Текст книги "Секретные миссии (сборник)"

Автор книги: Э. Захариас

Соавторы: Орест Пинто,И. Колвин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 43 (всего у книги 49 страниц)

Васидзу пригласил нас остаться обедать, он заказал обед в ресторане, находившемся на первом этаже. Мы с благодарностью согласились.

– Что скажут наши жены, когда узнают, что мы не обедаем дома? – шутливо спросил я; это вызвало ироническую насмешку по адресу американских женщин, контролирующих своих мужей. Я должен признать, что воспитание японских женщин, приучившее жен ожидать своих мужей даже глубокой ночью, чтобы убрать их одежду, имеет свои преимущества.

Наш разговор продолжался. Мы обсуждали успехи Васидзу в гольфе. И когда подполковник Тэрамото предложил нам выпить еще, мы осведомились о его частых поездках в Нью-Йорк, где он посещал сомнительные представления. Майора Хирота спросили о его хорошо известных и широко разрекламированных победах над женщинами в Вашингтоне. Все добродушно подшучивали, и вечеринка проходила очень непринужденно. Полковник Васидзу являлся типичным японским офицером. Он был среднего роста, с мелкими чертами лица, носил очки и внешне сильно напоминал Гиммлера. Подполковник Тэрамото представлял собой человека совсем другого типа. Коротко стриженные волосы подчеркивали его круглое лицо среднего японца. Он был несколько робок для авиатора, однако у него был широкий подбородок, который часто встречается у хороших летчиков. Майор Хирота, помощник военного атташе, отличался грубой уверенностью и простотой – чертами, типичными для пехотинца. Он находился в США уже почти четыре года и являлся основным действующим лицом в аппарате военного атташе. Он был сильным, мускулистым человеком с крупными чертами лица, которые весьма напоминали гротескную карикатуру японца. Это впечатление, однако, смягчалось блеском его глаз, свидетельствующих о жизнерадостном характере майора. Его веселый нрав начинал проявляться после нескольких глотков виски, выражалось это в излишней говорливости и громком смехе, который, как он думал, был «типично американским»,

Я описываю этих людей довольно пространно, потому что в них я видел характерных представителей типичной японской военной миссии за границей. Вопреки широко распространенному мнению, отбор японских офицеров для выполнения деликатных функций военных и военно-морских атташе не всегда проводился с необходимой тщательностью. Временами я сильно удивлялся интеллектуальной пустоте и тупости некоторых офицеров, посланных с таким важным заданием. Те офицеры, которых мы встречали в дипломатических гостиных Вашингтона, являлись продуктом определенной системы. Токийская клика выбрала их, когда они еще были молодыми людьми, подающими большие надежды на то, что станут хорошими военными дипломатами. Они прошли тщательную подготовку для данного вида деятельности, пользовались определенными привилегиями и многими преимуществами, которых обычно были лишены их коллеги в армии и флоте. Но не все оправдывали оказываемое им доверие. С другой стороны, эта система политической клики существовала благодаря доминирующему влиянию определенной группы посредственных, но ненасытных, честолюбивых людей. Я близко знал многих из них и их слабые и сильные стороны. Мое знание этой группы, находившейся на самой вершине японской военной иерархии, убедило меня, что Япония была глуха к психологическому воздействию. Я ждал их ответа на этот вид наступления и чувствовал уверенность, что рано или поздно они не выдержат. В этом заключалась основа плана, побудившего меня принять участие в психологической войне, направленной против Японии.

Действительно, японцы в Вашингтоне представляли собой большое разнообразие в отношении как способностей, так и темперамента. Капитан 1 ранга Сакано, бывший военно-морской атташе, человек большой проницательности и личного обаяния, согласился с нашим предложением о соотношении корабельного состава флотов как 5 : 5 : 3 и не видел причины опасаться нас, но в какой-то степени он утратил проницательность после возвращения в Токио. Когда он был заместителем министра императорского флота, его неожиданно сняли с должности за ошибочные действия в конфликте между армией и военно-морским флотом. Его спросили, имеет ли военно-морской флот какие-либо возражения против назначения генерала Умэдзу премьер-министром Японии, несмотря на сильное противодействие со стороны армии, и он наивно ответил отрицательно. Это было явной ошибкой с его стороны. От него ожидали, что он присоединится к офицерам армии, выступавшим против Умэдзу. За эту ошибку он полетел с занимаемого поста и вынужден был навсегда уйти с политической арены. С другой стороны, адмирал Номура, известный в Японии своими проамериканскими взглядами, пользовался хорошей репутацией, потому что стоял выше других японцев по своим способностям и темпераменту (как и по своему росту). Всегда уверенный в себе, он обо всем имел собственное мнение. Он храбро отстаивал свои убеждения и являлся единственным японцем из тех, с кем я встречался, который мог подробно обсуждать любой вопрос в любое время, без замешательства и самодовольной улыбки, что было характерно для его посредственных коллег.

Три японца, наши собеседника, в тот ранний весенний день 1931 года представляли собой совершенно различных людей. В связи с этим мы ожидали во многом различную реакцию от каждого из них на свои внезапные вопросы. Мы распределили роли между собой. Я должен был заняться Васидзу, Машбир – вести наблюдение за Тэрамото, а Мориарти – за Хирота в момент, когда я предложу на обсуждение тот или иной вопрос. Важно было обратить внимание не столько на их ответы, сколько на их реакцию.

К концу обеда наш разговор с кажущейся случайностью медленно приблизился к обстановке в Китае. В Северном Китае и Маньчжурии, находившейся под властью военного диктатора Чжан Дзо-лина, царил хаос. Я открыто выражал свою симпатию Японии и показывал полное понимание тех трудностей, с которыми она сталкивалась в связи с событиями в Маньчжурии. Блаженная улыбка на лицах трех наших противников заверила меня в том, что приманка была искушающей. Наконец, когда мы почувствовали, что наступил удобный психологический момент, я повернулся к полковнику Васидзу и спросил его с самым серьезным видом:

– Полковник, как вы думаете, если вы вторгнетесь в Маньчжурию, сможет ли Япония существовать, если остальная часть Китая будет бойкотировать вас?

Этот вопрос был заранее тщательно подготовлен и прорепетирован, и я произнес его небрежно, без ударения на словах. Это был хитрый провокационный вопрос, который, как мы надеялись, поможет нам получить необходимые сведения. Мы не разочаровались, так как реакция, наших собеседников была слишком многозначительной. Лицо полковника внезапно стало ярко-красным, он поднес свою руку ко рту, делая вид, что откашливается. Подполковник Тэрамото, который медленно потягивал из стакана виски с содовой, захлебнулся и, явно смущенный, вынужден был оставить комнату. Майор Хирота истерически захохотал и, потеряв над собой контроль, опрокинулся на пол вместе со стулом. Машбир, Мориарти и я смотрели друг на друга, подмигивая.

Мы добились своего. Хотя мы так и не получили ответа на поставленный мною вопрос, их поведение говорило о многом.

Но как только воцарилось спокойствие и Тэрамото вернулся в комнату, мы задали им два других наводящих вопроса. На этот раз, как намечалось, с вопросом к полковнику обратился Машбир, не кончив говорить, он быстро перевел свой взгляд с одного японца на другого, как бы давая этим понять, что данный вопрос относился ко всей группе.

– Полковник, что, вы думаете, предпримет Лига Наций в случае подобных действий со стороны Японии?

Майор Хирота первым откликнулся на его вопрос. Он ответил быстро и в ироническом тоне:

– О, эта Лига. Все, что они могут делать, так это только говорить!

Мориарти поспешил вставить свой вопрос:

– Полковник, поставите ли вы Пу И в качестве марионетки в Маньчжурии подобно тому, как вы поступили в свое время с генералом Меркуловым в Сибири?

И на этот раз ответил Хирота, показав, что именно он являлся основной фигурой данной группы.

– Может случиться и так, – сказал он весьма торжественным тоном.

Перед самым нашим уходом разговор зашел о продолжительности пребывания Мориарти в Вашингтоне. Он сказал, что, видимо, отправится на место своей новой службы в ноябре. В то время, когда мы уже подошли к выходной двери, полковник Васидзу (чье строгое японское мышление работало эффективно, когда дело касалось скорости, а не рассудка) внезапно сказал:

– Майор Мориарти, перед вашим отъездом я хотел бы дать прощальный обед. Хорошо бы устроить его в сентябре, так как в октябре я буду слишком занят.

Все это происходило в марте 1931 года. По пути домой мы оформили все свои наблюдения в единое целое. Нам стало ясно, что в ближайшее время японская армия планировала начать вторжение в Маньчжурию. Мы раскрыли один из самых величайших секретов японской армии.

Прежде чем доложить сделанные выводы начальству, мы решили найти ответ на наш второй вопрос: вовлечен ли в этот заговор японский военно-морской флот? В связи с этим мы решили повторить в точности состоявшееся представление с военно-морским атташе и его помощником. Всех их мы знали по гольфу и другим развлечениям. Мы предвидели, что на встрече с военно-морским атташе капитаном 1 ранга Симомура с японской стороны будет присутствовать столько же офицеров, сколько и с нашей, ибо японцы всегда стремились к тому, чтобы при встречах иностранцам противостояло равное число японцев.

Когда я позвонил капитану 1 ранга Симомура и предложил сыграть в гольф, то с его стороны последовал такой же ответ и такое же радушное приглашение, какое я получил от Васидзу: «Как насчет того, чтобы выпить?» Я, как и в прошлый раз, сказал о якобы состоявшейся договоренности с Машбиром и Мориарти, после чего последовало приглашение взять их с собой. Все шло согласно плану с одной только разницей – на этот раз нас не пригласили к обеду.

Капитан 1 ранга Симомура занимал роскошные апартаменты в фешенебельном доме под названием «Олбан Тауэрс» на углу Массачусетс и Висконсин авеню. Эти апартаменты переходили от одного военно-морского атташе к другому и служили как жилой квартирой, так и служебным помещением. В те годы жены и семьи не сопровождали японцев в Соединенные Штаты главным образом потому, что в Японии они не привыкли к тому положению в обществе, которое должны были занять у нас.

На этот раз виски были другой марки, но в равной степени прекрасными. Разговор переходил от одной темы к другой. Наконец, после грубой шутки о наших симпатиях к японским трудностям в Китае мы поставили свой главный вопрос. Мы ждали! Мы не заметили ни малейшей реакции на вопрос, за исключением нескольких слов, медленно сказанных Симомура тихим голосом: «Об этом я ничего не знаю».

Опять Машбир, Мориарти и я переглянулись. Наши взгляды на этот раз имели другое значение.

Идя домой, мы не спорили. Нам стало ясно, что японская армия обращала свои взоры на север, в то время как их флот – на юг. У нас больше не было сомнений, на свои два вопроса мы получили недвусмысленные ответы. Когда на следующий день я составлял доклад начальнику военно-морской разведки и давал в нем оценку обстановки, я указал в ясных выражениях, что японская армия вот-вот двинется в Маньчжурию без поддержки японского военно-морского флота. Это было в марте 1931 года. В ночь с 18 на 19 сентября Япония приступила в Маньчжурии к активным действиям.

Но когда в тихий субботний вечер радио принесло эту весть, я уже не работал в военно-морской разведке. Вскоре после встречи с Васидзу, Симомура и их помощниками меня назначили на должность командира эскадренного миноносца «Дорси». Согласно установленному в то время в нашем флоте порядку офицеры, прослужившие определенный срок в штабах и учреждениях флота, направлялись на командные должности на корабли.

Глава 13
КАПИТАН 2 РАНГА ЁКОЯМА ПОСЕЩАЕТ НЬЮПОРТ

Если бы меня попросили назвать время, когда японский шпионаж в Соединенных Штатах начал приобретать значительный размах, я бы ответил: в период с 19 по 23 апреля 1933 года. Мы только что закончили военно-морскую игру «14» [135] 135
  Крупные маневры военно-морского флота США в 1933 году. – Прим. ред.


[Закрыть], но ее результаты не удовлетворяли нас полностью. По этому поводу было много разговоров; и хотя отдельные подробности игры хранились в секрете, все же некоторые данные через журналистов, присутствующих на игре, просочились в прессу.

Я не сомневался, что японцы придавали значение нашей военно-морской игре, так как каждый флот всегда внимательно следит за маневрами другого. Мы не могли точно установить их осведомленность на этот счет и насколько сильным было их желание узнать подробности игры. Но совершенно ясно, что из-за плохой работы нашей цензуры японская разведка могла получить довольно значительные сведения из статей, опубликованных в американской печати. Так оно и было на самом деле. Японцы в 1937 году получили много сведений, в которых они все еще нуждались для завершения своих планов нападения на Пирл-Харбор.

Обстановка на Дальнем Востоке оставалась напряженной, и японская пропаганда сделала Стимсона «козлом отпущения», найдя в нем главного виновника усиления напряженности в международных отношениях. Япония определенно готовилась к войне, и я по опыту разведчика хорошо знал, что любой агрессор начинает войну с усиления шпионской деятельности. С моим мнением были согласны и другие работники разведки. В это время мне сообщили о предстоящем визите японской учебной эскадры, возглавляемой вице-адмиралом Гэнго Хякутакэ, чей флаг развевался на старом крейсере «Якумо».

Внешне в этом визите не было ничего необычного.

Тучи, омрачавшие дипломатические отношения с Японией и заставившие нас с тревогой смотреть на действия японской армии, не нарушили добросердечности в наших отношениях с японским военно-морским флотом, который, как мы считали, не был посвящен в тайны империалистических планов страны.

Но, тем не менее, из-за сложившейся в то время обстановки адмирал Хякутакэ проявлял явную нервозность; натянутость чувствовалась не только в поведении адмирала, но и в действиях большинства офицеров эскадры.

Их приняли как нельзя лучше.

Командующий флотом адмирал Лейх снова назначил меня адъютантом японского адмирала,

Таким образом, я одним из первых американских офицеров вступил на борт «Якумо», когда крейсер пришвартовался к пирсу № 60 в Сан-Педро, точно напротив моего эскадренного миноносца. Я имел возможность видеть, как день ото дня исчезал скептицизм японцев, гостей везде встречали очень радушно, чего они совсем не ожидали.

Я был представлен адмиралу, он приветствовал меня на хорошем английском языке. Гэнго Хякутакэ с его ученой внешностью, веселым характером и чувством большого достоинства произвел на меня весьма приятное впечатление. Общительность адмирала, однако, не мешала ему сохранять сдержанность в частных беседах.

Это был стратег, хорошо знающий морскую науку и очень сведущий в вопросах морской политики, проводимой Америкой. Казалось, адмирал положительно расположен к Западу, обожал Запад и особенно его музыку.

Вскоре адмирал Хякутакэ ушел в отставку и получил пост ректора Токийского государственного университета – первый морской офицер, которому была оказана столь высокая честь.

Я, выполняя свои обязанности адъютанта, тщательно соблюдал правила морского этикета и в то же время вел пристальное наблюдение за всем, что происходило вокруг.

Увеселительные мероприятия проводились интересно, хотя и строго выдержанно. На завтраке, данном Луисом Майером в известной Голливудской студии кинокомпании MGM, я сидел рядом с очаровательной Джин Паркер, в то время восемнадцатилетней восходящей звездой. Юная актриса с любопытством слушала, как я по почерку определял ее характер, и очень оживилась, когда я заметил, что ей пришлось бы испытать все превратности жизни, предназначенные судьбой, если бы этому не помешала многообещающая карьера. Напротив меня сидел напыщенный Джин Харлоу, а еще дальше – Ирен Данн с сияющими весельем глазами.

Завтрак протекал в чудесной атмосфере.

Это не помешало мне добавить кое-что к моим наблюдениям над характером японцев и к тому, как они организуют приемы. Пассажиры и водители машин, составляющие кавалькаду, мчавшуюся в Голливуд, были видными людьми в Лос-Анжелесе. Я сидел на переднем сиденье одной из машин. За нами двигалась машина, которую вел член японского консульства. Мы запаздывали и всю надежду возлагали на скорость. В Токио я не раз наблюдал езду японских водителей, прирожденных лихачей, которые проделывали различные трюки на полном ходу. Однажды я сильно, как никогда в жизни, испугался. Это случилось во время моей поездки в Иокогаму, когда наша машина врезалась в длинную повозку, запряженную волами, на которой стояли бочки для нечистот, и опрокинула ее.

И вот сейчас, по дороге в Лос-Анжелес, я, рассказывая моему водителю о беззаботности японских шоферов, подчеркнуто заметил, что нельзя резко останавливать машину и что предварительно надо подать сигнал рукой водителю сзади идущей машины. Он внимательно слушал меня и со всем соглашался. Мы приблизились к перекрестку. Вдруг неожиданно вспыхнул красный свет светофора, и водитель резко затормозил. Я закрыл глаза, съежился и начал считать секунды, необходимые задней машине, чтобы покрыть отделявшую нас дистанцию. В следующую секунду последовал удар. Идущая за нами машина врезалась в нашу. Я посмотрел на моего удивленного водителя и сказал: «Ну, что я говорил?» Он прищурил глаза и пробормотал что-то. Повреждение оказалось несерьезным, и мы снова тронулись в путь. На этот раз по моему совету водитель следующей за нами машины увеличил дистанцию между машинами в два раза.

И все же за кажущейся сердечностью в наших взаимоотношениях с японцами скрывались первые признаки будущей японской агрессии. Некоторое время мы подозревали, что в Японии ведутся приготовления для засылки тайных агентов в Соединенные Штаты; и мне очень хотелось установить, собираются ли японцы использовать визит учебного отряда для высадки на наш берег своих шпионов. На посещение нашего побережья от японцев, особенно находящихся на борту военных кораблей, не требовалось никаких документов, удостоверяющих их личность, поэтому никто не мог точно определить, все ли японские моряки, сошедшие на берег, возвращались на свои корабли. Офицеру, оставившему корабль, было нетрудно приобрести гражданское платье и затеряться в японской колонии на Западном побережье.

Я сосредоточил свое внимание на японских офицерах, стараясь установить их общее количество, а также количество убывающих на берег и возвращающихся на корабль. Но одному мне было очень трудно справиться с этой задачей.

Несколько лет спустя, когда я изучал шпионскую деятельность японцев на Западном побережье, я убедился в обоснованности моих подозрений, так как мы точно знали, что некоторые из японцев, прибывшие тогда с учебным отрядом, предпочли остаться в Калифорнии с ее мягким климатом, чем отправиться в длинный путь к себе на родину. В то время мы довольно гостеприимно относились к рабочим неамериканского происхождения. Это продолжалось до тех пор, пока проверкой не установили, что число иностранцев, нелегально прибывающих в Соединенные Штаты, достигает громадной цифры.

Вскоре после отъезда адмирала Хякутакэ я был отозван с «Дорси» и направлен для усовершенствования своих знаний на последний курс факультета стратегии при военно-морском колледже в городе Ньюпорт.

Я с нетерпением ожидал того времени, когда буду учиться в Ньюпорте, я восхищался этим прекрасным колледжем, самым лучшим и самым крупным военно-морским заведением. Адмиралу Симсу, президенту колледжа, удалось провести в нем многие из тех реформ, распространению которых на весь военно-морской флот мешали его противники. Оказывая влияние на колледж своими высокими интеллектуальными качествами, этот видный морской специалист поднял уровень образования в колледже на небывалую высоту. Он сделал американский флот современным благодаря своим смелым реформам в артиллерии, проведенным несмотря на сильнейшее сопротивление противников реформ; его поддержала небольшая организация АСИА – организация по борьбе с невежественной самонадеянностью – и очень активно – президент Теодор Рузвельт.

Я ожидал, что занятия будут для меня приятной передышкой в моей разведывательной деятельности.

Я быстро включился в жизнь колледжа. Мне поручили читать лекции о Японии, и я, учитывая аналитические качества критической аудитории, потратил около трех месяцев на подготовку. Это была дополнительная нагрузка к основной работе на курсе, занимавшей много времени, и порой я чувствовал, что сильно перегружен.

26 сентября 1933 года, то есть через три месяца после того, как я рапортовал о прибытии в колледж, мне пришлось неожиданно вернуться к своей основной работе, касающейся японо-американских отношений. Это было вызвано приездом капитана 2 ранга японского императорского флота Итиро Ёкояма, помощника морского атташе при посольстве в Вашингтоне. Он проехал несколько сот миль от Вашингтона до Ньюпорта для дружеской беседы со мной.

Я не сожалел, что приезд Ёкояма прервал мою жизнь в колледже. Дальнейшие события показали положительную роль наших бесед, так как в последующем, на протяжении всего периода японо-американской войны, он оставался ее противником. Я никогда не упускал возможности снабдить высокопоставленных японцев конкретными фактами, которые они могли бы увезти с собой, в надежде, что это сыграет положительную роль. Японцы, интересы которых не были затронуты и которые провели в нашей стране довольно продолжительное время, начинали понимать потенциальную силу США и, как правило, приходили к заключению, что в случае войны с Соединенными Штатами Япония проиграет. Обычно они старались распространить эти идеи у себя на родине, надеясь урегулировать спорные вопросы между нашими странами мирным путем. Делали они это не из-за любви к Соединенным Штатам, а потому, что находили настоящий способ самым разумным. Позднее некоторые из них понесли жестокое наказание за попытки использовать свое влияние в этом направлении.

Между капитаном 2 ранга Ёкояма и мной установились хорошие отношения. Он объяснил свой приезд желанием совершить длительную прогулку накануне своего возвращения на родину. Я сомневался, что это действительно было так.

В его честь я устроил вечер с коктейлем. Ёкояма оказался любезным и приятным гостем. Я подготавливал почву для откровенного разговора и пригласил его на автомобильную прогулку. Он охотно принял мое предложение. Когда на другой день наша машина двигалась по пустынному берегу океана, Ёкояма повернулся ко мне и спросил: «Что, на ваш взгляд, необходимо сделать для установления между Японией и Америкой дружественных отношений?»

Я завернул к маленькой площадке на берегу и остановил машину. И вот здесь, на открытом воздухе, состоялся разговор, который сыграл значительную роль двенадцать лет спустя.

Этот самый Ёкояма, уже в чине контр-адмирала, выступал в 1945 году в Маниле накануне капитуляции Японии в качестве представителя японского военно-морского министра. Тогда он был старшим морским офицером, присутствовавшим на предварительном обсуждении формальностей капитуляции.

И вот сейчас, в Ньюпорте, в. 1933 году, я почувствовал, что возникла большая необходимость для прямых переговоров между нашими странами, японцы должны правильно понять Америку, и об этом я сказал Ёкояма.

– Соединенные Штаты, – говорил я, – не строят никаких планов против стран Дальнего Востока. Наш народ предпочитает прямоту и искренность. Он всегда стремился помочь народу, который нуждается в помощи; и он не имеет никаких враждебных умыслов против Японии. Можно ли сказать то же самое о японском народе, Ёкояма-сан?

– Хорошо, – ответил он с явным замешательством, – что, по-вашему, Япония должна сделать?

– Для начала Япония должна немедленно прекратить антиамериканскую пропаганду. Этот вопрос тревожит меня больше всех остальных. Некоторые из ваших так называемых молодых патриотов способны наделать глупостей наподобие дела с Инукаи [136] 136
  Автор имеет в виду военно-фашистские террористические выступления в мае 1932 г., когда группа молодых офицеров армии и флота, недовольная «слишком либеральной» политикой правительства, убила премьер-министра Инукаи и совершила ряд покушений на других руководящих деятелей японского правительства, а также совершила налеты на демократические организации Японии. – Прим. ред.


[Закрыть], которые могли бы привести к ссоре между Соединенными Штатами и Японией. Вы, конечно, знаете, Ёкояма-сан, что между нашими странами в действительности не существует никакого конфликта. Вы также знаете, что война между нами привела бы Японию к разгрому. Мне доставляет большое удовольствие читать в вашей самой шовинистической газете «Кокумин симбун», что война между Японией и Соединенными Штатами была бы глупостью. Насколько мне не изменяет память, газета так пишет по этому поводу: «Война явилась бы разрушительной для обоих народов, и в особенности для японского. Мы должны внимательно следить за теми странами, которым война между нашими державами на руку».

– Да, – перебил меня Ёкояма, – я помню эту статью.

– А теперь, – продолжал я, – если японцы действительно так настроены, почему же вы поддерживаете в газетах эту антиамериканскую пропаганду. Вы так же, как и я, хорошо знаете, что правительство контролирует прессу и может прекратить пропаганду в любое время.

– Все это так, – ответил он со вздохом, – сейчас наш флот старается накинуть узду на армию. Ведь именно армия способствует антиамериканской пропаганде в прессе.

– Кроме того, Японии стоило бы отбросить идею – добиться лучшего соотношения крупных боевых кораблей. Американский народ уверен, что существующее соотношение явилось результатом длительного изучения вопроса обороны нашей страны и что мы пошли на большие жертвы ради ограничения некоторых видов вооружения. Какие возражения может иметь Япония против существующего соотношения?

Последовало минутное молчание; Ёкояма посмотрел на море, словно пытаясь найти поддержку у кружившихся невдалеке чаек, затем он повернулся ко мне и сказал:

– В настоящее время Япония боится Америки!

– Япония боится Америки? – повторил я его слова с неподдельным удивлением. – А теперь давайте посмотрим, каковы же причины ваших страхов, и проанализируем каждую из них в отдельности. Итак, первая причина?

– Япония видит, что Соединенные Штаты требуют для себя лучшего соотношения в кораблях, и усматривает в этом стремление Соединенных Штатов напасть на Японию.

Я пытался объяснить ему причины, на основании которых Соединенные Штаты решили установить существующие соотношения.

– Вы помните, – спросил я, – во время мировой войны был период, когда казалось, что Соединенные Штаты могли выступить с войной против Англии? Это произошло потому, что Соединенные Штаты никогда не допускали и не допустят ограничения в плавании их торгового флота, их свободы мореплавания. То время многому нас научило, и вы должны помнить, что почти все войны, в которых мы участвовали, велись из-за этого. Именно во время мировой войны мы выступили против ограничения нашей оборонной мощи до такого уровня, при котором любое другое государство могло лишить нас свободы мореплавания. И вот теперь, когда мы затратили столько усилий во имя этой идеи, неужели вы думаете, что мы подпишем договор, который вернул бы нас к тому моменту, с которого мы начинали?

– Нет, – ответил Ёкояма, – но почему Соединенные Штаты должны иметь коэффициент пять, в то время как Япония ограничивается коэффициентом три?

Это был трудный вопрос, и я сразу понял, что он возник как следствие японской пропаганды. Я пытался не только просветить Ёкояма, но и дать ответ японской пропаганде в надежде, что Ёкояма донесет мои слова до соответствующих кругов в Японии. Таким образом, мой ответ, рассчитанный для этой цели, должен был быть обстоятельным и приемлемым для японского образа мыслей.

– Давайте посмотрим, – сказал я, – что должны защищать Япония и Соединенные Штаты? Со времени заключения последнего договора торговый оборот Соединенных Штатов на Дальнем Востоке, включая Австралию, достиг двух миллиардов долларов. С тех пор торговля в этой части света снизилась значительно меньше, чем на других рынках. Япония имела и все еще имеет слишком низкий объем торговли по сравнению с Соединенными Штатами. Как морской стратег, вы, несомненно, понимаете, что наши военно-морские силы не смогут обеспечить защиту линий коммуникаций, находящихся за семь тысяч миль от берегов своей страны, если только мы не будем иметь более мощный флот, чем страна, угрожающая нашей торговле, как бы мала эта угроза ни была. Соединенные Штаты имеют на Дальнем Востоке два миллиарда долларов, которые они должны защищать, в то время как Японии нечего защищать на этой стороне Тихого океана. Разве не является благоразумным требовать такого соотношения, которое необходимо для нашей обороны?

Я не убедил Ёкояма.

– Но почему вы не требуете для себя большего коэффициента, чем у Англии? – спросил он. – Почему вы непременно хотите иметь больший коэффициент, чем Япония?

– Потому, что Англии нечего терять на этой стороне Атлантического океана, как Соединенным Штатам – на той стороне. Действительно, английский флот очень мал по сравнению с морскими путями, которые он должен охранять. Теперь вы согласитесь со мной, что состав каждого военного флота должен исчисляться в сравнительных цифрах, я имею в виду – в зависимости от протяженности линий коммуникаций, которые он охраняет.

– Ну, хорошо, – сказал Ёкояма, – а будут ли Соединенные Штаты удовлетворены существующими соотношениями по остальным категориям?

– Я думаю, да, – ответил я и затем спросил после некоторой паузы, – а вторая причина вашего страха?

– Вы-внезапно начали осуществлять большую программу строительства флота. Почему?

– Трудно поверить, чтобы какая-нибудь страна, ваша или наша, например, не воспользовалась для строительства тем моральным правом, которое она получила по договору, тем более, если такое строительство необходимо стране. Разве это не так?

– Так.

– В Японии и Англии строительство кораблей началось сразу после заключения договора, – продолжал я, – в то время как Соединенные Штаты практически ничего не построили, возможно, по той причине, что они желали показать пример другим странам. Внезапно мы обнаружили, что наша страна находится в состоянии депрессии и расширение судостроения может значительно облегчить положение ряда отраслей промышленности. Таким образом, мы решили построить корабли некоторых типов, на что мы имели право согласно договору. И теперь наше строительство вызывает вой в Англии и Японии, несмотря на то что обе эти страны занимались строительством кораблей в то время, когда наши верфи бездействовали. Можно ли найти какое-нибудь оправдание их недовольству? При существующем положении даже к 1935 году у Соединенных Штатов не будет хватать ста одного корабля до положенной нормы, в то время как у Англии – шестидесяти четырех, а у Японии всего только восьми кораблей. Разве это не так?