Текст книги "Секретные миссии (сборник)"

Автор книги: Э. Захариас

Соавторы: Орест Пинто,И. Колвин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 49 страниц)

Глава 6
ЭМИССАР КАНАРИСА В ЛОНДОНЕ

Канарис вскоре узнал о буйном припадке Гитлера в имперской канцелярии и о его решении разделаться с Чехословакией. Беседуя со своим непосредственным начальником – генералом Кейтелем, адмирал осторожно зондировал почву, пытаясь выяснить планы военного командования. Вместе с генералом фон Браухичем, генералом Беком и постоянным заместителем министра иностранных дел бароном фон Весцеккером он стал действовать более активно.

Разведывательные службы обычно стараются иметь своего человека возле правителя государства. Но не следует недооценивать тех трудностей, с которыми приходилось сталкиваться, чтобы узнать мысли и намерения Гитлера. Вскоре после того как обстановка в верхах несколько разрядилась, Клейст прибыл в Берлин из своего померанского имения и опять посетил Канариса.

«Многое теперь изменилось, – говорил мне Клейст в то время. – В этом году на Чехословакию обязательно будет произведено нападение, если Англия открыто не выступит с заверением, что придет на помощь этой стране, какие бы формы агрессии ни предпринимались. Министр иностранных дел в правительстве Блюма Ивон Дельбос уже как-то говорил об этом, но с апреля месяца Блюм – не у власти. Мы не думаем, что французы справятся с данной ситуацией».

Несколько недель все с напряжением ожидали, что предпримет Англия, но английское правительство молчало.

Отношение Англии к чехословацкому конфликту по-прежнему определялось тем, что было высказано Невиллом Чемберленом 24 марта в палате общин. Он заявил, что в теперешний конфликт будут втянуты не только государства, связанные с Чехословакией договорными обязательствами, но и некоторые другие.

В Лондоне в то время находился немецкий журналист доктор Карл Гейнц Абсхаген, биограф Канариса, посылавший Остеру личные доклады о политической обстановке. Остер показывал их адмиралу. Абсхаген утверждал, что англичане будут воевать, если Германия нападет на Чехословакию. Однако в сообщениях Риббентропа из Лондона говорилось о том, что правительство Чемберлена ни в коем случае не станет воевать и даже удержит Францию от каких-либо серьезных шагов в этом направлении. Иозеф Геббельс читал донесения Абсхагена и давал указания его редактору: «Абсхаген должен продолжать писать об обстановке в Англии так же правдиво, не обращая внимания на то, что его донесения будут расходиться с докладами немецкого посла в Лондоне. Но передайте ему, чтобы фразеология не была оскорбительной, так как его донесения в оригинале намерен читать наш фюрер». Геббельс нервничал. Он понимал, что его особняк в Шваненвердере, его банкеты, молоденькие танцовщицы и автомобили исчезнут как дым, если Германия совершит ошибку в отношении Чехословакии. Этот неразрешимый вопрос трепал нервы и генералу Беку и главнокомандующему сухопутными силами генералу фон Браухичу. Доклады Абсхагена изучались и в отделе внешних сношений абвера.

– Думаете ли вы, что Англия будет воевать, если мы нападем на Чехословакию? – спросил меня однажды Клейст.

– Думаю, что да, – ответил я. – Хотя, может быть, в начале мы объявим только блокаду Германии,

– Пожалуй, вы правы. Я тоже уверен в этом.

Клейст понизил голос и прошептал:

– Адмирал хочет послать кого-нибудь в Англию. У нас есть предложение к англичанам, и мы хотим предупредить их.

Для Канариса и его политических друзей не было тайной, что Гитлер приказал верховному командованию подготовиться к проведению осенью всеобщей мобилизации.

В то время как мы обсуждали возможную позицию Англии, немецкий генеральный штаб уже напряженно работал над планированием операции «Грюн» – так назывался план вторжения в Чехословакию. В последних числах июля Гитлер дал указание генералу фон Браухичу подготовить все к проведению 28 сентября всеобщей мобилизации. Мы говорили с Клейстом об этом в начале августа. Абвер имел план дезинформационных мероприятий с целью маскировки проводимых приготовлений. Но их нельзя уже было не заметить, так как в соответствующих железнодорожных узлах сосредоточивался подвижной состав. Разведывательная игра проводилась согласно установленным правилам.

Одного из агентов Канариса послали к английскому военному атташе с донесением о том, что всеобщая мобилизация в Германии будет объявлена 15 августа. Пожалуй, это было сделано для того, чтобы проверить реакцию англичан, а может быть, и для того, чтобы сбить их с толку.

Кабинет Чемберлена не любил неприятных новостей. Генерала Масон-Макфарлейна, английского военного атташе в Берлине, вызвали в Лондон. Сэр Джон Саймон устроил ему перекрестный допрос. Наступило 15 августа, а ничего не случилось, не наблюдалось даже признаков передвижения немецких войск.

«Таким людям трудно объяснять, – жаловался Макфарлейн на Саймона – ведь то, что не случилось вчера, может произойти через неделю».

Английский кабинет министров все больше склонялся к тому, чтобы не верить этим слухам и согласиться с предложением сэра Невилла Гендерсона соблюдать спокойствие и стремиться к мирному урегулированию спорных вопросов. Таким образом, уловка с объявлением мобилизации имела некоторый эффект.

Генерал Людвиг Бек расценивал этот маневр иначе, чем Канарис. Человек с умом философа, он мог на память цитировать Клаузевица и Шлифена, но его стремление к знаниям вышло за пределы военной профессии. В это тревожное время он изучал английский язык и увлекался трудами английских историков. Как высший офицер генерального штаба, Бек читал лекции по военным вопросам, которые иногда походили на проповеди.

Бек слышал о миссии в Лондон одного из адъютантов фюрера капитана Видеманна, бывшего батальонным командиром Гитлера в первую мировую войну. Он был послан туда, чтобы выяснить позицию Англии в отношении Чехословакии. Гитлер был удовлетворен теми сведениями, с которыми Видеманн вернулся.

Бек писал в своем дневнике:

«Мне кажется, мы совершим опасную ошибку, думая, что Англия не в состоянии вести длительную войну. Англия всегда могла вести войны в течение продолжительного времени, потому что ее мощь базируется на огромных ресурсах всей империи. Я убежден, что, если Германия нападет на Чехословакию, Англия вместе с Францией вступит в войну. И англичане будут воевать не потому, чтобы помочь Чехословакии, а для того, чтобы разгромить новую Германию, ставшую нарушителем мира и угрожающую принципам управления государством, провозглашенным англичанами: «закон, христианство и терпимость».

В то время Бек надеялся, что в критический момент главнокомандующий сухопутными силами генерал фон Браухич скажет Гитлеру, что и он, и командующие группами армий и армиями, а также командиры корпусов не готовы взять на себя ответственность за войну. Затем каждый заявит о своей отставке. Но когда в начале августа его предложения обсуждались на совещании генералов, Бек заметил, что Браухич был менее решителен, чем его корпусные командиры. Говорили, будто Гитлер за некоторое денежное вознаграждение купил принципиальность павшего духом Браухича. Но если Браухич не возглавит движение против Гитлера, то тогда в нужный момент это должен будет сделать он, Бек. Бек не мог забыть слова фюрера, переданные ему по секрету одним верным человеком: «Я буду вести войну против Чехословакии со своими старыми генералами. Но когда я начну воевать с Англией и Францией, у меня появятся новые командиры».

В то же время Канарис хотел своим собственным путем вывести англичан из заблуждения. В начале августа 1938 года между Беком, Клейстом и адмиралом состоялся важный разговор.

«Уступая Гитлеру, – заключил Бек, – английское правительство теряет в Германии двух своих главных союзников – немецкий генеральный штаб и немецкий народ. Если вы достанете мне в Лондоне позитивное доказательство того, что англичане объявят войну в случае нашего вторжения в Чехословакию, я покончу с этим режимом».

Клейст спросил его, какое доказательство он хотел бы иметь.

«Публичное обещание оказать помощь Чехословакии в случае войны».

Бек добавил также, что письмо кого-либо из членов английского правительства помогло бы усилить его, Бека, авторитет среди генералов.

Таковы были отправные данные для тайной миссии Клейста, о которой он рассказал мне, возвратись из Лондона.

Канарис пытался придумать такой предлог для поездки Клейста в Лондон, чтобы его не задержало гестапо, которое знало Клейста как противника нацистского режима. Необходимо было также принять некоторые меры, чтобы английская секретная служба не приняла его за немецкого шпиона.

Клейст попросил начальника абвера выдать ему паспорт на чужое имя. Эта мысль понравилась Канарису, так как он всегда непочтительно относился к паспортной системе. Даже теперь, став важной персоной, адмирал все еще путешествовал под разными именами, хорошо помня свое удачное бегство из Чили во время первой мировой войны. Клейсту приготовили паспорт на чужое имя (вернее, два паспорта) и снабдили деньгами в английской валюте.

Накануне отъезда я встретился с ним в кавалерийском клубе для обсуждения мер предосторожности, которые он должен предпринять во время поездки.

«Я не хочу, чтобы меня приняли за нацистского агента или немецкого шпиона, – сказал мне Клейст, – Если англичане вышлют меня, немецкие таможенные чиновники и гестапо обнаружат, что я выезжал из Германии, и адмирал будет скомпрометирован. Меня знают как ярого противника существующего в Германии режима. Официально я никогда бы не получил разрешения на выезд».

17 августа самолет немецкой авиакомпании «Ганза» «Юнкерс-52» стоял на Темпельгофском аэродроме. Пассажиры проходили таможенный досмотр. Каждый имел поручительство какого-либо министерства или другого официального органа и разрешение от Рейхсбанка на провоз денег в иностранной валюте, что и было отмечено в паспортах. Обыкновенных туристов уже больше не существовало. Каждый пассажир обязан был показать приглашение от кого-либо за границей, кто бы брал на себя все расходы, связанные с его пребыванием там. Все уезжающие заносились в карточку гестапо. В картотеке отмечалось, едет ли данный пассажир в другую страну по делам какого-нибудь правительственного учреждения или по своим личным и нужно ли брать его в связи с этим на подозрение.

Во время посадки к самолету подъехала военная машина. Из нее вышли немецкий генерал и человек в гражданском. Генерал провел своего спутника к самолету. Никто из полицейских и таможенников не задержал их. Гражданский, человек невысокого роста в сером костюме, очень нервничал. И лишь когда самолет поднялся в воздух, он, откинувшись в кресле, с облегчением вздохнул. Это был Клейст. Какой-то англичанин, с явным интересом наблюдавший за ним, тоже уселся поудобнее. Это был мой друг и коллега Гаррисон, обещавший мне не сводить с Клейста глаз.

Клейста провожал его родственник – генерал фон Клейст. После взлета самолета генерал сел в машину и направился в военное министерство.

Клейст опять стал нервничать, когда «юнкерс» приземлился на аэродроме в Кройдоне. Однако несоблюдение английскими таможенными чиновниками установленных формальностей подействовало на него успокаивающе. Чиновники не интересовались багажом, а полицейский едва взглянул на его паспорт. Как только лондонский автобус, в который сел Клейст, тронулся, английской разведывательной службе сообщили по телефону, что интересующий их немецкий путешественник прибыл в Англию.

Английское правительство все еще не верило, что чехословацкий кризис вот-вот может разразиться. Парламент был распущен на каникулы, лорд Ренсимен выехал в Прагу. Тем не менее Лондон не пустовал. Здесь было много ответственных лиц. Клейст смотрел на этот огромный и суетливый, богатый традициями город, который вот уже семьдесят лет стоит на пути немецкой экспансии.

Клейст остановился в гостинице «Парк Лейн Хоутел». Вскоре за ним приехал лорд Ллойд Долобран и увез его обедать на частную квартиру. Между этими людьми было некоторое сходство. Клейста, человека крайне консервативных взглядов, часто остерегались из-за его неуступчивости. Ллойда Долобрана также избегал Чемберлен и с неохотой слушал Эдуард Галифакс, который одновременно пользовался его советами как противоядием против более гибельных советов Горация Вильсона и Невилла Гендерсона. Долобран не говорил по-немецки, а Клейст по-английски, но оба знали французский язык.

«Уже все решено, лорд Ллойд, – заявил Клейст. – Мобилизационный план закончен, день начала военных действий назначен. Командующие группами армий получили соответствующие приказы. Все это произойдет в конце сентября, и ничто не сможет остановить осуществление намеченного плана, если только Англия открыто не предупредит Гитлера». Клейст добавил, что предупреждение будет более эффективным, если к нему присоединятся Франция и Россия.

Затем он дал оценку боевой мощи Германии: нежелание генералов вести войну, слабость гражданской администрации, колебание Браухича, замешательство и страх среди немецкого народа, неподготовленность вооруженных сил, программа перевооружения которых будет полностью осуществлена лишь к 1943 году. Англия вместе с Францией и Россией должна занять в этом вопросе твердую позицию и открыто заявить об ответственности Гитлера за его действия. И тогда можно надеяться, что генералы арестуют фюрера, если он будет упорствовать в проведении своей военной политики, и положат, таким образом, конец нацистскому режиму.

Долобран после беседы с Клейстом направился к лорду Галифаксу, а Клейст получил возможность встретиться с сэром Робертом Ванситартом, бывшим постоянным заместителем министра иностранных дел, а затем советником министерства иностранных дел. Они говорили о том же самом. У Ванситарта и Клейста нашлось очень много общих вопросов для обсуждения, но англичанин был недоверчив. Ему казалось, что этот немец прибыл в Лондон с какой-то иной целью.

«Из всех деятелей Германии, с которыми мне приходилось встречаться, – говорил мне много лет спустя лорд Ванситарт, – Клейст имел необходимые качества, чтобы стать во главе антигитлеровского переворота. Но он хотел заключить сделку – получить польский коридор».

Клейст в разговоре со мной иногда обращал внимание на то, что Германия не имела исторических притязаний к Чехословакии, но пересмотр границ с Польшей являлся частью ее политики. В английских официальных документах, опубликованных после войны, не указывается, что обсуждение польской проблемы входило в задачу Клейста в 1938 году. Об этом он также никогда не говорил и мне.

Ванситарт дал понять, что Англия займет твердую позицию в этом вопросе. Он обещал устроить демонстрацию английской и французской морской мощи на Средиземном море, что могло заставить Муссолини выступить в роли посредника. Ванситарт интересовался целями и идеями тайной оппозиции, которую представлял Клейст. Последний же настаивал на декларации или письме к немецкому генеральному штабу от имени английского правительства.

Из Лондона Клейст направился в Чартуэлл Манор, дом Уинстона Черчилля в Кенте. Там все вопросы обсуждались вновь. Немец, безусловно, знал, что, хотя Черчилль и не являлся членом кабинета министров, он поддерживал постоянную связь с лордом Галифаксом и их взгляды расходились лишь по методу подхода к рассматриваемым проблемам. Клейст был представлен Черчиллю как «наш друг», и разговор между ними велся на французском языке. Это была любопытная встреча двух государственных деятелей, не находящихся у власти вследствие их ортодоксальных взглядов.

В министерстве иностранных дел очень много размышляли о посылке официального письма лицу, не входящему в правительство Германии. Лорд Галифакс попросил Уинстона Черчилля написать такое послание, и тот согласился.

24 августа Клейст покинул Лондон так же незаметно, как и прибыл туда. Двумя днями позже английское правительство в своем заявлении, выражавшем тревогу, указывало, что оно отзывает из Германии английского посла Невилла Гендерсона ввиду «серьезности донесений из Центральной Европы». Чемберлен, Галифакс, Джон Саймон, Роберт Ванситарт, Гораций Вильсон и Невилл Гендерсон стали обсуждать создавшееся положение. Невилл Гендерсон утверждал, что нельзя надеяться на серьезную оппозицию Гитлеру. Он предлагал осторожный подход к этому вопросу с целью удержать Гитлера от безрассудной позиции на съезде нацистской партии, который должен был вскоре открыться в Нюрнберге. Джон Саймон по просьбе кабинета произнес речь в Ланарке об опасности распространения войны, если она начнется. Но он выразил английскую точку зрения так же нерешительно, как и Чемберлен 24 марта.

Клейст узнал о заявлении английского правительства о «серьезности донесений из Центральной Европы», обедая в клубе «Касино» в Берлине. Просматривая вечерние газеты, он поморщился и указал мне на заголовки статей. Затем он поспешил к Канарису. Но, войдя в кабинет, Клейст увидел нескольких старших офицеров, желавших присутствовать при его докладе. Однако Клейст знал, как поступить в таком случае.

«Я хочу доложить адмиралу лично», – сказал он. Комната тотчас опустела.

«Я никого не нашел в Лондоне, кто бы захотел использовать представившуюся возможность для начала превентивной войны, – заявил Клейст. – У меня такое впечатление, что англичане любой ценой стремятся избежать войны в этом году. Тем не менее они могут вовлечь себя в нее, сами не желая этого. Они заявляют, будто согласно английской конституции невозможно принять на себя обязательства, вызванные несуществующей обстановкой».

Спустя несколько дней после доклада Клейст положил на стол адмирала письмо, присланное Черчиллем. В нем говорилось, что Англия может быть втянута в войну из-за Чехословакии, и, если Германия будет придерживаться взятого ею курса, рано или поздно война станет неизбежной. После долгой и тяжелой борьбы Германия потерпит страшный разгром. Он, Клейст, вместе с немецкими патриотами, которых он представлял, должен подумать над этим.

Нашелся наконец англичанин, который мог говорить на языке, хорошо понятном немцам.

Тем временем Риббентроп проводил работу с венграми и поляками. Какой удар будет нанесен англичанам, если венгерское правительство также предъявит требования к Чехословакии от имени своего меньшинства в Моравии? Узнав об этом, Канарис немедленно вылетел в Будапешт. Адмирал Хорти, регент Венгрии, был старым другом начальника абвера.

«Канарис посещал меня каждый раз, когда ему приходилось бывать в Будапеште, – говорил мне адмирал Хорти в 1950 году. – И он, и я – бывшие морские офицеры. Кроме того, у нас были одинаковые взгляды. Тогда, в тридцать девятом году, мы оба считали, что, если Америка вступит в войну против Германии, с Германией будет покончено».

Канарис и сопровождавший его полковник фон Типпельскирх в начале сентября 1938 года предупредили венгерское правительство, что Германия вскоре может оказаться в войне с Англией, если Гитлер будет настойчиво придерживаться своей политики. Венгрия должна опасаться такой ситуации, ведь ей тогда придется таскать каштаны из огня для Гитлера. Таким образом, вставив палку в колесо политики Риббентропа, Канарис вылетел обратно в Берлин. Ему хотелось поскорее узнать об оборонительных сооружениях Чехословакии, так как, хотя лично он стоял за предотвращение войны, официально ему было поручено готовить ее.

Адмирал все еще никак не мог прийти к определенным выводам, которые следует сделать из результатов поездки Клейста в Лондон, когда гестапо обратилось в отдел военной контрразведки абвера с тревожным письмом. «Кто-то был в Лондоне и вел предательские разговоры. Узнайте, кто бы это мог быть! Мы уже над этим работаем».

Клейст очень встревожился, узнав об этом, а Канарис тем временем вызвал офицера, который готовил поездку Клейста в Лондон.

«Вам поручается расследование этого дела, – сказал адмирал ему. – Исследуйте каждую возможность. Наш человек не должен быть замешан. Его нельзя даже упоминать. Вы должны найти «его» в другом месте».

В это время в Нюрнберге проходил съезд нацистской партии. Коричнерубашечники маршировали по улицам; радиоусилители разносили речи Германа Геринга; немецкое командование устроило военный парад. На съезде среди иностранных гостей присутствовали два английских психиатра, посланные в Нюрнберг английским правительством для изучения рефлексов Гитлера. Их секретный доклад, к сожалению, до сих пор все еще не опубликован.

7 сентября лондонская газета «Таймс» удивила читателей своей передовицей. В ней впервые открыто говорилось, что Чехословакия окажется в лучшем положении, если она пойдет на территориальные уступки Гитлеру. Это еще больше подхлестнуло Гитлера. Он стал действовать самоувереннее; грубо отверг предложения лорда Ренсимена, с еще большей яростью стал нападать на Бенеша.

Через день после возвращения Клейста в Берлин генерал Бек передал функции начальника генерального штаба сухопутных сил своему заместителю генералу Францу Гальдеру. Генерал Бек принял это решение после того, как Гитлер в середине августа заявил в своей речи, обращенной к генералам в Ютербоге, что он этой осенью намерен силой разрешить чешскую проблему.

Канарис решил представить все таким образом, будто англичане, если дело дойдет до этого, станут воевать. Клейст ходил от одного генерала к другому, призывая их к действию. Канарис ознакомил генералов с письмом Черчилля. Одних это воодушевило, другие колебались. Но в середине сентября генерал фон Вицлебен, командующий берлинским военным округом, вместе с Гальдером и другими генералами провел необходимую подготовку для ареста Гитлера по его возвращении из Берхтесгадена в столицу. Граф Гельдорф, начальник берлинской полиции, был готов к тому, чтобы использовать имеющиеся в его распоряжении силы для ареста нацистских вожаков. Генерал Гёппнер, командир 3-й танковой дивизии, дислоцированной к югу от Берлина, должен был со своей дивизией войти в столицу по сигналу Вицлебена. Начальником генерального штаба опять стал бы генерал Бек. «Нет сомнения, что в то время существовал заговор, предпринимались серьезные меры для того, чтобы сделать его эффективным», – писал Черчилль много лет спустя в своей книге «Надвигающаяся буря» [34] 34
  Churchill W. S. The Second World War. Vol. I. The Gathering Storm. Cassel &Co. London, 1948.


[Закрыть]. В день возвращения Гитлера страшная тишина наступала в здании генерального штаба. Чувствовали ли опасность Гитлер, Гиммлер и Гейдрих? Однако этот вечер прошел без каких-либо инцидентов, и еще до захода солнца адмирал Канарис знал, что ничего не произойдет. Вместе с полковником Лахузеном, Пикенброком и Гроскуртом он обедал, когда поступило сообщение из военного министерства. Министр Чемберлен намеревался вылететь в Берхтесгаден для обсуждения чехословацкого вопроса.

Лахузен вспоминает, как адмирал положил на стол нож и вилку, совершенно потеряв аппетит.

«Что он делает? Зачем он едет с визитом к этому человеку?» – Адмирал, недоуменно проговорив эти слова, вышел из-за стола и зашагал по комнате. Он был взволнован и больше не прикасался к еде. Извинившись перед своими подчиненными, адмирал рано ушел домой. Неужели он ошибся, показав свое истинное лицо англичанам? Может быть, он испугал их в Лондоне, и поэтому Чемберлен решил ехать в Берхтесгаден на переговоры с Гитлером? А может быть, англичане считают, что его информация и совет не что иное, как интрига или обман?!