Текст книги "Творящие любовь"

Автор книги: Джудит Гулд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 35 страниц)

4

Впервые в своей жизни Генри совершил нечто невообразимое. Все, знавшие его, были изумлены. Генри, ни разу в жизни не пропустивший ни одного рабочего дня, сорвался на целых две недели.

– Мы отправимся в свадебное путешествие прежде, чем поедем в Нью-Йорк, – объявил он изумленной Анне, когда они лежали рядом в постели на другое утро после свадьбы.

– Но… что же будет с твоей работой! – запротестовала она.

– Меня не будет всего две недели. Бабушка проследит, чтобы все было в порядке.

– А что скажет твоя семья? Они даже не знают, что мы поженились.

– Скоро они все узнают, – заверил жену Генри. – Но сейчас ты должна принадлежать только мне. – Он крепко, но осторожно обнял ее и прижал к себе.

– Куда мы отправимся? – поинтересовалась Анна.

Он поцеловал ее в кончик носа. Все произошло так быстро. Генри все еще изумляло счастье, обретенное с Анной. Любить кого-то до такой степени, чтобы мечтать провести каждый час вместе, было радостью, не испытанной им раньше.

– Мы поедем туда, куда ты захочешь, – нежно пообещал он, – только как можно дальше от отелей корпорации «Хейл». И мы будем вдвоем, только ты и я. Назовите место, миссис Хейл.

Анна запрокинула голову и засмеялась.

– У меня нет никаких идей на этот счет!

Генри улыбнулся – на ее лице светилось смешанное выражение смущения и наслаждения.

– Не важно. У меня есть идея. Мы сыграем в старую американскую игру. Она называется «прикрепи ослу хвост».

– Прикрепи… что?

– Сейчас увидишь, – успокоил жену Генри, хлопнул ее по спине, позвонил администратору и попросил женщину-клерка прислать карту мира. – И, прошу вас, пусть из магазина принесут шарф, желательно из темного шелка. Да, и еще брошь. И доставьте все в мой номер. – Когда женщина ответила, что не уверена, есть ли в отеле карта мира, Генри просто заметил: – Я уверен, что вы сможете что-нибудь придумать.

Анна молчала. Если сказки и сладости принадлежали к разряду детских мечтаний, то сейчас перед ней разыгрывался вариант для взрослых. Магия больших состояний оставалась пока для нее недоступной. Иметь возможность собраться в любую минуту и отправиться в самый далекий уголок земного шара, не думая, во что это путешествие обойдется, такое положение вещей оказалось для нее внове.

Бюро путешествий отеля не смогло прислать карту мира, но администратор принесла нечто более ценное – множество брошюр и проспектов, предлагающих различные маршруты по всему миру. Генри молча кивнул. Это подойдет. В каждом из них нашлась карта какой-то страны, и он быстро выдрал их все. Потом, отодвинув кушетку и сняв картину, Генри повесил карты на стену, пытаясь соблюдать очертания полушарий. Отошел назад, проверяя свою работу. Они оба рассмеялись. Перед ними расположился плохо скроенный мир, состоящий из огромного района Средиземного моря, гигантской Мексики, крошечной Скандинавии, малюсенькой Восточной Африки и кусочков Дальнего Востока.

Генри достал шарф из подарочной коробки, сложил его в несколько раз, чтобы ничего не было видно, и торжественно завязал Анне глаза.

– Право, Генри, – слабо запротестовала она, инстинктивно ощупывая повязку.

– Тсс, – сказал муж, нежно целуя ее в губы. – Доставь мне удовольствие. Теперь возьми брошь и вколи ее острым концом в стену. Куда попадешь, туда мы и поедем. Осторожно! Ты же не хочешь уколоть себя. Вот, держи… так, пошли. – Он положил руки ей на плечи и подвел ее к карте.

Анна осторожно шла вперед, неловко чувствуя себя с этой повязкой. Генри стал поворачивать ее, пока она совсем не потеряла ориентацию.

– А теперь вколи иголку. Помни, куда ты вколешь брошь, там мы и проведем наш медовый месяц.

– Генри. – Она повернулась на его голос.

– Я совершенно серьезен. Делай так, как я говорю.

Анна послушно кивнула и шагнула вперед, вытянув вперед руку, чтобы не споткнуться. Она держала брошь в руке, с сомнением то поднимая ее вверх, то опуская вниз, ведя то налево, то направо, и наконец вколола ее в стену.

Он снял с нее повязку, и Анна посмотрела на стену.

– К-Косумель? – Она повернулась к мужу, глядя на него широко открытыми глазами.

– Едем на Косумель, – улыбнулся тот.

– Но… но ведь у нас нет одежды, чтобы ехать в Мексику, – запнулась она.

– Мы купим все, что нужно, по дороге, а если чего-нибудь у нас не окажется, то, я уверен, мы сможем приобрести это на месте.

– Генри… – Анна заплакала.

– Разве ты несчастлива? – забеспокоился тот, крепко прижимая ее к себе.

Она шмыгнула носом и покачала головой.

– Не всегда плачут только от печали, – всхлипнула Анна, уткнувшись ему в грудь.

Они провели на Косумеле две счастливейшие недели в своей жизни. Молодожены не стали останавливаться ни в одном из огромных отелей на побережье. Генри позвонил другу, кинопродюсеру по фамилии Шалкин, и узнал, нельзя ли снять его дом. Двумя годами раньше Элизабет-Энн вложила деньги в один из его фильмов. Генри тоже принимал в этом участие, поэтому, когда фильм принес прибыль, они все подружились. Вот почему теперь Берни Шалкин не только согласился сдать дом, но и поклялся могилой своей матери, что никому не скажет о местонахождении Генри.

– Я все понял, сукин ты сын, – смеялся Берни по телефону. – Спешишь в любовное гнездышко, а? И сколько же девочек ты берешь с собой?

– До свидания, Берни.

Берни с завистью вздохнул:

– Пусть любовь тебя не оставит.

– Да, нам двоим это бы не понравилось, – сострил Генри, и за полмира от него Берни посмотрел на свой белый телефон в веселом недоумении.

Никогда раньше он не слышал шуток от Генри Хейла.

– Если где-то есть рай, то это здесь, – выдохнула Анна, когда «джип» остановился перед виллой.

Вдалеке от огромных отелей побережья поместье многочисленными террасами спускалось к океану. Величественный дом не был перегружен мебелью. Построенная из грубого камня вилла изобиловала арками, среди которых не нашлось бы и пары одинаковых, придающими дому своеобразное очарование и открывающими доступ океанским бризам. Всего в особняке насчитывалось двадцать комнат и два бассейна, один с морской водой, другой с пресной. Оба бассейна выдолбили в скале при помощи взрывов таким образом, чтобы несколько валунов осталось в воде. За садом следил садовник, в чьи обязанности входило поддерживать в таком порядке похожие на джунгли заросли пальм, эвкалиптов, дикого винограда, бугенвиллей и страстоцветов, чтобы вмешательство человека никак не ощущалось. В доме работали две постоянные служанки, а садовник исполнял также обязанности шофера. Он и встретил молодоженов в аэропорту.

Поместье оказалось уединенным раем. Каждый день Генри и Анна плавали, ходили под парусом, обедали на балконе и занимались любовью. Через неделю они оба загорели до черноты.

Убаюканные ароматом цветов и тропическим бризом, ни Генри, ни Анна не заметили, как пролетели две недели. Время отлета в Нью-Йорк приближалось, и Анну стали мучить дурные предчувствия.

В последний день их отдыха, когда они загорали в шезлонгах, Анна спросила:

– Генри, а что будет, если я не понравлюсь твоей семье?

Тот заметил ее испуганное лицо и улыбнулся:

– Обязательно понравишься.

– Но ведь они даже не знают, что мы уже поженились. Мы никому не говорили.

– У нас не такая большая семья. Две минуты, и все все узнают.

Анна кивнула, но губы ее оставались сжатыми.

– Но… твоя бабушка… – Она поднялась со своего шезлонга и опустилась на колени рядом с ним.

– Моя бабушка. – Генри помолчал с минуту, думая об Элизабет-Энн. – Я бы на твоем месте не стал беспокоиться о ее реакции. Ты ей наверняка понравишься. – Он взял лицо жены в ладони. – Не волнуйся ты так. Тебя никто не укусит. А теперь допивай свой коктейль, пойдем искупаемся.

– В бассейне с пресной водой. Соль щиплет мне глаза.

– Мои тоже щиплет, – согласился муж с улыбкой.

Они оба одновременно обернулись и посмотрели на виллу. Где-то в глубине дома зазвонил телефон. После третьего звонка он умолк.

– Это не нас, – заметил Генри, качая головой. – Я до сих пор не могу привыкнуть, насколько хорошо не быть привязанным к телефону. Даже сейчас, стоит мне услышать телефонный звонок, я тут же порываюсь на него ответить. Мне кажется, у меня рефлекс, как у павловской собачки. Условный.

– Простите меня, сеньор.

Они обернулись. Служанка принесла с собой аппарат с длинным шнуром.

– Что случилось? – спросил Генри, испытывая почти шок.

– Это вас, сеньор. – Она протянула ему трубку.

– Насколько я знаю Берни, он наверняка хочет, чтобы я оказал ему еще одну услугу, – с улыбкой сказал Генри жене, несмотря на собственное смущение. – Старый добрый Берни.

Служанка покачала головой:

– Нет, сеньор. Это не сеньор Шалкин.

– Но никто не знает, что мы здесь, – теперь Генри по-настоящему встревожился.

– Кто-то знает, – вежливо произнесла служанка. – Это сеньора Хейл.

Анна резко повернулась к Генри, вставшему, чтобы взять трубку. Какое-то время он смотрел на нее, потом поднес трубку к уху:

– Бабушка?

– Генри, дорогой! – голос Элизабет-Энн доносился из трубки, лишь слегка измененный расстоянием. – Как там солнце? – Она говорила весело, но достаточно сухо, чтобы привести Генри в чувство.

– Как ты узнала, что мы здесь? – строго спросил он.

Элизабет-Энн рассмеялась.

– Ты оставил за собой следы. Не забывай, что «Хейл Рома» заказывал билеты до Искьи, а тамошний отель заказывал билеты до Косумеля.

– Этот предатель Берни, – выругался Генри сквозь зубы.

– Берни? Но это вовсе не он. На самом деле моей секретарше хватило четырех часов, чтобы проследить твой путь до виллы, что она и сделала.

– Что ты ей посулила? Предложила поощрительную премию?

Женщина засмеялась.

– Возможно, мне следует сделать это. Что бы там ни было, я рада, что ты смог наконец отдохнуть.

– Разве я этого не заслужил?

– Конечно же, заслужил, – успокаивающе проговорила Элизабет-Энн. – И все-таки ты бы мог сообщить мне, где ты находишься. – В ее голосе не было и тени упрека, лишь констатация факта.

– Да, наверное, мне следовало это сделать.

– Ты хорошо проводишь время?

Генри посмотрел на Анну и встретился с ней взглядом. Он не смог не улыбнуться.

– Очень хорошо, – ответил он бабушке, думая о том, что бы сказала Элизабет-Энн, если бы знала, насколько он действительно счастлив.

– Отлично. Тогда наслаждайся последним днем отдыха.

– Как ты узнала о?… А, я догадался. Бронирование обратных билетов.

– Все правильно, – подтвердила Элизабет-Энн. Она помолчала. – Завтра увидимся. Когда вернешься, зайди в «Мэдисон Сквайр». Я буду дома весь вечер.

– Обязательно.

– И, знаешь что, Генри…

– Да, бабушка?

– Передай мои наилучшие пожелания твоей жене.

Прежде чем Генри смог что-то ответить, связь прервалась. Он задумчиво опустил трубку на рычаг.

– Что такое? – спросила Анна.

Он ошеломленно посмотрел на нее.

– Она уже знает. Невероятно. Не знаю, как она это делает, но ей всегда все известно. – Он криво улыбнулся и покачал головой. – Она просила передать тебе привет.

5

Они приехали в «Мэдисон Сквайр» почти в десять часов вечера. Генри не пришлось называть себя у стойки администратора. Большинство служащих отеля ребенком качали его на коленях и теперь тепло приветствовали.

Когда Генри вошел в вестибюль, его наполнило странное чувство ностальгии. Ничто в «Сквайре» не изменилось. Здесь никогда ничего не менялось. Почти половина служащих провели в этой гостинице лучшие годы своей жизни. Паула Келли, начальница телефонной службы, работала здесь сорок девять лет. И она не была единственной в своем роде. Многие работали уже после того, как им пришло время уходить на пенсию. «Сквайр» стал для них смыслом жизни, и они собирались работать в нем до своего последнего часа на этой земле. Гордость, чувство принадлежности к избранным, ощущение, что ты часть семьи, – все, что было в «Сквайре» и чего так не хватало большинству отелей.

В то же самое время Элизабет-Энн не позволяла расцвести показухе. Она придавала большое значение радушному персональному обслуживанию, а несколько безвкусная роскошь уже чуть потускнела, благодаря чему появилась приятная и удобная атмосфера. В результате «Сквайр» обзавелся верными постояльцами. Многие предпочитали останавливаться именно здесь, а не в других отелях корпорации «Хейл», и служащие гостиницы гордились тем, что запоминали имя клиента после первого пребывания в отеле.

– Кажется, тебя здесь все знают, – заметила Анна, когда они выходили из лифта в пентхаусе.

Генри кивнул с задумчивым выражением на лице.

– Да я практически вырос в отеле.

– Мне нравится. От этого становится… теплее.

– Лично мне кажется, что здесь можно было бы все подновить. Потрепанность становится более заметной, чем следовало бы.

– Но тогда все будет испорчено! – воскликнула Анна.

– Мне тоже так кажется, – отозвался четкий голос из конца коридора.

Молодые люди обернулись и увидели Элизабет-Энн, озаренную теплым светом настенного канделябра. Она стояла очень прямо и отлично выглядела. Впрочем, как всегда, – леди до кончиков ногтей.

Казалось, время остановилось, когда взгляды двух женщин встретились. Какое-то время они откровенно оценивающе рассматривали друг друга. Так могут смотреть при первом знакомстве только женщины, делящие любовь одного мужчины.

Но для Элизабет-Энн эта встреча была чем-то большим, чем могло показаться на первый взгляд. Внешне сдержанная, с теплой улыбкой на лице, элегантная, красивая женщина шестидесяти девяти лет в отлично сшитом цвета устриц шерстяном костюме от Шанель. Но ее сердце разрывалось от разноречивых чувств, а голова гудела от тревожных мыслей. Глядя на высокую, с хорошей осанкой молодую женщину с очень синими глазами, стоящую перед ней, Элизабет-Энн чувствовала себя, словно подросток на первом свидании. Она пристально рассматривала лицо Анны, пытаясь найти хотя бы намек на знакомые черты, и, близко заглянув в эти синие глаза, так похожие на глаза Генри, женщина вздрогнула.

«Неужели это может произойти?» – спросила она себя.

Слезы навернулись ей на глаза. Сначала она не хотела в это поверить. Неожиданная новость о том, что Генри женился, глубоко поразила ее, открыв старые раны, которые, вероятно, так никогда и не затянутся. Все началось в тот момент, когда, позвонив внуку в Рим, она услышала, что синьор Хейл и синьорина Вигано отправились на Искью.

Вигано.

Имя застыло у нее на языке, вызвав в памяти безудержный хоровод воспоминаний о поражении, тысяче несбывшихся надежд. Когда к Элизабет-Энн наконец вернулся дар речи, она торопливо спросила, как зовут синьорину Вигано.

Анна.

«Этого не может быть!» снова и снова повторяла женщина самой себе. Это всего лишь жестокая шутка. Только шутка! Анну отдали в чужие руки, она исчезла. Неожиданное воскрешение могло быть только чудом, а в чудеса Элизабет-Энн не верила. Этой поддельной Анне нужны только деньги. Это, должно быть, хитрая, коварная охотница за состоянием, каким-нибудь образом разузнавшая об Анне и решившая занять ее место. Это не так-то трудно было бы сделать. В конце концов, никто никогда Анну не видел.

Но какой же неискренней она должна быть, если смогла так быстро проложить путь к сердцу Генри! Генри, никогда в жизни дважды не смотревшего на женщину. Генри, никогда не слышавшего историю об Анне, даже не подозревавшего о существовании двоюродной сестры. Элизабет-Энн, Дженет и Заккес считали разговоры о потерянном ребенке Шарлотт-Энн слишком болезненными. Эта тема стала в доме табу.

После того как Элизабет-Энн узнала о существовании этой Анны, она все время ждала: вот-вот позвонит Генри и скажет, что нашел кузину. Ведь женщина, выдающая себя за Анну, должна была сама навязать ему знакомство, разве нет? Раз она претендовала на часть состояния семьи Хейлов, таков должен был быть ее следующий шаг. И Генри, ничего о ней не знающий, Должен был в смятении позвонить своей бабушке.

Но женщина, очевидно, еще не была готова выложить свои карты на стол, по крайней мере, пока не готова. Молчание Генри только увеличивало душевное смятение Элизабет-Энн. В конце концов она не выдержала и кое-куда позвонила.

И тут узнала об их свадьбе.

Новость поставила ее в тупик. Генри женился? Даже не позвонив ей?

Но для обид не хватало времени. Она вступит в борьбу с этой псевдо-Анной, и немедленно.

Элизабет-Энн беспокоило то, что этот брак не имел смысла. Если, конечно, думать о том, что охотница за состоянием нашла неожиданный, но более легкий путь к семейным сундукам. Да, могло быть и так. Или…

Элизабет-Энн простонала вслух, не желая даже подумать о другой возможности. Именно из-за свадьбы у нее появились новые назойливые сомнения.

Если эта девушка на самом деле Анна, то она, вероятно, и сама об этом не знает.

Может ли она на самом деле быть Анной Вигано? Ведь иногда происходят чудеса, разве не так?

Неожиданно все стало бессмысленным. Элизабет-Энн знала только одно. Ей необходимо выяснить, кто такая на самом деле эта Анна Вигано.

Поэтому она и обратилась к частному детективу, который провел расследование, пока счастливая пара проводила медовый месяц, коричневея под солнцем на Косумеле.

– Мне нужно узнать о ее прошлом, – инструктировала Элизабет-Энн детектива. – Особенно, кто она такая. Ее личная жизнь меня не интересует. Мне не нужны никакие сплетни о ней. Я только хочу знать, где она родилась и кто были ее родители. Усыновляли ее или нет. Больше ничего. Вам ясно?

Детектив оказался быстрым и компетентным. Он вернулся с такими новостями, что они укрепили слабые надежды Элизабет-Энн.

По сведениям детектива, Анна Вигано прожила в Риме девятнадцать лет. Приехала в столицу из Кампании в возрасте трех лет. Ее отец, рабочий, умер. Ее брат Дарио стал священником. Мать только что переехала из трущобы в более приличный квартал по соседству. Деньги на новую, более комфортабельную жизнь ей явно дала дочь, недавно очень удачно вышедшая замуж. Судя по всему, ее мать считает дочь собственной плотью и кровью, хотя и признает тот факт, что была больна во время рождения девочки, поэтому точно ничего вспомнить не может.

Этого оказалось достаточно, чтобы совершенно невозможное стало возможным. Но Элизабет-Энн понимала, что правду еще предстоит выяснить при последнем испытании. Ей надо самой увидеть Анну Вигано только для того, чтобы решить, есть ли хоть что-то в лице девушки от ее любимой Шарлотт-Энн.

И вот теперь ее сердце бешено билось. Во взгляде молодой женщины Элизабет-Энн увидела нечто, разрывающее сердце и очень знакомое. Если это и не были глаза Шарлотт-Энн, то очень, очень похожие. И этот царственный нос ди Фонтанези… Да, пожилая женщина узнала в ее лице и отцовские черты. Но гораздо важнее для Элизабет-Энн было то, что, увидев девушку теперь, она убедилась. Перед ней стояла Анна.

Ее Анна.

Все эти мысли пролетели в ее сознании в первые секунды их встречи. Обе женщины словно застыли, глядя друг на друга в слабо освещенном коридоре. Потом одновременно Элизабет-Энн и Анна решили, что надо делать. Они бросились навстречу друг другу и обнялись. И тут Элизабет-Энн увидела это. На тонкой серебряной цепочке на шее у Анны висели те самые анютины глазки, что когда-то принадлежали ей.

– Добро пожаловать, Анна, – мягко сказала Элизабет-Энн, слезы текли у нее по щекам. Она нежно коснулась пальцами щеки Анны. – Добро пожаловать. Добро пожаловать… в твой дом.

– Благодарю вас, – прошептала молодая женщина. На глаза у нее навернулись слезы, когда ее поразило странное чувство – в крепких объятиях этой женщины она действительно дома.

Тут Элизабет-Энн повернулась к Генри. Он широко улыбался. Его глаза сияли так, что она поняла – сейчас он счастливее, чем когда-либо раньше. И только в это мгновение бабушка поняла, с какой ужасной ситуацией столкнулась. Генри женился на своей двоюродной сестре. Ни он, ни Анна ничего не знали. Но, если обнаружится правда, это убьет их любовь. Что в свою очередь – теперь Элизабет-Энн видела наверняка – убьет Генри.

Поэтому Элизабет-Энн заставила себя по-прежнему радостно улыбаться и повернулась обнять внука. Сейчас она насладится моментом, а о последствиях подумает на досуге.

Генри был потрясен. Никогда еще он не видел бабушку такой. Внук крепко обнял ее и поцеловал в щеку, думая про себя, что хотя он и надеялся на то, что бабушка примет Анну и полюбит ее, но он и ожидать не мог такого искреннего приема для своей молодой жены.

6

Элизабет-Энн оцепенело сидела на абрикосового цвета кушетке, борясь со своей совестью. Она провела в этой борьбе уже несколько часов, после того как Генри и Анна уехали из «Мэдисон Сквайр». Лампы под шелковым абажуром образовывали небольшие островки теплого желтого света посреди залитой мраком гостиной двухэтажных апартаментов «Мэдисон Сквайр». Глаза Элизабет-Энн были прикованы к фотографии в серебряной рамке, которую она держала в руках.

Самый последний снимок Генри застал его в момент, когда он чуть повернулся. Красивые черты лица застыли, казались почти суровыми. Бабушка смотрела на фотографию и вспоминала, какую радость видела в его глазах чуть раньше этим вечером. Душа ее разрывалась на части.

Могла ли она не сказать Генри и Анне, что они родственники? Брак между двоюродными братом и сестрой считается незаконным во многих штатах. А законно ли это в Нью-Йорке? Это легко выяснить, но Элизабет-Энн не была твердо уверена, хочется ли ей узнать правду.

А что с моральной стороной брака? Анна – католичка, для нее подобный брак – кровосмешение, один из самых отвратительных смертных грехов. Как она сможет жить и любить, зная об этом?

Сказать или не сказать правду молодым людям – все зависит только от Элизабет-Энн. Ее мозг терзал вопрос: как поступить? Должна ли она принять Анну как невестку или как внучку. Ее желание обнять дитя Шарлотт-Энн, найти наконец хоть малую часть того, что она потеряла, все еще преобладало над прочими чувствами. Поступить так значило исполнить многие давно похороненные мечты… Но это были ее мечты, старые мечты. Во что превратит такой ее эгоизм надежды Генри и Анны на будущее?

Какова же, в конце концов, ее ответственность как главы семьи? Может ли она сделать правильный, с точки зрения морали и закона, выбор за Генри и Анну? Сказать им правду значило бы поступить «правильно», но одновременно положить конец их браку.

И счастью, обретенному ими вместе. Генри всегда был таким серьезным, его переполняла решимость сыграть свою роль в империи «Хейл», доказать всем, что он самый молодой и самый блестящий бизнесмен во всем мире. И вот теперь неожиданно он открыл для себя другую сторону жизни, узнал радость и непосредственность, познакомился с женщиной и полюбил ее.

Элизабет-Энн так давно потеряла Заккеса… Пережила эту невыносимую боль от потери Лэрри. Возможно, Хейлы уже испили предназначенную им чашу страданий до дна?

Может ли она во имя правды взять этот деликатный, изысканный цветок – любовь Генри и Анны – и погубить его признанием, что они совершили кровосмешение? Может ли она быть такой жестокой? Такой бессердечной? Такой праведной?

Неожиданно Элизабет-Энн поняла: они никогда не должны ничего узнать, никогда. Этот секрет необходимо сохранить любой ценой, его она унесет с собой в могилу. Они так любят друг друга. Это очевидно уже по тому, как они смотрят друг на друга, какими теплыми взглядами обмениваются.

Ее нерешительность и сомнения унеслись прочь.

«Оставить их в покое, – сказала она самой себе. – Дать им возможность жить».

С улыбкой облегчения она подумала, что не много найдется бабушек, способных так глубоко любить жену внука, как она.

Нет, они не должны ничего узнать. И только от нее зависит, чтобы этого не произошло.

Элизабет-Энн еще долго сидела так, потом поднялась наверх в спальню, меньше всего подозревая, что она только что заронила семя, которое разрушит счастье ее еще не родившейся правнучки.