Текст книги "Секретные миссии (сборник)"

Автор книги: Э. Захариас

Соавторы: Орест Пинто,И. Колвин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 49 страниц)

– Почему вы так думаете, графиня? – спросил я.

– Мне не хотелось бы говорить об этом. Он такой смелый человек и столько сделал для Бельгии... Но однажды в городе на одной девушке я увидела мой бриллиантовый кулон. Вы, конечно, понимаете, что это была за девушка? Кулон принадлежал моей матери, и мне было неприятно, что его носила такая женщина. Я думала, что, может быть, люди из Движения сопротивления продали кулон для своих нужд, поэтому спросила ее, не продаст ли она мне его. Но она ответила, что кулон подарил ей Кинг Конг и что он грозился задушить ее, если она продаст его.

– Вы знаете ее фамилию?

Графиня вздохнула.

– К сожалению, их было две: Мия Зейст и... подождите... да, вспомнила, Маргарита Дельден. Обе они пользуются дурной славой.

К счастью, графиня не смотрела на меня, когда говорила, иначе она заметила бы мой странный взгляд. В моей картотеке Мия Зейст и Маргарита Дельден значились как платные и очень ценные агенты немецкой разведки.

Кончив этот разговор, я на бешеной скорости помчался в Брюссель и оттуда позвонил в Антверпен, в штаб разведки. Через несколько минут к телефону подошел Вильгельм. Я спросил его, знает ли он адреса Мии Зейст и Маргариты Дельден? Он знал адреса этих девушек и через минуту дал мне их. Я взял с собой двух человек из голландской разведки в Брюсселе, и мы отправились по первому адресу.

Но мы опоздали... Квартира была пуста. Мия Зейст, как мы узнали позже, бежала в Вену.

Мы помчались к Маргарите Дельден. Дверь была заперта. Мы не захватили с собой ордер на обыск, но нам некогда было соблюдать тонкости этикета. Мы взломали дверь и ворвались в комнату. Маргарита Дельден лежала на кровати. Она, видимо, была красивой женщиной, но яд сделал свое дело. Лицо Маргариты было покрыто пятнами, мертвенно бледные губы были сложены в грустную улыбку. В тот же вечер она умерла в госпитале, не проронив ни единого слова.

Итак, мы потеряли двух важных свидетелей. Одна вовремя сбежала. Другая покончила жизнь самоубийством, причем она до конца была верна Линдемансу. Мы нашли бриллиантовый кулон графини, но это было для нас плохим утешением.

Весь следующий день и всю ночь я провел в Брюсселе, ходя по узким грязным переулкам, жалким кафе и прокуренным барам, чтобы собрать побольше сведений о Кинг Конге.

«Дело Линдеманса», как я теперь про себя называл его, стало проясняться. Несколько лиц, не знавших друг друга, сообщили мне, что Линдеманс был в большом долгу, когда его младший брат попал в абвер [104] 104
  Военная разведка и контрразведка фашистской Германии. – Прим. ред.


[Закрыть]. Несмотря на его известность, торговцы и граждане, которым он был должен значительные суммы, требовали, чтобы он немедленно вернул деньги, и даже угрожали ему. Я также узнал, что танцовщица кабаре, Вероника, была давнишней любовницей Кинг Конга. Нацисты наверняка знали об этом, и все же они освободили ее и младшего брата Линдеманса, не причинив им никакого вреда. Такое милосердие было не в духе нацистов.

Как мне стало известно, после освобождения Вероники и брата Линдеманс внезапно разбогател. Он расплатился с долгами, пустился в разгульную жизнь и стал швырять деньгами направо и налево. Во время боев партизан с нацистами он стал вести себя еще безрассуднее. Налеты партизан становились все более дерзкими, и вовремя каждого из них партизаны неизменно несли большие потери. Прославленный командир еле спасался. Он грозился отомстить иудам, которые предавали участников налета, но, как ни странно, предателей так и не обнаружили. Вся трагедия была в том, что Кинг Конг никогда не испытывал недостатка в добровольцах, готовых идти вместе с ним на выполнение любого задания. Считалось даже почетным рисковать жизнью, находясь рядом с грозным Кинг Конгом.

Мне казалось странным, что Кинг Конг никогда не навлекал на себя подозрений со стороны товарищей по оружию. Все оставшиеся в живых, с кем мне пришлось разговаривать, хвалили его за смелость и изобретательность. Но ведь рано или поздно кто-нибудь должен был заметить, что Кинг Конгу всегда удавалось спастись? Очевидно, слава этого человека была надежным щитом для прикрытия его предательской деятельности. Маленьким, неизвестным людям Кинг Конг с его храбростью и расточительностью казался истинным героем, сверхчеловеком, бессмертным существом. Они преклонялись перед ним и ради его улыбки шли на смерть. Сам он был ранен в легкое и однажды попал в руки гестаповцев.

Этот факт заставил меня задуматься. Может быть, Кинг Конг, несмотря на все улики, был честным человеком? Вряд ли толстый герр Штраух из немецкой разведки в Голландии стал бы рисковать жизнью такого ценного агента ради того, чтобы он приобрел еще большую популярность.

Я курил сигарету за сигаретой несколько часов и все время думал о Кинг Конге. Один-единственный факт сбивал меня с толку. Он фактически отрицал его виновность. Все же остальные говорили, что Линдеманс – предатель. И вдруг я нашел объяснение этому факту. Мысленно исследуя все звенья в цепи улик, я дошел до места, где графиня рассказывала о Мии Зейст и Маргарите Дельден. Чтобы узнать их адреса, мне пришлось звонить в Антверпен, хотя сам я находился в Брюсселе – городе, где жили эти девушки. Их адресов не знала ни местная полиция, ни штаб голландской контрразведки. Только разведка союзников смогла дать мне их адреса. Все мы были на одной стороне, воевали за общее дело, но разведывательными сведениями не делились. Это объяснялось завистью, соперничеством и желанием удержать наиболее ценные сведения в своем штабе, что, конечно, отрицательно сказывалось на работе в целом.

Но люди везде одинаковы, и можно предположить, что такое же соперничество существовало и между тремя различными органами немецкой разведки – гестапо (государственная тайная полиция), абвером (военная разведка и контрразведка) и СД (зихерхейтсдинст – служба безопасности). Я подозревал, что Линдеманс состоял на службе в абвере, ведь обе его приятельницы были агентами именно этой службы, но гестапо и СД могли не знать об этом. Кинг Конг был ранен совершенно случайно. И лишь через некоторое время после этого гестаповцы узнали, что выдающийся руководитель Движения сопротивления работал на них.

И благодаря такой счастливой случайности этот человек еще увереннее шел по проторенной дорожке, предавая товарищей, и никто не знал, сколько английских и бельгийских агентов выдал он нацистам.

Косвенных улик против Линдеманса было более чем достаточно, и я, пожалуй, имел все основания устроить ему перекрестный допрос. Я послал письмо в штаб голландской разведки, который располагался в замке Виттук, куда Линдеманс обещал пожаловаться на мое бесцеремонное поведение. Но он, конечно, не выполнил своей угрозы. В письме я упомянул, что хотел бы встретиться с Линдемансом. Но среди друзей этого прославленного руководителя Движения сопротивления было много высокопоставленных лиц, поэтому я скрыл, какую цель преследовал, желая встретиться с ним. Я просил его в одиннадцать часов следующего утра приехать в Брюссель в отель «Палас», где размещались офицеры штаба верховного главнокомандующего, в том числе и я. В это чудесное теплое утро воздух был напоен свежестью и ароматом, и под теплыми лучами солнца, казалось, может царить только мир и спокойствие. Но война была всего в нескольких километрах, и везде, даже в гостиных этого роскошного отеля, она оставила свои следы. В отеле теперь жили военные. Походные складные столы и грубые деревянные стулья заменили красивые и удобные кресла, сидя в которых высокопоставленные лица высшего общества Брюсселя когда-то сплетничали за чашкой кофе.

Часы мягко пробили одиннадцать часов, но Линдеманса еще не было. Я, однако, не волновался. Очевидно, он считал ниже своего достоинства прийти точно в назначенное время.

Я обдумывал вопросы, которые собирался задать Линдемансу. Непроизвольно моя правая рука потянулась к рукоятке вальтера, который находился в отстегнутой кобуре. Курок взведен. Легкое нажатие – и раздастся выстрел. Линдеманс, конечно, еще не знал, что для него эта встреча – вопрос жизни или смерти. По сравнению с этим гигантом я казался карликом и в невооруженной борьбе не продержался бы и минуты, если бы Линдеманс схватил меня своими волосатыми ручищами. Но не случайно нью-йоркский писака Дамон Раньон назвал автоматический пистолет испытанным «уравнителем силы». Вальтер уравнивал наши силы. К тому же природные способности и долгие часы тренировки сделали меня блестящим стрелком. И если Кинг Конг станет слишком бурно возражать мне, я вряд ли промахнусь, стреляя в такую огромную цель.

Минуты шли, но Кинг Конга все еще не было. Я ждал, что прославленный герой опоздает минут на десять – пятнадцать, даже на полчаса, если уж он так хотел отомстить мне за унижение, которое он вынес в Антверпене. Но пробило двенадцать, а Линдеманса все еще не было. В голову стали лезть всякие мысли. Может быть, я недооценил его самолюбие. А вдруг Линдеманс, пользуясь своим положением и дружбой с людьми, имеющими политический вес, решил умышленно не подчиниться мне?

Так я ждал почти два часа. Вдруг в вестибюль отеля, весело болтая, вошли два молоденьких голландских капитана. Они были одеты с иголочки, а их яркие нарукавные повязки говорили о том, что они из голландского генерального штаба. Они подошли ко мне и отдали честь.

– Сэр, вы ждете Линдеманса? – спросил меня один из них.

– Да, вот уже почти два часа.

– Мы очень сожалеем, сэр, что вы зря теряете время... Дело в том, что Линдеманс не мог явиться к вам. Он получил боевое задание.

– Боевое задание? Чье же? – Я старался скрыть волнение.

Лощеные молодые люди вытянулись, а в голос говорившего вкрался тон благоговения.

– Линдеманс отправился на выполнение задания сегодня утром.

У меня перехватило дыхание, я не мог говорить. Я надеялся, что наша встреча положит конец предательской деятельности Линдеманса, даже если мне сразу не удастся доказать его виновность. Но на этот раз он ускользнул от меня, и вполне вероятно, что в этот самый момент Линдеманс вел смелых людей Движения сопротивления в хитро устроенную ловушку.

– Он ушел с партизанами? – спросил я.

Оба капитана сначала замялись, а затем приняли важный вид, какой бывает почти у всех людей, когда они знают большой секрет, о котором их собеседник не имеет ни малейшего представления.

– Нет, сэр. Он был направлен в распоряжение канадцев для выполнения специального разведывательного задания, но мы не имеем права рассказывать, сэр, что это за задание.

(Позже я узнал, что случилось. Канадцам действительно понадобился человек, на которого можно было положиться и который мог бы тайно проникнуть в Эйндховен, все еще находившийся в руках немцев, и установить связь с руководителем Движения сопротивления данного района. В его задачу входило информировать этого руководителя о том, что крупные воздушнодесантные силы высаживаются к северу от Эйндховена в следующее воскресенье, семнадцатого сентября, утром, и руководство Движением сопротивления должно было подготовиться к этому, чтобы оказать помощь парашютистам и воспользоваться паникой, которая неизбежно поднимется среди немцев в самом начале выброски десанта. Канадцы обратились в голландский генеральный штаб, где сразу же вспомнили о Линдемансе, как о человеке, который как нельзя лучше подходил для выполнения такого задания, но в штабе не знали, что Линдеманс был предателем и что я уже занимался им. Я до сих пор не могу понять, как могло случиться, что они не подозревали его в измене. Ведь многочисленные факты – безрассудная расточительность Кинг Конга и то, что он неизменно оставался жив при налетах, хотя все его товарищи погибали, – о которых знали в штабе, говорили сами за себя, и мне понадобилось всего несколько дней, чтобы собрать их воедино. Послать Линдеманса с таким заданием было все равно, что объявить по Би-би-си в сводке новостей о предстоящей воздушнодесантной операции.)

Но тогда я ничего не знал об этой операции, и только надеялся, что задание, данное Линдемансу, не обойдется нам слишком дорого. Все, что я мог сделать при тех обстоятельствах, так это написать официальный рапорт и послать его в штаб верховного главнокомандующего.

V

Что произошло тремя днями позже, хорошо известно всему миру, поэтому я расскажу об этом лишь в нескольких словах. Ранним утром семнадцатого сентября был выброшен самый крупный в истории воздушный десант. Десять тысяч парашютистов 1-й английской воздушнодесантной дивизии выбросились у Арнема, а двадцать тысяч американских парашютистов и три тысячи польских – у Граве и Неймегена. Их задача состояла в том, чтобы захватить и удерживать плацдармы на Маасском канале, на реках Ваал и Реп, в то время как бронетанковые соединения главных сил ринутся вперед, чтобы соединиться с воздушным десантом и форсировать водные рубежи с ходу. Это был смелый план. Все зависело от того, насколько внезапной окажется для немцев выброска парашютистов за линией их фронта. Подсчитано, что если бы немцы были застигнуты врасплох, им потребовалось бы несколько дней, прежде чем они смогли бы перегруппировать свои силы, чтобы предпринять какие-либо серьезные действия против воздушнодесантных войск, захвативших намеченные плацдармы. За это время главные силы продвинулись бы на значительное расстояние, и если бы парашютисты, которым с воздуха сбросили бы продовольствие и боеприпасы, продержались, была бы достигнута блестящая победа.

Вначале все, казалось, шло согласно намеченному плану. Воздушная разведка, проведенная утром шестнадцатого сентября, показала, что в районе Арнема немцы вели себя как обычно. Но с наступлением темноты немецкие танковые части заняли отведенные им позиции вокруг основного района выброски, замаскировав танки за канавами, рвами и изгородями. На заре парашютисты выбросились с самолетов, но они не заметили каких-либо признаков замешательства и паники у противника. Было ясно, что все обернулось не так, как планировалось. Но в то время несведущие думали, что немцы по счастливой случайности сосредоточили свои танки и пехоту как раз в том месте, где должен был выброситься воздушный десант.

Затем последовали девять дней ожесточенных боев с противником, который окружил доблестных парашютистов плотным кольцом. Продовольствие и боеприпасы были у них на исходе, когда район обороны уменьшился настолько, что сбрасываемые с воздуха предметы снабжения чаще падали в расположение немцев, чем к парашютистам. Две тысячи четыреста «красных дьяволов Арнема» с кровопролитными боями пробились через кольцо окружения, оставив позади себя семь тысяч убитых и раненых. Смелая операция провалилась. Это было единственное крупное поражение Монтгомери в этой войне. В результате война затянулась еще на шесть месяцев, принося новые жертвы и новые разрушения. В эту «черную зиму» в связи с разрушением дамб и затоплением посевов почти двести тысяч голландских женщин и мужчин погибли от наводнения или умерли от голода. Но никто, кроме меня, не знал действительной причины, приведшей операцию к провалу. Говорили разное, что поражение «на войне обычная вещь», что «немцам повезло, а нам нет» и тому подобное. Мне же было ясно одно: Линдеманс предатель.

VI

У меня была масса других дел, но я не отложил в сторону дело Линдеманса. Рапорт, который я написал в штаб верховного главнокомандующего, без сомнения, подшили к делу. Этот вопрос был одним из многих, которые должен был решить разведывательный отдел штаба. Многие старшие офицеры, которые должны были строить свои доклады на материалах рапортов, могли тем не менее признать мои подозрения фантастическими и сумасбродными. Обвинить прославленного руководителя Движения сопротивления одной из союзных нам стран в предательстве – это факт не только абсурдный, но и рискованный. Такое обвинение могло легко привести к серьезным политическим и дипломатическим осложнениям. Вряд ли найдется человек, который захочет впутывать себя в политику или дипломатию в разгар величайшей войны, которую когда-либо вело человечество. Наоборот, он всеми силами постарается избавиться от такого опасного дела. Поэтому вопрос о Линдемансе оставался нерешенным. И всякий раз, когда я встречал своего коллегу из английской контрразведки, приданной штабу верховного главнокомандующего, этого умнейшего человека, который впоследствии занимал ряд исключительно важных должностей, работая по политической линии, я забрасывал его вопросами о Линдемансе. Он всегда был любезен со мной, но я замечал, что мои умозаключения не производили на него должного впечатления. И если такой умный человек, с большим опытом работы в контрразведке не верил в мои доказательства, то уж тем более было маловероятно, что «кабинетные» офицеры штаба верховного главнокомандующего, занимающиеся вопросами, которые требовали немедленного разрешения, станут прислушиваться к моим предположениям.

Прошло шесть недель, но Линдеманс, несмотря на все мои усилия, арестован не был. По-прежнему не было прямых улик, свидетельствующих о виновности Линдеманса. Но однажды вечером я нашел такую улику... Наступление союзников продолжалось. Со времени трагического провала воздушнодесантной операции у Арнема наши армии вели упорные бои за каждую пядь земли. Я был в Эйндховене, который теперь находился в наших руках. Как известно, к этому времени у меня забрали и моих помощников и легковую машину. Я работал один и выполнял обязанности следователя, судьи и тюремщика.

...Допрос, который продолжался вот уже три часа, близился к концу. Передо мной сидел молодой голландец – Корнелис Верлуп. Мне стоило больших трудов заставить его признаться, что он шпион. Верлуп был. сильно напуган. Я встал и, потягиваясь, стал стряхивать с брюк пепел от сигареты. Верлуп внимательно следил за мной.

– Меня расстреляют? – прошептал он. От волнения у него пересохло в горле, и ему трудно было говорить.

Я пожал плечами, ничего не сказав в ответ. Верлупа, конечно, должны были расстрелять. Ведь он шпион.

– У меня молодая жена в Амстердаме, хорошая голландская девушка. Клянусь, она ни в чем не виновата.

– Но мы и не собираемся расстреливать твою жену. Мы не похожи на твоих немецких хозяев.

Верлуп быстро переключил разговор на другую тему.

– Я сообщу вам ценные сведения, сэр, – в обмен на мою жизнь.

– Дурак ты, – сказал я. – До того как тебя расстреляют, мы выжмем из тебя все, что ты знаешь. Это не так уж трудно.

На бледном лице Верлупа появилась лукавая улыбка.

– Все это так, но вы даже не подозреваете, что́ я знаю.

– Что же ты знаешь, мой юный философ? Мне кажется, что зря ты тянешь время, – с презрением сказал я.

Верлуп резко наклонился вперед и, сжимая кулаки, словно силясь вспомнить что-то, назвал имена всех моих коллег и описал их. Далеко не все офицеры нашего штаба знали личные качества офицеров, фамилии которых выпалил Верлуп.

– Кроме того, ваш резидент в Брюсселе Лювен, человек по фамилии Дампрени в Амстердаме и...

Сидя передо мной, он бойко перечислял фамилии агентов нашей контрразведывательной сети в Бельгии и Голландии.

Я забеспокоился о судьбе агентов, все еще находившихся по ту сторону линии фронта. Если этот предатель знал так много, то его хозяева наверняка знали еще больше. Стараясь скрыть волнение, безразличным тоном, каким только мог, я спросил его:

– Кто тебе сказал все это?

Верлуп насторожился. Надежда засветилась в его глазах.

– Полковник Кизеветтер из абвера... в штабе абвера в Дрибергене. Но кто сказал полковнику Кизеветтеру – это мой секрет. Давайте заключим сделку, сэр!

Я смертельно устал и чувствовал тошноту. Трудно было поверить, что человек мог так низко пасть. Я видел, как многие мужчины и женщины боролись за жизнь, словно загнанные в угол крысы. Ради спасения своей шкуры они готовы были продать родину, друзей, но мне подобные сделки с совестью были отвратительны. Не имея помощников и машины, я должен был лично препроводить Верлупа в военную тюрьму, которая находилась в противоположном конце города. Ночь была темная, хоть глаз выколи, и я боялся, как бы Верлуп не сбежал. Поэтому, вынув пистолет и устремив на него испытующий взгляд, я сказал:

– Пойдем, Верлуп. Я сыт по горло твоей болтовней. Мне ясно, что ты предатель, и торговлей со мной ты ничего не добьешься. На подобные сделки обычно идут нацисты – твои друзья. Я же никогда... Ну, так кто же рассказал обо всем этом полковнику Кизеветтеру?

Искра надежды погасла в его глазах.

– В обмен на мою жизнь, сэр...

Он сделал жест отчаяния.

Я резко толкнул его в спину пистолетом.

– Пойдем, – почти закричал я, решив, что за ночь он, наверно, одумается.

Но Верлуп, этот хитрый шпион, по-своему истолковал мой жест. Он решил, что я хочу его застрелить.

– Подождите, – задыхаясь произнес он, – я все расскажу. Не стреляйте. Это был Линдеманс – Кинг Конг. Он рассказал обо всем этом полковнику Кизеветтеру.

VII

Так неожиданно нашел я последнее звено в цепи )улик против Линдеманса. Наклонившись, я толкнул Верлупа дулом пистолета. Покачиваясь, бледный как смерть, он направился к выходу.

– Кинг Конг сообщил нацистам о выброске парашютистов у Арнема? – спросил я.

Верлуп остановился и молча кивнул.. Он не мог говорить – губы его пересохли. Но он облизал их – и слова полетели одно за другим.

– Да, он сообщил об этом полковнику Кизеветтеру пятнадцатого сентября, когда был в штабе абвера. Он сказал, что будут выброшены английские и американские парашютисты.

– И он указал, где именно?

– Да, он заявил, что английская воздушнодесантная дивизия должна быть выброшена утром в воскресенье в районе Эйндховена.

Я опустил пистолет и испытующе посмотрел на Верлупа. Этот жалкий трус, сам того не подозревая, ответил на мучивший меня вопрос. Он по-своему понял эту паузу в разговоре и, упав на колени, прошептал:

– Вы не станете стрелять в меня сейчас... а? Я сказал все, что знал.

– Лично я стрелять в тебя не собираюсь, но я ничего не могу сказать за армию. Твою судьбу решит военный трибунал. Теперь вставай и пойдем.

Большой опыт работы в контрразведке научил меня не давать отдушины личным чувствам – это непозволительная роскошь. Но на сей раз я не владел собой. Доведенный до белого каления, я в течение какого-то момента не мог вымолвить ни единого слова. Несмотря на мои неоднократные предупреждения, Кинг Конгу разрешили отправиться на выполнение секретного задания по ту сторону линии фронта, где он мог причинить огромный вред делу союзников. Если раньше я только догадывался об этом, то теперь благодаря низкому предательству Верлупа знал все. Надо было как можно скорее положить конец предательской деятельности Линдеманса.

Препроводив Верлупа в тюрьму, я бросился в штаб голландской разведки. Вид моих соотечественников, которые развалясь сидели в мягких креслах офицерской столовой с бокалами вина в руках и слушали легкую музыку, лившуюся из радиоприемников, привел меня в бешенство. В приступе ярости я не мог говорить.

Один из моих знакомых оглянулся и спросил меня:

– Что с тобой, Пинто? Ты так бледен.

Спокойный тон его голоса окончательно вывел меня из себя.

– Выключи это проклятое радио! – закричал я и ударил кулаком по столу. Когда радио замолчало, все с удивлением посмотрели на меня. В эту минуту я ненавидел этих людей с открытыми ртами и круглыми, как луна, лицами.

– Черт бы вас побрал! – кричал я. – Пора вам понять – когда я говорю, что человек находится на подозрении, я имею на то основания. А что делаете вы? Вы посылаете его к немцам с важнейшим донесением!

– Что ты имеешь в виду? – спросил кто-то.

– Линдеманс – Кинг Конг. Двое из вас немедленно отправятся на машине в Виттукский замок и арестуют его.

– Арестовать Линдеманса! Да ты с ума сошел!

– Он расправится с нами как с цыплятами. К тому же он всегда вооружен до зубов. Это же самое настоящее самоубийство!

Один из старших офицеров спросил меня:

– Пинто, какие основания вы имеете для ареста Линдеманса? Вы понимаете, какой может получиться скандал?

Я вкратце рассказал ему о случившемся. Что-то в моем поведении заставило всех поверить мне. Теперь надо было решить, как арестовать Линдеманса, не рискуя людьми. Но ответ, как это часто бывает, когда человек сильно взволнован, пришел молниеносно.

– Я знаю, как это сделать, – закричал я. – Два человека – вы... и вы – пойдете в Виттукский замок и проинтервьюируете Линдеманса. Скажите ему, что он будет награжден за доблестную службу. Это польстит его самолюбию. Уговорите его снять оружие. Пусть он наденет чистую рубаху и причешется. Затем отведите его в другую комнату. Тем временем я свяжусь по телетайпу со штабом верховного главнокомандующего и попрошу прислать в замок десяток солдат военной полиции. Когда Линдеманс войдет в комнату, они накинутся на него и арестуют. Поняли?

Офицеры, которых я выбрал, улыбнувшись поднялись с кресел.

– Прекрасная идея, – сказал один из них, пристегивая ремень с пистолетом. – Я думаю, десятерых будет достаточно. Попросите коменданта штаба выбрать самых крепких солдат.

План оказался как нельзя более удачным. Как я и подозревал, Кинг Конг оказался непомерно тщеславным. Услышав, что его будут «награждать», он, как теленок, позволил содрать с себя все оружие. Затем Кинг Конга, причесанного и побритого, препроводили в комнату, специально подготовленную для этого случая.

Важной походкой прошествовал Кинг Конг в сопровождении «почетного караула» в злополучную комнату, чтобы получить награду. Она была преподнесена ему в виде десяти дюжих солдат военной полиции, которые, едва он открыл дверь, набросились на него, повалили на пол и после нескольких минут борьбы связали. Во всей Голландии не нашлось подходящих наручников для огромных запястий Кинг Конга, поэтому его руки пришлось связать стальной веревкой. Когда его привезли на аэродром в Антверпене, я приказал связать и его ноги, боясь, что своими ножищами он пробьет дыру в полу самолета и бросится вниз навстречу своей смерти, что явилось бы последним эффектным жестом тщеславного Кинг Конга.

Когда самолет приземлился в Англии, Линдеманса тотчас же отправили в один из уединенных домов в окрестностях Лондона. Этот дом находился в ведении английской контрразведки. В течение двух недель Линдеманс подвергался перекрестному допросу. Затем его на самолете отправили в Голландию, но на этот раз специально для него в Скотланд Ярде сделали зубчатые наручники. Там его поместили в тюрьму в Бреда. Я сопровождал Кинг Конга до самой камеры, внимательно наблюдая за ним. Глаза его были опущены и куда только девались его чванливость и напыщенность. Следователи добились от него полного признания, которое заняло двадцать четыре машинописные страницы.

Этот документ был интереснее любого самого захватывающего романа. Я испытывал большое наслаждение, находя подтверждение своим многочисленным догадкам. Линдеманс начал предательскую деятельность в 1943 году, когда он как руководитель голландского Движения сопротивления находился на высоте своей славы. Израсходовав все деньги на дорогие подарки для своих многочисленных любовниц, Кинг Конг, отличавшийся необыкновенной расточительностью, изобрел остроумный способ добывания денег. Он убеждал богатых женщин, а некоторых принуждал силой, распроститься со своими бриллиантами в пользу фонда для финансирования подпольных побегов из Бельгии и Голландии в оккупированную Францию и оттуда – в Португалию. Многие из этих женщин, чьи близкие и друзья томились в нацистских концентрационных лагерях и чьи роскошные дома занимали теперь немецкие офицеры, горели желанием помочь романтическому герою Движения сопротивления.

Линдеманс продавал собранные таким путем бриллианты, но эти торговые операции не пополнили казны Движения сопротивления. Он растрачивал деньги в барах и ночных клубах. Бриллианты, которые Линдеманс не продавал, он дарил своим любовницам, выдавая их за трофеи, захваченные у нацистов.

Пока что Линдеманс опустился только до растрачивания награбленных денег, но что касалось верности родине, то он оставался честным человеком. И все же, сам того не сознавая, Линдеманс катился по наклонной плоскости. Рано или поздно он должен был ответить за растрату денег, полученных от продажи бриллиантов, если, конечно, к этому времени он не нашел бы другого способа пополнить казну Движения сопротивления. У одного или двух руководителей Движения сопротивления стало расти подозрение в отношении расточительства Кинг Конга. В оккупированной Европе было нелегко честным путем быстро достать крупную сумму денег, и Линдеманс, не желая расставаться с веселой жизнью, стал подумывать о новых путях добывания денег.

В феврале 1944 года произошел случай, которому суждено было приблизить наступление кризиса. Младший брат Линдеманса и французская танцовщица кабаре – Вероника – попали в руки гестаповцев во время их налета на дом, который являлся конспиративной квартирой на секретном маршруте побега.

Самое неприятное для человека – знать, что его близкие и друзья находятся в лапах таких извергов, как нацисты, и еще неприятнее, если он ничего не может сделать для их спасения. Но такие известия товарищи Кинг Конга по оружию получали каждый день. Эти честные хладнокровные люди набирались терпения и ждали возможности отомстить. Они были неспособны предпринять шаги, которые могли бы поставить перед лицом опасности их товарищей.

Но Линдеманс оказался слабее своих менее известных коллег. Переживая за Веронику, которую он безумно любил, и брата и чувствуя косые взгляды своих коллег, беспокоящихся о бриллиантах и доверенных ему деньгах, Линдеманс решил заключить с противником сделку. Он был знаком с двумя голландцами, проживавшими в Брюсселе, которые являлись платными агентами нацистов. Один из них – Антоний Дамен, а другой – Корнелис Верлуп, мой «знакомый» по Эйндховену. Линдеманс тайно встретился с ними в кафе гостиницы «Гран Бульвар» на площади Рожье в Брюсселе и там за чашкой кофе предложил нацистам свои услуги при двух условиях: первое – немедленное освобождение Вероники и брата и второе – крупное денежное вознаграждение. Верлуп немедленно отправился к полковнику Гискесу, возглавлявшему в то время немецкий абвер в Бельгии, и рассказал ему о предложении Линдеманса. Гискес, видимо, понял, что ему представился счастливый случай обменять двух мелких рыбешек на кита. Через два дня он тайно встретился с Кинг Конгом в одном доме в окрестностях Брюсселя, где они беседовали в течение продолжительного времени.

Сделка была заключена, и на следующий же день немцы выполнили первое условие Кинг Конга. Вероника и брат Линдеманса покинули темное и сырое подземелье. Их заставили подписать документ, в котором говорилось, что с ними хорошо обращались, и выпустили на свободу наслаждаться весенним солнцем, заливавшим улицы Роттердама. Их радость неожиданного освобождения не была омрачена сознанием того, что это был первый шаг в цепи событий, которые через несколько месяцев завершились гибелью от болезней и голода двадцати пяти тысяч граждан Роттердама во время ужасной голландской «черной зимы».