Текст книги "Смертельно опасны (антология)"

Автор книги: Джордж Р.Р. Мартин

Соавторы: Гарднер Дозуа
сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 51 страниц)

Никто не знает, как провели принц и его возлюбленная последнюю свою ночь в замке Моутона. Наутро они вышли во двор, и Дейемон помог Крапиве оседлать Бараньего Вора, которого она кормила каждый раз перед вылетом: сытый дракон охотнее повинуется ездоку. В то утро она скормила змею черного, самого большого в замке барана, сама перерезав горло животному. Когда она садилась на дракона, пишет Норрен, ее кожаный камзол был запятнан кровью, а по щекам текли слезы. На прощание они с принцем не сказали друг другу ни слова, но когда Бараний Вор взмыл в рассветное небо, Караксес издал такой вопль, что в окнах башни Джонквиль вылетели все стекла. Крапива, повернув к Крабьей бухте, скрылась в тумане, и больше ее в замке не видели.

Позавтракав с лордом Моутоном, принц сказал: «Благодарю вас за гостеприимство и говорю «прощайте». Оповестите всех, что я лечу в Харренхолл; если мой племянник осмелится сразиться со мной, он найдет меня там одного».

Как только Дейемон растаял вдали, мейстер Норрен сказал лорду: «Сорвите с меня цепь, свяжите мне ею руки и выдайте меня королеве. Я упредил изменницу, позволив ей убежать, и сам стал изменником». – «Пусть твоя цепь остается на месте, – отвечал лорд, – мы все здесь изменники». Той же ночью в замке спустили знамена Рейениры и подняли золотых драконов короля Эйегона.

Над почерневшими башнями Харренхолла знамен вовсе не было. Приютившиеся в подвалах бездомные разбежались, услышав шум крыльев Караксеса. Принц Дейемон бродил по гулким чертогам один, отмечая каждый прошедший день зарубкой на сердце-дереве в богороще. Тринадцать глубоких отметин и посейчас там видны; лорды Харренхолла говорят, что каждую весну эти старые раны наливаются кровью.

На четырнадцатый день замок покрыла тень, упавшая не от облака. Все птицы в богороще разом поднялись в воздух, горячий ветер погнал по двору опавшие листья. В небе показался Вхагар, а на нем в черной с золотом броне сидел Эйемонд Одноглазый.

Он прилетел не один, а с беременной Алис Риверс; черные волосы струились по ветру у нее за спиной. Дважды облетев Харренхолл, Эйемонд посадил Вхагара на внешний двор ярдах в ста от Караксеса. Драконы злобно переглядывались, Караксес растопыривал крылья и шипел, пуская дым из ноздрей.

Эйемонд помог сойти женщине и сказал: «Говорят, ты нас ищешь, дядюшка».

«Только тебя, – отвечал Дейемон. – Кто сказал тебе, что я здесь?»

«Моя леди. Она видела тебя в тучах, и в горном пруду на закате, и в костре, который мы развели. Моей Алис открыто многое. Ты глупец, что прилетел сюда в одиночку».

«Будь я не один, тебя бы здесь не было».

«Но ты один, и я здесь. Ты, дядюшка, зажился на свете».

«С этим я спорить не стану».

Старый принц взобрался на Караксеса, молодой поцеловал свою женщину, вскочил на Вхагара и приковал себя четырьмя короткими цепями к седлу (Дейемон этого не стал делать). Караксес дохнул пламенем, Вхагар взревел, и оба поднялись в небо.

Дейемон, нахлестывая Караксеса бичом со стальными нитями, быстро скрылся за облаками. Вхагар, старше и намного крупнее его, набирал высоту медленно, описывая круги над водами Божьего Ока. Солнце клонилось к закату, и спокойное озеро сверкало, как лист кованой меди. Алис следила за поединком с башни Королевский Костер.

Бой начался внезапно. Караксес, как молния, обрушился на Вхагара с криком, который услышали на дюжину миль окрест. Атаковал он со стороны заходящего солнца и невидящего Эйемондова глаза. Драконы сцепились на красном как кровь небосклоне, и рыбаки внизу ждали со страхом, что самые тучи вокруг них вот-вот вспыхнут. Черные зубы Караксеса сомкнулись на шее Вхагара, Вхагар вспорол врагу брюхо и оторвал крыло; оба с головокружительной скоростью неслись вниз.

В этот миг, по преданию, Дейемон перескочил со своего дракона на вражеского с Темной Сестрой, мечом королевы Висеньи. Не успел Эйемонд отстегнуть свои седельные цепи, Дейемон сорвал с племянника шлем и вонзил меч в его слепой глаз так, что острие вышло из затылка. Еще мгновение, и драконы рухнули в озеро, взметнув водяной столб вышиной с Королевский Костер.

Рыбаки, видевшие это, говорили, что такого падения никто не мог пережить. Так и вышло. Караксес с оторванным крылом и распоротым брюхом выполз все же на берег из дымящихся вод и испустил дух под стенами Харренхолла. Вхагар с разорванной глоткой ушел на дно, и вода вскипела над местом, где упокоился сей колосс. Нашли его годы спустя, уже после Пляски Драконов; к седлу был прикован скелет Эйемонда в доспехах и с Темной Сестрой в глазнице.

Нет сомнений в том, что и принц Дейемон погиб. Тела его не нашли, но течения Божьего Ока коварны, и голодная рыба ходит в нем косяками. В песнях поется, что принц выжил, отыскал свою Крапиву и жил с ней до конца своих дней, но историку подобные вымыслы не приличествуют.

Было это на двадцать второй день пятой луны 130 года. Дейемону было тогда сорок девять, Эйемонду едва исполнилось двадцать, Вхагару, самому большому после Балериона Черного Ужаса дракону Таргариенов, минул сто восемьдесят один год. Так погибло близ прóклятого замка Черного Харрена последнее существо, помнившее Эйегона Завоевателя. Очевидцев было немного, и о последней битве принца Дейемона стало известно не сразу.

Одиночество королевы Рейениры усугублялось. Приказав арестовать Аддама Велариона, подозреваемого в измене, она лишилась не только дракона вместе с наездником, но и десницы – а ведь больше половины людей, которых она привела сюда с Драконьего Камня, присягали дому Веларионов. Узнав, что лорд Корлис брошен в темницу под Красным Замком, они стали уходить сотнями. Одни вливались в толпу на Сапожной площади, другие, правдами и неправдами покидая город, возвращались на Дритфмарк; на оставшихся тоже полагаться не приходилось.

В тот самый день, как стемнело, случилось еще одно горестное событие. Гелайена Таргариен, сестра и жена короля Эйегона, бросилась из своего окна в крепости Мейегора на пики сухого рва. Ей был всего двадцать один год.

По харчевням, борделям и даже септам столицы прошел слух, что Гелайену убили. Старая королева, зная, что принц Дейерон скоро покончит с ней, и не желая, чтобы сестра дожила до ее поражения, послала-де к ней Лютора Ларгента, который и выкинул несчастную из окна.

О мнимом убийстве вскоре заговорила вся Королевская Гавань. Одно то, как охотно верили в этот слух, показывает, сколь сильно ожесточился город против любимой некогда королевы. Теперь все полюбили Гелайену, а Рейениру возненавидели. О Ноже и Сыре, жестоких убийцах принца Джейехериса, поминали на каждом углу. Гелайена, к счастью, погибла мгновенно: одна из пик пронзила ей горло. В миг ее кончины драконица ее Огненная Мечта вдруг взвилась с криком, сотрясшим Драконье Логово, и порвала две из своих цепей. Королева Алисент, узнав о смерти дочери, разодрала на себе одежды и прокляла ненавистную соперницу.

Ночью в Королевской Гавани вспыхнул кровавый бунт.

Люди, пьяные, злые, напуганные, толпами валили из погребов и харчевен, растекались из темных переулков Блошиного Конца по всему городу, требовали покарать убийц принца и его матери. Бунтовщики переворачивали повозки, грабили лавки, избивали золотых плащей, пытавшихся им помешать. Лордов закидывали отбросами, рыцарей стаскивали с седел. Леди Дарла Деддингс видела, как зарезали ее брата Давоса, защищавшего ее от трех пьяных конюхов. Моряки, которых не пускали на свои корабли, ломились в Речные ворота и бились со стражниками – лишь сир Лютор Ларгент с четырьмя сотнями копий сумел разогнать их. Ворота к тому времени изрубили в щепу, и сто человек, четверть из них золотые плащи, были ранены или убиты.

На Сапожную площадь прибыли пятьсот стражников в стальных шлемах, в черных кольчугах под золотыми плащами, вооруженные короткими мечами, копьями, шипастыми дубинками. Во главе их ехал сир Лютор Ларгент на одетом в доспехи коне, с длинным мечом в руке. От одного его вида бунтовщики начали улепетывать; сир Лютор приказал золотым плащам наступать, но тысяч десять народу еще оставалось на площади.

Давка была страшная. Одни, и желавшие бы уйти, не могли выбраться из толпы, другие пробивались вперед, брались за руки и проклинали стражников, надвигавшихся на них под медленный бой барабана. «Разойдись, дурачье! – загремел сир Лютор. – Ступайте по домам, и никакого вреда вам не будет. Идите прочь!»

Первым, как говорят, погиб пекарь; он удивленно крякнул, когда копье вошло ему в грудь и фартук окрасился кровью. Рассказывают также, что это был ребенок, девочка, растоптанная конем сира Лютора. Камень, брошенный из толпы, угодил в лоб копейщику. С крыш полетели другие камни, палки, ночные горшки, какой-то лучник принялся пускать стрелы, кто-то метнул факел и поджег чей-то золотой плащ.

Стражники, ребята молодые и сильные, были хорошо вымуштрованы. Прикрываясь щитами, они проложили в толпе кровавую борозду глубиной ярдов в двадцать, но их было слишком мало. Вскоре упал один из них, следом другой. Бунтовщики, смыкаясь вокруг, орудовали ножами, камнями, даже зубами, с крыш градом сыпалась черепица.

Битва оборачивалась резней: золотые плащи, стиснутые со всех сторон, уже и оружия поднять не могли. Одни умирали, напоровшись на собственные мечи, других топтали, рвали на части, рубили мотыгами и мясницкими тесаками. Самые смелые отняли меч у грозного сира Лютора, стащили его с коня и размозжили ему череп булыжниками; только по могучему сложению и опознали его крючники, приехавшие наутро собирать мертвых.

На протяжении той долгой ночи в городе творились сущие чудеса. Межевой рыцарь, сир Перкин Блоха, объявил своего оруженосца Тристана, шестнадцати лет, королем и побочным сыном покойного Визериса. Рыцарь вправе посвятить в рыцари всякого, кого хочет; этим сир Перкин и занимался. Благодаря ему под рваное знамя Тристана сотнями стекались воры, наемники, подручные мясников.

К рассвету по всему городу запылали пожары, Сапожная площадь была усеяна трупами, шайки мародеров вламывались в дома, чиня вред и разорение честным людям. Уцелевшие золотые плащи сидели в казармах, отдав столицу на произвол шутовских королей и безумных пророков, но многие злодеи, подобно тараканам, при свете дня расползлись по щелям – поделить добычу, проспаться, отмыть кровь с рук. Стража Старых и Драконьих ворот во главе с капитанами сиром Бейлоном Берчем и сиром Гартом Заячья Губа к середине дня восстановила некоторый порядок к северу и востоку от холма Рейенис, а сир Медрик Мандерли с сотней людей из Белой Гавани очистил квартал северо-восточнее холма Эйегона вплоть до Железных ворот.

В остальных частях города царил хаос. Отряд сира Торрхена Мандерли, пройдя по Крюку, нашел на Рыбной площади и Речной улице великое множество помойных рыцарей сира Перкина. Над Речными воротами, где были повешены три сержанта и капитан, реяло знамя «короля Тристана», остаток гарнизона Грязных ворот перешел к сиру Перкину. Пробиваясь обратно к Красному Замку, сир Торрхен потерял четверть своих людей, что было еще терпимо по сравнению с потерями сира Лорента Марбранда: из ста рыцарей и латников, которых тот повел на Блошиный Конец, вернулись только шестнадцать, и командующего Королевской Гвардией не было в их числе.

К вечеру Рейенира поняла, что власть ее рушится. Девичий Пруд перешел к врагу, Крапива сбежала, муж изменил, леди Мисария предупреждала о том, что грядущая ночь будет еще хуже минувшей. Из ста придворных, утром собравшихся в ее тронном зале, не осталось ни одного.

Королева, переходя от ярости к отчаянию, цеплялась за Железный Трон так, что в кровь изранила себе руки. Она поставила командовать золотыми плащами сира Бейлона Берча, капитана Старых ворот; послала воронов в Винтерфелл и Гнездо с просьбой о новом подкреплении; лишила прав состояния Моутонов из Девичьего Пруда; назначила молодого сира Глендона Гуда лордом-командующим Королевской Гвардии. Сей двадцатилетний рыцарь пробыл королевским гвардейцем всего лишь одну луну, но отличился на Блошином Конце и доставил в замок тело сира Лорента Марбранда.

Эйегон Младший не отходил от матери и почти все время молчал. Тринадцатилетний принц Джоффри облачился в доспехи и просил королеву отпустить его в Драконье Логово за Тираксесом. «Я хочу сразиться за тебя, матушка, как братья сражались. Позволь мне доказать, что храбростью я не уступлю им». – «Твоих братьев храбрость убила», – отрезала Рейенира и запретила принцу покидать замок.

С заходом солнца чернь снова полезла из всех щелей, и было ее еще больше, чем прежде. Сир Перкин со своими рыцарями обчищал портовые склады и стоявшие в гавани корабли. Крепкие стены и башни города предназначались для защиты от внешних врагов и против внутренних оказались бессильны. Особенно слаб был гарнизон Божьих ворот: его капитан и треть стражников полегли на Сапожной площади с сиром Лютором, многие из оставшихся были ранены, и орда сира Перкина легко одолела их.

Час спустя открылись также Королевские ворота и Львиные. Стража, охранявшая Королевские, разбежалась, «львы» примкнули к бунтовщикам. Враги Рейениры могли теперь без помех пройти в трое из семи городских ворот, но самую страшную угрозу для нее представлял сам город. На Сапожной площади опять собралась толпа, вдвое больше и злее, чем в прошлую ночь. Люди с тревогой смотрели в небо, боясь, что там вот-вот покажутся драконы короля Эйегона; они больше не верили, что королева способна их защитить.

И тут некий безумный однорукий пророк, именующий себя Пастырем, разразился речью против драконов – не только тех, что могли прилететь извне, но и местных, столичных. «Они вас всех превратят в головешки, – вещал он. – Жены ваши будут метаться, охваченные огнем, бесстыдно обнажающим их; глаза ваших плачущих детей вытекут, их нежная плоть обуглится. Грядет Неведомый, чтобы покарать нас за грехи наши! Молитвы не утишат гнева его, слезы не угасят драконьего пламени. Лишь кровь способна на это – моя, ваша, их. – И он указал обрубком правой руки на холм Рейенис, где чернело на звездном небе Драконье Логово. – Там они обитают, демоны. Это их город. Если хотите, чтобы он стал вашим, убейте их! Если хотите очиститься от греха, омойтесь кровью драконов! Одна лишь кровь способна угасить пламя ада!»

«Бей их! Бей их!» – поднялся рев, и стадо Пастыря, словно зверь о десяти тысячах ног, повалило к Драконьему Логову с факелами, ножами, дубьем. Самые благоразумные отставали, но на каждого ушедшего в толпу вливались трое других. У холма Рейенис число драконоборцев увеличилось вдвое.

Королева Рейенира наблюдала за этим с крыши крепости Мейегора на холме Эйегона вместе с сыновьями и приближенными. Факелов у Драконьего Логова было столько, будто все звезды спустились с небес. Рейенира послала гонцов к сиру Бейлону у Старых ворот и к сиру Гарту у Драконьих, приказывая им разогнать толпу и взять под защиту королевских драконов, но не было никакой надежды, что гонцы доберутся туда, да и золотых плащей оставалось слишком мало, чтобы надеяться на успех. Принц Джоффри умолял мать отпустить его на вылазку с рыцарями замка и Белой Гавани, но королева не позволяла. «Взяв тот холм, они придут к этому, – говорила она. – Каждый меч нужен нам для защиты Красного Замка».

«Но они ведь убьют драконов!» – сокрушался принц Джоффри.

«Или наоборот. Будет только лучше, если весь этот сброд сгорит».

«Они Тираксеса убьют, матушка!»

«Кто? Эти пьяные смерды, это дурачье, эти крысы? Да они пустятся бежать при первом же всполохе драконьего пламени!»

«То-то и есть, что пьяные, – вмешался тут придворный шут Гриб. – Пьяному море по колено. И дурачье они, верно, но и дурак может убить короля. А что до крыс, так тысяча крыс и медведя повалит, сам такое видел на Блошином Конце».

В этот миг раздался рев Сиракс, и только тогда все заметили, что Джоффри на крыше нет. «Не смей! – вскричала королева. – Я запрещаю!» Но Сиракс уже взлетела и умчалась во мрак. На ней с мечом в руке сидел Джоффри. «По коням! – кричала Рейенира. – Все за ним! Верните моего сына! Он не знает, не знает!»

Но было уже слишком поздно.

Ни один мудрец за долгие века так и не сумел разгадать, что за таинственные узы связывают дракона с его хозяином. Мы знаем лишь, что дракон не лошадь, и не всякий, кто вскочит в седло, сможет на нем усидеть. На Сиракс, кроме Рейениры, никто еще не летал. Зная Джоффри по запаху, она дала себя отвязать, но когда он сел на нее, все изменилось. Принц снялся впопыхах, без седла и бича, желая то ли послать Сиракс в бой, то ли, что вероятнее, долететь на ней до Драконьего Логова и своего Тираксеса. Возможно, он собирался освободить всех тамошних драконов.

Как бы там ни было, до холма Рейенис он так и не долетел. Сиракс начала метаться, почуяв на себе незнакомого всадника, а летящие снизу камни, копья и стрелы бесили ее еще пуще. Она сбросила Джоффри с высоты двухсот футов над Блошиным Концом.

Мальчик упал на крышу и полетел с нее вниз. Он сломал себе спину, осколки сланца изрезали его как ножи, собственный меч вонзился ему в живот. Говорят, что дочка свечника по имени Робин обнимала и утешала его, пока он умирал, но это скорее легенда. «Прости меня, матушка», – будто бы сказал он, но никто не знает, к своей матери он обращался или к Небесной.

Так погиб Джоффри Веларион, принц Драконьего Камня и наследник Железного Трона, последний из сыновей Рейениры от Лейенора Велариона… или, как полагают многие, от сира Харвина Стронга.

У Драконьего Логова между тем кипел бой.

Гриб не солгал: крысы, когда их много, способны повалить и быка, и медведя, и льва. Большой зверь убивает их сотнями, но они не сдаются: кусают его за ноги, лезут по брюху, бегут по спине. А у крысолюдов с Блошиного Конца, помимо копий, топоров и дубинок, были даже луки и арбалеты.

Золотые плащи Драконьих ворот, повинуясь приказу, двинулись было на холм, но отступили, убоявшись превосходства бунтовщиков; до Старых ворот гонец королевы не доскакал. Толпа, перебив немногочисленную стражу Драконьего Логова, выламывала двери (главные ворота, окованные железом и бронзой, не поддались им, но в здании было много других ходов) и лезла в окна.

Если они надеялись застать драконов спящими, то напрасно: от шума и грохота те давно пробудились. Немногие очевидцы, выжившие в ту ночь, рассказывали о запахе крови и топорах, крушивших тяжелые двери. «Редко увидишь, чтобы люди по доброй воле бросались в погребальный костер, – писал впоследствии великий мейстер Манкен, – но ими владело безумие». Когда первые бунтари хлынули на песок, их встретили все четыре разъяренных дракона.

Летописцы расходятся в том, сколько людей тогда погибло в Драконьем Логове, двести или две тысячи; на каждого погибшего приходилось десять обожженных, но выживших. Драконы, сидевшие в тесноте, на цепях, под куполом, не могли ни улететь, ни отбиться от врагов крыльями. Они дрались рогами, когтями, зубами, вертясь во все стороны, как быки в крысиной яме… и выдыхали огонь, в отличие от быков. Драконье Логово обратилось в ад: люди вопили и оплывали, как свечки, но на место одного сгоревшего являлись десять других и драконов, одного за другим, убивали.

Первым стал Шрикос, сраженный дровосеком по прозвищу Хобб-Рубака: тот вскочил дракону на шею и молотил его по голове топором, а Шрикос ревел и вился, стараясь сбросить его. Хобб нанес семь ударов, выкрикивая имена семерых богов; на седьмом, Неведомом, топор расколол череп и вошел в мозг.

Моргула, согласно летописям, убил Пылающий Рыцарь, здоровенный детина в доспехах. Он ринулся прямо в огонь и раз за разом вгонял копье в глаз дракона, но и сам погиб, заключенный в свои расплавленные доспехи.

Тираксес, дракон принца Джоффри, уполз назад в свое логово и завалил вход в него трупами сожженных врагов, но бунтовщики проникли к нему «с черного хода», со стороны холма. Повернувшись к ним, Тираксес запутался в цепях; победу над ним приписывали себе полдюжины мужчин и одна женщина.

Последняя, Огненная Мечта, сдалась не так скоро. Две своих цепи, по преданию, она порвала в миг гибели Гелайены, остальные вывернула из стен, когда начался штурм. Врагов она рвала зубами и терзала когтями, не переставая в то же время палить их огнем. В конце концов она взлетела, стала кружить под куполом, атакуя людей с высоты, и перебила больше народу, чем трое остальных вместе.

Сотни бунтовщиков бежали от нее в ужасе, но их заменяли новые – пьяные, обезумевшие, одержимые самим Воином. Стрелы из луков и арбалетов доставали Огненную Мечту в воздухе и не давали ей снизиться. Дважды она бросалась на главные бронзовые ворота, но не смогла их взломать.

Песчаная яма наполнилась дымом и смрадом горелого мяса, но копья и стрелы все так же летели вверх. Один арбалетный болт угодил наконец в глаз дракону, и Огненная Мечта, израненная, наполовину ослепшая, в последней отчаянной попытке рванулась ввысь. Купол, опаленный драконьим огнем, не выдержал удара и обвалился, похоронив под собой и ее, и злосчастных ее погубителей.

Так завершилось взятие Драконьего Логова. Четыре дракона лежали мертвые, но на полуживых, вылезших из-под развалин бунтовщиков бросилась сверху Сиракс.

Огненная корона над Драконьим Логовом пылала, как солнце. Королева смотрела на это, вся дрожа, обливаясь слезами. Ее приближенные бежали с крыши и молились о спасении в замковой септе, боясь, что пламя охватит весь город; но Рейенира, прижимая к себе последнего своего сына, оставалась наверху до конца.

Почему Сиракс, оставшаяся без всадника, не вернулась в замок или не улетела домой, на Драконий Камень? Чем привлек ее холм Рейенис – воплями гибнущих драконов, запахом жареного? Непонятно также, почему она терзала и пожирала бунтовщиков на земле, а не извергла на них огонь сверху, где никто бы ее не достал. Мы не знаем, как все это объяснить, и лишь рассказываем, как все было на самом деле.

Неизвестно, как в точности погибла Сиракс, драконица королевы. Одни называют Хобба с его топором, но это едва ли возможно: мог ли тот же человек за одну ночь убить двух драконов? Другие рассказывают о некоем копейщике огромного роста, прыгнувшем в пролом купола прямо на спину Сиракс. Третьи говорят, что сир Варрик Уитон отсек ей крыло валирийским мечом, а добил ее Боб-арбалетчик. После оный Боб похвалялся этим во всех тавернах, пока один из приверженцев королевы не отрезал ему язык. Достоверно лишь одно: Сиракс была убита, как и другие драконы.

Пока безутешная Рейенира сидела в своих покоях, ее советники пришли к заключению, что Королевская Гавань для них потеряна. Королева неохотно согласилась покинуть город на рассвете следующего дня. Бунтовщики, захватив Грязные ворота, сожгли или потопили все корабли на реке, поэтому Рейенира с небольшим отрядом выехала через Драконьи, чтобы пробраться по берегу в Синий Дол. Сопровождали ее братья Мандерли, четверо выживших королевских гвардейцев, двадцать золотых плащей под началом сира Бейлона Берча, четыре фрейлины и сын Эйегон.

Вернемся теперь в Тамблетон. Услышав о беспорядках в Королевской Гавани, молодые лорды сир Джон Рокстон, сир Роджер Корн и Анвин Пек хотели тотчас же идти на столицу, но сир Хоберт Хайтауэр советовал подождать, а Два Предателя отказывались воевать, пока их требования не будут удовлетворены. Ульф Белый, как уже говорилось, желал получить Хайгарден со всеми его землями и доходами, Хью Молот замахнулся не меньше как на корону.

В разгар этих споров пришла весть о гибели Эйемонда Таргариена над Божьим Оком. О короле Эйегоне слуху не было со времен падения Королевской Гавани, и многие боялись, что Рейенира втайне, чтобы не прослыть братоубийцей, предала его смерти. Со смертью его брата Эйемонда зеленые остались и без короля, и без вожака. Следующим наследником трона был Дейерон. Лорд Пек предлагал незамедлительно объявить его принцем Драконьего Камня, а другие, убежденные в гибели короля, хотели сразу короновать.

Двух Предателей, однако, такой король не устраивал. «Возглавить нас должен сильный мужчина, а не мальчишка, – заявлял Хью Молот. – Трон должен принадлежать мне». На вопрос Удалого Джона Рокстона, по какому-де праву он намерен стать королем, Хью отвечал: «По праву владыки дракона». После гибели Вхагара самым старым и крупным драконом в Вестеросе и вправду стал Вермитор. Он был втрое больше Тессариона, и всякий, кто видел их рядом, понимал, который дракон сильнее.

Человеку столь низкого рода, как Молот, не подобало бы претендовать на престол, но некоторая доля крови Таргариенов в нем, несомненно, была. Кроме того, он показал себя храбрым в бою и щедрым к своим сторонникам; вожак, обладающий такими свойствами, притягивает к себе последователей, как мертвое тело мух. Последователи эти, конечно, являли собой сущий сброд: наемники, рыцари-разбойники и прочие подонки без роду и племени, пуще всего на свете любившие войну, грабеж и насилие.

Настоящих лордов и рыцарей наглые притязания Хью возмущали, а принц Дейерон как-то выплеснул ему в лицо чашу вина. Ульф посетовал на то, что доброе вино пропало впустую, Молот же сказал: «Видно, твой отец не вбил в тебя уважение к старшим, мальчишка, – гляди, как бы я сам не взялся за твое воспитание». Два Предателя ушли с пира вместе и стали обдумывать коронацию Хью. Назавтра он, к ярости принца Дейерона и других родовитых воинов, появился на людях в короне из черного чугуна.

Сир Роджер Корн зашел так далеко, что сбил ее с головы Молота, сказав: «Королей делают не короны. Увенчай себя подковой, кузнец». Очень скоро ему пришлось раскаяться в своем неразумии: люди Молота повалили его, а сам бывший кузнец прибил к голове рыцаря не одну подкову, а целых три. Когда друзья вступились за Корна, в ход пошли мечи и кинжалы; трое человек были убиты и с дюжину ранены.

Этого сторонники Дейерона потерпеть уже не могли. Лорд Анвин Пек вынудил вечно колебавшегося Хоберта Хайтауэра созвать еще одиннадцать лордов и рыцарей на тайный совет. Собравшись в погребе гостиницы «Водяной орех», они стали думать, как дать укорот двум безродным драконьим наездникам. Избавиться от беспробудно пьяного и плохо владевшего оружием Ульфа было нетрудно, но Молота постоянно сопровождала свита его приверженцев. Мало будет пользы, если Ульф умрет, а Молот останется жив, заметил лорд Пек; Хью надлежит убить первым.

«Убить можно всякого, – возражал сир Хоберт, – но как быть с драконами?» В Королевской Гавани бунт, сказал на это сир Тайлер Норкросс; трон и с одним Тессарионом можно вернуть. С Вермитором и Среброкрылым будет надежнее, полагал лорд Пек. Марк Амброз предлагал сначала взять город, а с Ульфом и Молотом разделаться после. Рикард Родден считал такой путь бесчестным: «Нельзя убивать тех, кто проливал за нас кровь». – «Прикончим ублюдков прямо сейчас, – решил Удалой Джон Рокстон, – а храбрейшие из нас укротят их драконов». Никто из собравшихся в погребе не сомневался, что под «храбрейшими» Рокстон подразумевает себя самого.

Принц Дейерон на тайном сборище не присутствовал, но водяные орехи, как стали называть себя заговорщики, не хотели действовать без его ведома и согласия. Оуэна Фоссовея, лорда Яблочного, послали разбудить принца и привести его в погреб. Когда это было сделано, принц, прежде известный своим добросердечием, не колеблясь утвердил казнь Ульфа Белого и Хью Молота.

Заговорщикам не мешало бы также и помолиться: боги, как известно, смеются над замыслами людей. Две ночи спустя, как раз когда орехи хотели нанести свой удар, Тамблетон пробудился от шума и криков. За стенами города пылали костры, с севера и запада надвигались рыцарские колонны, в небе кружил дракон.

Так началась Вторая Тамблетонская битва. Дракон был Морским Чудом, и управлял им сир Аддам Веларион, решившийся доказать, что не все бастарды предатели. Наилучшим способом сделать это было отвоевать Тамблетон у Двух Предателей, чья измена запятнала его самого. В песнях говорится, что сир Аддам, прилетев из Королевской Гавани к Божьему Оку, остановился на священном Острове Ликов и спросил совета у зеленых людей, но историк может лишь утверждать, что он, перелетая от одного преданного королеве лорда к другому, собрал немалое войско.

На землях Трезубца произошло уже много сражений, и редкий замок или деревня не расплатились за Пляску Драконов кровью, но Аддам был красноречив и настойчив, а о тамблетонских ужасах речные лорды знали и без него. На Тамблетон сир Аддам выступил с четырехтысячной ратью.

Войско Хайтауэра было больше, но долгое его пребывание на одном месте способствовало болезням и ослаблению дисциплины. Лорда Ормунда больше не было, другие лорды не могли договориться между собой и за спорами позабыли о настоящем враге: ночная атака сира Аддама стала для них громом среди ясного неба. Его люди рубили врагов прямо в лагере, пока те вылезали из палаток, седлали коней, надевали доспехи и пристегивали мечи.

Морское Чудо, снижаясь раз за разом над вражеским станом, поджег около ста палаток, среди коих были великолепные шелковые шатры сира Хобарта, лорда Пека и самого принца Дейерона. В самом городе теперь занялось и то, что уцелело при первом пожаре.

Дейерон в это время спал у себя в шатре, Ульф Белый валялся пьяный в городской гостинице «Гулящий барсук», которую занимал целиком, Хью Молот тоже был в Тамблетоне и предавался утехам с вдовой рыцаря, убитого в первой битве. Три их дракона содержались в поле за стенами города.

Ульфа так и не удалось разбудить – он свалился под стол и проспал все сражение, – но полуодетый Хью мигом спустился во двор, требуя коня, доспехи и молот. Морское Чудо тем часом поджег конюшню, а к Хью приблизился Удалой Джон Рокстон. «Соболезную вам, лорд Молот», – сказал он. «С чего это?» – нахмурился Хью. «С того, что вы погибли в бою». С этими словами Рокстон обнажил свой меч Сиротская Доля и распорол предателя от паха до горла.

Тут набежали люди Молота, и Рокстон даже с валирийским мечом не смог один отбиться от десяти. Он убил троих и сам был убит. Говорят, что он поскользнулся на внутренностях Хью Молота, но это было бы уж слишком жестокой насмешкой судьбы.

О гибели принца Дейерона сохранились три противоречивых свидетельства. Большинство полагает, что принцу, выскочившему из шатра в горящей ночной рубашке, размозжил лицо булавой мирийский наемник Черный Тромбо; сам Тромбо по крайней мере рассказывал это всем встречным и поперечным. Другие думают, что принца убили мечом, а не булавой, и сделал это не Тромбо, а безымянный латник, не смекнувший даже, кого он убил. Третьи полагают, что отважный юноша сгорел в своем шатре, не успев выбраться.