Текст книги "Крутое пике. Америка и новый экономический порядок после глобального кризиса"

Автор книги: Джозеф Стиглиц

сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 41 страниц)

Моральный кризис

Много было уже написано о том глупом подходе к рискам, который демонстрировал финансовый сектор, о тех опустошениях в экономике, которые появились благодаря деятельности финансовых институтов, и о тех бюджетных дефицитах, которые стали результатом всего этого, но пока очень мало написано о лежащем в основе всего происходящего «моральном дефиците», который на этот раз проявил себя открыто, дефиците, который, может быть, является более значительным, чем другие, и более трудным для устранения. Неустанная погоня за прибылью и все более активное преследование собственных интересов не могут привести к тому процветанию, на которое многие надеялись, но вот появлению морального дефицита они на самом деле помогли.

Грань между творческими, как их называют, приемами бухгалтерского учета и бухгалтерскими махинациями является очень тонкой, и поэтому финансовый сектор неоднократно ее переходил, в том числе и несколько лет назад, когда разразился скандал с фиктивной отчетностью WorldCom и Enron. Хотя отличить, в каком случае имеет место некомпетентность, а в каком – обман, можно не всегда, как можно относиться к ситуациям, когда фирма сначала утверждает, что ее собственный капитал составляет более 100 млрд долл., а затем вдруг оказывается банкротом, заявляя при этом, что руководство не знало том, что бухгалтерия велась с нарушениями? Что‑то не верится, что инициаторы ипотечных кредитов (оригинаторы) и инвестиционные банкиры не знали, что те продукты, которые они создавали, покупали и переупаковывали, были токсичными и даже ядовитыми. Инвестиционные банкиры хотели бы, чтобы мы поверили, что их ввели в заблуждение те, кто продавал им залоговые активы. Но никто их не обманывал. Они сами поощряли инициаторов ипотечных кредитов выйти на рискованный рынок субстандартных продуктов, потому что только при широком предложении ипотечных кредитов и преобразовании рискованных активов в новые продукты они могли получать платежи и доходы, которые затем благодаря использованию кредитного плеча позволяли им выглядеть финансовыми мудрецами. Если их и ввели в заблуждение, это произошло потому, что они просто не хотели знать правды. Вполне возможно, что отдельные их представители на самом деле не знали, что они делают, но они также виновны, хотя «их преступление проходит по другой статье» – введение в заблуждение: они утверждали, что контролировали риски, хотя фактически не могли оценить их даже приблизительно.

Конечно, неудивительно, что представители различных сфер бизнеса зачастую преувеличивают достоинства своих продуктов или заявляют о своей более высокой компетенции без достаточных на то оснований. Причем обычно подобные утверждения и заявления столь же завышены, как и проявления ими своего это и размер назначаемых себе вознаграждений. Но гораздо труднее простить моральную развращенность – эксплуатацию финансовым сектором американцев–бедняков и даже представителей среднего класса. Как я уже отмечал выше, финансовые институты обнаружили, что в нижней части общественной пирамиды имеются деньги, после чего сделали все возможное в рамках закона (а во многих случаях и с выходом за его рамки), чтобы переместить эти деньги ближе к вершине этой пирамиды. Но вместо того чтобы спросить, почему регулирующие органы не воспрепятствовали этому процессу, нам прежде всего следовало бы поинтересоваться, что случилось с моральным раскаянием тех, кто прибегал к подобным приемам.

В главе 6 я объяснил, что схема Понци, к которой прибегнул Берни Мэ– дофф, не так уж сильно отличается от схем других участников этого рынка, которые воспользовались длинными кредитными плечами. Финансисты знали, или должны были бы знать, что за периодом высокой доходности в краткосрочной перспективе (сопровождающимся получением сверхдоходов), вероятно, последует период крупных потерь, и поэтому сделали все от них зависящее, чтобы предстоящие потери никак не отразились на величине их бонусов. Эти преданные сторонники совершенных рынков должны были бы знать, что кредитное плечо не может обеспечить им бесплатные обеды: завышенных доходов не бывает без завышенных рисков. Большое кредитное плечо действительно приносило высокие доходы в хорошие годы, но оно одновременно подвергало банки значительным рискам при ухудшении экономической ситуации.

После того как у людей были забраны деньги (хотя банки считали их своим честным заработком), которые они откладывали себе на старость, говорить о каких‑то этических нормах уже не приходится. Как и в периоды многих предшествующих банковских кризисов, каждый эпизод нынешнего кризиса характеризуется отсутствием угрызений совести. Лишь очень немногие из наиболее отъявленных личностей после этого оказались в тюрьме (но часто даже после уплаты ошеломляющих штрафов на их счетах остаются сотни миллионов долларов). В качестве ярких примеров можно привести Чарльза Китинга (Charles Keating) и Майкла Милкена (Michael Milken), промышлявших в 1980–х годах, и Кеннета Лейа (Kenneth Lay) и Бернарда Эбберса (Bernard Ebbers) в первые годы этого десятилетия.

Мэдофф пересек границу между преувеличением и нечестным поведением. И с каждым днем список финансистов, бросивших вызов этическим нормам, становится все более длинным. Еще одним примером этого рода можно назвать Анджело Модзило (Angelo Mozilo), главу Countrywide Financial, крупнейшего в стране оригинатора ипотечных субстандартных кредитов. Он был обвинен Комиссией по ценным бумагам и биржам в мошенничестве с ценными бумагами и совершении сделок на основе инсайдерской информации. Сам он в частных беседах описывал создаваемые им ипотечные продукты как токсичные и даже говорил, что Countrywide совершает «слепой полет», но при этом все время рекламировал преимущества своей ипотечной компании и расхваливал высокое качество своих ипотечных продуктов, ссылаясь при этом на следование высоким стандартам андеррайтинга1. Многие предприниматели получают большую прибыль при продаже своих компаний. Поэтому каждый из них мечтает найти какого‑нибудь дурака, готового заплатить высокую цену за их бизнес. Модзило это удалось сделать: он продал свои акции Countrywide с прибылью, равной почти 140 млн долл.

Независимо от вашего к этому отношения наши банки и наши банкиры как до кризиса, так и во время него вовсе не жили по тем нравственным нормам, которыми нам всем следовало бы руководствоваться, что особен но проявилось в том, как они эксплуатировали обычных заемщиков. Еще одним примером в длинном списке злоупотреблений являются субстандартные ипотечные кредиты в самых разных их разновидностях, в том числе студенческие займы, заем до зарплаты, схемы, предложения мебели и кредит2, кредитные и дебетовые карты.

Иногда финансовые компании (и другие корпорации) говорят, что не в их компетенции принимать решения о том, что правильно и что непра вильно, так как этими вопросами занимается правительство. До тех пор пока правительство не запрещает какой‑то вид деятельности, банк должен выполнять обязательства перед своими акционерами и предоставлять средства тем, кто их просит, пока ему выгодно этим заниматься. Если следовать такой логике, то нет ничего плохого в помощи сигаретным компаниям, хотя они сознательно производят продукты, которые вызывают все большее и большее привыкание к ним и в конечном счете убивают тех, кто ими пользуется3.

Те, кто считают, что они могут делать все, что им угодно, пока все это остается в рамках закона, пытаются слишком легко оправдать свои действия. Ведь не надо забывать, что бизнес–сообщество тратит большие деньги, когда старается добиться принятия тех законов, которые позволяют ему в ходе своей деятельности прибегать к отвратительным приемам. Финансовый сектор очень усердно делал все возможное, чтобы помешать законодателям принять законы, не допускающие хищнического кредитования, чтобы сделать «дырявыми» законы штатов о защите прав потребителей и чтобы добиться от федерального правительства, которое во время президентства Буша сделало нормы более расплывчатыми, ослабления полномочий регулирующих органов штатов. Что еще хуже, многие корпорации старались добиться принятия законов, защищающих их от выполнения своих обязательств даже в рамках обычной ответственности. Мечта табачных компаний – иметь такой вид «легкого» регулирования, который не мешает им делать все, что им требуется для извлечения прибыли, и при этом обеспечивает им защиту в случае возникновения смертей, ставших результатом их деятельности, позволяет им заявлять, что они просто занимались законным бизнесом и при полном надзоре со стороны властей.

Принятие ответственности

В определенной степени отсутствию моральной ответственности помогла, хотя и непреднамеренно, экономическая наука4. Наивные читатели работ Адама Смита, возможно, исходили из предположения, что этот ученый освободил участников рынка от необходимости думать о вопросах морали. В конце концов, если преследование собственных интересов ведет под влиянием невидимой руки к общественному благополучию, все, что остается делать, – это целенаправленно действовать в собственных интересах. Представители финансового сектора, как складывается впечатление, вели себя именно гак. Но понятно, что погоня за личными интересами, то есть жадность, не привела к общественному благополучию ни в этом случае, ни в период громких скандалов с Enron и WorldCom.

Объяснить, почему все пошло не так, как ожидалось, помогает теория крахов рынка, которую я описал в предыдущих главах, в том числе объяснить и то, почему банкиры в погоне за своими частными интересами создали для общества столь катастрофические социальные последствия и почему преследование собственных интересов банкирами не привело к росту благополучия всего общества или хотя бы акционеров их банков. При возникновении рыночных перекосов, например, под действием внешних влияний, последствия (предельные выгоды и затраты) какого‑то действия участника рынка не в полной мере отражаются в ценах (полученных или заплаченных). Я уже рассказывал о том, что в нашем мире существует множество экстерналий. Крах одного банка может оказать разрушительное воздействие на другие, крах банковской системы или даже возможность такого краха производит огромное влияние на экономику, налогоплательщиков, работников, предприятия, владельцев домов. Обращение взыскания на заложенную недвижимость по одному ипотечному кредиту снижает рыночную стоимость соседних домов, из‑за чего возрастает вероятность обращения на них в будущем такого же взыскания.

Перекошенная модель жесткого американского индивидуализма, которую так ярко олицетворял президент Буш с его ковбойскими сапогами и манерами уверенного в себе до самодовольства человека, являлась отражением мира, в котором мы сами несем ответственность за свои успехи и неудачи и в котором мы пожинаем плоды наших усилий. Но такой мир, как и Homo Economicus из главы 9, и фирма девятнадцатого века, делами которой руководил ее владелец, – это еще один миф. «Ни один человек не является островом»5. Все то, что мы делаем, оказывает значительное воздействие на других, а мы сами являемся, по крайней мере частично, результатом усилий других людей.

В том, как эта модель американского индивидуализма работала на практике, есть своего рода ирония: люди брали кредиты, рассчитывая на то, что с их помощью добьются успеха, но при этом мало задумывались о той ответственности и тех обязательствах, которые возникнут у них в случае неудачи, а также не принимали во внимание те затраты, которые они навлекут на других. В пору огромных («бумажных») прибылей банкиры брали кредиты и утверждали, что это стало возможно благодаря приложенным ими усилиям, но когда наступил период огромных (реальных) убытков, они ссылались уже на то, что это стало результатом действия неподконтрольных им сил.

Эти взгляды нашли свое отражение в схемах вознаграждения руководителей. Эти схемы, несмотря на, казалось бы, повышенное внимание к стимулам, на самом деле зачастую никак не зависели от показателей дея тельности организации: поощрительные выплаты являются высокими при хороших показателях деятельности компании, когда же эти результаты оказываются плохими, снижение премии компенсируется другими видами выплат, проводимых под другими названиями, например «выплата за лояльность». Представители этой отрасли заявляют, что они должны платить работнику много даже в том случае, когда результаты его работы являются неудовлетворительными, потому что в противном случае этого специалиста могут переманить конкуренты, хотя можно было бы ожидать, что банки захотят избавиться от тех, чьи показатели работы оставляют желать лучшего. Но представители отрасли на это отвечают, что прибыль является низкой не из‑за недостаточно качественной работы данного человека, а из‑за событий, которые никто не может контролировать. Но ведь то же самое имело место и тогда, когда прибыли были высокими. Это один из многих примеров когнитивного диссонанса: представители финансового рынка могут предложить хорошо обоснованный аргумент, подкрепляющий их точку зрения, но при этом не видят всех возможных последствий6.

К тому же чаще всего разговоры об ответственности остаются, как складывается впечатление, лишь словами: в японском обществе главный исполнительный директор, ответственный за крах своей фирмы, в результате которого тысячи рабочих были уволены, может совершить харакири. В Великобритании руководители того же уровня в случаях, когда их фирмы терпят крах, подают в отставку. А в Соединенных Штатах, столкнувшись с подобными неприятностями, руководители сражаются за то, чтобы получить более высокий бонус.

На сегодняшних финансовых рынках почти каждый участник заявляет о своей невиновности. Все они утверждают, что всего лишь выполняли свою работу. Так оно все и было. Но их работа часто предусматривала эксплуатацию других или благоденствие за счет результатов такой эксплуатации7. Это было проявлением индивидуализма, но без индивидуальной ответственности. В конце концов, общество не сможет хорошо функционировать, если люди не будут брать на себя ответственность за последствия своих действий. И поэтому отговорка «Я просто делал свою работу» не может признаваться достаточно весомым оправданием.

Экстерналии и провалы рынка являются не исключениями, а правилом. Если это так, то их возникновение имеет далеко идущие последствия. И у индивидуальной, и у корпоративной ответственности есть свое содержание. Фирмы не должны ограничиваться лишь стремлением добиться максимального прироста своей рыночной стоимости. А людям, работающим в корпорациях, необходимо больше думать о том, что они делают и каково их воздействие на других.

Вы цените то, что вы оцениваете, и наоборот8

В обществе, столь ориентированном на показатели деятельности, как наше, мы стремимся все делать хорошо, но на то, что мы делаем, влияет то, что мы оцениваем. Если студентов тестируют на умение читать, преподаватели будут обучать их именно чтению и тратить меньше времени на формирование у них более широких познавательных навыков. То же самое можно сказать и о политиках, политологах и экономистах. Все они стремятся понять, благодаря чему достигаются более высокие показатели деятельности, вроде тех, которые измеряются (оцениваются) величиной ВВП. Но если ВВП – плохая мера общественного благосостояния, то из этого следует, что мы стремимся к достижению неправильной цели. Более того, то, что мы при этом делаем, с точки зрения наших истинных целей может быть контрпродуктивным.

Измерение ВВП в Соединенных Штатах не давало правильной картины того, что фактически происходило в стране до момента взрыва пузыря. Америка думала, что дела обстоят лучше, это было на самом деле, впрочем, такое же ошибочное мнение преобладало и в других странах. Ценовой пузырь привел к завышению стоимости инвестиций в сферу недвижимости и получению завышенных прибылей. Многие другие страны стремились подражать Америке. Экономисты проводили сложные исследования, чтобы определить, какая экономическая стратегия позволяет добиться большего успеха, но поскольку используемое ими мерило успеха было искаженным, то и получаемые по результатам исследований выводы часто оказывались ошибочными9.

Кризис показал, насколько сильно могут быть искажены рыночные цены; при этом надо учесть и то, что результаты нашей оценки деятельности участников рынка сами по себе являются сильно искаженными. Даже в отсутствие кризисных проявлений цены всех товаров искажены, поскольку мы относимся к нашей атмосфере (и зачастую к чистой воде) так, словно эти ресурсы являются бесплатными, хотя на самом деле они относятся к категории редких. Степень искажения цен у любого конкретного товара зависит от количества углерода, использованного при его производстве (а также при производстве всех его компонентов).

Приводимые некоторыми специалистами доводы о том, что мы стара емся добиться компромиссного варианта, учитывающего вопросы сохранения окружающей среды и экономического роста, в данном случае не приемлемы: если бы мы правильно измеряли выход продукции, никакого компромиссного варианта не было бы. При хорошо продуманной экологи ческой политике правильно измеряемый выход продукции был бы выше, а окружающая среда чище. Мы бы тогда поняли, что кажущиеся прибыли, полученные при производстве таких пожирателей топлива, как автомобиль Hummer (успех которого к тому же оказался непродолжительным), являются ложными: они достигаются за счет будущего благосостояния.

Наш экономический рост также основывался на заимствованиях у будущих поколений: мы живем не по средствам. Кроме того, наш рост достигался за счет истощения природных ресурсов и деградации окружающей среды, а это тоже своего рода заимствования у будущих поколений, причем осуществляемые в более циничной форме, так как в этом случае наши долги, по которым все равно придется расплачиваться, не являются внешне очевидными10. Из‑за наших нынешних действий будущие поколения становятся более бедными, но наш индикатор ВВП этого не отражает.

Есть и другие проблемы, связанные с нашей оценкой благосостояния. ВВП на душу населения (то есть в расчете на одного человека) измеряет то, сколько мы тратим на здравоохранение, но не результат этих трат, то есть не состояние нашего здоровья, которое отражается, например, в средней продолжительности жизни. В итоге, хотя наша система здравоохранения становится все более и более неэффективной, может сложиться впечатление, что ВВП растет, хотя состояние здоровья людей ухудшается. ВВП США на душу населения численно выше, чем у Франции или Великобритании, отчасти потому что наша система здравоохранения является менее эффективной. Мы тратим гораздо больше, чем эти страны, а на выходе получаем гораздо более низкие результаты, если говорить о здоровье людей.

В качестве последнего примера (их можно привести намного больше)11 наших вводящих в заблуждение стандартных измерений можно привести средний показатель ВВП на душу населения, который может расти даже тогда, когда не только большинство людей в нашем обществе чувствуют, что их материальное положение ухудшается, но оно и на самом деле становится хуже. Такое случается, когда общество становится все более неравным (что происходит в большинстве стран по всему миру). Увеличение размера Пирога вовсе не означает, что все или хотя бы большинство людей получат больший кусок. Как уже отмечалось в главе 1, в Соединенных Штатах к 2008 году средний доход домашнего хозяйства оказался, с поправкой на Инфляцию, примерно на 4% меньше, чем в 2000 году, хотя ВВП на душу населения (усредненный показатель) за эти годы увеличился на 10%12.

Целью социального производства является повышение благосостояния Членов общества, однако это всего лишь декларация. Наши стандартные измерения не позволяют получить точную оценку происходящего. Но существуют альтернативные варианты. Хотя ни одна мера не может учесть всей сложности того, что происходит в современном обществе, при использовании в этом качестве ВВП ошибки являются критическими. Нам Нужны показатели, отражающие материальное положение типичного человека (измерения медианного дохода намного более полезны, чем измерения среднего дохода), устойчивость (меры, которые учитывают, например, истощение ресурсов и ухудшение окружающей среды, а также увеличение задолженности), а также состояние сферы здравоохранения и образования. Разработчики программ развития из ООН предложили более всеобъемлющую меру, которая включает в себя оценку состояния образования и здравоохранения, а также доходов. При использовании этого подхода скандинавские страны показывают намного более высокие результаты, чем Соединенные Штаты, которые в этом случае занимают в общем рейтинге лишь тринадцатое место.

Но даже при применении более широких экономических показателей, учитывающих положение дел в здравоохранении и образовании, в них не включаются многие другие составляющие, которые влияют на наше ощущение собственного благополучия. Важность нашей взаимосвязи очень хорошо продемонстрировал Роберт Путнам. По его словам, в Америке чувство взаимосвязанности ослабевает, чему, возможно, способствует то, как мы организовали нашу экономику.

Королевство приверженцев буддизма Бутан, расположенное на склонах Восточных Гималаев, попыталось воспользоваться другим подходом. Они решили разработать такую меру измерения благосостояния своих жителей, как показатель валового национального счастья (gross national happiness, GNH). Состояние счастья лишь отчасти связано с материальными блага ми. Некоторые аспекты, вроде духовных ценностей, нельзя и, вероятно, не следует выражать в количественных показателях. Но есть другие составляющие, которые можно представить таким образом (например, социальные связи). Даже без их количественной оценки повышенное внимание к этим ценностям подчеркивает некоторые способы, на которые следует обратить внимание, если мы хотим осуществить переориентацию нашей экономики и нашего общества.