Текст книги "Секретные миссии (сборник)"

Автор книги: Э. Захариас

Соавторы: Орест Пинто,И. Колвин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 49 страниц)

Глава 21
КАНАРИС ПОД ПОДОЗРЕНИЕМ

Налет бомбардировщиков «Москито» на Берлин превратил ночь на 24 августа в день. Это был один из крупнейших налетов, во время которого на немецкую столицу было сброшено 1700 тонн бомб. Гитлер возбужденно шагал по коридорам подземного убежища под имперской канцелярией, высказывая свои мысли Мартину Борману [86] 86
  Борман, Мартин был членом штаба высшего руководства СА. С 1933 по 1945 г являлся начальником штаба в управлении заместителя фюрера, а после отлета Гесса в Англию 10 мая 1941 г. возглавлял партийную канцелярию. 12 апреля 1943 г. стал секретарем фюрера. Заочно приговорен Нюрнбергским трибуналом к смертной казни. Его адвокат на Нюрнбергском процессе утверждал, что он погиб, но доказательства не были признаны убедительными. – Прим. ред.


[Закрыть] .По-видимому, этот первый большой налет на Берлин заставил его призадуматься.

«Я удивляюсь, почему бездействует Канарис, – рассуждал он вслух. – Мне кажется, я давно ничего не слышал о нем».

Мартин Борман передал эти слова разведывательной службе, и полковник Енке вспоминает, как, услышав их, адмирал воскликнул: «Вы видите, он еще чего-то хочет от меня! – И после недолгого раздумья добавил: – Но для чего это действительно нужно?»

По словам Енке, люди, находившиеся в ближайшем окружении Гитлера, старались устранить Канариса. Его доклады не нравились ни им, ни самому Гитлеру. Адмирал знал, что Гитлера окружали люди, готовые во всем соглашаться с ним. Фюрер не мог упрекнуть начальника абвера в том, что его доклады не соответствуют действительности. В своей речи в рейхстаге 11 декабря 1941 года он заявил, что, если бы даже заранее не было точно известно, какими силами располагает Россия на Восточном фронте, ход кампании, предвиденный им, подтвердил правильность действий. А когда Канарис явился к Гитлеру со своими прежними доводами, стремясь показать, что он, Канарис, давно предвидел ход всей русской кампании вплоть до Урала, Гитлер улыбнулся и заметил, что знает и высоко ценит разведку адмирала, но что он сделал свое заявление по политическим мотивам. «Ни одно государство не вступало в войну с такой полной информацией о противнике, какую мы имели о России» [87] 87
  Это хвастливое утверждение противоречит тому, о чем впоследствии неоднократно говорил Гитлер и его генералы. Луи де Ионг на основе исследований немецких документов в своей книге «Немецкая пятая колонна во второй мировой войне» писал: «Вообще говоря, немцы были поразительно плохо информированы о фактической военной мощи Советского Союза, не говоря уже о том, до каких размеров она могла быть увеличена в дальнейшем. В 1941 г. немцы считали, что у русских не более 200 дивизий, но к исходу шестой недели войны у них оказалось 360 дивизий. Они значительно недооценили также русские военно-воздушные силы. О мощи русских танковых войск Гитлер имел весьма слабое представление (Луи де Ионг. Немецкая пятая колонна во второй мировой войне. М., Изд-во иностранной литературы. 1958, стр. 354).
  Генерал Блюментрит, начальник штаба 4-й армии, выступив со статьей в 1956 г., писал: «Нам было очень трудно составить ясное представление об оснащении Красной Армии. Русские принимали тщательные и эффективные меры безопасности. У нас было мало сведений относительно русских танков» (Вестфаль, Блюментрит и др. Роковые решения. М., Воениздат, 1958, стр. 73). – Прим. ред.


[Закрыть], – сказал Канарис офицерам своего штаба..

В первый год войны Гитлер сместил фон Браухича с должности главнокомандующего сухопутными войсками, так как тот не смог овладеть Москвой. В следующем году Канарис очень скептически отнесся к наступлению на Кавказ, точно так же, как к попытке захватить Москву. Канарис передал своему заместителю вице-адмиралу Бюркнеру, к несчастью умевшему подлаживаться к требованиям фюрера, свою обязанность докладывать о положении на Восточном фронте. Енке припоминает, как Бюркнер суетился около разведывательной карты, готовя ее для доклада фюреру. Держа в руках голубые флажки, обозначавшие немецкие войска, и красные – русские войска, он говорил: «Ах, на карте совсем не нужно так много красных флажков».

Штаб разведки перевели из Берлина в Цоссен, где располагался штаб верховного командования сухопутных войск. Там имелись два огромных железобетонных убежища, отделенных друг от друга: Майбах I и Майбах II. Генеральный штаб размещался в Майбах I, а разведывательная служба – в Майбах II. Даже офицеры разведки не могли проходить в Майбах I без специального пропуска. В каждом убежище было три надземных этажа и три – под землей. И каждая комната убежища имела свою точную копию в его подземной части с розеткой для включения телефона. По сигналу воздушной тревоги все работники, взяв свои телефоны, спускались тремя этажами ниже и продолжали работать. Около убежища Майбах I находился небольшой коттедж, в котором жил начальник немецкого генерального штаба генерал-полковник Франц Гальдер. Он уступил часть коттеджа Канарису, где он жил в полной безопасности, так как эсэсовцам запрещалось появляться в расположении этих убежищ. Но адъютант Канариса замечал, что его начальнику не нравится здесь и что он мечтает снова уехать в Берлин или Восточную Пруссию. Адмирал чувствовал, что за ним установлено постоянное наблюдение, и опасался за свою жизнь.

Смятение, вызванное бегством в Англию Эриха Вермерена и его жены, само по себе не оказало большого влияния на положение немецкой разведывательной службы, которое и так было уже непрочным из-за серии неудач и странных инцидентов, происшедших в 1942 и 1943 годах. Случай с Вермереном явился лишь кульминационным пунктом, который нанес сильный удар власти Канариса.

Ловкий помощник Канариса Иозеф Мюллер смог беспрепятственно курсировать между Мюнхеном и Римом только до декабря 1942 года. Полковника Гельферриха, офицера связи по линии разведки, который стал что-то подозревать о миссиях Мюллера, по приказу Канариса перевели из Рима. Отто Ион, один из офицеров абвера, рассказал мне, что попытка католических кругов воздействовать на папу с тем, чтобы оставить Мюллера в Риме, снова насторожила гестапо.

В декабре 1942 года таможенный чиновник в Праге задержал агента абвера Шмидттубера по подозрению в незаконном провозе валюты. Последний признался, что вез деньги для абвера, и на допросе рассказал о группе генералов, пытавшихся через Ватикан вести переговоры с союзниками по вопросу об условиях мира. Он назвал имена Остера и фон Донани. Мюллер из гестапо немедленно ознакомился с этим делом и приказал провести тщательное расследование.

Оно велось очень медленно. Только в апреле 1943 года следователи явились к Канарису, чтобы получить разрешение произвести обыск в кабинете Донани. Там они нашли дело пастора Дитриха Бонхеффера, уже известного гестапо как противника национал-социализма. В деле указывалось, что Бонхеффер должен быть освобожден от военной службы, так как имеет ценные связи за границей. Бонхеффер тайно встречался с епископом Чичестерским в Стокгольме и информировал его о некоторых подробностях готовившегося покушения на Гитлера. Однако об этом в деле ничего не упоминалось. Донани и Бонхеффер были арестованы, генерал Остер снят со своего поста. Арестовали также и Иозефа Мюллера, которого ожидал военный суд.

«Я был предан военному суду, – рассказывал он ^:мне, – по обвинению в государственной измене и подрыве военных усилий государства. В целях защиты я решил сказать, что действительно вел разговоры о мире, но в такой мере, в какой этого требовала моя служба в разведке. Однако никакого участия в переговорах о заключении мира не принимал. Мне было известно, что гестапо не располагает какими-либо документами, которые могли бы меня уличить. Проект предложений, привезенный мной из Рима, хранился в штабе сухопутный войск в стальном сейфе полковника Шредера, близкого друга адмирала Канариса. Я заявил на суде, придерживаясь намеченной мной линии защиты, что должен быть признан или абсолютно невиновным или полностью виновным, и потребовал для себя или полного оправдания или смертной казни. Суд оправдал меня, но меня продолжали держать под арестом, так как гестапо намеревалось подвергнуть меня специальному допросу».

В феврале 1943 года, когда следствие по вышеуказанному делу не было еще закончено, Канарис имел первую официальную встречу с Кальтенбруннером в Мюнхене. В это время как раз повесили двух студентов мюнхенского университета за пропаганду против гитлеровского режима. Кальтенбруннер был раздражен. Хотя Кальтенбруннер и не был таким коварным и жестоким, как его предшественник Гейдрих, все же он являлся опасным противником.

При встрече Канарис обратил внимание на его широкие плечи, массивную голову, холодные пронизывающие глаза и особенно удивился величине его рук. «Настоящие лапы убийцы», – рассказывал он потом одному из своих офицеров. Кальтенбруннер был недоволен одним из людей Канариса – начальником разведки в Вене графом Маронья-Редвицем. Он утверждал, что граф поддерживает тесную связь с консервативной оппозицией в Венгрии и находится в дружеских отношениях с некоторыми работниками венгерской разведывательной службы, подозреваемыми в проанглийских настроениях.

В действительности Кальтенбруннер был уверен, что Маронья-Редвиц, довольно крупный работник немецкой разведки, встречался с лицами, поддерживавшими связь с англичанами. Канарис очень резко реагировал на слова Кальтенбруннера и разговаривал с ним слишком возбужденно. Он утверждал, что необходимо вести наблюдение за представителями всех венгерских партий. Обязанности офицера разведки требовали от него, чтобы он знал о деятельности всех групп. Казалось, эти доводы частично убедили Кальтенбруннера.

«Венгерская разведывательная служба всю войну не теряла контакта с англичанами, – признался один из высокопоставленных венгерских дипломатов, когда я рассказал ему об этом случае. – Поэтому подозрения Кальтенбруннера представляли большую опасность. Венгрия поддерживала настолько тесную связь с англичанами, что мы подписали с ними условия капитуляции на борту яхты сэра Нэтчбулла-Хьюгессена в Стамбуле еще в октябре 1943 года, то есть за восемнадцать месяцев до того, как эта капитуляция действительно была осуществлена».

Улэйн-Ревики, венгерский посол в Стокгольме, был связан с англичанами в последние годы войны. Он добавил некоторые детали к описанной мною картине положения в Венгрии. «Генеральный штаб был настроен пронемецки, – заявил он мне, – а министерство внутренних дел – проанглийски. Но и там у Канариса были друзья».

Вскоре гестапо раскрыло связи адмирала с Ватиканом и венграми; его протестантского эмиссара в Стокгольме арестовали. Пауль Леверкюн, резидент Канариса в Стамбуле, находился под постоянной угрозой обвинения в государственной измене. Канарису нужно было иметь очень крепкие нервы, чтобы продолжать вести свою работу против Гитлера.

«Канарис в октябре 1942 года снова предупредил Швейцарию об опасности, – сказал мне Август Линдт, пресс-атташе швейцарского посольства в Лондоне. Когда, наконец, Риббентроп убедился, что союзники скоро ударят «по мягкому подбрюшью зверя» [88] 88
  Так во время второй мировой войны Черчилль назвал район Балкан. Черчилль настаивал на нанесении основного удара по «мягкому подбрюшью зверя», то есть по Балканам, вместо вторжения во Францию. Одной из целей этого варианта второго фронта было помешать освобождению Балканских стран Советской Армией. – Прим. ред.


[Закрыть] ,положение Швейцарии привлекло его внимание. Он потребовал, чтобы немецкий посол в Берне подробно доложил ему, какими запасами продуктов питания и сырья располагает Швейцария. Нет сомнения, Риббентроп снова мечтал о бескровной оккупации, ответственность за которую можно было возложить на союзников. Оккупация Швейцарии, которая непосредственно соединила бы Германию с итальянским фронтом, дала бы немцам некоторые преимущества. Немецкий посол в Берне д-р фон Крёхер знал о смелости и решительности швейцарского народа и о сильных швейцарских укреплениях в горах. Он придавал этому большое значение. У Канариса в свою очередь были свои люди в Берне, поддерживавшие связь с президентом Тео Кордтом. Именно через них адмирал и сообщил швейцарскому правительству об угрозе нападения. Может быть, в действительности опасность и не была столь велика, но Канарис не хотел упускать ни одной возможности, которая могла бы приблизить конец войны.

Мы уже видели, что союзникам удалось добиться внезапности при высадке в Северной Африке. Так же неожиданно они захватили плацдарм на берегу при высадке в Анцио в январе 1944 года.

«Канарис плохой разведчик», – заявил генерал Вестфаль, служивший в штабе у Роммеля, когда спросили его мнение о Канарисе. – Я припоминаю, что как раз перед высадкой союзников в Анцио я спросил адмирала о местонахождении в настоящее время английских линкоров. «Не беспокойтесь, мы следим за ними», – сказал он, однако точного ответа не дал. И только когда эти линкоры появились, чтобы поддержать своим огнем высадку союзников в Анцио, мы узнали наконец точно, где они в действительности находились. Вот почему я назвал Канариса плохим разведчиком».

Я сомневаюсь, что адмирал совершенно ничего не знал о готовившейся высадке союзников в Анцио. Не верю я также, что ему ничего не было известно о подготовке вторжения в Северную Африку. Герберт Вихман из Гамбурга сообщил ему точное местонахождение морских конвоев, предназначенных для осуществления операции «Торч». Может быть, Канарис имел свои соображения на этот счет, но он предоставил немецкому генеральному штабу и верховному командованию самим сделать необходимые выводы. Точно известно, что начальник абвера знал о предполагаемом выходе Италии из войны, однако в своем донесении генеральному штабу говорил обратное. Нельзя достоверно утверждать, что Канарис знал о поездке графа Гранди [89] 89
  Гранди – итальянский дипломат, один из первых помощников Муссолини по созданию фашистских отрядов. После захвата власти фашизмом был назначен генеральным секретарем партии и членом большого фашистского совета. После образования кабинета Бадольо бежал в Португалию. Заочно приговорен к смертной казни как один из фашистских военных преступников. – Прим. ред.


[Закрыть]в Португалию, предпринятую для переговоров с союзниками, но он мог об этом узнать от своего коллеги генерала Чезаре Аме, начальника итальянской военной разведки, с которым он был в дружеских отношениях.

Как уже упоминалось, Муссолини 25 июля после выражения ему вотума недоверия на заседании большого фашистского совета был арестован. Гитлеру не трудно было сделать вид, будто он верит заявлениям короля Виктора Эммануила и маршала Бадольо [90] 90
  Бадольо – итальянский государственный деятель, премьер-министр в 1943—1944 гг. После государственного переворота и отставки Муссолини правительство Бадольо 13 октября 1943 г. объявило войну Германии. Когда Рим был освобожден союзными войсками, кабинет Бадольо подал в отставку. – Прим. ред.


[Закрыть]. Он мог бы легко разоружить своего союзника, пока Италия еще продолжала сражаться на его стороне, но он серьезно обдумывал план похищения короля Италии и римского папы и освобождения Муссолини. Скорцени [91] 91
  Скорцени, Отто – штандартфюрер (полковник) войск СС, офицер для особых поручений при ставке Гитлера, специализировавшийся на диверсиях. В 1943 г. после выхода Италии из войны и ареста Муссолини Гитлер поручил Скорцени выкрасть Муссолини из-под ареста, что ему и удалось сделать. После войны Скорцени бежал в Испанию, откуда продолжал поддерживать связи с реваншистско-милитаристскими кругами Западной Германии. – Прим. ред.


[Закрыть]удалось осуществить последний пункт этого плана. Узнав о намерениях фюрера, Канарис решил лично поехать в Италию под предлогом укрепления ее воли к сопротивлению. Но в действительности, как сказал мне Лахузен, он хотел предупредить итальянцев о намерениях Гитлера.

Канарис прибыл в Венецию в августе 1943 года и остановился в отеле «Даниели», где жил в 1941 году, приезжая в Италию, чтобы добиться согласия румын на охрану немцами нефтяных промыслов в Плоешти.

Аме, больше похожий на немца, чем на итальянца, с группой своих офицеров также приехал в Венецию. Канариса сопровождал Лахузен, который вскоре должен был уйти из разведки и отправиться на фронт, и полковник фон Фрейтаг-Лорингхофен, которому предстояло принять от Лахузена руководство 2-м отделом абвера.

Лахузен рассказал мне, что в отеле состоялся большой официальный завтрак. После завтрака Канарис вместе с Аме вышли на прогулку, продолжавшуюся почти полтора часа. Именно тогда Канарис предупредил своего друга о плане похищения короля и папы. По возвращении с прогулки адмирал сам рассказал об этом Лахузену, добавив, что и Аме также был с ним очень откровенен. Аме и Канарис встретились на следующий день для официальных переговоров в присутствии сопровождавших их офицеров. Итальянец твердо заверил присутствующих немцев, что их братство по оружию по-прежнему свято и нерушимо и что Италия полна решимости до конца сражаться на стороне Германии. Канарис выслушал это заявление с полной серьезностью.

Возвратившись в Цоссен, адмирал поделился своими впечатлениями о поездке с Кальтенбруннером и Хуппенкотеном. Последний позднее вспоминал, как Канарис подчеркнул, что генерал Аме лично заверил его, будто Италия не предпримет никаких шагов, чтобы выйти из войны. Однако Хуппенкотен отмечает, что после капитуляции Италии 8 сентября 1943 года Канарис рассказывал эту же историю Шелленбергу, заместителю начальника разведки СС, но уже в несколько измененном виде. Он вручил Шелленбергу толстую папку, где были собраны все доклады адмирала Кейтелю относительно неполноценности Италии как союзника, а также донесения об интригах итальянского генерального штаба по вопросу заключения сепаратного мира.

Аме? Да, он только что узнал, что Аме сразу же после встречи с ним в Венеции назначили командиром дивизии. Бадольо направил Аме обратно на службу в войска, но ему, Канарису, сообщили, что он исчез во время следования к новому месту службы. Предполагают, будто его убили члены антинемецкой партии. Хуппенкотен не говорил о том, в какой степени поверил Шелленберг этой истории. И если эта измена Италии не явилась неожиданностью для немцев и эсэсовцы смогли заранее вывезти в Германию всех военнопленных из лагерей в Италии, то уж, во всяком случае, не благодаря той информации, которую привез с собой Канарис. Об этом они узнали из других источников. Представители английской разведки в контрольной комиссии в Германии в 1947 году допросили одного из офицеров немецкой разведки, работавшего в сентябре 1943 года на посту подслушивания на территории Франции, с которого перехватывались радиосигналы союзников.

Немцам тогда удалось раскрыть тайну наших методов секретной телефонии. При разговоре все звуки смешивались в какой-то писк, который можно было превратить в слова только при помощи специальной разделительной приставки к телефону. Это устройство в достаточной степени обеспечивало безопасность при разговоре по обычному аппарату, так как было маловероятно, что противнику удастся подключить к линии разделительную приставку. Другое дело, если разговор велся по радиотелефону. В этом случае противник всегда мог установить различного рода приставки, которые легко можно настроить на нужную волну.

Однажды пост подслушивания абвера, расположенный в департаменте Па-де-Кале, подслушал разговор Рузвельта с Черчиллем. Этот разговор велся по радиотелефону, а не по кабелю, о чем не знали ни Рузвельт, ни Черчилль. Они говорили, в частности, «о вооружении наших пленных».

«Из подслушанных разговоров союзников мне стало ясно, – показал офицер абвера на допросе, – что капитуляция Италии близка. При мне всегда находился эсэсовец, который немедленно прочитывал все, что я записывал».

По мере того как русские войска продвигались на Востоке, а армия Кессельринга была изгнана из Италии, «гостиная оппозиция» в Берлине становилась более активной. В январе 1944 года гестапо провело облаву на немцев, недовольных режимом Гитлера. Один из агентов гестапо выдал фрау Сольф, вдову бывшего немецкого посла в Японии, предварительно побывав на вечере у нее в доме. Среди арестованных оказался некий дипломат в отставке Отто Кип, одно время находившийся в подчинении Канариса. Гестапо арестовало также графа Гельмута фон Мольтке и некоторых его друзей. Генерала Остера освободили от работы в разведке и в декабре 1943 года уволили в отставку. Как раз после этих событий из Стамбула бежали Вермерен и двое других агентов. Однако окончательный разрыв отношений между Гитлером и Канарисом произошел не из-за бегства его подчиненных или из-за каких-либо слухов о переговорах о мире. Канарис сам лично рассказывал Рихарду Протце о той последней буре, которая разразилась в связи с его докладом о положении в России. Гитлер, по-видимому недовольный пораженческими взглядами адмирала, приказал ему лично доложить о положении на русском фронте. Канарис явился с папкой разведывательных сводок. Фюрер, рядом с которым стоял Гиммлер, во время доклада сначала пристально наблюдал за Канарисом, а затем вдруг, опрокинув стол, бросился к адмиралу и вцепился в его мундир.

– Вы что, пытаетесь доказать мне, будто я проиграл войну?! – истерично закричал он.

– Мой фюрер, я совсем не говорил, что вы проиграли войну. Я только пытался доложить вам обстановку, которая сложилась на русском фронте.

Возможно, во время этого доклада Канарису припомнили и побег Вермерена, и переговоры Леверкюна о мире. Во всяком случае, его тут же сместили с занимаемого поста. Терпение Гитлера истощилось. Кальтенбруннер и Шелленберг решили покончить с абвером. После совещания, на котором присутствовали Гиммлер, Кейтель и Иодль, они составили проект приказа, который и был подписан Гитлером. Хуппенкотен в своих показаниях приводит текст этого приказа.

1. Приказываю создать объединенную немецкую разведывательную службу.

2. Назначаю рейхсфюрера СС(Гиммлера – Ред.) начальником этой секретной службы. Ему поручается согласовать с начальником главного штаба вооруженных сил условия, на которых военная разведка будет включена во вновь создаваемую службу.

«Что вам еще требуется?» – спросил Гитлер Кальтенбруннера, когда тот показал ему схему организации новой объединенной разведывательной службы. Кальтенбруннер потребовал, чтобы в его подчинении была и разведка министерства иностранных дел. Однако это уже шло вразрез с политикой самого Гитлера – «разделяй и властвуй».

Так, в феврале 1944 года Канариса сместили с поста начальника военной разведки, которой он руководил более девяти лет. Чтобы скрыть действительные причины его отстранения от занимаемого поста, ему подыскали какую-то работу в армии в области снабжения. Кальтенбруннер так спешил взять все в свои руки, что Канарис не смог даже передать ему дела по всей форме, как этого требовали традиции. Верный Енке тщательно проверил все, чтобы быть уверенным, не осталось ли где листа из дневников адмирала. Теперь рядом с генеральном штабом в убежище Майбах расположилась служба безопасности.

Канарису приказали выехать из коттеджа Гальдера и никогда там не появляться.

Он одиноко жил в своей вилле, а между тем военная разведка, которую он еще недавно твердо держал в руках, быстро разваливалась.

«Когда абвер лишился своего руководителя, – говорил Рихард Протце, – я перестал что-либо посылать в Берлин из полученных мною в Голландии разведывательных данных. Мы не верили в службу без Канариса».

«Канарис остался беззащитным, – говорил Енке. – Хотя он и опасался за свою жизнь, но ничего не предпринимал для своего спасения. Мы советовали ему бежать с семьей в Испанию. Генерал Франко позаботился бы о нем. Военная разведка имела еще возможность предоставить в его распоряжение самолет, но он не захотел уехать».