Текст книги "Секретные миссии (сборник)"

Автор книги: Э. Захариас

Соавторы: Орест Пинто,И. Колвин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 45 (всего у книги 49 страниц)

Глава 15
БОРЬБА СО ШПИОНАЖЕМ НАЧИНАЕТСЯ

Значение дела Лонковского невозможно преувеличить. Оно явилось первым признаком того, что Германия снова возвратилась к шпионажу после семнадцатилетней спячки. Перед первой мировой войной немецкий шпионаж был действительно оружием в руках создателей Прусской империи. Бисмарк готовился к франко-прусской войне, используя мастера шпионажа доктора Штибера, которому он дал все возможности для забрасывания целой армии шпионов во Францию. Армия шпионов должна была проложить путь армиям вторжения Мольтке. Между 1868—1870 гг. Штибер забросил во Францию не менее 30 тысяч шпионов таким путем, который, если говорить словами Жоржа Буржена – сотрудника французского национального архива, был подобен кампании подрывной деятельности, предшествующей обеим мировым войнам. «Германия приняла такие же тщательные меры предосторожности перед первой мировой войной 1914—1918 гг., как перед войной 1870 г., – писал Буржен в своем описании характера немецкого шпионажа. – Шпионам помогало большое количество национальных групп немцев, которые осели в других странах. Восточные районы Франции особенно кишели немецкими агентами – сельскохозяйственными рабочими, домашней прислугой, парикмахерами, коммивояжерами, учителями немецкого языка. Многие из них выдавали себя за жителей Бельгии, Швейцарии и Люксембурга».

Преемником Штибера в период подготовки первой мировой войны стал Макиавелли [138] 138
  Николо Бернардо Макиавелли (1469—1527) – видный итальянский политический деятель, писатель, дипломат. В проведении своей политики не брезговал никакими средствами для достижения успеха. – Прим. ред.


[Закрыть], доверенное лицо известного генерала Людендорфа, полковник Вальтер Николаи, начальник отдела III-Б в оперативном управлении, возглавляемом самим Людендорфом. Первая мировая война застала Николаи во главе немецкой системы шпионажа, хотя частично шпионажем в других частях света занималась удивительно неэффективная разведывательная группа из немецкого военно-морского штаба. Эта группа, вне всякого сомнения, не могла соревноваться с английскими разведчиками, которыми руководил сэр Рэджинальд Холл. Начальник английской военно-морской разведки был абсолютно прав, дав своему немецкому противнику такую характеристику, которую даже теперь специалисты в области разведки цитируют с нескрываемым одобрением. «Германская разведывательная служба, – говорил сэр Рэджинальд, – насколько способна и умна внешне, настолько она тупа и глупа внутренне». Деятельность Николаи подтверждает это высказывание.

Но Николаи был безжалостным и беспринципным мастером шпионажа, преданным секретной службе с фанатизмом монаха-аскета. Когда в 1918 году поражение Германии стало очевидным, он ушел в отставку с действительной службы, но не с секретной. По его мнению, прекращение военных действий в 1918 году не привело к окончанию первой мировой войны. Он умолял немцев остаться на ринге и продолжать борьбу с помощью подрывных средств секретной службы. «Война в условиях мира, – писал он в книге «Тайные силы», – таково истинное определение роли разведывательной службы в настоящее время. Разведывательной службе нельзя нанести удар разоружением, так как пропаганда, являющаяся важной чертой разведки, заменит военные операции и превзойдет по своей эффективности просто политическое оружие... Поэтому разведывательная служба стоит на пороге новых задач». В той же самой книге он изложил основной принцип, которым всегда руководствовался немецкий шпионаж: «Интенсивный шпионаж должен предшествовать интенсивному вооружению для подготовки к войне».

Но у руководителей демократической Веймарской республики послевоенной Германии не возникло желания осуществлять принципы Николаи на практике. Фактически Версальский мирный договор запрещал деятельность немецкой разведывательной службы. Но как и все другие положения договора, немцы нарушили это условие самым вопиющим образом. Внутри замаскированного генерального штаба, также запрещенного, действовали замаскированные секретные службы под наименованиями «Секция иностранных армий» и «Статистическое бюро». Первая занималась политическим и военным шпионажем, вторая – экономическим. Но это совсем не та агрессивная шпионская система Германии, которой руководил Николаи. Главой немецкой разведывательной службы во времена Веймарской республики был офицер с изысканными манерами полковник Фриц Бредов, он отказался от агрессивной шпионской деятельности и ограничил работу своей организации сбором необходимой информации из прессы и других доступных источников. Хотя в соседние страны, особенно в Польшу, и было послано несколько агентов, во Францию, Англию и Соединенные Штаты Бредов не забросил ни единого шпиона. Для тех из нас, кто следил за разведывательной службой наших потенциальных противников и довольно внимательно присматривался к шпионской деятельности немцев, стало ясно, что, за исключением отдельных случаев, немецкая разведывательная служба была более или менее пассивной.

Захват власти Гитлером в 1933 году привел к коренным изменениям. Подобно Бисмарку, Гитлер твердо верил в секретную службу. Весь характер и психология фюрера вели его в этом направлении, он практиковал шпионаж и подрывные действия «пятой колонны» в небывалом масштабе, большем, чем во время борьбы нацистской партии за власть в период с 1926 по 1933 год. Встав во главе рейха, он пытался навязать свои идеи немецкому генеральному штабу. Полковник Бредов противился этому, что вызвало ярость Гитлера и Николаи, который снова находился в седле, действуя как главный советник Гитлера по всем делам шпионажа и секретной службы.

Полковник Бредов стоял на их пути. Он отказывался выполнять указания Гитлера и весьма неохотно сотрудничал с Николаи. Как Гитлеру, так и Николаи было ясно, что они не смогут осуществить планы своей секретной службы до тех пор, пока немецкую разведку возглавляет Бредов. Но Бредов опирался на поддержку немецкого генерального штаба и особенно генерала Курта фон Шлейхера – видную фигуру в немецких вооруженных силах. Сам фон Шлейхер был канцлером накануне захвата власти Гитлером. Кровавая чистка 1934 года представила долгожданную возможность избавиться от Шлейхера и Бредова. 30 июня 1934 года специальное отделение эсэсовцев направилось к дому Шлейхера на окраине Берлина. Шлейхера убили пятью выстрелами в упор. Затем эсэсовцы устремились к военному министерству на Бендлерштрассе, вытащили Бредова из его кабинета и расправились с ним на улице. На другой день в военное министерство явился Николаи. Опираясь на поддержку Гитлера, он начал восстанавливать агрессивную немецкую разведывательную службу для работы во Франции, Англии и Соединенных Штатах.

Возрождение немецкого шпионажа в несомненной манере Николаи было впервые обнаружено MI-5, отделом контрразведки английского военного министерства, которому посчастливилось иметь начальника в лице полковника Кокса, весьма изобретательного и искусного офицера контрразведки. В начале 1935 года в Англии арестовали немецкого агента по имени Герман Герц. Он наносил на карту аэродромы в Кенте, которые входили в оборонительные кольца вокруг Лондона. Это был первый немецкий шпион, появившийся на сцене после 1918 года. Одновременно в Чехословакии была раскрыта немецкая шпионская организация и затем еще одна в Бельгии; последняя работала под руководством агента Лео Пеес, который пытался заполучить план укреплений льежской оборонительной зоны. К началу 1935 года французское Второе бюро считало, что во Франции действовало 500 немецких агентов и в их числе агент по имени Отто Бальтес. Он добыл план системы укреплений Меца, контролирующих подступы к Эльзас – Лотарингии. Немецким агентом являлся также французский офицер капитан Жорж Франс, который продал подробный план укреплений Бельфора немецким шпионам.

Было ясно, что вскоре немецкие агенты также появятся и в Соединенных Штатах. Дело Лонковского доказало нам, что Николаи распространил свою деятельность на западное полушарие. Это была случайная и неквалифицированная, но тем не менее шпионская сеть.

У полковника Николаи имелся еще один план, его поддерживал Гитлер. Николаи работал над созданием немецко-японского шпионского союза частично с целью получения данных из информации, находящейся в распоряжении японской разведки, и частично с целью создания огромной немецкой шпионской сети за счет финансовой поддержки японцев. Его идея была достаточно простой. Он пытался убедить японцев в том, что только представители белой расы могут проводить эффективную шпионскую работу на них, так как японских агентов легко можно обнаружить по внешнему виду. Он также доказывал, что агенты-белогвардейцы, широко используемые японцами, больше не обеспечивали получения необходимых данных и в конце концов были ненадежны, ибо они работали независимо и несогласованно, без поддержки суверенного государства.

Немецкая разведка сделала официальное предложение японцам соединить ресурсы и использовать немецких агентов там, где не могли работать японцы. Николаи также предложил передать в распоряжение японцев все данные, полученные на европейском театре действий, и организовать совместную шпионскую сеть в Соединенных Штатах при условии, если японцы согласятся предоставлять немцам материал, добываемый их агентами. Японцам это предложение показалось довольно заманчивым, и в результате было принято решение претворить этот план в действие. Нацистский шпион Эуген Отт, позднее немецкий посол в Японии, был собственным агентом Гитлера в окружении генерала Шлейхера, он давал информацию даже тогда, когда служил Шлейхеру в качестве доверенного помощника. Ему было поручено осуществлять связь между немецкой и японской разведывательными службами. Еще один опытный шпион фон дер Остен, известный контрразведывательным службам союзников с первой мировой войны (и позднее погибший в Нью-Йорке при выполнении секретного задания), был послан на Дальний Восток, чтобы подготовить почву для взаимодействия. Соглашение было достигнуто в 1935 году. И хотя до заключения пакта оси Берлин – Токио еще оставалось несколько лет, немецко-японский шпионский союз стал действительностью. Немецкие шпионы работали на японцев, японские агенты – на немцев. Местом их соприкосновения были Соединенные Штаты.

В настоящее время эти факты подтверждены историей, а в 1935 году соглашение между Германией и Японией только предполагалось, и получить подтверждение этому было чрезвычайно важным.

В конце 1935 года я получил такое подтверждение во время приема, устроенного японским военно-морским атташе в отеле «Мэй флауэр». Японским военно-морским атташе являлся тогда капитан 1 ранга Тамон Ямагути. Он не был таким высоким, как адмирал Номура, но все же он был великоват для японца, его бесстрастное лицо с острыми глазами выражало спокойную, холодную, твердую решимость.

Когда японцы решили усилить шпионскую деятельность в Соединенных Штатах, они сделали Ямагути центром шпионажа и поместили его со всеми разветвлениями секретной службы в Олбан Тауэрс – фешенебельном многоквартирном доме жилого района Вашингтона. Появление Ямагути в Вашингтоне как нельзя лучше подтверждало наличие японской шпионской сети в Соединенных Штатах. Я не сомневался в огромном значении его перевода в Вашингтон. Капитан 1 ранга Пьюлстон полностью разделял мое мнение. Появление Ямагути на вашингтонской сцене было предупреждением к буре и словно по тревоге подняло нас, чтобы мы приступили к своим обязанностям и приготовились немедленно выполнить свой долг. Я использовал каждый случай для встреч с Ямагути как в официальной, так и в неофициальной обстановке, и Ямагути не избегал меня. Я стал непременным участником всех его приемов и вечеров и был, конечно, в числе гостей на приеме в «Мэй флауэр».

Будущая ось была довольно полно представлена на этом вечере. На него явились итальянцы, а также немцы в лице военного атташе генерал-лейтенанта Фридриха фон Бетихера и военно-морского атташе вице-адмирала Витхофта Эмдена, старого служаки, который был артиллерийским офицером в первую мировую войну на крейсере «Эмден», более или менее благородного представителя неблагородной нацистской игры. В этот день меня поразила перемена в отношениях между японским и немецким атташе. Во время предыдущих совместных нерегулярных встреч их взаимоотношения были официальными и почти холодными. Теперь в их отношениях были заметны близость и теплота, немцы чувствовали себя на вечере у Ямагути как дома.

Прием в «Мэй флауэр» проходил в китайском зале – очередной непреднамеренный, но зловещий жест японцев. Я взял себе за правило не уходить с подобных приемов до тех пор, пока не удалятся все другие гости. Я хотел выразить уважение к хозяину, а также воспользоваться предоставившейся возможностью для совершенствования в японском языке. Я заметил, что на этот раз новые немецкие друзья Ямагути пытались пересидеть меня. Генерал Бетихер и адмирал Витхофт Эмден оставались у Ямагути даже тогда, когда большинство других гостей удалилось. На предыдущих приемах они всегда уходили одними из первых.

Заметив эту необычную перемену, я разыскал свою жену и ⁴предупредил ее о необходимости остаться на вечере до конца и посмотреть, что произойдет дальше. Я посвятил Клер в свои планы, так как ее особенная наблюдательность могла дополнить мои выводы. К этому времени гости начали расходиться, и, как мы заметили, оба немца через весь зал вновь подошли с двух сторон к Ямагути. Они откровенно расточали ему безудержные комплименты. Я попытался ненавязчиво установить, что скрывается за этой внезапной дружбой, но другие японцы не проявляли желания распространяться на эту тему, и я сделал вывод, что между нацистами и японцами уже заключено или заключается какое-то соглашение и что именно дружба, основанная на этом соглашении, заставила Бетихера и Эмдена липнуть к новому союзнику даже на этом как будто светском приеме. Я сказал жене: «Я уверен, что в немецко-японских отношениях происходит что-то новое. Посмотри, как эти два нациста цепляются за Ямагути, они никогда не вели себя так прежде. Эти дураки слишком откровенно проявляют свою внезапно обретенную любовь к японцу».

Вскоре мы заметили, что наше присутствие раздражает немцев. Наше намерение пробыть на вечере до конца действовало на их нервы, особенно когда прием явно окончился. Из китайского зала мы с женой вышли вместе с Ямагути, немцы удалились до нас, и я торжествовал свою победу.

На следующее утро я пошел к начальнику и сообщил ему о своих наблюдениях. Он согласился с моими выводами. Теперь мы все были уверены, что, начиная с этого момента, надо учитывать тесный союз немцев и японцев, который представлял для нас новую опасность. Теперь усилия шпионов полностью объединились и события получили полный размах. Мы находились накануне усиления активности этого объединенного шпионажа, шпионская деятельность постепенно расширялась, захватывая все сферы нашей национальной безопасности, чтобы достигнуть своей кульминационной точки в нападении на Пирл-Харбор.

Я не сомневался, что вслед за приемом в китайском зале гостиницы «Мэй флауэр» последует встреча собственно в Китае, я помнил план, о котором рассказывал мне Сато-сан в начале двадцатых годов. По этому плану Китай должен был стать первым этапом японской агрессии. Но за Китаем вырисовывалась еще более крупная авантюра – война против Соединенных Штатов, моральное негодование которых стояло на пути японцев к безграничным завоеваниям.

Собираясь уходить из кабинета Пьюлстона, я сказал ему:

– Мы будем теперь здорово заняты, сэр.

– Да, – ответил он, устремив свой взгляд в открытое окно, – но будем готовы, не так ли?

– Мы уже готовы, сэр.

Глава 16
ДОКТОР БЕРЕТСЯ ЗА РАССЛЕДОВАНИЕ ДЕЛА

В то время как мы в силу необходимости стремились максимально усилить контрразведку, наша разведывательная работа продолжалась в направлении, разработанном в 1927 году. В том году, следя за учениями японского флота с пункта подслушивания, мы смогли получить достаточно ценную информацию о его тактике; с той поры радиоподслушивание стало важным средством нашей разведывательной работы, однако в широком масштабе этот метод был применен только в 1933 году.

В 1933 году намечались большие маневры всего японского флота; нам представлялась редкая возможность организовать подслушивание на коммуникациях японцев и выяснить, что они собираются извлечь из своих гигантских учений. К тому времени систему, столь примитивно поставленную в 1927 году, усовершенствовали, и несколько радиостанций могли перехватывать сообщения, которыми обменивались японские корабли, участвовавшие в решении поставленной перед флотом задачи. Потоки бумаг с различного рода данными и подробностями хлынули в наши отделы, и нам пришлось долго и много поработать для того, чтобы, соединяя бесчисленные обрывки сведений, полученные по радио, ясно представить себе всю картину. В 1935 году огромная работа по анализу данных закончилась, и цель маневров нам стала ясна. Это была военная игра до некоторой степени в оборонительном плане, поскольку в основу своих учений японцы положили гипотезу о том, что в случае войны на Тихом океане враг будет постепенно приближаться к японским берегам. Условия маневров имитировали боевую обстановку в той фазе войны, когда боевые действия должны были иметь место вблизи собственно Японии; оно так и случилось несколькими годами позднее: 3-й флот адмирала Холси в ожесточенных схватках последних месяцев войны действительно подошел к самым берегам Японии.

Маневры японского флота раскрыли нам стратегию японцев, разработанную в расчете на такую возможность, и она лежала теперь перед нами, тщательно нанесенная на листы бумаги. Их план заключался в том, чтобы заманить силы нападения в огромную ловушку, образованную подводными лодками прибрежного действия и базовой авиацией, а затем двинуть все свои оборонительные силы на завершение гигантской операции, в ходе которой японцы надеялись уничтожить силы нападения одним ударом подобно тому, как они несколько сот лет назад разгромили «с помощью священного ветра» (камикадзэ) вторгнувшуюся в их страну из Монголии армаду Кубилай-хана [139] 139
  В 1274 году монгольский император Кубилай-хан, подчинивший себе Китай и Корею, сделал попытку завоевать и Японию. 115 тысяч воинов на 500 военных кораблях двинулись к берегам Японии, захватили острова Цусима и Ики и начали высадку в Японии на побережье острова Кюсю. Однако жестокий тайфун неожиданно уничтожил монгольские корабли, и завоевание Японии монголами было прервано. Этот тайфун и был назван японцами «камикадзэ» – «священный ветер». – Прим. ред.


[Закрыть]. На этот раз надежды японцев не возлагались на божественные силы. По их плану «священный ветер» должны были заменить воздушные силы, которым и предстояло нанести решительный удар в решающий момент.

Мы описали японский план со всеми его специфическими особенностями и разослали наш анализ в высшие инстанции, нас заслуженно похвалили, и это упрочило репутацию морской разведки. Только один офицер, интересовавшийся способностью кораблей к маневрированию, но не передвижением японских кораблей, проявил поразительно слабый интерес к рассматриваемому плану. Просмотрев план и анализ, он только пожал плечами, будто говоря: «Ох, уж эти мне нахальные япошки».

Я вспомнил этот маленький, но значительный случай несколькими годами позднее, когда узнал, что этот самый офицер назначен на ответственный командный пост по обороне Соединенных Штатов Америки. И когда «нахальные япошки» продемонстрировали ему свою маневренность уже в боевой обстановке, он убедился, что мог быть лучше подготовлен к выполнению своей ответственной задачи и не нанес бы ущерба всей нации, если бы уделил больше внимания аналитической деятельности морской разведки.

В то время как мы с законной гордостью рекламировали свои успехи в анализе больших японских маневров 1933 года, утверждая этим еще одну веху в работе морской разведки, наше внимание в силу необходимости было привлечено к событиям, гораздо ближе затрагивающим нашу страну. Капитан 1 ранга Ямагути собирался вступить в игру, и мы готовились отразить его удар.

Начальник разведки 11-го морского округа сообщил в Вашингтон о значительном шпионском деле, первом по своему размаху в области контрразведки со времени окончания первой мировой войны. Все свободные люди в морской разведке, особенно из отдела Дальнего Востока, были брошены на расследование этого дела, поскольку оно грозило отозваться в высших дипломатических сферах и могло повлиять на наши отношения с Японией. На вершине пирамиды шпионов находился сам Ямагути. Находясь в центре паутины, опутавшей страну от Вашингтона до Западного побережья, Ямагути заправлял всем, хотя над ним стоял еще один матерый шпион, о существовании которого мы тогда не знали. Задачей дальнейшей контрразведывательной работы являлось обнаружение организатора всего японского шпионажа в западном полушарии, наиболее квалифицированного и ловкого шпиона из всех когда-либо работавших в Соединенных Штатах в пользу иностранного государства. Непосредственным представителем Ямагути на побережье являлся японский офицер Тосио Миядзаки, капитан 3 ранга японского императорского флота. Нам было известно, что он проявляет интерес ко многим вещам, лишь весьма отдаленно связанным с нашим языком, и мы держали его под общим наблюдением. Эта задача была трудной даже для Миядзаки – опытного разведчика, весьма инициативного и изобретательного, умеющего маскировать свою деятельность. Его разоблачили благодаря бдительности рядового американского гражданина.

Помощь населения является одним из наиболее существенных факторов в разведывательной работе до тех пор, пока не возникает шпиономания и преследование иностранцев, как предполагаемых шпионов, не принимает формы национального психоза. Американцы всегда проявляли не только большую изобретательность в выслеживании преступников, но и удивительную выдержку, ограничивая свои услуги в качестве сыщиков-любителей только теми случаями, когда их подозрения были достаточно обоснованны. Раскрытие некоторых из наиболее крупных шпионских дел базировалось на информации, полученной от населения. Наблюдения граждан делают честь уму и патриотизму американского народа. Обычно это простые люди: дворник, домашняя хозяйка или кондуктор автобуса, они сообщают ценные сведения, не рассчитывая ни на какую награду, кроме той, которую приносит сознание выполненного патриотического долга. Эти неизвестные герои вполне заслуживают немалой доли тех похвал, которые нация так щедро расточает официальным агентам и следователям разведки, когда сообщение об аресте шпиона публикуется под сенсационными заголовками.

В деле Миядзаки первым, кто дал нам нить и помог в дальнейших поисках, явился бедняк из района Сан-Педро, живущий щедротами океана. Его имя Вильям Тернтайн. В один прекрасный день он появился на палубе флагманского корабля командующего Тихоокеанским флотом и потребовал, чтобы его немедленно допустили к адмиралу.

– Я хочу сообщить ему нечто важное, – сказал он.

– А не могли бы вы сообщить это мне? – полушутя спросил вахтенный офицер.

– Вы занимаете недостаточно высокий пост, – ответил Тернтайн, – я хочу видеть самого главного.

Его проводили к помощнику командира, но он продолжал настаивать на своем:

– Пропустите меня к самому главному.

Вызвали адъютанта адмирала, но Тернтайн встретил его все теми же словами:

– Я хочу видеть самого главного начальника.

– Каков характер вашего дела? – спросил адъютант. – Я должен сказать адмиралу, зачем вы явились к нему.

Тернтайну это показалось убедительным, и он сказал:

– Я хочу рассказать ему о нескольких японских шпионах, известных мне.

Через несколько минут бедняк с калифорнийского побережья стоял перед адмиралом Джозефом М. Ривеса, командующим флотом.

– Насколько я понимаю, вы имеете сведения о шпионах, – сказал посетителю адмирал, должным образом оценивший важность обстановки.

– Да, сэр. Я живу с одним из них.

– Хорошо, расскажите нам все, что вы знаете, – сказал ему адмирал, когда они присели, чтобы начать беседу.

– Я живу с одним человеком по имени Билл Томпсон, адмирал. Моряк он никудышный, служил одно время во флоте, потом его оттуда вышибли, не знаю, впрочем, почему. Так вот, я стал замечать, что Билл иногда опять надевает форму и в ней отправляется в гавань, там пробирается на корабли, а домой возвращается с бумагами и прячет их у себя в комнате. Мне показалось это подозрительным, и я решил наблюдать за ним попристальнее. И будь я проклят, адмирал, если Билл не передал эти самые бумаги какому-то япошке, с которым он, как я видел собственными глазами, встретился в городе. Этот Билл Томпсон – отъявленный мошенник, адмирал. Он был всего лишь матросом срочной службы, но сейчас, отправляясь на какой-нибудь из наших кораблей за бумагами, надевает форму старшины 1-й статьи. Он замышляет что-то недоброе, адмирал.

– По-видимому, так оно и есть, – сказал адмирал, – и я хочу поблагодарить вас не только от себя лично, но и от имени правительства Соединенных Штатов Америки за ваш патриотический поступок. Могу заверить вас, что мы уделим достаточно внимания вашему «другу», но, разумеется, не сможем познакомить вас с подробностями нашего расследования. Вы сильно помогли бы нашей работе, если бы никому не говорили об этом деле и дали бы нам довести его до конца. Вы сделали больше, чем просто выполнили обязанность, мистер Тернтайн, и нация благодарна вам.

Тернтайн был сильно тронут прочувствованными словами адмирала и только сказал:

– Хорошо, адмирал. Счастливо оставаться, сэр.

Как только Тернтайн закрыл за собой дверь, адмирал вызвал своего адъютанта.

– Пригласите сюда этого Коггинса, – сказал он, – Посмотрим, справится ли он.

Решение адмирала было неожиданным, ибо «этот Коггинс» формально не являлся ни офицером разведки, ни следователем, ни сыщиком: он – флотский хирург, специализировавшийся в области акушерства при амбулатории американского флота в Лонг Биче. Он принимал от тридцати до шестидесяти младенцев в месяц и обходил многочисленных амбулаторных больных каждый день; каким-то непостижимым образом он еще находил время для чтения книг, посвященных шпионажу и разведке, и таким образом стал специалистом и в этой области. Он писал доклады об опасности разрешения японским судам ловить рыбу вблизи Западного побережья США и на другие аналогичные темы, что привлекло внимание адмирала Ривеса. Естественно поэтому, что, когда адмиралу доложили о случае с бумагами, он сразу решил поручить расследование доктору. «Я чувствую, что он справится», – сказал адмирал.

Коггинс несказанно обрадовался, когда ему предоставили возможность перейти от любительских занятий к настоящей работе. На первый взгляд, дело выглядело нетрудным. Томпсон – типичная жертва агентов иностранной разведки; бывший военный моряк после увольнения из флота покатился вниз по наклонной плоскости. Недостаток денег, пьянство не по средствам постепенно вовлекли его в сеть, расставленную для людей такого сорта японцами, орудовавшими тогда на Западном побережье. В конце концов судьба столкнула Томпсона с Миядзаки, и тот быстро договорился с ним. Томпсон надевал форму старшины 1-й статьи, отправлялся на корабль, где его не знали, спускался в орудийный отсек и, выдавая себя за артиллерийского писаря с другого корабля, стоявшего в гавани, получал секретные материалы.

Коггинс прекрасно представлял себе методы контрразведывательной работы и знал, чем они отличаются от простого расследования, – понятия, между которыми часто не проводят различия. Он принялся за работу. С помощью тщательной тайной слежки и пристального изучения он сам и его помощники определили характер повседневной жизни Томпсона и подозреваемых японцев.

Томпсон возвращался с кораблей, направлялся в свою квартиру, прятал документы под ковер и переодевался в штатскую одежду; затем он отправлялся в Лос-Анжелес на встречу с Миядзаки. Во время свидания он передавал японцу то, что ему удавалось достать, или уславливался о пересылке материалов по почте. В Лос-Анжелесе они обычно встречались на площади Першинга или вблизи от нее, и именно здесь капитан-лейтенант Коггинс наблюдал, как они вершили свое дело – последнее, которое доктор позволил сделать Томпсону.

Все улики теперь были налицо. Коггинс изучил украденные документы, хранившиеся под ковром в квартире Томпсона, и с помощью разнообразных методов исследования собрал неопровержимый обвинительный материал, который был передан американскому прокурору для возбуждения судебного дела.

Однако незадолго до ареста Томпсона доктор на целый день потерял его из виду. Это сильно обеспокоило Коггинса. Он встретился с Тернтайном, от которого узнал, что лжеморяк как-то обмолвился о своем намерении поехать в Вашингтон к японскому военно-морскому атташе. Нас немедленно известили о таком повороте событий, однако, как выяснилось, Томпсон не уезжал из Лос-Анжелеса, а пропадал в кабаках с пьяной компанией.

До этого времени служба морской разведки осуществляла только косвенный контроль за делом Томпсона, поскольку Коггинс провел расследование для командующего и передал обвинительный материал американским властям для привлечения Томпсона к суду. В то время морская разведка так же, как и сейчас, не имела права производить аресты, хотя это и было бы в интересах безопасности флота. По этой причине Коггинс не мог арестовать Билла сам, он мог только ограничить его свободу передвижения, что допускается законом, когда преступление очевидно. Однако была найдена возможность законного задержания Томпсона до окончания оформления нужных бумаг, и исполнительные власти могли приняться за расследование этого дела, забрав обвиняемого у доктора Коггинса.

Вскоре обнаружилось, что гражданские власти не спешат с судом над Томпсоном, несмотря на наличие обвинительного материала. Вашингтон опасался международных осложнений в связи с тем, что в этом деле непосредственно участвовали высшие японские морские офицеры и нити шпионажа тянулись в святую святых международной дипломатии. Хотя неопровержимые улики были налицо и ставили Томпсона в безвыходное положение, высшие власти приказали прокурору не начинать судебного разбирательства, если он не может гарантировать вынесение обвинительного приговора. Но кто может гарантировать обвинительный приговор, не имея специальных законов относительно шпионажа? Мы все протестовали против подобных препятствий, которые и в прошлом сильно снижали эффективность нашей работы из-за многих оговорок в американских законах, облегчающих работу тайным армиям, пытающимся выведать национальные секреты США.

Дело Томпсона являлось одним из наших первых дел о шпионаже. Статья 50-я уголовного кодекса Соединенных Штатов предполагает наличие «умысла» и других осложняющих обстоятельств. Нам нужно было убедить американского прокурора, что он может добиться обвинительного приговора. Мне поручили помочь ему на этой стадии дела, и я вылетел в Лос-Анжелес для переговоров с мистером Пирсоном Холлом, тогда прокурором, а сейчас федеральным судьей. Я уверял его, что калифорнийские присяжные, естественно, не будут настроены в пользу японского шпиона, и уговаривал начать судебное преследование, но он ждал команды из Вашингтона.