Текст книги "Мистификация. Загадочные события во Франчесе"

Автор книги: Джозефина Тэй

сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 36 страниц)

Похоже, что и для Невиля тоже. Впервые с тех пор, как юный Беннет занял заднюю комнату, где раньше сидел он сам, Роберт стал думать о нем как о союзнике и родственной душе. Невиль так же, как и Роберт, не мог допустить, чтобы Бетти Кейн все «сошло с рук». И Роберт еще раз поразился силе гнева, который охватывает пацифистов, если их вывести из себя. Невиль как-то по-особому произносил имя Бетти Кейн – словно в самих буквах заключался яд, который случайно попал ему в рот, и он его выплевывает. Кстати, «ядовитый» был его любимый эпитет по отношению к ней – «это ядовитая тварь». В общем, он действовал на Роберта весьма утешительно.

Однако в самой ситуации утешительного было мало. Шарпы восприняли новость о том, что им удастся избежать тюремного заключения, со свойственным им достоинством – так же, как и первое обвинение Бетти Кейн, повестку в суд и то, как появились на скамье подсудимых. Они отлично понимали: это избавление, но не оправдание. Полицейское дело закроют, присяжные вынесут решение. Но только потому, что по английскому законодательству третьего не дано. В шотландском суде в таком случае приговор гласит – невиновен за отсутствием доказательств. В сущности, к этому сведется решение, которое вынесет на будущей неделе выездная сессия суда присяжных в Нортоне: у полиции нет неопровержимых доказательств их вины.

Только за четыре дня выездной сессии суда присяжных Роберт признался тете Лин, что графологической экспертизы достаточно, чтобы снять обвинение с Шарпов. Он просто не мог больше видеть ее встревоженное лицо. Сначала он хотел сообщить ей об этом, и только, но неожиданно для самого себя начал выкладывать ей все, как делал раньше, когда он был еще мальчик, а тетя Лин всезнающий и всемогущий ангел, а не просто добрая, но недалекая тетя Лин. Она молча, с удивлением, выслушала этот неожиданный словесный поток, так непохожий на их обычный обмен фразами за обеденным столом, и ее ясные голубые глаза потемнели от тревоги.

– Понимаете, тетя Лин, это поражение, а не победа, – сказал он наконец. – Это пародия на справедливость. Ведь мы боремся за справедливость, а не за оправдание. И у нас нет надежды. Никакой надежды!

– Роберт, что же ты мне сразу все не сказал? Думал, что я не пойму и не соглашусь с тобой?

– Но ведь вы сначала совсем по-другому относились к…

– Это потому, что внешне мне эти люди не нравились – должна признаться, дорогой, что я по-прежнему не отношу их к тем, кто мне симпатичен, – но даже если они мне и не слишком нравятся, это вовсе не значит, что мне безразлично, когда у меня на глазах творится несправедливость.

– Конечно, но ведь вы сами говорили, что история Бетти Кейн вполне правдоподобна, и что вы…

– Говорила, – спокойно сказала тетя Лин, – но до полицейского суда.

– До суда? Но ведь вас не было на заседании.

– Не было, а вот полковник Виттакер там был, и ему эта девушка совсем не понравилась.

– Правда?

– Да. Он довольно подробно высказался на этот счет. Он сказал, что у него в полку, или батальоне, или еще где-то, был… ну как это… младший капрал, который очень походил на Бетти Кейн. Он говорит, что это была сама угнетенная невинность, из-за которой перессорился весь батальон, и бед он натворил больше, чем дюжина крепких орешков. Правда, очень милое выражение: «крепкий орешек»? Полковник Виттакер говорит, что кончил этот капрал в тюрьме. А что касается этой Глин, он говорит, что стоит ее увидеть, сразу начинаешь считать, сколько раз она соврет в минуту. Она ему тоже не понравилась. Так что, как видишь, дорогой, напрасно ты думал, что мне безразличны твои заботы. Я тоже болею за справедливость. Я буду еще усерднее молиться за твой успех. Сегодня днем я хотела зайти к Глизонам (у них сегодня прием в саду), но лучше я пойду в собор Святого Матфея и помолюсь там часок. К тому же, по-моему, собирается дождь. Когда Глизоны собирают гостей на открытом воздухе, всегда бывает дождь.

– Ну что же, тетя Лин, ваши молитвы нам не помешают. Сейчас нас может спасти только чудо.

– Хорошо, я буду молить Бога о чуде.

– Героя в последнюю минуту спасают от виселицы? Такое бывает только в детективах и финалах мыльных опер.

– Ничего подобного. Где-нибудь на земле такое случается каждый день. Если бы можно было узнать о каждом таком случае и подсчитать их, ты бы удивился, как часто так бывает. Провидение вмешивается только тогда, когда исчерпаны все средства. Тебе не хватает веры, мой дорогой, впрочем, я повторяюсь.

– Да, я не верю, что в контору явится ангел-спаситель с подробным отчетом о том, чем весь месяц занималась Бетти Кейн.

– Твоя беда в том, мой мальчик, что, по-твоему, ангел-спаситель – это создание, осененное крылами, а им может оказаться невзрачный человек в цилиндре. В любом случае, я буду очень усердно молиться сегодня днем и вечером тоже, и, надеюсь, к утру Бог нам поможет.

20

Однако ангел-спаситель явился не в образе невзрачного человечка, и на нем был не цилиндр, а фетровая шляпа легкомысленного французского фасона с загнутыми кверху полями. Он вошел в контору «Блэр, Хэйвард и Беннет» ровно в половине двенадцатого на следующий день.

– Мистер Роберт, к вам пришел мистер Ланге, – сказал мистер Хезелтайн, заглянув в кабинет Роберта. – Он…

Роберт был очень занят и к тому же не мог знать, что к нему явился ангел божий, а посетителей каждый день приходило немало, поэтому он сказал:

– Что ему нужно? Я занят.

– Он не сказал. Он говорит, что хотел бы с вами побеседовать, если вы не слишком заняты.

– Я страшно занят. Пожалуйста, постарайтесь узнать, что ему нужно. Если это не столь важно, пусть им займется Невиль.

– Хорошо, я узнаю, но он довольно плохо говорит, и, похоже, не хочет…

– Плохо говорит? Он что, шепелявит?

– Нет, у него плохое произношение. Он…

– Так он иностранец?

– Да. Он из Копенгагена.

– Из Копенгагена? Что же вы мне сразу не сказали!

– Не успел, мистер Роберт.

– Пригласите его, Тимми, и поскорей. Господи, неужели сказки и впрямь сбываются?

Внешне мистер Ланге был очень похож на колонну. Такой же круглый, высокий, солидный и надежный. А наверху этой круглой, прочной и прямой колонны сияло добродушием открытое лицо.

– Мистер Блэр? Меня зовут Ланге. Прошу прощения за вторжение, но это есть важно. Важно для вас, я имею в виду. По крайней мере да, я думаю.

– Садитесь, мистер Ланге.

– Спасибо, спасибо. Сегодня тепло, верно? Видимо, потому, что сегодня тот день, когда у вас лето? – И он улыбнулся. – Это такая английская идиома, такая шутка про однодневное лето. Я очень интересуюсь английскими идиомами. Из-за этого интереса я и приехал к вам.

Сердце Роберта ушло в пятки, как при спуске скоростного лифта. Вот вам и сказки, подумал он. Нет, сказки остаются сказками.

– Вот как? – любезно спросил он.

– Я держу в Копенгагене отель, мистер Блэр. Он называется отель «Красные башмаки». Конечно, не потому, что там все носят красные башмаки, а из-за сказки Андерсена, которую вы, может…

– Да-да. Мы тоже знаем эту сказку.

– Ах так! Да. Великий человек Андерсен. Такой простой человек и такой теперь международный. Можно только удивляться. Но я трачу ваше время, мистер Блэр, я трачу ваше время. Что я говорил?

– Вы говорили об английских идиомах.

– Ах да. Английский – это мое хобби.

– Хобби?! – вырвалось у Роберта.

– Хобби. Спасибо. Для хлеба с маслом я держу отель – и еще потому, что мой отец и отец моего отца до меня тоже держали отель – а для хаб… хобби, да? Благодарю вас… для хобби я изучаю разговорный английский. Поэтому мне каждый день приносят газеты, которые они оставляют.

– Кто они?

– Посетители из Англии.

– Вот как!

– Вечером, когда они уходят спать, мальчик-слуга собирает английские газеты и приносит ко мне в кабинет. Я занят, и у меня часто нет времени посмотреть на них, поэтому они идут в кучу, и когда у меня досуг, я беру одну и изучаю. Я понятно говорю, мистер Блэр?

– Абсолютно понятно, мистер Ланге. – Газеты? Кажется, опять забрезжила надежда.

– Так и идет. Несколько минут досуга, немного чтения в английской газете, новая идиома – может, две – все очень без волнения. Как это у вас говорится?

– Однообразно.

– Так. Однообразно. И потом однажды я беру эту газету из кучи, как мог взять любую другую, и забываю про все английские идиомы. – Он достал из емкого кармана сложенную вдвое «Ак-Эмму» и развернул ее на столе перед Робертом. Это был номер за пятницу, 10 мая, с фотографией Бетти Кейн на две трети страницы. – Я смотрю на фотографию. Потом я смотрю на вторую страницу и читаю рассказ. Потом я говорю себе, что это очень странно. Очень странно это. Газета говорит, что это фотография Бетти Канн. Канн?

– Кейн.

– Ах так! Бетти Кейн. Но это также фотография миссис Чэдвик, которая жила у меня в отеле с мужем.

– Что?!

Мистер Ланге сиял от удовольствия.

– Вы заинтересованы? Я так надеялся, что вы заинтересуетесь. Я очень так надеялся.

– Продолжайте, расскажите мне все.

– Они жили у меня две недели. И это было очень странно, мистер Блэр, потому что пока эту бедную девушку избивали и морили голодом на английском чердаке, миссис Чэдвик в моем отеле ела, как молодая волчица, – мистер Блэр, эта девушка могла съесть столько сливок, что даже я, датчанин, удивлялся, – и очень наслаждалась жизнью.

– Да?

– Тогда я сказал себе: это только фотография. И хотя она именно так выглядела, когда распустила волосы, чтобы идти на бал…

– Распустила волосы?

– Да. Обычно она зачесывала их наверх. Но у нее был бал с костюмом… с костюмом?

– Да, костюмированный бал. Маскарад.

– Ах так. Маскарад. А на маскараде она распускает волосы. Вот так, как там. – Он ткнул в фотографию. – Поэтому я говорю себе: это только фотография. Как часто мы видим фотографию, которая нисколько не похожа на живого человека. И какое отношение имеет эта девушка в газете к маленькой миссис Чэдвик, которая в это время здесь со своим мужем! Так я рассудителен сам с собой. Но я не выбрасываю газету. И каждый раз, как я смотрю на нее, я думаю: но ведь это миссис Чэдвик. Поэтому я все так же озадачен, и, идя спать, я думаю об атом, вместо того, чтобы думать о завтрашних делах. Я ищу у себя объяснения. Может, близнецы? Нет, Бетти – единственный ребенок. Сестры. Совпадение. Двойники. Я думаю о них всех. Ночью я успокаиваюсь, поворачиваюсь и засыпаю. А утром я смотрю на фотографию, и все опять разваливается на куски. Я думаю: конечно, без сомнения, это миссис Чэдвик. Вы видите мою дилемму?

– Разумеется.

– Поэтому, когда я еду в Англию по делу, я кладу газету с арабским названием…

– Арабским названием? Ах, да, конечно. Извините, что перебил вас.

– Я кладу ее в чемодан, и вечером, после ужина, достаю ее и показываю другу, у которого остановился. Я остановился у моего соотечественника на Бейзвотер, в Лондоне. И мой друг тут же очень возбуждается и говорит: теперь дело в суде, и эти женщины говорят, что никогда раньше эту девушку не видели. Их арестовали за избиение девушки, и скоро их будут судить. И он зовет жену: «Рита! Рита! Где у нас газета за прошлый вторник?» Это такой дом (моего друга), где всегда есть газета за прошлый вторник. И он несет газету и показывает мне репортаж судебного рассмотрения… нет, судебного…

– Судебного заседания.

– Да. Судебного заседания. И я считаю, что меньше чем через две недели в одном месте в провинции будет суд. Теперь уже через несколько дней. И мой друг говорит: «Эйнар, а ты уверен, что эта девушка и твоя миссис Чэдвик одно и то же?» И я говорю: «Я уверен очень, да». А он говорит: «Вот в газете имя поверенного этих женщин. Здесь нет адреса, но Милфорд очень маленький город, и его легко будет там найти завтра. Завтра рано утром мы выпьем кофе – то есть позавтракаем – и ты поедешь в Милфорд и скажешь этому мистеру Блэру, что ты об этом знаешь». И вот я здесь, мистер Блэр. А вам интересно, что я говорю?

Роберт откинулся на спинку стула, достал платок и вытер лоб.

– Вы верите в чудеса, мистер Ланге?

– Разумеется. Я христианин. Правда, хотя я еще не очень старый, я сам видел два чуда.

– А сейчас принимаете участие в третьем.

– Так? – засиял мистер Ланге. – Это доставляет мне большое довольство.

– Вы спасли наш бекон.

– Бекон?

– Это английская идиома. Вы не просто спасли наш бекон. Вы практически спасли нам жизнь.

– Значит, вы думаете, как я думаю, что они одно лицо – та девушка и моя гостья в отеле «Красные башмаки»?

– Я ничуть не сомневаюсь. Скажите, вы случайно не записали, когда они у вас останавливались?

– О да, разумеется. Вот. Она и ее муж прилетели в пятницу двадцать девятого марта, а улетели – или уехали, здесь я не так уверен – в понедельник, пятнадцатого апреля.

– Спасибо. А как выглядел ее «муж»?

– Молодой. Темноволосый. Симпатичный. Немного – как это говорится? Слишком яркий. Цветистый? Нет.

– Развязный?

– Ах да, вот именно развязный. Немного развязный, я думаю. Я замечаю, его не слишком одобряли другие англичане, которые уезжали и приезжали.

– Он приезжал в отпуск?

– Нет, о нет. Он был в Копенгагене по делу.

– По какому делу?

– Сожалею, этого я не знаю.

– Ну а как, по-вашему, – что бы его больше всего могло интересовать в Копенгагене?

– Трудно сказать, мистер Блэр, может, он что-то покупал или продавал.

– А какой у него адрес в Англии?

– Лондон.

– Точнее не скажешь. С вашего позволения я позвоню. Вы курите? – Роберт открыл пачку сигарет и пододвинул ее к мистеру Ланге.

– Милорд, сто девяносто пятый номер. Вы окажете мне честь и отобедаете со мной, мистер Ланге? Тетя Лин? Сразу после обеда я уезжаю в Лондон… Да, с ночевкой. Будьте так добры, соберите мне саквояж. Спасибо, тетя. А можно, я кое-кого приведу к обеду разделить нашу скромную трапезу?.. Прекрасно… Я сейчас его спрошу. – Он прикрыл трубку рукой и сказал: – Моя тетя, которая на самом деле моя двоюродная сестра, спрашивает, любите ли вы домашнее печенье?

– Мистер Блэр! – сказал мистер Ланге, широко Улыбнулся и красноречивым жестом указал на свою необъятную талию. – Вы еще спрашиваете у датчанина?

– Он его обожает, – сказал Роберт в трубку. – И вот еще что, тетя Лин. Вы сегодня днем заняты?.. Если нет, то сходите в собор Святого Матфея и возблагодарите Всевышнего… явился ваш ангел-спаситель.

Даже мистер Ланге услышал, как тетя Лин закричала от восторга:

– Роберт! Не может быть!

– Во плоти… Нет, совсем не невзрачный… Очень высокий и красивый и вообще как нельзя более подходящий для этой роли… Уж вы попотчуйте его как следует, хорошо? Да, это его я приведу к обеду. Ангела-спасителя.

Он положил трубку и взглянул на довольного мистера Ланге.

– А теперь, мистер Ланге, мы пойдем в «Розу и корону» и, за неимением датского, выпьем плохого английского пива.

21

Когда Роберт через три дня приехал во Франчес, чтобы отвезти Шарпов в Нортон на выездную сессию суда присяжных, которая открывалась на другой день, обстановка в доме была почти праздничная. На крыльце стояли две кадки с желтофиолями, и в темной прихожей было много цветов, как в церкви на свадебной церемонии.

– Это работа Невиля! – объяснила Марион все это цветочное великолепие. – Он сказал, что у дома должен быть праздничный вид.

– Жаль, я об этом не подумал.

– После всей этой сумасшедшей беготни я удивляюсь, как вы вообще еще в состоянии думать. Если бы не вы, нам бы сегодня было не до праздника.

– Вернее, если бы не человек по имени Белл.

– Белл?

– Ну да, Александр Белл – ведь именно он изобрел телефон. Если бы не его изобретение, мы бы до сих пор блуждали в потемках. Я еще долго не смогу смотреть на телефон без содрогания.

– Вы звонили по очереди?

– Нет. Одновременно, каждый у себя. Кевин и его помощник у себя в конторе, я – в его холостяцкой квартире, Алекс Рамсден и три его парня у себя в конторе и вообще везде, где только можно было «сесть на телефон».

– Значит, вы работали вшестером?

– Всемером на шести телефонах. Бедные телефоны!

– Бедный Роберт!

– Сначала было даже забавно. Нас переполнял охотничий азарт, мы чувствовали, что напали на след. Казалось, успех близок. Но когда мы убедились, что ни один из Чэдвиков из Лондонского телефонного справочника не имеет ни малейшего отношения к Чэдвику, который двадцать девятого марта улетел в Копенгаген, и что единственное, что о нем известно авиакомпании – это то, что двадцать седьмого марта в Ларборо заказали два билета на Копенгаген, весь наш энтузиазм понемногу улетучился. Конечно, информация из Ларборо нас несколько взбодрила. Ну а все остальное – дело техники. Мы узнали, что Англия продает Дании и что Дания покупает у нас, и разделили это между собой.

– Товары?

– Нет, продавцов и покупателей. Нам здорово помогло Датское туристическое агентство. Они просто завалили нас информацией. Кевин, его помощник и я взяли на себя экспорт, а Рамсден со своими ребятами занялся импортом. Ну а потом без конца повторялось одно и то же: мы звонили директору и спрашивали: «У вас работает Бернард Чэдвик?» Вы себе представить не можете, сколько есть фирм, где Бернард Чэдвик не работает. Зато теперь я существенно расширил свой кругозор в вопросах нашего экспорта в Данию.

– Не сомневаюсь!

– Я так озверел от телефона, что, когда мне позвонили, даже не хотел поднимать трубку. Я почти забыл, что телефон работает в обе стороны. Для меня он стал устройством, с помощью которого я мог проникать в конторы по сей Англии и выуживать нужную мне информацию. Я долго и тупо смотрел на аппарат, пока до меня не дошло, что телефон – это связь двусторонняя, и что на этот раз кто-то хочет дозвониться до меня. Им оказался Алекс Рамсден. Да, это был Алекс Рамсден. Он сказал: «Мы его нашли. Он скупает фарфор для компании «Брейн, Гавард и K°».

– Я рада, что его нашел именно Рамсден. Он так переживал, что не может найти эту девицу.

– Да, теперь у него настроение получше. Ну а потом мы спрашивали нужных людей, добывали повестки в суд для свидетелей и все такое прочее. Но результат всех наших стараний ждет нас завтра в Нортоне. Кевин просто дождаться не может этого момента. У него уже слюнки текут.

– Если бы я могла испытывать жалость к этой девице, – сказала миссис Шарп и поставила дорожную сумку на столик из красного дерева с таким стуком, что, будь тут тетя Лин, она сразу бы лишилась чувств, – я, пожалуй, проявила к ней участие: оказаться один на один с Кевином Макдермотом – удовольствие ниже среднего. – Роберт обратил внимание, что сумка, некогда очень элегантная и дорогая (явно остатки прежней роскоши), сейчас являла собой жалкое зрелище. Он решил, что, когда женится на Марион, обязательно подарит ее матери дорожный несессер – небольшого размера, легкий, элегантный и дорогой.

– А я никогда не смогу испытывать к ней ни малейшей жалости, – сказала Марион. – Я бы ее прихлопнула, как моль в шкафу, – с той лишь разницей, что моль все-таки жалко.

– А что она собиралась делать? – спросила миссис Шарп. – Она вообще собиралась возвращаться домой?

– Не думаю. По-моему, она не могла смириться с тем, что перестала там быть центром внимания. Кевин как-то сказал: преступление начинается с эгоизма и чрезмерного тщеславия. Нормальная девочка, пусть даже сверхчувствительная, может, и чувствовала бы себя несчастной, если бы ее сводный брат перестал обращать на нее внимание, но справилась бы с этим: порыдала, покапризничала, может, даже решила бы уйти от мирской суеты в монастырь или еще что-нибудь придумала, как обычно и поступают подростки, пытаясь приспособиться к ситуации. Но такая эгоистичная особа, как Бетти Кейн, не считает нужным приспосабливаться к ситуации. Это к ней все должны приспосабливаться. Между прочим, так думают все преступники. Еще не было на свете преступника, который не считал бы, что его наказали несправедливо.

– Очаровательное создание, – сказала миссис Шарп.

– Да. Пожалуй, сам епископ ларборский затруднился бы придумать для нее оправдание. Его излюбленный конек («дурное окружение») на этот раз явно не годится. У Бетти Кейн было все, что, по его мнению, может перевоспитать преступника: любовь, возможность развивать свои способности, образование, обеспеченность. Он считает, что преступником становятся в результате определенного воспитания, следовательно, его можно и перевоспитать. По мнению епископа, «дурная кровь» – всего лишь предрассудок.

– Что взять с Тоби Берна, – фыркнула миссис Шарп. – Если бы вы только слышали, что о нем говорили конюхи Чарльза.

– Зато я слышал, что о нем говорит Невиль. Не думаю, что его можно в этом превзойти.

– Так помолвка окончательно расторгнута? – спросила Марион.

– И бесповоротно. Тетя Лин теперь возлагает надежды на старшую дочь Виттакера. Она племянница Леди Маунтлевен и внучка «Хрустящего Картофеля Карра».

Марион посмеялась вместе с ним.

– А эта Виттакер хорошенькая?

– Да. Блондинка, хорошенькая, отлично воспитана, музыкальна, только не поет.

– Я бы хотела, чтобы у Невиля была хорошая жена. Единственное, чего ему недостает, – это своего собственного постоянного интереса. Точки приложения его кипучей энергии и чувств.

– В настоящий момент и то, и другое направлено на Франчес.

– Я знаю. Он ужасно милый. Ну, нам пора. Если бы еще на прошлой неделе мне сказали, что я поеду в Нортон, уверенная в победе, я бы ни за что не поверила. Бедняга Стэнли сможет, наконец, спокойно спать у себя дома, а не охранять двух ведьм в одиноком доме.

– А разве он сегодня здесь не ночует?

– Нет. А зачем?

– Не знаю. Просто мне не нравится, что дом будет без присмотра.

– Полицейский, как всегда, заглянет разок-другой. И вообще с тех пор, как разбили окна, все было спокойно. Мы ведь уезжаем совсем ненадолго – завтра уже вернемся.

– Да, это так, но мне все равно не по себе. Может, Стэнли все-таки еще одну ночь побудет здесь? Пока не закрыли дело.

– Если им взбредет в голову опять бить окна, – сказала миссис Шарп, – то вряд ли присутствие Стэнли их остановит.

– Пожалуй, вы правы. Все же я напомню Хэллему, что ночью дом будет без присмотра, – сказал Роберт и больше не возвращался к этой теме.

Марион заперла дверь, и они пошли к воротам, где стояла машина Роберта. У ворот Марион остановилась и оглянулась.

– Это старый некрасивый дом, но у него есть одно достоинство – он круглый год одинаков. Только летом от жары трава становится пожухлой, а в остальном он совсем не меняется. Другие дома выглядят лучше весной или летом – когда цветут рододендроны, клумбы, миндаль и дикий виноград… А Франчес всегда одинаков. У него нет украшений. Ты что смеешься, мама?

– Я подумала, какой у бедолаги разряженный вид с этими кадками с желтофиолями.

Они постояли, смеясь над мрачным, грязно-белым домом с этим неуместным цветочным украшением и, смеясь, закрыли ворота.

Роберт не забыл о своем обещании и перед ужином с Кевином в отеле «Перья» в Нортоне позвонил в полицейский участок в Милфорде и напомнил, что сегодня ночью дом Шарпов будет без присмотра.

– Хорошо, мистер Блэр, – сказал сержант, – я передам дежурному, чтобы он открыл ворота и прошелся по двору. Да, у нас есть ключ. Все будет в порядке.

Роберт не совсем понял, что это даст, но ничего лучшего взамен предложить не смог. Как сказала миссис Шарп, если кому-нибудь взбредет в голову бить окна, то никто им не помешает. Он решил, что зря беспокоится, и поспешил присоединиться к Кевину и его коллегам.

Адвокаты любят поговорить, и к себе в номер Роберт вернулся очень поздно. «Перья» – одна из достопримечательностей Англии, сюда всегда приезжают американские туристы. Гостиница не только известна, но и достаточно комфортабельна. Ее построили в 1480 году, и старинный интерьер с темными дубовыми панелями сохранился до наших дней, но здесь есть и все современные удобства – водопровод, электричество, телефон, – так что от желающих остановиться нет отбоя.

Роберт заснул очень быстро и, когда над его ухом зазвонил телефон, с трудом пробудился.

– Алло? – сонно спросил он и тут же проснулся.

Это был Стэнли. Он спрашивал, может ли Роберт приехать в Милфорд – во Франчесе пожар.

– Сильный?

– Да, но дом пытаются спасти.

– Я еду.

Роберт проделал обратный путь на скорости, которую еще месяц назад осудил бы в других и счел бы совершенно немыслимой для себя самого. Когда он промчался мимо своего дома и выехал за пределы Милфорда, на горизонте показалось марево пожара. Была лунная ночь, на бледном летнем небе висел молодой месяц. Зарево горящего дома, кажется, пульсировало в такт биению сердца Роберта, которое сжималось от тоски и ужаса.

Хорошо, что в доме никого нет. Успели ли вынести из дома ценные вещи, подумал он. Да и оказался ли поблизости кто-нибудь, кто взял на себя труд решать, что ценное, а что нет?

Ворота были распахнуты, и во дворе, освещенном пламенем, было полно людей и машин пожарной команды. Первое, что бросилось Роберту в глаза – нелепо выглядевшее среди травы расшитое бисером кресло из гостиной; у него сжалось сердце. Ну что же, хоть его спасли.

К нему подошел Стэнли, которого он еле узнал, и сказал:

– А, вы уже приехали. Я подумал, что вам нужно сообщить о пожаре. – По вымазанному в саже лицу Стэнли струился пот, оставляя бороздки, словно морщинки, и его молодое лицо казалось изможденным и старым. – Воды не хватает. Мы многое успели вынести из дома. Всю мебель из гостиной. Я подумал, что они сами, наверное, поступили бы так же. И еще мы кое-что сбросили из окон верхнего этажа, но все тяжелые вещи сгорели.

На траве, подальше от сапог пожарных, были свалены матрасы и постельное белье. Посреди газона стояла мебель и, казалось, у нее удивленный и потерянный вид.

– Давайте отнесем мебель подальше, – предложил Стэнли. – Здесь ей не место: она может загореться от искр, или этим мерзавцам взбредет в голову на нее взгромоздиться. «Мерзавцы» – относилось к пожарным, которые трудились в поте лица.

И Роберт начал перетаскивать мебель, с горечью узнавая отдельные вещи, которые успели стать для него родными: кресло, для которого, по мнению миссис Шарп, инспектор Грант слишком тяжел; стол вишневого дерева, за которым они обедали, когда приезжал Кевин; столик из прихожей, на который всего несколько часов назад миссис Шарп «брякнула» свою дорожную сумку… Шум и треск пламени, крики пожарных, причудливая игра лунного света, включенных фар и отблесков пламени, нелепо торчащая посреди газона мебель – все это привело Роберта в состояние, похожее на то, когда отходишь от наркоза.

И вдруг одновременно случились две вещи: с грохотом обвалился второй этаж, и в яркой вспышке пламени, высветившей все вокруг, Роберт увидел двух парней, чьи лица светились нескрываемым злорадством. Он сразу понял, что Стэнли их тоже заметил. Роберт увидел, как кулак Стэнли с треском, который даже не смог заглушить гул пожара, ударил одного из них в челюсть, и злорадная физиономия скрылась в темной, мягкой траве.

Роберт ни с кем не дрался с тех пор, как еще в колледже забросил бокс, и драться ни с кем не собирался. Но его левая рука сама сделала все, что нужно, – и еще одна ухмыляющаяся физиономия скрылась во тьме.

– Отличная работа, – заметил Стэнли, облизывая разбитые в кровь суставы. – Смотрите!

В этот момент крыша сморщилась, как лицо ребенка, когда он собирается заплакать, или как горящая пленка. Печально известное маленькое круглое окно наклонилось вперед, а потом медленно провалилось вовнутрь. Из него вырвался язык пламени и тут же исчез. И тут рухнула вся колыхающаяся крыша, увлекая за собой оба этажа, чтобы догорать всем вместе. Люди отошли подальше от нестерпимого жара. И пламя, торжествуя, еще ярче полыхнуло в летней ночи.

Когда пожар, наконец, потух, Роберт с легким удивлением заметил, что наступил рассвет. Спокойный, серый рассвет, сулящий отличный день. Вместе с ним наступила тишина: рев пламени и крики пожарных сменились негромким шипением воды на дымящемся остове дома. Посреди затоптанной травы стояли четыре стены, черные от копоти. Четыре стены и лестничный пролет с покоробленными чугунными перилами. По обе стороны крыльца стояло то, что осталось от кадок с желтофиолями, – через края неузнаваемыми лохмотьями свешивались почерневшие обугленные цветы.

– Ну вот и все, – сказал Стэнли.

– Как это случилось? – спросил Билл, который только что пришел на пепелище.

– Неизвестно. Когда пришел констебль Ньюзэм, дом уже горел, – сказал Роберт. – Кстати, куда делись эти два типа?

– Те, которых мы наказали? – спросил Стэнли. – Пошли домой.

– Жаль, что выражение лица нельзя использовать в суде как улику.

– Да, – сказал Стэнли. – За это никого не задерживают, впрочем, как и за разбитые стекла. А я еще кое с кем не расквитался за тот удар по голове.

– Вы чуть не сломали тому типу шею. Пусть это послужит своеобразным утешением.

– Как вы им об этом скажете? – спросил Стэнли, имея в виду Шарпов.

– Бог его знает. То ли сказать им сразу и этим омрачить их триумф в суде, то ли дать им насладиться победой и только потом сказать про пожар?

– Пусть насладятся победой, – сказал Стэнли. – Не надо ее портить.

– Пожалуй, вы правы, Стэн. Если бы я знал… Наверно, мне стоит заказать им номер в «Розе и короне».

– Вряд ли им там понравится.

– Пожалуй, – с легкой досадой сказал Роберт. – Но у них нет выбора. Что бы они ни решили, одну-две ночи им придется провести в Милфорде. А лучше «Розы и короны» им ничего не найти.

– Знаете, я думаю, моя хозяйка с радостью согласится их принять. Она всегда была на их стороне, у нее есть свободная комната, и они смогут воспользоваться гостиной в передней части дома – она ею никогда не пользуется; там очень тихо – это крайний ряд муниципальных домов, которые выходят окнами в поле. Я уверен, им там понравится больше, чем в гостинице, где все будут на них пялиться.

– Конечно, это намного лучше, Стэн. Я бы сам никогда не додумался. Значит, вы думаете, ваша хозяйка согласится?

– Я не думаю, я уверен. Сейчас они составляют главный интерес в ее жизни. Для нее это будет лучший подарок.

– Хорошо, но вы все-таки узнайте определенно и позвоните мне в Нортон. Отель «Перья».