Текст книги "Преобладающая страсть. том 2"

Автор книги: Джудит Майкл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 25 страниц)

В августе Сибилла пригласила тех, кого она встретила на праздновании Нового года у Валери, на ужин в свой двухэтажный, с белым контуром по фасаду, особнячок, но Карл не приехал, потому что, по словам Валери, он с друзьями ловил рыбу в Канаде. Позже, в октябре, после охоты на лис в угодьях неподалеку от Парсельвиля, был устроен роскошный завтрак, и Сибилле посчастливилось разыскать Карла, сидящего за столиком на веранде в одиночестве.

– Могу я?… – начала она, стоя с тарелкой, только что доверху наполненной в буфете. – Или ты ждешь кого-нибудь?

– Ласковой улыбки, – ответил он, пододвигая ей соседний стул. – Вот что мне нужно больше всего ранним утром.

Сибилла улыбнулась.

– Ну, как прошла твоя рыбная ловля? – поинтересовалась она и сев, потянулась за стоящим в середине стола кофейником.

– Рыбная ловля?

– В Канаде.

– А… месяц назад. Очень неплохо. Щука и окунь. Ты не увлекаешься этим?

– Нет. То есть да, это зависит от того, что подразумевать под ужением и ловлей. Иногда мне попадается на крючок крупная рыбешка.

Он ошеломленно вскинул на нее глаза, потом рассмеялся.

– Помню, помню – ты же такая… искренняя. Мне это нравится. Валери тоже такая, и я не сразу привык к этому. А что за рыбешка? Для себя?

– Для моих программ. Пусть себе резвятся перед камерой, а меня это уже мало волнует. Это такая штука – перед ней не соврешь, так же как и в постели. Перед камерой стоишь совершенно голый.

Карл нервно хохотнул.

– Звучит не очень-то заманчиво.

– Так и есть. Кто-то из телевизионщиков уверял меня: чтобы классно выглядеть на экране, нужно относиться к камере, как к любовнику. Уж не знаю, что это точно значит, но мне это все же кажется чем-то постыдным.

– Вал часто интервьюирует, ты знаешь? – резко сказал Карл.

– Правда? По-прежнему? Ох, прости, я не знала, что она продолжает заниматься этим, я думала, она уже переболела… ах ты, черт, ну что у меня за язык? Карл, извини, я совершенно и не думала задеть Валери, мне она кажется просто великолепной. Всю жизнь я смотрю на нее снизу вверх.

– Разве? А вот она думает, что ты ее недолюбливаешь.

Сибилла воззрилась на него.

– Она думает, что я не…

Какая-то пара подошла к столику с доверху наполненными тарелками.

– Вы замышляете что-то недозволенное? – весело поинтересовался один из вошедших.

– Наш заговор обречен, – парировал со смехом Карл. – Давайте садитесь рядом. Мы обсуждали рыбную ловлю.

Сибилла занялась копченым фазаном и суфле из сыра, мало прислушиваясь к оживленному разговору за столом, изредка поглядывая на Карла. Раз она встретилась с ним глазами и инстинктивно отвела их прочь. Когда, наконец, парочка со словами, что они немного прогуляются перед охотой, ушла, Сибилла все еще сидела с опущенными глазами.

– Слава Богу! – обрадованно воскликнул Карл. – Скучнейшая пара во всем Лаудон Каунти. Жаль, что мы пригласили их за наш стол. Кажется, они успели тебе до смерти надоесть.

– Я просто грубиянка, – понизив голос, призналась Сибилла. – Надеюсь, я не смутила тебя? Мне хотелось, чтобы они поскорее убрались.

– Ну вот они и убрались, и я тоже ничуть не смущен. Чего бы мне смущаться? Я же не хозяин?

– Но ведь это твои друзья.

– Не мои, и даже не Валери. Они друзья хозяев, как мне кажется, хотя я и не пойму, почему.

– Почему Валери думает, что я не люблю ее?

– А тебя это так сильно занимает? Не стоило мне говорить это, глупо вышло. Вал сказала это давно, еще на Новый год, ничего особенного. Наверное, я не так понял.

– Но почему она это сказала? Это неправда, что я не люблю ее! Она прекрасно это знает! Я люблю ее, я всегда любила ее. Она всегда была мне чем-то вроде старшей сестры, я считаю ее самой чудесной… Что она наговорила тебе обо мне?

Он вздохнул.

– Что-то насчет того, что ты не могла пережить чего-то в Стэнфорде. Чего именно, она не сказала, но какая разница? Какая-то древняя история, и уж слишком по-детски ты меня расспрашиваешь обо всем этом. Да я ничему и не поверил. Говоря по правде, мне кажется, что я что-то напутал, так что извини за мою болтовню. Ну, скажи мне, что я прощен.

Светло-голубые глаза Сибиллы остановились на нем.

– Разумеется, прощен. Как я могу на тебя сердиться? Когда мы только встретились, я почувствовала что-то… наверное, то, что я скажу, глупо, но ты не смейся, – я почувствовала себя так, как будто знаю тебя давным-давно, и поверила, что ты не сделаешь мне больно, не обидишь меня…

– Господи Боже, – выпрямившись на стуле, Карл жестко взглянул на нее. – Что это значит?

– Ничего, – она откинулась на спинку стула. – Прости, так и знала, что это прозвучит глупо. Обычно я совсем не склонна к мистике, наоборот, я очень практична. Но в нашей встрече было что-то такое, что не могло меня оставить холодной и благоразумной. Мне бы следовало промолчать, но ты сказал, что тебе нравится моя искренность…

– Подожди, подожди. Мне нравится твоя искренность, очень нравится. Но что все это значит?

Она беспомощно повела рукой.

– Это значит, что трудно встретить человека, которому можно доверять. А ты так не думаешь? Вокруг так много чужих, незнакомых людей, кругом ловушки…

– Это совсем не объяснение.

– Ох… Ну, я не очень ловко управляюсь с мужчинами, я думаю, что все дело во мне самой. Я не умею рассчитывать, выгадывать, осторожничать, я просто теряю голову, потому что я хочу любить и быть любимой… – она отвернулась. – Но из этого никогда не выходит ничего хорошего, одни вред, – она вновь повернулась к нему, засмеявшись через силу. – Боже, как я устала говорить правду. Большинство женщин находит себе спутников жизни, почему же я-то никак не могу? Мне не кажется, что я прошу слишком многого, мне кажется, что я обычная женщина, но у меня как-то не выходит выбрать мужчину, созданного именно для меня. Или я ни для кого не создана? Возможно, это моя ошибка, что я не придаю большого значения тому, чтобы вычислить то, что необходимо мужчине, и дать ему это. Я просто всегда так тороплюсь найти кого-то, с кем я могла бы остаться навсегда, а на работе я тоже не могу слишком забыться, и меня постоянно подавляет мысль, что я одинока. Нет, большую-то часть времени я погружена в работу, но потом все опять внезапно всплывает, и я чувствую себя такой неудачницей… – она тронула кончиками пальцев уголки глаз. – Ах, Карл, прости меня, я вовсе не хотела испортить тебе завтрак своими исповедями, и зачем тебе слушать всякую ерунду! – она огляделась. – Все ушли! Что я наделала! Карл, в довершение всего я заставила тебя пропустить охоту… – встав, она с силой отодвинула стул. – Я здорово постаралась над тем, чтобы разрушить нашу возможную дружбу, не так ли? Как же мне стыдно… Ну почему нельзя вернуться к самому началу и начать этот разговор снова…

– Присядь, – предложил Карл, хмуря брови. – Вал говорила, что ты, похоже, была счастлива с Эндербаем.

– Так и было. Ах, я была счастлива – но только в самом начале. А потом он почти не бывал дома. Тогда я этого не знала, а у него, оказывается, была другая женщина. Думаю, что для Квентина, в его возрасте, это было необходимо, чтобы доказать свою состоятельность. Я-то любила его таким, каким он был, но он, видимо, был неудовлетворен собой, продолжая разыскивать молоденьких женщин; одна у него была точно, а может, их было больше. Я никогда не пыталась раскопать этого, но чувствовала я себя… не в своей тарелке. Я и о той-то узнала перед самой его смертью. А потом, он оставил ей большую часть своих денег, да еще проповеднику, с которым встретился во время болезни. Мне кажется, его волновали мысли о душе или что-то в этом роде.

– И он ничего тебе не оставил?

Сибилла покачала головой.

– Мне казалось, ты получила телесеть.

– А, ну конечно. Но с какими долгами! Да даже если бы не долги, это же что-то холодное и бездушное, какие-то железки, ничего личного, ничего от любви.

В голове Карла пронеслась было мысль, что что-то тут не так: почему это деньги должны показаться чем-то более теплым и личностным, чем дело, над которым они вместе работали? И все же она задела какие-то его сокровенные струнки, сказав, что чувствовала себя не в своей тарелке. Он часто чувствовал то же самое с Вал. У нее все получалось превосходно: она отлично ездила верхом, участвовала в скачках с препятствиями, устраивала вечеринки, была неподражаема в телепередачах, удачно вкладывала деньги, была восхитительной женой – ею бы каждый гордился, гордился и он. Хорошо было и то, что она никогда не хотела ни к чему относиться серьезно. Если бы она была серьезна, она, вероятно, думал Карл, давно втоптала бы его в грязь.

– Ты зря придавала этому значение, – произнес он вслух. – Наверное, твой муж просто не хотел посвящать тебя в свои проблемы, особенно когда уже был так болен. Вот уж, должно быть, поганое было для тебя время!

Сибилла промолчала. Как бы в забывчивости, откинувшись на спинку стула, она барабанила пальцами по столешнице.

– А почему ты думаешь, что я не обидел бы тебя? – спросил Карл.

Она подняла глаза.

– Я думаю, что ты вообще не можешь кого-нибудь обидеть, даже если бы захотел. И когда мы с тобой в первый раз разговаривали на Новый год, у меня было какое-то особенное чувство. Как будто мы когда-то давно знали друг друга и чему-то вместе смеялись, и даже, может быть, любили друг друга. Не со страстью, а… с нежностью. С доверием. С настоящей близостью. Ты знаешь об этом больше, чем я. У меня было такое чувство, что к тебе бы я могла прийти за советом и помощью, если бы со мной что-нибудь случилось, что вместе мы могли бы справиться с безумием этого мира… что между нами была или могла бы быть любовь, которая облегчает все страдания.

Карл не мог отвести от нее глаз.

– Ты невероятная женщина!

Медленно, по-прежнему пристально глядя на него, Сибилла наклонила голову.

– Как я рада это слышать. И все из-за этой глупейшей искренности, я не могу тебе врать, Карл… я могу лишь любить… и желать…

Он поднялся и привлек ее к себе, впиваясь в нее поцелуем, подчиняя себе ее губы и язык, словно пытаясь совладать с нею, хотя она и не сопротивлялась. Всхлипнув, она подалась к нему и обвила его шею руками, разрешая целовать себя со смирением ребенка и страстью женщины.

Подхватив ее на руки, Карл понес ее через веранду в глубь дома.

– Нет, – шептала Сибилла, – здесь твои друзья… эта охота…

– Я им не нужен.

– Но в этом доме…

– …в этом доме полно спален, и все они свободны, – он засмеялся, взволнованный и счастливый. – Господи, Сибилла, да ведь у нас же целый день! Ты такая маленькая, что даже представить себе не можешь! Ты умещаешься у меня в руках, как маленькая девочка.

Он взбежал по ступенькам, по-прежнему держа ее на руках, и она приникла к нему, стараясь казаться еще меньше. Он распахнул дверь в первую же комнату на этаже, в спальню гостей, с цветастыми портьерами и обивкой на креслах. Бережно опустив ее на цветастое покрывало на диване, он оглядел ее и радостно засмеялся.

– Чертов костюм!… Подожди чуток…

Выйдя в холл, он вернулся с рожком для обуви. Сибилла не пошевелилась. Она лежала с широко раскрытыми глазами и дожидалась его.

– Сейчас… – пробормотал он, сдергивая с себя одежду и ботинки, пока Сибилла лежала, все так же молча наблюдая за ним.

Он чувствовал ее взгляд, воспламеняющий его. Ему казалось, что ни одна женщина так его не возбуждала.

– Боже мой, да ты колдунья, – прошептал он, наклоняясь над ней, чтобы раздеть ее, срывая ее ботинки и костюм и швыряя их прочь.

Сибилла ощущала прикосновение его пальцев, когда он снимал с нее белье, а потом простонала и потянула его на себя. Вытянув ноги, она почувствовала, как он раздвигает их, его волосы щекотали ей шею, когда он положил голову на грудь. Приподнявшись, она подалась к нему всем телом, и он вошел в нее.

В комнате было слышно лишь их быстрое, прерывистое дыхание. Сибилла прикусила шею Карла, осторожно сдавливая ее зубами, проводя языком по его коже. Он задрожал от ее прикосновения. Сибилла извивалась под ним, дыхание ее пресеклось, сливаясь с дыханием Карла. Он с сумасшедшей силой прижимал ее к себе. Вдруг он вскрикнул, и в то же мгновение вскрикнула Сибилла, а потом они оба молча вытянулись на постели.

– Невероятно… – пробормотал Карл. – Невероятная маленькая колдунья!

Он лежал весь в испарине, с трудом переводя дыхание. Она заставила его почувствовать себя властелином, всемогущим самцом.

Через несколько минут Сибилла очень медленно начала высвобождаться из его объятий, и он слегка приподнялся, взглянув на нее, в ее пронзительные глаза.

– Моя маленькая колдунья, – повторил он и снова приник к ее губам.

Сибилла издала вздох – торжествующий вздох страсти. Или, быть может, это было удовлетворение. Карл не стал задумываться об этом. Он думал о ее теле, об ощущении маленькой девочки у него в объятиях, с которой он мог сделать все, что хотел, о ее приглушенном голосе, которым она сказала, что знает, что он не обидит ее.

Карл всегда был слишком ленив, чтобы расходовать силы, которые требуются на истинную близость. Ему казалось, что ближе всего к настоящей страсти он был с Валери. Но сейчас он испытывал что-то совершенно новое. Сибилла Эндербай перевернула все в нем. «Что-то совершенно необычное», – думал он и вновь услышал ее вздох. Вздох страсти. Или удовлетворения. В любом случае он знал, что это для него и только для него. Она доверилась ему. Она даже намекнула, что любит его. А этот вздох! А эти движения ее бедер и рук, возбуждавшие его, как шестнадцатилетнего мальчика! «Сибилла, – торжествующе думал он, – ты моя!»

Дни и ночи Ника в Вашингтоне напоминали то время, когда он начинал работать в «Омеге»: только работа и Чед, ликование от новых идей, от познания неизведанного, удовлетворение от создания небольшой команды, члены которой многое могут вместе сделать, и увеличение числа покупателей, которые помогали росту его известности. Первым делом Ник нанял двух вице-президентов, чтобы один занимался новостями, а второй развлекательными программами, и они втроем провели почти три месяца, вырабатывая новую программу передач, чтобы полностью заменить то, что показывала Сибилла. Теперь у них было даже другое название: телесеть «РαН».

– «Н» – это Ник, тут все ясно, – предположил Лез Браден, его первый заместитель по программе новостей, на их первой встрече. – Но кто такой «Р»?

– «Развлечения и новости», – с улыбкой сообщил Ник. – Ясно и просто. Мне не хочется выставлять мое имя напоказ публично, мне от этого как-то неловко.

Лез рассмеялся.

– Это мне нравится: человек, который не желает сообщить всему миру, какая он важная персона. И это все? Развлечения и новости?

– А что еще нужно?

– Да мало ли, документальные съемки с мест событий, тяжелоатлеты, накачивающие себе мышцы, или рытье окопов во время первой мировой войны.

Ник засмеялся.

– У нас будут такие документальные ленты, что и их смотреть будет одно удовольствие. Может быть, и мышцы атлетов покажутся еще какими интересными, если попробовать их связать, например, с соревнованиями по плаванию или по прыжкам в воду.

– Это не для меня, я специалист по новостям. Но я расскажу об этом Монике, она непременно что-нибудь придумает. Что ты скажешь о Трейси Мур? Может, попробуем ее в качестве ведущей шести– и десятичасовых новостей?

– Мне она нравится. Она умеет быть и напористой, и мягкой – редкое сочетание. Но нам и мужчина нужен. Или нет? Эти дикторы новостей, похоже, всегда появляются парами, словно играют в супружество. Будто бы кто-то хочет заставить зрителей думать, что мир состоит из одних счастливых парочек, улыбающихся друг другу и обменивающихся милыми шуточками.

– Ого! Так обычно рассуждает телевизионная администрация, – заметил Лез. – Конни Чанг ведет выпуск воскресных новостей одна и прекрасно справляется с этим. Я думаю, мы могли бы обойтись одной Трейси, у нас и так полно мужчин-репортеров.

– Собственно, у меня и нет возражений. Подписывай с ней контракт.

Весь сентябрь длились эти прикидки, днем в офисе «РαН», а вечером перемещаясь в дом Ника. В то же время Ник успевал просматривать все, что ему попадалось по телебизнесу, обмениваться с массой людей телефонными звонками, стараясь получить как можно больше советов и информации, а кроме того, он путешествовал, встречаясь с владельцами кабельного телевидения.

– Я должен показать товар лицом, – объяснял он свои отлучки Чеду. – Иначе как же это кто-нибудь купит?

Большинство клиентов покупали идеи и соглашались сотрудничать с «РαН», по крайней мере, в течение следующего года, начиная с его стартовых программ, запускаемых в октябре. С получением их согласия совещания и обсуждения с Моникой Нэшвилл, вторым его заместителем, и Лезом стали веселее. Начало было положено.

– У меня есть идея, – сообщил Ник однажды поутру в самом начале октября, за три недели до того, как они переключились с программ, выпускаемых Сибиллой, на свои собственные.

Лез откинулся на спинку стула и вытянул ноги. Они собрались в офисе Ника, раньше принадлежавшем Сибилле, а теперь совсем пустом, потому что она вывезла почти всю мебель. Сидеть приходилось на складных стульях посреди нераспакованных ящиков с книгами, которые они использовали в качестве журнальных столиков; еще шесть стульев приткнулись между ящиками, а на другом конце комнаты, возле окон, выходивших на окна других контор, стоял письменный стол Ника, который он привез из Калифорнии. Оставшись, таким образом, без письменного стола дома, Ник никак не мог собраться пройтись по магазинам, ему не хватало времени.

– Что за идея? – поинтересовался Лез, разливая по чашкам кофе и протягивая одну Нику.

Едва встретившись, они стали друзьями, хотя, если судить по первому впечатлению, не могло быть более разных людей. Лез был на двадцать лет старше. Неудавшийся радиопредприниматель, он потерял сразу две работы после продажи собственной радиостанции, а третью бросил сам после того, как ему поручили объявить победителями нескольких кандидатов в Конгресс еще до того, как закончились выборы. Он был счастлив в семейной жизни, женившись на девушке, в которую влюбился в колледже, и старался изо всех сил, чтобы сыновья его тоже получили высшее образование. По сравнению с блестящими успехами Ника, достижения его могли показаться мизерными. Но у них были сходные взгляды на телевидение, на подачу новостей, да и на мир, в котором они жили. Легко сойдясь друг с другом, они работали так же слаженно, как работал Ник с Тэдом Мак-Илваном в «Омеге».

– Что бы ты сказал о программе «Обратная сторона новостей»? – спросил Ник. – С подзаголовком вроде «О чем они умалчивают»?

Лез согласно кивнул:

– Мне нравится. Скажем, мы показываем речь Президента, например, или сенатора, или кого-то из ООН…

– Или бизнесмена. Не обязательно только политиков.

– А потом предоставляем слово кому-нибудь другому и узнаем, что осталось за кадром.

– Или что намеренно утаили.

– Ложь, – сказал Лез. – Люди лгут, но политики лгут всегда и лучше всех.

– Но мы должны подумать о том, как преподнести «ложь», не называя ее ложью, – усмехнулся Ник. – А можно и вовсе обойтись без комментариев, только сцена – какое-то действие, демонстрирующее без лишних слов, что было пропущено или передернуто в только что услышанных словах. Между прочим, то же самое можно проделать и с телевидением, и с газетами. Если репортер исказил информацию, мне бы хотелось это тоже показать. Никаких священных коров.

– Прекрасное название, – пробормотал Лез, что-то записывая. – А кто будет готовить эту передачу? Все уже так перегружены.

– Ладно, кого-нибудь пригласим. Если у тебя есть кто-то на примете, я буду только рад.

– Я подумаю. Еще какие-нибудь идеи?

– Да, кое-что еще, но уже для Моники. – Развлечения? Какие, например?

– «Книжная полка». Обзор новых книг. – Этого никто не будет смотреть.

– Никто?

– Единицы.

– Тогда мы и будем рассчитывать на них. У нас уже есть два кинообозрения, пусть еще одно будет о книгах.

– Отлично, – мрачно отозвался Лез. – Я не возражаю, если тебе так хочется, пусть это смотрят лишь единицы. Может быть, Моника и сама справится с этим. Больше ничего?

– Еще двадцать два дела, но их мы обсудим как-нибудь в другой раз. А у тебя есть что-нибудь новенькое?

– Новенькое выпрыгивает из моих записных книжек. Вскоре ты все это получишь. Вы собираетесь с Чедом прийти к нам сегодня поужинать?

– Ладно, мы будем. Если ты ничего не имеешь против бесконечной болтовни Чеда о новой школе.

– До сих пор? Он не может успокоиться с сентября?

– Он не умолкает, да я этому и рад – никогда не видел его таким счастливым.

– Ну, а ты сам? – спросил Лез. – Ты-то счастлив?

Ник засмеялся:

– Раз это спрашивает женатый человек, это означает, не надумал ли я жениться. Нет, все еще нет. Но в остальном все превосходно, Лез, ты же знаешь. Это куда лучше, чем было даже в «Омеге». Женщину я встречу, да и может ли быть иначе в этом городе? У меня здесь большие перспективы, а жениться я решил во что бы то ни стало. Но я не хочу торопиться, это не так уж важно, пока другие мои дела идут вполне неплохо, – он вдруг умолк.

Эти слова вызвали в его памяти что-то очень давнее. Кто-то уже произнес их однажды. «Зачем мне торопиться, если мои дела и так идут неплохо?»

Сидя на зеленой лужайке в Стэнфорде, Валери смеялась над его серьезностью, а солнце переливалось в ее рыжеватых волосах.

Ник увидел это так живо, что ему даже показалось, будто он слышит ее смех, чувствует, как пригревает солнышко, и едва ли не помнит названия книг, которые она за несколько минут до их встречи купила в книжной лавке.

– Ник? Ты где?

– Прости, – встряхнул головой Ник. – Я кое-что вспомнил.

– Наверняка женщину, кто бы она ни была, – Лез опустил карандаш в карман рубашки и направился к двери. – Я поговорю с режиссерами и набросаю свои соображения по поводу «Обратной стороны новостей».

– Попроси Монику зайти ко мне, ладно? А втроем мы встретимся завтра утром.

– Идет. Ты подумай, какой будет напряг, прежде чем твои идеи окажутся на пленке.

На третьей неделе октября, как раз когда Сибилла позвонила Нику из своего нового дома около Лизбурга, чтобы сообщить, что она участвует в охоте на лис и познакомилась с интересным мужчиной, было объявлено о выходе «РαН», и они появились в эфире с совершенно обновленной программой. Подобного упоения Ник не испытывал даже на аукционе в Калифорнии, когда узнал, что новые компьютеры «Омеги» идут нарасхват.

Засылая в эфир телепрограмму, они ждали почты и звонков от телезрителей, чтобы узнать, растет число абонентов или падает. Но, несмотря на все волнение, когда они все вместе сидели в комнате и впервые смотрели целиком программу, парад тех передач, которые они купили, и новостей, которые они выпустили сами, в студии царила атмосфера такого возбуждения и восторга, которую Ник не променял бы ни на что на свете.

Возвращаясь домой в разбушевавшуюся непогоду, Ник ехал все быстрее, пролетая мост, соединявший Джорджтаун и Фэйрфакс, желая поскорее встретиться с Чедом.

У них у всех – у самого Ника, у Леза с Моникой, у служащих его телесети, которых они сплотили и с которыми столько дней работали, как сумасшедшие, – было чувство людей, одолевших полосу препятствий и победивших. Они составляли расписание, увлеченно обсуждали новые проекты, старались угодить зрителям и рекламодателям, постоянно увеличивали объем передач – все это делалось ради упрочения репутации «РαН».

И вот после всех этих повседневных усилий, а со стороны будто по мановению волшебной палочки, зрительская аудитория начала расти. К июлю, немногим больше года спустя после переезда Ника с Чедом в Вашингтон, его телесеть была в эфире восемнадцать часов и вешала на аудиторию в двадцать миллионов.

– Ерунда! – махал рукой Лез, весь светясь от удовольствия. – Еще предстоит чертовски много работы, прежде чем все действительно стоящие идеи окажутся па пленке.

«РαН» производила некоторые программы сама, но большую часть пока покупала. Моника отбирала американские и зарубежные фильмы, но остальную часть программ формировал закупочный комитет, организованный Ником. Члены этого комитета просматривали кассеты, присылаемые различными компаниями, и выбирали лучшее, чтобы заполнить более тысячи часов вещания в год.

Большинство программ появлялось в эфире трижды – один раз днем и два раза вечером – в трансляции на Восточное побережье, а затем на Западное. Программа передач печаталась заранее и выходила с особым приложением для школ, где были перечислены книги и киноленты, которые можно было бы использовать на занятиях в классе. Были открыты бюро по сбору новостей и заключены контракты с корреспондентами сначала в нескольких городах страны, позже – и за ее пределами. А в августе одна из передач серии «Обратная сторона новостей» получила приз «Эмми Эворд» – в категории программ новостей.

– Жуть, сколько всего надо сделать, – изрек торжествующий Лез.

На следующий день позвонила с поздравлениями Сибилла.

– Потрясающе, как это тебе удалось? – поражалась она. – Ведь когда ты купил ТСЭ, ты ничего не знал про телевидение, и нате пожалуйста, теперь ты получаешь награды.

– Я много читал, – сухо напомнил Ник.

– А… – Сибилла вдохнула побольше воздуху, и Ник понял, что она собирается переменить тему и поговорить о тебе самой.

– Ты, должно быть, страшно удивишься, когда узнаешь, чем я занимаюсь. Ты никогда не спрашивал, но…

– Да, ты что-то давненько не появлялась.

После некоторой паузы Сибилла возразила:

– Но я звонила Чеду, разве он не говорил тебе?

– Говорил. Один раз недель за пять он и в самом деле вспоминал, что ты существуешь.

– Но ведь и он мне звонил. Разве он тебе не рассказывал?

– Нет, – удивленно ответил Ник. – Но он и не рассказывает мне всего, что он делает. Звонил – и прекрасно. Чем чаще он будет это делать, тем лучше.

Сибилла подождала, не спросит ли он, чем это она занимается, но Ник молчал.

– Ну, – сказала она наконец, – меня здесь долго не было, потому что я строю храм для Лили Грейс.

– Храм?

– Ник, ты все еще не понимаешь, что это девочка делает с людьми. Ты всегда недооценивал ее. И меня тоже: ты недооценил меня. Ты не дал мне кредита, чтобы сделать из нее подлинную ценность. Я же говорила тебе, что ты ошибаешься, помнишь? О, как ты ошибался, Ник! Что же, не дал – так не дал. Я обошлась и без тебя. С ней я провернула невероятные вещи, я всю ее переделала, я научила ее, что говорить, как говорить, какие употреблять фразы, какие платья носить… теперь она – само совершенство. Я увезла ее с собой, увезла – потому что видела сама, что люди рыдали, слушая ее. Ты и представить себе не можешь, как они на нее смотрели! Ты не видел ее? Ты не смотришь передач своих соперников?

– Не все и не во всякое время. А где ее можно увидеть?

– На двадцатом канале в Балтиморе в семь вечера по воскресеньям и на восемнадцатом канале в Филадельфии в половине восьмого, вечером в четверг. Ты принимаешь оба. Мне бы хотелось, чтобы ты посмотрел обе передачи, Ник.

– Попытаюсь. Правда, вечерами я чаще всего работаю.

– До сих пор? А как твоя личная жизнь, Ник? Послушай, а ты не мог бы заехать сюда и посмотреть храм?

Это совсем недалеко, сразу за Кальпепером. Я строю его на деньги, которые посылают зрители. Разве это не фантастика? Все эти люди хотят, чтобы у Лили было место для собственных проповедей. Приезжай на ближайший уик-энд, Ник, мне так хочется показать его тебе. И Чеда возьми, ему понравится. А потом мы поедем ко мне в поместье, можем там покататься верхом; последний раз, когда он тут был, у него совсем неплохо получалось.

– Прости, у меня совершенно нет времени. Но Чеда я к тебе привезу, мне бы хотелось, чтобы он покатался верхом. Пусть проведет с тобой хоть весь день.

– Ник, я хочу, чтобы ты посмотрел храм. Я строю его сама, понимаешь? Я видела твою передачу, ну ту, которая отхватила премию, я видела большинство выпусков. Тебе не нужно менять свои планы, только выкроить пару часов и посмотреть, что я делаю. Ты же не единственный, кому сопутствует успех, это-то ты хоть понимаешь?

Ник различил едва скрываемое возмущение в ее голосе.

– Ладно, – согласился он после минутного колебания. – Но Чед должен обязательно хоть пару часов покататься.

– Ну, конечно, о чем речь! Итак, в субботу утром, в половине одиннадцатого, в моем поместье. И все вместе поедем.

Когда они приехали в субботу, она уже дожидалась их и села на переднее сиденье к Нику, попросив Чеда пересесть назад, и они отправились в Кальпепер.

Золотая и багряная листва, слетая с деревьев, устилала сбегающие с холмов поля, черными силуэтами выделялись плетеные изгороди, оттеняющие пожухлую траву пастбищ, перистые облака прихотливо расчертили ярко-синее небо.

Они ехали молча, и лишь Сибилла называла поместья, которые они проезжали, имена их владельцев и сообщала их родословные, и Ником все больше завладевало уныние. Пейзаж за окнами был так чудесен, что ему нестерпимо хотелось бы разделить радость созерцания с любимым существом: с женщиной, чье сердце, как и его, тронула бы неизбывная безмятежность этих полей и лесов, блистание солнца и высокой небесной лазури.

Сколько же он всего упустил, думал он, ведя машину по пустынной дороге. Все эти годы – хорошие годы, наполненные работой, Чедом, друзьями, – он думал, что этого достаточно для счастья. Он убеждал себя, что этого довольно, что больше ничего и не нужно, а надо благодарить судьбу за то, что есть. Он слегка улыбнулся. «Ложь для самоуспокоения», – подумал он.

– Что? – спросила Сибилла, перехватив его улыбку.

– Так, случайная мысль, – ответил он. – Расскажи нам о своей церкви.

– О храме? Мы приедем туда уже через несколько минут. Он может вместить тысячу людей и занимает целых два акра, там можно припарковать массу машин, а деньги стекаются отовсюду, как только Лили выходит в эфир.

– Сколько у тебя станций?

– Двадцать две, но я все время их покупаю. Игра в снежки: чем больше у меня зрителей, тем больше нужно станций для трансляций, ты и сам знаешь. И, разумеется, всех привлекает идея храма. Если Лили заводит аудиторию в студии, где ее окружают человек двести, не больше, представь, что она может сделать в храме, где сидит тысяча людей!

– И сколько, ты говоришь, это дает денег? – спросил, любопытствуя, Ник.

– Достаточно, чтобы построить Храм Радости и основать фонд «Час Милосердия». И еще кое на что.

Ее уклончивость ясно давала понять, что пожертвования были весьма велики.

– Это здесь, – сказала Сибилла. – Теперь правее, осталось не больше четверти мили.

– Смотри! – закричал Чед. – Вот это да!

Церковь, правда, оказалась не так велика, как воображал себе Ник, но расположенная посреди полей, у края густых лесов, она возвышалась над ними, как башня средневековой крепости.