Текст книги "Мистификация. Загадочные события во Франчесе"

Автор книги: Джозефина Тэй

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 36 страниц)

ГЛАВА 8

Итак, «Коссет, Тринг и Ноубл» разослали запросы во все места, названные Бретом, а Беатриса уехала в Лачет. Перед ней стояла сложная задача – придумать, под каким предлогом отложить празднование совершеннолетия Саймона.

Рассказать детям о воскресении Патрика, не дожидаясь результатов расследования? А если нет, то какой еще можно придумать предлог?

Мистер Сэндел считал, что детям пока говорить ничего не следует. Судя по всему, приговор, вынесенный Кевином Макдермоттом, сильно его беспокоил. Он почти не сомневался, что им удастся обнаружить какой-нибудь изъян в подозрительно безупречном досье, представленном молодым Фарраром. Зачем волновать детей прежде, чем притязания вновь объявившегося наследника не будут просеяны через самое мелкое сито?

Беатриса была с ним согласна. Если окажется, что юноша, с которым она встретилась в Пимлико, вовсе не Патрик, детям вообще об этом лучше ничего не знать. Может быть, придется сказать Саймону, чтобы он остерегался новых попыток обманным путем завладеть наследством, но к тому времени вопрос сохранит лишь чисто академический интерес и не будет задевать ничьих чувств. А пока необходимо найти способ отложить празднование, ничего не говоря детям.

…И тут Беатрисе неожиданно пришел на помощь двоюродный дед детей, которого они звали дядя Чарльз. Он вдруг прислал телеграмму с Дальнего Востока, в которой сообщал, что наконец-то (с большим запозданием) вышел в отставку и надеется присутствовать на праздновании совершеннолетия своего внучатого племянника Саймона. Он уже выехал домой, но, поскольку старик категорически отказывался летать на самолетах, ему предстоял довольно долгий путь морем. Он выразил надежду, что Саймон подождет откупоривать бутылки с шампанским.

Обычно двоюродные деды не имеют в семьях особенного веса, но для юных Эшби дядя Чарльз был не просто двоюродным дедом, а сказочным волшебником. Ожидание его подарков окрашивало в радужные тона каждый день рождения и каждое Рождество. Если от родителей можно было ожидать более или менее рядовых подарков, а от Деда Мороза на Рождество – выполнения осуществимых просьб и надежд, то дары дяди Чарльза далеко выходили за пределы благоразумной повседневности. Однажды он прислал набор китайских палочек для еды. Завтраки, обеды и ужины в детской в течение недели проходили под непрерывный хохот, и взрослые были совершенно бессильны поддерживать порядок за столом. В другой раз он прислал змеиную кожу. У Саймона, ставшего обладателем такой уникальной вещи, целый месяц кружилась голова от счастья. А Элеонора до сих пор бегала в ванную в издававших странный запах кожаных тапочках, которые дядя Чарльз прислал ей к двенадцатилетию. По крайней мере четыре раза в году на дяде Чарльзе сосредоточивались все помыслы и надежды юных Эшби. А с человеком, который в течение двадцати лет четыре раза в году оказывался на первом месте в жизни семьи, нельзя было не считаться. Саймон, может, и поворчит, другие дети сначала будут возражать, но все они в конце концов согласятся подождать дядю Чарльза.

Кроме того, Беатриса не без основания полагала, что Саймон не захочет ссориться с последним Эшби старшего поколения. Чарльз не скопил состояния – для этого он слишком любил делать подарки, но деньги у него были. А Саймон, несмотря на кажущуюся беспечность, был весьма практичным молодым человеком.

В конечном счете семейство смирилось с неизбежностью отсрочки. Приглашенные тоже не особенно огорчились. Все считали, что старика следует подождать. Беатриса занялась исправлением даты на приглашениях, мысленно благодаря Всевышнего за то, что он решил за нее эту трудную дилемму.

Все эти дни ее разрывали противоположные чувства. Она хотела, чтобы юноша оказался Патриком, но понимала, что для всех будет лучше, если его разоблачат как самозванца. Семь восьмых ее души страстно жаждали возвращения Патрика, живого, теплого, родного; но одна восьмая содрогалась при мысли о том, какие осложнения вызовет его возвращение в их налаженной жизни. Когда Беатриса ловила себя на предательстве, ей становилось стыдно, но полностью изгнать эти мысли из головы она не могла. В результате она стала такой нервной и раздражительной, что Сандра как-то спросила Джейн:

– Как ты думаешь, может быть, ее гложет тайная печаль?

– Да, наверняка не может свести дебет с кредитом, – отозвалась Джейн. – Она вообще хромает в арифметике.

Мистер Сэндел время от времени звонил и извещал Беатрису о ходе проверки. Пока все, что сообщил о себе молодой человек, полностью подтверждалось.

– Самое главное, – говорил мистер Сэндел, – что по возвращении в Англию он вообще почти ни с кем не виделся. Это радует в том смысле, что дает основания ему верить. Он живет в этой комнате со дня прихода «Филадельфии»; ему не приходило писем, и никто его там не навещал. Из окон комнаты, в которой живет хозяйка дома, видна входная дверь, и ей совершенно нечего делать, кроме как следить за своими жильцами. Она знает о них всю подноготную. Кроме того, она имеет привычку подстерегать почтальона, чтобы узнать, кому пришли письма. Она не очень лестно, но весьма точно описала меня нашему агенту. Так что, если бы у него бывали посетители, уж она бы их не пропустила. Правда, его целыми днями не было дома, – но какой молодой человек сидит дома с утра до вечера? У него вообще нет друзей. Нельзя даже заподозрить существование какого-нибудь сообщника.

Брет с готовностью приходил в контору, когда его вызывали, и подробно отвечал на вопросы. С согласия Беатрисы на одном таком допросе присутствовал Кевин Макдермотт, и даже на Кевина юноша произвел впечатление. «Меня поразило не столько то, как легко он отвечает на вопросы, – сказал он потом мистеру Сэнделу, – все самозванцы бывают великолепно натасканы – сколько его облик и манера держаться. Должен признаться, что он совсем не такой, каким я его себе представлял. У судебного адвоката вырабатывается нюх на несчастных людей. А тут я в полном недоумении. Он не похож на афериста, хотя в целом эта история очень пахнет аферой».

И вот настал день, когда мистер Сэндел объявил Беатрисе, что фирма «Коссет, Тринг и Ноубл» готова признать права этого человека, Патрика Эшби, старшего сына Уильяма Эшби, на имение и наследство, оставленное ему матерью. Конечно, еще нужно будет оформить множество всяких документов, поскольку он официально считается умершим восемь лет тому назад. Но никаких затруднений тут не ожидается. По мнению фирмы, ничто не мешает ему ехать домой в Лачет.

Теперь Беатрисе надо было рассказать обо всем детям.

Сначала она хотела поговорить наедине с Саймоном, но потом решила, что не стоит его как-то выделять. Лучше считать само собой разумеющимся, что, как и все остальные, Саймон будет рад узнать, что его брат жив.

Беатриса поведала детям эту новость в воскресенье после обеда.

– Мне надо вам кое-что сказать, – начала она, – что-то невероятное и в то же время замечательное.

Затем она рассказала все по порядку. Оказывается, Патрик вовсе не покончил с собой, как они считали. Он просто убежал из дома. А теперь он вернулся. Пока он живет в Лондоне: надо, чтобы адвокаты официально признали его Патриком Эшби. Ему не составило особого труда это доказать. На днях он приедет домой в Лачет.

Беатриса старалась не смотреть на их лица – ей было легче говорить в пространство, как бы отрешившись от окружающих. Но когда она замолчала и наступила ошарашенная тишина, она взглянула на Саймона – и не узнала его. Он был бледен, как полотно, лицо его как-то съежилось, а глаза горели бешеным огнем. Беатриса поспешно отвела взгляд.

– Как это понимать: деньги, которые причитались Саймону, теперь достанутся этому новому брату? – со своей обычной резкой прямотой спросила Джейн.

– По-моему, он поступил ужасно, – проговорила Элеонора.

– В каком смысле?.

– Убежать и оставить нас всех в горе: мы же считали, что он умер.

– Он не думал, что мы так поймем его записку.

– Это неважно. Сколько лет он не давал о себе знать? Семь? Почти восемь. А потом вдруг заявляется и ждет, чтобы мы ему обрадовались.

– Он тебе понравился? – спросила Сандра.

– В каком смысле? Внешне? – На этот раз Беатриса была рада, что Сандра, как всегда, интересуется житейскими подробностями.

– Ну да, он симпатичный? И как он говорит – как мы или с ужасным американским акцентом?

– Он очень красивый юноша, и у него нет никакого акцента.

– А где он был все это время? – спросила Элеонора.

– В основном в Мексике и в Соединенных Штатах.

– В Мексике! – воскликнула Сандра. – Как романтично! А что он носит на голове? Матросскую бескозырку?

– Бескозырку? Разумеется, нет. Он носит шляпу, как и все.

– Сколько раз ты его видела, тетя Беа? – спросила Элеонора.

– Только один раз. Несколько недель тому назад.

– А почему ты нам тогда ничего не сказала?

– Мы решили подождать, пока адвокаты установят его личность и он сможет вернуться домой. Не ехать же нам всем было в Лондон, чтобы на него посмотреть.

– Пожалуй, что так. Но Саймон, наверно, захотел бы с ним повидаться. Правда, Саймон? А мы бы уж подождали. Все-таки Патрик его брат-близнец.

– Я не верю, что это Патрик, и никогда не поверю, – отчетливо проговорил Саймон. В его голосе звучала такая злоба, что уж лучше бы он закричал.

– Почему же, Саймон? – спросила Элеонора.

Беатриса не знала, что сказать. Хотя она и опасалась реакции Саймона, такого она не ожидала.

– Но, Саймон, тетя Беа его видела! Она его узнала!

– Тетя Беа решила, видимо, усыновить какого-то проходимца.

Нет, такого Беатриса никак не ожидала.

– Саймон, его усыновила адвокатская контора «Коссет, Тринг и Ноубл». Ты не станешь отрицать, что они не склонны поддаваться эмоциям. Если бы было хоть малейшее основание сомневаться, что он – Патрик, они бы его откопали. Они проверили каждый его шаг за эти восемь лет – с того самого дня, как он уехал из Англии.

– Разумеется, этот человек где-то жил и что-то делал все эти годы, и тут все сойдется. Но почему они считают, то он – Патрик?

– Ну, во-первых, он как две капли воды похож на тебя.

Саймон опешил.

– Как две капли воды? – пробормотал он.

– Да. Он даже больше похож на тебя сейчас, чем был в тринадцать лет.

Белая окаменевшая маска постепенно опять становилась похожей на живое человеческое лицо. Но теперь у Саймона был ошарашенный вид, как у боксера, побывавшего в нокауте.

– Саймон, дорогой, поверь, это – Патрик, – сказала Беатриса.

– Нет! Я знаю, что это не Патрик. Вам всем морочат голову!

– Но откуда ты это знаешь? – спросила Элеонора. – Я понимаю, что тебе нелегко, но нам всем будет нелегко заново привыкать к Патрику. Зачем же кричать, что это не он. Так уж случилось, и никуда от этого не денешься. Ты только себе делаешь хуже, отказываясь смириться с этим фактом.

– Как этот… этот тип, который называет себя Патриком, попал в Мексику? Как он уехал из Англии? Когда? На чем?

– Он уехал из Вестовера на судне, которое называется «Айра Джонс».

Саймон, похоже, не поверил; он пожал плечами и переспросил:

– Из Вестовера? Кто это говорит?

– Он сам это говорит. И по записям в портовом журнале это судно действительно отплыло из Вестовера в тот вечер, когда пропал Патрик.

На это Саймон не нашел что сказать, а Беатриса продолжала.

– Все, что он делал с этого момента, было тщательно проверено. Гостиница в Нормандии, куда он нанялся работать, больше не существует, но они нашли судно, на котором он отплыл из Гавра. Капитан и команда опознали фотографии Патрика. И так далее – до самого возвращения в Англию. До того дня, как он вошел в кабинет мистера Сэндела.

– Так он с этого начал? – спросила Элеонора. – Пришел к мистеру Сэнделу?

– Да.

– По-моему, это окончательно доказывает, что он на самом деле Патрик. И в конце концов, если бы это был не Патрик, его легко было бы поймать на какой-нибудь ошибке. Спросить что-нибудь о нас, о порядках в нашем доме.

– Нет, это не Патрик!

– Саймон, дорогой, у тебя просто это не укладывается в сознании, – сказала Беатриса. – Элеонора права – тебе нелегко будет привыкнуть к мысли о его возвращении. Но когда ты с ним встретишься, тебе станет легче. Легче признать его за брата. Он бесспорно Эшби, и он так похож на тебя.

– Патрик вовсе не был так уж похож на меня.

Тут вмешалась Элеонора:

– Он был очень даже похож на тебя, Саймон. Очень. Вы же близнецы.

– Если бы я убежала из дома и вернулась через несколько лет, ты бы меня признала, Джейн? – спросила Сандра.

– Несколько лет ты бы не выдержала, – ответила Джейн.

– Почему?

– Ты бы тут же прибежала обратно.

– Зачем?

– Чтобы посмотреть, как мы тут все переживаем.

– А когда он сюда приедет, тетя Беа? – спросила Элеонора.

– Во вторник. По крайней мере, мы так договорились. Но, если хотите, можно отложить – пока вы не свыкнетесь с этой мыслью. То есть… – Беатриса взглянула на Саймона. У него был огорошенный и прямо-таки больной вид. В своих худших предчувствиях Беатриса не представляла себе такой реакции с его стороны.

– Если ты воображаешь, что я когда-нибудь свыкнусь с этой мыслью, то ты ошибаешься, – заявил Саймон. – Мне все равно, когда этот тип объявится. Я уверен, что это – самозванец, и я никогда не признаю его за Патрика.

Он встал и вышел из комнаты. Беатриса заметила, что он пошатывался, словно пьяный.

– Я никогда не видела Саймона в таком состоянии, – с недоумением сказала Элеонора.

– Наверно, надо было его как-то подготовить. Боюсь, что это – моя вина. Мне просто… не хотелось его выделять из всех вас.

– Но ведь он любил Патрика! Почему же он не радуется его возвращению? Хотя бы немного?

– А по-моему, это ужасно: вдруг кто-то обрушивается как снег на голову и захватывает твое место, – заявила Джейн. – С какой стати? Ничего удивительного, что Саймон так рассердился.

– Тетя Беа, можно я буду встречать Патрика в голубом платье? – спросила Сандра.

ГЛАВА 9

Беатриса дождалась конца вечерней службы и затем подошла к дому викария. Она шла сообщить Джорджу и Нэнси о возвращении Патрика, но на самом деле ей хотелось излить викарию свои сомнения и огорчения. Когда Джорджу Пеку удавалось переключить свое внимание от мира античности на события окружающей жизни, от него можно было ждать и утешения, и дельного совета. Ничто, казалось, не могло вывести Джорджа Пека из душевного равновесия. Видимо, полагала Беатриса, близкое знакомство с делами античности, вдобавок к профессиональным обязанностям по исцелению больных душ в деревенском приходе выработали у него иммунитет к потрясениям. Его не удивляли ни безобразные деяния древних, ни нарастающее равнодушие к религии в современной сельской Англии. Поэтому Беатриса шла со своими тревогами не к Нэнси, а к ее мужу. Нэнси бросилась бы ее утешать и успокаивать, а Беатриса нуждалась не в утешении, а в поддержке. Кроме того, Нэнси, которая забыла про существование Патрика, вряд ли могла помочь Беатрисе; другое дело викарий, который обучал мальчика и, наверняка, прекрасно его помнил.

Беатриса пересекла залитое вечерним солнцем поле, потом прошла через кладбище и вошла в сад Пеков через железную кованую калитку, из-за которой в 1723 году в деревне разгорелись такие страсти. Ныне здесь все дышало спокойствием и два соперника-кузнеца мирно спали в своих могилах на расстоянии нескольких шагов друг от друга. «Наступит день, – подумала Беатриса, положив руку на изящный железный завиток, – и, может быть, скоро, когда и мои волнения тоже затянет дымка времени. Не надо преувеличивать их значение». Это был голос разума, но ее сердце отказывалось его слушать.

Беатриса знала любимое место викария, и он оказался там, где она его искала. После вечерни он всегда уходил в сад и там долго разглядывал какое-нибудь растение; обычно он забирался в самый дальний угол сада, откуда его было нелегко дозваться и вернуть к скучным повседневным обязанностям.

Сейчас он глядел на куст сирени, оскверняя ее благоуханной трубкой, которая воняла, как залитая водой головешка.

– Такие трубки надо запретить законом, – говаривала его жена. Уловив знакомый запах, Беатриса вдруг впала в еще большее уныние.

Джордж покосился на нее и вернулся к созерцанию сирени.

– Какой замечательный цвет, правда? – заметил он. – Даже не верится, что это просто оптическая иллюзия. Интересно, какого цвета бывает сирень, когда на нее не смотришь?

Беатриса вспомнила, как викарий однажды уверил Сандру и Джейн, что часы не тикают, когда в комнате никого нет. Она вдруг увидела, как Сандра на цыпочках крадется через прихожую к двери гостиной. Когда Беатриса спросила, от кого она прячется, та ответила, что хочет «подкрасться к часам в гостиной так, чтобы они этого не заметили» и поймать их, когда они не тикают.

Беатриса молча стояла рядом с викарием, любуясь гроздьями сирени и пытаясь собраться с мыслями. Но в голове у нее царил полный сумбур.

– Джордж, – наконец заговорила она, – вы, наверно, помните Патрика.

– Патрика Эшби? Конечно.

Викарий повернул голову и вопросительно посмотрел на Беатрису.

– Оказывается, он вовсе не умер. Просто убежал из дома. В записке ведь прямо не говорилось о самоубийстве. А теперь он вернулся и скоро приедет в Лачет. И Саймон вовсе этому не рад.

Большая круглая слеза бесстыдно покатилась по щеке Беатрисы. Та смахнула ее с подбородка и молча смотрела на куст сирени.

Джордж поднял руку и ткнул ей в плечо костлявым пальцем.

– Сядьте, – сказал он.

Беатриса села на стоявшую рядом скамейку под навесом из зеленеющего молодыми листочками куста жимолости. Викарий сел рядом.

– А теперь расскажите мне все по порядку.

И Беатриса принялась по порядку и с подробностями рассказывать всю эту фантастическую историю: как ей позвонил по телефону мистер Сэндел, как она поехала в Лондон, как они были в Пимлико у этого молодого человека, как «Коссет, Тринг и Ноубл» проверяли его историю, как ей пришел на помощь дядя Чарльз, как она, получив заключение адвокатов, сообщила детям о возвращении Патрика, и как они это восприняли.

– Элеонора говорит о Патрике с холодком, но, как всегда, рассуждает разумно. Раз уж так получилось, надо с этим смириться. Джейн, разумеется, целиком на стороне Саймона, но я думаю, это пройдет, когда она лучше узнает Патрика. Она ведь добрая девочка.

– А Сандра?

– Сандра готовится встретить брата в своем лучшем наряде, – не без яда сказала Беатриса.

Викарий улыбнулся.

– Таким, как Сандра, легко жить.

– Но Саймон… Как вы объясните поведение Саймона?

– По-моему, это совсем не трудно объяснить. Надо быть святым, чтобы радоваться возвращению брата, которому достается твое наследство. Тем более брата, которого он с тринадцати лет считает мертвым.

– Но Джордж! Это же его близнец! Они были неразлучны.

– Для двадцатилетнего юноши события, происшедшие, когда ему было тринадцать лет, кажутся очень далекими. Прошла, по сути дела, целая жизнь. Дружба, которая закончилась в тринадцать лет, для него практически ничего уже не значит. Вот уже – сколько? – восемь лет Саймон считает себя хозяином Лачета, восемь лет он знает, что по достижении двадцати одного года получит завещанные матерью деньги. И вдруг, безо всякого предупреждения, он всего этого лишается – тут и более сильный характер дал бы трещину.

– Наверно, я действовала неправильно, – сказала Беатриса. – Надо было рассказать сначала Саймону – наедине. Но мне не хотелось делать различия между детьми. Хотелось верить, что все они будут рады. Если бы я сначала поговорила с Саймоном, это бы…

– Предотвратило ту сцену?

– Да. Думаю, что да. Мне кажется, что в глубине души я ожидала, что он отнесется к этой новости… не так, как остальные. Но я надеялась, что ничего странного не произойдет. Мне и в голову не приходило, что он так взорвется. Что он откажется признать, что Патрик жив и будет твердить, что это самозванец.

– Он просто не желает мириться с неприятным фактом.

– Неприятным? – тихо повторила Беатриса.

– Да, неприятным. Иначе и быть не могло. От этого никуда не денешься, и не стоит из-за этого так расстраиваться. Вы помните Патрика памятью взрослого человека, и вы рады, что он жив. Или нет? – спросил викарий, глядя на Беатрису.

– Конечно, я рада! – чересчур поспешно ответила она. Викарий не стал углубляться в эту тему.

– А Саймон не помнит его памятью взрослого человека. Ни его ум, ни его чувства тогда еще не сформировались. Для Саймона Патрик – некое смутное воспоминание о дружбе, а не сегодняшний друг. В нем нет любви, которую он мог бы противопоставить возникшей в нем… ненависти.

– Что вы говорите, Джордж!

– Да, надо смотреть правде в глаза. Надо быть ангелом, чтобы на месте Саймона не чувствовать антагонизма к Патрику. А в Саймоне нет ничего ангельского. Бедняга Саймон. Судьба сыграла с ним злую шутку.

– И в такой неудачный момент. Как раз, когда мы собрались праздновать его совершеннолетие.

– По крайней мере, для меня разъяснилась загадка, которая мучила меня восемь лет.

– Какая загадка?

– Самоубийство Патрика. Оно просто не вязалось со складом его характера, насколько я его знал. У Патрика было чувствительное сердце, но одновременно у него было достаточно здравого смысла – одно уравновешивало другое. У него была гораздо более устойчивая психика, чем у менее чувствительного, но более одаренного Саймона. Кроме того, у Патрика было сильно развито чувство долга. Можно себе представить, что его так потрясла обрушившаяся на него ответственность за Лачет, что он решил бежать из дома, но она не могла до такой степени затмить его разум, чтобы он лишил себя жизни.

– Почему же тогда мы все сразу решили, что он покончил с собой?

– Ну, куртка на обрыве… Да и записка была действительно похожа на предсмертную. И то, что после Абеля, встретившего его на тропинке к обрыву, больше его никто не видел. Да и место такое – сколько самоубийц бросалось с этого обрыва. Так что этот вывод напрашивался сам собой. Но сам факт самоубийства оставался для меня загадкой. Это было так не похоже на Патрика. И вот оказывается, что он ничего подобного не делал.

«Закроешь глаза – и сирень теряет свой цвет, откроешь – опять лиловые гроздья», – твердила про себя Беатриса, чтобы удержаться от слез. Так в театре, когда она готова была расплакаться, глядя на сцену, она принималась считать какие-нибудь предметы.

– Скажите, Беатриса, а вам понравился взрослый Патрик?

– Да. Очень. В некоторых отношениях он очень похож на Патрика-подростка. Спокойный, сдержанный, тактичный. Помните, Патрик всегда спрашивал: «Я тебе не нужен?» И только потом уходил по своим делам. Он и сейчас в первую очередь думает о других. Он не пытался… как-то форсировать события, не считал, что я должна заключить его в объятия. Он по-прежнему не склонен распространяться о своих неприятностях. Саймон всегда приносил мне все свои обиды и огорчения. А Патрик справлялся с ними сам. И сейчас он, по-видимому, вполне способен сам справляться со своими проблемами.

– Вы думаете, ему тяжело пришлось в Америке?

– Да, кажется, жизнь не очень его баловала. Я забыла вам сказать, что он хромает.

– Хромает?

– Не сильно. Упал с лошади. Он все еще обожает лошадей.

– Ну тогда вы с ним найдете общий язык.

Это прозвучало довольно сухо – Джордж был совершенно равнодушен к лошадям.

– Да, найдем, – отозвалась Беатриса, усмехнувшись его сухому тону. – Как хорошо, что Лачет достанется настоящему любителю лошадей.

– А Саймон разве не настоящий?

– Он к ним равнодушен. Для Саймона лошади – это средство развлечения. Они подогревают его самолюбие. И он не возражает против того, чтобы их продавать. Вот, пожалуй, и все, что он чувствует к лошадям. Сами лошади как индивидуальности – вы понимаете, что я имею в виду? – его совершенно не интересуют. Возиться с их болезнями он вообще не желает. Элеонора иной раз всю ночь сидит около больной лошади по очереди с Греггом. А Саймона болезнь лошади может огорчить только в том случае, если ему предстояло выступать на скачках или ехать на охоту.

– Бедный Саймон, – задумчиво сказал викарий. – С таким характером трудно бороться с завистью. А зависть разъедает человека изнутри.

На дорожке появилась Нэнси, и Беатриса не успела ответить Джорджу.

– Беа! Ты здесь? Как я рада! – воскликнула она. – Ты была на службе? Видела этих красавчиков? Прибыли, видите ли, изучать «английские суеверия» – так они называют англиканскую церковь. Лохматый парень лет четырнадцати и девица, навтыкавшая в свои жидкие волосенки штук десять гребней. О чем, по-твоему, говорит такое пристрастие к гребням? О неуверенности в себе?

– Беатриса рассказала мне замечательную новость, – сказал викарий.

– Неужели Саймон женится?

– Нет, не про Саймона. Про Патрика.

– Патрик? – недоумевающе переспросила Нэнси.

– Он жив.

Джордж коротко пересказал жене то, что сообщила ему Беатриса.

– Беа, дорогая! – вскричала Нэнси, обнимая подругу. – Какая радость! Больше тебе не придется бояться, что он в последний момент передумал.

То, что Нэнси в первую очередь вспомнила про преследовавший ее кошмар, лишило Беатрису последней выдержки, и она разрыдалась.

– Тебе надо выпить, – деловито сказала Нэнси. – Пойдем в дом – там у нас есть недопитая бутылка хереса.

– Пить херес по такому поводу – это просто распущенность, – недовольно сказал викарий.

– Какому?

– «Надо выпить».

– Если мы его не допьем, этот херес выпьет миссис Годкин. Она и так уже выпила почти всю бутылку. Пошли, Беа.

Уютно устроившись в кресле с бокалом хереса в руках, Беа слушала, как Джордж рассказывает Нэнси историю возвращения Патрика Эшби. Теперь, когда она разделила груз ответственности с друзьями, ей стало легче. Какие бы трудности ее ни ожидали, она может рассчитывать на участие и поддержку Джорджа и Нэнси.

– А когда приедет Патрик? – спросила Нэнси.

– Во вторник. Вот только не знаю, как поступить с соседями – не сообщать же каждому в отдельности.

– Нет ничего проще, – сказала Нэнси. – Надо просто сказать миссис Глум.

Миссис Глум держала магазинчик в Клере, где продавала кондитерские и табачные изделия и газеты. На самом деле ее звали миссис Блум,[6]6
  Игра слов. Блум (англ.) – цветок. Глум (англ.) – уныние. – Примеч. пер.


[Закрыть] но она с таким наслаждением пересказывала плохие новости, что сначала Эшби и Ледингемы, а потом и вся округа стали звать ее миссис Глум.

– Или пошли сама себе открытку – тоже верный способ обнародовать новость. Когда Джим Бауден раздумал жениться на Софи Хейвуд, он так и сделал. Послал матери телеграмму, что женится на другой. К тому времени, когда он вернулся домой, шум уже затих и эта новость никого не волновала.

– Боюсь, что в нашем случае шум утихнет не так-то скоро. В конце концов, главные события будут происходить у нас в доме. Пока-то все привыкнут.

– Ничего, дорогая, это же будет шум по радостному поводу.

– Да, конечно. Но я не знаю, чего ожидать. Все так зыбко… как будто…

– Будто ходишь по желе, – подхватила Нэнси.

– Я хотела сказать, будто пробираешься по зыбучему болоту, но желе, пожалуй, подходит даже лучше.

– Или по колышущемуся под ногами полу, как в том аттракционе, – неожиданно вставил викарий.

– Откуда ты знаешь про аттракционы, Джордж? – удивленно спросила жена.

– Года два назад на карнавале в Вестовере был такой аттракцион. Меня он заинтересовал. До чего же люди склонны к мазохизму.

– Вот поэтому я никогда и не променяю Джорджа ни на кого другого, – сказала Нэнси, провожая Беатрису до калитки. – Мы женаты уже тринадцать лет, а он все еще продолжает меня удивлять. Никогда бы не подумала, что он вообще знает, что такое аттракцион. Ты можешь себе представить Джорджа, поглощенного созерцанием американских горок?

Но по пути домой Беатриса думала не об американских горках, а о предстоящем ей в ближайшие дни балансировании на канате. Она прошла через кладбище к церкви и поднялась на крыльцо. Тяжелая дубовая дверь была не заперта. Беатриса вошла в церковь. Закатные лучи солнца окрасили сводчатый потолок в теплый золотистый цвет, и церковь была до краев заполнена покоем, как чаша водой. Беатриса села на скамью около двери и стала слушать добрую тишину, которая обнимала и ее, и надгробные памятники, и истлевшие знамена, и имена, вырезанные на стене церкви, и медленное тиканье часов. Надгробия все принадлежали Ледингемам, начиная со строгой плиты в честь деда-крестоносца и кончая пышной мраморной группой, оплакивающей политического деятеля XVIII века. В роду Эшби не было крестоносцев, и они не могли позволить себе мраморные памятники. Их покойники были увековечены мемориальными досками на стене церкви. Беатриса перечитала надписи на них в десятитысячный раз. Среди них не было фельдмаршалов, министров, поэтов, реформаторов. Это были простые сельские помещики, владельцы Лачета, небольшого, но удовлетворявшего их нужды имения.

А теперь Лачет достанется незнакомому юноше, приехавшему с другого конца света.

«Сильно развитое чувство долга», – сказал викарий о Патрике, которого он знал. Она тоже помнила Патрика таким. Но тот Патрик дал бы ей о себе знать.

Беатриса каждый раз наталкивалась на эту мысль, как на стену. Патрик, которого они знали, не оставил бы их в горе и неведении на восемь лет.

«Психологический срыв», – сказал мистер Сэндел. Наверно, был срыв, а то бы он не убежал. Собственно, убежать – это тоже совсем не похоже на Патрика. Может быть, когда он спохватился, ему стало невыносимо стыдно.

Но все же… все же…

Добрый мальчик, который всегда спрашивал: «Я тебе не нужен?»

Мальчик, у которого было «сильно развито чувство долга»?