Текст книги "Преобладающая страсть. том 2"

Автор книги: Джудит Майкл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 25 страниц)

– Кто этот человек?

София развела руками.

– Поди догадайся. Может оказаться инженером, уволенным с флота за недобросовестную работу, или лоббистом из Вашингтона, перехватившим контракт на постройку корабля у конкурентов, или парнем, которого обвинили в присвоении казенных денег. Главное, чтобы о нем было что рассказать помимо того, что всем известно.

– Замечательно, а если он ни то ни се?

– Мы обязательно найдем того, кто годится для этой роли. Если не на этом, то на другом корабле. Таких сюжетов о мошенниках сколько угодно. Однако мы ищем не только это. Эта программа о людях: о том кто, что, когда и зачем делал то-то и то-то, и что произошло с ним или с кем-либо другим из-за этого. Каждую неделю мы рассказываем о трех персонах – по шестнадцать минут на каждого человека. Мы рассказываем о его или о ее прошлом, которое может быть хорошим или не очень, но рассказ не должен быть скучным.

– У каждого свое прошлое, – задумчиво сказала Валери.

– Верно, но мы должны отыскать драматичное, публике нравится слушать об этом. Не та ли ты Стерлинг, которая спасла нескольких человек, попавших в авиакатастрофу? В штате Нью-Йорк? Этой зимой?

– В январе.

– Так это была ты? Получился бы отличный репортаж. Могли бы включить его во «Взрыв».

– Нет.

– Что ж, не могу сказать, что осуждаю тебя. Хотя, удивительное дело: когда собираешь материал, – ведешь беседы, интервьюируешь людей, которые могли бы участвовать в шоу, – оказывается, что большинство из них до смерти жаждет, чтобы о них рассказали с телеэкрана. Но если они жулики, то тут нам приходится здорово попотеть и покопать, чтобы заполучить достоверные факты. Мне всегда хотелось знать, когда читала истории, подобные твоей, как бы повела себя я, окажись в подобной ситуации? Надеюсь, смогла бы сделать то же, но как узнать? Тебе доводилось оказываться в подобных ситуациях раньше?

– Нет.

– Разве не удивительно? Мы понятия не имеем, какие мы внутри. Как случилось, что тебе понадобилась работа? Вот уж не думала, что тем, у кого есть личные самолеты, нужно пахать, зарабатывая на жизнь…

Валери взглянула на нее с удивлением. В кругу ее знакомых никто никогда не задал бы такого вопроса.

– Понимаешь, о таких вещах можно мечтать, – продолжала София. – Личный самолет и все такое, огромный дом, квартира в Париже, а может быть, еще где-нибудь; путешествия, модельная одежда, яхта, короче – все, что душе угодно. И у тебя все это было?

Валери печально улыбнулась:

– Совсем не удивительно, что ты добилась неплохих результатов в исследованиях.

София покраснела.

– Хочешь сказать, что я любопытная, прости.

– Нет, это ты извини меня, – быстро проговорила Валери. – Я не имела этого в виду. Я хотела сказать, что ты умеешь задавать вопросы.

Она улыбнулась вновь, на этот раз теплее. Перед обаянием Софии устоять было трудно. Да и к чему сопротивляться? София Лазар предлагала ей дружбу именно в тот момент, когда она очень нуждалась в ней. Валери звонила нескольким приятелям в Мидлбург, но разговаривая с ней, они испытывали явную неловкость, как и те, к кому она обращалась в поисках работы. В какой-то мере она понимала их: они не знали, как говорить с ней, не натыкаясь на стену, отделявшую их безопасное положение в обществе от ее хрупкого социального статуса. Валери настолько возмутили их неуклюжие попытки поддержать беседу, что временами она была неприлично грубой, обрывая разговор. Некоторое время спустя угрызения совести терзали ее. «Вот и новые потери, – думала она. – Жалко, что во всех несчастьях нельзя обвинить Карла. Гораздо легче сознавать, что есть один негодяй, а не целая куча предателей».

Но София принимала Валери такой, какая она есть; Софию интересовал размер ее прежнего дохода, но она не высказывала своего мнения – ни восхищения, ни зависти; София не искала ничего, кроме дружбы. «Чтобы мир не стал мрачным», – с улыбкой подумала Валери.

– Когда-то у меня были деньги, – сказала она, – теперь их нет. Как-нибудь в другой раз я расскажу тебе об этом.

– Мне очень интересно, – ответила София. – Мне нравится читать о богатых, но как-то не доводилось беседовать с ними. О чем тебе хотелось бы поговорить? О муже?

– Не сейчас. А ты не хочешь рассказать мне о своем?

– О, это было так давно. Лучше я расскажу тебе о своем друге, который собирается взять меня в жены. Однако, надеюсь, ты подождешь немного, хорошо? Пока мы узнаем друг друга получше. Валери улыбнулась.

– Как правило, одинаково трудно и слушать, и рассказывать о сокровенном, когда морально не готов.

София взглянула на нее с некоторым удивлением.

– Мне нравится такой подход. Где ты живешь?

– В Фейрфаксе.

– Неплохое место и близко. А я на Фолс Черч.

Она доела суп и, откинувшись на спинку стула, широко улыбнулась.

– Слушай, что я тебе скажу. Я научу тебя всему, что знаю в исследованиях; будем регулярно завтракать, мы и не заметим, как подружимся и будем свободно говорить обо всем. Мне этого хотелось бы, а тебе?

– Да, – сказала Валери, – мне тоже этого хочется, и очень сильно.

Проработав около трех недель в РαН, как-то возвратившись домой после работы, Валери увидела поджидавшую ее мать.

– Знаю, нужно было сперва позвонить, – сказала Розмари, пока Валери открывала дверь и они проходили внутрь квартиры. – Но я не могла ждать. Села в поезд. Знаешь, есть такой чудесный поезд из Нью-Йорка в Вашингтон? Он так быстро идет – семьдесят пять миль в час, так сказал проводник, и изумительно чистый, хотя вот питание не то, что хотелось бы… закуска, видишь ли, сэндвичи, а не настоящий обед, к тому же приходится самой ходить за ними. Тем не менее, все произвело на меня благоприятное впечатление. За исключением того, что пришлось идти через весь вокзал Пенн Стейшн. Это настоящий кошмар; ужасно. Знаешь, на что это похоже? Конечно же, ты читала об этом, но, поверь, увидеть этих людей совсем другое дело, всех тех, кто там ночует, а мне пришлось идти мимо них… Я не могла поверить…

– Присядь, мама, – сказала Валери, прерывая возбужденный поток слов. – Сейчас приготовлю чай. Скажи, что случилось?

– Ты что, здесь живешь? – с удивлением спросила Розмари. Она оглядела маленькую комнатку. – И ты живешь вот здесь?

В этот момент Валери наливала воду в чайник:

– Не слышу.

– Я сказала… – Розмари запнулась. Откинувшись на спинку стула, она закрыла лицо руками.

Валери села рядом.

– Ты рассчитывала немного пожить со мной, да?

Розмари кивнула.

– Я думала, что ты ищешь в Нью-Йорке квартиру поменьше.

– Искала. Ужасное дело. Ходила от одной жуткой квартиры к другой. Представить себе не можешь, какую наглость нужно иметь, чтобы заламывать такую цену. Маленькая темная квартирка с одной комнаткой, куда не втиснуть мою мебель… Она быстрым взглядом окинула комнату и спальню Валери и замолчала.

Они немного посидели; когда зашумел чайник, Валери вернулась на кухню.

– Где твой багаж? – спросила она.

– На вокзале, – ответила Розмари.

– Много его у тебя?

Розмари не отвечала.

– Сколько, мама?

– Девять…

– Девять чемоданов? Да ты запаслась на целый год.

– Не язви, Валери. Я не подумала об этом. Все было так ужасно, я так испугалась… Я не могла больше жить в той квартире и не сумела подыскать новую, теперь вот не знаю, как быть, куда ехать. Я подумала, что в конце концов могу оказаться на улице, как те люди, про которых ты читала, меня мучили кошмары. Поэтому я приехала сюда. Мне пришлось. Мне шестьдесят один год, и я не могу представить себе… Не знаю, что делать.

Валери обняла мать.

– Прости.

Она колебалась. Ей нелегко было произнести простые и очевидные слова, сказать, что мать может оставаться с ней сколько пожелает.

– Чай готов, – вместо этого проговорила она и стала разливать его из белого с золотой отделкой английского чайника.

– Из поместья Стерлингов, – сказала Розмари, проведя пальцем по золотой отделке на крышке чайника. – Очень хорошая вещь. Л где другие предметы сервиза?

– В кладовке. У меня не хватило духу расстаться с ними.

– Что же ты продала?

– Большую часть фарфора, два сервиза из серебра, один оставила; все столовое серебро; полностью Роял Дултон, Ватерфолд и Пладро; большую часть стеклянной посуды.

– А русский канделябр?

– Он сюда не подходит.

Розмари вновь окинула взглядом комнатку и поежилась.

– Как ты можешь жить здесь? Как можно пробыть тут ночь, кстати – ты давно тут обитаешь?

– Немногим больше шести недель. Но это временно, мам. Ненадолго, как номер в гостинице.

– Ужасная гостиница. Мы не останавливаемся в ужасных гостиницах.

Валери почувствовала, как в ней пробуждалось раздражение.

– Помню и я, бывало, поговаривала также. Лучше не напоминай, мама, – она долила чай в чашку Розмари. – Поешь? На обед у меня рыба и салат.

Розмари подняла голову.

– Ты сама готовишь обед? Ты же не умеешь!

– Научилась. Живу я в ужасной гостиничной комнате. Работаю, получаю гораздо больше, чем раньше, хотя вряд ли достаточно, чтобы содержать повара. Долго ты еще собираешься вести себя, будто ничего не изменилось, мама? Все уже по-другому: совсем не так, как было до авиакатастрофы. Я стараюсь свыкнуться, у меня и без тебя полно забот, а ты еще говоришь, будто…

– Не смей разговаривать со мной в таком тоне! – воскликнула Розмари. – Ты просто не хочешь, чтобы я была с тобой. Ты же это имеешь в виду, не так ли? Ты хочешь, чтобы я уехала обратно в Нью-Йорк и оставила тебя одну!

– Да, но я не позволю тебе уехать.

– Да? Ты в самом деле сказала «да»?

– А ты хотела, чтобы я солгала? Я честно говорю тебе все, что чувствую, мама. Мне кажется, мы должны быть искренними. С одной стороны, мне очень хочется остаться одной, мне нужно обдумать, как жить дальше, как обеспечить себя, я уже не та, какой была всю свою жизнь. Мне нужно подумать о Карле, стараюсь понять…

– Что толку думать о нем? Ты вышла за него замуж, а он разорил нас!

– Хочешь сказать, что прежде чем говорить «да» и выходить замуж, нужно было навести справки? Что ж, не навела и теперь стараюсь понять, что же, собственно, произошло; пытаюсь привыкнуть жить здесь, работать, без большого количества друзей, без мужчины… Мама, неужели ты не понимаешь, как мне нелегко?

Розмари покачала головой.

– Ты несдержанна и способна обидеть; шутишь по поводу наведения справок, говоришь, что хочешь, чтобы я уехала обратно в Нью-Йорк… Не знаю, что с тобой творится?

– Да брось, ты отлично все понимаешь, произошло так много событий, словно вчера, но ты жалеешь только себя и ни на что не хочешь обращать внимания.

– Я уже сказала, что не могу терпеть, когда ты так разговариваешь со мной! А почему бы мне не пожалеть себя? Кто же еще, если не я сама? Мне шестьдесят один год, и я не знаю, что меня ждет впереди! Люди моего возраста, особенно вдовы, имеют право надеяться, что дети позаботятся о них!

– Я и намерена это сделать, – спокойно сказала Валери.

Она чувствовала себя в западне, куда ее загнали собственный скверный характер и претензии Розмари. Всю свою жизнь Валери делала только то, что хотела, ни за кого не отвечая, и вот теперь, когда нужно сосредоточиться на построении хоть какого-то подобия жизни на руинах, оставленных Карлом, ей приходится заботиться еще и о матери. «Это несправедливо; дочери должны думать, что матери будут заботиться о них».

Розмари плакала. Слезы струились из-под сомкнутых век и стекали по лицу, делая его блестящим. Казалось, она попала под ливень. «Ну, началось, – подумала Валери. – Теперь она воображает, что стоит посредине бури, наблюдая, как рушится се мир». В Валери шла борьба между гневом и жалостью, мышцы напряглись, в голове шумело. С каждым днем, казалось, остается все меньше шансов вернуть прошлое; с каждым шагом она все дальше удалялась от своей прежней жизни, но продолжала думать, хотя и все реже, что сможет ее вернуть. Насколько сможет она продвинуться вперед? Чем будет зарабатывать на жизнь и как устраивать быт для них обеих?

Впрочем, какое это имело значение; она больше ничего не могла сделать. Она вложила носовой платок в руку матери и обняла ее.

– Я не хочу, чтобы ты уезжала в Нью-Йорк. Ты останешься здесь, со мной. Мы переживем эти невзгоды.

Поток слез, бежавший из глаз Розмари, замедлился и прекратился.

– Здесь? – спросила она.

– Где бы я ни решила жить, – коротко ответила Валери и быстро вздохнула.

«Теперь придется следить за собой, за словами, интонациями своего голоса; к чему увеличивать страдания матери?»

– Прямо сейчас мы начнем готовить обед, – бодро сказала она. – Вместе. Женщины семьи Ашбруков на кухне; кто бы мог в это поверить? Скажу тебе правду – повар я никудышный. Я скорее механик-стажер: читаю инструкции, затем сваливаю компоненты в кучу и надеюсь в итоге получить что-нибудь съедобное, хоть отдаленно напоминающее знакомое блюдо.

У Розмари невольно вырвался короткий смешок.

– Есть немного рискованно… Ну да ничего, зато имеются и свои плюсы. Гораздо интереснее заранее не знать, во что все может вылиться.

Розмари кивнула:

– А мне нравится знать финал заранее. Я никогда не пойду в кино, если фильм завершится трагически. Я всегда первым делом прочитываю последнюю главу книги, чтобы удостовериться в хорошем окончании.

– Неужели? Никогда не знала. Но тогда уже не интересно читать, не так ли? Ведь если писатель продумал все от начала до конца…

– Ну и что? Я не хочу тратить свое время ни на что другое, кроме счастливых финалов.

Валери кивнула. «Я сделаю все, что в моих силах», – проговорила она про себя.

На следующий день они приступили к поискам более просторной квартиры.

Пока Валери находилась на работе, Розмари составила список адресов и по телефону договорилась о посещениях. Вечером они вдвоем проехали по адресам, бегло оценивая квартиры критическим взглядом женщин, привыкших всегда иметь все самое лучшее. Затем Валери повторно произвела оценку квартир уже исходя из имеющихся финансовых возможностей: собственной зарплаты и скромного банковского счета матери, несколько возросшего после продажи драгоценностей.

Прошло около двух недель, прежде чем они нашли место, удовлетворившее обеих. Это был не жилой, а каретный дом, сохранившийся от старинной усадьбы, территорию которой разделили на небольшие участки и продавали под индивидуальную застройку. Каретный дом планировали снести сразу же после продажи земельного участка, а до того времени он был в их полном распоряжении. Причем арендная плата, по мнению Валери, была ниже, чем он того заслуживал. Валери и Розмари переехали туда, не имея ни малейшего представления, сколько времени смогут прожить в нем.

Розмари чувствовала себя несчастной, потому что несмотря на то, что в доме было два этажа, он не был достаточно просторен, чтобы вместить всю ее мебель. Для Валери пять комнат, после совместного обитания с матерью в тесной квартирке, казались большими и просторными. От парка дом отделяла дорога, в комнатах было солнечно, через окно вместо соседних строений виднелись деревья и кусты. Дом располагался в Фолс Черч, в нескольких кварталах от дома Софии, которая и рассказала о нем Валери. Через несколько дней прибыла мебель Розмари. Что смогли, они втиснули в пять комнат, остальную мебель Валери настоятельно советовала продать.

– Она слишком хорошая, чтобы ее продавать, – не соглашалась Розмари. – В один прекрасный день она может понадобиться тебе. Когда вернешь свои деньги обратно или выйдешь замуж. Этой мебели хватит на целый дом!

– Или мы можем использовать деньги сейчас, когда они нам очень нужны, – твердо сказала Валери, и Розмари, как она всегда делала в последнее время, уступила, предоставив Валери принимать решения. Но помогать продавать свою мебель она решительно отказалась. В тот уик-энд Розмари сидела в своей комнате, закрыв дверь и вздрагивая всякий раз, когда раздавались чужие шаги и слышались комментарии незнакомых людей, приценивавшихся и ощупывавших ее имущество. Она не выходила из комнаты, пока не утих шум в доме. Когда она появилась, почти все было распродано.

– Сколько ты получила? – спросила она Валери.

Вырученные от продажи деньги небольшими кучками лежали на столике для кофе, сделанном из красного дерева.

– Почти пять тысяч долларов.

Розмари от изумления раскрыла рот.

– Да ведь эти вещи стоят тридцать, сорок тысяч!

Валери согласно кивнула. Она смотрела на деньги, разбросанные перед ней. «Было время, когда я тратила пять тысяч долларов на одно платье. Сейчас эта сумма кажется мне состоянием».

– Ты явно продешевила, – с упреком воскликнула Розмари.

Валери сгребла деньги в одну кучу.

– Не думаю. Предварительно я посетила пару распродаж и знаю цены. Не хочу, чтобы что-то осталось непроданным. И потом, разве я все распродала, мама; во имя всего святого, посмотри вокруг!

Тупо уставившись в окно, Розмари смотрела на людей, гуляющих по парку. Глядя на нее, Валери почувствовала внезапный прилив нежности, словно к несчастному ребенку. Дом был переполнен вещами. Огромные не по размеру персидские ковры устилали полы, их не уместившиеся на полу части были свернуты в рулоны около стен, мягкая мебель, стеганая и обшитая тесьмой, была сдвинута в кучу, чтобы дать место вещам, разлука с которыми была невыносима для Розмари: лампы, фотографии в серебряных рамках и вазы переполняли столы. Но все это смотрелось довольно странно: мебель, выглядевшая элегантной на Парк Авеню, теперь казалась темной и тяжелой, слишком громоздкой для маленьких обыкновенных комнат в бывшем каретном сарае.

В то же время все окружающие предметы были до боли знакомы Валери, и поэтому, несмотря ни на что, этот дом был более похож на ее дом и гораздо удобнее покинутой квартирки. Впервые с момента переезда в Вирджинию она почувствовала, что теперь есть место, где ей хорошо.

Но все было временным. Валери чувствовала себя так, словно закрылась последняя дверь, соединявшая ее с прежней жизнью. Она взглянула на деньги, лежавшие на столе, затем еще раз на гостиную, прочную и добротную мебель, освещенную золотым светом послеобеденного солнца, и тело ее непроизвольно напряглось от возникшего желания убежать прочь. Но бежать было некуда. Некуда, только вперед, куда бы это ни вело.

Валери затолкала мятые деньги в свою дорожную сумку, чтобы завтра по дороге на работу положить их в банк. Затем, раскрыв сумку, вынула часть денег обратно.

– Мы отправляемся обедать в ресторан, – сказала она Розмари. – Отметим наш переезд, наш гениальный талант, позволивший засунуть в эти небольшие комнаты наши пожитки, и начало новой жизни в Фолс Черч.

Она обняла Розмари за плечи.

– Вот где теперь мы живем.

Она понимала, что говорит эти слова не столько для матери сколько для себя.

– Изучим Фолс Черч также основательно, как Нью-Йорк; съездим поразвлечься в Вашингтон; заведем много друзей. Заживем счастливо.

Розмари вздохнула. Валери не стала обращать внимания на это усталое выражение сомнения в справедливости ее слов. Однако вечером, когда она лежала в кровати, оно эхом отозвалось в ее мыслях. Впервые за многие годы, она вновь оказалась в той самой кровати, в которой спала еще ребенком, и глядя перед собой на канапе, она почти видела себя юной девушкой, живущей дома с родителями, когда все вокруг существовало исключительно для нее, когда исполнялось все, чего бы она ни пожелала. Она вспоминала ребят, которые ухаживали за ней в старших классах, тех, кого она игнорировала, и тех, о которых мечтала; вспоминала вечера, которые устраивали она сама или ее друзья, где они впервые узнавали вкус поцелуев, об ощущениях, когда юношеская рука оказывалась под юбкой или под свитером, об эротических ритмах, когда тела танцующих трутся одно о другое в вертикальном положении, потому что им и в голову не приходило, что можно лечь; по крайней мере, тогда.

Валери беспокойно ворочалась в кровати, отяжелевшее тело пылало от разгоравшегося пламени желания. Ей не хватало Карла. Он был опытным любовником, они провели немало приятных мгновений вдвоем. Она закрыла глаза и почти ощутила руки Карла, лежащие на ее грудях, в то время как его язык медленно описывал круги вокруг сосков. Она вздохнула, раздвигая ноги в стороны, словно ощущая, как он склонился над ней; одна его рука на груди, а его губы медленно движутся вниз по ее теплой коже, талия, живот… «Ник» – Валери вздохнула.

Глаза резко раскрылись, ноги сомкнулись. Она смотрела на канапе, силуэтом темневшее перед ней. Чьи же руки ласкали ее в воображении? Нет, не Ника. Это никак не мог быть Ник. Нет. Спустя все эти годы! Скорее всего, язык ошибочно произнес его имя. Она практически не видела его в последнее время. За пять недель – лишь несколько раз, издали. Он часто уезжал из города, а остальное время был чрезвычайно занят, расширяя сферу деятельности РαН: заключал соглашения с центрами кабельного телевидения во всех пятидесяти штатах и ряде стран Европы. Об этом ей рассказала София. РαН периодически переживала периоды бурной активности. «Это один из них, – объяснила София, – он может длиться недели и даже месяцы». В то же время невысокое положение исследователя, занимаемое Валери в иерархии компании, не давало поводов для частых контактов с президентом РαН. Дела шли своим чередом, и вполне могло пройти еще полгода, прежде чем она увидит Ника снова.

Несомненно, она обмолвилась. Скорее всего, в голове роились мысли о работе, и поэтому она произнесла вслух имя Ника, а не Карла.

«Нужно срочно заняться каким-нибудь делом, – подумала она. – Видимо, недостаточно утомилась, переставляя мебель…»

– Совсем как подросток, у которого только просыпаются половые инстинкты, – пробормотала она. – Нужно найти способ разрядиться.

Выскользнув из постели, Валери подошла к столу, стоявшему в углу комнаты, за которым в юности готовила уроки, писала первые любовные письма и стихи. Включив настольную лампу, Валери посмотрела на кучу одежды, которую предстояло развесить по шкафам и разложить по полкам. «На пару часов хватит», – подумала она. И не одеваясь, обнаженная, купаясь в теплом ночном воздухе, принялась за работу.

– Тут без тебя заходил один из тех следователей, – сказала Розмари, когда через несколько дней после переезда Валери возвратилась домой с работы. – Вот уж не думала, что они до сих пор будут расспрашивать тебя. Ведь после аварии прошло уже почти девять месяцев. Я им сказала, что ты будешь дома в пять тридцать.

Валери прошла на кухню поставить чайник. Через мгновение она вернулась.

– Ты так и не помыла посуду после завтрака.

Розмари просматривала журнал.

– У меня не было времени.

– У тебя его полно. Ты дома целый день.

– Мне было некогда! Собралась было ее помыть, но день как раз подошел к концу. Вымою завтра.

– То же самое ты говорила вчера и позавчера.

Розмари недовольно отшвырнула журнал.

– Мне еще нужно привыкнуть к этой мысли! Тебе следовало бы понять это! Валери, в моем возрасте трудно менять привычки. Мне шестьдесят один год, и я ни разу в жизни не мыла посуду; я никогда даже и не думала об этом.

– Ты никогда не говорила и о возрасте, пока не стала прибегать к нему как к оправданию.

Валери почувствовала горечь, прозвучавшую в собственном голосе и, разозлившись на саму себя, удалилась на кухню.

Она ужасно устала. Весь день прошел за компьютером и аппаратом с микрофишами в чтении мелкого шрифта газетных публикаций о серии нераскрытых преступлений, совершенных за последние пять лет; спина и шея гудели, глаза болели, и все ей смертельно надоело. Сначала истории захватывали, но ей пришлось читать их дюжинами во всех крупных журналах и газетах, большинство на разные лады повторяли одну и ту же информацию. После этого она свела воедино наиболее значимые факты и ввела в компьютер, долго печатая двумя пальцами, хотя и пыталась освоить машинопись по самоучителю. Эти данные могли пригодиться Лезу Брадену при подготовке программы «Взрыв». Впрочем, он мог и отказаться от этой информации, и тогда целый день работы можно будет считать потраченным впустую. Она налила чашку чая, ощущая подавленность и недовольство. Взглянув на чайник, налила еще одну для матери. Она вносила чай в комнату, когда в прихожей прозвенел звонок, и Розмари открыла дверь.

– Боб Хейс. Национальная служба безопасности транспорта, – представился следователь, здороваясь с Валери за руку. – Мы подготовили окончательный отчет, и я хотел бы лично вручить его вам, а не направлять по почте.

– Окончательный? – Валери села, переключив мысли с работы на Карла. – Удалось найти что-нибудь новое?

Хейс отрицательно покачал головой.

– Если бы. Мы обобщили имеющиеся данные, – он достал из кейса конверт и протянул ей – здесь все подытожено. Если вы хотите подробно ознакомиться…

– Да, – сказала Валери.

– Причинами катастрофы были вода, оказавшаяся в обоих топливных баках, а также то, что пилот не произвел предусмотренного инструкцией предполетного осмотра самолета. Если бы он его проверил, то вне всякого сомнения обнаружил бы воду, ее нельзя было не заметить. Однако, судя по всему, он не сделал этого. Кроме того, пилотом были допущены и другие нарушения инструкции: он подключил оба топливных бака одновременно.

Валери ждала.

– Это все?

– Да.

– В целом отчете?

– В нем много других материалов: содержание опросов, результаты проведенных анализов, экспертиз, итоги расследования. Однако суть нашего заключения такова.

– Но оно ничего не дает! Карл говорил, что невозможно, чтобы вода оказалась одновременно в обоих топливных баках; прежде такого никогда не случалось.

– Мы понимаем, что он так говорил. Действительно, не часто вода появляется в обоих баках, но факт се наличия там установлен, не исключено, что она появилась в результате конденсации.

– Карл считал, что воду налили умышленно. Я говорила о его подозрениях полиции и вашему следователю.

– В отчете это заявление отражено. Однако мы не можем выдвинуть подобные обвинения без доказательств. А их-то у нас нет. Единственное, что нам известно, это то, что в топливных баках была вода и что пилот перед вылетом не произвел предполетного осмотра самолета.

Валери встала и спокойно посмотрела на него.

– Именно так и сформулировано в отчете?

Он кивнул.

– Что вина целиком лежит на Карле и никто другой не причастен к катастрофе?

– На основании имеющихся материалов это единственный вывод, к которому мы смогли прийти.

– Но он говорил о какой-то женщине. Он полагал, что она могла… сделать что-то.

– В отчете мы отразили и это обстоятельство. Но, как известно, в английском языке самолет обозначают местоимением женского рода. Механики в аэропорту Лэйк Плейсида никакой женщины не видели, как и работники аэропорта. Подобные предположения,…знаете… были высказаны, когда вы, вероятно, пребывали в состоянии шока и нечетко расслышали. Ваш муж признал, что потерял самоконтроль. За это он принес вам свои извинения. Другие пассажиры самолета также отмечали, что он был вне себя. Вы тоже признали это обстоятельство.

– Я сказала, что он находился в состоянии лихорадочного возбуждения. Надеюсь, в отчете не искажены мои слова.

– Не думаю. Мне жаль, миссис Стерлинг. Мы хотели бы ответить на все ваши вопросы, но, к сожалению, не всегда есть такая возможность.

– Мне тоже очень жаль, – сдавленно проговорила Валери, не сходя с места до тех пор, пока следователь не покинул дом.

Розмари посмотрела на дочь и молча ушла на кухню. Через мгновение Валери услышала звук льющейся воды и стук тарелок. «Интересно, сколько она их переколет?» – машинально подумала Валери.

Она посмотрела на отчет, зажатый в руке. «Теперь я знаю ничуть не больше, чем девять месяцев назад. Я-то надеялась, что эти следователи во всем разберутся, а они взвалили всю вину на Карла. Так, конечно, проще: он-то мертв.

Почему и мне не поступить также? Он обчистил меня; с какой стати я должна защищать его?

Только лишь потому, что поверила, будто кто-то умышленно повредил самолет? А вдруг это правда? Если существует хоть малейшая вероятность, что это так, то тогда этот человек убил Карла, почти убил остальных. Я хочу выяснить, кто он. Это не праздное любопытство, но жажда справедливости».

Валери еще раз посмотрела на отчет. Что может сделать она там, где бессильным оказался целый отряд государственных сыщиков? Она не знала, как быть. Если в деле замешана женщина, она желает знать, кто она. Раньше, в силу ряда обстоятельств, ей не хотелось заниматься этим делом: могли возникнуть неприятные осложнения. Но теперь она должна знать. В том, что у Карла был роман, она почти уверена. Почему не допустить, что он обвинял именно эту женщину? Кроме того – деньги. До сих пор их никто не обнаружил; где они? Быть может, не там искали? Потом, эти темные типы, с которыми Сибилла видела Карла в Нью-Йорке; может быть, они знают что-нибудь о деньгах, а может, имеют непосредственное отношение к авиакатастрофе. «Нужно поговорить с Сибиллой, – подумала она. – Думаю, мне удастся. Теперь, когда я больше не работаю у нее, мы можем быть взаимно вежливыми, если не затягивать встречу».

– Валери! – позвала Розмари. – Куда подевался кувшинчик для сливок?

– Сейчас покажу, – сказала Валери.

Внезапно она переполнилась энергией. Предстояло так много сделать. Как только получится взять отпуск или спланировать выходные дни, выкроив время для себя, она займется собственным расследованием. Больше она не станет полагаться на других; она займется сама. И на этот раз она получит ответы на свои вопросы и не остановится до тех пор, пока не доведет дело до конца.