Текст книги "Вне пределов (ЛП)"
Автор книги: Джуэл Э. Энн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 16 страниц)
– Суэйз… – Он отрывает свой рот от моего и опускает подбородок, наблюдая, как я поглаживаю его. – Блядь, детка…
Его пресс напрягается при каждом вдохе.
– Мама сказала, что ты купишь лотерейные билеты для сбора средств моего хора.
Мы с Гриффином одновременно поворачиваем головы в сторону его сестры Хлои, стоящей у входа в гараж. Он стоит к ней спиной, пряча мою руку, обхватившую его член. У нас есть ужасная привычка отключаться от остального мира, когда мы вместе. Возможно, стоило бы закрыть дверь гаража, прежде чем признаваться друг другу в любви.
– Что скажете, ребята?
Она обмахивается большим белым конвертом.
Гриффин снова поворачивается ко мне.
– Отпусти мой член и иди купи несколько лотерейных билетов, – шепчет он.
Не знаю, почему я до сих пор держу его в руках. Наверное, я просто оцепенела от неожиданности. Наконец, я разжимаю руку и встаю, одарив его широкой улыбкой.
– Конечно, мы купим лотерейные билеты.
Я прохожу мимо Гриффина, позволяя ему привести себя в порядок.
Хлое пятнадцать, она учится на втором курсе, и я думаю, что она все ещё девственница, но не уверена. Как бы то ни было, есть вещи, которые ей не стоит видеть, и моя рука, поглаживающая член её брата, стоит во главе этого списка.
– Отлично! Сколько?
Она открывает конверт.
– Э-э… десять?
– Они стоят по десять долларов за штуку.
– Может быть, три?
Я улыбаюсь ей, слегка морща нос.
– Спасибо, Суэйзи. Сколько тебе, Грифф?
Хлоя потирает губы, в её карих глазах горит озорство, она откидывает темные волосы с лица, но проигрывает битву с вечерним ветерком.
Снова слышен звук гаечного ключа.
– Суэйзи сказала три.
– Да. Но сколько ты купишь? Вы двое ещё не женаты, поэтому пока не можете делать совместные покупки.
Она хороша. Мне нравятся его сестры. Чёрт, мне нравится вся его семья. Они такие жизнерадостные.
– Я возьму один.
– Пять, Грифф. Спасибо! Ты мой самый любимый брат на свете.
Она отрывает восемь лотерейных билетов.
Гриффин выглядывает из-за мотоцикла и поднимает одну бровь, пока она не задевает край его оранжево-черной банданы. Я беру билеты и засовываю их в задний карман джинсовых шорт.
– Бумажник? – Я улыбаюсь ему.
Он вздыхает и встает, подняв свои испачканные руки.
– Передний правый карман.
Повернувшись к Хлое спиной, я запускаю руку в карман, ощущая его сохранившуюся эрекцию. Его губы подрагивают, когда он смотрит на меня с обещаниями того, что произойдет, когда мы снова останемся наедине. По моему телу разливается тепло, собираясь где-то в глубине живота.
Я достаю зажим для денег и отсчитываю восемьдесят долларов.
– Не одолжишь мне тридцать долларов, чтобы купить лотерейные билеты у сестры моего парня?
Взмахнув ресницами, я смотрю на него, зажав нижнюю губу между зубами.
– Я позволю тебе отработать их.
Его взгляд ясно даёт понять, как именно я буду это делать.
– Мне не пять лет. Твои намеки меня раздражают. Просто отдай деньги, пока меня не стошнило.
Я смеюсь, потому что она всего на шесть лет младше меня, но между подростковым возрастом и взрослой жизнью есть невидимая стена, из-за которой шесть лет кажутся тридцатью. Ещё через несколько лет эта пропасть станет неразличимой. Однако пока мы – грубые взрослые, а она – невинный ребёнок, которого мы раздражаем. Насколько она невинна? Не знаю. О чирлидерах и футболистах ходит дурная слава из-за вечеринок и секса.
По моим наблюдениям, в музыкальном классе происходит больше секса, чем в любом другом месте в школе.
– Вот. Какой приз?
Я протягиваю Хлое деньги.
– Круиз по Карибам.
– Правда?
Я запрокидываю голову.
– Нет. Не совсем. Абонемент на симфонический оркестр Мэдисона.
– Охуенно, – бормочет Гриффин из-за мотоцикла.
– Язык, Грифф.
Я закатываю глаза.
Хлоя смеётся.
– Мне знакомо это слово. Он не раз произносил его в моём присутствии. В любом случае… – она засовывает деньги в конверт, – ещё раз спасибо. Увидимся.
– Пока. – Я машу ей рукой, когда она бросает последний взгляд через плечо, идя по подъездной дорожке. – Я люблю твоих сестер.
С довольным вздохом я опускаюсь обратно на ведро.
– Мне кажется, это снижает значимость того, что ты призналась мне в любви. Ты так не думаешь?
– Я полагала, что ты и твоя семья – единое целое. Если я люблю тебя, то должна любить всех.
– Ну, я вас всех чертовски люблю. А теперь расскажи мне подробности. Тебе понравилось нянчиться с малышкой Морган?
Она безупречна. Просто чертовски идеальна.
– Думаю, да. Часы работы хорошие. Она такая крошечная и бесценная, что не передать словами. У них довольно крутой дом. Невестка Рейчел очень милая, но у неё нет опыта общения с детьми. Немного странно, что у двадцатиоднолетней няни больше опыта, чем у кого бы то ни было, но думаю, что так и есть.
– А отец?
– Нейт, э-э… Натаниэль обеспокоенный. Но он потерял жену и теперь пытается работать, горевать и растить ребёнка – своего первого ребёнка. Я думаю, это позволяет ему избежать любых психологических проблем, которые у него могут возникнуть. Не зря говорят, что для воспитания ребёнка, нужна деревня. Его деревня совсем маленькая. Так что… да, я им нужна.
– В эти выходные у Софи танцевальный концерт.
– В моём ежедневнике это отмечено.
– А мотопробег в августе?
– Я попрошу отгул. Не уверена, как будет чувствовать себя моя задница после столь долгого пребывания на заднем сиденье твоего мотоцикла, но я в деле. Даже если твои приятели-байкеры будут смотреть на меня как на…
Как на мясо для ланча, политое майонезом.
– Как будто ты красавица? – говорит он буднично.
– Конечно. Остановимся на этом, – я сжимаю губы, чтобы скрыть усмешку.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
ПРЕИМУЩЕСТВОМ этой работы является то, что она находится недалеко от моего дома. В Мэдисоне летом температура поднимается до 27 градусов, иногда бывают грозы. Я надеваю лёгкую одежду: теннисные туфли, шорты и футболку. Беру с собой зонт и отправляюсь в двадцатиминутную прогулку к дому Нейта.
– Она дремлет в своей кроватке.
Рейчел включает телевизор в гостиной, и на экране появляется прямая трансляция из комнаты Морган.
– Необычная радионяня.
Я улыбаюсь.
– Только самое лучшее. Дженна и Натаниэль не экономили ни на чём.
Мне сложно узнать этого Натаниэля, потому что Нейт, которого я знала, был бережливым. Чтобы он выбросил носки, на них должно было появиться как минимум четыре дырки.
Поношенная одежда.
Подержанный спортивный инвентарь.
Он даже иногда ходил в пункт раздачи продуктов, когда у его семьи было совсем туго с деньгами.
– Он может следить за ней со своего компьютера или телефона. Камеры по всему дому, так что не пытайся ничего вынести.
Рэйчел подмигивает и смеётся.
– Облом. Я взяла с собой рулетку, чтобы проверить, поместится ли этот диван в моей квартире. И кухонная плита.
– У тебя есть вопросы? Всё, что тебе может понадобиться, находится в детской. Мой номер и номер Натаниэля на кухонной стойке. Еда в твоём распоряжении, но, кроме пива и детской смеси, в доме, по-моему, ничего нет. Я беру с собой всё необходимое. Возможно, ты захочешь сделать то же самое.
Я киваю.
Рейчел делает глубокий вдох и на некоторое время задерживает дыхание, после чего выдыхает одним долгим выдохом.
– Я волнуюсь.
– В этом нет необходимости. У нас всё будет хорошо.
– Знаю. – Она заправляет волосы за уши и улыбается. – Не вытаскивай её из кроватки, без необходимости Натаниэль пытается научить её успокаиваться самостоятельно. Вчерашний день был исключением, чтобы ты могла с ней познакомиться. Трудно не брать её на руки, но это на самом деле к лучшему.
– Поняла, – отвечаю я, энергично кивая головой.
– Хорошо, в таком случае… – Она быстро осматривает помещение. – Я ухожу. Если тебе что-нибудь понадобится, наши номера…
– На кухонной стойке. Я поняла. Не беспокойся.
– А если понадобится экстренная…
– 9-1-1. Поняла.
Я сдерживаю улыбку, потому что, хотя это и забавно, я чувствую, как ей больно уходить. Ощущается потребность или чувство вины за то, что она заняла место своей сестры.
– Да. – Она качает головой. – Тогда я ухожу. Увидимся завтра.
– Пока.
После того как за ней захлопывается дверь, я несколько раз поворачиваюсь кругом.
Я здесь. И он может следить за каждым моим шагом. Это не вызывает у меня беспокойства. Интересно, ведётся ли аудиозапись с камер наблюдения?
– Привет, профессор Хант. – Мой взгляд скользит по комнате, пока я не замечаю камеру в углу. Я улыбаюсь и машу рукой. – Спасибо за работу. Морган в хороших руках. – Я показываю камере два больших пальца вверх и хватаю свой рюкзак, чтобы достать книгу. «Сила» Наоми Олдерман. Протягиваю книгу в красной обложке, чтобы он мог её увидеть. – Ты читал её? Наверное, нет. А стоило бы. Она заставляет задуматься. Не хочу портить впечатление, поэтому просто скажу, что это стимулирующий взгляд на то, каким был бы мир, если бы женщины считались сильным полом. На прошлой неделе я дочитала «Мы были лжецами» Э. Локхарт. Потрясающе.
Я открываю страницу на закладке и начинаю читать.
Час спустя Морган зашевелилась, больше похоже на мышечное подергивание, но я тут главная, поэтому принимаю решение, что её нужно выпустить из заключения.
– Привет, моя ленивая маргаритка. – Я целую её в макушку и укладываю на пеленальный столик. Её сжатые в кулаки руки и упругие ножки дергаются, когда я распеленываю её. – Почему у тебя подгузник сухой? Это нехорошо.
Морган пытается выразить своё недовольство, пока я одеваю её и несу на кухню, чтобы разогреть бутылочку. На мой телефон, оставленный на стойке, приходит сообщение с неизвестного номера.
Неизвестный: Ей ещё не время есть.
Поворачиваю голову к ближайшей камере и бросаю на неё злобный взгляд.
Суэйзи: У неё сухой подгузник.
Я добавляю номер в список контактов с его именем.
Профессор: Ты уверена? Они очень хорошо впитывают влагу.
Суэйзи: Сегодня хороший день. После того, как я дам ей бутылочку, подумываю взять её на прогулку. Ты не против?
Он не отвечает, пока я не подогреваю бутылочку.
Профессор: Она ещё не умеет ходить.
Я улыбаюсь и смотрю в камеру. Это тот Нейт Хант, которого я помню. Умная задница.
Суэйзи: Отличное наблюдение. Может быть, я посажу её в переноску.
Профессор: Не давай ей всю бутылочку.
Суэйзи: Хорошо. Внутри только молоко.
Профессор: Ты поняла, о чем я.
Я несу Морган к креслу-качалке.
– Да, профессор Хант, – бормочу я, надеясь, что он слышит мой голос, но не разбирает слов, – но я всё равно буду кормить её, пока она не отвалится, словно напившийся клещ.
Она высасывает всю бутылочку целиком, пока мой телефон вибрирует и звонит на столе. После того как она срыгнула, я меняю ей подгузник и помещаю в переноску. Затем проверяю свой телефон. Сообщения приходят одно за другим с интервалом примерно в пять минут.
Профессор: Молока достаточно.
Профессор: Достаточно.
Профессор: Остановись.
Профессор: Почему ты меня игнорируешь?
Профессор: Не могу поверить, что ты позволила ей выпить всю бутылку.
Я кладу телефон в задний карман и машу рукой камере в гостиной, камере в холле и камере у входной двери.
– Скажи: «Пока, папочка».
∞
НЕЙТ ВОЗВРАЩАЕТСЯ ДОМОЙ на час раньше – если семь вечера можно считать ранним временем. Он ставит сумку на стойку, смотрит на экран своего телефона и набирает стакан воды, прежде чем посмотреть мне в глаза.
Мне не нужно всматриваться в его лицо, чтобы понять, что он расстроен. Его измученные глаза говорят сами за себя. Они говорят: Моя жена умерла. Я несчастен. И после тяжёлого дня последнее, чего мне хочется, – это прийти домой к няне, которая нарушает главное правило – не брать ребёнка на руки.
Откинувшись на спинку кресла с книгой в одной руке, а другой поглаживаю спинку Морган, пока она мирно дремала, наслаждаясь моими прикосновениями, я не испытывала ни малейшего сожаления. Вздохнув, он подходит ко мне и снимает её с моей груди.
Никакого поцелуя.
Никаких порывов, чтобы вдохнуть её детский аромат.
Без слов.
Он относит её в детскую так, будто несет из машины бумажный пакет с продуктами.
Я собираю рюкзак, как раз, когда он возвращается.
– Спасибо за сегодняшний день. Завтра я попрошу Рейчел немного подробнее объяснить процесс самостоятельного успокоения, который мы используем с Морган. Сегодня слишком много внеплановых кормлений и держаний на руках.
Его рыжеватые локоны выглядят так, будто он пытался вырвать их сегодня, вероятно, наблюдая за тем, как я перекармливаю и передерживаю его дочь. Его глаза, словно нежные объятия, такие чертовски знакомые. Как он может смотреть на меня с такой отрешенностью? Что с ним случилось, что он не помнит меня?
– Уверена, ты видел, как я заглядывала в комнату за детской.
– Это вещи с вечеринки в честь будущего рождения ребёнка, – говорит он хриплым голосом.
Я киваю, поджимая губы. Та свободная спальня от стены до стены заполнена детскими вещами. Красивыми вещами. Совершенно новыми. Ждут, когда ими воспользуются.
– Я так и думала. У тебя есть шесть разных детских кресел и двое качелей. Ты не думал о том, чтобы принести одно сюда и одно поставить в своем кабинете? Это было бы практично.
Я не улыбаюсь. Это не смешно. Это совершенно душераздирающе.
– Ей хорошо в кроватке, и я могу следить за ней, так зачем что-то менять?
Его тело смещается, когда он прочищает горло.
– Ну, ты мог бы, по крайней мере, поговорить с ней. Посмотреть на неё. Не знаю. Это просто идея.
– Ей и так хорошо.
Он смотрит на меня так, словно я его ученица, и его мнение не подлежит обсуждению.
Я чувствую все эти пятнадцать лет, разделяющие нас.
– Ей и так хорошо, – эхом отзываюсь я.
Морган не в порядке. Она уже четыре недели как вышла из утробы матери. Её мама умерла, и люди, которые должны были любить её, считают, что ей нужно забыть обо всём и погрузиться в бессмысленное успокоение. У меня нет доказательств, но в глубине души я чувствую, что дети тоже горюют. У Нейта есть семья, Рейчел, его коллеги и доктор Грейсон. А у Морган есть только одеяло и полбутылки молочной смеси.
Её отчаянный крик разносится по комнате. Нейт напрягается, его челюсти сжимаются. Это не просто плач, это крик о помощи. Я инстинктивно поворачиваюсь, чтобы пойти к ней.
– Оставь её. Она успокоится.
Мои пальцы сжимаются в кулаки. Это всё, что я могу сделать, чтобы не схватить его за мощную шею и не попытаться вбить в него хоть немного здравого смысла. Мне нужно уйти. Моя работа на сегодня выполнена. Но я не могу уйти. И как бы он ни был расстроен из-за меня, он не просит меня уйти, потому что не уверен, что она успокоится, а это значит, что ему придётся иметь с ней дело.
Поднять её.
Обнимать.
Успокаивать.
Любить.
Конечно, он любит её. Как он может не любить? Но почему он противится этому?
Мы стоим на одном и том же месте в течение десяти минут. Я знаю это, потому что часы на микроволновке находятся в поле моего зрения. Крики не утихают, ни на секунду.
Они усилились, как и страдание на лице Нейта.
– Я собираюсь взять её на руки. Ты можешь остановить меня физически, но я буду сопротивляться, или ты можешь уволить меня, но Я. Собираюсь. Взять. Её. На. Руки.
Я решительно иду в детскую, мое ноющее сердце готово выпрыгнуть из груди.
У няни есть точка невозврата. Это момент, когда ребёнок значит больше, чем родители-идиоты. Это момент, когда единственный способ выгнать няню из дома – уволить её, потому что она там не ради зарплаты. Это героическое желание – защитить беззащитного человека, бороться за него, когда он сам не может себя защитить. Это дни, проведённые в размышлениях о несправедливости мира, где недостойные люди получают всё, но не ценят это.
– О, моя ленивая маргаритка, – я прижимаю её к себе, пока её плач стихает.
– Почему ты так её назвала?
Я поворачиваюсь к внушительной фигуре Нейта в дверном проеме.
– Не знаю. А что? Ласкательные имена запрещены?
Я не хочу, чтобы меня уволили. Но будь он проклят за то, что такой придурок, хотя знаю, что он не такой… или не был таким раньше.
– Маргаритка11. Почему ты её так назвала?
Обхватив ладонями её крошечный затылок, я шепчу: ш-ш-ш-ш, – пританцовывая.
– Не знаю. Она много спит, поэтому я назвала её ленивая маргаритка, и это прозвище, должно быть, просто… – Я пожимаю плечами, – … прижилось. А что?
Он качает головой.
– Ничего… просто так.
Через несколько минут Морган засыпает, и я укладываю её обратно в кроватку. Нейт отступает от двери, когда я выключаю свет.
– Тебя мучают кошмары, в которых ты теряешь жену? – спрашиваю я шёпотом, когда мы оказываемся лицом к лицу в коридоре.
Нейт хмурится. Я жду, когда он ответит.
– Иногда.
– Возможно, и её тоже.
Я прижимаю ладонь к его сердцу.
Он напрягается под моей рукой.
– Я не навязываюсь тебе. Я лишь хочу напомнить, что прикосновения – это естественная потребность человека, и это один из способов выражения любви. Если бы ты не нуждался в успокоении, то не ходил бы к доктору Грейсону. – Я убираю руку. – Прикосновения – это единственный способ выражения любви, который Морган может испытывать в данный момент. Поэтому помни об этом, когда в следующий раз будешь считать часы, которые я провожу, обнимая её, пока ты на работе.
Сдерживая эмоции, которые вот-вот готовы вырваться наружу, я хватаю рюкзак и выбегаю за дверь. Пройдя несколько кварталов, останавливаюсь, наклоняюсь и упираюсь руками в колени. На глаза наворачиваются слёзы.
– Боже, Нейт. Что с тобой произошло?
Выпрямившись, смотрю на свою руку. В тот момент, когда прижала её к его груди, я почувствовала биение его сердца. Моя проклятая рука помнит биение его сердца. Как это возможно? И почему он не может вспомнить меня?
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
ЖУРЧАНИЕ фонтанчика в углу кабинета доктора Грейсона заглушает приглушенные голоса в приемной. Кому-то нужно полить грустный, увядающий папоротник на подоконнике. Аромат кофе наполняет воздух, но я знаю, что к тому времени, как я уйду, он сменится ароматом мяты.
Пять.
За сеанс доктор Грейсон съедает в среднем пять мятных конфет – которые продаются в маленькой баночке с белыми бумажными вкладышами.
– Может, сегодня обсудим что-то новое? – спрашиваю я, обнимая темно-синюю подушку с белым компасом, вышитым на лицевой стороне.
Может, он любит плавать, а может, это символ того, что он помогает пациентам найти направление.
– Мы можем обсудить все, что хочешь.
Доктор Грейсон принимает три позы за сеанс: руки сложены на коленях, руки сложены на столе и руки сложены на груди, подбородок покоится на переплетенных пальцах.
Сейчас его руки сложены на коленях, – именно с этого мы обычно начинаем каждый сеанс. Ещё через двадцать минут они окажутся на его столе, а к концу – в самой созерцательной позе.
Я обращаю внимание на случайные вещи.
– В последнее время у меня было несколько моментов дежавю, но не из тех, которые кажутся странными на несколько секунд, а затем проходят. Это не просто мимолётные воспоминания, которые быстро забываются. Это яркие воспоминания, такие же яркие, как воспоминания о весёлой вечеринке в честь моего шестнадцатилетия или выражение лица моей мамы, когда доктор сообщил нам о смерти отца.
Доктор Грейсон меняет положение рук и теперь его пальцы сложены в форме домика.
– Расскажи об этих воспоминаниях.
Я провожу ногтем по компасу на подушке, которую прижимаю к груди.
– Недавно я встретила парня, и я его знаю, но не в том смысле, что он кажется мне знакомым. Я имею в виду, что я знаю его не в настоящем времени, а в прошлом.
– В прошлом?
– Да.
– Значит, ты знала его, когда была ребёнком?
Вопрос на миллион долларов
– Нет.
Его губы сжимаются, а брови хмурятся.
– Мне известно кое-что о нём с тех пор, как он был ребёнком. Не о нас, когда мы были детьми.
Я смеюсь. Произносить это вслух кажется ещё более странным, чем в мыслях.
– Он тебя знает?
– Нет.
– Ты часто меняла школу. Уверена, что когда-то вы не были одноклассниками?
Я медленно качаю головой. Это вызывает у меня смешанные чувства: удивление, смятение, безумие и… душевную боль, потому что я помню его прикосновения – биение его сердца.
– У тебя есть старые ежегодные альбомы, которые ты могла бы просмотреть?
Я продолжаю отрицательно качать головой.
– Его не будет ни в одном из них.
– Почему ты так уверена?
– Потому что он на пятнадцать лет старше меня.
Крышка баночки с мятными конфетами открывается, и слышится шуршание фантика. Он достаёт конфету и кладёт её в рот. Мне кажется, он использует это время, чтобы сформулировать другой вопрос или найти подходящий профессиональный ответ, в котором не будет слова «сумасшедшая».
– Не могла бы ты рассказать о своих воспоминаниях подробнее?
– Что вы хотите знать? Его любимый цвет? Планировка дома, в котором он вырос? Его причуды и манеры поведения? Как сильно его отец ненавидел то, как он шаркал ногами по полу, словно ему было лень поднимать их и ходить, как «нормальному человеку»? Я знаю о нем все, по крайней мере, мне так кажется.
– Однако ты не можешь объяснить, откуда знаешь это?
– Да.
Я морщусь.
– Ты подтвердила, что твои знания о нем, соответствует действительности?
– Да. Ну, не все. Я не хочу его окончательно выводить из себя. Он теперь мой босс.
– У тебя новая работа?
– Да. Я работаю няней у девочки, которой всего месяц. Её мама умерла при родах. Отец – профессор и он много работает.
Я жду, когда на его лице отразится узнавание. Он должен понять, что я говорю о Нейте-Натаниэле Ханте.
Несколько секунд он часто моргает. Он улавливает связь.
– Он ваш пациент. Натаниэль Хант.
Доктор Грейсон медленно облизывает губы.
– Я понимаю, что вы не можете обсуждать это со мной. Это вполне естественно. Я видела его в вашей приемной после нашего первого сеанса. Вот откуда мне это известно. Вам не нужно ничего говорить, просто слушайте. – Я улыбаюсь. – Ничего нового, не так ли?
На его лице появляется едва заметная улыбка, сопровождаемая поднятием одной брови.
– Я думаю, у Нейта… под таким именем я его помню… какая-то эмоциональная травма из-за смерти жены. Не обычное горе, а нечто более глубокое, что повлияло на его способность помнить такие вещи, как … как то, что мы знаем друг друга.
– Я не могу обсужд…
– Знаю. На самом деле, я не жду, что вы будете со мной чем-то делиться. Я просто рассказываю об этом. Пища для размышлений. Что угодно. Думаю… – Я медленно, протяжно выдыхаю: —… больше всего меня беспокоит то, что я не могу понять, откуда его знаю. Как…
Маленькие комочки тревоги скручиваются у меня в животе, вызывая знакомую тошноту. Это то же самое чувство, которое я испытывала каждый раз, когда мои родители брали меня с собой на обследование. Я не могу вспомнить ни одного случая в своей жизни, когда чувствовала себя нормально. Эксперты целую вечность пытались «понять меня».
– Это сложно описать, но это то, что нас объединяет. Я помню своё прошлое и его прошлое, но не «нас». И мне кажется странным и даже невероятным, что я так много знаю о нём, если не было «нас».
Доктор Грейсон и глазом не моргнул. Я ожидаю, что в любой момент в дверь ворвется команда людей в белых халатах, вонзит иглу мне в руку и потащит в помещение с мягкими стенами и без окон.
Проходит некоторое время, а может, и больше, прежде чем он начинает печатать на клавиатуре, сидя за своим рабочим столом. Затем он надевает ночки в чёрной оправе для чтения и, приподняв подбородок, читает.
– Вы перечитываете мою историю болезни?
Он изучающе смотрит на меня. Его медово-карие глаза изучают доброту, но в них есть что-то похоже на беспокойство. Я впервые вижу у него такой взгляд.
Подложив подушку-компас под спину, я выпрямляюсь. Сумасшедшие люди не выглядят уверенными в себе, поэтому я собираюсь стать символом уверенности, даже если неуверенность съедает меня изнутри заживо.
– Никаких травм головы. В прошлом я не злоупотребляла наркотиками, физической активностью или чем-либо ещё. В последний раз я выпивала полбокала вина несколько дней назад. Никаких лекарств по рецепту. Никакой травки. Ничего.
Он снимает очки и возвращается в позу, «пальцы домиком».
– Ты хорошо спишь?
– Определите, что такое хорошо?
– Восемь часов сна. В идеале – шесть непрерывных часов подряд.
– Зависит от того, как прошел вечер и сколько кофе я выпила в течении дня. Но вы же не можете всерьез полагать, что мои знания о Нейте основаны на недосыпании. Словно… его прошлое проникло в мои сны. Нет, я в это не верю.
– Думаю, ты изо всех сил пытаешься вспомнить, откуда его знаешь, и это может быть вызвано множеством причин. На память влияют многие физические и эмоциональные аспекты.
– Думаете, из-за потери жены, Нейт не помнит меня?
– Суэйзи, я не могу обсуждать это с тобой.
– А если бы он не был вашим пациентом? Представьте, что я рассказала бы вам о парне, о смерти его жены, а вы бы не были с ним знакомы. Вы бы, гипотетически, могли предположить, что он страдает потерей памяти из-за эмоциональной травмы?
Доктор Грейсон вздыхает. Раньше, во время наших сеансов, он никогда не позволял себе подобных проявлений эмоций. Этот человек – само самообладание, но, когда он ерзает на стуле, пытаясь принять все три свои излюбленные позы, я вижу, что его поведение стало немного странным
– Гипотетически это возможно.
Это все, что мне сейчас нужно знать. Единственный способ сохранить хоть каплю здравомыслия – это поверить в то, что психическое здоровье Нейта могло быть подорвано.
∞
РЕЙЧЕЛ ОТКРЫВАЕТ дверь, держа Морган в переноске, пристегнутой ремнями к груди. На моём лице появляется улыбка, и я борюсь с желанием вопросительно приподнять бровь. После вчерашней стычки с Нейтом я почти ожидала, что мне позвонят и сообщат, что в моих услугах по уходу за ребёнком больше нет необходимости. И все же, вот она, держит Морган на руках.
– Не нужно стучаться. Можешь свободно заходить внутрь.
– Спасибо.
Я разуваюсь за дверью и следую за ней в гостиную. Мой взгляд сразу же устремляется на камеру в углу.
– Не обращай на них внимания.
Рейчел улыбается, вытаскивая Морган из переноски.
Я поворачиваюсь спиной к камере.
– Это странно, – шепчу я. – Вчера мы говорили о твоей семье, Натаниэле, и о том, что ты потеряла сестру… – Я украдкой бросаю быстрый взгляд на камеру. – А он все это время наблюдал и слушал.
Она улыбается, касаясь губами головы Морган, покрытой нежным пушком персикового оттенка.
– Мы не обсуждали ничего такого, что не могли бы сказать при нём, – Рейчел хитро подмигивает в объектив и говорит тише. – Но я покажу тебе укромные уголки в доме, где можно спокойно поговорить без посторонних ушей.
Мои мышцы немного расслабляются.
– О, это радует.
Рейчел передает Морган мне и перекидывает переноску через спинку дивана.
– Я оставлю её здесь на случай, если ты захочешь ею воспользоваться.
– Чтобы подержать её?
Я не могу удержаться от вопроса о внезапном изменении политики в отношении держания детей на руках.
– Да. Очевидно, Натаниэль решил, что метод самоуспокоения не подходит Морган. Не знаю точно, что привело к такому прозрению, но мне нравится держать её на руках, так что…
Она ухмыляется в сторону камеры.
– Везучая ты Морган.
Я прижимаюсь щекой к её макушке, теплой и мягкой. Злорадство – одна из любимых черт Нейта, так что я не буду злорадствовать из-за того, что оказалась права. Закрываю глаза, пытаясь прогнать эти мысли. Я не должна была знать о нём то, что знаю. Эти воспоминания, словно раковая опухоль, разъедают мой рассудок.
– Пока, малышка. – Рейчел гладит Морган по спине. – Ты знаешь, где меня найти, если у тебя появятся вопросы или возникнут проблемы.
Я киваю.
Рейчел достает из холодильника несколько продуктов и складывает их в черную холщовую сумку.
– Она выпила бутылочку около часа назад, и я как раз сменила ей подгузник, перед твоим приходом. Увидимся завтра.
– Пока. – Тихое ворчание сопровождает движение рук, когда я перекладываю Морган и сажусь в кресло-качалку.
– Привет, профессор Хант. – Я улыбаюсь в камеру, услышав, как за Рейчел захлопывается дверь. – Это так странно, – бормочу я себе под нос, едва шевеля губами.
Следующие четыре часа проходят без происшествий. Под происшествиями я подразумеваю отсутствие ковыряния в носу или почесывания задницы с моей стороны.
– Добрый вечер, Суэйзи.
Мой рыжеволосый призрак из прошлого заполняет дверной проем в детскую, он выглядит привлекательно в своей голубой рубашке на пуговицах с закатанными до локтей рукавами.
– Профессор.
Я заканчиваю одевать Морган.
– Натаниэль. – Он усмехается.
Это знакомо. Слишком, чёрт возьми, знакомо.
Нейт.
Его фамилия не Готорн. Я не могу называть его Натаниэлем12.
– Она сделала свои дела. Но я уверена, что ты видел это через свою шпионскую камеру. Так что я её искупала, и теперь она в полном ажуре. – Я поднимаю её со стола. – Все хорошо и чисто, маргаритка.
Я нежно обнимаю её, прежде чем передать Нейту.
Его брови сходятся на переносице, когда он берёт её в свои крепкие руки, а сам смотрит на меня, и на его лбу появляется морщинка замешательства. До сих пор я старалась не смотреть на него слишком долго. Впервые я замечаю проблеск узнавания в его вопросительном взгляде.
Вот оно. Наступает момент, которого мы так долго ждали. Мы наконец-то сможем собрать всё воедино.
Слава богу!
– Странно, что ты так её называешь.
– Что?
Я замираю в предвкушении, прежде чем оно перерастёт в радостное: наконец-то! Ты узнал меня.
– Маргаритка. Это не самое распространенное ласкательное имя для ребёнка. Маргаритки – твой любимый цветок или что-то в этом роде?
Он прижимает Морган к своей широкой груди и нежно покачивает её.
Я демонстративно пожимаю плечами.
– Нет, но маргаритки очень красивые. Я считаю, что это одни из самых счастливых цветов. Лилии и гвоздики напоминают о похоронах, а розы – это слишком рискованно. За этими цветами скрывается слишком много значений. Но мой любимый аромат – жимолость.
Цветы. Правда? Он одаривает меня таким взглядом, а затем спрашивает о моём любимом цветке. Да, маргаритки – красивые. Думаю, я только что убедила нас обоих, что это идеальный цветок, о чём я до сих пор особо не задумывалась. Но если он хочет поговорить о цветах, то, может быть, нам стоит обсудить куст сирени, который он украл у соседа и пересадил за парником своих родителей на Гейбл-стрит в качестве подарка на День матери – и всё это между полуночью и двумя часами ночи.
– Ты хорошо себя чувствуешь?
Я несколько раз моргаю.
– Э-э, да. А что?
– Ты побледнела, и выглядишь так, словно находишься где-то очень далеко отсюда.
Я выключаю свет, вынуждая его отступить по коридору передо мной, а сама щиплю себя за щеки, чтобы вернуть им хоть какой-то румянец.
– Задумалась. Сегодня я была на приеме у доктора Грейсона.
– О.
Я жду.
И это все? О? Похоже, мне не хватает навыков ловли на приманку, как хорошему рыбаку.
Да, Нейт. Сегодня я встречалась с нашим психотерапевтом. Мы обсуждали мои воспоминания о тебе. Что ты обсуждаешь с ним? У тебя пропали воспоминания обо мне? Твоё посттравматическое стрессовое расстройство?
