Текст книги "Эдем (ЛП)"
Автор книги: Джулия Эллис
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 20 страниц)
Джулия Эллис
ЭДЕМ
1
Виктория Уикершем толкнула дверь ветхого невысокого, сложенного из клинообразных досок домика и поспешно вышла в ранние сумерки, окутавшие узкую, кривую улочку. Викки с первого взгляда возненавидела жизнь в Пиг-Элли, ещё шесть месяцев тому назад, когда прибыла в Америку, прежде чем узнала, что это самый развращённый, самый опасный район Нью-Йорка. Любимое место проституток, воров и убийц. Даже полицейские патрулируют район Файв-Пойнтс парами.
Длинные тёмные волосы мягко спадают по плечам, аккуратно огибая синие глаза. Сумка с кукурузой, кастрюля, решётка и древесный уголь с трудом умещаются в руках. Быстро, насколько позволяет ноша, Виктория проскакивает грязную улицу с дремучими многоквартирными домами из клинообразных досок. Эти дома снимает беднейшее население. Они похожи на тот, где Викки живёт вместе с тётушкой Молли, её мужем Джимом и их пятью детьми-погодками. Вечерний дух весны всё-таки уступает последнему, мрачному аккорду зимы. Девушка пытается спрятать маленькую хрупкую фигурку в несоразмерно большую шаль, получше защититься от сырого, пронизывающего холода.
Виктория умело избегала мерзких посиделок, а непристойные предложения игнорировала. Отводила глаза, увидев девушку своего возраста в компании только что сошедшего на берег матроса, которого та вела в убогую однокомнатную квартирку. Сюда же водили клиентов мать и сёстры. Вот мелькает фигура молодого матроса. На лице благородное выражение воплощённой невинности. Парень спускается в подвал, где за десять центов в кишащих паразитами «меблированных комнатах» без окон можно на ночь снять койку.
Через пару минут Викки должна быть далеко от Пойнтса и выйти на битком набитый Бродвей, где поздним апрельским вечером 1857 года, как обычно на углу, будет продавать кукурузу.
Сколько ещё торчать у тёти Молли? Изящное и скуластое лицо тётки осунулось от нищеты и страданий. Неужели тётя Молли не подозревает – дядя Джим использует любой предлог, чтоб прикоснуться или ущипнуть Викки? Наверняка в этом причина, что тётя Молли, так тепло и радостно встретившая племянницу, сейчас мрачнее тучи. Девушка с чистой совестью полагает, что тётушке не в чем её упрекнуть. Тётя Молли просто не знает, как урезонить мужа.
Уже довольно давно перед уходом на работу дядя Джим устраивает дома скандал: тётя Молли орёт на него благим матом, а Джим просто бьёт жену. Вспоминая опухшие от слёз глаза тётушки, синяки, а иногда разбитые губы, Викки становилось дурно. Затем Джим волок жену на кухню, а Викки выталкивала детей на грязную улицу, чтоб юные кузены в комнате не слышали хриплых звуков страсти. Вскоре с усмешкой появлялся самодовольный Джим, за ним Молли – робкая и счастливая. До следующей драки. Викки понимала, что именно она часто была причиной вспыльчивого характера тёти Молли.
Кошмар начался два с половиной года назад, когда отец и Эдвард, которому едва исполнилось восемнадцать, ушли на Крымскую войну, оставив её на попечение пожилой незамужней женщины в маленькой английской деревушке, где они жили. В возрасте двух лет Викки осталась без матери. Вскоре, в конце октября 1855 года, в Балаклаве погиб Эдвард, а спустя почти одиннадцать месяцев под Севастополем – отец. В течение года Викки жила в деревне на деньги, отложенные на этот случай отцом, но денег было мало – армия всегда скудно платила своим солдатам. Им полагалось с честью служить королеве, хотя Викки не понимала, что почётного в смерти в грязи на чужбине.
Когда оставленные отцом деньги закончились, она написала тёте Молли, и та пригласила её приехать и жить вместе в Нью-Йорке. Молли мало писала о семье, за исключением того, что дядя Джим – музыкант. Только она скрыла, что он играет в публичном доме.
В любом случае, других родственников у Викки нет. Тётка регулярно к Рождеству присылала письмо. Родня отца не в счёт. Он был лишён наследства, женившись на маме – певице лондонского мюзик-холла.
Когда Викки исполнилось тринадцать, отец впервые взял её в Лондон. После возвращения в глазах девочки поселилась грусть и задумчивость. Весь день они гуляли по городу. Вечером пошли в Ковент-Гарден послушать партию из оперы Беллини «Пуритане» в исполнении Джулии Гризи. Как она была взволнована! А потом, ожидая занавес и аплодируя актёрам, обернулась к отцу. Его лицо побледнело. Викки проследила взгляд. Около сцены в элегантной ложе сидела строгая, красиво одетая в белый атлас, надменная дама. Женщина, наконец, обратила на них взор, смерила тяжёлым взглядом, и решительно отвернулась, высоко подняв голову и жёстко поджав губы.
– Это твоя бабушка, Викки, – с горечью сказал отец, – не будем беспокоить её, лишь чтобы просто передать поклон. – И никогда больше не заговаривал о ней.
Викки спешила, оставляя за собой Файв-Пойнтс. Позади уже дюжина или больше винных лавок, где продают выпивку любому, кто заплатит, включая детей. Скоро задние комнаты лавок превратятся в бордели, обслуживая матросов, проституток и воров. На углах ютятся бакалейные лавки, магазинчики подержанных вещей, ростовщики и миссия Файв-Пойнтса, что ведёт заранее обречённую борьбу с целью вытащить развращённое быдло из скотской жизни.
Восемнадцать – слишком большой возраст продавать кукурузу. Работа для девочек. Но Викки отказывалась работать в винных лавках Пойнтса или в матросских притонах Ист-Ривера и Уотер-Стрит. Тётя Молли убеждала найти работу горничной в одном из великолепных особняков, где работали многие девушки, недавно прибывшие из Ирландии, но у Викки был упрямый и независимый характер, что здорово мешало карьере домработницы. Продавая кукурузу на отведённом углу Бродвея, – угол принадлежал ей по законам улицы, – она сама себе начальник. Никто не может ей сказать: сделай то, сделай это, шевелись, девочка!
Дядя Джим часто, изрядно приняв на грудь, противным голосом гнусавил:
– Надо же! Слишком хороша, чтоб работать, как другие девчонки. Ты всё время ведёшь себя высокомерно! Даже разговариваешь смешно, – передразнил её британский акцент. – А кончишь тем, что станешь проституткой. Так же, как и все! Вот увидишь!
Викки выросла в маленьком домике с воротами и хорошенькими окошками с эркерами, с небольшим, чистым клочком газона. Небольшой городок вдоль реки немногим более часа езды от Лондона. Кафедральный собор. Он всегда поддерживался в чистоте, а оставшаяся без матери девочка была любимицей едва ли не всех жителей городка. Для Викки покидать их было очень тяжело.
После изнуряющего сорокадневного плавания пассажиры, наконец, высадились в Нью-Йорке. Викки ни за что ни согласилась бы вновь пересечь океан в зимний шторм. На время карантина пассажиров тесной кучей разместили в грубом сарае. Она вспомнила первые жуткие часы. Среди прибывших бурно разрастались слухи, и, выходя на прогулку, девушка сжималась в комок от страха. Поговаривали, что у часто кашляющего старика заразная болезнь, и всех отправят обратно. А лежащий в лихорадке ребёнок – носитель холеры, кори, либо страшной оспы.
Но слухи оказались ложными. Больных признали незаразными. Всех здоровых и с деньгами – голос дрожал от волнения, когда Викки сообщила, что у неё семь долларов наличности – радушно приняли в Америке. Тётя Молли с двумя старшими детьми встречала в порту. Тяжесть упала с плеч. Это её семья. Теперь она не одинока.
Виктория всеми силами старалась скрыть потрясение, когда тётя Молли привела её в две крохотные комнатки, где им теперь предстояло жить ввосьмером. Женщина так гордилась старым пианино, что дядя Джим приволок с работы, и которое завладело большей частью кухни. Тётка восхитилась, узнав, что Викки умеет играть.
– У тебя способности, как у мамы! – хохотала тётя Молли.
Викки, полная страстного желания услышать больше о матери, с нетерпением ждала, что ей расскажут что-либо ещё. Отец говорил только об её красоте, мягком, ласковом характере и о том, что очень сильно любил маму. От тёти Молли Викки узнала, что обе сестры родились на ферме в Сассексе и уехали в Лондон в поисках более удачной жизни. Мама пела в мюзик-холле. Тётя Молли уехала в Нью-Йорк, где через несколько лет встретила Джима и вышла замуж.
Улыбка тронула лицо Викки, когда девушка вышла на Бродвей. Часть города распахнулась во всей полноте жизни. Каждую ночь её восхищал поток людей, спускающихся и поднимающихся по широкому проспекту. Нескончаемой вереницей плывут омнибусы, обычные повозки и частные экипажи. Яркие фонари ресторанов, баров и отелей заливают Бродвей бесстыдным, ослепительным блеском. Когда перед рассветом она покидала улицу, всё затихало. Лишь здесь на несколько часов можно забыть о Файв-Пойнтсе.
Она прошла вверх по Бродвею, к Баркли-Стрит, встала на обычном месте, на углу отеля «Астор Хаус», и сосредоточилась на продаже товара. Мимо проносились толпы народа. Все, по-видимому, куда-то спешили. Как далеко сейчас маленький домик, где они жили вместе с отцом и Эвардом! Лишь на шее, на узкой ленточке, Викки носила два воспоминания о той, другой жизни. Она всегда носила их: камею, подаренную папой на четырнадцатилетие, и медаль, которой наградили отца после гибели за королеву Викторию.
– Отличная горячая кукуруза, – весело зазывала она клиентов на культурном английском, так выводившим из себя дядю Джима. – С пылу, с жару! – одинаково вежливо обращалась и к покупателям, и к просто зевакам.
Сумерки быстро и незаметно перешли в ночь. Викки почувствовала, праздничное настроение спешащей мимо толпы коснулось и её. Ощущение, что все спешат на поиски развлечений. Чувство праздника коснулось на короткое время, пока она отвлекалась от мыслей, что необходимо найти любой способ вырваться из ужасной, маленькой квартирки в Файв-Пойнтсе.
– Горячая кукуруза, с пылу, с жару… – в изумлении замерла, вытаращившись на девочку, переходившую в опасном месте Бродвей. Мелинда, старшая из детей тёти Молли. Девочка, полная решимости, с проницательными, но испуганными от такого обилия транспорта глазами, пробиралась к Викки.
– Мелинда, ты что здесь делаешь? – Одиннадцатилетней Мелинде, в отличие от других детей Пойнтса, не разрешалось уходить далеко от дома. – Мать убьёт тебя за то, что ты прибежала сюда! Тебя ведь может задавить экипаж!
– Меня мама послала! – Мелинда запыхалась и довольно сияла. – Она просила тебя прийти домой, а мне велела остаться и продавать кукурузу. Мама говорит, это не сложно. – Мелинда безрассудно смелая девочка, но, тем не менее, сейчас она выглядит немного напуганной. – Только скажи, что нужно говорить.
– Почему мне нужно домой? – тревога сжала сердце. – Мелинда, в чём дело?
– Это всё папа. Мама сказала, что он слишком много принял на грудь. Теперь он без сознания, и мама сказала, что ты должна идти домой прямо сейчас.
– Мелинда, а причём я? – смутилась Викки.
– Тебе надо пойти в салон и играть вместо папы. Он ведь не хочет остаться без работы. Поторопись, Викки! Только сначала научи, что нужно говорить.
Викки недоверчиво взглянула на Мелинду. Тётя Молли не может рассчитывать, что она пойдёт в это ужасное место и будет играть там. Разум протестовал, но она всё равно коротко проинструктировала Мелинду, и дала небольшую пригоршню мелочи для сдачи.
– Никуда ни с кем не ходи, – предупредила её Викки. – Как только всё продашь, сразу же домой.
– Всё будет в порядке, – заверила Мелинда, ей не терпелось стать самостоятельной.
Викки дождалась удобного момента и перешла улицу. Омнибусы с выкрашенным белой краской верхом, элегантные экипажи, повозки с рекламой на боках плотными фалангами двигались вниз, по освещённой улице, то и дело создавая на перекрёстках опасные ситуации.
Девушка быстро шла вниз по Уорт-Стрит. Сможет ли она играть в этом ужасном месте? Но прекрасно понимала, что должна играть. От этого зависит работа дяди Джима. Он часто терял работу, и тётя Молли, оставляя детей, уходила из дома и бралась за всё, что могло принести хоть какие-то деньги.
Викки уныло взглянула на пару беспризорных, полуголых, несмотря на вечерний холод, ребятишек. Они что-то ощупью искали в сточных канавах. Здесь же рядом ковырялись свиньи. «Геральд» писал, что в Нью-Йорке десять тысяч таких детей. Ничего из прежней жизни в Англии не подготовило девушку к жизни в Пойнтсе, хотя в книгах Чарльза Диккенса она читала про лондонские трущобы, и вполне допускала, что такое может быть.
– Идите сюда, – быстро окликнула она детей, ощущая тошноту от их вида. – Идите ко мне… – дала каждому ребёнку по мелкой монетке, и те помчались прочь, ликуя от восторга.
При её приближении тётя Молли открыла дверь.
– Идти нужно немедленно, – голос звучал резко и скрипуче. – Ему сейчас всё до фонаря.
– Тётя Молли, но ведь я не очень хорошо играю, – запротестовала девушка.
– Они не обнаружат подмену, – раздражённо бросила тётка, – просто играй громче, и все будут довольны. Викки, ты должна сделать это, – продолжала настаивать та. – Джим должен быть на месте через пять минут.
Девушка, не мигая, смотрела в глаза тётки. Конечно должна. Тётя Молли приняла её, когда у Викки никого не осталось. Не имеет никакого значения, нравиться ей здесь жить, или нет. Значение имеет только одно – тётя Молли раскрыла своё сердце и дом, когда Викки в этом нуждалась.
– Конечно. Я пойду сейчас же, – прошептала, чувствуя, как в сердце заползает паника.
– Вот… – тётя Молли протянула руку к пианино за стопкой нот. – Возьми с собой, – она колебалась, глаза тревожно забегали. – Если кто-нибудь поведёт себя странно, просто скажи, что замещаешь дядю. Он сейчас болен, ясно?
– Да, мэм.
Решительно схватив листы с нотами, Викки вышла из дому, пытаясь удержать в голове переливающиеся через край инструкции тёти Молли. Вперёд, на Грин-Стрит! К дому с фонарём с надписью «НИНА».
Тётя Молли любила сюда заходить. Дядя Джим приводил в движение весь публичный дом. Несмотря на то, что настоящими публичными домами всё-таки считались заведения более отдалённых кварталов, здешние окрестности роскошнее, как и предложения.
Викки с отвращением приближалась к Грин-Стрит – самой известной улице в Соединённых Штатах. Услышала, как двое туристов спрашивали дорогу на эту улицу. Они шли, словно на поиски приключений.
Вымершая днём, Грин-Стрит оживала вечером, наполняясь туристами и клиентами, толпящимися во время гулянья. Зубы сжались от брезгливости, когда проходила мимо потрёпанных, ссутулившихся, облицованных красным кирпичом домов. Внимательный взгляд останавливался на газовых фонарях в чашеобразных плафонах из слегка окрашенного стекла, что ярко светили над каждой входной дверью. Большинство из них – красного цвета, некоторые, менее вызывающие, сами раскалились до красна. Чисто-белого цвета названия. «ЛИЗЗИ». «ЖЕМЧУЖИНА». «ФЛОРА». Бесконечные названия, и пустота в душе.
Сердце Викки застучало, как молот. Название на фонаре гласило – «НИНА». Место, где работает дядя Джим. Держа перед собой листок с нотами так, чтобы он бросался в глаза, открыла дверь и вошла внутрь.
Между двумя окнами небольшого зала пианино. Окна занавешены тяжёлой зелёной камкой, чтобы уберечь клиентуру от взглядов праздношатающихся снаружи толп туристов. Над пианино из высокой красной вазы свешивается розовая гроздь бумажных роз. Небольшие пурпурные диванчики окаймляют три стены. Над каждым диванчиком висит зеркало. В центре комнаты истёртый до дыр ковёр с претензией на восточный. Свет фонарей приглушён.
Женщина в юбке кричащего жёлтого цвета и с изрядно нарумяненным лицом двинулась к Викки. Пронзительный взгляд ощупал девушку, заставив съёжиться.
– Меня прислал Джим, мой дядя, – заикаясь, проговорила она, лицо пылало. – Он болен, но я умею играть на пианино. – Она глубоко вздохнула, приводя себя в норму. – Вы – мисс Нина?
– Да, – усмехнулась женщина. – Я – Нина. Значит, Джим прислал тебя давить на клавиши. – Женщина, казалось, колеблется. Не имея ни малейшего желания оставаться здесь, Викки надеялась, что её сейчас выгонят, и сразу же почувствовала себя виноватой. Она ведь здесь, чтоб помочь тёте Молли. – Что-то говорит мне, это – плохая затея, но у меня нет выбора. Садись за инструмент и начинай играть. Будешь играть, пока не скажу, что пора домой, – Нина шумно рассмеялась, тряся головой, и кивнула высокой блондинке в красном атласном халате, которая в это время спускалась в зал. – Смотри, что нам Джим прислал!
Викки села за инструмент и заиграла, игнорируя всё вокруг. Играла то же, что и дядя Джим. Совершенно новые, незнакомые песни. «Элин Бэйн», «Русоволосая Джини», «Музыка носится в воздухе», «Вилли, мы тебя не заметили». Усилием воли заставила себя уткнуться в ноты, избегая смотреть на вереницу мужчин, забредавших в зал по своим делам. Но голоса эхом отражались в маленькой комнате. Некоторые вели себя шумно; другие угрюмо и вызывающе молчали.
Нина вызывала девушек, те выходили по двое и через некоторое время уходили с клиентами. Викки старалась не слушать разговоры. Как правило, это странные требования кого-то из клиентов. Потом какой-то клиент вызвал суету, требуя показать нескольких девушек. И всё это происходило на хриплом непрерывном фоне, издаваемом пианино.
Входная дверь открывается и закрывается со тревожащей частотой. Нина в приподнятом настроении приветствует каждого нового посетителя. В зале дожидаются два клиента. Парочка неторопливо разговаривает на диване и моложе прочих. Оба явно смущены. Называют друг друга Алекс и Фрэд. Непроизвольно прислушиваясь, Викки узнала, что они учатся в колледже в городе с названием Принстон. Оба, кажется, чувствуют себя неловко. Алекс рассказывал о Новом Орлеане.
– Пойдём на ужин к Чарли Пфэфсу, – важно предложил Фрэд. – Возможно, увидим Аду Клэр. Она южанка. Удивлюсь, если родом из Вирджинии.
Алекс рассмеялся:
– Её зовут Джейн МакЭлхни и она двоюродная сестра моей бабки по линии матери.
– В Нью-Йорке, – возразил Фрэд, – её зовут Ада Клэр и она королева богемы.
«Что такое богема?» – подумала Викки.
Дверь открылась, и появился новый клиент: коренастый, чванливый и агрессивный. Нина шагнула вперёд, встречая бурными приветствиями. Очевидно, он из завсегдатаев.
– Мне не нужны ни Флора, ни Лулу, – возразил он, когда Нина указала на двух девушек, предназначенных ему. – Вы можете предложить намного лучше. Я хочу профессионалку. – Он заколотил кулаком по стене в такт словам. – Я плачу деньги, и получу, что хочу!
– Сию минуту. Присаживайтесь, Клем. Через пару минут… – голос Нины прервался.
– Опачки, похоже в этом борделе появилось что-то новенькое, – Клем неуклюже направился к пианино. – Хороша крошка, – и плотоядно улыбнулся, наклоняясь к Викки.
Её передёрнуло от отвращения, прежде чем облако пьяного дыхания коснулось носа. Тяжёлая, волосатая ладонь всей тяжестью опустилась на девичье плечо. Глаза Викки метнули молнии, сердце глухо застучало, но она упрямо продолжала играть.
– Идём, детка, – уговаривал Клем, – поболтай с дядей Клемом.
– Отойдите, – зашептала она, внезапно почувствовав, как в комнату вошёл новый посетитель.
– Алекс! – раздался глубокий и властный голос красивого темноволосого молодого мужчины. – Какого чёрта ты здесь делаешь?
– То, что в записке, – Алекс сильно занервничал. – Какого чёрта, Майкл?
– Клем, – льстилась Нина, – идёмте наверх и…
– Эй, крошка, пойдём, – пьяно увещевал Викки Клем. – Пойдём вон в ту маленькую комнатку.
– Отойдите! – Викки отдёрнула руки от клавиш. – Не прикасайтесь ко мне! – Ярость вытеснила страх. – Убирайтесь!
– Клем, не заводитесь, – взволнованно умоляла Нина. – Она не из моих девочек… – но тяжёлые руки Клема уже сжимали плечи Викки. – Это – племянница Джима, сегодня вместо него…
– Сэр, перед Вами юная леди, – спокойно вмешался в происходящее новоприбывший. – Уберите руки.
Клем выпрямился, презрительный взгляд упёрся в высокого незнакомца.
– Ещё не хватало, чтобы какой-то молокосос учил меня жить, – съязвил он, угрожающе надвигаясь на молодого человека.
– Майкл! – крикнул Алекс, но Майкл уже покачнулся от удара кулака. – Майкл, врежь ему! – Алекс, а за ним Фрэд, ринулись на помощь Майклу.
Когда Алекс уже замахивался на Клема, на лестнице в сопровождении девушек показались двое мужчин и с важным видом стали спускаться.
– Врежь им! – крикнул один из мужчин. – Задай как следует!
В мгновение ока в комнате завязалась драка. Девушки и Нина пронзительно визжали, тщетно пытаясь растащить сошедшихся в жаркой схватке клиентов. Викки съёжилась за инструментом, не сводя глаз с самозваного спасителя.
– Прекратить! – завопила Нина. – Вы же приведёте ко мне фараонов! Меня закроют! – Придя в ярость, она осмотрелась. Взгляд наткнулся на Викки. – Это всё из-за тебя, маленькая сучка! – Она кинулась к Викки, и в этот момент Клем рухнул на пол.
– Довольно! – Майкл властно отбросил руку, которой Нина собиралась схватить Викки. – Оставьте!
– Уведите её отсюда, пока хозяйка её не убила, – нервно предупредила девушка в красном атласном халате, две другие пытались успокоить Нину. Та указала в направлении коридора. – Можешь уходить.
– Пойдём, – скомандовал Майкл, приобняв Викки и уводя из зоны досягаемости Нины. – Алекс, Фрэд, пошли отсюда!
Слепо следуя распоряжениям Майкла, ощущая на талии мужскую руку, Викки быстро прошла по узкому коридору.
Майкл протянул руку к двери и, услышав пронзительную трель полицейских свистков, раздававшихся уже в зале, вытолкнул девушку в безлунную ночь:
– Уйдём здесь.
Они неслись по зловеще тёмному переулку. Кошка сердито мявкнула, когда в темноте девушка чуть не налетела на неё. Сзади слышится топот бегущих ног. Викки догадалась, что это друзья Майкла.
Запыхавшиеся, они выскочили на залитую светом улицу. В первый раз Викки отчётливо разглядела молодых людей. Высокий, худощавый, очевидно брат Майкла. Сходство было поразительное: такие же тёмные глаза, немного полные чувственные губы, резко выраженные черты лица. Второй ниже ростом, крупнее, с более светлыми волосами.
– Сейчас поймаю экипаж и отвезу Вас домой, – Майкл попытался успокоить Викки.
– Я не могу идти домой, – прошептала Викки. – Из-за меня дядя остался работы. – Ужас бил из неё ключом.
– Как он мог послать Вас в такое место? – глаза Майкла запылали гневом.
– Он муж моей тёти, – объяснила Викки. Между ними не было кровного родства, и она с вызовом продолжила: – Я должна была туда пойти, когда они попросили.
– А что с Вашими родителями? – спросил Майкл.
– Мама умерла, когда мне было два года. Отец был офицером Британской армии. – на лице Майкла появилось удивление. – Он погиб под Севастополем. А тётя приняла меня.
– Куда же Вы теперь? – В глазах мужчины читалось сострадание и участие.
– Мне нужно подумать, – Викки постаралась придать лицу гордое выражение. – Всё будет в порядке, – сказала она, но прозвучало неубедительно.
– Давайте поужинаем и поговорим, – твёрдо сказал Майкл. – Алекс, найди для нас экипаж.
