диване сидели две матери и в молчании смотрели на своих детей.

* * *

А однажды Эмма проснулась и обнаружила, что в квартире тихо и пусто. Куда-то исчезли люди в строгих костюмах. Не звучали чужие голоса. Вокруг не было ни души.

Эмма лежала на кровати и, раскинув руки и ноги, парила в тишине. Она висела в пустоте, в огромном белом шаре. Разум стал ее якорем. Голова у нее болела оттого, что она слишком долго пребывала в горизонтальном положении. Но вставать Эмме не хотелось. И спать тоже. Равно как и оставаться на месте. Ей не хотелось быть одной, но и приглашать к себе кого-то тоже не было желания.

Эмма протянула руку, и пальцы ее наткнулись на что-то, лежавшее на тумбочке у кровати. Она нахмурилась. Предмет громыхнул, когда она коснулась его. Эмма взяла его и снова откинулась на подушки, держа руку перед собой, чтобы иметь возможность рассмотреть его получше. Это оказалась маленькая коричневая баночка с крышкой. Баночка, которую дал ей доктор Хьюз. В ней лежали пилюли, которые, по его уверению, помогут ей заснуть.

Эмма приподнялась на локте и посмотрела в баночку через прозрачную крышку. По дну перекатывалось несколько капсул размером с крупное зернышко риса. Одна половинка каждой капсулы была красной, другая – зеленой. Она сняла крышку и вынула одну. Зажав ее между большим и указательным пальцами, она поворачивала ее то так, то этак, внимательно рассматривая. Сбоку было что-то написано – похоже, какой-то номер или что-то в этом роде. Эмма положила капсулу на язык. Безвкусная. Точнее, отдает пластмассой. Она проглотила капсулу. Во рту пересохло, но в конце концов она сумела протолкнуть ее вниз по пищеводу.

Эмма достала из баночки еще одну капсулу. На этот раз глотать ее она не стала, а разломила пополам. На одеяло посыпался беловатый порошок. Вынув третью капсулу, она раскусила ее. Вкус оказался настолько горьким, что Эмма моментально все выплюнула.

Решив достать очередную капсулу, Эмма обнаружила, что баночка опустела. Она перевернула ее и даже встряхнула. Пусто. Значит, ей оставили всего лишь три штуки. Похоже, первая капсула застряла где-то посередине пищевода. Она сделала еще одно глотательное движение, но таблетка не желала проваливаться в желудок. Эмма чувствовала, как плотно она застряла, и в горле у нее запершило.

Спустя некоторое время она все-таки вылезла из постели и направилась к холодильнику, чтобы выпить чего-нибудь и избавиться от таблетки, застрявшей в горле. Но в холодильнике было пусто. Кто-то вымыл и разморозил его, а дверь, чтобы та не закрылась, заклинил половой шваброй.

Эмма ненадолго задумалась. Потом она сунула ноги в кроссовки, подхватила сумку и направилась в универсам «Сэйнсбери».

Закрыто.

Пожалуй, сейчас намного меньше времени, чем она думала.

И что дальше? Эмма, расстроенная, стояла посреди улицы. Вообще-то можно вернуться домой. Но зачем? Там ее никто не ждет. Не ждет, чтобы его накормили, переодели, сменили памперсы или поиграли с ним. Так что она могла отправляться куда угодно. Воспользоваться предоставившейся возможностью. В конце концов, ведь именно этого она хотела, ведь так?

Эмма дошла до станции метро «Хаммерсмит» и села в первый попавшийся поезд, подошедший к платформе. Электричка «Истбаунд Дистрикт Лайн» шла на восток. Она сидела в уголке, рядом с тамбуром. Большинство мест в вагоне оставались незанятыми. Она заметила всего троих пассажиров. Они чинно сидели в строгих костюмах и читали газету «Метро». Вероятнее всего, клерки из Сити, спешащие на работу. А куда едет она? Эмма взглянула на карту, висевшую над окном. Может быть, выйти на одной из больших станций и сделать пересадку? Можно вообще уехать из Лондона куда-нибудь. Через несколько остановок будет вокзал «Виктория». Насколько она помнила, поезда с него отправлялись в южном направлении. К побережью.

Внезапно ей очень захотелось снова оказаться на морском берегу.

Маленький мальчик с кудрявыми светлыми волосиками, съезжающий по склону дюны…

* * *

Когда она вышла из вокзала, Брайтон показался ей очень светлым. Окружающие дома были раскрашены в кремовые, бледно-желтые или пастельные тона. Белизна неба подсказала Эмме, в каком направлении следует искать море. Прямо вниз с холма, через весь город, который буквально кишел людьми. Работали лавки и магазинчики, увеселительные заведения и рестораны. По причалам прогуливались отдыхающие. Эмма, сама не понимая почему, почувствовала разочарование. И море оказалось не таким, как она ожидала.

– Вам нужно сесть в автобус, который идет на восток, дорогуша, – подсказала ей добродушная женщина, мывшая пол в баре. – Там побережье намного спокойнее. Если вы ищете уединения, пожалуй, оно подойдет вам больше.

Женщина оказалась права. Сидя в автобусе и глядя в окно на то, как большие кремового цвета здания постепенно уступают место маленьким городкам, а затем и деревушкам, Эмма ощутила громадное облегчение. Наконец автобус прибыл на конечную остановку возле одинокого бара в какой-то невероятной глуши. На парковке сиротливо ютились два автомобиля. Вокруг не было ни души. Очевидно, время года для туристов оказалось неподходящим. Выходя из автобуса, Эмма подставила лицо каплям дождя.

В воздухе ощущался запах моря. Он долетал из-за гряды поросших травой и кустарником холмов, похожих на знаменитые дюны во Франции. На вершину вела едва заметная тропинка – точнее, канавка в песке. Сопротивляясь порывам ветра, Эмма, согнувшись, направилась по ней.

Шагая по тропинке, она не чувствовала, что поднимается, и только оказавшись на самом верху, с удивлением увидела, что море осталось где-то далеко внизу. Отсюда к пляжу вел не пологий склон – холм под ногами обрывался отвесным спуском, заканчиваясь у прибрежных утесов, о которые разбивались волны.

Эмма подошла к самому обрыву и заглянула вниз. Отвесно уходившие вниз стены сверкали ослепительной белизной. А море отливало голубизной – не обычной, небесной лазурью, а какой-то сюрреалистической, яркой бирюзой. Эмма, зачарованная, смотрела и не могла отвести глаз. Краски казались слишком яркими, чтобы выглядеть настоящими. Они походили на те, какие можно увидеть в детской комнате, – оставленные цветными карандашами.

Откуда-то из глубин памяти всплыло воспоминание: Эмма, совсем еще маленькая, играет в белой комнате с куклой, одетой в ярко-голубое платье. Где это было, она не знала – может, в соседском доме или на дне рождения у кого-нибудь из подружек. Она что-то напевала себе под нос, возясь с куклой.

Она была счастлива там.

Если захотеть, она может отправиться туда прямо сейчас.

Риччи вполне проживет и без нее. Он забудет мать. А она может оставить его, оставить детскую пухлость и ручки, которые обнимали ее за шею. Да и не сможет он держаться за нее всю жизнь, в конце-то концов. Руки сына разжались. В груди возникла щемящая пустота, и Риччи исчез. Когда она увидела его в следующий раз, он бежал по берегу, гоняясь за чем-то – воздушным змеем или собакой. Он стал старше – похоже, ему исполнилось десять, – и он был здоров, силен и счастлив. Волосы у него потемнели, зато улыбка Оливера осталась прежней. Он вытянулся, в движениях и речи чувствовалась уверенность, хотя язык и был ей незнаком. Небо нахмурилось. Он пробежал мимо, не узнав ее, и помчался дальше. Куда именно, Эмма не знала…

Небо стало еще темнее. Поднялся сильный ветер. Она больше не видела волн, зато отчетливо слышала их, с грохотом разбивающиеся о скалы. Эмма чувствовала приближающуюся бурю, как чувствуют ее животные. Тело ее, стряхнув оцепенение, трепетало. Разум сохранял кристальную чистоту и ясность, как только что вымытое стекло.

«Между твоей матерью и счастьем выросла стена, – сказала ей однажды бабушка. – Она появилась так давно, что понадобится нечто сверхъестественное, чтобы разрушить ее».

Эмма кончиком пальцев коснулась шрама на подбородке.

Восторженный ребенок, со всех ног бегущий к матери. Потрясение, когда мать оттолкнула ее. А когда Эмма ударилась об угол камина, все прочие чувства заслонил собой страх. Ее мать, смертельно бледная, вскакивающая с кресла. «Эмма… Эмма, с тобой все в порядке?» Голос ее звучал неестественно высоко и казался чужим. Она подскочила к дочери и подхватила ее с пола. Мать стояла, держа ее на руках, крепко прижимая к себе и баюкая. «Прости меня, прости меня, пожалуйста! – снова и снова повторяла она. Голос ее звучал приглушенно. Она зарылась лицом в волосы Эммы. – Я не знаю, что на меня нашло. Я люблю тебя, хорошая моя. Я люблю тебя. Ты даже не представляешь, как сильно я люблю тебя!»

Эмма не помнила, что именно говорила мать, но смысл был примерно таким. Зато она отчетливо помнила, как крепко мать прижимала ее к себе. В тот момент она очень испугалась – ей еще не приходилось видеть мать такой взволнованной. Одновременно ее охватил безудержный восторг, потому что все было как в рекламе стирального порошка, когда мать подхватывает дочку с постели и кружит ее в воздухе. Этот рекламный ролик очень нравился Эмме.

И сейчас мать стояла рядом с ней, чуть сбоку, и волосы ее, такого же цвета, как и у Эммы, трепал ветер.

Мне нужна была помощь, но я была слишком горда. Прости меня, девочка моя дорогая! Мне следовало настойчивее бороться за тебя.

Все в порядке, мам. Я знаю это. И всегда знала.

Ветер понемногу стихал. А внизу на скалы по-прежнему накатывались свинцово-серые волны.

Она будет драться за Риччи. Он будет расти у нее на глазах и будет помнить ее. Эмма еще не знала, как вернуть сына, но она непременно сделает это. Начало, и неплохое начало, уже положено, верно? По крайней мере, она знала, что он жив, и знала, где он и с кем. Ей было известно намного больше, чем родителям многих пропавших детей. И она всего лишь потерпела неудачу, а не поражение. Должен существовать какой-то способ вернуть Риччи, и она найдет его, чего бы ей это ни стоило. Она не сдастся и не отступит, пока не добьется своего.

* * *

Без четверти полночь. Нет смысла ждать автобуса в такое время. Эмма спустилась с промокшей насквозь дюны и направилась в деревушку. В окне одного из домов виднелась табличка с надписью «Имеются свободные места».

Женщина, открывшая на ее стук дверь, придирчиво оглядела Эмму с головы до ног в желтоватом свете лампочки на крыльце, после чего неохотно признала, что да, свободная комната у нее есть. Эмма решила, что подозрения хозяйки были вызваны тем, что она промокла до нитки. Или отсутствием багажа, или поздним временем, кто знает. Женщина провела ее через безукоризненно чистую, без единого пятнышка столовую с сосновыми шкафами и длинным столом посередине, застеленным белой скатертью, на котором уже были расставлены чашки и тарелки для завтрака. Она записала данные Эммы в большую тетрадь с обложкой под мрамор. Потом вынула из ящичка ключи и показала ей комнату, расположенную чуть дальше от кухни по коридору.

Эмма посидела у батареи отопления, чтобы согреться, чувствуя, как приятное тепло растекается по телу. Оказывается, до этого момента она и не сознавала, какой холодный ветер дул на вершине холма.

Очень странно, что мать пришла к ней именно здесь. После ее смерти Эмма продолжала жить, как будто ничего не произошло. Она не делала ничего из того, что полагается делать в случаях, когда умирает ближайший родственник. Она не плакала, не нюхала духи матери, не навещала ее могилу. Словом, вела себя совсем не так, как поступают, по их словам, другие люди. И даже не задумывалась почему. Смерть матери камнем легла ей на сердце. На какое-то время Оливеру удалось облегчить ей ношу, но после его ухода камень вернулся на место, став еще тяжелее прежнего. Вот только на этот раз она почти не обращала на него внимания, потому что уже носила под сердцем другую тяжесть – Риччи. «Почему она все время звонит мне?» – жаловалась она Джоанне, находя сообщения своей матери на автоответчике.

Теперь Эмма знала почему. Потому что ее мать тоже не сдавалась до самого конца.

От порывов ветра дребезжали и стонали оконные рамы, но с каждым разом все слабее. Здесь присутствие матери ощущалось не так сильно и осязаемо, как там, на вершине утеса. Но зато оттуда был виден и этот дом. А если посмотреть в сторону моря, то можно увидеть Францию.

Эмма прошептала:

– Если ты его видишь, скажи ему, что я иду. Скажи ему, чтобы он держался и потерпел еще немного.

Потом она сняла с себя одежду и разложила ее на кресле для просушки. Забралась в односпальную кровать и уснула, едва коснулась подушки. Сны ее не беспокоили.

Когда Эмма проснулась, в комнате было уже светло. Оказывается, она забыла задернуть красные полосатые занавески. На подоконнике стояла ваза с засохшими цветами. В окно ей видна была ветка дерева и кусочек бельевой веревки, на которой висели синяя мужская рубашка и несколько полотенец. Где-то неподалеку стучал молоток. Гулко залаяла, судя по звуку, большая собака. До нее долетели детские голоса:

– Сам ты…

– Нет, это ты…

Эмма, сообразив, что голоса к ее окну не приближаются, лениво потянулась под стеганым одеялом. Странно, но у нее болело все тело. Мышцы сводило судорогой, они ныли и протестовали так, словно она пробежала марафон или поднимала тяжести. Кроме того, Эмма изрядно проголодалась. Из коридора плыли соблазнительные запахи гренков и масла. Кстати, который час? Она подняла голову, но часов нигде не было видно. Интересно, куда она подевала свою сумочку? В ней лежал мобильный телефон, на дисплее которого отображалось и время.

Сумочка валялась в паре футов от постели, под стулом. Завернувшись в стеганое одеяло, Эмма, не вставая с кровати, потянулась к ней. Сунув внутрь руку, она принялась рыться в сумочке, перебирая пальцами ключи и ручки, пока наконец на самом дне не нащупала свой мобильник. Откинувшись на подушки, она поднесла телефон к лицу, чтобы взглянуть на экран.

Вздрогнув, она впилась взглядом в крошечный дисплей.

Двадцать восемь пропущенных вызовов.

Нахмурившись, Эмма села на постели.

И в это самое мгновение телефон зазвонил.

– Алло!

– Эмма!

Голос Рейфа.

– Эмма… – Он заговорил снова, не дав ей возможности ответить. – Где вы были? Я пытаюсь дозвониться до вас всю ночь. А вы просто взяли и исчезли. Я звонил в полицию, кому я только не звонил. Никто не знает, куда вы подевались.

Эмма была ошеломлена и сбита с толку. Он звонил ей всю ночь? Из Перу, Боливии или где он там сейчас?

– Я здесь, – наконец пробормотала она. – Все в порядке, я здесь. Я ничего не сделала…

Но Рейф снова перебил ее.

– У меня есть для вас весточка, – сказал он.

– От кого? – Она растерялась окончательно.

И Рейф ответил:

– От вашего сына.

Глава шестнадцатая

Понедельник, 2 октября

День шестнадцатый

Поезд из Брайтона прибыл на вокзал «Виктория» на две с половиной минуты раньше времени, указанного в расписании. Эмму вывел из оцепенения голос диктора, и она впервые за прошедший час подняла голову и огляделась по сторонам. Оказывается, за окнами вагона промелькнула уже южная часть Лондона, а она этого даже не заметила. Голубь, сидевший на опоре с кусочком хрустящей картофелины в клюве, в панике захлопал крыльями и сорвался с места, описывая судорожные круги, пока не поймал восходящий поток воздуха и не устремился к грязному стеклянному потолку вокзала.

Рейф, одетый в ярко-синюю куртку, уже поджидал ее в главном вестибюле «Виктории».

– Не могу поверить! – вырвалось у Эммы вместо приветствия. – Скажите, что то, о чем вы рассказали, мне не померещилось!

– Вам ничего не померещилось.

Он поспешно увлек ее в ближайшее кафе и усадил за столик у окна. Прежде чем направиться к стойке, он достал из кармана какую-то вещичку в пластиковом пакете и сунул ее Эмме в руку.

Эмма осталась сидеть, разглядывая содержимое пакета.

– Умираю с голоду, – заявил Рейф, снова появляясь у столика с подносом, уставленным тарелками. – Мой рейс отправлялся слишком рано, так что позавтракать я не успел.

Усевшись напротив Эммы, он придвинул к ней пластиковый стаканчик с кофе и начал сдирать целлофановую обертку с гигантской булочки с ветчиной и листьями салата.

– Дайте мне минутку, пока я расправлюсь с этой штукой, – попросил он. – А потом мы решим, что делать дальше.

Эмма твердо решила дать Рейфу поесть спокойно, но вскоре выяснилось, что это никак невозможно. В голове у нее роились, готовые сорваться с губ, тысячи вопросов. Ей нужно было заполнить слишком много пробелов. Что дальше? Что ей делать сейчас? Но прежде чем переходить к составлению плана, ей необходимо было многое выяснить.

– Откуда вы узнали их номер телефона? – спросила она, начав с первого вопроса, пришедшего в голову.

– Он был… – Рейф умолк с набитым ртом и помахал рукой. Прожевав очередную порцию, он продолжал: – Он был указан вместе с адресом, который прислал мой приятель Майк.

– Значит, вот где вы находились все это время… – вслух изумилась Эмма. – А вовсе не в Боливии.

– Да я, собственно, никогда и не утверждал, что лечу именно туда, – возразил Рейф. – Я упомянул лишь, что мне предложили работу за границей, от которой я не могу отказаться.

– Сад, который нужно было срочно привести в порядок, – медленно протянула Эмма, – в доме, неожиданно выставленном на продажу.

– Именно так, – согласился Рейф. – Прямо как по заказу, и именно то, что надо, вы не находите?

Он отпил глоток кофе.

– Я не сказал, куда еду, – заявил он, – потому что не хотел, чтобы вы возлагали на меня слишком уж большие надежды. Откровенно говоря, я весьма смутно представлял себе, что буду делать. В конце концов, все могло оказаться лишь напрасной тратой времени.

– Как вам удалось уговорить их нанять вас? – спросила Эмма.

– Я заявил Дэвиду Ханту, что я – эмигрант из Великобритании, садовник, который предлагает свои услуги по ландшафтному дизайну владельцам особняков, которые говорят по-английски. Включая и предпродажную подготовку их земель.

– А если бы он поинтересовался, откуда у вас его номер телефона?

– Тогда мне пришлось бы рискнуть и ответить, что я знаком с их агентом по продаже недвижимости. К счастью, он не стал расспрашивать меня об этом.

В сущности, как стало ясно из дальнейших пояснений Рейфа, Дэвида Ханта не слишком интересовало состояние его сада.

– Да, его не помешает слегка привести в порядок, – невнятно согласился он, когда Рейф полюбопытствовал, на какой объем работы он может рассчитывать.

– Понадобится не меньше двух дней, – твердо заявил Рейф. – Подстричь лужайки, выполоть сорняки, подрезать живые изгороди и прочее в том же духе. Вот увидите, поместье будет смотреться намного лучше. Сад – это первое, на что обращают внимание покупатели.

– Пожалуй, вы правы, – согласился Дэвид Хант. – Но дело в том, что у нас есть садовник.

– Вот как.

Чертов засранец!

– Да. И, честно говоря, я не понимаю, почему сейчас его нет. Он хороший, добросовестный работник. Мы какое-то время отсутствовали, и, очевидно, это сказалось на состоянии сада. Но вы, безусловно, правы, я немедленно ему позвоню.

– Ладно. – Рейф тщетно пытался изобрести другой способ, который позволил бы ему попасть в дом. Как назло, в голову ничего не приходило. – Хорошо. Как вы отнесетесь к тому, если я все-таки оставлю вам свои координаты? На всякий случай.

– Ну конечно! – откликнулся Дэвид Хант.

Рейф продиктовал ему свой номер телефона, и Хант повторил его. Но станет ли он его записывать, чтобы не забыть?

– Благодарю вас за то, что позвонили мне, – сказал он.

– Нет проблем. Пустяки.

Клик. В трубке раздались короткие гудки.

Но не прошло и часа, как Дэвид Хант перезвонил Рейфу.

– Вы не поверите, – сообщил он, – но нашему бедолаге садовнику должны сделать какую-то операцию. И после нее он не сможет работать в течение еще шести недель. Так что теперь, когда вы подсказали мне выход из положения, мы, пожалуй, будем рады нанять вас.

* * *

– Боги были на нашей стороне, – заметил Рейф, откусывая изрядный кусок от своего огромного бутерброда.

– Неужели у вас не было никакого плана? – поинтересовалась Эмма. – Ни малейшего представления о том, что вы собираетесь делать?

– Нет, конечно, Господь свидетель. Я был уверен только в одном: если даже они и разрешат мне приблизиться к своему дому, то при этом ни на секунду не выпустят Риччи из виду. Я даже не знал, живет ли он по-прежнему с ними.

Эмма снова опустила взгляд на маленький пакетик, который держала в руках, и разгладила прозрачный полиэтилен. Она не променяла бы его на все сокровища мира!

– А я думала, что вы мне не верите, – пробормотала она. – Не верите в то, что он – мой сын.

– Я хотел верить вам. – Охваченный волнением Рейф подался вперед. – И я знал, что вы сами верите в это.

Я просто не мог понять, как все это стыкуется с результатами анализа ДНК. Мне даже пришло в голову, что вы, может быть, просто убедили себя в том, что это Риччи. Вам столько пришлось выстрадать, что это вполне естественно. Собственно, я прекрасно вас понимаю… – Он не стал развивать свою мысль дальше.

– Все нормально, – пришла ему на помощь Эмма.

– Простите меня, – сказал он. – Я не собирался…

– Все нормально, – повторила она.

Еще один взгляд на пакетик, лежащий у нее на коленях. Выяснение отношений может подождать. Сейчас не время говорить об этом.

* * *

Впрочем, прошло совсем немного времени, и она выслушала рассказ Рейфа о том, какие мысли занимали его, пока с рюкзаком у ног он сидел в зале ожидания в аэропорту. Полиция настоятельно рекомендовала ему не лезть больше в это дело. «Вы совсем не знаете эту женщину. Не советуем нарушать закон ради нее». Тем более что в его кармане уже лежали авиабилеты в две страны.

Не сдавайся и не опускай руки. Или же просто пройди мимо. Еще не поздно принять правильное решение.

Для чего он делает это? Почему не может расстаться с этой женщиной? Да, поначалу он испытывал чувство вины и жалел Эмму. Она поразила его своей незащищенностью и детской наивностью, но сейчас, похоже, он увяз в этом деле намного глубже, чем намеревался. Как может этот малыш во Франции оказаться Риччи? Все доказательства противоречили этому предположению. Результаты анализа ДНК. Все остальное. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять – мальчик не тот.

И о чем, черт возьми, он думал, когда вот так запросто пригласил Эмму полететь с ним в Южную Америку? Собственно, он ожидал, что она посоветует ему засунуть свое приглашение в одно место, и она так и сделала. В качестве оправдания можно было сказать лишь, что таким способом, по-дурацки и не подумав, он пытался дать ей понять, что она – хорошая мать, чтобы там она о себе ни говорила.

Потому что стоило послушать, как она отзывалась о Риччи! Она знала о сыне все. Эмма ничуть не походила на бестолковую, беспечную и жестокую мамашу. И она отнюдь не была дурочкой. Значит, ее уверенность должна была иметь под собой какие-то основания!

А взять эту историю, которую она рассказала ему, как пошла к своему участковому врачу и заявила, что собирается убить Риччи. Громкие слова, этого нельзя отрицать. Но сказать – еще не значит сделать. Говорить о том, что она собирается убить его, и осуществить свои намерения – большая разница, А потом участковый врач перепугалась до смерти и помчалась в полицию, чтобы заложить Эмму, уверяя всех в ее неадекватности. Глупая женщина! Если она действительно так думала, то почему не выполнила свою работу, за которую ей платят деньги, и не попыталась помочь Эмме? Кстати, как насчет клятвы Гиппократа, которую дают врачи относительно того, что будут свято хранить секреты и тайны своих пациентов? Или это касается только священников?

И полиция, надо заметить, с радостью ухватилась за эту версию, которая представлялась им ответом на все вопросы. Впрочем, Рейф не мог их за это винить. Такова уж человеческая природа: всегда выбирать самый легкий путь.

– Этот детектив-инспектор Хилл еще тот жук, – сказал Рейфу его приятель Майк. – Отрабатывает от и до, приходит на работу вовремя и уходит тоже, но сделать лишний шаг – боже упаси! Твоей подружке не повезло. Похоже, на ее стороне не так уж много людей, верно?

– Да, – ответил Рейф. – Ты прав.

– А каков твой интерес в этом деле? – В голосе Майка явственно прозвучало любопытство.

Рейф задумался, прежде чем ответить.

– Думаю, во всем виноваты цыплята, – наконец сказал он.

Это не было ложью. Он действительно чувствовал себя виноватым перед теми цыплятами. Он уволился во время стажировки, и причиной тому стало безоговорочное признание полицией бумажных отчетов, из которых следовало, что с цыплятами обращаются должным образом – Европейская директива номер такой-то и прочая туфта, – посему они разогнали тех, кто вздумал протестовать против нарушения прав животных, и отказались проводить дальнейшее расследование. И фирма продолжала работать. Прошел еще год, прежде чем какой-то сердобольный гражданин пробрался туда и заснял на пленку рабочих, которые во время обеденного перерыва играли в футбол живыми цыплятами, безжалостно гоняя беззащитных созданий по бетонному полю, швыряя их о стены, ломая им крылья и шеи.

Он ушел, чтобы доказать свою правоту. Хотя лучше бы он остался и чем-нибудь помог.

Черт возьми! В конце концов, это мог быть совсем и не Риччи. Но Рейф понимал, что не успокоится, пока не будет знать наверняка. Кроме того, ему больше нечем было заняться. В последнее время ему совершенно не хотелось возвращаться в свою вшивую, задрипанную квартирку над лавкой, торгующей кебабом на вынос, которую он делил вместе с Нейлом, поэтом. Поэтом и стойким поклонником марихуаны. Рейфу все чаще казалось, что дни тянутся невыносимо долго. Скандалов удавалось избежать только потому, что он собирался уехать. Но как убить время в ожидании авиарейса? Отправиться кататься на велосипеде. Развлекаться решением судоку. Выпить пару кружек пива с приятелями. Почему-то, когда он был еще маленьким, ему казалось, что уж в этом-то возрасте его жизнь будет намного интереснее.