Текст книги "Крутое пике. Америка и новый экономический порядок после глобального кризиса"

Автор книги: Джозеф Стиглиц

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 41 страниц)

Что надо сделать?

Одним из наиболее важных направлений реформирования является сокращение масштабов конфликтов интересов и возможностей для близорукого и сопряженного с принятием чрезмерных рисков поведения. Это объясняется одной простой причиной: если у банкиров неверные стимулы, они пойдут на все, чтобы обойти любые регулирующие правила. Добиться коренного изменения ситуации можно при помощи простых реформ, предусматривающих установление размера оплаты труда руководителей на основе долгосрочных показателей деятельности и обеспечение того, чтобы банкиры не только получали свою долю при наличии корпоративной прибыли, но и несли ответственность за убытки. Если фирмы используют вариант «поощрительных выплат», это должны быть действительно поощрительные выплаты: фирма должна продемонстрировать, что существует зависимость между размером оплаты труда руководства и долгосрочными показателями деятельности организации15.

Однако для эффективного решения проблем, возникающих из‑за искаженных структур стимулирования, поощряющих злоупотребления и искажения, нужны реформы в области корпоративного управления, чтобы сделать менеджеров в большей степени подотчетными людям, которые владеют компанией16. Акционеры должны иметь больший вес при определении размера вознаграждения менеджеров (это называют «мнением при назначении оплаты труда»), а корпоративные отчеты должны, по крайней мере, четко показывать, сколько именно средств в настоящее время выплачивается в виде фондовых опционов и других форм скрытой компенсации. Об отвратительном состоянии дел в области корпоративного управления лучше всего свидетельствует тот факт, что корпорации развернули целую кампанию против законов, которые всего лишь требуют, чтобы акционеры получили право рекомендательного голоса при определении размеров вознаграждения, причитающегося менеджерам принадлежащей им компании17. Может быть, акционеры номинально и являются собственниками корпораций, но на сегодняшний день у них даже нет права голоса при установлении оплаты труда тем, кто, как считается, работает на них.

Отсутствие прозрачности

Критические высказывания в адрес финансовых рынков всегда начинаются с упоминания об отсутствии там прозрачности или, как ее еще называют, транспарентности. Конечно, за этими терминами стоит другое слово «информация». Каждый paз после возникновения кризиса становится очевидным, что информации не хватало: никто не понес бы свои деньги на Уолл–стрит, если бы знал, что их инвестиции закончатся неудачей. Однако существует большая разница между той информацией, которую одна сторона хотела бы предоставлять только в ретроспективе, и действительным отсутствием прозрачности. Никто не может иметь всю ту информацию, которой он хотел бы обладать, чтобы на ее основе принимать свои решения. Работа на финансовых рынках предусматривает выведывание необходимой информации и формирование на основе этой ограниченной информации выводов о рисках и прибыли.

Для меня вопрос о транспарентности на самом деле представляет собой вопрос об обмане. Американские банки активно вводили всех нас в заблуждение: они выводили рисковые активы с балансовых отчетов, и поэтому никто не мог надлежащим образом их оценить. Достигнутые ими масштабы жульничества являются ошеломляющими: Lehman Brothers мог, к примеру, незадолго до прекращения своей деятельности сообщить, что чистая стоимость их банка составляет около 26 млрд долл., и при этом иметь дыру в балансовом отчете, по размерам приближающуюся к 200 млрд долл.

Если бы рынки работали хорошо, банки (и страны), которые были бы более открытыми в своих действиях, могли бы получить капитал с меньшими затратами. Для получения такого рода прозрачности нужны соответствующие рыночные стимулы – достижение сбалансированности затрат и выгод от сбора, анализа и раскрытия дополнительной информации. Но рынки сами по себе, кажется, не в состоянии обеспечить надлежащую степень транспарентности, и поэтому правительству приходится вмешаться и требовать раскрытия определенной информации19.

Без наличия надежной и полной информации рынки не могут работать эффективно, и важная роль в обеспечении рынков такой информацией принадлежит системе бухгалтерского учета, благодаря которой участники рынка могут осмысленно интерпретировать получаемые данные. Но ни одна система учета не является совершенной, и поэтому в ходе этого кризиса практика осуществления учетной функции породила большие споры20. В настоящее время основная полемика ведется по поводу «переоценки активов в соответствии с их текущими рыночными ценами», то есть учета стоимости активов, находящихся на балансах компаний, по их рыночной стоимости (конечно, при наличии рыночной цены таких активов).

Некоторые представители финансового сектора всю вину за проблемы, с которыми они столкнулись, сваливают на особенности правил ведения бухгалтерского учета, связанные с переоценкой активов по их рыночной стоимости. Если бы им не нужно было сообщать о том факте, что накопившиеся у них ипотечные залоги вряд ли будут выкуплены, то их счета выглядели бы гораздо лучше, и никто не стал бы высказывать по этому поводу никаких опасений. Сторонники рыночного фундаментализма, которые так усердно вещали о преимуществах чудесной системы рыночного ценообразования, вдруг утратили свою веру. Когда цены недвижимости и производных финансовых продуктов стали снижаться, они начали утверждать, что рынок не показывает «истинные цены», отражающие фактическую ценность этих активов. Конечно, во время надувания пузыря ни один из них никогда не высказывал подобных сомнений, но ведь тогда высокие цены означали высокие бонусы и позволяли более активно заниматься кредитованием. И, разумеется, никто из них не предложил вернуть свои бонусы, когда «прибыль», на основе которой были рассчитаны размеры их вознаграждения, оказалась фальшивкой.

Но на самом деле коммерческие банки не должны были переоценивать большую часть имевшихся у них активов на протяжении длительно– то времени. До марта 2009 года им приходилось лишь уточнять стоимость тех ипотечных залогов, по которым вероятность неплатежа была высокой. Затем в своем движении к еще большей непрозрачности банки даже получили право не корректировать при помощи списания многие из таких проблемных ипотечных залогов21. Они перешли от переоценки активов по их рыночной стоимости к «переоценке надежд». Это позволило некоторым банкам сообщать о гораздо более высокой прибыли, чем разрешалось прежде, но, с другой стороны, это ослабило доверие к публикуемым ими цифрам и привело лишь к отсрочке того момента, когда этим организациям все равно придется приводить в порядок свои балансовые отчеты.

(Это было не единственным проявлением известного феномена, когда виновником плохих новостей – в данном случае о плачевном состоянии балансовых отчетов банков – назначают того, кто приносит такие новости. По мере развития кризиса еще одним требованием банков, помимо отказа от переоценки активов по их рыночной стоимости, стало запрещение «коротких» продаж. Совершая «короткие» продажи, инвесторы ставят на то, что цены продаваемых ими акций снизятся. Когда многие инвесторы полагают, что дела некой компании пойдут плохо, и начинают активно продавать ее акции, очевидно, что цена таких акций падает. «Короткие» продажи обеспечивает важные стимулы для участников рынка, под действием которых они стараются выявить случаи мошенничества и безрассудного кредитования. Некоторые специалисты считают, что такие продажи сыграли более важную роль в борьбе с неэтичным корпоративным поведением, нежели государственные регулирующие органы. Но в ходе этого кризиса, как я уже отметил, банки, которые обычно верят в достоинства рынка, утратили эту веру; они хотели, чтобы те, кто оптимистично оценивает перспективы банков, имели бы возможность отдать свои «голоса» в поддержку банков путем приобретения акций, по не хотели, чтобы их оппонентам была предоставлена возможность поступить аналогичным образом – осуществлять «короткие» продажи.)

Безусловно, банки были чрезмерно оптимистичны, и для этого у них имелись серьезные стимулы. По мере развития кризиса они надеялись, что единственной их проблемой будет всплеск «иррационального пессимизма». Если бы люди чувствовали уверенность, рыночные цены продолжали бы расти. К сожалению, экономика дает мало оснований для оптимизма. Доверие, конечно, необходимо, но важны и другие составляющие реальности, такие, как внутренние убеждения, чувства, желания и неприязнь. Реалии именно этого кризиса достаточно просты: плохие кредиты предоставлялись на основе пузыря людям, которые не имели финансовой возможности их погасить. Рыночные цены несовершенны, но в общем и целом они все еще представляют собой лучшую из доступной информацию о стоимости активов. Конечно, вряд ли целесообразно оставлять получение оценок на усмотрение банкиров. У них слишком много стимулов для искажения предоставляемой информации, что проявляется особенно сильно в тех случаях, когда на основе этой информации можно прийти к предположению, что у банка нет денег.

Тем не менее даже при плохо продуманных регулирующих правилах учет на основе переоценки стоимости активов мог бы повлиять на величину циклических колебаний. Этот кризис, как я уже отмечал, несмотря на все появившиеся новомодные продукты, очень сильно напоминает по своей сути динамику развития аналогичных событий, происходивших в прошлом: чрезмерное расширение кредита, выдаваемого под залог недвижимости. В хорошие времена стоимость этих активов слишком высока, так как они растут при надувании пузыря. Поскольку заемщики в этих условиях выглядят богаче, банк может одолжить им больше. В период бума случаи дефолта случаются редко, а прибыль банков достаточно высока, чтобы они имели возможность выдавать больше кредитов. Когда рынки «корректируются», цены снижаются, число случаев дефолта возрастает, и в такой изменившейся ситуации банк оказывается не в состоянии или не хочет так же активно заниматься кредитованием, как прежде. Из‑за снижения банками объема кредитования страдает экономика. В результате этого еще больше кредитов переходит в категорию плохих, а стоимость активов снижается еще сильнее. Правила бухгалтерского учета, предусматривающие переоценку активов в соответствии с их текущими рыночными ценами, обязывают банки действовать более дисциплинированно: когда стоимость кредитного портфеля снижается из‑за увеличения количества дефолтов, банк должен признать, что теперь он уже не так богат, как ранее, а это означает, что ему следует либо сократить объем кредитования, либо получить дополнительный капитал. Но в период рецессии второй вариант обычно исключается.

Поэтому учет в текущих ценах, по–видимому, может привести к более значительным колебаниям в масштабах кредитования.

Однако рассматриваемая здесь проблема вызвана не переоценкой активов как таковой, а тем, как она реализуется. Регулирующим органам следовало бы сдерживать объем кредитования в хорошие времена, что ослабило бы чувство эйфории и уменьшило бы размер пузыря, но в плохие времена, напротив, увеличивать масштабы кредитования22.

Есть и другие легко решаемые проблемы, вызванные необходимостью рыночной переоценки стоимости активов. Одна из них вызвана тем, что очень активные сторонники такой переоценки стали злоупотреблять своим подходом и делали это без учета его ограничений, в том числе связанных с различными целями использования бухгалтерской информации. Например, при проведении переоценки активов по рыночной стоимости банки также корректируют и свои обязательства. Когда рынок считает, что банк может обанкротиться, стоимость его долговых обязательств снижается, в результате чего банк фиксирует в своих учетных документах капитальную прибыль. Конечно, это абсурд: создается впечатление, что банк получает прибыль, и это происходит лишь потому, что все считают, что он вот–вот обанкротится. Банкам, работающим с депозитами до востребования, то есть с теми вкладами, чьи владельцы могут потребовать вернуть их в любое время, целесообразно пользоваться консервативной оценкой стоимости своих активов. Вкладчик всегда хочет знать, сможет ли данный банк выполнить свои обязательства. Достаточную ли сумму банк сможет выручить, если продаст свои активы (а сделать это он может только по рыночным ценам)?23

В предыдущей главе мы видели, что хитрости с бухгалтерской отчетностью привели к усугублению проблемы сберегательных банков, что, в конечном счете, вызвало необходимость увеличения объемов оказанной им помощи. В ходе кризиса 2008 года правительство, которое пошло на смягчение стандартов бухгалтерского учета, опять ведет нас по той же дороге. Была надежда, что на этот раз за попытки играть на возрождении кто‑то сполна получит по заслугам. Может быть, это и произойдет, но, скорее всего, эта надежда не оправдается24.

В условиях нынешнего кризиса отказ от правил учета, требующих переоценки активов по рыночным ценам, оказывает особенно негативное влияние: он препятствует банкам осуществлять реструктуризацию ипотечных кредитов и задерживает проведение финансовой реструктуризации, в которой экономика так нуждается25. Если банки задержат реструктуризацию, цены, может выть, и вернутся к прежним уровням, и тогда ипотечные кредиты будут погашены. Но, вполне вероятно, этого не произойдет. Но, опять же может быть, тем временем они смогут получить большую часть причи тающихся им платежей26, а огромный спред между банковскими ставками по кредитам и дисконтной процентной ставкой позволит им справиться с убытками, когда они в конце концов решат с ними разобраться27.

Что надо сделать?

Ослабление стандартов бухгалтерского учета, произошедшее в апреле 2009 года, было шагом в неправильном направлении: нужно было, наоборот, подтвердить приверженность учету, предусматривающему переоценку активов в соответствии с их текущими рыночными ценами, но подходить к применению этих правил с большой осторожностью. Если банк хочет показать, что он настроен более оптимистично, чем рынок, он вправе это сделать, и если инвесторы этому поверят, то и хорошо.

Но вот ведение бухгалтерских документов таким образом, чтобы скрыть от инвесторов реальное положение дел и преувеличить свои доходы, должно быть признанно незаконным в такой же мере, как и сокрытие истинной информации от налоговых органов (занижение дохода). Все «забалансовые» фокусы, к которым банки активно прибегали в прошлом, должны быть запрещены. Если оплата труда руководства в виде фондовых опционов прямо не запрещена, от банков, которые пользуются такой системой, следует потребовать иметь больший размер собственного капитала и платить более высокие ставки при страховании вкладов. По меньшей мере, все условия по таким опционам должны быть полностью раскрыты, чтобы больше не создавалась видимость, что вознаграждение руководителей падает на них как манна с небес, а не из карманов акционеров.

И, наконец, прозрачность, если мы хотим, чтобы это слово имело смысл, должна быть всеобъемлющей. Если обходные пути будут существовать, нет никаких сомнений, что они обязательно будут использованы. Огромная доля глобального перемещения капитала идет через тайные гавани вроде Каймановых островов: они никогда не стали бы финансовым центром, пропускающим через себя 2 трлн долл., только по той простой причине, что тамошняя погода особенно способствует ведению банковского дела28. В глобальной системе регулирования были преднамеренно созданы лазейки, чтобы отмывать деньги, уклоняться от налогов, избегать соблюдения регулирующих правил и заниматься другой незаконной деятельностью. После событий 11 сентября правительству удалось закрыть их как каналы предоставления безопасных гаваней для средств, предназначенных для проведения террористических операций, но эти ограничения являются слишком мягкими и не позволяют предотвратить использование этих каналов для других неблагоприятных деяний29.

Сложность, выходящая за пределы прозрачности

Значительную роль в развитии этого кризиса, наряду с отсутствием транспарентности, сыграла и слишком большая сложность финансовых инструментов. Финансовые рынки создали настолько сложные продукты, что, даже если бы все их детали были известны, никто не мог бы в полной мере понять, каковы реальные риски их применения. Даже банки, имевшие в своем распоряжении все необходимые сведения и все данные, не смогли точно выяснить, какова на самом деле их финансовая позиция.

Рынки не осуществили оценку сложных продуктов. Это было сделано лишь по результатам прогона различных вариантов компьютерных моделей, независимо от сложности продуктов и без учета того, что эти модели, скорее всего, не могли должным образом переработать весь объем требуемой информации30. Оказалось, в эти модели не были включены некоторые очень важные компоненты; а результаты моделирования неизбежно зависят от допущений и исходных данных, введенных в модели (см. главу 4). Например, модели, в которых уделялось мало внимания риску снижения цен и коррелированному с ним риску дефолта, могли выдавать оценки, очень сильно отличающиеся от истинных значений, при этом при повышении вероятности дефолта эти оценки очень сильно менялись.

Даже сейчас не до конца ясно, необходимы ли были все эти новые инструменты. В финансовой системе всегда были продукты, связанные с распределением и управлением рисками. Инвестор, желающий выбрать очень безопасный актив, мог купить казначейский вексель. Тот же, кто был готов пойти на немного больший риск, мог приобрести корпоративную облигацию. Еще больший риск сопровождали сделки с акциями (паями). Некоторые риски, например от смерти ключевого служащего или пожара, можно было застраховать в страховых компаниях. Можно было даже защитить себя от риска повышения цены нефти. Но в рекламе новых рискованных финансовых продуктов акцент делался на том, что они позволяют «управлять рисками с тонкой настройкой». В принципе, эти новые инструменты могли обеспечить более совершенное управление рисками и даже понизить операционные издержки. На практике, однако, они разрешили людям вступать в более крупные и рискованные авантюры, требующие для участия в них все меньшего и меньшего капитала.

Часть задач, которые решались при компьютерном моделировании, была направлена на достижение максимальной доли, скажем, ипотечного субстандартного кредитования с очень низким качеством, которое могло бы получить сначала рейтинг ААА, затем рейтинг АА и так далее, чтобы в результате максимизировать суммы, которые могли быть получены при нарезке и дальнейшей упаковке ипотечных продуктов. Прич№м без применения подобной алхимии исходные ингредиенты могли получить разве что самый низкий рейтинг – Е Продукт, получаемый в результате такой обработки, оказывался чрезвычайно сложным.

Как уже было показано выше, банкам не нравится прозрачность. Полностью прозрачный рынок был бы очень конкурентным, а при жесткой конкуренции получаемые банками прибыли и платежи неизбежно сократились бы. Поэтому финансовые рынки преднамеренно создавали сложные продукты, используя их как способ снижения фактической транспарентности без нарушения действующих правил. Обеспеченная таким образом сложность позволяла банкам получать более высокие платежи, то есть повышать свое благополучие за счет более высоких операционных издержек. К тому же при использовании продуктов, «сделанных на заказ», труднее осуществлять сравнение цен, а конкуренция при их продаже на рынке становится менее острой. В течение какого‑то времени такие продукты действительно работали, хотя бы в том смысле, что они обеспечивали банкам более высокую прибыль. Но, с другой стороны, именно сложность стала причиной последующих бед финансового сектора. Никто до сих пор не доказал, что повышение эффективности за счет принятия чрезмерных рисков когда‑нибудь в полной мере компенсирует все те убытки, которые понесли и налогоплательщики, и экономика в целом.

Принятие чрезмерных рисков

12 ноября 1999 года Конгресс принял закон Грэмма, Лича и Блили, который также называют законом о модернизации финансовых услуг, что стало кульминацией многолетних титанических усилий лоббистов, представляющих интересы банковских и финансовых отраслей, по сокращению регулирования в сферах их деятельности. Главным сторонником принятия этого закона Конгрессом был сенатор Фил Грэмм, который его там и представлял. Появление на свет этого закона позволило крупным банкам добиться достижения своей давней желанной цели – отмены закона Гласса—Стиголла.

После Великой депрессии правительство постаралось получить ответы на важные вопросы. Что стало причиной депрессии? Как можно предотвратить ее повторение? Регулирующая структура, которую создало в то время правительство, хорошо служила и стране, и всему миру и в значительной степени способствовала беспрецедентно долгому периоду стабильности и роста. Краеугольным камнем всей регулирующей конструкции был закон Гласса—Стиголла от 1933 года. Он разделил деятельность коммерческих банков (которые выдают деньги в кредит) и инвестиционных банков (которые организуют продажу облигаций и акций), чтобы избежать очевидного конфликта интересов, возникающего в том случае, когда один и тот же банк занимается эмиссией акций и кредитованием.

У закона Гласса—Стиголла была и вторая цель – добиться, чтобы те, кому поручено заботиться о деньгах простых вкладчиков, пользующихся услугами коммерческих банков, не участвовали в рискованных сделках инвестиционных банков, чья основная цель – добиться максимальной отдачи от вложенных средств. Так как сохранение уверенности в том, что механизм выплат надежен, было очень важной задачей, в этом законе правительство предусмотрело создание системы страхования вкладов, хранящихся в коммерческих банках. Заявив об этих государственных гарантиях, правительство хотело добиться, чтобы коммерческие банки действовали консервативно. С другой стороны, такой подход не соответствует корпоративной культуре инвестиционных банков.

Регулирующие правила, появившиеся на светпосле Великой депрессии, возможно, не соответствовали реалиям двадцать первого века и должны были пройти через процесс адаптации, в том числе чтобы учесть возросшие риски, связанные с такими явлениями, как деривативы и секьюритизация. Но уж, конечно, эти правила не должны были отменяться полностью. Успокаивая критиков, которых беспокоили проблемы, возникшие в предыдущие годы, которые привели к принятию нового закона, его сторонники не находили других аргументов, кроме как «доверьтесь нам». Они утверждали, что создадут что‑то вроде Китайской стены, которая разведет непреодолимые разногласия между двумя направлениями банковской деятельности, что позволит добиться того, что проблемы, связанные с конфликтом интересов, не повторятся вновь. Скандалы в сфере бухгалтерского учета, которые произошли через несколько лет, показали, что построенная этими специалистами «Китайская стена» оказалась настолько низкой, что через нее можно было легко перешагнуть31.

Но наиболее важное последствие отмены закона Гласса—Стиголла было косвенным. Когда эта отмена позволила вновь объединить инвестиционную и коммерческую банковскую деятельность, доминирующее место в этом симбиозе заняла культура, свойственная инвестиционному бизнесу. В обществе существовал спрос на такую высокую доходность, обеспечить которую можно было лишь при помощи большого кредитного плеча и высокого риска. Еще одним последствием отмены регулирующего закона стало снижение конкурентоспособности и усиление концентрации банковской системы, главными участниками которой являлись ставшие еще более крупными банки. За годы, прошедшие после принятия закона Грэм– ма, рыночная доля пяти крупнейших банков увеличилась с 8% в 1995 году до 30% в настоящее время. Одной из отличительных особенностей бан– ковской системы США раньше являлся высокий уровень конкуренции и наличие множества банков, обслуживающих различные сообщества и различные ниши рынка. Теперь это преимущество было утрачено, что привело к возникновению новых проблем. К 2002 году кредитное плечо, используемое крупными банками, составило 29 к 1, то есть снижение стоимости их активов на 3% привело бы эти банки к краху. Но Комиссия по ценным бумагам и биржам (SEC) не предпринимала никаких действий для исправления этой ситуации, а лишь приводила доводы в пользу саморегулирования, исходя из довольно спорной идеи, что банки, мол, могут на самом деле сами навести порядок в своем хозяйстве. Затем, после принятия в апреле 2004 года еще более спорного решения, банкам предоставили фактически неограниченную свободу, после чего некоторые из них увеличили свое кредитное плечо до соотношения 40 к 1. Регуляторы, как и инвестиционные банки, похоже, слишком сильно прониклись идеей о том, что при использовании более совершенных компьютерных моделей риск–менеджмент становится совсем не сложной задачей33.