Текст книги "Творящие любовь"

Автор книги: Джудит Гулд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 35 страниц)

Действительно, ее рука была пуста. В своем замешательстве Элизабет-Энн даже не осознала, что уже поставила бокал на рояль, а проходящий мимо лакей его унес.

– Я… – нерешительно начала она, но передумала и фыркнула: – Нет, благодарю.

– Не смею спорить с вашим решением, особенно во время сухого закона. Это же преступление, сколько здесь льется вина, не так ли? Но, как бы там ни было, вы все еще не сказали мне, что привело вас сюда. Может быть, тоже преступление?

Элизабет-Энн негодующе вскинула голову:

– Я не обязана отвечать вам. Но, если вам так хочется знать, я пришла сюда, чтобы встретиться кое с кем.

– Что вы говорите! И с кем же это?

Она искоса посмотрела на него и торжествующе хмыкнула:

– С мистером Лоуренсом Хокстеттером.

Его брови резко взлетели вверх.

– Вот оно что. Вы, видно, вращаетесь в высоких сферах. Вы лично знакомы с мистером Хокстеттером?

Она почувствовала, что ее раздражение вот-вот вырвется наружу.

– Иначе как бы я сюда попала?

Мужчина оглянулся вокруг.

– Мне кажется, что вы не многих здесь знаете.

Она резко возразила:

– Внешность может быть обманчива.

– Понятно.

Незнакомец убрал с лица сводящую ее с ума улыбку.

– Тогда вы, может быть, окажете мне честь и представите меня некоторым из своих друзей. Например, я был бы счастлив познакомиться во-он с той женщиной.

Элизабет-Энн насторожилась:

– С которой?

– Вот с этой леди в белом и зеленом, – указал он.

Элизабет-Энн тоже посмотрела на нее, самую элегантную среди гостей. Высокий рост, острые скулы, царственный нос и породистое лицо. В ней было что-то от гончей хороших кровей. Черные блестящие волосы женщина собрала в пучок на затылке. Правое запястье украшал тройной бриллиантовый браслет. Ожерелье из двух ниток очень крупного черного жемчуга обвивало лебединую шею. Прозрачное платье из белого шифона украшали изящно вышитые бледно-зеленые листья.

– Вы, конечно же, с ней знакомы? То есть вы только что сказали мне…

– О! – Элизабет-Энн стиснула кулаки. Она и рассердилась, и испугалась. Самой поставить себя в такое положение перед этим невыносимым незнакомцем. Кроме того, ее никак не назовешь искушенной во вранье, да и маловато она практиковалась в этом искусстве. А сейчас именно ложь представлялась ей единственным путем к спасению. – Конечно, я с ней знакома, – раздраженно ответила женщина.

Незнакомец кивнул.

– Мне она тоже кажется знакомой. Я уверен, что встречался с ней раньше, но не могу вспомнить ее имени.

Элизабет-Энн глубоко вздохнула. Пути назад не было.

– Ее зовут Глория, – быстро сказала она.

Элизабет-Энн еще не поняла, что происходит, а мужчина уже тащил ее сквозь толпу по направлению к незнакомке.

– Что вы делаете? – беспомощно пролепетала она.

– Мы с вами сейчас поболтаем с Глорией.

Они достигли группы, где царила эта женщина.

– Глория… – начал он со смехом.

Женщина с любопытством оглянулась на его голос.

– Лоуренс Хокстеттер, вы хотите сказать, что после стольких лет вы все еще не запомнили моего имени?

Мужчина глуповато усмехнулся Элизабет-Энн. А ей хотелось только одного – провалиться на этом самом месте.

– Извини, Робин, – обратился он к женщине. – Это была всего лишь шутка, причем довольно дурного вкуса. Это все из-за шампанского. Вот эта молодая женщина… – Он взглянул на Элизабет-Энн. – Да она совсем бледная. Ей, наверное, нехорошо. Будь душкой, Робин, отведи ее в дамскую комнату, хорошо?

– Вы просто ужасны, – прошептала ему Элизабет-Энн. – Вы нарочно подставили меня…

Но Лоуренс Хокстеттер не обратил на нее внимания. Он сказал Робин на ухо:

– И что бы там ни было, не выпускай ее из виду. Я не хочу, чтобы она ушла ни под каким предлогом. Да, и скажи Бевину, чтобы он поменял карточки на тарелках. Во время обеда она должна сидеть слева от меня.

Робин удивленно округлила глаза.

– Да, пусть она сидит слева, а ты, Робин, сядешь справа.

Удовлетворенно кивнув, Робин поспешила вслед за Элизабет-Энн, прокладывавшей себе путь через салон, словно сомнамбула, медленно и с достоинством, хотя у нее все дрожало внутри.

Поговорив с Бевином, Робин отправилась в дамскую комнату, где уже находилась Элизабет-Энн. Она усадила женщину в одно из обитых вощеным ситцем кресел.

– Отдохните несколько минут. Если вам что-нибудь понадобится, скажите мне, я буду рядом.

Элизабет-Энн кивнула и в оцепенении села. Пусть давление немного снизится. Никогда еще не чувствовала она себя такой униженной, такой оскорбленной и такой рассерженной.

Закрыв глаза, Элизабет-Энн откинулась на спинку и несколько раз глубоко вздохнула. Ей надо успокоиться и постараться осмыслить ситуацию. В хорошенькую же ловушку она попалась. Но нет ни одной проблемы, которую нельзя решить, не поразмыслив над ней как следует. Или есть такая?

– Вам лучше? – спросила Робин.

Элизабет-Энн взглянула на нее и кивнула.

– Отлично. Вы уже не так бледны. – Робин улыбнулась, достала шагреневую пудреницу от Картье, открыла ее, взглянула в зеркальце в золоченой оправе и начала пудриться. – Я бы не стала так расстраиваться из-за Лэрри, – небрежно посоветовала она.

– Почему вы так говорите? – Голос Элизабет-Энн все еще немного дрожал.

– Потому что у него самые ужасные шутки. – Робин критически посмотрела на себя в зеркало и добавила еще пудры. – Ему так нравится разыгрывать людей. Держу пари, что на этот раз он подшутил над вами.

Улыбка у Элизабет-Энн получилась кривой.

– Я сама помогла ему в этом.

– Гм. Это не существенно. Но хочу сказать только одно в его оправдание.

– Что же?

– Он относится ко всем одинаково – к мужчине, женщине, ребенку. И не делает никаких исключений для так называемого слабого пола, – в ее голосе появились тоскливые нотки. – И все же у него неплохо получается, когда он обращается с женщиной, как с леди.

Закончив пудриться, Робин шумно захлопнула произведение Картье, повернулась к Элизабет-Энн и слабо улыбнулась.

– И все-таки мне не понятно, как вам это удалось. Конечно, вы очень привлекательны, но простите мне эти слова, красота недорого стоит. В этом городе полно женщин куда привлекательнее, чем мы с вами.

– Боюсь, я не совсем понимаю, что вы имеете в виду, – удивилась Элизабет-Энн.

– Да полно вам! За последние несколько лет вы первая женщина, сразившая Лэрри.

Элизабет-Энн почувствовала, как кровь прилила к щекам. Она опустила глаза.

– Я уверена, что вы ошибаетесь, – тихо пробормотала она.

– Я? Ошибаюсь? – Робин от души расхохоталась. – Ни за что. Послушайте меня! – Она подошла к креслу, шифоновый шлейф плыл за ней следом, села рядом с Элизабет-Энн и взяла ее за руку. – Когда-то я страстно желала Лэрри. Но женился-то он на другой.

– И до сих пор женат?

Робин отрицательно покачала головой.

– Нет. Но он выбрал ее, а не меня. Потом они очень некрасиво разводились. Все газеты только об этом и писали. Тем временем я вышла замуж, поэтому к тому моменту, как Лэрри освободился, я не была свободна. Теперь мы просто друзья, почти как брат и сестра. Но любим мы друг друга даже больше, чем прежде.

– Но почему же он не женился на вас? – Против своей воли Элизабет-Энн увлеклась рассказом. – Почему он женился на той, другой женщине?

– Потому что она предложила ему то, чего у меня не было. Я думаю, что у вас есть то же самое, что он хотел найти в своей бывшей жене. Только Лэрри заблуждался на ее счет. Он довольно долго ее переоценивал. Видите ли, Лэрри больше всего любит тайну. Его всегда интригуют люди, которые, по его мнению, больше скрывают, нежели показывают окружающим. Чтобы ему было что разгадывать. Но его жена провела его. Она хорошо держалась вначале, хотя он достаточно быстро обнаружил всю ее пустоту.

– И поэтому он с ней развелся? Именно потому, что она перестала быть для него загадкой? – сказанное шокировало Элизабет-Энн.

– Ну, это только часть их проблемы. Основной причиной послужил фильм, в котором она снялась. Лэрри счел его слишком непристойным и постарался скупить все имеющиеся копии. Она дико разозлилась и обвинила его в том, что он де мешает ее карьере и Бог знает в чем еще. В результате она-то и подала на развод.

– Так она была актрисой.

– Да, и очень талантливой. Вы, возможно, слышали о ней. Она недавно покончила с собой.

Холодок пробежал по спине Элизабет-Энн. Ее пальцы беспокойно зашевелились, а голос упал до шепота:

– Это не… – Она огорченно простонала: – Это не могла быть…

– Лола Бори. Она самая. – Робин покачала головой и грустно улыбнулась. Потом хлопнула в ладоши и оживилась: – Ну, хватит сентиментальной болтовни. Нам пора идти. Думаю, что обед вот-вот подадут. Уж я-то хорошо знаю этот дом. И подадут его без нас, если мы не поторопимся.

– Вы идите, – быстро сказала Элизабет-Энн. – И… спасибо.

– За что же это? – удивилась Робин.

– За то, что вы мне рассказали.

– О! Да это все ерунда. Если мы становимся друзьями, то нам не следует очень многое скрывать друг от друга. Разве не так? Я имею в виду, что немного тайн – это даже пикантно, но слишком много… – Робин покачала головой, поднялась с кресла и протянула руку Элизабет-Энн: – Пойдемте поедим.

– Я не могу – взмолилась та. – Я должна уйти…

– Ерунда. И слышать об этом не желаю. Вы остаетесь.

– Разве вы не понимаете? Я не могу смотреть ему в глаза. Только не сейчас.

– Почему? Вы все еще смущены его детской выходкой?

Элизабет-Энн молчала. Как ей объяснить, что ее унижение бледнеет в сравнении с тем, что она только что узнала? То, что Лэрри Хокстеттер был мужем Лолы Бори – той самой Лолы, в чьем самоубийстве она не могла хоть частично, но не винить себя, – все изменило. Теперь она знала, что не сможет взглянуть ему в глаза никогда до конца своих дней. Он явно радовался возможности посадить ее в лужу. Как же он должен ее ненавидеть!

Робин неправильно истолковала ее молчание.

– Не сердитесь на него за его шутки, – посоветовала она. – Я ведь уже сказала вам, что он со всеми так обходится. Он не нарочно выбрал вас. Кроме того, рано или поздно Лэрри подойдет и извинится. А вы не упустите такого случая. – И продолжила: – Я не собиралась вам этого говорить, но Лэрри послал меня за вами, потому что ему не хочется, чтобы вы ушли.

– Не могу этому поверить, – с горечью сказала Элизабет-Энн. – Ему просто захотелось еще меня помучить. Я этого не выдержу.

– Все не так, дурочка вы этакая, – ответила Робин со смехом. – Вы его покорили. А теперь идемте. – Она подняла Элизабет-Энн с кресла и улыбнулась: – Никому не повредит немного перекусить. И поговорить немножко. Вы это скоро увидите. Ни Лэрри Хокстеттер, ни Робин Морган не считают «нет» ответом.

Элизабет-Энн посмотрела ей в глаза:

– А вы не могли бы принять мое «нет»?

– Боюсь, что не могу. – Робин подтолкнула ее к двери. – Да, и еще одно.

Элизабет-Энн озабоченно подняла брови.

– Если мы собираемся подружиться, а я уверена, что так и будет, почему бы вам не начать доверять мне?

Элизабет-Энн коротко кивнула.

Если бы ей сейчас сказали, она бы не поверила, но именно так началась их дружба на всю жизнь.

Гости уже сидели за столом, когда вошли Элизабет-Энн и Робин. Элизабет-Энн не слишком уверенно смотрела по сторонам. Она была еще в большем замешательстве, чем раньше. Обед задерживался явно из-за их отсутствия.

Робин обернулась к ней и ободряюще улыбнулась.

– Соберитесь с духом, – весело прошептала она. – Мы должны быть важными. Если бы опаздывал кто-то другой, они бы уже начали. И, Бога ради, помедленнее. Это наш большой выход.

Она задержала Элизабет-Энн, заставляя ее идти медленнее, одновременно озаряя гостей своей царственной улыбкой, в которой не было и тени извинения.

Когда они подошли к столу, Элизабет-Энн заметила только два свободных места – слева и справа от хозяина дома. Да, ей не удастся легко отделаться, в панике подумала она. Лоуренс Хокстеттер постарался сделать так, чтобы она оказалась у него под рукой, живая мишень для града его шуток.

Ей казалось, что она никогда не дойдет до начала стола. В принципе, столовая была рассчитана на тридцать четыре персоны. Но если немного потесниться, а так и было в этот вечер, то за столом умещалось пятьдесят человек, локоть к локтю, но с достаточным комфортом. Так же как и в гостиной, высота потолка достигала двадцати футов, но здесь панели были расписаны так, что создавалось впечатление резьбы по камню, поэтому свод не казался чересчур высоким. Настенная роспись представляла пастухов и пастушек, классические кривоватые оливковые деревья, облака на розовом небе и пухленьких херувимов, резвящихся в воздухе. Под ногами расстилался чудесного рисунка обюссоновский ковер гигантских размеров. Стол шестнадцатого века освещали четыре хрупкие венецианские люстры, сияющие огнем тонких восковых свечей. Пятьдесят похожих стульев принадлежали эпохе Людовика XIV. Китайский фарфор был подлинным, а мейсенский с цветочным рисунком имел золотую кайму, уотерфордский хрусталь соседствовал с массивным серебром времен короля Георга.

Элизабет-Энн не сумела скрыть своего удивления при виде Лестера Лоттомэна и Марисоль, занимающих наименее почетные места почти в самом конце стола. Лестер явно не верил своим глазам, а на лице Марисоль, куда более выразительном, читалась чистой воды зависть.

– Сударыни, – сказал Лэрри Хокстеттер достаточно громко, так, чтобы все сидящие за столом его услышали, – я надеюсь, что мы не заставили вас спешить?

– Не волнуйся, дорогой Лэрри, – заверила его Робин. Она нагнулась, поцеловала его в щеку и села справа от него. – Я знаю, я ужасно тщеславна. Да и Элизабет-Энн такая же. – Она оглядела стол. – Зато наши носы не блестят.

– Действительно, не блестят, – ответил он. – Но наши чуют запах еды. Но я и представить себе не мог, что ты так беспокоишься о косметике, Робин. Лилии не требуется позолота.

– Что касается меня, то мне ее всегда не хватает, – ответила она, и оба вежливо рассмеялись.

Элизабет-Энн вдруг почувствовала, что ее напряжение спало. Никто и не вспомнил о ее поспешном уходе из гостиной. Речь шла только об их опоздании к обеду.

То, что последовало за этим, оказалось самым длинным обедом в жизни Элизабет-Энн, правда, при этом самым элегантным и чарующим. Лэрри Хокстеттер оказался на высоте – заботливый хозяин, прекрасный рассказчик, полный очарования и юмора. Робин прекрасно парировала его остроты, и они отлично друг друга дополняли.

Но Элизабет-Энн все больше и больше жалела свою новую подругу. Робин любила Лэрри, это бросалось в глаза, правда, как и то, что он не испытывал ответного чувства. Во всяком случае, с его стороны речь могла идти всего лишь о симпатии. И все-таки они казались лучшими друзьями, и оба старались втянуть Элизабет-Энн в разговор. Вскоре она уже не жалела, что осталась, и быстро изменила мнение о красивом хозяине дома.

– Лэрри вывозит своих поваров из Парижа, – сообщила Робин, как только подали первое блюдо – омаров в сливочном соусе, украшенных трюфелями, в фарфоровых чашках. – В этой стране им никто и в подметки не годится. Только надо дождаться десерта.

– Почему именно десерта?

– Скоро сами увидите.

И Робин улыбнулась с видом заговорщика.

Элизабет-Энн еда показалась не только превосходной на вкус, но и прекрасно украшенной, не отставала и сервировка. На горячее подали жаркое из телячьих ребрышек. На каждом подносе лежали шесть порций ребрышек, плавающих в собственном соку и украшенных с одной стороны гофрированной розеткой из белой бумаги. По кругу расположился бордюр из картофельного пюре, запеченного до коричневой корочки. Он не позволял соку растечься по всему блюду и попасть на овощи. Внутри бордюра помещались горошек, верхушки спаржи и морковь.

Но Робин была права: именно десерт заслуживал права называться основным блюдом.

– Лэрри посылал своего шеф-повара на Мурано, чтобы тот научился выдувать стекло, – сказала она через стол, когда каждому гостю подали сахарное яблоко, наполненное абрикосовым муссом. Элизабет-Энн изумленно смотрела на свое. Плод в натуральную величину был сделан так искусно, что казался стеклянным. А внутри светился абрикосовый мусс. Ей не хотелось есть его, настолько оно было красивым. Но как только она взяла в рот первый ломтик, удивительный десерт словно живой затрепетал у нее на языке.

Они сидели вдвоем перед камином в комнате наверху. Гости уже давно разошлись, Робин ушла последней. Внизу слуги занимались уборкой. Теперь Элизабет-Энн и Лэрри остались одни.

– Должен сказать, что вы выбрали далеко не самый прямой путь, чтобы познакомиться со мной, – заметил Лэрри. – Почему вы не договорились о встрече и не пришли ко мне в офис?

– Потому что я не знала, какой минимальный вклад принимает ваша компания. И кроме того… – Элизабет-Энн позволила себе улыбнуться, а в ее аквамариновых глазах блеснула сталь, – я не заинтересована в том, чтобы ваша контора занималась моими делами. Я хочу, чтобы это делали вы лично.

Он отпил коньяк из своей рюмки.

– Вы все хорошенько продумали, так?

– Не совсем. Я новичок в подобных делах. Я просто стараюсь быть осмотрительной.

– А если я решу не заниматься персонально вашими делами, что тогда?

Элизабет-Энн разгладила платье на коленях.

– Не знаю, – не сразу ответила она, потом посмотрела на него: – Что ж, найдутся другие, я уверена.

– Найдутся, – кивнул он. – Таких компаний в Нью-Йорке около дюжины. Но это не «Хокстеттер-Стреммель».

Элизабет-Энн согласно кивнула.

– Я знаю, что для такой компании, как «Хокстеттер-Стреммель», тридцать тысяч долларов не деньги. – Элизабет-Энн помолчала. – Но для меня это сумма.

Лэрри хмыкнул:

– Не позволяйте никому убедить вас в обратном. Это большая сумма с любой точки зрения.

Она удивленно взглянула на собеседника. Он не был таким тщеславным в бизнесе, каким был в своей частной жизни.

– Сказано истинным банкиром.

– Каковым я не являюсь, – подчеркнул он. – Я просто вкладываю деньги других людей, основываясь на догадках, экономических прецедентах, последних достижениях компаний и чистом инстинкте.

– Как вы думаете… – медленно начала Элизабет-Энн и рассмеялась совсем по-детски. – Я знаю, это нечестный вопрос. Но как вы думаете, смогу ли я настолько увеличить свой капитал, чтобы купить отель?

– Делая правильные вложения при хорошей экономической обстановке… Не вижу причин, почему вы не сможете этого добиться. Как только вы накопите несколько сотен долларов, вы сможете начинать понемногу играть, чтобы ускорить процесс накопления.

– Играть? – Она помолчала, потом нахмурилась. – Что это еще за игры?

– Больше рисковать. Играть на разнице в ценах. Купить отель, приобретя закладную. И все в таком роде. Но для начала нам надо просто и осторожно вложить ваши деньги. Деньги делают деньги. Первые сто тысяч всегда достаются тяжелее всего. Также и с первым миллионом.

– Но это относительно… безопасно?

– Достаточно безопасно. Но вся наша жизнь – сплошной риск. Никто вам не даст стопроцентной гарантии в подобных вещах. Не скажи я вам этого, я бы обманул вас.

– А если бы вы были на моем месте? Что бы вы сделали?

– В точности то же самое, – хмыкнул он. – Если бы у меня хватило ума найти кого-нибудь, похожего на меня самого.

– Достаточно честно, – согласилась Элизабет-Энн. – Завтра я принесу вам в контору чек на тридцать тысяч долларов.

– Можно сделать еще лучше, – проговорил он, поднимая бокал. – Я заеду за вами на машине, и мы позавтракаем вместе. Вы сможете передать мне чек, и мы это отпразднуем.

Элизабет-Энн улыбнулась:

– Вы всегда все делаете по-своему, мистер Хокстеттер.

– Лэрри, – поправил он с мягкой настойчивостью. – Если мы хотим насладиться дружеским и взаимовыгодным партнерством, вы должны называть меня Лэрри.

– Хорошо, Лэрри.

Она поднялась на ноги и протянула руку:

– До завтра.

Лэрри взял ее руку в свою, пожал и долго не отпускал.

– До завтра. Бевин проследит, чтобы Макс отвез вас домой.

Элизабет-Энн спустилась по лестнице, тихонько напевая.

Лэрри, негромко насвистывая, направился в спальню.

Ни один из них даже не догадывался, что ровно через триста шестьдесят два дня, 29 октября 1929 года, после самого крупного краха на бирже, весь мир будет у их ног.

9

Элизабет-Энн смотрела мимо Лэрри Хокстеттера. Ее взгляд был устремлен в окно на конические крыши и шпили зданий внизу.

С тех пор как они с Лэрри начали завтракать вместе два раза в неделю в отдельном кабинете компании «Хокстеттер-Стреммель» на тридцать седьмом этаже над Семидесятой Пайн-стрит в самом центре финансового мира, она часто, мечтая, смотрела на цитадели банков в Нижнем Манхэттене. Сколько раз Элизабет-Энн пыталась раньше представить себе, как выглядит мир с такой выгодной точки зрения, но ей это не удавалось. Теперь она сама испытала, что значит взлетать на такую высоту, и не единожды, но вкус магической новизны не исчезал. Ей казалось: протяни руку – и коснешься крыш кончиками пальцев. Лишь сейчас она поняла, почему так богато украшены верхушки каменных гигантов. Это не для тех, кто внизу, им все равно не видно, а для тех, кто может любоваться ими с высоты таких же зданий. Мир небоскребов был на самом деле еще дальше от простого человека с улицы. С такой высоты корабли, входящие в гавань и покидающие ее, казались маленькими и незначительными, поток людей напоминал муравейник, а их проблемы казались несуществующими. Важен был только ее бизнес.

За прошедшие десять месяцев совместный ленч превратился в традицию. Они пропустили всего два или три раза.

Элизабет-Энн снова перевела взгляд на Лэрри и улыбнулась ему через стол. Если бы в тот вечер в особняке Хокстеттера кто-нибудь сказал, что за столь короткий срок ее капитал вырастет подобным образом, она бы только громко рассмеялась. Но это было совсем не смешно.

Лэрри отодвинул десерт в сторону и положил бумаги на скатерть. Элизабет-Энн придвинула их к себе и перевернула к себе текстом. Всего четыре страницы. На первом, титульном, листе в центре было аккуратно напечатано:

Секретно

Отчет о ценных бумагах и капиталовложениях

Элизабет-Энн Хейл

по состоянию на 28 октября 1929 года

Она улыбалась в предвкушении цифры, когда переворачивала страницу. Вдруг улыбка застыла на ее лице. На какой-то момент Элизабет-Энн показалось, что машинистка ошиблась. Она вопросительно посмотрела на Лэрри.

Его лицо оставалось непроницаемым.

Элизабет-Энн снова взглянула на страницу. Та же самая цифра словно прыгнула ей в глаза. Меньше чем за год ее тридцать тысяч долларов превратились в… Разве это возможно? Она и представить себе такого не могла.

Пораженная, она снова посмотрела на цифру.

– Сто шестьдесят семь тысяч триста сорок три доллара и девяносто два цента, – медленно прошептала Элизабет-Энн.

«Нет, – решила она, – это, должно быть, ошибка».

Перелистала страницы, водя пальцем по колонкам чисел, отражающим вложения капитала, дивиденды и приобретенные акции. Здесь была и новая горнорудная компания «Хошшу инвестментс» в Северной Дакоте, обнаружившая неделю назад золотую жилу.

Наконец она тяжело вздохнула и закрыла отчет. Ей вдруг показалось, что она не сможет произнести ни слова.

– Это впечатляет, – тихо сказала Элизабет-Энн. – Это даже… пугает.

– Если вам кажется, что сумма увеличилась слишком быстро, – объяснил Лэрри, – то это только потому, что вы предоставили мне карт-бланш, чтобы я смог вкладывать деньги сразу же, как увижу выгоду. Иногда маленькая птичка кое-что чирикала мне на ушко. Это случалось не так уж и часто, но если это звучало неплохо, но не настолько хорошо, чтобы оказаться правдой, то я руководствовался моей интуицией. Но ведь это было ваше решение: оставаться в стороне и дать мне возможность самому со всем управляться.

Элизабет-Энн рассмеялась:

– Я очень рада, что поступила именно так.

– И я рад.

– Лэрри… – начала было она.

Но ей пришлось подождать, пока Берти, дворецкий и повар в одном лице компании «Хокстеттер-Стреммель», уберет со стола. Он походил скорее на привидение, чем на человека, но готовил, как ангел.

Улыбнувшись, Элизабет-Энн сказала ему:

– Все было восхитительно.

Берти с достоинством поклонился:

– Благодарю вас, мадам. Кофе?

– Да, пожалуйста.

Он налил кофе из серебряного кофейника на боковом столике и поставил перед ними чашки из прозрачного английского фарфора. От черного кофе поднимался пар.

Как только Берти ушел, Элизабет-Энн занялась своей чашкой. Ее лицо ничего не выражало.

– Я чувствую себя немного виноватой, Лэрри.

– Виноватой? – Лэрри усмехнулся. – Да почему же? Только потому, что честно заработала немного денег?

– Ты знаешь, что не из-за этого, Лэрри. – Она снова нахмурилась. – Все дело в тебе.

– Всегда к вашим услугам, мэм. – Он галантно поклонился.

Но ей было не до шуток.

– Это нечестно, – взорвалась она. – Мой капитал настолько увеличился только потому, что находился под твоим неусыпным контролем. Ты заботился о нем гораздо больше, чем даже требовалось.

– Виноват, мэм.

Элизабет-Энн переплела пальцы и задумчиво поднесла к губам. За эти десять месяцев они с Лэрри стали очень близки. С самого начала он физически притягивал ее, но она изгнала эти чувства в память о Заккесе. И Лэрри увлекся ею. Нет, пламя не погасло, но им пришлось притушить его. Они прониклись уважением друг к другу, пока однажды не осознали, что их дружба переросла в нечто большее. Она любила его, а он ее.

Любовь развивалась медленно, особенно у нее. Но как только Элизабет-Энн осознала это, удар оказался точным и оглушил ее. Лэрри начал приглашать своего делового партнера на обед к себе домой или в ресторан, они ходили в театр. Впервые после бегства Заккеса Элизабет-Энн пригласила мужчину к себе домой, не зная, как девочки примут его. Они его приняли, но сначала было тяжело. Больше всех ее удивила Шарлотт-Энн. С одной стороны, она была счастлива познакомиться с настоящей светской знаменитостью, по слухам, одним из пяти самых богатых людей Нью-Йорка. А с другой стороны, когда Лэрри ушел, именно Шарлотт-Энн повернулась к матери и заявила:

– Он достаточно мил, мама. Мне он нравится, но никто не сможет занять место папы. Никогда.

Элизабет-Энн удивленно просмотрела на нее:

– А кто сказал, что у меня подобные планы?

– Это же очевидно, мама. Как только он оказывается рядом, ты краснеешь, а лицо прямо светиться начинает. Когда ты знаешь, что скоро с ним увидишься, ты целый день напеваешь. Это не значит, что я возражаю против ваших встреч. Мне он нравится. Но папа все еще где-то бродит, я знаю. И я не думаю, что ты должна связывать свою судьбу с кем-либо, пока нам точно неизвестно, что случилось с отцом.

– Дорогая, я не собираюсь связывать свою судьбу с Лэрри. Ты правильно сказала, он милый человек, умный и привлекательный. Но у тебя нет повода для волнений. – Элизабет-Энн слабо улыбнулась. – Я никогда не сделаю ничего такого, что могло бы скомпрометировать мои чувства к вашему отцу.

– Да, мама.

Через день после этого разговора Лэрри пригласил ее в театр, а потом они поужинали у него дома. Еда была легкой, шампанское опьяняло, и им обоим захотелось заняться любовью. Элизабет-Энн долго боролась с собой, потом вырвалась из объятий Лэрри и хрипло произнесла:

– Нет, Лэрри. Это неправильно. Не сейчас. Мы не можем любить друг друга, пока Заккес жив.

Лэрри согласился, и вскоре она ушла. Напряжение между ними стало непереносимым. Они не виделись до следующего традиционного совместного ленча. Сначала возникло ощущение неловкости, но как только он снова пригласил ее куда-то, все встало на свои места. К вопросу близости они больше не возвращались. И даже не целовались. Но их любовь продолжала расти, питаемая, может быть, теми желаниями, которые они подавляли.

Элизабет-Энн снова взглянула на Лэрри через стол. От ответил ей своим обычным спокойным взглядом.

На какое-то мгновение ей стало плохо. Она любит его, сомнений быть не могло. И он любит ее. Но раз он не может доказать ей свою любовь физически, он нашел другой способ сделать это – он все свое внимание уделил ее капиталовложениям. «И все это ради… чего?» – спросила она себя. Он не получил даже поцелуя. Она, Элизабет-Энн, взрослая женщина, живет в Нью-Йорке, достаточно богата, ей выпала редкая возможность полюбить во второй раз. И боится близости с мужчиной, которого… что? Любит? Желает?

Нет, поправила она себя, не боится. Да и ощущения ее – не просто вожделение. Она испытывает чувство вины за то, что любит другого мужчину, вот и все. А чувство вины возникает от того, что где-то в глубине души она все еще любит Заккеса, все еще любит то, что он собой олицетворяет, хотя и не может четко вспомнить его лицо. Она любит и детей, их с Заккесом детей, живое доказательство их любви. Как только у нее возникают сомнения, она должна просто посмотреть на детей.

Но Заккес ушел, напомнила она самой себе. И она не может позволить детям управлять ее судьбой. Это нечестно. И по отношению к Лэрри, и по отношению к самой себе.

И вот сейчас, сидя лицом к лицу с Лэрри, Элизабет-Энн глубоко вздохнула и тихо начала:

– Лэрри… – Голос ее дрогнул. – Сегодня вечером… – Ее глаза встретились через стол с его единственным бездонным полуночно-синим глазом, и Элизабет-Энн показалось, что ее засасывает бесконечный водоворот. – Давай… увидимся сегодня вечером. Я так долго ждала. Я не знаю…

Он печально посмотрел на нее. Лэрри слишком любил и уважал Элизабет-Энн, чтобы принуждать ее.

– Ты уверена, что хочешь этого? – мягко спросил он. – Совершенно уверена?

Она кивнула:

– Совершенно уверена.

Неожиданно в дверь постучали, и строго одетая женщина средних лет заглянула в комнату.

– Мистер Хокстеттер, – извиняющимся тоном произнесла она, – вам звонит мистер Уортон. Он говорит, что у него срочное дело. Я могу перевести звонок сюда.

– Да, пожалуйста. – Лэрри отодвинул стул, улыбнулся Элизабет-Энн, пересек комнату, взял трубку и некоторое время слушал. Коротко бросив что-то, он повесил трубку, задумчиво сжал губы. Потом он поспешно подошел к столу, взял отчет о состоянии дел Элизабет-Энн и нажал на кнопку селектора. – Мисс Гордон, принесите мне папку, где собраны сведения о моих собственных вложениях. Пожалуйста, побыстрее.

– Что случилось? – спросила Элизабет-Энн. – Что-нибудь не так?

– Не так? Нет, вовсе нет. Кто-то пытается сбить нас с толку, я это чувствую. Явно пахнет жареным. Мне позвонили из «Хошшу инвестментс». Акции полетели вниз, словно сумасшедшие.

– Но… почему? – Элизабет-Энн не сводила с него глаз. – Я думала, что они только что обнаружили новую жилу.

– Которая истощилась. – Лэрри сурово улыбнулся. – Так они утверждают.

– Значит, мы будем продавать? – предположила Элизабет-Энн.

– И да, и нет. Мы будем продавать все, кроме акций «Хошшу». Их мы будем покупать. – Лоуренс сжал губы и кивнул, продолжая размышлять вслух: – Что-то затевается. Старый Мэн Каррузерс не дал бы и слову просочиться, если бы жила иссякла, пока сам бы не продал свою долю достаточно быстро. Но нет, он продолжает покупать. Они, должно быть, натолкнулись на месторождение. Я думаю, что Каррузерс пытается сбить цену, чтобы потом скупить весь пакет.