Текст книги "Крутое пике. Америка и новый экономический порядок после глобального кризиса"

Автор книги: Джозеф Стиглиц

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 41 страниц)

Крах неоклассической модели

Модель совершенного рынка иногда называют неоклассической моделью13. Предполагается, что экономическая наука должна быть предсказывающей, однако многие из ключевых прогнозов неоклассической экономической теории могут быть легко опровергнуты и отвергнуты. Наиболее очевидным в этом отношении является прогноз о том, что безработицы не будет14. Подобно тому как рыночное равновесие предусматривает, что спрос на яблоки равен их предложению, согласно этой теории спрос на рабочую силу также равен ее предложению. В неоклассической модели любые отклонения от равновесия являются краткосрочными, причем настолько, что для их устранения правительству даже нет необходимости затрачивать какие‑либо дополнительные ресурсы. Хотите верьте, хотите нет, но некоторые ученые, представляющие основное направление нынешней экономической мысли, в том числе по меньшей мере один недавний лауреат Нобелевской премии в области экономики, считают, что текущий кризис не является таким уж значительным сбоем. По их мнению, у некоторых людей просто появилась возможность воспользоваться чуть более продолжительным досугом, чем обычно.

Это заключение, к которому пришли представители неоклассической экономики, является не просто странным. Сторонники этого направления также утверждают, что такой вещи, как рационирование кредита, не существует: любой человек может занять столько, сколько хочет, конечно, под процент, учитывающий соответствующий риск неплатежеспособности. Для этих экономистов кризис ликвидности, начавшийся 15 сентября, был просто бредом или плодом чьего‑то воображения15.

Третий пример ухода представителей основного направления экономической теории от реальности связан с корпоративной финансовой структурой: для них неважно, финансирует ли фирма свою деятельность через заемный или акционерный капитал; в их представлении это не имеет никакого значения. Этот вывод был одним из основных вкладов, который сделали в науку Франко Модильяни и Мертон Миллер, которые получили в свое время Нобелевские премии по экономике, в 1985 и в 1990 году соответственно16.

Как и в случае со многими другими неоклассическими идеями, в этом утверждении есть зерно истины, и, следуя такой логике, можно многому научиться. Эти ученые заявляют, что стоимость фирмы зависит исключительно от величины обеспечиваемого ею потока доходов, и не имеет большого значения, тратит ли фирма эти доходы в первую очередь на возврат долгов (фиксированными платежами, размер которых не зависит от уровня прибыли), направляя лишь оставшуюся часть дохода в собственный капитал, или преимущественно отчисляет их в собственный капитал. Это, по их мнению, аналогично тому, что стоимость литра цельного молока можно рассматривать просто как стоимость обезжиренного молока плюс стоимость снятых с него сливок. Модильяни и Миллер проигнорировали возможность банкротства и связанные с этим расходы, а также тот факт, что чем больше фирма занимает, тем выше вероятность банкротства. Кроме того, они проигнорировали и то, как рынок отреагирует в том случае, если владелец решит продать свои акции: стремление владельца продать акции по очень низкой цене почти наверняка сообщает рынку о его взглядах на перспективы своей компании.

Четвертым критичным аспектом неоклассической экономической теории, который был скомпрометирован нынешним кризисом, является то, как эта теория объясняет факторы, определяющие доходы и неравенство. Как мы объясняем относительную величину заработной платы у квалифицированных и неквалифицированных работников и размер оплаты руководи гелей корпораций? Неоклассическая теория приводила свои аргументы, оправдывающие неравенство вознаграждений, утверждая, что каждый работник получает плату в соответствии с его предельным общественным вкладом. Ресурсы ограничены, и у более редких ресурсов должна быть более высокая цена, благодаря которой они используются более эффективно. В соответствии с этим подходом вмешательство в размер оплаты руководителей означает вмешательство в деятельность рынка, что отрицательно сказывается на его эффективности. За последнюю четверть века значительно усилились сомнения в том, что эта теория способна объяснить резкое возрастание размера вознаграждения руководителей: если 30 лет назад оплата руководителя высшего звена превышала оплату труда работника средней квалификации приблизительно в 40 раз, то сейчас это соотношение составляет сотни и тысячи раз17.

Руководители высшего уровня не становятся вдруг более производительными или дефицитными кадрами: если бы произошло последнее, они перешли бы в категорию более редких ресурсов. Не имелось и никаких фактов, свидетельствующих о том, что руководитель является намного более опытным профессионалом, чем его заместитель. Неоклассическая теория не смогла объяснить, почему в глобализованном мире при использовании похожих технологий, применяемых в разных странах, указанные различия в размерах компенсаций в Соединенных Штагах намного больше, чем в других странах. Сомнения по поводу спра ведливости неоклассической теории увеличились и из‑за того, что бонусы руководителей в финансовом секторе остались высокими даже после того, как стало известно о том, сколько вреда их деятельность нанесла как тем фирмам, в которых они работали, так и обществу в целом. Выше я предложил другое объяснение: проблемы в области корпоративного управления означали отсутствие тесной зависимости между размером оплаты труда и предельной величиной общественного вклада. Если это действительно так, то такое положение дел имеет далеко идущие последствия для политиков, которые пытаются добиться более справедливого распределения доходов.

Последний пример связан с тем, что в неоклассической теории не допускается существование дискриминации18. Теоретическое обоснование такого подхода было простым: если бы дискриминация имела место, то работодатели при найме кандидатов на работу отдавали бы предпочтение членам групп, подвергающихся дискриминации, так как им можно было бы платить меньше. Это привело бы к выравниванию заработной платы, и процесс продолжался бы до тех пор, пока не устранились бы все имевшиеся в прошлом дискриминационные различия.

Я сам из Гэри, штат Индиана, города сталеваров, расположенного на южном берегу озера Мичиган. С детства я наблюдал признаки хронической безработицы, которые с каждым спадом экономики становились все более тяжелыми. Я знал, что, когда люди в моем городе сталкиваются с трудностями, они не могут пойти в банк и получить там деньги, которые помогут им пережить тяжелый период. Я видел проявления расовой дискриминации. Поэтому, когда я начал изучать экономику, ни один из перечисленных выше выводов неоклассической теории для меня не имел смысла. Такой опыт помог мне в моих поисках альтернативных вариантов. Уже на выпускном курсе мои одноклассники и я спорили о том, какие из допущений неоклассической экономической науки критичны, а какие приводят к абсурдным выводам из этой теории.

Было, например, очевидно, что рынки далеки от совершенной конкуренции20. В идеальных условиях конкурентного рынка фирмы, которые хотя бы незначительно снизили свои цены, могли бы захватить весь рынок. Небольшая страна никогда бы не сталкивалась с безработицей: всего лишь за счет снижения своего обменного курса она могла бы продать больше произведенных ею товаров. Допущение о совершенной конкуренции было критичным, но мне казалось, что если говорить о крупных экономиках вроде Соединенных Штатов, оно главным образом влияет на распределение доходов. Те, кто обладал монопольной мощью, могли получать большую долю доходов страны, однако из‑за реализации ими своей рыночной мощи доходы страны могли оказаться меньшими. Но при этом не было никаких оснований полагать, что для экономики с обилием монополий будет характерно наличие безработицы, расовой дискриминации, а также рационирование кредитов.

Когда я как молодой студент–дипломник приступил к своим исследованиям, мне казалось, что есть два критичных допущения: одно из них было связано с информацией, другое – с природой самого человека. Экономическая наука относится к категории общественных. Она изучает, каким образом люди взаимодействуют друг с другом при производстве товаров и услуг. Для ответа на вопрос о том, как они это делают, нужно более широко описать их поведение. Действовали ли они «рационально»? Вера в рациональность в экономике имеет глубокие корни. Интроспекция, а в еще большей степени работы моих коллег убедили меня в том, что все это ерунда. Вскоре я понял, что мои коллеги в полной мере иррационально уверены в верности допущения о рациональности и что поколебать эту веру будет очень нелегко. Поэтому я выбрал более легкий путь: я оставил допущение о рациональности, но показал, что даже незначительные изменения в допущениях, связанных с информацией, полностью меняют все получаемые результаты. При таком подходе можно было легко создавать теории, которые, как казалось, гораздо больше соответствуют реалиям жизни, в том числе новые теории безработицы, рационирования кредитов и дискриминации, и легко понять, почему столь важную роль играет структура корпоративных финансов (независимо от того, финансируется ли корпорация за счет кредитов или путем эмиссии акций).

Homo economicus

Большинству из нас не хотелось бы думать, что мы соответствуем тому взгляду на человека, который лежит в основе существующих экономических моделей, где считается, что человек является расчетливым, рациональным, эгоистичным существом, преследующим исключительно личные интересы. В этой модели человек лишен чувства сострадания, гражданского долга или альтруизма. Одним из интересных аспектов экономической науки является тот факт, что эта модель дает более точное описание экономистов, чем других людей, и чем дольше студенты изучают эту науку, тем больше они соответствуют предложенному в данной модели описанию21.

То, что в экономической науке понимается под рациональностью, – это не совсем то, что в это понятие вкладывают большинство людей. Толкование этого термина экономистами лучше всего передается словом последовательность. Если человек предпочитает шоколадное мороженое ваниль ному и если ему предоставляется выбор из двух сортов, продаваемых по одинаковой цене, он всегда принимает одно и то же решение – выбирает шоколадное. Рациональность включает также последовательное поведение и в более сложных ситуациях: если человек предпочитает шоколадное мороженое ванильному, ванильное – клубничному, то, если затем ему придется сделать выбор между шоколадным мороженым и клубничным, он всегда предпочтет шоколадное.

Есть и другие аспекты такой рациональности. Одной из них является базовый принцип, упоминавшийся в главе 5, который можно сформулировать так: что прошло, то прошло. Люди должны всегда смотреть вперед. Типичный пример показывает, что большинство людей в этом смысле не являются рациональными. Предположим, вы любите смотреть футбольные матчи, но нежелание мокнуть под дождем может быть сильнее любви к футболу. Если кто‑нибудь предложил бы вам бесплатный билет на футбольный матч, проходящий во время дождя, вы отказались бы от такого предложения. А теперь предположим, что вы заранее заплатили за билет 100 долл. Как и большинству людей, вам будет трудно выбросить такую сумму. Поэтому вы пойдете на игру, даже если перспектива принятия дождевого душа вызывает у вас отрицательные эмоции. Экономист в этом случае скажет, что вы ведете себя иррационально.

К сожалению, экономисты используют свою модель рациональности слишком широко, в том числе и там, где ее уже не следует использовать. Вы узнаете, что вам нравится, что доставляет вам удовольствие, на основе накапливаемого опыта. Вы пробуете разные виды мороженого или разные виды салатов. Но экономисты пытаются использовать одну и ту же модель для объяснения разных практических решений, принимаемых на протяжении длительного времени, скажем, касающихся пенсионных накоплений. Здесь должно быть очевидно: не существует способа, при помощи которого вы сможете узнать, следует ли вам сберегать больше или меньше, и вы не сможете этого узнать до тех пор, пока не станет слишком поздно: в этот момент вы просто уже не сможете воспользоваться своим накопленным опытом. В конце жизни вы, может быть, посетуете на то, что не решились откладывать больше, и подумаете, что, вернувшись в прошлое, охотно отказались бы от одного из своих предыдущих отпусков, проведенных на пляже вместо того, чтобы заработать еще немного денег, которые теперь вам бы очень пригодились. Но возможен и совершенно другой вариант. Вполне вероятно, вы решите, что экономить надо было меньше, так как в молодые годы вы могли бы получить при помощи денег гораздо больше удовольствий, чем сейчас. В любом случае, вы не сможете вернуться в прошлое и заново прожить свою жизнь. Если только не существует реинкарнации, все, что вы узнали, не имеет для вас никакой ценности. Ваш опыт даже не имеет большою значения для ваших детей и внуков, потому что экономические и социальные условия, которые сложатся в будущем, станут в значительной степени отличаться от современных. Поэтому не ясно, что именно экономисты имеют в виду, когда пытаются расширить сферу применения модели рациональности, позволяющей определить предпочтения индивида при выборе сорта мороженого, и использовать ее применительно к действительно важным для жизни решениям, таким как создание накоплений или принятие долгосрочных инвестиционных решений.

Кроме того, рациональность для экономиста не означает, что люди обязательно будут выбирать тот способ действий, который делает их более счастливыми. Американцы говорят о необходимости усердно трудиться ради своих семей, но некоторые из них работают настолько усердно, что у них просто не остается времени, которое они могли бы проводить среди своих близких. Психологи изучали и изучают сущность счастья и видят, что многие решения, выбираемые людьми, как и многие изменения, происходящие в структуре нашей экономики, просто не могут способствовать появлению счастья22. Ощущение наличия близких контактов с другими людьми имеет важное значение для возникновения у человека ощущения благополучия, но слишком многие изменения в нашем обществе подрывают силу воздействия этих контактов, ослабляют чувство локтя, что очень удачно показал Роберт Путнам в своей ставшей классической книге Боулинг в одиночку (Bowling Alone)23.

У экономистов традиционно мало информации, которой они могли бы поделиться с другими, о связях между тем, что делают отдельные люди, и тем, что порождает ощущения счастья и благополучия, и поэтому они уделяют больше внимания более узкому вопросу – последовательности24. Результаты исследований, проведенных за последние четверть века, показали, что люди действительно ведут себя последовательно, но таким образом, который существенно отличается от вариантов, предсказываемых стандартной моделью рациональности. В этом смысле люди являются предсказуемо иррациональными25. В стандартных теориях, например, утверждается, что рациональные люди должны принимать во внимание только реальные зарплаты и доходы, скорректированные на величину инфляции. Если заработная плата снизилась на 5%, но одновременно цены также сократились на 5%, то их материальное положение не изменится. Тем не менее есть убедительные доказательства того, что работникам очень не нравится снижение их заработной платы. Отношение к работодателю, урезающему оплач у пропорционально происходящему снижению цен, будет гораздо более не гаги иным, чем к работодателю, который увеличил заработную плату только на 1% при росте цен на 5%. Негативная реакция последует даже несмотря на то что в первом случае сокращение реальной заработной платы было меньшим.

Аналогичную иррациональность проявляют и многие домовладельцы, пытающиеся продать свои дома. Они не будут расставаться со своими домами до тех пор, пока не смогут получить за свое жилье хотя бы столько же, сколько они в него вложили. Предложим, они купили дом за 100 тыс. долл., а его нынешняя рыночная цена составляет 90 тыс. долл. В то же время из‑за инфляции все цены возрастают в год на 5%. Многие домовладельцы будут ждать два года и на протяжении этого времени жить в стесненных условиях вплоть до того момента, когда цена их жилья не достигнет 100 тыс., хотя в реальных деньгах за время своего ожидания никакого выигрыша они не получили.

В предыдущих главах я приводил примеры почти шизофренического поведения на финансовых рынках. Специалисты банков утверждали, что им не удалось правильно определить активы и пассивы по кредитным дефолтным свопам по той причине, что не принимался во внимание риск банкротства контрагентов по данным сделкам, между тем кредитно–дефолтные свопы сами по себе являются инструментами, основанными на возможности факта банкротства. Заемщики, кредиторы и ипотечные агрегаторы считают, что цены на жилье будут подниматься без конца, несмотря на то что реальная заработная плата сокращается. Оценка возможности дефолтов проводилась на основе исторических данных, как будто недавно сниженные стандарты андеррайтинга не привнесли в систему никаких изменений26.

Модели, доминировавшие в экономике, исходили из довольно причудливого допущения, что люди являются не только рациональными, но даже суперрациональными, что они могут строить прогнозы на будущее, пользуясь при этом сложными статистическими данными. Ирония заключается даже не в том, что разделяющие подобные взгляды экономисты считают, что они хорошо делают свою работу. Важно то, что они сами не заметили надувавшегося на их глазах пузыря, и более того, даже после того как этот пузырь прорвался, они не смогли понять экономических последствий этого прорыва. Они действовали иррационально, игнорируя ключевые данные, а также демонстрировали иррациональную приверженность идее о том, что рынки являются рациональными, считали, что такие вещи, как пузыри, вообще не существуют, и продолжали верить, что рынки являются эффективными и способными к саморегулированию.

Само наличие пузырей в значительной степени способствует более глубокому пониманию экономической теории и поведения участников рынка. Стандартная модель исходит не только из допущения, что существует фьючерсные рынки (рынки, на которых можно сегодня покупать и продавать, скажем, кукурузу с ее доставкой завтра), но из допущения того, что такие рынки существуют для всего, что только можно покупать и продавать, не только с доставкой завтра, а также и послезавтра, и на следующий день, и так далее – на всем пути к вечности. Стандартная модель также предполагает, что можно купить страховой полис от всевозможных рисков. Такие нереальные допущения приводят к серьезным последствиям. Если бы существовали рынки для всех товаров, если бы все риски учитывались в бесконечной перспективе и если бы все риски страховались, вероятность возникновения пузырей была бы незначительной. Домовладельцы в этом случае купили бы страховой полис от риска резкого падения цен. Скорее всего, им пришлось бы дорого заплатить за такой полис. Так было бы, если бы и они, и рынки действовали рационально. Они услышали бы объяснение этому: рынок не уверен, что цены будут продолжать расти, что бы там ни говорил по этому поводу агент по недвижимости27.

Пузыри, как правило, являются не только экономическим феноменом. Они представляют собой и социальное явление. Экономисты начинают с допущения, что предпочтения (то, что людям нравится или не нравится) являются данностью. Но мы знаем, что это не так. Между французами и американцами не существует такого генетического различия, которое могло бы объяснить их разные предпочтения, связанные с едой; нет и генетической разницы, которая могла бы объяснить, почему жители Европы любят больше времени отдыхать, в то время как американцы тратят больше времени на работу; не существует никаких генетических различий между поколением 1960–х, которое получало удовольствие от хулахупа, и нынешним, которое к нему равнодушно.

Наше представление о мире во многом зависит от убеждений окружающих нас других людей. Мнения членов профсоюза и магнатов с Уолл–стрит значительно различаются по многим вопросам. Некоторые из этих мнений возникают из‑за различия интересов: в целом у каждого из нас есть убеждения, которые заставляют нас предпринимать такие действия, которые ведут нас к благополучию. При этом целевые ориентиры могут отличаться, в частности потому, что мы живем в разных сообществах, среди участников которых формируются некоторые общие взгляды. Большинство американцев были возмущены тем, что Уолл–стрит взяла деньги налогоплательщиков на покрытие своих рекордных убытков и при этом выплачивала своим руководителям огромные бонусы. А вот среди представителей Уолл–стрит широко распространилось возмущение действиями президента Обамы, выступившего с резкой критикой этих бонусов. Финансисты посчитали, что эта критика была лишь данью популизму и привела к тому, что общество стало более негативно относиться к Уолл–стрит.

Биологи исследуют стадное поведение животных, когда отдельные особи движутся согласованно с остальными, казалось бы, забыв о собственных предпочтениях. Гак, лемминги будут следован» друг за другом до тех пор, пока не свалятся с края пропасти. Люди иногда ведут себя подобным образом, какими бы глупыми ни были при этом их поступки28. Джаред Даймонд в своей книге «Крушение» (Collapse), описывает, как жители острова Пасхи подражали друг другу при вырубке деревьев, что в конце концов привело к краху их цивилизации29.

Ценовые пузыри обладают сходными характеристиками. Некоторые люди действительно настолько глупы, что готовы верить в то, что цены на жилье будут расти вечно. Другие, может быть, и демонстрируют определенную степень скептицизма, но при этом считают, что они умнее других и смогут выйти из пузыря еще до того, как он лопнет. Это, очевидно, совершенно человеческая слабость; возьмем, к примеру большинство моих студентов: каждый из них считает, что находится в верхней половине рейтинга достижений в учебе. Когда люди разговаривают друг с другом, их убеждения, например в том, что пузырь в ближайшее время не лопнет, получают подтверждение. Власти также поддаются внешнему влиянию: они утверждают, что никакого пузыря нет, есть, мол, лишь немного пены, да и вообще, до тех пор пока пузырь не лопнет, говорить о том, что он есть, нельзя. Такая крепость цепочки поддерживающих друг друга убеждений мешает скептикам ее разорвать.

Когда пузырь лопается, все начинают причитать: «Кто мог такое предвидеть?» Я был на встрече в Давосе в январе 2008 года; пузырь к тому моменту уже лопнул (это произошло в предыдущем августе), но оптимисты все еще считали, что последствия этого взрыва будут незначительными. Когда я и несколько моих коллег объяснили, как этот пузырь надувался и что означает его прорыв, руководители центральных банков, сидевшие в первом ряду, хором начали заявлять, что «никто не предсказывал появления пузыря». Это заявление было немедленно оспорено все той же небольшой группой участников, которая говорила о надувающемся пузыре на протяжении нескольких лет. Однако центральные банки были в каком‑то смысле правы: доминировавшее мнение не ставил под сомнение никто из тех, кто заслуживает доверия в их кругу. Если ты не разделяешь определенных взглядов, это означает, что ты не вписываешься ни социально, ни интеллектуально в круг людей, их разделяющих.