Текст книги "Творящие любовь"

Автор книги: Джудит Гулд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 35 страниц)

6

За все годы, что миссис Уинтер проработала в «Савой плаза» сначала в качестве горничной, потом помощницы экономки, а затем и экономкой ночной смены, никто не видел ее в таком возбуждении. От гнева ее лицо побагровело. Она шагала взад и вперед перед Элизабет-Энн и Джоном Холмсом, ночным портье.

В тени у нее за спиной стоял высокий незнакомец. Его черные волосы блестели, только на висках серебрились седые нити. Элегантный вечерний костюм и шелковый плащ не могли скрыть широких плеч и узких бедер. Лицо было приятным, но черты резкими, с внушительным носом и пухлыми чувственными губами. Правый глаз был синим, а левый прикрывала черная повязка. Он потерял глаз во время несчастного случая на охоте, и повязка придавала ему вид пирата, смелого, но утонченного. Мужчина стоял очень прямо, не мигая наблюдал за Элизабет-Энн и Холмсом. Повязка мешала Элизабет-Энн разглядеть выражение лица.

Миссис Уинтер проговорила сквозь зубы:

– Вот этого джентльмена ждала мисс Бори. Я не могу понять, как вы могли принять того мерзавца за этого джентльмена.

Холмс понурил голову, а Элизабет-Энн держала подбородок поднятым. Взгляд у нее был непреклонный. Ее чувства выдавали только порозовевшие щеки, что было неправильно понято миссис Уинтер. Элизабет-Энн не испытывала ни страха, ни стыда Она сердилась на старуху, выговаривавшую им перед незнакомцем.

– Доктор дал мисс Бори успокоительное, – продолжала экономка, нахмурившись и сложив руки на груди. – Не представляю, как мы сможем объяснить происшедшее. – Она перевела дух и обрушилась на Холмса: – Как ты мог свалять такого дурака? Как ты мог пропустить фотографа наверх? – Потом повернулась к Элизабет-Энн: – А вы! Провести его в комнату мисс Бори! Это скандал. Скандал, – миссис Уинтер с отвращением покачала головой. – За все годы моей службы в отеле не происходило ничего подобного.

– Я же не знал, что он фотограф, – жалко пролепетал Холмс, его лицо посерело. – Он назвал себя Лэрри.

– Мисс Бори сама приказала мне отвести «Лэрри» в ее номер, как только он появится, – спокойно добавила Элизабет-Энн. – Как посторонний мог узнать, что надо назвать это имя?

Миссис Уинтер опустила руки, игнорируя вопрос горничной.

– Главное, что никто из вас не заподозрил подвоха. Мне в это поверить чрезвычайно трудно.

– У нас не было оснований подозревать, будто прессе известно, что мисс Бори ждет гостя, – возразила Элизабет-Энн. – Во всяком случае, мисс Бори известна своей… эксцентричностью. Как мы могли ожидать появления самозванца?

В эту минуту вошли два одетых в униформу охранника, и миссис Уинтер повернулась к ним.

– Мы закончили обыскивать отель, – сказал один из них с видимым смущением. – Этого фотографа нигде не нашли. Некоторые говорят, что видели, как он уходил через выход на Пятьдесят девятую улицу.

– Благодарю вас, – холодно сказала экономка. – Вы оба были в холле, когда он входил, и не смогли перехватить его. Можете войти и присоединиться к нам. То, что я намереваюсь сказать, касается и вас тоже.

Заметно нервничая, охранники встали рядом с Элизабет-Энн и Холмсом.

– С этой самой минуты, – миссис Уинтер показала на часы, – все четверо уволены. И я постараюсь, чтобы вас никогда больше не приняли сюда на работу. – Она зловеще улыбнулась. – Никаких рекомендаций вы не получите.

– Но это не наша вина! – воскликнул портье. – Мне нужна эта работа. У меня жена, она должна вот-вот родить.

– Надеюсь, что в следующий раз вы будете более осмотрительны.

– Мадам!

Голос был мягкий, но властная нотка явственно слышалась в нем. Красивый незнакомец заговорил впервые и вышел из полумрака на свет.

Миссис Уинтер вопросительно взглянула на него.

– Этот инцидент был крайне неприятным, – произнес он. – Но, учитывая тот факт, что людям надо было установить мою личность, и более того, что жертвами его стали мисс Бори и я, а не отель, мне кажется, что у меня есть право кое-что сказать, не так ли?

– Конечно.

Миссис Уинтер постаралась остаться невозмутимой, но голос звучал раздраженно.

Мужчина невозмутимо продолжал:

– Как вы могли догадаться, мисс Бори сейчас не совсем в себе. Она перенесла личную потерю. Я виновник ошибки этих людей, так как в моих инструкциях я просил указать только мое имя.

Миссис Уинтер насторожилась:

– Вы очень добры, сэр, но это не ваша…

– Вина? – Он поднял руку, призывая ее к молчанию. – Мадам, совершенно очевидно, что как раз эти четверо служащих абсолютно невиновны. Мне кажется, кое-кто подслушал мой разговор с мисс Бори и предупредил прессу. Именно этот человек и виновен в случившемся.

Бледное лицо экономки стало багровым. На какое-то мгновение Элизабет-Энн показалось, что женщину прямо сейчас хватит удар.

– Я думаю, – продолжал незнакомец, – что, учитывая обстоятельства, все уже достаточно пострадали для одного вечера. Я дружен с владельцем этого отеля и уверен, что несколько слов обо всех вас и уверения с моей стороны и со стороны мисс Бори в том, что мы забудем об этом случае как можно быстрее, решат дело ко всеобщему удовлетворению. Это будет лучше любого поспешно наложенного наказания. – Он повернулся к миссис Уинтер.

Сначала экономка заколебалась. Ее раздирали противоречивые чувства: ярость от того, что ее власть была поставлена под сомнение, страх, что этот господин поговорит с владельцем отеля, и облегчение от того, что ни он, ни Лола не собираются взваливать на нее ответственность за случившееся.

– Ну, что же, если вы настаиваете, сэр… – запинаясь, произнесла она.

Он улыбнулся, показывая белоснежные зубы:

– Да, я настаиваю.

– Очень хорошо.

Миссис Уинтер хлопнула в ладоши:

– Вы все, живо по своим местам. Но позвольте мне предупредить вас, – с этими словами она указала пальцем на несчастную четверку, – если что-либо подобное произойдет снова и если вы проявите впредь хоть малейшую инициативу… – Невысказанная угроза тяжело повисла в воздухе. – Принимайтесь за работу.

Трое мужчин с облегчением заторопились из комнаты.

– А чего вы ждете? – холодно взглянула экономка на Элизабет-Энн.

Элизабет-Энн строго смотрела на миссис Уинтер. Ее голос был холоден, так же как и взгляд:

– При всем уважении к вам мне кажется, что вы должны перед нами извиниться.

Миссис Уинтер уставилась на нее:

– Неужели?

– И более того. С этого момента я отказываюсь от места. Работать под вашим руководством невыносимо. Если бы я была владельцем отеля, я бы не позволила, чтобы с моими служащими обращались подобным образом. Может быть, другие слишком нуждаются в этой работе, чтобы терпеть вас, но я, благодарение Богу, пока еще до этого не дошла.

– Вы безнравственная молодая женщина. Да как вы смеете отвергать мою доброту!

– Это вы безнравственны, миссис Уинтер. Что же касается вашей доброты, то вам, по-моему, не оставалось ничего другого. Не так ли? – Элизабет-Энн перевела дух. – Спокойной ночи.

– Счастливое избавление, я бы сказала, – набросилась на нее экономка. – Как только я увидела вас, я знала, что от вас надо ждать неприятностей. Немедленно заберите свои вещи из гардероба и не смейте больше переступать порог этого отеля. Можете не снимать униформу. Соберите вещи и немедленно вон.

– С радостью, мадам.

Элизабет-Энн заметила удивленное выражение на лице одноглазого незнакомца. Она торопливо вышла в гардеробную комнату, расположенную по соседству. Надев пальто поверх униформы и повесив на руку собственное платье, женщина вернулась обратно. Миссис Уинтер и незнакомец уже ушли.

Когда она шла по Пятьдесят восьмой улице, торопясь на станцию подземки на Лексингтон-авеню, ее догнала машина и поехала с ней рядом. Элизабет-Энн взглянула на шофера черно-желтого «роллс-ройса» и перестала обращать на автомобиль внимание.

– Мисс!

Женщина раздраженно взглянула на автомобиль. Ее окликнул одноглазый незнакомец.

– Мне нечего вам сказать, – сурово произнесла она. – Вам не кажется, что вы и ваша драгоценная мисс Бори уже достаточно натворили для одного дня? – Элизабет-Энн вскинула голову и продолжила путь.

– Могу ли я подвезти вас до дома?

– Я доеду на метро, благодарю вас.

Она пошла быстрее, искоса поглядывая на него.

– Вы довольно независимы, правда? – Голос неуловимо изменился.

Она продолжала смотреть прямо перед собой:

– Хотелось бы так думать.

Неожиданно Элизабет-Энн пересекла Мэдисон-авеню и сделала вид, что собирается идти по Пятьдесят восьмой улице и дальше. Она знала, что шоферу придется либо ехать прямо, либо повернуть направо на Мэдисон-авеню, либо повернуть налево и направиться к верхней части города. Так как машина продолжала следовать за ней по Пятьдесят восьмой улице, она повернулась, дошла до Мэдисон-авеню и скрылась за углом. Подождав немного, Элизабет-Энн выглянула из-за угла дома.

Когда красные габаритные огни внушительного «роллс-ройса» смешались с другими на Парк-авеню, она глубоко вздохнула, прислонилась к стене и уткнулась подбородком в стопку вещей, которую держала в руках. На глаза навернулись слезы разочарования. Она злилась на непорядочность мира, не столько из-за себя, сколько из-за тех, кому отчаянно нужна работа. Ее гнев распространялся не только на миссис Уинтер. Незнакомец по имени Лэрри, его пьяная подружка-звезда и их уловки также ее злили. Если бы Лэрри не заступился за них, как полагается джентльмену, то пошли бы они все на улицу. О них и не вспомнил бы никто.

«А все из-за него, – с неожиданной горечью подумала она, продолжая путь. – Если бы не он, никто из них не попал бы в эту ужасную ситуацию». Без таких Лэрри и Лол она прекрасно обойдется. Спускаясь на платформу подземки, Элизабет-Энн с надеждой думала о том, что ей удастся вычеркнуть из памяти это неприятное происшествие, да и Лэрри с Лолой заодно. Тем более что она была совершенно уверена, что Лэрри уже и думать про нее забыл.

Но Элизабет-Энн ошиблась.

Когда желто-черный «роллс-ройс» остановился около городского особняка на северной стороне Семьдесят четвертой улицы, человек на заднем сиденье все еще барабанил пальцем по подлокотнику.

Господи, да ведь у этой женщины есть характер. Характер и еще что-то неуловимое, необъяснимое словами. Впечатление независимости. Высокомерие. Самоуверенность. Черты человека, который не может быть просто горничной.

Так кто же она тогда?

Ему захотелось разузнать о ней побольше, и он дал себе задание все выяснить.

Но судьба не позволила ему выполнить задуманное. На следующее утро Лолу Бори нашли мертвой в ее номере в «Савой плаза». Она приняла чрезмерную дозу снотворного. Лэрри пришлось заниматься похоронами бывшей жены.

Горничная из «Савой плаза» стала всего лишь мучительным воспоминанием.

А Элизабет-Энн, в свою очередь, вдруг обнаружила, что ей не удается забыть мужчину, о котором она ничего не знала, кроме имени. Хотя они виделись всего несколько минут, его образ без труда возникал в ее воображении: единственный темно-синий глаз, виденный ею мельком, высокий рост, внешность, осанка человека, уверенного в себе. Она думала о красивом одноглазом незнакомце, и его силуэт без приглашения появлялся перед ней в любой час дня и ночи.

Другое дело Заккес. Иногда, и это случалось все чаще, Элизабет-Энн не могла даже вспомнить, как он выглядел. После стольких лет совместной жизни его изображение потускнело. Что-то изменилось, а она так и не могла понять, что именно.

От этого Элизабет-Энн злилась. И чувствовала себя виноватой. Заккес ушел всего четыре года назад. По закону и совести он все еще оставался ее мужем и отцом ее детей. Она не имела права похоронить его в тайниках своей памяти и допустить, чтобы незнакомец стал тем, кого так страстно желала и к кому стремилась ее душа. Но слишком многое помогло одноглазому Лэрри стать ее заветной мечтой.

Во-первых, эта черная повязка на глазу, которую он носил с такой бросающейся в глаза уверенностью, с такой гордостью. Это говорило о его независимом характере, легко принимающем вызов, сродни ее собственному.

Во-вторых, его честность, хотя ей и не хотелось этого признавать. Он заступился за гостиничную прислугу перед миссис Уинтер, что требовало немалой смелости. Ей-то это было прекрасно известно.

Сыграло свою роль и то, как он заговорил с ней через приоткрытое окно «роллс-ройса», когда его чувственные губы – или она все это придумала? – кривила дьявольская усмешка.

Но больше всего этому способствовали события, нагромоздившиеся одно на другое за эти двадцать четыре часа, драматично и неразрывно связавшие Лэрри с канвой ее жизни. Сначала события с фотографом и миссис Уинтер. За этим последовала жуткая стычка с Шарлотт-Энн, произошедшая как только мать вернулась домой. И в довершение всего, чтобы уже никогда и никто не забыл эту ночь, в утренних газетах появилось сообщение о самоубийстве Лолы Бори. И снимки, сделанные тем самым проклятым фотографом, с которого и начались все неприятности, сопровождали колонки текста.

Все вместе создавало впечатление незабываемого ночного кошмара. И, казалось, все вертится вокруг Лэрри.

Элизабет-Энн не ожидала, что события развернутся таким образом. Она лишь нанялась на работу, чтобы поближе познакомиться с гостиничным бизнесом, и бросила ее из-за миссис Уинтер, из-за разочарования, из-за того, что узнала все, что было возможно узнать на месте горничной.

В подземке, по дороге домой, она мечтала только об одном: посвятить несколько спокойных часов себе и выспаться, чтобы проснуться посвежевшей и помолодевшей.

Элизабет-Энн с трудом поднималась по лестнице с вещами в руках. Она остановилась на минуту на площадке, чтобы перевести дух, уставшая намного больше, чем в те дни, когда она работала всю ночь. Инцидент с фотографом и миссис Уинтер вымотал ее и морально и физически.

В квартире горел свет, и вечеринка Шарлотт-Энн была в самом разгаре. Мать слышала возбужденные голоса, яркий луч света выбивался из-под входной двери.

Она переложила вещи на одну руку, открыла сумочку, достала ключи и открыла дверь. Сначала никто не услышал, как она вошла. Войдя в гостиную, Элизабет-Энн наткнулась на Людмилу, сладко спящую в кресле: голова упала набок, руки на коленях, глаза закрыты, из приоткрытого рта раздается громкий храп. Шарлотт-Энн и ее подружки расположились на горе одеял и подушек, наваленных на пол, хихикая над какой-то шуткой. Послушав храп Людмилы, они шептали что-то друг другу и разражались хохотом.

– Вот так вот я и хррраплю, – передразнила одна из девочек. Она открыла рот, пародируя Людмилу, и издала носом храпящий звук.

Остальные захихикали. Хотя они и заметили Элизабет-Энн, смех не утихал.

– Мама! – с удивлением воскликнула Шарлотт-Энн. Потом вскочила на ноги и продолжила: – Я не думала, что ты вернешься так скоро.

– Я тоже не думала. – Элизабет-Энн утомленно улыбнулась.

– Я считала, что тебя пригласили переночевать. – Шарлотт-Энн сделала паузу, а потом произнесла с ударением: – На вилле «Саутгемптон».

Элизабет-Энн посмотрела на дочь. Впервые та впутывала мать в свою ложь. Ей захотелось тут же положить этому конец, прямо здесь и сию секунду, но она подавила это желание, сообразив, что сейчас не время и не место читать дочери нравоучения. Можно подождать до завтра, когда ее подружки уйдут.

Шарлотт-Энн повернулась к девочкам:

– Маму постоянно приглашают провести уик-энд в чьем-нибудь загородном доме. – Потом она подошла ближе к матери и спросила, понизив голос: – Почему ты вернулась так рано? Что-нибудь случилось?

– Ничего такого, что не могло бы подождать до утра. – Элизабет-Энн посмотрела через коридор на закрытую дверь спальни: – Сестры и брат спят?

Шарлотт-Энн кивнула. Только теперь она заметила сверток в руках у матери. Ее глаза потемнели, когда она узнала платье, в котором мать была этим вечером. Девочка быстро выхватила его из рук Элизабет-Энн и сделала вид, будто пристально рассматривает его.

– Мама! Это же вещи, которые ты оставила в «Саутгемптоне» летом. Миссис Белмонт очень мило сделала, что сохранила их. – Она выдавила из себя смешок. – Только почему бы ей было не одолжить тебе чемодан? – С невероятной скоростью, словно отбрасывая ядовитую змею, она сунула платье в альков за занавеску. У нее за спиной школьницы обменялись удивленными взглядами.

В это время, ни о чем не думая, Элизабет-Энн медленно расстегнула пальто, представив на всеобщее обозрение длинное платье горничной с белым воротничком, манжетами и накрахмаленным фартучком. Она медленно опустилась в кресло, откинув голову назад и прикрыв глаза. Несмотря на шараду Шарлотт-Энн, как же все-таки хорошо оказаться дома. Может быть, она наконец сможет успокоиться.

Вдруг до нее донеслось оживленное перешептывание девочек.

Она открыла глаза. Подружки Шарлотт-Энн бурно что-то обсуждали, бросая на нее косые взгляды. Шарлотт-Энн стояла у двери, бледная и дрожащая.

Элизабет-Энн взглянула на дочь, удивленная ужасным выражением ее глаз.

– Шарлотт-Энн, что случилось? – озабоченно спросила она, пытаясь угадать, что же так поразило девочку.

Шарлотт-Энн отвернулась.

– Н-ничего, – жалобно пробормотала она.

Элизабет-Энн в смятении оглядела комнату. Напряжение ощущалось физически. Не понимая происходящего, она почувствовала, что Шарлотт-Энн только что изгнали из заветного кружка в ее же собственном доме. И в собственном доме Элизабет-Энн.

Явным лидером среди школьниц была привлекательная девочка с острым подбородком и глазами, как у лани. Она поднялась на ноги, показывая, что «совещание» окончено.

– Уже поздно, миссис Хейл, – запинаясь, сказала она, стараясь не встречаться с Элизабет-Энн взглядом. – Я знаю, мы собирались остаться на ночь… – И оглянулась на других, ища поддержки. Школьницы торжественно кивнули. – Но нам лучше сейчас пойти домой, миссис Хейл.

Элизабет-Энн выглядела удивленной. Она выпрямилась в кресле, опираясь руками на подлокотники.

– Но почему? – Она переводила взгляд с одной девочки на другую, но те отводили глаза. – Мне казалось, что вы хорошо проводите время.

– Мы… то есть я хочу сказать, я… не очень хорошо себя чувствую. Мы соберем вещи и найдем такси. Мы можем поехать ко мне домой.

Элизабет-Энн быстро взглянула на Шарлотт-Энн. Ту трясло, как в ознобе.

Пока девочки собирались, проснулась Людмила. Оглядывая всех круглыми глазами, она сонно спросила, раскатывая букву «р»:

– А который сейчас час? Уже утро?

Удаляющиеся шаги девочек еще слышались на лестнице, когда Шарлотт-Энн взорвалась.

– Я думала, что вот-вот умру, завопила она. – О Господи! Я никогда больше не смогу посмотреть им в лицо. Я и в школу-то не смогу вернуться.

Элизабет-Энн удивленно посмотрела на нее:

– А в чем, собственно, дело?

– Ты хочешь сказать, что не знаешь?

– Боюсь, я действительно не знаю, – спокойно ответила Элизабет-Энн.

Шарлотт-Энн повернулась к матери, ее глаза горели лютой ненавистью. Слезы текли по ее щекам, а губы сердечком скривились от боли.

– Только взгляни на себя, мама, – прошипела она. – Ты приходишь сюда и начинаешь демонстрировать свою униформу. Униформу горничной.

Элизабет-Энн изумленно посмотрела на себя. Она все еще была одета в форменное платье. После всего того, что произошло этим вечером, она и думать об этом забыла. А теперь Шарлотт-Энн считает, что мать нарочно так поступила.

– Разве ты не видишь? – воскликнула дочь. – Теперь они знают, что ты обыкновенная служанка. Вот почему вечеринка так закончилась и они не захотели иметь ничего общего со мной.

И девочка взглянула на мать с таким отвращением, какого Элизабет-Энн никогда не доводилось видеть.

– Дорогая, я вовсе не собиралась портить праздник. Поверь мне. У меня был ужасный вечер, и я просто…

– У тебя был ужасный вечер! – У Шарлотт-Энн на шее натянулись жилы. – Я ненавижу тебя!

– А тебе не кажется, что, если бы ты сказала им правду, вместо того чтобы накручивать всю эту ложь, они бы не возражали? – спокойно сказала Элизабет-Энн.

– А у тебя, мама, конечно, на все готов ответ, да? Ну так и я тебе отвечу. – Шарлотт-Энн топнула ногой. – Я ненавижу тебя, мама! Я тебя ненавижу!

Элизабет-Энн побледнела и не могла шевельнуться. Она не могла поверить своим ушам. Может быть, она и была неосторожна от переутомления, но реакция Шарлотт-Энн выходила за всякие рамки.

– Успокойся, пожалуйста, дорогая. Я уверена, мы сможем все обсудить и…

– Я не собираюсь больше никогда с тобой разговаривать, – всхлипнула дочь. – Никогда, пока я жива.

Она закрыла лицо руками, вбежала в ванную комнату и с такой силой хлопнула дверью, что задрожали стены.

Элизабет-Энн смотрела ей вслед. Голова у нее кружилась.

Людмила подождала немного, потом поднялась на ноги.

– Мне кажется, – медленно заговорила она, спросонья ее акцент стал еще сильнее, – нам следует спуститься ко мне и дать ей время прийти в себя. – Ее глаза озорно блеснули. – Хоть у нас сейчас и сухой закон, но у меня есть несколько бутылочек отличного бордо тысяча девятьсот девятого года. Пойдемте. – Людмила взяла Элизабет-Энн под руку. – Я думаю, что нам обеим полезно выпить по рюмочке. Я права?

Элизабет-Энн еще раз посмотрела на вино, поиграв бокалом. Густой рубиново-красный напиток завораживающе переливался в хрустальных гранях.

– В чем дело? Вы пьете вино или ждете, пока оно настоится? – проворчала Людмила. – Это происходит в бутылках.

Элизабет-Энн с извиняющейся улыбкой отпила глоток. Вино было мягким, ароматным и удивительно крепким. Она почувствовала, как уходит напряжение.

– Так-то лучше, – заметила хозяйка. – Итак, что мы имеем? Девочки быстренько сбежали, а Шарлотт-Энн на вас сердится. И вы потеряли работу. – Она поджала губы и покачала головой. – Хороший выдался денек, ничего не скажешь.

– Это можно повторять снова и снова. Но что же мне делать? – еле слышно спросила Элизабет-Энн. Даже болонки, казалось, чувствовали мрачное настроение женщин и не подавали голоса. – Я пошла работать в первый же попавшийся отель только для того, чтобы посмотреть изнутри, как руководят большой гостиницей. – Лицо ее болезненно скривилось. – Но теперь с этим покончено.

Людмила осуждающе взглянула на свою собеседницу.

– Почему вы не сказали мне об этом раньше? – резко спросила она. – Я бы вас предупредила. Вы никогда не сможете узнать, что такое гостиничный бизнес, если будете всего лишь горничной. Если вы хотите этим заниматься, то вам нужны деньги. И все. Вы просто покупаете отель и нанимаете помощников. Это так просто. – Людмила закурила одну из своих резких сигарет и скрылась в окутавшем ее ядовитом облаке дыма.

– Деньги! – Элизабет-Энн протестующе хмыкнула. – Это единственное, чего никогда не бывает достаточно.

– Но вы говорили, что у вас есть сбережения. – Людмила искоса взглянула на нее сквозь пелену дыма. – И много их у вас?

– Много? – без всякого выражения переспросила Элизабет-Энн. – Это зависит от того, что вы имеете в виду. Для одних это много, для других мало. Но для того, чтобы купить отель? – Она горько рассмеялась.

– Это не имеет значения. Если вы очень чего-либо хотите, вы это получите.

– Все не так просто, и вы сами об этом знаете. Вы все время жалуетесь, что вам не хватает денег.

Людмила раздраженно махнула сигаретой:

– Хватает! Что значит хватает? Я-то слишком стара, чтобы пускаться в азартные предприятия. Если бы я была помоложе… – В ее серых глазах засветился хитрый огонек, и она слабо улыбнулась. – Когда я была помоложе, я все время рисковала. Я стала содержанкой, а это рискованное предприятие. Я судилась здесь из-за денег моего любовника, что еще опаснее. Но если бы мне немного денег и ваши годы…

– То что было бы? – подзадорила ее Элизабет-Энн, боясь показать свой растущий интерес.

– Вы говорили мне, что каждую неделю получаете доход от… от…

– От мотеля.

– Отлично. Можно ли на это жить, оплачивать счета?

Элизабет-Энн утвердительно кивнула.

– Значит, то, что лежит в банке, это, как вы говорите, лишние деньги?

– Нет, – поправила ее собеседница, – это то, на что мы можем рассчитывать при непредвиденных обстоятельствах.

– Сколько у вас на счете? Это не просто любопытство, вы понимаете. Надо знать, достаточно ли этой суммы.

Элизабет-Энн заколебалась. Деньги, лежащие на ее счету, неприкосновенны. О них не следовало объявлять даже друзьям.

– Пожалуйста, я только хочу помочь, – поторопила ее Людмила с мягкой настойчивостью. Она пересела поближе к краю сиденья и, взяв женщину за руку, успокаивающе улыбнулась. – Мне не важна точная цифра. Хотя бы приблизительно, сотня это долларов или тысячи долларов, чтобы знать, могут ли эти деньги работать. Понимаете?

– Да, я думаю, да. – Элизабет-Энн высвободила руки и задумчиво пригубила вино. – Не вижу причин, чтобы скрывать это от вас. – Она сделала паузу. – У меня около тридцати тысяч.

– Тридцать тысяч! Господи, да чего же вам беспокоиться? – Стареющее, поблекшее лицо Людмилы порозовело и засветилось от удовольствия. – Этого достаточно.

– Для покупки отеля? – Элизабет-Энн покачала головой. – Нет, для этого мне нужны сотни тысяч.

Людмила увещевающе погрозила ей пальцем.

– Нет, – многозначительно сказала она, – если вы попытаете счастья.

– Я как-то не уверена, что мне нравятся ваши слова, – медленно проговорила Элизабет-Энн. – Мне никогда не нравилось рисковать, особенно моими деньгами. Я не игрок по натуре.

– Вы говорили, что построили мотель и вели дела, не так ли?

Элизабет-Энн кивнула.

– А если купить гостиницу, то это риск, да? – пристально посмотрела на нее Людмила.

– Ну что же, я полагаю, что можно сказать и так.

– Отлично. – Людмила с удовлетворением откинулась на спинку и выпустила облако дыма. – Прежде всего вам надо поменять банк. Нам поможет один человек из «Восточного манхэттенского сберегательного банка». Его зовут Владимир Никольский. Мы познакомились давно, еще в России. Он единственный белоэмигрант, с которым я вижусь. Владимир знает, с кем вам надо посоветоваться, чтобы заработать деньги. Для этого есть специалисты. Но прежде всего… – Она долго задумчиво смотрела на Элизабет-Энн. Накрашенный ноготок касался губ, выразительные серые глаза осматривали подругу с головы до ног. – Гмм… – пробормотала она, словно самой себе, – да, пожалуй…

Молодая женщина ответила ей насмешливым взглядом.

– Что это вы на меня так смотрите?

– Потому что важнее всего произвести впечатление, – терпеливо, будто ребенку, объяснила Людмила. – Можно выглядеть преуспевающей до того, как вы ею станете. Поэтому прежде всего мы займемся вами. Все.

– Займемся мной?

Людмила быстро кивнула, раздавила сигарету в чаше, служившей ей пепельницей, и прищурилась.

– Да, мы займемся вами, – провозгласила она таким тоном, что молодая женщина поняла: спорить бесполезно. У Людмилы уже созрел план.