Текст книги "Мистификация. Загадочные события во Франчесе"

Автор книги: Джозефина Тэй

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 36 страниц)

3

Марион повела Гранта, мисс Кейн и Роберта осматривать дом, а Хэллем и женщина-полицейский остались ждать их в гостиной.

Побывав на кухне, которую девушка без колебаний опознала, они поднялись по лестнице до первой площадки. Тут Роберт сказал:

– Мисс Кейн говорила, что во втором пролете лестницы ступени «жесткие», но я вижу, что они и дальше застелены дорожкой.

– Только до поворота, – сказала Марион. – До того места, которое еще видно снизу. Дальше идет плетеный половик. В викторианскую эпоху таким образом наводили экономию. В наше время бедные люди покупают ковровую дорожку подешевле. Но в те времена главное было – пустить пыль в глаза соседям. Так что лестницу покрывали дорогой ковровой дорожкой, но только до того места, которое видно снизу и ни дюйма дальше.

Девочка правильно описала и третий пролет. Ступени, ведущие к чердаку, не были покрыты вовсе.

Предполагаемое место заключения мисс Кейн оказалось маленькой квадратной каморкой с низким наклонным потолком, соответствовавшим по форме трехскатной крыше. Свет в нее проникал только через маленькое круглое окошко, откуда открывался вид на двор и ворота. Под окошком шла вниз узкая полоса шиферной крыши, дальше был низенький белый парапет. Оконное стекло разделялось крестообразной рамой начетверо, и на одной из четвертинок виднелась звездообразная трещина. Открыть окно не представлялось возможным.

Комната была абсолютно пуста. «Даже удивительно, – подумал Роберт, – такое удобное место, куда можно складывать разные ненужные вещи».

– Когда мы приехали, здесь стояла кое-какая мебель, – пояснила Марион словно в ответ на его невысказанный вопрос. – Но, когда мы поняли, что нам придется обходиться без прислуги, мы от нее избавились.

Грант с вопросительным видом повернулся к девушке.

– Кровать стояла вон там в углу, – сказала она, показывая на дальний от окна угол. – Рядом был деревянный комод. А в том углу, за дверью, стояли два пустых чемодана и сундук. Был еще стул, но она унесла его после того, как я попыталась разбить им окно. – Она говорила о Марион совершенно бесстрастно, словно той не было в комнате. – А вот след на стекле.

Роберт подумал, что трещина, похоже, очень старая, но факт оставался фактом – трещина была.

– Здесь действительно раньше стояла кровать, – сказала Марион, – но мы от нее избавились.

– А что вы с ней сделали?

– Дайте вспомнить. А, мы отдали ее хозяйке соседней фермы Стейплса. Ее старший сын вырос и ему уже неудобно спать в одной комнате с девочками. Так вот, она перевела его на чердак и там поставила нашу кровать. Мы покупаем у них молочные продукты. Отсюда фермы не видно, но она недалеко, за холмом.

– А где вы держите пустые чемоданы и сундуки, мисс Шарп? У вас есть еще кладовка?

В первый раз Марион помедлила с ответом.

– У нас есть большой сундук, в нем мама держит всякую всячину. Когда мы сюда приехали, у нее в спальне стоял очень дорогой комод. Мы его продали, а вместо него мама использует сундук. Он стоит у нее в спальне, накрытый покрывалом. А свои чемоданы я держу в кладовке на площадке второго этажа.

– Вы можете описать чемоданы, мисс Кейн?

– Да, конечно. Один был коричневый с уголками, а другой полотняный, с ремнями.

Что ж, весьма четкое описание.

Грант постоял еще некоторое время, оглядывая чердачную комнату, изучил вид, открывающийся из окна, и повернул к двери.

– Можно посмотреть чемоданы? – спросил он.

– Пожалуйста, – сказала Марион, но было видно, что перспектива осмотра чемоданов ей не очень нравится.

На нижней площадке она открыла перед инспектором дверь кладовки. Отступив, чтобы дать ему пройти, Роберт случайно взглянул на девушку и увидел, как у нее на лице мелькнуло выражение злорадного торжества. Оно так изменило ее безмятежную, почти детскую физиономию, что он с трудом поверил своим глазам. Этот проблеск жестокого дикарского ликования совершенно не вязался с образом скромной послушной школьницы, о которой были такого высокого мнения ее опекуны и школьные учителя.

На полках в кладовке лежали стопки белья, а на полу стояли четыре чемодана: один из невыделанной кожи, один – фибровый и рядом с ними – коричневый чемодан с уголками и полотняная шляпная коробка с разноцветной полосой посредине.

– Это они? – спросил Грант.

– Да, – ответила девочка, – вот тот и вон тот.

– Я отказываюсь беспокоить мать, которая прилегла отдохнуть, – резко сказала Марион. – Я готова признать, что сундук в ее комнате соответствует описанию. Он стоит у нее в спальне уже три года.

– Хорошо, мисс Шарп. А теперь мне хотелось бы пройти в гараж.

Гараж помещался позади дома в здании, которое когда-то было конюшней. Какое-то время все четверо смотрели на старый облезлый автомобиль. Грант зачитал вслух описание автомобиля из заявления девушки. «Машина вполне ему соответствует, но то же можно сказать о тысячах других машин на дорогах Англии, – подумал Роберт. – Суд не сочтет это убедительной уликой».

«Переднее со стороны тротуара колесо было темнее остальных, как будто его взяли от другой машины», – закончил Грант.

Все стояли молча и смотрели на более темное переднее колесо. Что тут скажешь?

– Спасибо, мисс Шарп, – произнес Грант, закрыв записную книжку и убрав ее в карман, – за содействие расследованию. Если мне понадобится задать вам еще какие-то вопросы, я позвоню по телефону. Надеюсь, вы будете дома?

– Конечно, инспектор. Мы никуда не собираемся уезжать.

Марион поняла подоплеку вопросов: ей с матерью запрещалось покидать Милфорд. Но Грант никак не подтвердил ее догадку.

Они вернулись в гостиную, и женщина-полицейский с девушкой тут же ушли. Затем распрощались с хозяйкой и Грант с Хэллемом. У Хэллема по-прежнему был извиняющийся вид.

Марион вышла проводить их в прихожую, оставив Роберта в гостиной. Вернулась она с подносом, на котором стояли бутылка хереса и рюмки.

– Я не приглашаю вас с нами поужинать, – сказала она, разливая вино по рюмкам, – главным образом потому, что мы ужинаем обычно тем, что осталось от обеда, – а вы привыкли к хорошему столу. Вам известно, что обеды вашей тетки славятся на весь Милфорд? Даже я о них слышала. А также потому… потому что, как сказала мама, Бродмур, наверно, лежит вне сферы ваших обычных занятий.

– Да, кстати, – заметил Роберт, – вы понимаете, что мисс Кейн имеет перед вами огромное преимущество? В том смысле, что она вольна описывать все, что ей вздумается. Если такой предмет обнаружится у вас в доме – это улика в ее пользу. Если нет – это вовсе не свидетельство вашей невиновности: предполагается, что вы от него избавились. Например, если бы у вас не оказалось соответствующих ее описанию чемоданов, она могла бы сказать, что вы их продали, поскольку знали, что она может их опознать.

– Но она описала их правильно, хотя никогда в жизни не видела.

– Ну и что? Она описала два чемодана. Если бы у вас было четыре чемодана из одного комплекта, то у нее был один шанс из пяти угадать правильно. Но так как у вас оказалось четыре чемодана самых обычных образцов, шансы угадать правильно возросли до пятидесяти процентов.

Роберт взял рюмку, которую Марион перед ним поставила, сделал глоток и удивился – вино было великолепного качества.

Марион усмехнулась.

– Мы экономим на всем, кроме вина.

Роберт покраснел – неужели удивление так явственно отразилось у него на лице?

– Но как объяснить, что она знала про колесо? Все это просто уму непостижимо. Откуда она узнала про меня и мою мать, и про то, как устроен наш дом? Мы никогда не открываем ворота. И все-таки допустим, что ворота были открыты и она заглянула во двор – как она могла оказаться на этой пустынной дороге, тоже вопрос, – но даже если бы она заглянула во двор, откуда ей знать, кто здесь живет?

– Может быть, она знакома с вашей служанкой? Или садовником?

– У нас никогда не было садовника, потому что у нас нет сада – только травяной газон. И уже год как у нас нет служанки. Раз в неделю с фермы приходит девушка и убирает дом – вот и все.

– Вам, наверное, тяжело одной справляться с таким большим домом, – сочувственно сказал Роберт.

– Тяжело. Но есть два обстоятельства, облегчающие мою задачу. Во-первых, я не очень пекусь о порядке и чистоте. Во-вторых, я так счастлива наконец-то иметь свое собственное жилище, что согласна терпеть определенные неудобства. Мистер Кроули, который здесь жил раньше, – двоюродный брат моего отца, но мы с ним даже не были знакомы. Мы с мамой всю жизнь жили в меблированных комнатах в Кенсингтоне в пансионе, – Марион криво усмехнулась. – Можете себе представить, как маму обожали жильцы. – Улыбка погасла на лице Марион. – Отец умер, когда я была совсем маленькой. Он принадлежал к племени оптимистов, которые уверены, что завтра обязательно разбогатеют. Узнав, что его очередная спекуляция оставила нас всех буквально без гроша, он покончил с собой, оставив маму расхлебывать то, что он заварил.

Роберт начинал понимать, откуда у миссис Шарп такой характер.

– Я не смогла получить профессиональной подготовки, и мне приходилось перебиваться случайной работой. Нет, в услужение я не пошла – я ненавижу домашнюю возню. Я бралась за всякую, так называемую «чистую» работу – делала абажуры, служила в бюро путешествий, в цветочном магазине, в лавочке, где продавались безделушки. Когда мистер Кроули умер, я работала официанткой в кафе, куда дамы приходят днем выпить кофе и посплетничать. Да, это, наверное, не просто.

– Что?

– Представить меня с чашками на подносе.

Роберт, который не привык, чтобы его мысли читали с такой легкостью – тетя Лин была неспособна следить за развитием мысли своего собеседника, даже когда ей это объясняли, – почувствовал себя неловко. Но Марион вовсе не интересовалась ходом его мыслей.

– И вот, только мы начали здесь обживаться, только почувствовали, что у нас есть крыша над головой – и надо же случиться такому!

Роберт понял, что обязан защитить этих женщин.

– И все потому, что какой-то девчонке понадобилось алиби, – сказал он. – Надо побольше разузнать про Бетти Кейн.

– Одно я вам могу сказать точно – у нее повышенная сексуальность.

– Это что – женская интуиция?

– Нет, я отнюдь не типичная женщина, и у меня совсем нет интуиции. Но за свою жизнь я не встречала человека с таким цветом глаз – как у сильно полинявшего темно-синего костюма, – который не отличался бы повышенной сексуальностью. Не важно, мужчина это или женщина – исключений из этого правила не бывает.

Роберт снисходительно улыбнулся – что бы она ни утверждала, она-таки типичная женщина.

– И не воображайте, что вы, юристы, все знаете лучше всех, – добавила Марион. – Вспомните своих знакомых, и сами убедитесь, что я права.

Роберт невольно подумал о милфордском Дон Жуане Джеральде Бланте. Действительно, у Джеральда серо-синие глаза. Такие же глаза были у Артура Уоллиса, бармена в «Белом олене», который платит алименты трем женщинам. И у… черт побери, не может быть, чтобы подобное идиотское обобщение соответствовало действительности!

– Ужасно интересно, что же она на самом деле делала весь этот месяц, – сказала Марион. – Меня очень утешает мысль, что в конце этого месяца кто-то избил ее до полусмерти. По крайней мере, один человек ее раскусил. Как бы мне хотелось с ним встретиться и пожать ему руку.

– Ему?

– Раз у нее такие глаза, значит, в этой истории замешан мужчина.

– Ну ладно, – сказал Роберт, вставая. – Во всяком случае сейчас Грант не может передать это дело в суд. Мисс Кейн вас обвиняет, вы все отрицаете, и ни у вас, ни у нее нет свидетелей. Против вас работает ее точное описание вас и вашего дома. Против нее – невероятность всей этой истории. Грант знает, что присяжные вряд ли осудят вас на основании одного лишь заявления.

– Однако обвинение останется, независимо от того, дойдет дело до суда или нет – и оно останется не только в папках Скотланд Ярда. Рано или поздно об этом заговорят в городе. Если правда так и не выяснится, мы окажемся в очень неприятном положении.

– Я уверен, она выяснится. По крайней мере я все для этого сделаю. Надо только подождать два дня и посмотреть, каковы намерения Скотланд Ярда. У них гораздо больше возможностей докопаться до истины, чем у нас.

– Трогательно слышать, что юрист так убежден в порядочности полиции.

– Уверяю вас, что правда – не только добродетель, но и, как давно уже убедился Скотланд Ярд, очень полезная вещь для вашей репутации. Им просто невыгодно идти на поводу у лжеца.

– А если они все же передадут дело в суд, и присяжные вынесут нам обвинительный приговор, какое нам грозит наказание?

– Не знаю. Не то два года тюрьмы, не то семь лет каторжных работ. Я же вам говорил, что плохо разбираюсь в уголовном праве. Но я все выясню.

– Да уж, пожалуйста. Разница все же существенная.

Нет, у нее прелестное чувство юмора. Если человек способен шутить в таком положении…

– До свидания, – сказала Марион. – Я вам очень признательна. Вы мне очень помогли.

Вспомнив, что он чуть не «сплавил» ее Бену Карли, Роберт внутренне поежился от стыда.

4

– Ну, как прошел день, Роберт? – спросила тетя Лин, развертывая салфетку и укладывая ее на свои полные колени.

Этот вопрос не следовало принимать всерьез.

Он был частью вечернего ритуала: тетя Лин задавала вопрос, укладывала салфетку на колени и затем начинала шарить правой ногой под столом в поисках табуреточки, которая компенсировала недостаточную длину ее ног. Она не ожидала ответа на этот вопрос, вернее, она задавала его чисто машинально и никогда не слушала ответ. Роберт поднял на нее глаза и с большей теплотой, чем обычно, подумал, как ему повезло с тетей Лин. Даже после Франчеса, где ему приходилось ступать, как по минному полю, было так приятно оказаться в обществе тети Лин, вся фигура которой дышала спокойствием. Он как бы заново увидел ее толстенькую фигурку, короткую шею, круглое лицо с розовыми щечками и седые волосы, выбившиеся из-под огромных шпилек. Жизнь Линды Беннет состояла из рецептов новых кушаний, звезд экрана, крестников и крестниц и церковных базаров, и другой жизни она не хотела. От нее исходило чувство довольства. Она читала страницу «Для женщин» в местной газете («Как сделать бутоньерку из старых лайковых перчаток») и, насколько было известно Роберту, больше ничего. Иногда, убирая газету, которую Роберт оставил на столе, она просматривала заголовки и выдавала какой-нибудь комментарий («Конец восьмидесятидневного поста» – вот чудак! «На Багамах найдена нефть» – я тебе говорила, что керосин подорожал на пенс, Роберт?). Но все же, казалось, она всерьез не верила в существование мира, о котором писали газеты. Мир тети Лин заканчивался в радиусе десяти миль от Роберта Блэра.

– Где ты сегодня так задержался, Роберт? – спросила тетя Лин, доев суп.

По опыту Роберт знал, что этот вопрос – совсем другого свойства, и тетя Лин ждет на него ответа.

– Мне пришлось поехать во Франчес – ты знаешь, тот дом, что стоит особняком на дороге в Ларборо. Им была нужна консультация юриста.

– Ты был у этих странных женщин? Я и не знала, что ты с ними знаком.

– Я и не знаком. Но им был срочно нужен адвокат.

– Надеюсь, они тебе заплатят. У них совсем нет денег. Отец занимался импортом чего-то вроде арахиса и кончил тем, что спился и покончил с собой. Оставил бедняжек без гроша. Старуха держала в Лондоне пансион, чтобы как-то зарабатывать на жизнь, а дочка была в этом пансионе прислугой за всех. Но концы с концами им сводить все равно не удавалось, и их уже собирались выкинуть на улицу вместе с мебелью, когда умер старик, который жил во Франчесе. Вот уж, как говорится, Бог спас.

– Тетя Лин! Откуда вам все это известно?

– Это все правда, дорогой. Чистая правда. Я не помню, кто мне это рассказал, – но тот человек жил с ними на одной улице. Так что все из первых рук. Будто я стану пересказывать досужие сплетни. Ну и что это за дом? Красивый? Мне всегда хотелось заглянуть за эти чугунные ворота.

– Нет, скорей безобразный. Но мебель есть очень приличная.

– Ну уж такого порядка, как у нас, там наверняка нет, – сказала тетя Лин, самодовольно поглядывая на сверкающий лаком буфет и выстроенные вдоль стены красивые стулья. – Викарий вчера сказал, что если бы он не знал, что в нашем доме живут люди, он бы принял его за музей. Да, дорогой, – вспомнила тетя Лин по ассоциации с викарием, – ты уж, пожалуйста, не сердись на Кристину, потерпи несколько дней. По-моему, она опять собирается искать «спасения».

– Ой, бедняжка! Тетя Лин, какая тоска! Честно говоря, я это подозревал. Утром вместе с чаем она положила на блюдечко свиток с текстом из Библии «Перед тобой вижу, Господь» с рамочкой из пасхальных лилий. Она что, опять задумала сменить секту?

– Да. Она разочаровалась в методистах. Они, видите ли, «гробы поваленные», и теперь она собирается присоединиться к «Дому Божьему», который помещается над булочной Бенсона. До «спасения», видимо, осталось недолго. Она с утра распевает церковные гимны.

– Но она всегда их распевает.

– Нет, она поет не то, что всегда. Пока она поет про «жемчужные короны» и «золоченые улицы», я знаю, что все в порядке. Но когда она принимается петь про «Божий карающий меч», я уж предчувствую, что мне самой придется печь булочки.

– Тетя, у тебя они получаются не хуже, чем у Кристины…

– Ничего подобного, – заявила Кристина, которая в эту минуту принесла блюдо с жарким. Это была неряшливо причесанная, рыхлая женщина с какими-то бессмысленными глазами.

– У вашей тети, мистер Роберт, лучше, чем у меня, получаются только крестовые ватрушки с изюмом, а их пекут всего раз в год. Вот! А если в этом доме не признают моих заслуг, я могу пойти в другой, где меня будут ценить.

– Кристина, милочка, – поторопился успокоить ее Роберт, – ты же знаешь, что без тебя наш дом просто невозможно представить. Если ты уйдешь, я пойду за тобой хоть на край света. Хотя бы за твои пирожные с кремом. Может, ты нам испечешь их завтра, а?

– Нераскаявшихся грешников пирожными не кормят. Кроме того, у меня нет крема. Ладно, там видно будет. А пока что, мистер Роберт, вы бы лучше подумали о своих грехах и перестали бросать камни.

Когда за Кристиной закрылась дверь, тетя Лин вздохнула.

– Подумать только, она у нас живет уже двадцать лет, – задумчиво проговорила она. – Ты, конечно, не помнишь, какой она была, когда пришла к нам из приюта. Никто бы ей не дал пятнадцати лет. Жалкий заморыш! Она съела целый батон с чаем и сказала, что будет молиться за меня всю жизнь. И, по-моему, сдержала свое слово.

В голубых глазах мисс Беннет сверкнула слезинка.

– Хочется надеяться, что сначала она испечет нам пирожные, а уж потом займется спасением, – сказал Роберт, которого собственный желудок заботил значительно больше, чем душа Кристины. – Тебе понравился фильм?

– Понимаешь, Роберт, я никак не могла забыть, что у него было пять жен.

– У кого было пять жен?

– Не сразу, дорогой, а по очереди. У Джина Дарроу. Эти программки, которые они раздают перед просмотром, рассказывают много интересного, но разрушают иллюзии. В картине он играл студента, романтически настроенного молодого человека. Но я никак не могла забыть про его пять жен, и это очень портило впечатление. А какой красавец! Говорят, свою третью жену он грозил выбросить с пятого этажа – да, собственно, и выбросил, только держал ее за руки и грозился отпустить, но в это я не верю. Не такой уж он геркулес с виду. Мне кажется, у него в детстве был туберкулез – откуда бы еще эта худоба, эти тонкие запястья? Нет, держать женщину на весу ему не по силам. Тем более из окна пятого этажа…

Тетя Лин продолжала свой неторопливый монолог, пока они ели третье, но Роберт перестал ее слушать, думая о странных событиях во Франчесе. Он вернулся к окружающей его действительности, только когда они встали из-за стола и перешли в гостиную пить кофе.

– Он так украшает, а служанки не хотят этого признавать, – услышал он голос тети Лин.

– Вы о чем?

– О фартуке. Она служила горничной во дворце и носила такой прелестный фартучек с кружевами. Он ей так шел! Кстати, а во Франчесе есть горничная? Нет? Ничего удивительного. Одну они чуть не уморили голодом. Давали ей…

– Тетя Лин, хватит!

– Честное слово. На завтрак ей давали засохшие края тостов. Потом сами ели молочный пудинг…

Роберт не стал дослушивать, как бессовестно Шарпам удавалось экономить на молочном пудинге. Хотя он съел хороший ужин, его вдруг охватила усталость, и у него испортилось настроение. Если его добрая, хотя и недалекая, тетя Лин повторяет эту чушь, то что же станут говорить милфордские сплетники, когда у них действительно появится пища для пересудов!

– Да, к вопросу о служанках – сахарный песок кончился, дорогой, придется тебе сегодня пить кофе с пиленым – так к вопросу о служанках: девчонка, которая служит у Карли, беременна.

– От кого?

– От Артура Уоллиса, бармена в «Белом олене».

– Что? Еще одна!

– Да. Это уже не смешно. И почему он не женится, понять не могу. Это ему обошлось бы дешевле.

Но Роберт не слушал. Мысленно он был в гостиной Франчеса и слушал, как Марион посмеивается над ограниченностью его юридического мышления в гостиной, где стоит потертая мебель, где на стульях навалены самые разнообразные предметы, и никто их не убирает.

И где, вдруг ему пришло в голову, никто не бегает за ним с пепельницей.