Текст книги "Мистификация. Загадочные события во Франчесе"

Автор книги: Джозефина Тэй

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 36 страниц)

ГЛАВА 12

– Ты будешь жить в бывшей детской, – сказала ему Беатриса. – Надеюсь, ты не возражаешь. Комнату, где Саймон жил с… где вы жили с Саймоном, сейчас занимает Саймон. «Боже, – подумала она, – вот ляпнула! Неужели я никогда не привыкну к мысли, что он – Патрик». А помещать тебя в одну из свободных комнат, как гостя, мне не хотелось.

Брет ответил, что он с удовольствием поселится в бывшей детской.

– Сразу туда поднимешься или, может быть, выпьем по рюмочке?

– Поднимусь сначала туда, – сказал Патрик и пошел к лестнице.

Он знал, что она ждет этой минуты: хочет убедиться, что он действительно знаком с расположением дома. Поэтому он пошел вперед. Поднявшись на просторную площадку второго этажа, он пошел по узкому коридору в северное крыло дома, где находилась, как он знал, детская. Он открыл третью дверь справа и остановился на пороге комнаты, которую Нора Эшби обставила для своих маленьких детей. Одно из окон выходило на запад, и из него были видны выгоны; другое – на север, и из него открывался вид на холмы. Отсюда было далеко до конюшен и подъездной дорожки, и в комнате всегда было тихо. Брет стоял у окна, глядя на голубеющие дали Англии, и вспоминал сверкающие на солнце горные вершины, которые вздымались над пыльной равниной Нью-Мексико. И одновременно кожей чувствовал стоявшую у него за спиной Беатрису. Однако надо было брать инициативу в свои руки.

– А где Саймон? – спросил он, оборачиваясь к Беатрисе.

– Он, как и Джейн, опаздывает к обеду. Должен вот-вот быть.

Ее голос звучал вполне естественно, но тем не менее он почувствовал, как при его вопросе она вся внутренне сжалась, словно он щелкнул кнутом. Саймон не захотел его встретить на станции, его не было в Лачете, когда приехал «брат»: напрашивался вывод, что Саймон отнюдь не в восторге от его появления.

– Ванная в твоем распоряжении, но, пожалуйста, экономь горячую воду, – Беатриса заторопилась отвлечь его внимание от больного вопроса. – Уголь стоит ужасно дорого. Ну, я пойду. Помойся с дороги и спускайся вниз. Пеки прислали бутылку своего знаменитого хереса.

– А они не придут обедать?

– Нет, они придут к ужину. За обедом будут только свои.

Они вышли в коридор. Брет повернул направо и подошел к четвертой двери – там, как он выучил в Кью-гарденз, была ванная. Беатриса, смотревшая ему вслед, успокоенно пошла вниз по лестнице. Ее успокоила легкость, с какой он ориентировался в доме. А Брет чувствовал себя виноватым перед ней, и у него было скверно на душе. Одно дело – морочить голову мистеру Сэнделу, да еще когда тебя буравит скептическим взглядом королевский адвокат – это было даже интересно. Но морочить голову Беатрисе было просто недостойно.

Брет рассеянно помыл руки, устремив взгляд за окно. Вот это и есть та самая травянистая равнина, по которой в Англии ездят верхом и за которую он продал душу дьяволу. Скоро он сядет на лошадь и поедет по этой тихой пустоши – прочь от людей и их сложностей, прочь от этой игры в покер с человеческими жизнями, и там, на просторе, ему опять будет казаться, что он все сделал правильно и продал душу не зря.

Вернувшись к себе в комнату, Брет обнаружил там ярко накрашенную блондинку с развязными манерами, в цветастом облегающем платье. Она делала вид, что поправляет цветы в вазе на подоконнике.

– Привет, – сказала блондинка. – С возвращением.

– Спасибо, – ответил Брет. «Что это за особа? Кажется, она не ждет, чтобы он ее узнал».

– Как вы похожи на вашего брата!

– Да, говорят.

Брет вынул из саквояжа набор щеток и расчесок и положил их на туалетный столик. Это был символический жест – теперь его дом здесь.

– Вы меня, конечно, не знаете. Я – Лана Адамс из деревни, внучка столяра Адамса. Я согласилась здесь работать, потому что мой жених служит у них конюхом.

Так вот это кто – горничная. Брет внимательно поглядел на нее, и ему стало жаль ее жениха.

– Только вы выглядите гораздо старше своего брата. Это, наверно, потому, что поездили по свету. Зарабатывали себе на жизнь и все такое. Не то, что ваш избалованный братец. Вы уж меня извините, но он действительно слишком избалован. Вот он и поднял бучу из-за вашего возвращения. По-моему, сплошная глупость. Стоит на вас только посмотреть, и ясно, что вы – Эшби. Чего тогда твердить, что вы никакой не Патрик? Вот что я вам скажу – не поддавайтесь ему. Он терпеть не может, когда ему перечат. Всю жизнь ему все потакали. А вы не обращайте внимания.

Брет молча разбирал саквояж. Девица наконец замолчала. Она, видимо, собиралась сказать что-то еще, но тут в дверях раздался звонкий голос Элеоноры:

– Ну как, у тебя все в порядке?

– Я зашла поздравить мистера Патрика с возвращением, – поспешно сказала блондинка. Она бросила Брету ослепительную улыбку и, покачивая бедрами, вышла из комнаты.

Интересно, много ли из того, что рассказала Лана, услышала Элеонора?

– Славная комната, – сказала Элеонора. – Вот только солнца здесь утром не бывает. Эту кровать мы привезли из Клер-парка. Тетя Беа продала маленькие кроватки и купила эту. Очень приличная кровать, правда? Она стояла в комнате Алекса Ледингема (Какая ирония судьбы – он будет спать на кровати Лодинга!) А в остальном комната не изменилась.

– Да, я вижу. Даже обои те же самые.

– Робинзон Крузо и компания. В детстве я была влюблена в Робин Гуда. У него такой мужественный профиль.

– А в соседней комнате тоже остались старые обои с картинками и стишками?

– Ну конечно. Идем, я тебе покажу.

Брет прошел с Элеонорой в соседнюю комнату, но не столько слушал ее воспоминания об изображенных на обоях персонажах, сколько думал о том, что ему сказала Лана.

Значит, Саймон не верит, что он – Патрик. «Чего тогда твердить, что вы никакой не Патрик?» Значит, Саймона не убедили доказательства, собранные адвокатами.

Почему?

Этот вопрос гвоздем сидел в голове Брета, когда он спускался по лестнице вслед за Элеонорой.

Элеонора привела его в большую гостиную. Беатриса разливала по рюмкам херес, а Сандра тихонько бренчала на рояле.

– Хочешь, я тебе сыграю? – спросила она Брета.

– Нет, – ответила Элеонора, – он не хочет. Мы разглядывали старые обои, – сказала она Беатрисе. – Я и забыла, как я была влюблена в Робин Гуда.

– А мне эти дурацкие картинки на обоях никогда не нравились, – заявила Сандра.

– Ты никогда не читала книжек, поэтому тебе эти картинки ничего не говорили, – отрезала Элеонора.

– Мы перевели близнецов из северного крыла, когда им стала не нужна няня, – объяснила Брету Беатриса. – Уж очень далеко была детская от всех нас.

– Да, чтобы утром разбудить Сандру и Джейн к завтраку, приходилось совершать суточный переход, – заметила Элеонора. – Сандру надо было звать несколько раз. Вот и пришлось перевести их поближе.

– Тем, у кого слабое здоровье, нужно больше спать, – сказала Сандра.

– С каких это пор у тебя слабое здоровье?

– Не то, чтобы слабое, но Джейн гораздо крепче меня. Правда, Джейн? – воззвала Сандра к сестре, которая только что тихонько вошла в гостиную.

Но Джейн не обратила на нее внимания.

– Саймон приехал, – тихо сказала она, подошла к Беатрисе и подняла на нее вопросительный взгляд, словно надеясь услышать от нее, что все в порядке.

На секунду в гостиной воцарилось молчание. Все застыли, только Сандра выпрямилась на своем стульчике, и глаза ее загорелись предвкушением интересных событий.

– Вот и хорошо, – сказала Беатриса, наливая вино в следующую рюмку. – Значит, обед будет вовремя.

Зная теперь, какие сложности возникли с Саймоном, Брет восхитился ее самообладанием.

– А где он? – небрежно спросила Элеонора.

– Идет сюда, – ответила Джейн и опять посмотрела на Беатрису.

Дверь отворилась, и в гостиную вошел Саймон Эшби. Он на секунду задержался на пороге, глядя на Брета, затем закрыл за собой дверь.

– Приехал, значит? – сказал он ровным бесстрастным голосом.

Он пересек комнату и остановился напротив Брета. У Саймона были необыкновенно светлые серые глаза с темным ободком. Но они ничего не выражали. Ничего не выражало и его бледное лицо. Чувствовалось, что он натянут, как струна. Брет подумал, что, если его тронуть пальцем, наверняка раздастся звон.

И вдруг напряжение исчезло. Казалось, он издал вздох облегчения.

– Они тебе, наверно, не сказали, – небрежным тоном произнес он, – но я был готов до последнего вздоха отрицать, что ты Патрик. Но теперь, увидев тебя, я беру все свои возражения назад. Конечно, ты – Патрик. – Саймон протянул Брету руку. – Добро пожаловать в родной дом.

Тишина в комнате взорвалась голосами. Все задвигались, зазвучали поздравления, звон бокалов, смех. Даже Сандра, предвкушавшая драматическую сцену, сумела скрыть свое разочарование и принялась клянчить, чтобы ей подлили еще хересу: обычно близнецам в торжественных случаях плескали на дно рюмки несколько символических капель.

Брет потягивал золотистый напиток и благодарил небо, что все обошлось. Но он был озадачен. Почему, увидя его, Саймон явно испытал облегчение?

Кого он ожидал увидеть? Чего он боялся?

Саймон не допускал возможности, что Брет – это Патрик. Может быть, он просто не смел надеяться, страховался от неизбежного разочарования? Может быть, он думал: «Я не хочу тешить себя напрасными надеждами – вдруг окажется, что это вовсе не Патрик?» Отсюда и облегчение? Он понял, что это действительно Патрик.

Нет, непохоже.

Брет наблюдал за искрящимся весельем Саймоном и ломал голову над произошедшей в нем переменой. Несколько минут назад Саймон Эшби был напряжен до предела. А сейчас у него такой вид, словно гора свалилась с плеч. Да-да, именно так. Вот откуда это внезапное облегчение. Реакция человека, который шел на казнь, и вдруг получил помилование.

Как это объяснить?

Чувство недоумения не покидало Брета и во время обеда, и, хотя он участвовал в общем разговоре и отвечал на бесчисленные вопросы, это недоумение не могли заглушить даже торжествующие восклицания внутреннего голоса:

– Все! Проскочил! Ты сидишь с ними за столом на равных, и все семейство радо до смерти.

Пожалуй, не все. Джейн, сохраняя верность Саймону, сидела молча – островок отчуждения за оживленным столом. Да и вряд ли Саймон, несмотря на капитуляцию, был в особенном восторге. Но Беатриса, не желая вдумываться в причины этой капитуляции, вся светилась счастьем. Элеонора постепенно оттаивала, и ее светская любезность сменялась живым интересом.

– А я думала, что уздечка команчей – это просто петля.

– Нет, не петля, а как бы удавка. Веревку пропускают через рот лошади – как наши удила. Такую уздечку надевают на лошадь, чтобы она не упиралась.

Сандра, уже простившая Брету безразличие к ее внешности, всячески его обхаживала и одна из всего семейства называла Патриком.

Постепенно это стало бросаться в глаза. Если Сандра, стараясь привлечь его внимание, непрерывно восклицала: «Патрик!», – другие явно избегали называть его по имени. Брет думал, что он предпочел бы иметь в союзниках Джейн, а не Сандру. Если бы у него была младшая сестренка, он хотел бы, чтобы она была похожа на Джейн. Он обнаружил, что ему трудно смотреть ей в глаза. Ее взгляд вызывал у него такое же чувство неловкости, как и взгляд человека на висевшем позади нее портрете. Столовая была вся увешана фамильными портретами. Тот, что висел за спиной Джейн, изображал Уильяма Эшби Седьмого в форме вестоверского ополчения, в рядах которого он собирался отражать вторжение Наполеона в Англию. В Кью-гарденз Брет выучил наизусть, кто изображен на каком портрете, но каждый раз, когда он поднимал глаза на Уильяма Эшби Седьмого, у него возникало странное ощущение, что Уильяму отлично известно об уроках, которые Лодинг давал ему в Кью-гарденз.

Однако задача достойно выдержать эту первую, самую трудную встречу с семейством, значительно облегчилась для Брета тем, что, как и предсказывал Лодинг еще за обедом в ресторанчике, за исключением самого начала, его рассказ был совершенно правдив – это была история его собственной жизни. А поскольку все Эшби, как сговорившись, избегали упоминать события, которые катапультировали его в эту новую жизнь, ему не пришлось ничего выдумывать.

К тому же ему не приходилось думать о своих манерах за столом. Еще Лодинг вознес хвалу Всевышнему за то, что в приюте Брета научили цивилизованно принимать пищу. В этом деле хороший приют, видимо, мог соперничать со строгой бонной.

– Черт возьми! – сказал Лодинг. – Если у меня когда-нибудь появятся лишние деньги, я пошлю их в ваш караван-сарай в знак признательности за то, что вам не было суждено вырасти в каком-нибудь провинциально-обывательском доме. Привитые там манеры практически неистребимы. И как бы ни огрубел в своих скитаниях Патрик Эшби, нельзя себе представить, чтобы он оттопыривал мизинец, держа чашку с чаем.

Но у Брета с манерами все было в порядке. Сандра даже была разочарована: она ожидала чего-нибудь более колоритного.

– Странно, что ты не держишь вилку в правой руке, – сказала она. Когда Брет поднял на нее вопросительный взгляд, она объяснила:

– Американцы в фильмах сначала режут мясо на кусочки, а потом перекладывают вилку в правую руку и так едят.

– Я еще и резинку не жую, – подсказал Брет.

– Интересно, как они додумались до такого сложного способа обращаться с куском мяса? – сказала Беатриса.

– Может быть, у них поначалу не хватало ножей? – предположила Элеонора.

– Нет уж, ножей у пионеров было достаточно, без ножа они просто шагу ступить не могли, – вмешался Саймон. – Скорее, они так привыкли питаться месивом из котелка, что, когда перед ними оказывался кусок мяса, они и его спешили превратить в месиво.

Слушая этот разговор, Брет думал: «Как это похоже на англичан! Человек, можно сказать, восстал из мертвых, а они спокойно обсуждают, как ведут себя американцы за столом. Никто не хлопает его по плечу, никто не поздравляет его с возвращением, никто даже не обсуждает это возвращение, как это делали бы в любой американской семье. Американцы упивались бы воспоминаниями: «А помнишь, как…» – здесь же этой темы старательно избегают. «Типичные лайми с их гонором», – сказали бы Пит, Хенк и Лефти, мои приятели из Лейзи Уай».

Но, пожалуй, даже на Лефти произвело бы впечатление сияющее счастьем лицо Беатрисы.

– Ты куришь? – спросила она, разливая кофе, и подвинула к Брету сигаретницу. Брет, который курил только один сорт, достал из кармана портсигар и предложил его Беатрисе.

– Я бросила курить, – сказала Беатриса. – Вместо курения свожу дебет с кредитом.

Брет протянул портсигар Элеоноре.

Элеонора взяла сигарету и наклонилась, чтобы прочитать надпись, выгравированную изнутри на крышке портсигара.

– «Брет Фаррар», – произнесла она. – Кто это?

– Это я, – сказал Брет.

– Ты? Но почему Брет?

– Не знаю.

– Тебя так звали в Америке? Брет?

– Да.

– Откуда они взяли это имя?

– Кто их знает. Так уж прозвали.

– Брет? – с восторгом вскричала Сандра. – Можно, я буду звать тебя Брет? Ты не возражаешь?

– Нет. Меня давно уже так зовут.

Вошла Лана и сообщила, что к мисс Эшби пришел посетитель – какой-то молодой человек. Он ждет в библиотеке.

– Ах, какая досада, – сказала Беатриса. – Ты не знаешь, что ему нужно?

– Он говорит, что он репортер, – ответила Лана, – но с виду не похож. Такой аккуратный, чистенький и вежливый.

Представления Ланы о репортерах, как и Брета о жизни английских помещиков, были почерпнуты из кинофильмов.

– Что ты говоришь! – воскликнула Беатриса. – Неужели уже газетчики?

– Он говорит, что он из «Вестовер таймс».

– А он не сказал, что ему нужно?

– Да, небось, насчет мистера Патрика, – ответила Лана, дернув большим пальцем в сторону Брета.

– Господи! – простонал Саймон. – А мы еще толком и не прожевали упитанного тельца. Но этого надо было ожидать.

Беатриса допила кофе.

– Идем, Брет, – сказала она, протягивая ему руку. – Деваться все равно некуда – надо с этим побыстрей разделаться. Саймон, пошли с нами.

Она вышла из комнаты, все еще держа Брета за руку. Тепло ее дружеской руки согрело душу Брета каким-то неизведанным чувством. Ничего подобного он раньше никогда не испытывал. Но он не стал разбираться в своих ощущениях, с опаской ожидая вопросов, которые ему станет задавать репортер.

Библиотека помещалась в задней части дома. Там у Беатрисы стоял секретер, в котором она держала счета и разные справочники. Субтильный молодой человек в аккуратном синем костюме сидел за столом и с недоуменным видом разглядывал племенную книгу конного завода Лачета. Когда Беатриса с Бретом и Саймоном вошли в библиотеку, он положил книгу и сказал с заметным шотландским акцентом:

– Мисс Эшби? Меня зовут Макаллан. Я – репортер «Вестовер таймс». Простите за бесцеремонное вторжение, но я думал, что вы давно уже пообедали.

– Мы поздно сели за стол и к тому же заговорились, – ответила Беатриса.

– Конечно, – кивнул Макаллан. – Такое событие! Мне не хочется портить вам праздник, но репортер не имеет права запаздывать с новостями. А то, что случилось в вашем семействе, – сейчас наша самая громкая новость.

– Вы имеете в виду возвращение моего племянника?

– Вот именно.

– А как вы об этом узнали, мистер Макаллан?

– Один из моих информаторов услышал об этом в кабачке в Клере.

– Не люблю я это слово.

– Какое – «кабачок»?

– Нет. «Информатор».

– Ну хорошо, один из моих осведомителей, – миролюбиво согласился Макаллан. – Который из этих молодых людей – блудный сын?

Беатриса представила ему Брета и Саймона. Саймон глядел на репортера с холодным отчуждением, но Брет, оказавшийся свидетелем, когда Нат Зуззо перерезал себе ножом горло в кухне ресторанчика, который содержала его бывшая жена, и имевший возможность наблюдать поведение американских репортеров, был очарован этим представителем английской прессы. Он охотно ответил на самоочевидные вопросы Макаллана, но решил любым способом уклониться от фотографирования.

Тут ему на помощь пришла Беатриса. «Нет, – решительно сказала она, – никаких фотографий». Они готовы ответить на любые вопросы, но фотографироваться не станут.

Макаллану пришлось с этим смириться, хотя он был сильно обескуражен.

– История о пропавшем близнеце много потеряет, если не будет фотографии, – огорченно сказал он.

– Надеюсь, вы не собираетесь назвать статью «Пропавший близнец»? – спросила Беатриса.

– Он собирается ее озаглавить «Возвращение из мертвых», – проговорил молчавший до тех пор Саймон. Его насмешливый голос обдал всех холодом.

Макаллан внимательно посмотрел на него, затем сказал, опять обращаясь к Беатрисе:

– Вообще-то я хотел назвать статью «Сенсация в Клере», но боюсь, что редактор на это не согласится. Очень уж старомодная газета. Вот «Дейли кларион», верно, придумает что-нибудь броское.

– «Кларион!» – воскликнула Беатриса. – Лондонская газета? С какой стати она будет об этом писать? Это же чисто местное – даже семейное – событие.

– А убийство на Хиллдроп-крезент разве было не семейным событием? – сказал Макаллан.

– Какое убийство?

– Дело Криппена. Пресса только и делает, что пишет о семейных драмах, мисс Эшби.

– Но кому это может быть интересно, кроме нас самих? Когда мой племянник… исчез восемь лет назад, «Вестовер таймс» ограничилась заметкой в несколько строк.

– Да, знаю. Я нашел тот номер. Один абзац в самом низу третьей страницы.

– Так чем же возвращение моего племянника интереснее его исчезновения?

– Тем, что это событие необычное. Как если бы не собака укусила человека, а человек собаку. Люди умирают каждый день, а назад с того света возвращаются единицы. Так что возвращение из мертвых, несмотря на успехи современной науки, остается сенсацией. Поэтому «Дейли кларион» непременно поместит этот материал.

– А откуда они его возьмут?

– Откуда возьмут? – с искренним удивлением воскликнул Макаллан. – Да это же мой материал, мисс Эшби! Разве вы не понимаете?

– То есть вы сами пошлете статью в «Кларион»?

– Конечно!

– Мистер Макаллан, ради Бога, не делайте этого!

– Послушайте, мисс Эшби, – терпеливо сказал Макаллан. – Я согласился обойтись без фотографии и я выполню свое обещание, хотя мог бы выследить и потихоньку щелкнуть обоих молодых джентльменов. Но, пожалуйста, не просите меня отказаться от такого выигрышного материала. У меня впервые появилась возможность пробиться в лондонскую газету.

Видя, что почти убедил Беатрису, которая всегда старалась понять чужую точку зрения, он добавил:

– Даже если я сам не пошлю этот материал, нет никакой гарантии, что какой-нибудь редактор не увидит его в «Вестовер таймс» и не поместит на первой странице под огромным заголовком. Вы от этого ничего не выиграете, а я потеряю единственную возможность продвинуться в своем деле.

– Господи, – вздохнула Беатриса, вынужденная признать его правоту. – Что же, на нас будет налет газетчиков из Лондона?

– Нет-нет. Один репортер из «Клариона», и все. Если материал будет собственностью «Клариона», другие на него не позарятся. А из «Клариона» пришлют какого-нибудь вполне приличного человека. По моим сведениям, все их сотрудники – выпускники Оксфорда. Так что не беспокойтесь.

Макаллан встал, взял шляпу и собрался уходить.

– Это было очень любезно с вашей стороны, мистер Эшби, что вы согласились ответить на мои вопросы. Не буду вас больше задерживать. Позвольте вас поздравить со счастливым возвращением в семейное лоно, – на секунду бледно-голубые глаза задержались на Саймоне, – и еще раз благодарю вас за вашу любезность.

– Далеко вы заехали от родных мест, мистер Макаллан, – сказала Беатриса, провожая репортера до двери.

– Родных мест?

– Шотландии.

– А! А как вы догадались, что я – шотландец? Ах да, по фамилии. Да, Вестовер далеко от Глазго, но на полдороге, так сказать, к Лондону. Если уж я решил пробиться в лондонскую газету, то имеет смысл поближе познакомиться с… с…

– Аборигенами? – подсказала Беатриса.

– Я хотел сказать, с местными условиями, – серьезно ответил Макаллан.

– У вас нет машины? – спросила Беатриса, увидев пустую подъездную дорожку.

– Я ее оставил у ворот. Никак не научусь с шиком подкатывать к подъезду чужого дома.

На этом сей необычайно скромный репортер откланялся, надел шляпу и ушел.