Текст книги "Мистификация. Загадочные события во Франчесе"
Автор книги: Джозефина Тэй
Жанр:
Прочие детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 36 страниц)
ГЛАВА 28
Был уже четверг, а в воскресенье Чарльз Эшби прибудет в Саутгемптон. Неумолимо надвигалось празднование совершеннолетия. Брет чувствовал себя как в мышеловке. Он вышел из столовой вслед за Беатрисой.
– Вы не возражаете, чтобы я съездил в Вестовер? – спросил он.
– Не возражаю. По-моему, тебе надо немного отдохнуть от нашего семейства. Саймон только и делает, что исчезает из дома.
Брет сел в автобус и приехал в Вестовер. Дождавшись, когда мистер Макаллан в обычное время уйдет пить кофе, он вошел в контору «Вестовер таймс» и попросил разрешения порыться в подшивках за прошлые годы. Мальчик на посылках, у которого был такой вид, словно он сроду не видел Брета, отвел его в подвал и показал, где лежат подшивки. Брет еще раз перечитал все, что там было о расследовании смерти Патрика, но ничего нового не нашел.
Где бы найти стенографический отчет?
Он отыскал в телефонной книге номер полковника Смолетта. Где находится стенографический отчет о коронерском дознании по поводу моей смерти? В полиции? Как бы мне его посмотреть? Вы не можете мне помочь?
Полковник Смолетт сказал, что позвонит начальнику полиции, но добавил, что не понимает, откуда у Брета этот нездоровый интерес. «Послушайте, Эшби, бросьте эту затею!»
Однако, заручившись ходатайством полковника, Брет отправился в полицию. Начальник полиции встретил его со смешинкой в глазах, усадил в кожаное кресло, предложил сигареты и с видом фокусника, вытаскивающего из шляпы кролика, положил перед ним на стол стенографический отчет восьмилетней давности.
Брет прочел его несколько раз. Это был тот же отчет, что поместил «Вестовер таймс», только более подробный.
Он поблагодарил начальника полиции, сам предложил ему сигареты и ушел, не узнав ничего нового и ни на шаг не приблизившись к разгадке смерти Патрика. Спустившись в гавань, он долго стоял у парапета, глядя на утес, с которого, якобы, бросился Патрик.
Все упиралось в незыблемый факт: Саймон Эшби этот день провел в Клере. Об этом свидетельствовал человек, у которого не было причин врать и который не подозревал обо всей важности своих слов. Если Саймон и уходил из кузницы мистера Пилбима, то очень ненадолго, так что тот даже не успел заметить его отсутствия.
Патрик Эшби был убит после того, как с ним разговаривал старик Абель, и до того, как мистер Пилбим в шесть часов отправил Саймона домой ужинать.
Говорят, если Магомет не идет к горе…
Брет некоторое время обдумывал эту гипотезу, но тут было непреодолимое препятствие: куртка Патрика на обрыве. Записку, конечно, написал Саймон, но Саймон весь день провел в Клере.
Брет очнулся в два часа дня и пошел обедать в небольшую харчевню на пристани. К этому времени выбор блюд был невелик, но это не имело значения, поскольку он сидел и глядел себе в тарелку, пока официант не положил перед ним счет.
Он поехал в Лачет и, не заходя в дом, прошел в конюшню и велел Артуру оседлать одну из лошадей, которые не выступали в Бьюресе. Артур сообщил Брету, что все лошади благополучно вернулись и все здоровы, за исключением Бастера, который засек
– Поедете кататься в этой одежде, сэр? – спросил Артур, кивая на костюм Брета.
– Да, – подтвердил Брет.
Он направил лошадь к холмам, как в то первое утро, когда он ездил на Тимберс, и повторил тот же путь, но прежнего восторга не испытывал. Мир представлялся каким-то гиблым местом. Жизнь оставляла во рту горький вкус.
Брет слез с лошади и сел на землю на том самом месте, где он сидел месяц тому назад, глядя на зеленую долину. Тогда ему казалось, что он в раю. Даже та дурочка, которая несла такой вздор, не сумела испортить ему настроение. Он вспомнил, как она вытаращила глаза, когда поняла, что он не Саймон. Она пришла сюда, потому что Саймон любил проезжать здесь лошадей. Потому что…
Его рука, державшая повод, непроизвольно дернулась, и лошадь, почувствовав рывок мундштука, вскинула голову.
Потому что…
Он услышал в уме слова Шейлы Парслоу. Потом медленно поднялся на ноги и долго глядел на холм Десять буков.
Все ясно. Брет понял, как Саймон убил Патрика. Понял и другое: почему Саймон боялся, что Брет каким-то чудом окажется настоящим Патриком.
Брет сел на лошадь и вернулся в конюшню. С юго-запада неслись огромные тучи, и начинал накрапывать дождь. Брет занес седло в сбруйную и написал записку: «Приглашен на ужин. Не запирайте, пожалуйста, входную дверь и не беспокойтесь, если задержусь допоздна». Он положил записку в конверт и попросил Артура по пути домой занести ее Беатрисе. Затем снял со стены свой непромокаемый плащ и вышел на улицу под дождь. Ну хорошо, он знает, как умер Патрик. И что теперь делать?
Брет шел, никуда сознательно не направляясь, ни о чем не думая, кроме стоявшей перед ним страшной дилеммы. Оказавшись около кузницы, он поздоровался с еще не окончившим работу мистером Пилбимом и поговорил с ним о заказах и о погоде – и все это время его мозг сверлил все тот же вопрос: что же делать с Саймоном?
Брет пошел по тропинке, поднялся по мокрой траве на холм Десять буков и стал шагать взад и вперед между огромными деревьями. Его ум был в растерянности, сердце ныло.
Причинить такое горе Беатрисе и Элеоноре? Покрыть позором Лачет?
Разве мало он им уже навредил?
Так ли это важно? Что случится, если Саймон опять станет хозяином Лачета, которым он владел восемь лет?
Кому от этого было хуже? Только одному человеку – Патрику.
Суд над Саймоном за убийство Патрика будет страшным бедствием для Беатрисы и всей семьи.
И зачем ему разоблачать Саймона? Можно просто уехать. Можно инсценировать самоубийство. Инсценировал же Саймон самоубийство Патрика, и полиция ничего не заподозрила. Если это мог сделать тринадцатилетний мальчик, неужели он, Брет, не сможет сделать то же самое? Он исчезнет, и все вернется на круги своя.
А как же Патрик Эшби?
Но Патрик, если бы выбор зависел от него, не захотел бы обрушить на семью горе и позор лишь для того, чтобы покарать Саймона. Нет, Патрик был добрый мальчик и всегда думал о других…
А Саймон?
Неужели позволить ему, как он и предсказывал, безнаказанно пожинать плоды своего преступления? Позволить ему прожить безмятежную жизнь хозяином Лачета? Допустить, чтобы его дети унаследовали Лачет?
Но дети Саймона будут продолжателями рода Эшби. А если Саймона повесят за убийство, то у Лачета не останется наследников по мужской линии.
Но неужели это правильно: обеспечить право на наследство тем, что позволить убийце разгуливать на свободе?
Может быть, судьба привела его таким странным путем в Лачет именно для того, чтобы он разоблачил убийцу?
Проехать полмира для того, чтобы встретиться на улице с Лодингом; с самого начала считал, что это было ему предначертано, иначе такую случайность никак не объяснишь. Но Брету и в голову не приходило, что предстоит пережить еще и такое. Что ему придется решать вопрос жизни и смерти.
Что же делать? С кем посоветоваться? Кто поможет ему принять правильное решение? Почему он должен нести такое бремя один? Тут нужны мудрость, жизненный опыт.
«Я – возмездие», – сказал он Саймону, и он действительно так считал. Но тогда у него не было в руках орудия возмездия.
Что же делать?
Пойти прямо сейчас в полицию? Или завтра?
Не делать ничего, дождаться приезда Чарльза Эшби и праздновать совершеннолетие?
Как же поступить?
Поздно вечером Джордж Пек сидел у себя в кабинете, углубившись в занятия по античной истории и лишь смутно сознавая, что за окном хлещет дождь. Услышав, что в окно легонько постучали, Пек вынужден был вернуться из древних Фив в XX век и пошел открывать дверь. Не в первый раз поздний посетитель стучался к нему в окно.
В дверях он увидел не то Саймона, не то Патрика Эшби – он не мог сказать, кто из них это был, потому что лицо гостя закрывали размокшие поля шляпы.
– Можно мне с вами поговорить, мистер Пек?
– Конечно, Патрик. Заходи.
Брет стоял в дверях. С него ручьями лилась вода.
– Боюсь, что я наслежу на полу, – сказал он.
Викарий посмотрел на его ноги: серые брюки почернели, под ботинками собралась лужа воды. Он взглянул в лицо юноши. Брет уже снял размокшую шляпу, с его мокрых волос по лицу катились струи воды.
– Снимай плащ и оставь его в прихожей, – сказал Джордж. – Я тебя отправлю домой в моем.
Он прошел в кладовую и вернулся с полотенцем.
– Вытри волосы.
Брет покорно выполнял его указания неверными, как у ребенка, движениями. Джордж принес из кухни чайник.
– Пошли в кабинет, – сказал он. – Полотенце брось на пол, туда же, куда и плащ.
Викарий пршел в кабинет и поставил чайник на электрическую плитку.
– Он быстро закипит. Я часто кипячу себе чай, когда засиживаюсь допоздна. О чем ты хочешь со мной поговорить?
– Про ров в Дофане.[13]13
Ссылка на библейскую притчу об Иосифе Прекрасном, которого возненавидели его братья, хотели убить и бросить в ров, но потом передумали и продали в рабство. – Примеч. пер.
[Закрыть]
– Как-как?
– Извините, у меня совсем ум за разум зашел, у вас нет чего-нибудь выпить?
Викарий, который собирался влить ему виски в горячий чай, налил Брету полную рюмку, и Брет опрокинул ее одним махом.
– Спасибо. Извините, что я явился к вам так поздно и в таком виде, но мне просто необходимо поговорить с вами. Надеюсь, вы не возражаете?
– Мое дело – выслушать людей. Налить еще виски?
– Спасибо, не надо.
– Тогда я дам тебе сухие ботинки.
– Нет-нет, не надо. Мокрые ботинки мне не в новинку. Мистер Пек, я хочу посоветоваться с вами по очень важному вопросу. Можно я вам как бы… исповедаюсь? Только не думайте, что от вас требуются какие-то действия.
– Что бы ты мне ни сказал, я обещаю соблюсти тайну исповеди.
– Тогда сначала я вам скажу, что я вовсе не Патрик Эшби.
– Я так и знал, – сказал викарий. Брет посмотрел на него с изумлением.
– Вы… вы… вы это знали?
– Скажем так – я это подозревал.
– Почему?
– Внешность человека – это не все. У каждого есть своя аура, своя неповторимая личность. С первого же дня у меня возникла уверенность, что я с тобой никогда прежде не встречался. Я тебя совсем не узнавал, хотя у тебя и помимо внешнего сходства много общего с Патриком.
– И вы ничего по этому поводу не предприняли?
– А что я мог предпринять? Твой адвокат, твоя семья и твои друзья – все приняли тебя. У меня не было никаких доказательств, что ты не Патрик. Ничего, кроме собственной уверенности. Какой был бы прок, если бы я выразил свои сомнения? Я считал, что все скоро выяснится и без моего вмешательства.
– То есть, что меня выведут на чистую воду?
– Нет. Что ты не такой человек, который сможет вынести положение самозванца. Судя по твоему сегодняшнему приходу, я был прав.
– Но я пришел не только для того, чтобы признаться, что я не Патрик.
– Да? А для чего же еще?
– Дело в том… я должен был вам в этом признаться, чтобы вы поняли, в чем… У меня такой сумбур в мыслях. Я много часов ходил под дождем, дожидался, когда у меня прояснится в голове.
– Может быть, если ты мне расскажешь, как оказался в Лачете, то, по крайней мере, у меня в голове что-нибудь прояснится?
– Я… я встретил в Америке человека, который жил в Клере. Он… она сказала мне, что я – вылитый Эшби и подала мне идею выдать себя за Патрика.
– И ты обещал отдавать ей часть денег, которые тебе достанутся?
– Да.
– Могу только сказать, что она заработала свою долю. Она замечательно тебя натаскала. Ничего подобного я в жизни не встречал. Значит, ты американец?
– Нет! – воскликнул Брет, и викарий улыбнулся его горячности. – Я вырос в сиротском приюте в Англии. Меня туда подкинули.
И Брет вкратце рассказал викарию историю своей жизни.
– Я слышал об этом приюте, – сказал Пек, когда Брет закончил рассказ. – Теперь я понимаю, откуда у тебя такие прекрасные манеры.
Он налил в чашку чаю и плеснул туда виски.
– Вот печенье, но, может быть, ты хочешь чего-нибудь более существенного? Нет? Тогда бери овсяное печенье, оно очень вкусное и сытное.
– Мне пришлось рассказать вам про себя, потому что я выяснил, что Патрик не покончил с собой. Его убили.
– Убили? Кто?
– Его брат.
– Саймон?
– Да.
– Но, Патрик! То есть… как тебя на самом деле зовут?
– Этого я не знаю. Сколько я себя помню, меня звали Брет. Это искаженное Бартоломео.
– Послушай, какой вздор! Чем ты можешь подтвердить свое невероятное обвинение?
– Саймон сам мне в этом признался.
– Саймон?
– Не просто признался, а похвастался. Сказал, что я никогда его не выдам, потому что этим я выдам сам себя. Он с самого начала знал, что я не Патрик.
– Когда у вас состоялся этот фантастический разговор?
– Вчера вечером, в Бьюресе. Это все произошло не так уж внезапно. Я давно уже подозревал что-то в этом роде. А вчера, когда он с ударением сказал, что я не Патрик, я спросил прямо, почему он так уверен в этом? А он засмеялся и похвастался, как ловко он убил Патрика.
– Тут, наверно, немалую роль сыграли обстоятельства вашего разговора.
– Вы хотите сказать, что мы оба были пьяны?
– Не совсем. Скажем, возбуждены. Ты бросил ему вызов, а Саймон – у него такое чувство юмора – дал тот ответ, который ты от него хотел.
– Неужели вы всерьез считаете, что мне можно так легко заморочить голову? – тихо спросил Брет.
– Должен признаться, что меня это удивляет. Я считаю тебя умным человеком.
– Тогда поверьте: я пришел к вам не потому, что Саймону вздумалось подшутить надо мной. Патрик не убивал себя. Его убил Саймон. Преднамеренно. Более того, я знаю, как он это сделал.
И Брет рассказал викарию о своей догадке.
– Но, Брет, у тебя же нет никаких доказательств. То, что ты мне рассказал – просто гипотеза. Очень остроумная и весьма вероятная гипотеза – это я признаю. У нее есть одно большое достоинство: она чрезвычайно проста. Но у тебя нет никаких доказательств в ее подтверждении.
– Если полиция узнает правду, доказательства можно будет найти. Я пришел к вам не за этим. Я пришел посоветоваться, как поступить: пойти в полицию или оставить все как есть.
Брет объяснил викарию стоявшую перед ним дилемму.
К его удивлению, викарий – хотя сам он, сомневаясь в личности Брета, оставил все как есть и никому не сказал о своих сомнениях – в этом вопросе никаких сомнений не имел. Если было совершено убийство, надо отдать дело в руки правосудия. Решать такой вопрос самому – это анархия.
Другое дело, что у Брета нет никаких доказательств вины Саймона. Ему в голову втемяшилась мысль об убийстве, он швырнул это обвинение в лицо Саймону, а тот, в силу своей всем известной склонности к розыгрышу, оговорил себя. А потом Брет придумал стройную теорию, под которую подогнал это признание.
– И вы думаете, что я с четырех часов брожу под дождем просто из-за того, что Саймон меня разыграл? Вы думаете, я пришел бы к вам признаться, что я не Патрик, если бы Саймон просто надо мной пошутил? – Викарий молчал. – Скажите мне, мистер Пек, вас удивило самоубийство Патрика?
– Чрезвычайно.
– А вы знаете кого-нибудь, кто не удивился?
– Нет. Но самоубийство всегда захватывает людей врасплох.
– Ладно. Видно, мне вас не убедить, – сказал Брет.
Они помолчали. Потом викарий промолвил:
– Теперь мне ясно, что ты имел в виду, когда говорил про «ров в Дофане». Тебе дали в приюте прекрасное образование.
– Да, Библию мы выучили назубок. Саймон, между прочим, тоже знает эту притчу.
– Наверно, знает. Но почему ты так думаешь?
– Когда он услышал, что Патрик возвращается домой, он стал кричать, что этого не может быть, но в глубине души боялся: вдруг это правда? Ведь там, в притче, жертва чудом осталась в живых. И он боялся – вдруг Патрик каким-то чудом тоже остался жив. Я это точно знаю, потому что в день моего приезда он вошел в гостиную напряженный, как струна, явно ожидая, что случится что-то ужасное. И какое же при виде меня он испытал облегчение! Смешно вспомнить.
Брет допил чай и вопросительно посмотрел на викария. Все-таки их разговор облегчил ему душу.
– Саймон, между прочим, сыграл надо мной не одну шуточку. В первый же день он отправил меня проездить Тимбера, не предупредив, что лошадь уже убила человека. Но вы, наверно, полагаете, что тут опять проявилась его «склонность к розыгрышу». А в Бьюресе он перед самым стартом ослабил подпругу на лошади, на которой я собирался выступать. Ну что ж, это, видимо, опять было «чувство юмора».
Викарий внимательно глядел на Брета.
– Я вовсе не защищаю Саймона – у него много слабостей и недостатков. Но одно дело подстроить ловушку – даже смертельно опасную ловушку – самозванцу, человеку, который отобрал у тебя состояние, и совсем другое – убить любимого брата. И почему, кстати, Саймон сразу не заявил, что ты не Патрик, раз он точно это знает?
– По той же причине, по которой этого не сделали вы.
– А… Все просто сочли бы, что он завидует.
– Да. А потом, безнаказанно избавившись от одного Патрика, он был уверен, что ему ничего не будет стоить избавиться и от второго.
– Брет, как бы мне хотелось убедить тебя, что все это плод твоего воображения.
– Вы слишком высокого мнения о моем воображении.
– Тебе надо окинуть честным и критическим взглядом все происшедшее – и ты поймешь, что это чудовищное обвинение выросло у тебя в уме из пустяков. Ты построил его своими собственными руками.
И на этом викарий стоял вплоть до ухода Брета в два часа ночи.
Он предложил ему остаться на ночь у себя в доме, но Брет попросил только сухой плащ и электрический фонарик. И под непрекращающимся дождем пошел по размытой тропинке в Лачет.
– Приходи ко мне, прежде чем что-нибудь предпринять, – сказал ему на прощанье викарий. Но он все-таки помог Брету. Он ответил на главный вопрос: интересы правосудия выше наших личных привязанностей.
Парадная дверь Лачета была не заперта, а на столике в прихожей лежала записка Беатрисы: «Суп в кастрюле на плите», и стоял серебряный кубок на подставке из черного дерева, в котором лежала визитная карточка. На ней рукой Элеоноры было написано: «Ты забыл забрать кубок, воображала!»
Брет потушил свет и прокрался на цыпочках в свою комнату. Кто-то положил ему в постель грелку. Он заснул, едва успев положить голову на подушку.
ГЛАВА 29
Утром в пятницу Саймон вышел к завтраку в самом лучезарном расположении духа и весело поздоровался с Бретом. Взяв газету, он прокомментировал расследование по делу «мертвеца в сундуке», высказался о Тэтти Тэкер (показания которой, по мнению суда, «не стоили ломаного гроша») и осудил отравление как способ избавиться от родственника, превратившегося в обузу. По нему никак нельзя было догадаться, что в их отношениях с Бретом наступил новый этап, разве что изредка в глазах у него мелькал злорадный огонек. Видимо, он не сомневался, что они с Бретом накрепко «повязаны одной веревочкой».
Элеонора тоже вела себя с Бретом как обычно, хотя в ней чувствовалась какая-то скованность, как у человека, сознающего, что он нарушил светские приличия. Она предложила поехать после обеда в Вестовер и заказать гравировку на выигранных кубках.
– Как приятно будет опять видеть на кубке имя «Патрик Эшби», – сказала она.
– Еще бы! – подтвердил Саймон.
Саймон, очевидно, собирался извлекать из жизни максимум удовольствия, изводя Брета намеками и насмешками. Но когда Брет на вопрос Беатрисы, где он провел вечер, ответил, что был у викария, Саймон насторожился. После этого Брет несколько раз ловил на себе его изучающий взгляд.
Когда после обеда Элеонора с Бретом садились в машину, чтобы ехать в Вестовер, появился Саймон и стал требовать, чтобы ему тоже позволили втиснуться в «блоху». «В конце концов один из кубков принадлежит мне, – заявил он, – и мое право решать, что на нем будет написано и каким алфавитом: латинским, арабским, древнееврейским, греческим или кириллицей, – или даже стенографическими значками».
Небрежному обаянию Саймона настолько трудно было противиться, что даже Брет на секунду усомнился: а не прав ли был викарий, уверяя, что все его обвинения построены на песке. Но он вспомнил про лошадь, которую Гейтс купил для своей дочки Пегги, и решил, что реакция Саймона на эту покупку больше говорит о его характере, чем его покоряющий юмор.
Договорившись с гравером о надписях, Саймон и Элеонора отправились в кафе пить чай, а Брет сказал, что ему надо кое-что купить. Он уже решил, где искать выход из создавшегося положения. Идти в полицию не имело смысла – там ему поверят не больше, чем викарий. У него просто нет доказательств. Если даже Джордж Пек, который не питает иллюзий относительно Саймона, отказывается верить в его преступление без вещественных доказательств, то полиция, для которой Саймон – не юноша с сомнительными принципами, а мистер Эшби из Лачета – и подавно не поверит Брету.
И Брет решил добыть эти самые вещественные доказательства.
Он пошел в гавань, зашел в магазин, торгующий корабельным товаром, и там, хорошенько посоветовавшись с продавцом и перебрав несколько мотков, купил двести футов крепкой веревки. Она была очень тонкой – почти бечевка, – но по прочности не уступала стальному канату. Он попросил продавца упаковать ее в картонную коробку и доставить в гараж, где они оставили «блоху». Получив коробку в гараже, он положил ее в багажник, и, когда Элеонора и Саймон пришли, чтобы ехать домой, Брет сидел в машине и с невинным видом читал вечернюю газету.
Они втиснулись в машину, и Элеонора уже включила зажигание, когда Саймон воскликнул:
– Погоди! Мы забыли отдать им старую покрышку.
Он вышел из машины, открыл багажник и вынул покрышку.
– А что в этой коробке, Нелл?
– Какой коробке? – спросила Элеонора. – Это не наша коробка.
– Это моя коробка, – сказал Брет.
– А что там?
– Секрет.
– «Джеймс Фрайер и сын. Корабельный товар», – прочитал Саймон.
Тьфу, черт! Брет и не заметил на коробке надпись. Саймон захлопнул багажник и влез в машину.
– Что ты там купил, Брет? Маленький кораблик в бутылке? Да нет, коробка для этого великовата. Просто модель судна – безо всякой бутылки? Галлеон в полной оснастке, которыми жители пригородов украшают свои буфеты, чтобы напомнить себе, что они принадлежат к нации мореходов и утешить морехода, который перевешивается через борт во время прогулки в Маргейт?
– Да ну тебя, Саймон! В самом деле, что там, Брет? Это и вправду секрет?
Если Саймон захочет узнать, что в коробке, он все равно так или иначе дознается. Не стоит секретничать и распалять его любопытство. Лучше сказать вроде как правду.
– Ну ладно, скажу. Мне кажется, что я разучился бросать лассо, вот я и купил веревку попрактиковаться.
Элеонора пришла в восторг.
– Брет, покажи мне, как это делается! Сегодня вечером, ладно?
– Нет уж. Сначала я поупражняюсь без свидетелей.
– Но ты меня научишь бросать лассо?
– Конечно, научу.
Если веревка сослужит свою службу, Элеонора его скоро возненавидит.
Когда они приехали в Лачет, Брет достал коробку из багажника и оставил ее на виду в прихожей. Беатриса спросила, что в ней, и была вполне удовлетворена его ответом. Больше на коробку никто внимания не обращал. «Как жаль, что в последние дни пребывания в Лачете мне приходится лгать дорогим людям», – подумал Брет. И сам удивился: почему у него так нехорошо на душе от этой маленькой лжи, когда все это время он лгал на каждом шагу?
А ведь еще можно оставить все как есть. Оставить веревку валяться в прихожей и не пытаться с ее помощью добыть улики. Эта веревка не годится для лассо, но можно поменять ее в магазине на такую, которая годится.
Однако, когда наступила ночь и Брет оказался у себя в комнате, он понял, что выбора у него нет. Он проделал путь через океан и обратно для того, чтобы изобличить убийцу. И он его изобличит.
Еще не оправившись от возбуждения скачек и ночного бала, все рано легли спать. Брет подождал до половины первого, потом вышел в коридор. Свет ни у кого не горел, и нигде не раздавалось ни звука. Брет спустился в прихожую и взял со столика коробку с веревкой. Открыл окно в столовой и вылез в темный сад. Потом тихо закрыл окно за собой. Подождал, не раздастся ли чей-нибудь голос, но все было тихо.
Осторожно ступая по усыпанной гравием дорожке, Брет дошел до травянистого выгона и сел на землю в тени деревьев, где его не было видно из окон. Там он достал из коробки веревку и начал навязывать узлы, на которые он будет опираться ногами во время спуска в карьер. Ему не нужно было освещения – его пальцы ловко делали привычное дело. Давно уже у него не было в руках веревки, и это знакомое ощущение придавало ему уверенности и спокойствия. Веревка была очень хорошего качества, вязать узлы было легко, и Брет чувствовал благодарность к фирме «Джеймс Фрайер и сын».
Закончив эту работу, Брет смотал веревку и перебросил моток через плечо. Через полчаса взойдет луна. Это будет тоненький серп и света он даст немного, но Брет захватил с собой два сильных электрических фонарика, а яркого лунного света ему сегодня и не нужно.
Он шел, останавливаясь через каждые несколько шагов, оглядываясь и прислушиваясь: не идет ли кто-нибудь следом? Но в полумраке ночи он не заметил ни малейшего движения. Даже кошки.
Когда Брет достиг подножия холма Десять буков, небо посветлело; всходил месяц, и он нашел тропинку, которая вела в Вестовер, без помощи фонарика. Некоторое время он шел по ней, а потом, завидев на фоне неба силуэт буков, свернул вправо и вскоре дошел до кустов, которые росли по краю отвесного обрыва старой каменоломни. Там он сел на землю и стал ждать. Но и на этот раз не услышал никаких звуков – только где-то на склоне вдруг пробежала овца.
Брет обвязал конец веревки вокруг ствола самого большого из выросших здесь самосевом молодых буков и сбросил моток через край обрыва. У каменоломни был и пологий край, где раньше оставался узкий проход, но этот проход давно завалило и там росли непроходимые кусты колючего шиповника. Старый Абель рассказал ему об этом в тот день, когда они сидели на холме и разговаривали о детстве Патрика. Абелю однажды пришлось спасать угодившую в карьер овцу. И он сказал, что в каменоломню гораздо легче спуститься по веревке с отвесного края. Вернее, иначе на дно каменоломни вообще нельзя попасть. Когда Брет спросил, есть ли там вода, Абель сказал, что воды там нет; во всяком случае не было двадцать лет тому назад, когда он лазал туда за овцой: под холмом есть проток, через который вода вытекает в море.
Брет подергал веревку, попробовал, не перетирается ли она в том месте, где привязана к дереву. Но у дерева был гладкий ствол, а там, где веревка лежала на каменистом выступе, Брет подложил под нее охапку травы. Брет спустил ноги с края обрыва, нащупал ступнями первый узел. Теперь, когда его глаза были на одном уровне с землей, он отчетливее увидел силуэты кустов на фоне сильно посветлевшего неба, а сверху – тень больших деревьев.
Ногами он опирался об узел, но руками еще держался за натянувшуюся под его весом веревку поверх обрыва.
– Не хотелось бы, чтобы ты отбыл в мир иной, не услышав от меня слова прощания, – раздался вдруг насмешливый голос Саймона. – Я мог бы просто перерезать веревку, и пусть бы ты думал – если у тебя останется время подумать – что она оборвалась. Только это как-то неинтересно.
Брет увидел его силуэт. Саймон стоял на одном колене над натянутой веревкой почти на краю обрыва. Брет мог бы достать до него рукой.
«Какой же я дурак», – чертыхнулся про себя Брет. Он недооценил Саймона. Саймон действовал наверняка. Он не стал дожидаться, пока Брет выйдет из дома, не стал красться следом за ним. Он просто пришел сюда заранее и ждал.
– Тебе ничего не прибавится от того, что ты перережешь веревку, – сказал Брет. – Я зацеплюсь за кусты на склоне и буду кричать, пока кто-нибудь не придет.
– Ничего подобного. Я эту каменоломню знаю, как свои пять пальцев. Прямо-таки сроднился с ней. – Саймон тихонько засмеялся. – Никаких кустов тут нет – летишь до дна без задержки.
А что, если соскользнуть на дно каменоломни прежде, чем Саймон перережет веревку? Собственно говоря, узлы Брет навязал для того, чтобы легче было карабкаться наверх. На них можно просто не обращать внимания. Сколько ему останется до дна, когда Саймон разгадает его замысел?
А, может, лучше… Да! Оттолкнувшись ступнями от узла, Брет резко подтянулся и занес колено над краем обрыва. Но Саймон, видимо, держался рукой за веревку, потому что он почувствовал, как она дрогнула.
– Нет, шалишь, – проговорил он и с силой наступил каблуком на руку Брета. Брет схватил его другой рукой за ногу, вцепившись пальцами в верхний край ботинка. Саймон ударил его по руке ножом. Брет вскрикнул, но ногу не отпустил. Выдернув правую руку из-под каблука Саймона, он ухватил его за щиколотку. Своим телом он закрывал от Саймона веревку, а чтобы рассечь ее позади себя, Саймону нужно было повернуться. Этого Брет ему не давал. Стоя на краю обрыва, человек чувствует себя очень неуверенно, если его держат за ногу.
– Пусти! – прошипел Саймон, размахивая ножом.
– Перестань резать мне руки, – задыхаясь, проговорил Брет, – а то я стащу тебя вниз.
– Пусти! Пусти! – совершенно потеряв голову, кричал Саймон, нанося Брету один удар за другим и не воспринимая его слов.
Брет отпустил край ботинка и освободившейся рукой схватил Саймона за кисть, когда тот в очередной раз попытался ударить его ножом. Теперь он правой рукой держал Саймона за щиколотку, а левой вцепился в кисть его правой руки.
Саймон дико закричал и попытался вырваться, но Брет держал его крепко. Он чувствовал себя более уверенно, опираясь ногами об узел на веревке, тогда как Саймону ухватиться было не за что. Саймон пытался вырвать правую руку, и тут Брет, рванувшись вверх, отпустил его щиколотку и схватил за левую руку. Теперь он держал Саймона за обе руки, и тот стоял над ним, согнувшись над краем обрыва.
– Брось нож, – сказал Брет.
И тут дерн на краю обрыва пополз вперед. Для Брета это не представляло опасности – его только чуть отжало от стены. Но Саймон, который упирался в землю ногами, стараясь выдержать вес Брета, потерял равновесие.
Брет с ужасом увидел, что Саймон падает прямо на него. Удар выбил у него из-под ног узел, и он полетел вниз в темноту.
В голове у Брета взорвался ослепительный фейерверк, и сознание покинуло его.