Текст книги "Мистификация. Загадочные события во Франчесе"

Автор книги: Джозефина Тэй

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 36 страниц)

ГЛАВА 17

В среду Брет ехал с Беатрисой знакомиться с хозяевами тех трех ферм, которые они сдавали в аренду: Френчленд, Апейкерс и Вигселл. «Последним навестим Гейтса, – сказала Беатриса, – чтобы чересчур много о себе не мнил». Да и ферма у Гейтса была самая маленькая. Она лежала на склоне холма к северу от деревни, сразу за домом викария. Эшби ее не сдавали, а обрабатывали сами. Земли там было так мало что с нее трудно прокормиться семье арендатора, но у Гейтса была к тому же мясная лавка в деревне (открытая два дня в неделю), служившая серьезным подспорьем к доходу, даваемому фермой.

– Ты умеешь водить машину? – спросила Беатриса Брета, открывая дверцу «блохи».

– Умею, но лучше ведите вы. Вы лучше знаете, – он чуть не сказал «дорогу», но вовремя поправился, – машину.

– Назвать «блоху» машиной – это комплимент, – заметила Беатриса. – Ты, наверное, привык к правостороннему движению?

– Да.

– Жаль, что приходится ехать на «блохе». Наш «универсал» ломается очень редко, а сейчас Джеймсон вынул из него все потроха, разложил их по полкам гаража и, чертыхаясь про себя, ищет поломку.

– А мне нравится «блоха». Я вчера приехал на ней со станции.

– Верно-верно. Кажется, что это было ужасно давно. У тебя нет такого чувства?

– Есть.

Брету казалось, что со вчерашнего дня прошли годы.

– Ты слышал, что Бог спас нас от «Клариона»? – спросила Беатриса, когда они поехали по аллее на тарахтящей «блохе».

– Нет, не слышал.

– Разве ты за завтраком не поглощаешь прессу? – спросила Беатриса, которая позавтракала в восемь часов утра.

– Мне не приходилось жить в таких местах, где по утрам приходят газеты. Мы просто включали радио.

– О, Господи, я и забыла; что вашему поколению нет нужды читать!

– Так что же нас спасло?

– Нас спасли трое людей, о которых мы никогда не слышали и которых, Бог даст, никогда не встретим. Четвертая жена дантиста из Манчестера, муж актрисы из пантомимы и владелец черного кожаного чемодана.

Беатриса посигналила на выезде из ворот и медленно повернула направо.

– Владелец чемодана оставил его в камере хранения на вокзале Черинг Кросс, а когда его открыли, там нашли чьи-то отрезанные руки и ноги. Или, может быть, это руки и ноги владельца чемодана. Этот вопрос теперь надолго займет внимание «Клариона». Муж актрисы подал в суд на ее любовника, требуя возмещения морального ущерба, и все трое, к вящему удовольствию «Клариона», не прочь обсудить свои сердечные дела. С тех пор, как наложили ограничения на репортажи о бракоразводных процессах, «Кларион» прямо-таки изнывал от бессилия, и дело о возмещении морального ущерба – дар небес. Тем более, когда речь идет о Тэтти Тэкер.

Беатриса бросила взгляд кругом и сказала:

– Как все блестит и благоухает после дождя!

– Вы еще не всех перечислили?

– Как это?

– А что произошло с четвертой женой дантиста из Манчестера?

– А, да. Бедняжку выкопали из-под очень дорогого могильного памятника и обнаружили, что она вся начинена мышьяком. А ее муж исчез.

– Думаете, «Клариону» всего этого хватит и он оставит нас в покое?

– Убеждена. У них и так не хватает места для живописания проделок Тэтти. В утреннем выпуске ей отвели целую страницу. В худшем случае они поместят о нас крошечную заметку в самом низу страницы. Читатели через две минуты забудут, что там было сказано. По-моему, о «Кларионе» можно не беспокоиться. А «Вестовер таймс» напечатает небольшую заметку в своем обычном сдержанном стиле, и на том дело кончится.

«Ну что ж, – подумал Брет, – тем лучше. Хватит с него визита к фермерам. Патрик был с ними хорошо знаком. Как бы не опростоволоситься».

Ферму Френчленд арендовал мистер Хассел, высокий старик с розовыми щечками. С ним жила сестра – такая же высокая, но с лицом нездорового желтого цвета. «Мы все боялись мисс Хассел, – говорил ему о ней Лодинг. – У нее лицо, как у ведьмы, и язык, как наждак. Она никогда не бранилась: просто скажет словечко, и чувствуешь, как с тебя слезает кожа».

– Вот это честь! – провозгласил старый Хассел, увидев, кого привезла Беатриса. – Рад вас видеть мистер Патрик! Ужасно рад!

Он сжал руку Брета в своих загрубелых ладонях. Было видно, что он искренне рад видеть Патрика Эшби.

Радовалась ли встрече мисс Хассел, сказать было трудно. Пожимая Брету руку, она окинула его взглядом и промолвила:

– Вот уж нежданная радость.

Брет внутренне усмехнулся: сухая банальная фраза прозвучала весьма ядовито.

– Заграничная жизнь, кажется, не очень вас изменила, – заметила мисс Хассел, выставляя рюмки на стол в их маленькой забитой мебелью гостиной.

– Изменила-таки, – отозвался Брет.

– Да?

Мисс Хассел не собиралась идти у него на поводу и спрашивать, как именно его изменила заграничная жизнь.

– Я вас больше не боюсь.

Старый Хассел рассмеялся.

– Тут ты меня обскакал, парень. Я ее боюсь, как и раньше. Если запаздываю на полчаса с рынка, то крадусь к дому, поджав хвост, как провинившийся пес.

Мисс Хассел ничего не ответила, но Брету показалось, что у нее в глазах блеснула искра интереса: его слова как будто пришлись ей по душе. Во всяком случае, она вышла на кухню и принесла вазу с печеньем, которым она поначалу явно не собиралась их угощать.

Они выпили по рюмке напитка, претендовавшего на название «белый портвейн», и поговорили о породах кур.

На ферме Апейкерз дома оказалась одна миссис Докет.

– Заходите, кто там! – закричала она, и они прошли по облицованному кафельной плиткой коридорчику и оказались в прохладной кладовке, где хранились молочные продукты. Хозяйка сбивала масло.

– Минутку, – сказала она, оглянувшись на гостей. – Масло уже почти…. Ой, господи, кого я вижу! Я думала, это кто-то из соседей зашел. Дети в школе, Керри в сарае, а я тут… Господи Боже мой, подумать только!

Беатриса, не раздумывая, села на маслобойку, чтобы дать хозяйке возможность поздороваться с Бретом.

– Какой вы стали красивый джентльмен, – сказала добрая толстушка. – Типичный Эшби. Вы сейчас даже больше похожи на мистера Саймона, чем раньше.

Брет заметил, что при этих словах Беатриса быстро взглянула на хозяйку.

– Какая нам всем радость, мисс Эшби! Я прямо не поверила своим ушам. «Нет, – говорю мужу, – я не верю». Такое случается только в книжках. И в кино. А в тихой деревушке вроде нашей такого быть не может. И вот вы здесь, и это все правда. Как я рада опять вас видеть в полном здравии, мистер Патрик.

– А можно я попробую? – спросил Брет, показывая на маслобойку. – Никогда не сбивал масло.

– Как же так, не сбивали? – удивленно воскликнула миссис Докет. – Да вы же специально приходили ко мне по субботам сбивать масло!

У Брета упало сердце.

– Разве? – сказал он. – А я и забыл.

«В случае чего прямо говори, что забыл, – советовал ему Лодинг. – Что тут скажешь – забыл и все. А если ты пустишься в объяснения, они поймают тебя на слове».

– Я думала, у вас теперь электрическая маслобойка, – сказала Беатриса, уступая место Брету.

– Это верно, все другое у нас работает на электричестве, – ответила миссис Докет. – Только мне кажется, что в электрической маслобойке масло получается хуже. Теряется домашний вкус. Иногда, когда мне очень некогда, я включаю электрический ход, но потом всегда об этом жалею. Машина, она и есть машина, а человек вкладывает душу.

Миссис Докет напоила крепким горячим чаем, к которому подала вкуснейшие воздушные пышки. За столом шел разговор о детях и об их успехах в школе.

– Миссис Докет – милейшая женщина, – сказала Беатриса, когда они сели в машину и поехали дальше. – По-моему, она до сих пор в глубине души считает, что электричество – изобретение дьявола.

Брет тем временем давал себе зарок поменьше высовываться с замечаниями. С маслобойкой обошлось, но он может ляпнуть такое, что сразу выдаст его с головой. Надо больше помалкивать.

– Да, Брет, насчет пятницы…

– А что будет в пятницу? – рассеянно спросил Брет.

Беатриса повернулась к нему с улыбкой.

– В пятницу будет твой день рождения.

Да! У него же теперь есть день рождения.

– Ты забыл, что в пятницу тебе исполняется двадцать один год?

– Забыл. Как-то из головы выскочило.

Беатриса искоса посмотрела на него. Помолчав, сказала:

– Да, ты ведь давно уже достиг совершеннолетия.

В ее тоне не было вопроса, и на лице не было улыбки.

– Так вот, насчет пятницы, – продолжала она. – Раз уж мы отложили празднование до возвращения дяди Чарльза, то гостей в пятницу мы собирать не будем. Приедет мистер Сэндел с документами, которые тебе надо подписать, он и будет единственным гостем. Отметим день рождения в кругу семьи.

Документы! Да, Брет знал, что рано или поздно ему придется подписывать документы. Он даже научился писать заглавные буквы так, как их писал Патрик – для этого Лодинг принес ему старую тетрадку Патрика, которую он стащил из дома викария. Да и что, собственно, изменится от того, что он подпишет документы? Хуже, чем он есть, он не станет. Просто у него не будет путей к отступлению, он окончательно станет преступником в глазах закона.

– Ну как, ты согласен?

– Что? А, вы про день рождения… Да, конечно. Вообще-то говоря, я обошелся бы и без всякого празднования. А нельзя просто считать, что я достиг совершеннолетия, и на этом успокоиться?

– Мне кажется, что соседям это очень не понравится. Они все ждут приглашения на какое-то торжество. Мы просто обязаны его устроить. Да и пригласительные билеты уже напечатаны. Я только изменила в них дату. Пароход Чарльза должен прибыть недели через три, а справлять твое совершеннолетие будем еще через две недели. Так что придется тебе «сдюжить», как говорила няня.

Да, придется сдюжить. Но, по крайней мере, сейчас можно расслабиться. Последний оставшийся визит ничем ему не грозит. Патрик не был знаком с Гейтсами.

Они подъезжали к деревне. Слева от них белела ограда южных выгонов. Ночью прошел дождь, а сейчас ярко светило солнце, и все вокруг влажно, но как-то тревожно искрилось. Небо отливало металлическим блеском, а солнечный свет жестко серебрился. Когда они проезжали мимо дома викария, Беатриса сказала:

– Недавно приезжал Алекс Лодинг.

– Да? И что он поделывает?

– Все еще играет потасканных повес в убогих фарсах. Четыре персонажа, пять дверей, одна кровать. Я его не видела, но Нэнси говорит, что он изменился к лучшему.

– В каком смысле?

– Стал интересоваться другими людьми, а не только своей персоной. Подобрел. Даже старался найти общий язык с Джорджем. Нэнси считает, что начинают сказываться годы. Часами читал в кабинете Джорджа, когда того не было дома, и ничуть не скучал. А когда Джордж был дома, они вполне дружелюбно разговаривали. Нэнси была ужасно рада. Она всегда любила Алекса, но страшилась его визитов. Он жутко скучал в деревне, разговоры с Джорджем наводили на него тоску и он даже не пытался это скрывать. Так что на этот раз все были приятно удивлены.

Где-то посередине деревни они свернули на дорожку, которая вела в Вигселл, ферму, арендуемую Гейтсом.

– Ты не помнишь Эмми Вайдлер? – спросила Беатриса. – Она выросла здесь на ферме и вышла замуж за Гейтса. У него тогда была ферма неподалеку от Бьюреса. Когда умер ее отец, Гейтс сдал свою ферму в аренду, а сам переехал в Вигселл. И мясная лавка тоже ему досталась. Так что живут они в достатке. Их сын не ладил с отцом и уехал в Бирмингем. Работает там механиком. А дочка живет дома, и Гейтс в ней души не чает. Отдал ее в дорогую школу, где ее звали Марго. Здесь-то ее зовут Пегги.

Машина въехала в ворота фермы и остановилась на мощенном булыжником дворе. Выскочили две собаки и бешеным лаем возвестили хозяевам о прибытии гостей.

– До чего же у Гейтса необузданные собаки, – заметила Беатриса. Ее собственные собаки были так же хорошо воспитаны, как и ее лошади.

На лай из дома вышла миссис Гейтс. Видимо, когда-то она была очень хорошенькой, но с тех пор увяла и как-то притихла.

– Глен! Джой! Тихо! – крикнула она собакам, но те не обратили на нее внимания. Миссис Гейтс спустилась с крыльца, но тут из-за угла дома размашистым шагом вышел сам Гейтс и оказался около машины раньше жены. Он с преувеличенным жаром приветствовал гостей, оглушительно выражая восторг по поводу возвращения Патрика Эшби и оказанной их скромному дому чести. Тем временем миссис Гейтс, которая искренно обрадовалась гостям, ласково и тихо улыбалась Брету.

Гейтс был крупный громогласный человек, и Брет подумал, что в молодости из него, наверно, ключом била энергия и самоуверенность – именно те качества, которые покоряют хорошеньких хрупких женщин типа Эмми Вайдлер.

– Я слышал, что вы там в Америке делали деньги на лошадях, – сказал Гейтс Брету.

– Я зарабатывал ими на жизнь.

– Тогда пошли ко мне на конюшню, я вам кое-что покажу, – сказал Гейтс и направился по дорожке, ведущей за угол дома.

– Но, Гарри, надо же пригласить гостей в дом! – воскликнула его жена.

– Успеют они еще зайти в дом. Им, наверно, интереснее взглянуть на хорошую лошадь, чем на твои салфетки. Пошли, мистер Патрик! Идемте, мисс Эшби. Альфред, – прокричал он громовым голосом. – Ну-ка выведи нам нового коняшку, пусть мисс Эшби на него взглянет.

Миссис Гейтс тоже пошла с ними. Оказавшись рядом с Бретом, она тихо ему сказала:

– Я так рада. Так рада, что вы вернулись. Я помню вас совсем маленькими – я тогда жила здесь с отцом. Я вас очень любила. Только собственного сына я любила больше.

– Ну-ка, мистер Патрик, поглядите на этого коня! Ничего себе, а? – Гейтс показывал рукой на дверь конюшни, откуда Альфред выводил породистого каракового жеребца, который, казалось, случайно затесался на этот маленький крестьянский двор, хотя в этой части Англии каждый фермер держал верховую лошадь. Караковый жеребец и в самом деле был на редкость хорош.

– Ну, что скажете? Как он вам нравится?

Вглядевшись в лошадь, Беатриса заметила:

– Да ведь это тот самый жеребец, на котором Дик Поуп в прошлом году победил в конкуре на соревнованиях в Бате.

– Он самый, – самодовольно отозвался Гейтс. – И не только в конкуре. Он еще получил кубок как лучшая верховая лошадь. Я за него отвалил немалые денежки. Ну, да деньги у меня есть, а для моей девочки мне ничего не жалко. Да-да, я его купил для Пегги. Сам я на него забираться не собираюсь – тяжеловато ему будет.

Гейтс оглушительно загоготал. «Ну и звук», – подумал Брет.

– А вот моя девочка – это просто пушинка, лошадь и не чувствует ее на спине. Да что я вам рассказываю, мисс Эшби, вы ее видели. Уж если кто у нас достоин ездить на хорошей лошади, так это моя Пегги. На это я никаких денег не пожалею.

– Да, лошадь и в самом деле хороша, – с жаром сказала Беатриса. Брет взглянул на нее с удивлением: чему она так обрадовалась? В конце концов этот жеребец будет соперничать с Тимбером и другими лошадьми с их завода.

– У него есть ветеринарное свидетельство и все, что полагается. Кота в мешке я не покупаю.

– И Пегги будет на нем выступать в этом году?

– Конечно, будет, само собой. Для чего еще я купил этого коня? Чтобы она выступала на нем в соревнованиях.

Беатриса прямо-таки сияла.

– Замечательно! – воскликнула она с восторгом в голосе.

– Вам он нравится, мисс Эшби? – спросила Пегги Гейтс, которая вдруг возникла рядом с Бретом.

Это была очень хорошенькая девушка с белым личиком, розовыми щечками и золотистыми волосами. Брет подумал, что если бы удалось создать нечто среднее между Шейлой Парслоу и Элеонорой, то получилась бы Пегги Гейтс. Знакомясь с Бретом, она спокойно поглядела ему в глаза, сумев при этом дать ему понять, что его возвращение доставило ей глубокую личную радость. Ее маленькая лапка интимно шевельнулась у него в ладони, Брет крепко ее пожал, а потом с трудом подавил желание вытереть ладонь о брюки.

Пегги мило поблагодарила Беатрису за высокое мнение о ее новой лошади, дала гостям возможность еще несколько минут полюбоваться элегантным животным, потом со светской непринужденностью увела всю компанию со двора в дом. Беатриса помнила, как выглядела гостиная при миссис Вайдлер, когда ее украшали глазурованные кувшины и окантованные гравюры, и нашла, что от замены их на акварели и цветочные обои комната ничего не выиграла.

Они пили очень хорошую мадеру и разговаривали о предстоящей выставке в Бьюресе.

По дороге домой у Беатрисы был такой вид, точно она получила большое наследство. Поймав на себе удивленный взгляд Брета, она спросила:

– Что ты так смотришь?

– Вы похожи на кошку, которой дали полное блюдце сметаны.

Беатриса усмехнулась.

– А также рыбы и печенки.

Однако она не стала объяснять свои слова и тут же переменила тему:

– Когда закончится вся эта канитель с днем рождения, тебе надо будет съездить в Лондон и заказать себе выходной костюм и прочее. Надо, чтобы все было готово к приезду дяди Чарльза.

– А что именно надо будет заказать? – спросил Брет: он не представлял себе, о чем идет речь.

– Доверься Уолтерсу: он сам знает.

– Гардероб для молодого джентльмена, – сказал Брет.

Удивленная саркастической ноткой в его голосе, Беатриса бросила на него быстрый взгляд искоса.

ГЛАВА 18

Когда они приехали домой, Беатриса принялась разбирать дневную почту в гостиной. Вошла Элеонора и сказала:

– Она научилась привставать на стременах.

Беатриса подняла на нее отрешенный взгляд.

– Представь себе, целых пятьдесят ярдов она ехала, как порядочная.

– Шейла Парслоу? Поздравляю тебя, Нелл.

– Вот уж не думала, что доживу до этого дня. Может, выпьем на радостях хересу?

– Мы с Бретом влили в себя сегодня столько странных напитков, что нам одних воспоминаний о них хватит до конца недели.

– Ну и как тебя встретили, Брет? – спросила Элеонора, наливая себе в рюмку хересу.

– Я думал, будет хуже, – ответил Брет, глядя, как ее тонкие руки уверенно открывают бутылку и наливают херес. Такая рука не станет мягкой лапкой вкрадчиво шевелиться у тебя в ладони.

– Докет рассказал тебе, как его ранило?

– Докет уехал на рынок, – сказала Беатриса. – Зато миссис Докет угостила нас горячими пышками.

– Миссис Докет – милашка. А чем вас угощала мисс Хассел?

– Печеньем. Она не собиралась нам его давать, но поддалась чарам Брета.

Ага, значит, и Беатриса это заметила.

– Ничего удивительного, – сказала Элеонора, глядя на Брета поверх рюмки. – А как вас встретили в Вигселле?

– Ты помнишь каракового жеребца, на котором выступал Дик Поуп? Который в прошлом году завоевал все призы в Бате?

– Конечно.

– Гейтс купил его для Пегги.

Элеонора на минуту задумалась, осмысливая эту новость.

– Пегги будет на нем выступать?

– Да.

– Любопытно, – медленно проговорила Элеонора. На ее лице мелькнула улыбка. Она переглянулась с Беатрисой и отвела взгляд.

– Любопытно, – повторила она и отпила хересу. Некоторое время в гостиной раздавался лишь треск разрезаемых Беатрисой конвертов. Потом Элеонора проговорила:

– По-моему, Гейтс тут оплошал.

– По-моему, тоже, – отозвалась Беатриса, читая очередное письмо.

– Я пойду вымою руки. А что на обед?

– Гуляш.

– То есть, тушеная картошка с мясом, которую наша миссис Беттс именует гуляшом.

Тут вошли Сандра и Джейн, у которых кончились уроки. Из конюшни вернулся Саймон, и все пошли в столовую.

Утром Саймон так поздно вышел к завтраку, что они с Бретом успели только поздороваться. За обедом Саймон дружелюбно и вроде бы с искренним интересом расспрашивал о том, как Брета встретили арендаторы. Беатриса взяла рассказ об их поездке на себя, лишь изредка обращаясь к Брету за подтверждением своих слов. Когда речь зашла о Гейтсах, Элеонора спросила Саймона:

– Ты знаешь, что Гейтс купил Пегги новую лошадь?

– Нет, – без особого интереса отозвался Саймон.

– Он купил у Дика Поупа его каракового жеребца.

– Что? Райдинг Лайт?

– Да, Райдинг Лайт. Пегги будет выступать на нем в Бьюресе.

Впервые со дня приезда Брет увидел, как лицо Саймона потемнело от гнева. Секунду он сидел молча, затем опять взялся за вилку и нож. Кровь постепенно отлила от его лица, и к нему вернулось обычное выражение безмятежного спокойствия. Беатриса и Элеонора на него не смотрели, но Сандра с интересом наблюдала за впечатлением, которое на него произвела эта новость.

Брет, склонившись над тарелкой с гуляшом миссис Беттс, раздумывал над характером Саймона. Говорят, что он влюблен в Пегги Гейтс. Но его совсем не обрадовало, что отец купил девушке хорошую лошадь. Наоборот, эта новость привела его в ярость. Более того, его тетка и сестра заранее знали, что он придет в ярость, обнаружив, что Пегги будет ему серьезным соперником. Они знали, что он ей не простит. Им, разумеется, очень не хотелось, чтобы роман Саймона с Пегги Гейтс перерос во что-то серьезное, и они сразу поняли, что приобретение Гейтсом каракового жеребца обещает выход из затруднения. Что же за человек Саймон Эшби, если он не может стерпеть поражения от девушки, в которую влюблен?

Брет вспомнил, какой довольный вид был у Беатрисы, когда она увидела каракового коня. Он вспомнил, как усмехнулась Элеонора, узнав эту новость. Они обе сразу поняли, что на этом роман Саймона с Пегги пришел к концу. Гейтс купил Райдинга Лайта, чтобы «сравняться» с Лачетом, чтобы у его дочери была лошадь не хуже тех, какие были у человека, за которого она надеялась выйти замуж. Вместо этого он лишил Пегги всякой возможности когда-нибудь стать хозяйкой Лачета.

Ну, Саймон больше не хозяин Лачета, так что его неудовольствие не так уж важно для Гейтсов. Но что за скотина этот Саймон, если соперничество на соревнованиях способно убить в нем любовь!

– А на ком будет выступать в Бьюресе Брет? – услышал он вопрос Элеоноры и поднял голову.

– Да на ком угодно, – ответил Саймон и, увидев вопросительный взгляд Элеоноры, добавил. – Это же его лошади.

Таких высказываний англичане обычно себе не позволяют. Видимо, Саймон разозлился не на шутку, если забыл манеры, привитые ему с детства.

– Я вообще не собираюсь «выступать», – сказал Брет. – Я не знаю, как это делается.

– Но раньше ты знал, – заметила Беатриса.

– Да? Ну, это было давно. Я все забыл. Нет, я не буду выставлять лошадей в Бьюресе.

– До выставки еще почти три недели, – сказала Элеонора. – За два-три дня Беатриса тебе все покажет. Тут нет ничего трудного.

Но Брет был непреклонен. Конечно, ему было бы интересно померяться силами с наездниками-англичанами, особенно в скачках с препятствиями, и, может быть, выиграть на лачетских лошадях приз-другой, но он твердо решил избегать всяких публичных выступлений в роли Патрика Эшби.

– Может, выступишь в скачках с препятствиями, Брет? – сказала Сандра. – В самом конце соревнований. Ты обязательно возьмешь приз на Тимбере.

– Если мое слово еще что-то значит, – глядя в тарелку, проговорил Саймон, – то Тимбер не будет тратить силы в каких-то захудалых сельских скачках. Его место в Олимпии.

– Я тоже так считаю, – согласился Брет.

Напряжение за столом сразу спало. Джейн спросила, чем простые дроби проще сложных. Сандра заявила, что ей нужна новая велосипедная шина, и разговор принял спокойный домашний характер.

Не успели они кончить обедать, как один за другим стали приезжать соседи, и их поток не прерывался до вечера. Сначала их поили кофе, потом чаем, а в шесть часов подали херес. Все они приехали поглядеть на Брета, и он заметил, что те из них, которые знали Патрика Эшби, были искренне рады его возвращению. Каждый вспоминал какой-нибудь случай из детства Патрика. Все они хранили эти воспоминания, потому что хорошо относились к Патрику Эшби и горевали об его кончине. И Брета странным образом тешили их добрые слова о Патрике, и он гордился им, словно хвалили его протеже. Открывшаяся ему за обедом грань характера Саймона еще больше расположила его к Патрику. Саймон не заслуживал того, чтобы владеть Лачетом. Имение по праву принадлежало Патрику, и то, что его лишили права владеть Лачетом, было огромной несправедливостью. Патрик был славный мальчик. Он не впал бы в ярость от того, что у любимой девушки появилась лошадь лучше его собственной. Патрик был хороший парень.

И Брет с искренним удовольствием принимал адресованные Патрику маленькие словесные подарки.

Вскоре после шести часов приехал доктор. Брет перестал ощущать удовольствие и принялся следить за поведением Элеоноры. Судя по всему, доктор ей очень нравился, и Брет, который о нем ничего не знал, сразу проникся убеждением, что тот ее не стоит. К этому времени из гостей остались только полковник Смолетт, начальник полиции графства, две незамужние сестры Памела и Элизабет Брайн, которые жили в элегантном старом доме на краю деревни, и доктор Спенс. Этот последний был рыжеволосый худой молодой человек с веснушчатым лицом и дружелюбной манерой обращения. Он унаследовал практику старого сельского врача, который пестовал все семейство Эшби. Разливая чай, Беатриса шепнула Брету, что доктор Спенс – талантливый врач, и не имеет права похоронить себя в деревне. «Не из-за Элеоноры ли он здесь задержался?» – подумал Брет. Доктор был явно неравнодушен к Элеоноре.

– Много же вы нам попортили крови, молодой человек, – сказал полковник Смолетт, когда ему представили Брета. Наслушавшись за вечер вежливо-уклончивых фраз, Брет обрадовался прямоте полковника. Если свои представления о среднем английском дворянстве он почерпнул из кинофильмов, то представление об английской полиции он вынес из английских газет. И то и другое, как он обнаружил, не имело ничего общего с действительностью. Полковник Смолетт был худенький человек маленького роста с огромным носом. Он старался держаться в тени и, если в нем что-нибудь и бросалось в глаза, так это безукоризненного покроя костюм и веселые голубые глаза.

Полковник уехал, забрав с собой двух мисс Брайн, но доктор Спенс засиделся в гостях и заставил себя встать и откланяться, когда Беатриса пригласила его поужинать с ними.

– Бедняжка доктор Спенс, – сказала Беатриса за столом. – Жаль, что он не остался с нами ужинать. Мне кажется, домохозяйка морит его голодом.

– Ничего подобного, – заявил Саймон, к которому вернулось хорошее расположение духа и который был очень мил с гостями. – Рыжие всегда тощие. У них всегда такой вид, словно их морят голодом. Да он и не стал бы ничего есть – сидел бы и смотрел на Элеонору.

Его слова подтвердили опасения Брета.

– Не говори вздор, – спокойно и равнодушно отозвалась Элеонора.

К ужину все устали и мало разговаривали за столом. Семейство уже привыкло к присутствию Брета, и с ним больше не обращались, как с гостем. Даже упорно не идущая на сближение Джейн больше не смотрела на него осуждающим взглядом. Он уже был своим. У Брета перестали скрести кошки на сердце, и он впервые со дня приезда почувствовал, что проголодался.

Но, готовясь ко сну, он продолжал ломать голову над загадкой Саймона. Саймон убежден, что Брет вовсе не Патрик, но, по-видимому, не собирается говорить об этом вслух. Почему? Потому что ему не поверят и сочтут, что он не может смириться с потерей наследства? Потому что собирается разоблачить Брета так, чтобы ни у кого не оставалось сомнений? Потому что намерен по-своему разделаться с самозванцем, которого не может изобличить? Как разгадать Саймона, который так хорошо умеет притворяться, что ему ничего не стоит заморочить голову даже близким людям? Который так тщеславен, так сосредоточен на себе, что принимает за личное оскорбление все, что затмевает блеск его особы? Который наделен огромным обаянием и так убедительно изображает легко ранимого человека? Который, короче говоря, так похож на Тимбера?

Брет стоял в темноте у открытого окна и смотрел на едва различимую вдали гряду холмов. Ему уже не было так страшно, его отпустило напряжение. Но многое в его жизни теперь зависело от Саймона, который оставался загадкой.

Если Саймон пришел в такое бешенство от того что Пегги подарили лошадь, которая лучше его собственной, что же он должен чувствовать к самозванцу, который отнял у него Лачет?

Брет долго размышлял над этим, глядя в темноту.

И когда он наконец отошел от окна, чтобы зажечь свет, у него в уме четко прозвучал вопрос:

«Интересно, где был Саймон, когда Патрик покончил с собой?»

Но Брет тут же себя одернул. Что это за дикое предположение? Убийство? В Лачете? В деревне Клер? Убийство, совершенное тринадцатилетним мальчиком? Нет уж, его антипатия к Саймону выходит за пределы разумного.

В конце концов, полиция расследовала самоубийство Патрика Эшби. Допросила свидетелей и убедилась, что Патрик действительно покончил с собой.

Убедилась? Или никакой другой версии просто не было?

Где можно найти отчет о коронерском дознании? Наверное, в архиве полиции. Вряд ли гражданскому лицу удастся убедить полицию вскрывать архив для того, чтобы удовлетворить свое любопытство. Они люди занятые.

Но наверняка об этом деле писали в местных газетах. Это же была сенсация местного масштаба. В подшивках должно быть сообщение о дознании. Брет решил при первой же возможности добраться до подшивок «Вестовер таймс».

Плевать на антипатию, плевать, выходит она за пределы разумного или нет. Брет хотел знать, где был Саймон Эшби, когда его брат бросился с обрыва.