Текст книги "Последняя любовь Скарлетт"
Автор книги: Джулия Хилпатрик
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 31 страниц)
Ты не причинишь мне боли, если будешь целиться в лоб или в висок… В подобных случаях смерть, насколько мне известно, наступает мгновенно, я отойду в мир иной за какие-то доли секунды… Не бойся, Скарлетт, не бойся…
Скарлетт смотрела на Ретта с каким-то паническим страхом.
А тот продолжал все уверенней и уверенней:
– Скарлетт, ты не думай, что я шучу… Нет, я говорю совершенно серьезно… Да, я понимаю, я самый настоящий подлец… Я совершил бесчестный поступок перед женщиной, а бесчестье, как известно с давних пор, смывается только кровью…
Наконец Скарлетт нашла в себе силы заговорить:
– Ретт, не надо так… Не надо… Не говори мне таких странных вещей…
Ретт покачал головой.
– Какие же вещи ты находишь странными?.. Скажи мне, Скарлетт…
Та пожала плечами.
– Ну, все эти твои слова… Этот револьвер, – она боязливо кивнула на оружие, которое продолжала держать у себя на коленях. – Все твое поведение… Ретт, вспомни, ведь я начала разговор совершенно с другого… Я только сказала тебе, что надо как-то определиться, кого-нибудь выбрать: меня или своего горностая… А ты…
Ретт поспешил перебить ее возражением:
– Что я?.. Я определился, Скарлетт, я давно уже определился…
– Значит – горностай?..
Тяжело вздохнув с непонятливости Скарлетт, Ретт произнес:
– Да, горностай… Если хочешь, можешь называть это так… Да, Скарлетт, – добавил он после небольшой паузы, – мне нечего больше сказать… – Неожиданно он усмехнулся и, как показалось Скарлетт – немного добродушно: – Такой вот классический любовный треугольник… Ты любишь меня, а я люблю этого зверька… Выхода нет, кроме одного, – и он кивнул на тяжелый револьвер…
Скарлетт положила «Смит-Вессон» на стол – она сразу же почувствовала себя как-то легче.
– Ретт, я очень сожалею, что начала этот разговор, – произнесла она, – я не думала…
Неожиданно Ретт крикнул, да так громко, что Скарлетт вздрогнула:
– Не думала?.. Разумеется, ты не думала!.. Ты никогда ни о чем не думала – ни тогда, когда предпочла мне того сопляка, который показался тебе утонченным аристократом, этого Эшли, ни тогда, когда изменила мне с тем актеришкой… Ты никогда и ни о чем не думала… Не думала ты и теперь, когда ворвалась ко мне в кабинет со своими дурацкими вопросами… Нет, подумать только, «вопрос ребром» – я или горностай…
Скарлетт удрученно покачала головой.
– Ретт, я никогда не считала, что ты можешь быть таким… – Она сделала паузу, подыскивая нужное слово и, наконец, нашла: – Таким жестоким…
Ретт, даже не глядя на свою жену, молча взял с письменного стола револьвер и чуть ли не силой вложил его в руку Скарлетт.
– Делай, что я тебе говорю…
– Ретт, но я…
– Делай!.. Стреляй, Скарлетт!.. Я не хочу больше жить, мне все надоело!.. – страшным исступленным голосом выкрикнул Ретт.
Нет, это было просто невыносимо!..
В этот момент ей самой не хотелось жить…
И Скарлетт, не выдержав перенесенных потрясений, разрыдалась…
Ретт, окинув ее молчаливым взором, вышел из комнаты и тихо закрыл за собой дверь…
* * *
Скарлетт не заметила, как ушел Ретт…
Понемногу придя в себя, она, поминутно всхлипывая, утерла красные от слез глаза большим клетчатым платком, который с недавнего времени всегда лежал у нее в кармане…
Ретта не было…
Скарлетт, поднявшись, прошлась по кабинету, разминая отекшие за это время ноги…
Неожиданно взгляд ее упал на револьвер… Она взяла его. Оружие неприятно тяжелило руку, Скарлетт держала этот «Смит-Вессон», так же, как держит оружие большинство женщин – неуклюже, перед собой…
И тут…
Наверху, на самом шкафу послышался какой-то шорох… Она подняла голову.
– Ах, вот ты где!.. – прошептала она с нескрываемой злобой, – вот ты где… Ну, все, теперь ты от меня не уйдешь…
Да, конечно же, теперь Флинт получит за все – и за то, что она, Скарлетт, потеряла своего любимого, и за выплаканные и невыплаканные слезы, и за бессонные ночи, и за мигрени…
За все…
Она подняла руку и неуклюже прицелилась… Спусковой механизм был очень тугим – ей понадобилось приложить большие усилия, чтобы совладать с ним…
Выстрел!..
Он буквально оглушил Скарлетт – уши на какое-то мгновение заложило, будто бы ватой…
Руку со «Смит-Вессоном» с силой отбросило назад, но Скарлетт с удовольствием отметила, что попала – горностай свалился на пол… Но он еще не был убит, к сожалению, он был только ранен – оставляя за собой ярко-красную кровавую дорожку, зверек пополз в свое привычное убежище – под шкаф…
Ничего, там он тоже не спасется!..
Теперь ему не будет пощады – его никто не спасет, даже Ретт, появись он тут…
Теперь она, Скарлетт О'Хара Гамильтон Кеннеди Батлер хозяйка положения…
Она не смогла убить его сразу, одним выстрелом?.. Вот и прекрасно!..
Пусть теперь он помучается, этот любимчик Ретта Батлера…
О, сладостное чувство мести…
Скарлетт присела на корточки и заглянула под шкаф… Он сидел там, притаившись, свернувшись в клубочек… Заметив своего мучителя, он попытался подняться на перебитые задние лапы и зашипеть… Черные глаза-бусинки смотрели на Скарлетт с неприкрытой ненавистью – во всяком случае, так показалось ей самой…
Скарлетт вытянула руку с револьвером в сторону горностая и, отвернувшись, сделала несколько выстрелов… До зверька, притаившегося под шкафом, было совсем близко, не более трех футов, однако Скарлетт так волновалась, что вряд ли все пули достигли цели… Она нажимала на курок столько раз, сколько в барабане оставалось патронов, руку ее бросало из стороны в сторону, но когда патроны кончились, она, положив пистолет на пол, все-таки отважилась заглянуть под шкаф…
Там, где еще недавно сидел пушистый горностай с блестящей лоснящейся шерсткой, багровело какое-то жуткое кровавое месиво…
Она быстро отвернулась – ее едва не стошнило от этого ужасного зрелища…
И Скарлетт, едва найдя в себе силы добраться до кушетки, в изнеможении легла на нее и забылась тяжелым, мучительным сном…
* * *
После этой беседы со своей женой Ретт не нашел ничего более подходящего, как просто прогуляться по кварталу, может быть – зайти к кому-нибудь в гости…
На душе у него было очень тоскливо, и он не хотел оставаться в этом доме… Кроме того, Ретта начинали терзать какие-то смутные, забытые чувства, похожие на угрызения совести… Он гнал их от себя, но они только усиливались…
Надо было как-то сменить обстановку – прогуляться по вечерним улицам, куда-нибудь сходить – хотя бы на какой-нибудь дешевенький дрянной фильм в синематограф, или же в гости, на вечернюю рюмку аперитива к тому же сэру Джонатану…
Да, он действительно чувствовал в себе запоздалые угрызения совести… Но что-нибудь менять уже было поздно – он прекрасно понимал это…
Он уже выходил из дому, когда услышал резкий выстрел, тут же отозвавшийся эхом в глубине дома…
Выстрел этот прозвучал очень неожиданно – Ретт споткнулся и замер на месте…
Через несколько минут он услышал еще пять выстрелов, которые прозвучали очень гулко, резко и кучно – один за другим…
Ретт все понял… Не разворачиваясь, он закрыл калитку и направился в сторону дома отставного полковника Джонатана Коллинза…
ГЛАВА 9
А Скарлетт осталась одна…
Она проснулась от невыносимого холода во всем теле и поежилась.
Подняла голову, посмотрела в окно – там было темно, лишь в домах напротив желтыми электрическими пятнами горели окна… Она вдруг почувствовала, что ее знобит…
«Да, – подумала она, – и как это я не заметила, как заснула в этом кабинете?.. Ретт наверняка не одобрил бы такого».
Скарлетт поднялась с кушетки и, слегка пошатываясь, подошла к столу, включила настольную лампу с зеленым абажуром – ее подарок любимому Ретту на позапрошлое Рождество…
Свет был неяркий, но он, тем не менее, резанул глаза – Скарлетт на минуту зажмурилась… Она отвернулась от лампы и уже собралась было выйти из кабинета, как услышала где-то совсем рядом жалобный писк… Или, может быть, ей показалось, что она услышала его?.. И тут же ее взгляд упал на тяжелый черный «Смит-Вессон», валявшийся рядом с кушеткой, на ковре…
Боже, неужели она это сделала?..
Неужели она застрелила его?..
Скарлетт, подняв револьвер и бесцельно повертев его в руках, словно пытаясь таким образом убедиться, что совсем недавно это оружие было в ее руках, положила его на стол и тяжело опустилась в кресло…
Да, это не сон, это не кошмар – все, что случилось с ней несколько часов назад, вновь и вновь предстало перед глазами…
Маленький зверек с острой усатой мордочкой, стоящий на задних лапках в позе угрозы…
Злобное шипение…
А, вот и пистолет… Скарлетт стреляет, стреляет, она знает, что теперь, когда Ретт выбрал этого горностая, ей больше ничего другого не осталось…
Запах горелого мяса, пороховая гарь, ее руку отбрасывает назад…
Почему-то вкус крови на губах, во рту…
И – какое-то страшное кровавое месиво под шкафом…
Она убила его?..
Ведь действительно убила?..
Тогда откуда же этот странный писк?..
О, Боже…
Скарлетт прекрасно понимала, что должна подойти к шкафу, не спеша, подавляя в себе безотчетное волнение, и, наклонясь, убедиться, что горностай мертв…
Она сейчас так и сделает… Но что это?..
Боже! – руки и ноги не слушаются ее, будто бы они принадлежат не ей, а кому-то другому… Она двигается, точно во сне, как в каком-то подводном мире… Нет, этого просто не может быть…
Хотя…
Чего бояться – мертвого зверька?.. Разве она никогда не видела на улице кошку или собаку, задавленную автомобилем?.. Разве она в своей жизни, такой долгой, никогда не видела смерть?..
Страшным усилием воли Скарлетт заставила себя подойти к шкафу, взять со стола лампу и поставить ее на пол. Она посмотрела туда, в угол…
Да, Флинт был мертв.
Кровь зверька уже потемнела и запеклась, из ярко-алой она превратилась в какую-то, темно-коричневую… Так, во всяком случае, казалось ей при свете этой настольной лампы…
Скарлетт поставила лампу на место и, не оборачиваясь, несмело пошла к двери…
«Он мертв, он мертв, – все время убеждала Скарлетт саму себя, – я разрядила в этого грызуна весь барабан с патронами, я не могла промахнуться, я видела его кровь, запекшуюся на темной шкурке… Да, он мертв, я знаю это наверняка…»
Тогда откуда же этот странный писк?..
О, Боже, наверное это просто какая-то галлюцинация, наверное, она просто сошла с ума…
И, не находя в себе сил еще раз обернуться, Скарлетт тихо вышла из кабинета и, не закрывая за собой дверь, из последних сил дошла до спальни и в полнейшем изнеможении повалилась на кровать…
Ей казалось, что перед глазами плывут какие-то радужные пятна, она хотела остановить их, зацепиться за что-нибудь, она хотела вызвать из сознания какой-нибудь милый ее сердцу образ…
Но этого ей никак не удавалось – всякий раз, когда она пыталась это сделать, перед ее глазами появлялось или лицо Ретта Батлера, или перепачканная запекшейся темно-коричневой кровью шерстка горностая…
И Скарлетт впала в полное забытье…
Дойдя до ворот дома, где жил Джонатан Коллинз, Ретт остановился…
В нем боролись два противоположных чувства – с одной стороны он понимал, что все это время поступал со Скарлетт неоправданно жестоко, бесцельно унижая ее, он разбивал сердце этой беззаветно любившей его женщины, утверждая, что та ему больше не нужна…
А с другой стороны – явная обида; Ретт, поняв, что она застрелила-таки горностая, не хотел идти домой, он не хотел не то, чтобы беседовать со Скарлетт, но и даже смотреть на нее…
Надо было куда-нибудь пойти, разрядиться за душевной беседой…
И Ретт, стараясь подавить запоздалые угрызения совести, решил, что будет лучше, если этот вечер он проведет в обществе отставного полковника… Тем более, что он был уверен – сэр Джонатан примет его с распростертыми объятьями…
«Это – как раз тот человек, который мне теперь нужен, – подумал Ретт, – спокойная беседа, приятные воспоминания…»
Ретт позвонил в колокольчик, висевший у входной двери… Да, мистер Коллинз действительно был крепким орешком в отношении всего, что касалось «технического прогресса»; наверное, такой вот старомодный колокольчик был единственным не только на Телеграфном холме, но и во всем Сан-Франциско…
Дверь открыл чернокожий камердинер отставного полковника, Симон…
– Добрый вечер, сэр, – поприветствовал он гостя. – Вы, наверное, к полковнику?..
Симон был бывшим денщиком Коллинза, они провоевали вместе и Гражданскую войну, и Мексиканскую кампанию, и войну с Испанией 1896 года…
Джонатан когда-то с легкой улыбкой рассказал Батлеру, что Симон, который никак не мог смириться с тем, что его хозяин вышел на покой, до сих пор называет его «господин полковник», до сих пор надеется, что в случае какой-нибудь войны неблагодарное американское правительство обязательно вспомнит о мистере Коллинзе и призовет его под военные знамена…
Джонатан тогда еще сказал: «Такими беззаветно преданными могут быть или черные слуги с Юга, или любящие белые женщины…»
Тогда Ретт как-то не обратил внимания на эти парадоксальные аналогии мистера Коллинза, но теперь, увидев Симона и услышав «Господин полковник», он сразу же вспомнил слова своего соседа…
А с лестницы уже спускался и сам мистер Коллинз – подагрические тонкие ножки его при каждом шаге как-то странно подгибались…
Заметив вечернего гостя, он улыбнулся.
– Добрый вечер…
Ретт с полуулыбкой кивнул.
– Здравствуйте, полковник… Давно не видел вас… Извините, что не мог найти возможности нанести вам визит раньше и в более удобное время…
Полковник заулыбался.
– Ничего, ничего… Мы ведь все-таки соседи, а потому можем заходить друг к другу запросто, без каких-либо церемоний… Вы ведь не обиделись бы, если бы я зашел к вам в точно такое же время?..
Ретт склонил голову.
– Нет, что вы…
– Вот видите…
Подойдя к вошедшему, мистер Коллинз с чувством пожал ему руку.
– Знаете, – произнес он, несколько фамильярно приобняв Ретта за талию и увлекая в гостиную, – если бы кто-нибудь когда-нибудь сказал бы мне, что я, полковник армии генерала Шермана Джонатан Коллинз на старости буду так радоваться визиту в свой дом офицера армии генерала Ли… Простите, какое ваше воинское звание?..
Ретт улыбнулся.
– Капитан. Капитан войск Конфедерации Ретт Батлер, – произнес он.
Коллинз продолжал:
– …что на старости лет я буду так радоваться визиту в свой дом капитана армии противника… Армии Конфедерации… Нет, леди и джентльмены, – воскликнул Коллинз, – нет, я ни за что не поверил бы в это… Ни за что!..
Ретт ничуть не смутился тому обстоятельству, что полковник назвал его во множественном числе – «леди и джентльмены»…
Ведь у всякого могут быть свои странности, свои причуды…
Почему бы и нет?..
Улыбнувшись, Ретт произнес:
– Знаете, я бы тоже никогда ни за что не поверил в это… Впрочем, – добавил он после непродолжительного раздумья, – впрочем, когда еще лет сорок назад я жил в Атланте, многие не любили меня… Я говорю о тех людях, которые считали себя истинными патриотами Юга, и презирали все, что относилось к Северу, к янки… О, я никогда не забуду, как однажды летом, кажется, в году эдак шестьдесят втором, я сказал, что янки вольнее нас, южан… У меня были на это все основания – я родился в Чарлстоне, но несколько лет прожил на севере… Помнится, я еще тогда сказал: «Джентльмены, вы так мало путешествуете, вы так ограничены в своих взглядах!.. Да, джентльмены, живя на Севере, я видел многое такое, кто никто никогда из вас не видел… Я видел тысячи эмигрантов, готовых за кусок хлеба и несколько долларов сражаться на стороне янки, я видел заводы, фабрики, верфи, рудники и угольные копи – все, чего нет на юге…» Помнится, я тогда еще сказал: «У нас нету ничего, кроме Короля-Хлопка, рабов и спеси… И эти чертовы янки разобьют нас в один месяц…» Джонатан согласно покачал головой.
– Да, да, тогда вас погубила ваша самоуверенность…
Ретт продолжал – вспоминая тот давнишний разговор на барбекю, он все более и более воодушевлялся:
– Да, мистер Коллинз, вы совершенно правы… Именно так – нас погубила наша гордыня… Это уже потом родился миф, будто бы нашлись предатели, из-за которых правое дело было погублено… Так вот… – Он остановился и внимательно посмотрел в глаза собеседнику. – Так вот, мистер Коллинз, после тех моих слов многие из моих приятелей, и не только приятелей, но и просто людей, которые мне симпатизировали, отвернулись от меня… Они сочли меня предателем, ни больше, ни меньше…
Джонатан улыбнулся.
– Вот как?.. Мне кажется, они должны были быть вам только благодарны… Ведь правда иногда бывает и жестокой…
Тяжело вздохнув при этих словах, Ретт подумал, что генерал теперь попал в самую точку: да, правда действительно иногда бывает очень жестокой…
Правда, Ретт имел в виду не свой более чем сорокалетней давности импровизированный анализ возможностей Юга и Севера, а совсем другое…
Мистер Коллинз, едва заметно улыбнувшись, задумчиво произнес:
– Да, Ретт… И теперь вот… Когда я вижу вас тут, в своем доме, мое сердце переполняется самой что ни на есть искренней радостью… Боже, Боже, кто бы мог подумать об этом лет сорок назад?..
Они прошли в кабинет. Ретт обратил внимание, что откуда-то из соседней комнаты доносится негромкая музыка – он сразу же узнал старый, популярный когда-то мотив «Девушки из Алабамы»…
Обернувшись к полковнику, Ретт приличия ради поинтересовался:
– У вас там что – вновь домашнее музицирование?..
Полковник скривился, будто бы выпил залпом стакан уксуса.
Какое там!.. Мой племянник купил новый проигрыватель…
Ретт был целиком и полностью солидарен с полковником – ему тоже не всегда приходились по душе эти новомодные веяния эпохи, но особенно он не любил, как сам выражался, «электрической музыки»…
Вздохнув, Батлер произнес:
Да, понимаю… Лицо Коллинза выразило очевидную сконфуженность – словно этот аппарат для прослушивания музыки был куплен не его племянником, а им самим…
– Понимаете, – произнес он голосом, в котором сложно было без труда уловить неловкость и извинительные интонации, – понимаете… У меня никогда не было детей, я ведь так одинок… Нас только двое: я да Элизабет… Я просто души не чаю в своих племянниках бедные мальчики, они так рано лишились отца. Приходится иногда идти на уступки… Ретт понимающе произнес:
Конечно, конечно… Полковник продолжал, при этом он старался не встречаться взглядом с Реттом:
– А мой племянник просто помешан на всем, что связано с техникой… Он в этом году закончил технологический колледж, и теперь страшно гордится тем, что устроился в местное отделение «Дженерал Электрик»… Какая-то фирма, торгующая электричеством или какими-то электрическими приборами, вы ведь понимаете, я человек старый и не очень разбираюсь в подобных вещах…
Усевшись на стул, Ретт произнес:
– Ничего, ничего… Понимаете, полковник, – Батлер достал из кармана позолоченный массивный портсигар с какой-то полустершейся монограммой, – понимаете ли, мистер Коллинз, я тоже осуждаю все эти новшества… То есть, хотел сказать – осуждал раньше… Но недавно я понял, что это не моего ума дело: я старый человек, я многого не понимаю в теперешней жизни… Пусть молодые живут так, как им самим заблагорассудится, я не хочу ни вмешиваться в их жизнь, ни осуждать ее…
Коллинз, внимательно выслушав своего вечернего гостя, произнес:
– Да… Возможно, вы, мистер Батлер, по-своему и правы… Но только…
– Что – только?..
Коллинз произнес с тяжелым вздохом:
– Когда я слышу музыку не в живом исполнении, а на этой… – Он запнулся, подыскивая нужное слово, и не найдя его, сказал: – на этой адской машине… Мне почему-то становится очень печально… Да, конечно, я понимаю вас: к конке и к экипажу не будет возврата, также, как не будет возврата к газовым фонарям… Но почему, почему, когда я вспоминаю те времена, мне становится так тоскливо?..
Ретт очень серьезно посмотрел на мистера Коллинза и сказал:
– Я понимаю вас… Я понимаю вас, мистер Коллинз, как никто другой…
Полковник продолжал:
– Да, я все время невольно сравниваю: наше с вами время и теперешнее…
Ретт улыбнулся.
– Я тоже… И знаете, что я скажу вам?..
– Что?..
– Вы, конечно же, можете и не согласиться со мной, но мне почему-то кажется, что каждое время по-своему хорошо… Наверняка ваши племянники, беседуя между собой эдак лет через пятьдесят, тоже будут ругать современность и вспоминать «старую добрую Америку» – Америку сегодняшнюю…
Полковник как-то вяло согласился:
– Да, вполне возможно, вы правы, мистер Батлер… Но я…
Недоговорив, он горько махнул рукой – мол, чего нам с вами об этом судить?.. Мы ведь уже прожили свое, не так ли?..
С минуту помолчав, Коллинз совершенно неожиданно для Ретта спросил:
– А почему вы пришли ко мне без вашей очаровательной супруги?..
Тяжелая тень легла на лицо Ретта.
Он тут, сидит с этим человеком, беседует о разных ничего не значащих пустяках, соглашается, кивает, хотя по большому счету ни Коллинзу, ни ему, Ретту этот разговор не нужен, он ничего не дает… Они разговаривают тихо и спокойно, а его жена, его Скарлетт…
Что она теперь делает?..
Наверняка ей теперь плохо…
Она страдает – страдает из-за него, Ретта…
Боже, надо скорее идти домой!..
Но какая-то сила будто бы пригвоздила Ретта к стулу…
Полковник повторил свой вопрос немного громче – ему показалось, что Ретт просто не расслышал его:
– Извините, мистер Батлер… Я спросил у вас – почему вы пришли ко мне без вашей очаровательной Скарлетт?..
Ретт вздохнул.
– Она…
И – запнулся, не зная, что ответить.
– Она, – сказал он после небольшой паузы, – она… – И совершенно неожиданно для самого себя произнес: – Она только что застрелила моего горностая…
Полковник отпрянул.
– Какого горностая?..
– То есть как какого, – сказал Ретт таким голосом, будто бы все в Сан-Франциско знали его зверька, – как это какого… Моего горностая… Флинта.
Полковник пожал плечами.
– А у вас что – дома был горностай?..
Ретт посмотрел на него в полнейшем недоумении и произнес:
– Ну да…
– А позвольте полюбопытствовать – откуда?..
– То есть как это откуда?.. Вы ведь несколько месяцев назад сами мне его подарили… Вы еще, помнится, рассказывали, что этот грызун, который неизвестно как появился в вашем доме, принялся разорять птичьи гнезда… Мистер Коллинз, вспомните!..
– А-а-а!.. – воскликнул Джонатан. – Ну да, конечно же, я действительно вам его подарил… И как это я мог забыть?..
И он покачал головой – мол, ничего не поделаешь, возраст…
С минуту помолчав, он вопросительно посмотрел на своего собеседника.
– Значит, вы говорите, что она застрелила его?.. – сказал и словно не поверил сказанному. – То есть как это… Я не ослышался?..
Ретт отрицательно мотнул головой.
– Увы, это действительно так. Застрелила сегодня, из моего старого «Смит-Вессона»…
Джонатан почмокал губами.
– Не понимаю… Наверное, это произошло случайно, она была неосторожна с оружием… Я всегда говорил, – произнес он наставительным голосом, – всегда говорил, что женщина и оружие – вещи совершенно несовместимые… Хорошо еще, что она не попала в кого-нибудь из людей…
Ретт, обращаясь словно к самому себе, тихо-тихо прошептал:
– Попала…
Полковник как-то очень странно посмотрел на Батлера и спросил:
– Попала?.. Надеюсь, не в вас?.. Ретт отрицательно покачал головой.
– Нет, нет, мистер Коллинз, не обращайте на меня внимания… – он виновато улыбнулся. – Это я просто так, своим мыслям…
Поднявшись с кресла, Ретт как-то очень нервозно зашагал по комнате…
– Простите, – сказал он, – простите… Можно ли мне закурить?..
Полковник улыбнулся.
– Разумеется…
Ретт, вынув из портсигара папироску, закурил и, выпустив из легких сизую плотную струйку табачного дыма, произнес:
– Извините меня, иногда я бываю очень невнимателен… Приходится по несколько раз переспрашивать…
Коллинз понимающе закивал в ответ.
– Да, да, конечно… Честно говоря, у меня самого иногда бывает что-то подобное… У вас, мистер Батлер – невнимательность, рассеянность, а у меня – самые что ни на есть настоящие провалы в памяти… И как это я мог забыть, что подарил вам этого горностая?.. – С минуту помолчав, он спросил: – неужели ваша жена застрелила его при неосторожном обращении с револьвером?..
Ретт молча кивнул – распространяться о своих взаимоотношениях со Скарлетт ему по вполне объяснимым причинам не хотелось…
Причмокнув губами, полковник с сокрушением сказал Ретту:
– Да, понимаю… Наверное, вы очень привязались к этому зверьку, и теперь смерть… э-э-э… Простите, а как вы его назвали?..
Ретт, замешкавшись, ответил:
– Флинт… В честь небольшой речушки в Джорджии, которая протекала в поместье моей жены, в Таре… Я назвал его Флинт.
– … и теперь смерть Флинта выбила вас из колеи… Да, мы уже в таком возрасте, когда все нежные привязанности становятся опасными… – На секунду замолчав, Джонатан продолжил: – Знаете, почему я в последнее время не держу никаких домашних животных – о птицах говорить не буду, это особая тема?..
Ретт вопросительно посмотрел на него.
– Почему?..
Тяжело вздохнув, полковник изрек:
– Знаете, давно уже, лет десять назад у меня был пес… Отличный сенбернар, мне его еще щенком подарил один приятель в полку… Я к нему очень, очень привязался… И что вы думаете – он издох на моих глазах…
Ретт едва заметно кивнул.
– Да, понимаю… Полковник продолжал:
– После этого я, погоревав, завел себе другого пса, он прожил у меня лет шесть, после чего подавился костью и издох… И я вновь сильно переживал… А когда мне предложили в подарок еще одну собаку – кстати, предложил генерал Дейл Ганнибалл Сойер, вы ведь его прекрасно знаете, так вот, я отказался…
Ретт непонимающе посмотрел на своего собеседника и спросил:
– Почему?.. Вам не понравился щенок, которого вам предложили в подарок?..
Коллинз едва заметно покачал головой.
– Нет, совсем не то… Просто я не захотел привязываться к нему… А зачем – все равно я твердо знаю, что пережил бы и этого пса… – с минуту помолчав, он добавил, но на этот раз не очень уверенно: – Хотя…
Кто знает… Так вот, – голос отставного полковника внезапно окреп, – так вот, мистер Батлер… С той поры я понял одну простую истину…
– Какую же?..
– Никогда и ни к кому нельзя привязываться… Никогда и ни к кому…
Ретт хотел было поинтересоваться, имеет ли это утверждение смысл лишь по отношению к домашним животным, или же еще и к людям, но почему-то не сделал этого; однако отставной полковник, словно угадав направление мыслей Батлера, добавил:
– А теперь… Теперь я так сильно привязан к своим племянникам, а они – ко мне!.. Боже, что я… что они будут делать, когда меня не станет?!..
После этой фразы в гостиной зависла тяжелая томительная пауза. Ретт, выкурив папиросу, положил тлеющий окурок в малахитовую пепельницу и слегка притушил его.
Полковник вновь тяжело вздохнул.
– Такие вот дела, мистер Батлер… И вновь замолчал…
Ретту никак не давали покоя его мысли о Скарлетт – да, теперь он все больше и больше понимал, что поступил с ней просто омерзительно…
Он, Ретт Батлер, который всегда считал себя джентльменом…
Но почему так все время происходит между людьми, которые любят друг друга?..
Почему они должны терзать и терзаться, вместо того, чтобы любить?..
Ведь времени для взаимных чувств все меньше и меньше…
Скарлетт любит его, это очевидно, но Ретт…
Он ведь тоже не может без нее… Вот и теперь – сидит тут, перед мистером Коллинзом, беседует неизвестно о чем, и беседа эта, никому не интересная, тянется, как какая-то нитка из бесконечного клубка…
Но почему он так жестоко поступил с ней?..
К чему этот горностай?..
К чему все эти его старческие капризы – неужели он, старый человек и сам не может понять, что все эти картины, весь этот антиквариат ему не нужен, что это не более, чем игрушки?..
Да, он ведь и сам говорил об этом не раз, притом не только себе, мысленно, но и Скарлетт…
К чему тратить время на какие-то пустяки вместо того, чтобы посвятить его любимой – да, да, Ретт ни на минуту не сомневался в том, что теперь он любит Скарлетт еще сильнее прежнего, что эта стареющая женщина – то единственное, что, по сути, осталось у него в жизни…
Неожиданно его размышления перебил отставной полковник:
– Да, совсем забыл вам сказать, очень печальное известие…
Ретт насторожился.
– Что-то случилось?..
Тяжело вздохнув, Джонатан изрек:
– Я вот только что вспомнил отставного генерала, мистера Сойера…
– Что с ним?..
– Третьего дня он скончался… – Коллинз скорбно покачал головой. – Уснул и не проснулся. Многие находят, что это счастливая смерть, хотя сам Дейл Ганнибалл неоднократно говорил мне, что куда лучше умереть в тридцать лет на поле битвы, чем в восемьдесят – на чистых простынях своей постели…
Тяжело вздохнул и Ретт.
Боже, как у него мало времени!.. Как мало времени, чтобы любить друг друга!..
Ретт резко поднялся из-за стола.
– Полковник, – произнес он, – прошу извинить за мое нечаянное вторжение… Но я вынужден удалиться… Уже поздно, и Скарлетт ждет меня…
Полковник, поднявшись со своего места, проводил гостя до входной двери.
– Спокойной вам ночи, капитан Батлер, – произнес он. – Передайте привет вашей очаровательной жене Скарлетт… В ближайшие выходные обязательно приходите ко мне в гости… Думаю, нам будет что повспоминать. И, – Коллинз неожиданно улыбнулся, – и, мистер Батлер, запомните одну старую истину: никогда и ни к кому не привязывайтесь и не позволяйте делать этого другим… Даже по отношению к самому себе… Хорошо?.. Ну, не стану вас больше задерживать… Спокойной ночи.
Поблагодарив Колинза за теплый прием и еще раз извинившись за неожиданность своего визита, Ретт вышел на теплую, нагревшуюся за долгий августовский день булыжную мостовую…
Он шел, все время ускоряя шаг…
Ага, вот и тот самый фонарь, где несколько месяцев назад они беседовали со Скарлетт…
Боже, какие глупости тогда говорил ей Ретт!.. Он уже и сам точно не помнил – помнил только, что в его устах постоянно звучало слово «удовольствия»…
Батлер шел к своему дому, постоянно ускоряя шаг, будто бы боялся опоздать куда-то…
Ага, вот и их окна…
Сейчас он придет, обнимет жену, скажет ей, что по-прежнему любит ее и будет просить прощения за все муки, которые причинил ей за последнее время…
Она ведь тоже любит его, конечно же, любит – Ретт знает это наверняка…
И она простит его, пусть не сразу, пусть через некоторое время, но простит обязательно…
Только бы успеть, только бы…
Ретт и сам не мог отдать себе отчета, почему он так торопит время и что означает гвоздем засевшая в мозгу фраза: «Только бы… Только бы успеть…»
Может быть, он действительно так сильно хотел видеть Скарлетт?..
Окно в ее спальне не горело – также, как и в кабинете самого Ретта.
Это было довольно странно – в такое время она еще никогда не ложилась спать.
Он нащупал в кармане своего плаща связку ключей и привычным движением открыл дверь… В нос сразу же ударил запах пороховой гари, давно уже позабытый Батлером – еще со времен той войны.
