Текст книги "Творящие любовь"

Автор книги: Джудит Гулд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 35 страниц)

Прямо перед ней двумя полукружиями поднималась величественная мраморная лестница, покрытая богатым восточным ковром. Со стеклянного потолка ротонды, четырьмя этажами выше, спускалась массивная хрустальная люстра, чьи бесчисленные многогранные призмы сверкали в солнечном свете. Но главной отличительной чертой лестницы, придававшей ей неповторимое волшебство, была балюстрада из сверкающего резного хрусталя, укрепленная с внутренней стороны изящными латунными стержнями.

– Только на лестницу потребовалось тридцать две тысячи фрагментов хрусталя баккара, – рассказывал Луиджи. – Пятьсот канделябров и двести люстр украшают дом. Вот эта, кстати, – он указал на люстру, свисающую с потолка, – самая большая. Говорят, что она весит больше тонны.

Шарлотт-Энн смогла только кивнуть, ее взгляд стремительно оглядывал похожий на пещеру вестибюль. Казалось, повсюду на мраморных основаниях расположились хрустальные канделябры. На стенах мрамор иногда сменялся зеркалами в рамах из того же камня. Предметы романской древности укрылись в мраморных нишах. Изящно вырезанные карнизы сияли позолотой.

Шарлотт-Энн освободила свою ладонь из руки Луиджи и сделала несколько шагов вперед. Взглянув вверх, она увидела, что каждую площадку лестницы украшают мраморные колонны с позолоченными коринфскими капителями. А перила из сияющего хрусталя вьются вверх на четыре этажа.

Ледяное великолепие смягчали яркие краски ковров. Такое сочетание задевало тайную мечту о волшебном, таящуюся в глубине души каждого человека.

– Тебе нравится? – наконец спросил Луиджи.

Шарлотт-Энн повернулась к нему и сглотнула:

– Я и… представить себе не могла ничего подобного.

– Я тоже. Веришь, только когда видишь. Теперь ты знаешь, почему дворец имеет такое официальное и неофициальное названия. Он и хрустальный, и странный.

– Но главная странность в том, что дворец находится здесь, а не в Риме.

– Как я уже тебе сказал, мой прадед был довольно странным человеком. Уверяю тебя, что ни мой дед, ни мой отец не унаследовали это необычное сумасшествие. – Он улыбнулся. – Идем, я покажу тебе наши апартаменты. Марко принесет багаж, и ты сможешь освежиться, перед тем как встретиться с моими родителями.

10

Денек выдался из тех, что ей никогда бы не хотелось пережить снова. Они выехали из Рима утром, но довольно поздно. Ее и так утомила короткая остановка в Вечном городе, полном новых для нее звуков, запахов, картин, потом головокружительно быстрая езда через провинцию. Так что поражающий воображение дворец оказался тем, что она уже не могла вынести.

Его неземное великолепие скоро стало лишь еще одним кошмарным напоминанием о том, насколько далеко оказалась Шарлотт-Энн от привычного, удобного мира.

Позже она встретилась с родителями Луиджи. Хотя они и говорили по-английски, но оказали ей формально-вежливый, однако очень холодный прием. Они предстали перед ней точно такими, какими Шарлотт-Энн себе их и представляла: отец Луиджи – суровый и аристократичный, его мать – великолепно ухоженная и холодная. Когда родители узнали о состоявшейся свадьбе, поздравлений не последовало. Князь просто проигнорировал новость, а княгиня только подняла аристократические брови. Услышанное они обдумывали в молчании.

Вечером ужин подали в огромной столовой на серебряных тарелках. Стол покрывала кружевная скатерть. Все остальное, начиная с канделябров и блюд до рюмок и прибора для соли и перца, было, как ни странно, из хрусталя. Сидящие за столом вели сдержанный разговор, и сразу после ужина княгиня Марчелла Луизелла Уберти ди Фонтанези отодвинула свое похожее на трон кресло, царственно встала – она сидела в конце абсурдно длинного стола – и холодно улыбнулась.

– Луиджи, я уверена, что вам с отцом надо о многом поговорить, – заявила она на своем несколько запинающемся, но отличном английском, выученном ею в школе много лет назад. – Мы с Шарлотт-Энн пойдем в музыкальный салон, чтобы получше познакомиться, пока вы проведете время в курительной комнате. – Княгиня взглянула на невестку, сложив губы в вежливую легкую улыбку, но ее темные глаза сверкали стальным блеском, в котором недоставало радушия.

Шарлотт-Энн просительно повернулась к Луиджи, но он только улыбнулся ей и сказал:

– Отличная идея – познакомься с твоей свекровью.

Княгиня показывала дорогу в удивительно маленькую, уютную комнату, где оказалось не так много хрусталя, чему молодая женщина очень обрадовалась. Салон оказался совершенно женственным, обставленным хрупкой французской мебелью, а не тяжелой резной итальянской, царящей в остальных комнатах дома. В убранстве преобладал бледно-голубой цвет и негрубая позолота. Один угол целиком занимал рояль. Позолоченная арфа расположилась в другом.

– Может быть, вы хотите кофе? – спросила княгиня, прежде чем они сели.

– Нет, благодарю вас, – отказалась Шарлотт-Энн.

– Отлично. Я никогда не пью кофе по вечерам. Я нахожу, что от него мне хуже спится. Мы рано ложимся спать. – Она помолчала, потом продолжила: – Садитесь, пожалуйста. – Хрупкая женщина указала на сиденье, и Шарлотт-Энн осторожно села, стараясь прямо держать спину. Ей и в голову это не приходило, но при подобных обстоятельствах ее мать приняла бы точно такую же позу.

Княгине Марчелле ди Фонтанези исполнилось пятьдесят семь. Она была настолько же красивой и изящной женщиной, насколько значителен был ее высокий лысый муж. Теперь Шарлотт-Энн стало ясно, от кого Луиджи унаследовал свою внешность. Высокий рост, крепкое атлетическое сложение, тело, послушное его воле, достались ему от отца, а скульптурно вылепленные черты лица – от матери. Княгиня – миниатюрная женщина – отнюдь не казалась беспомощной малышкой. Напротив, она выглядела очень крепкой: отлично уложенные седые волосы, строгий черный костюм и простая нитка великолепного грушевидного жемчуга на шее. Такие же темные глаза, как у Луиджи, только больше и проницательнее. Но Шарлотт-Энн вдруг поняла, что ее величественное спокойствие обманчиво: перед ней злобная, напряженная и суровая женщина. Именно от нее Луиджи унаследовал этот вид пантеры, готовой к прыжку.

– Вы очень красивы, мисс Хейл, – начала княгиня, оставаясь стоять и пристально глядя на Шарлотт-Энн. – Я понимаю, что в вас так привлекло моего сына.

Молодая женщина подняла голову и, не моргнув, встретила пронизывающий взгляд темных глаз.

– Моя фамилия теперь не Хейл, княгиня, – мягко возразила она, – я теперь ди Фонтанези.

Свекровь посмотрела на нее и не удержалась от раздраженного жеста.

– Это зависит от точки зрения, мисс Хейл, – прямо заявила она. – У вас был пароходный роман, скороспелая гражданская свадьба. Женщина может носить фамилию ди Фонтанези только в том случае, если ее брак получит благословение Римской католической церкви.

– Так вот как вы представляете себе это? – воскликнула шокированная Шарлотт-Энн. – Пошлый пароходный роман?

– Ну-ну, не стоит обманывать себя, мисс Хейл.

Шарлотт-Энн резко вздернула подбородок.

– Мы с Луиджи любим друг друга, – с силой проговорила она, гордо и спокойно. – И наша любовь продлится вечно.

Слабая улыбка тронула губы хозяйки дома:

– Вот оно что. – Она пересекла комнату, прислонилась к небольшому бюро и сложила руки на груди, по-прежнему улыбаясь. – Сколько вы хотите?

Шарлотт-Энн в изумлении широко открыла глаза:

– Простите, что?

– Я спросила, – терпеливо повторила княгиня, – сколько денег вы хотите за то, чтобы этот глупый брак был аннулирован?

– Вы хотите откупиться от меня? – не веря своим ушам, выговорила Шарлотт-Энн.

– Ну, если вас это устраивает. Одни хотят денег, другие драгоценностей, третьи покровительства. У каждого человека своя цена. Каждый выбирает сам, по какому курсу он получит.

– Я не могу поверить, – сказала молодая женщина, поднимаясь. Она прошла через комнату и теперь возвышалась над миниатюрной свекровью. – Мне кажется, вы не расслышали, – продолжила она. – Мы уже женаты.

Княгиня откинула голову назад, ее взгляд оставался пронзительным.

– Неужели? Вы в этом уверены?

Шарлотт-Энн кивнула:

– Конечно, уверена.

Марчелла ди Фонтанези грустно покачала головой, словно пытаясь справиться с упрямым, непослушным ребенком.

– Вы забыли об одном обстоятельстве. Вы теперь в Италии, мисс Хейл, – спокойно произнесла она. – Мы католическая страна, и законы здесь другие. Свадьба на борту парохода для нас – ничего не значащий ритуал.

Шарлотт-Энн нахмурилась.

– Что ж, для меня это не так, – бросила она.

– Значит, вы обманываете сами себя, а жаль.

Выражение лица нежеланной невестки не изменилось.

– Так вот что вы пытаетесь сказать мне? Что бракосочетание недействительно?

– Вот теперь вы попали в точку.

– А Луиджи знал, что оно не будет законным?

– Не думаете ли вы, что мой сын не знает законов своей страны и своей церкви?

Казалось, дух борьбы оставил Шарлотт-Энн. Она неожиданно почувствовала, что у нее закружилась голова. Молодая женщина не знала, правду ли ей сказали, но она испугалась.

«Это не может быть правдой, – сказала она себе. – О Господи, почему я должна общаться с этой женщиной наедине? Почему Луиджи не мог быть со мной рядом все время?» Ее плечи опустились, глаза защипало.

Княгиня решила воспользоваться моментом, ошибочно приняв разочарование и боль Шарлотт-Энн за поражение.

– Оставьте его сейчас. Сейчас как раз самое время сделать это, – хрипло прошептала она. Ее пальцы впились в руки невестки. – Вы всего лишь влюблены друг в друга. Но любовь? Что можете вы знать о любви? Вы слишком молоды. Когда станете старше, вы будете благодарить меня за то, что я не дала вам совершить этой ошибки.

Шарлотт-Энн отступила назад, освобождаясь от болезненной хватки пожилой женщины. Она медленно покачала головой, все еще находясь в состоянии шока. Теперь ей стало ясно, насколько она недооценивала родителей Луиджи. Она не ожидала, что ее встретят с распростертыми объятиями, но даже в самых страшных ночных кошмарах ей не представлялось сражение, подобное этому.

Молодая женщина с вызовом подняла подбородок:

– Княгиня, мне кажется, в одном мы пришли к согласию, – ее голос дрожал, – я не нравлюсь вам, а вы не нравитесь мне. Пусть будет так. Тем не менее я люблю Луиджи. – Шарлотт-Энн сморгнула подступившие слезы, грозившие залить щеки. – Я люблю его так, что буду сражаться за него до последнего вздоха, и всем сердцем верю, что он сделает то же самое ради меня. Насколько я понимаю ситуацию, у вас два пути. У ди Фонтанези есть власть и влияние. Либо вы принимаете нас и подтверждаете законность нашего брака, либо вы потеряете единственного сына. Мне не нужны ни ваши деньги, ни ваши милости. Меня не волнует, что вы там придумали. От меня вам не откупиться.

– Называйте это как хотите. – На лице княгини появилось выражение холодной самоуверенности. – Но все так, как сказала я. У каждого своя цена. Вам надо только назвать свою.

– Черт бы вас побрал, я не продаюсь! – взорвалась Шарлотт-Энн, несмотря на подступавшие слезы. – Можете вы это понять?

– Ну, зачем же столько эмоций.

С пылающими щеками, тяжело дыша, Шарлотт-Энн повернулась и бросилась прочь из комнаты.

– Куда вы направились? – крикнула ей вслед княгиня.

Молодая женщина бросила не оборачиваясь.

– Наверх, я иду собирать вещи. – Она помолчала, вцепившись пальцами в ручку двери. – Как только я с этим закончу, мы с Луиджи возвращаемся в Рим. Я вижу, нам здесь не рады.

Хозяйка дома рассмеялась:

– Вы блефуете.

– Я? – Шарлотт-Энн отпустила ручку, уперла руки в бока и вернулась к матери Луиджи. – Что ж, испытайте меня, – бросила она ей вызов. – Кроме того, нам будет намного лучше в Риме, чем в этом… этом ледяном дворце. Видите ли, вы по-своему не в себе, как и прадед Луиджи. Этот мавзолей иссушил ваш мозг. – И, помолчав, медленно добавила: – Поверьте мне, мы с Луиджи будем счастливы в Риме.

– А как же карьера Луиджи? – Княгиня справилась с минутным страхом. Ее голос снова стал мягким и хорошо поставленным. – Как быть с дуче? Дуче известил нас, что у него большие планы насчет нашего сына.

– Ну и что? Луиджи нравится летать и участвовать в автомобильных гонках. Он будет рад заниматься этим всю оставшуюся жизнь. Дуче хочет отправить его в армию. И что дальше? Он либо возьмет его, либо оставит в покое. В любом случае, судя по тому, что я видела, для Луиджи же будет лучше, если он постарается держаться подальше от этой своры фашистов-убийц.

Княгиня задохнулась, ее лицо посерело.

– Вы сошли с ума, – прошипела она. – Вам бы следовало держать ваши политические взгляды при себе. Вести такие разговоры небезопасно.

– Неужели? – Шарлотт-Энн позволила себе улыбнуться. – Что ж, в таком случае мне лучше покинуть этот морг и поделиться моими мыслями с теми, кто их разделяет. А потом я буду переезжать из деревни в деревню, из города в город.

– Успокойтесь, пожалуйста, спокойно попросила ее пожилая женщина.

Шарлотт-Энн хотелось плакать и смеяться одновременно. «Ну и фарс же мы тут разыгрываем», – подумалось ей. Она обнаружила два слабых места княгини: во-первых, ее рост – поэтому-то она и не садилась, а во-вторых, что более важно, ее безмерный ужас перед фашистами. Очевидно, могущество ди Фонтанези не простиралось так высоко.

– В глазах окружающих вы непогрешимы, княгиня, – презрительно сказала Шарлотт-Энн. – Но я вижу, что я ошиблась. Вы можете избрать и третий путь.

– И что же это за путь? – поинтересовалась мать Луиджи.

– К примеру, я пообещаю держать свои политические воззрения при себе. При условии, что вы не станете вмешиваться в нашу жизнь и прекратите ваши попытки разлучить нас.

– А если я откажусь?

– Тогда я начну кричать о том, что думаю, во все горло. Я стану самым ярым антифашистом, которого доводилось видеть этой стране.

– Вы и дня не проживете!

– Без Луиджи жизнь для меня ничего не стоит. И поверьте мне, я потащу за собой вас и всю вашу семью.

В темных глазах появился ужас.

– Пожалуйста, будьте благоразумны, – задыхаясь, взмолилась княгиня.

– Нет, это вы должны проявить благоразумие. Мне кажется, что вы согласны с тем, что нам лучше смириться с присутствием друг друга. Я не хочу, чтобы моему мужу приходилось разрываться между женой и матерью. Я ясно выразилась?

Шокированная хозяйка дома смотрела на нее с ненавистью.

– Мы будем вежливы и учтивы, – продолжала Шарлотт-Энн. – Мы не обязаны демонстрировать взаимную любовь. Мы постараемся, чтобы наши пути не пересекались. И этот разговор, княгиня, пусть станет нашей последней схваткой. Так будет лучше. Ах, да, кстати. Вам лучше привыкнуть называть меня Шарлотт-Энн, а не мисс Хейл. Ну а мне придется привыкнуть называть вас «мама».

Княгиня съежилась.

– А теперь я предлагаю вам употребить все ваше влияние для того, чтобы наш брак признали действительным.

И с этими словами молодая женщина вылетела из музыкального салона, оставив дрожащую княгиню Марчеллу Луизеллу Уберти ди Фонтанези в одиночестве смотреть на захлопнувшуюся дверь.

Торопливо проходя по мрачному, холодному мраморному коридору с протянувшейся вдоль него шеренгой хрустальных канделябров, Шарлотт-Энн мрачно улыбнулась самой себе. Мать Луиджи и ошибалась, и была права.

У каждого своя цена.

За молчание платили золотом, следовательно, оно дорогого стоило.

На этот раз княгиня расплатилась своим сыном.

Как только Шарлотт-Энн вышла из комнаты, секретная панель в стене, скрытая полосатой, голубой с золотом обивкой, бесшумно открылась. Его преосвященство кардинал Джованни Корсини, тот самый человек, с которым она встретилась во время своего первого ужина на борту «Иль-де-Франс», грациозно вошел в салон. Его длинная сутана водоворотом вилась вокруг его щиколоток. Тонкое лицо с высокими, правильными скулами оставалось бесстрастным. Ладонью кардинал толкнул панель, чтобы она закрылась.

Княгиня Марчелла ди Фонтанези озабоченно повернулась к нему.

– Вы все слышали? – спросила она по-итальянски.

Кардинал кивнул и опустился в кресло.

– У нее есть характер, – без всякого выражения заметил он.

– Характер! – фыркнула мать Луиджи. – Она напрашивается на пулю. И дело кончится тем, что эта девица всех нас подведет под расстрел. Эти современные американские девушки полагают, что им все по плечу. Все, что о них говорят, правда. Их интересует только одно – как выскочить замуж и получить титул.

Его преосвященство сцепил тонкие пальцы и поднес их к сухим губам.

– От такой не откупишься, – пробормотал он. – Теперь я вижу, насколько недооценивал ее. Я ошибся.

– Да, вы ошиблись. – Княгиня села напротив него, но боевой запал у нее уже пропал. – Что бы там ни было, я все-таки благодарна вам, что вы поспешили рассказать нам об этой свадьбе до их приезда сюда. Церковь, как всегда, получит внушительные пожертвования.

– Церковь всегда благодарна за любой дар от чистого сердца, – негромко отозвался кардинал. На его лице появилось выражение боли. – Но я приехал сюда не ради пожертвований.

Женщина сдержанно улыбнулась.

– Конечно же, нет. – Она посмотрела вниз на свои руки, нервно теребившие платье. «Кажется, мы все недооценивали эту девушку», подумала княгиня. Потом снова взглянула на служителя церкви. – Как, по-вашему, нам следует теперь поступить?

– С величайшей осторожностью, – ответил тот с полуулыбкой.

– Разумеется. – Мать Луиджи поджала губы. – Как ни неприятно мне это признать, но ей удалось найти наше единственное уязвимое место. И, кто знает? Может быть, она действительно любит Луиджи. Только время поставит все на свои места.

– Следовательно, вы хотите, чтобы брак признали действительным?

– Разве у меня есть выбор?

Кардинал пожал плечами:

– Не уверен. Все зависит от того, решится ли она на самом деле привести в исполнение свою угрозу.

– Что приведет к результатам, которые мы даже не в силах представить, ваше преосвященство, – сухо напомнила ему хозяйка дома.

Корсини многозначительно кивнул.

– Времена теперь трудные, – вздохнул он.

– Но это правда, что их брак в настоящем виде не является действительным?

– Все зависит от обстоятельств, княгиня. Для суда в Америке, Англии и Германии он действителен. Что же касается Рима, то здесь он не имеет силы. Князь Луиджи и его жена живут во грехе. Если у них будет ребенок, то он будет рожден во грехе. Она ведь даже не католичка. Я выяснил это на пароходе.

Княгиня кивнула и поджала губы.

– В этом случае, по-моему, у нас не остается выбора. Мы должны сделать так, чтобы этот брак был признан действительным как можно быстрее. Естественно, – поспешила она добавить, – мы будем только счастливы выразить свою благодарность за любую оказанную вами помощь. – Женщина многозначительно посмотрела на кардинала. – Конечно, не лично вам, а церкви.

– Разумеется, – ответил его преосвященство бесстрастно. – Я немедленно доложу обо всем его святейшеству Папе.

11

В комнате держался влажный мускусный запах. Они только что занимались любовью. Их тяжелое, прерывистое дыхание успокоилось и стало почти неслышным. Сияющая деревенская луна проливала свой свет сквозь распахнутое окно. Прохладный бриз приносил еле слышный, отдаленный перезвон церковных колоколов из монастыря, расположившегося на холме по другую сторону долины.

Шарлотт-Энн мечтательно посмотрела вверх, на темный, затканный узорами балдахин над кроватью. В лунном свете ее лицо казалось отлитым из серебра, глубокие тени прорезали его.

Она чувствовала на себе изучающий взгляд Луиджи. Потом ощутила атласное прикосновение его кожи к своей: он побуждал ее повернуться на бок. Вдыхая солоноватый аромат ее кожи, Луиджи прошептал, прижимаясь лицом к ее обнаженной спине:

– Никто не отдается любви так, как ты. – Он тихонько зарычал, делая вид, что хочет откусить от нее кусочек, и потерся об нее носом.

– С тобой тоже никто не может сравниться, – отозвалась она, но это была лишь слабая и неискренняя попытка пошутить. Равнодушие в голосе выдало ее.

– Что случилось? – Луиджи повернулся в кровати, зажег ночник под шелковым абажуром и лег на бок, опершись на локоть. Он внимательно смотрел на жену.

– Да нет, ничего. – Шарлотт-Энн снова легла на спину, ее взгляд следовал за причудливыми узорами балдахина. Она набрала полную грудь воздуха, потом с силой выдохнула, отгоняя непослушные локоны с глаз. – Я просто размышляла, вот и все.

– О чем?

– О тебе, обо мне.

– И что же ты думала о нас? – поинтересовался Луиджи. – Ты счастлива со мной? Или я не удовлетворяю тебя в постели?

Шарлотт-Энн не смогла удержаться от смеха:

– Ты великолепен. Да ты и сам это знаешь. – Ее позабавило, что Луиджи ди Фонтанези, признанный сердцеед, нуждается в такого рода уверениях.

– Тогда в чем же дело? – обеспокоенно спросил он. – Ты выглядишь такой озабоченной.

– Неужели?

– Да, это так. – Он склонился к ее лицу. – Мы только что принадлежали друг другу, и ты выглядела такой… решительной. Мне показалось, что ты пытаешься забыть о чем-то. – Луиджи помолчал. – Мне хочется только одного, чтобы ты была счастлива, – сказал он, касаясь поцелуем ее губ. – Я хочу, чтобы ты всегда была счастлива.

– Я знаю, – слабо улыбнулась в ответ Шарлотт-Энн.

– У нас никогда не должно быть секретов друг от друга. Никогда, пока мы живы.

Молодая женщина кивнула. Ей стало стыдно, что она что-то скрывает от него в самом начале их брака. Недействительного брака, напомнила Шарлотт-Энн самой себе, почувствовав острый приступ страха при воспоминании о холодных словах свекрови, уверенной в собственной правоте. Больше всего на свете ей хотелось довериться Луиджи и рассказать ему о стычке с его матерью, но она понимала, что никогда не сможет обсуждать с ним это. Происшедшее касалось только ее и княгини, пусть так и будет впредь. Ей не хотелось, чтобы муж разрывался между ней и своей матерью.

– Так ты мне расскажешь, что так занимает тебя после волшебных минут любви? – И после паузы Луиджи добавил: – Может быть, это моя мать?

Женщина вздрогнула. Можно подумать, он читает ее мысли. Она негромко рассмеялась, надеясь, что смех прозвучит убедительно.

– Как тебе такое могло прийти в голову?

– Ты провела с ней сегодняшний вечер. А потом, когда мы занимались любовью, ты была так напряжена. Я никогда еще тебя такой не видел.

– Я думаю, так оно и было, – согласилась Шарлотт-Энн, медленно, с осторожностью подбирая слова. – Но этого следовало ожидать. Не каждый же день девушка встречается с родственниками мужа.

– И это все, что тебя беспокоит?

– А что тут может быть еще?

Луиджи пожал плечами.

– Зная мою мать, кто может быть уверен? Иногда она пугает людей, даже не отдавая себе в этом отсчета.

– Да что ты говоришь! – Шарлотт-Энн тут же пожалела о том, что не удержалась от сарказма.

Муж утвердительно кивнул:

– Да, это так.

Она облегченно вздохнула. Луиджи хорошо говорил по-английски, но сарказм до него не доходил.

Князь ди Фонтанези был совершенно сбит с толку.

– Но если причина не во мне и не в моей матери, тогда в чем же дело? – настойчиво повторил он. – Я не хочу, чтобы между нами возникали проблемы.

– Мне тоже этого не хочется, – быстро отозвалась Шарлотт-Энн. Она повернулась на бок, чтобы видеть его лицо, ее светлые глаза сияли. – Но, Луиджи…

– Да?

– Твоя мать… ну, она… она намекнула, что мы столкнемся с некоторыми трудностями.

– Трудностями? Что еще за трудности? – заинтересованно спросил он. – Я надеюсь, ничего такого, что нельзя было бы преодолеть.

– Зная тебя, я уверена, что все препятствия преодолимы. – Она на секунду закусила губу и продолжила: – Это связано с нашим браком.

– А что с ним такое?

– Твоя мать боится, что он не будет признан церковью.

– Это действительно проблема, – сурово подтвердил Луиджи. – Тем не менее я уже думал о ней, и я не настолько уверен, что с этим нельзя справиться. Если нужно, мы можем просто пожениться еще раз.

Шарлотт-Энн сжала губы.

– Мне бы хотелось, чтобы мы были уже женаты, Луиджи, – проговорила она с мягкой настойчивостью. – Я хочу, чтобы наш брак являлся официальным с момента его заключения. Я понимаю, это звучит глупо, но я хочу знать, что я твоя жена.

– Тогда не волнуйся, – улыбнулся тот в ответ. – Я ди Фонтанези, и ты тоже. Бог знает, мы достаточно жертвуем церкви. Не бойся. Наш кардинал провернет это дело.

– Ваш кардинал?

– И твой тоже, раз ты теперь ди Фонтанези.

– Но… я не понимаю.

– Со временем поймешь. У каждой влиятельной итальянской семьи есть «семейный» кардинал, если можно так сказать. Все равно что иметь семейного врача или адвоката. Наш кардинал приведет все в порядок. Нам, конечно, придется заплатить, но ничто в жизни не дается даром.

– И кто этот кардинал?

– Ты уже с ним встречалась. На «Иль-де-Франс».

– Ты хочешь сказать, что это кардинал Корсини?

– Именно он. Так что перестань волноваться. Моя мать и кардинал вместе перевернут небо и землю, чтобы расставить все по своим местам. Моя мать – очень решительная женщина. Она всегда добивается того, чего хочет.

Шарлотт-Энн кивнула.

– А теперь сотри беспокойство со своего лица. Я же сказал, что все уладится, разве не так?

Она улыбнулась.

– Да, ты так сказал. – И, придвинувшись к нему, крепко его поцеловала. Что бы там ни было, одно то, как он это произнес, уже почти уладило дело.

– А теперь посмотри, до чего ты меня довела, – проговорил Луиджи укоризненно, отстраняясь от нее.

– До чего? – Жена была заинтригована.

Он рассмеялся, отбросил в сторону вышитую простыню и посмотрел вниз. Шарлотт-Энн проследила за его взглядом и, не веря своим глазам, покачала головой.

Княгиня Марчелла шла по мраморному коридору в домашних туфлях. Когда она проходила мимо апартаментов Луиджи, ею овладело почти неприличное любопытство. Секунду она колебалась: остановиться или продолжать ночной обход.

Любопытство взяло верх. Свекровь вплотную подошла к двери и приложила ухо. Ее аристократичный рот скривился от отвращения, когда до ее обостренного слуха донеслись приглушенные звуки любовной сцены. Ей были слышны задыхающиеся стоны сына и крики страсти, издаваемые этой putana[16]16
  Проституткой (итал.).


[Закрыть], которую он привел в дом.

Сейчас больше, чем когда-либо, княгиня была твердо убеждена, что эта девица – худшая из трагедий, которая могла произойти с ди Фонтанези. «Только животное может наслаждаться таким отвратительным актом», – прошипела она себе под нос с отвращением. Ей с трудом верилось, что ее сын пал так низко.

Женщине вспомнилась ее собственная молодость. Ничего подобного тогда не происходило!

Она вышла замуж за князя Антонио тридцать один год тому назад. Молодой человек все силы отдавал учебе, а она славилась своей красотой во всей Кампании, некоторые даже говорили, что и во всей Италии. Все считали, что они прекрасная пара. Ей делали предложение бесчисленное количество раз, но девушка отклонила их, отдав предпочтение князю. И вовсе не потому, что он физически притягивал ее. Его красота была тут совершенно ни при чем. Напротив, Марчелла выбрала его именно потому, что он меньше прочих соискателей ее руки жаждал физической близости. У нее возникло ощущение, что ей удастся управлять его страстями.

А ей пришлось ими управлять. Вот уже три десятилетия она была безупречной владелицей различных дворцов, образцовой хозяйкой, красавицей, о которой ходили легенды, и великолепной женой во всем, кроме одного. Ей давно стало известно о многолетней связи мужа, но это ее вовсе не пугало. На самом деле, княгиню только радовало то обстоятельство, что ее муж удовлетворял свои отвратительные порывы на стороне. Марчелла шла на это только в самом начале, исключительно из практического интереса – ей нужен был наследник. Как только женщина забеременела, она сразу же заняла отдельную спальню и запретила мужу впредь заниматься с ней любовью.

Ей оставалось только желать, чтобы ее сын унаследовал ее физическую холодность, но по доходившим до нее историям княгиня поняла, что дело обстояло иначе. Как странно, что у Луиджи обнаружились те качества, которые она считала столь возмутительными. Явно, он унаследовал их не от нее и не от своего отца, чья тайная любовница оказалась единственной. Но сын вырос совсем другим. Он любил женщин – всех женщин, и в этом заключалась его главная слабость. Уже в который раз у нее промелькнула мысль: насколько было бы лучше, если бы Луиджи стал спокойнее и рассудительнее. В нем слишком многое напоминало ей о том омерзительном, что крылось в мужчине.

Влажные, сочные звуки любовных объятий, доносящиеся из комнаты Луиджи, оживили давно забытые воспоминания о том, что казалось ей таким унизительным. Марчелла не могла понять, что заставляет женщину – любую женщину – соглашаться на подобное. Мужское вожделение… ну, это еще можно понять. В физическом смысле все мужчины – животные. Но чтобы женщина получала удовольствие? Женщина, отдающаяся этому занятию с такой страстью, по ее мнению, не могла быть приличной.

До ее слуха донеслись отдаленные шаги одного из слуг, приближающиеся из-за поворота. Она быстро двинулась вперед, чтобы не быть застигнутой за подслушиванием.

«Я и не думала подслушивать, – говорила княгиня самой себе, продолжая путь по бесконечным коридорам. – Я прохожу здесь каждую ночь, чтобы проверить, все ли в доме в порядке», – убеждала себя свекровь.

«Тогда что же заставило тебя, – спросил ее тихий голос из глубины сознания, – остановиться и прижаться ухом прежде всего к этой двери?»

И Марчелла ответила себе – слышно было даже, как щелкнули ее зубы: «Я только хотела убедиться, что не делаю ужасной ошибки. Я должна убедиться, что мое инстинктивное неприятие этой американки оказалось верным. Так оно и случилось. Эта женщина именно такая, какой, я боялась, она окажется. И даже хуже».

Когда княгиня дошла до апартаментов, которые она делила с князем Антонио, то сразу же отправилась в свою спальню. Марчелла начала было раздеваться, но она так разволновалась, что ей просто необходимо было с кем-нибудь поговорить. Она долго смотрела на дверь, ведущую в смежную спальню мужа. Многие годы княгиня не подходила к ней. Ей и сейчас очень не хотелось этого делать, но все-таки, глубоко вздохнув, она постучала.

– Да? – в приглушенном голосе князя слышалось удивление.

Она открыла дверь.

– Антонио, – негромко сказала Марчелла, – ты еще не спишь?

В комнате князя было темно. Свет, падавший из ее комнаты через открытую дверь, высветил сидящего в кровати мужа, искоса глядящего на нее. Он потянулся к ночнику и зажег его. Лицо Антонио залил теплый желтый свет.

– Марчелла? Тебя что-то беспокоит?

– Беспокоит? – Она хмыкнула и подошла чуть ближе к его кровати, старясь не приблизиться больше, чем на расстояние вытянутой руки. В ее голосе слышалось неодобрение. – Я рада, что Луиджи вернулся. Но что касается этой американки…

Князь кивнул.

– Кардинал Корсини уже уехал?

– Нет, но я успела поговорить с ним. Я поместила его в комнату для гостей в противоположном крыле. Кардинал к ней привык. Он уезжает завтра утром, прежде чем они проснутся. Они даже не узнают, что Корсини здесь был. Я предупредила слуг, чтобы они помалкивали.