Текст книги "Страна Северного Ветра / At the Back of the North Wind"

Автор книги: Джордж МакДональд

_{ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ}
Извозчичий двор

В Лондон мама с Алмазом и младенцем приехали поздним вечером. Я слишком увлёкся Алмазом и забыл рассказать вам, что у него родился братик. Отец встречал их на собственном кебе, но родители решили пока ничего не говорить мальчику про лошадь: папа хотел сам увидеть, как обрадуется сын, узнав обо всём. Но тот сел в кеб, даже не взглянув на коня. Отец погрузил саквояж Алмаза и мамин небольшой чемодан, забрался на козлы, и они тронулись. Мальчик очень гордился тем, что возвращался домой в экипаже своего отца. Но когда они приехали на извозчичий двор, Алмаз поначалу приуныл, и если бы он не побывал в Стране Северного Ветра, боюсь, он бы даже расплакался. Но вместо этого Алмаз сказал себе, как чудесно, что вся старая мебель осталась с ними. А вместо того, чтобы горевать, как мама, из-за перемен, он стал придумывать, какие же достоинства у их нового дома, ведь у каждого места есть свои преимущества, и куда лучше думать о них, чем о всяких недостатках. Ну и пусть на дворе унылая погода – когда они добрались домой, начался противный мелкий дождь. К счастью, погода быстро меняется, а в комнате ярко горит камин – его заботливо разожгла для них соседка, у которой был пьяница муж – всё готово к чаю, и на огне закипает чайник. А когда в камине горит огонь, на столе стоят горячий чай, хлеб и масло, – жизнь уже не так печальна. Тем не менее родители Алмаза были сильно расстроены, да и сам Алмаз чувствовал, как им потихоньку овладевает мрачное уныние. Но он тут же сказал себе: «Так не годится. Я не должен уступать. Ведь я был в Стране Северного Ветра. Если там всё хорошо, нужно постараться и здесь устроить всё хорошо. Надо гнать от себя уныние и тоску. Они не завладеют мной, если я буду что-то делать». Вряд ли он говорил себе именно такие слова, они для него слишком взрослые, но именно это было у него на уме и в сердце. А когда голова в ладу с сердцем, перед таким союзом ничто не устоит.

– Какой вкусный хлеб с маслом! – начал Алмаз.

– Рад, что тебе нравится, – ответил отец. – Я сам покупал масло в лавке за углом.

– Он, правда, очень вкусный. Спасибо, папа. Ой, кроха проснулся! Я возьму его.

– Сиди спокойно, Алмаз, – велела мама, – и доедай свой хлеб с маслом. Малыш пока для тебя слишком тяжёлый.

Она сама взяла ребенка и усадила к себе на колени. Тогда Алмаз принялся смешить малыша, пока тот не начал заливаться смехом. Для младенца весь мир заключён в руках матери, и ни моросящий дождь, ни мрачный извозчичий двор, ни расстроенное лицо отца его не трогали. Что маленькому ребёнку потеря даже сотни мест? И отец с матерью не считали его бессердечным, хотя он радостно кричал и смеялся, несмотря на их несчастья. Наоборот, эти крики и смех оказались заразительны. Его маленькое сердечко переполняла радость, её было так много, что она незаметно переливалась и в их сердца. Наконец папа с мамой тоже начали смеяться, веселился и Алмаз, пока у него не начался приступ кашля, который напугал маму и заставил всех остановиться. Ребёнка взял на руки отец, а мама уложила Алмаза в постель.

Новое место и в самом деле разительно отличалось не только от Сендвича, но и от их старого дома. Окна теперь выходили на грязный мощёный двор вместо широкой реки, где огромные баржи перекладывали большие коричневые и желтые паруса с галса на галс, точно легкие прогулочные ялики, а узкие длинные лодки стрелой уносили вдаль когда восемь, а когда и двенадцать гребцов. У Алмаза больше не было сада, где бы он мог гулять, когда захочет, рассматривая весёлые цветы под ногами и залитые солнцем важные деревья над головой. Не стало у него и деревянного изголовья с дыркой, через которую к нему приходила Царица Северного Ветра. Стены здесь были настолько высокими, а домов вокруг ютилось так много, что Царица вообще редко сюда заглядывала, разве что по делам или во время большой уборки в своём доме. Теперь перегородка в изголовье Алмаза всего лишь отделяла его комнату от другой, где жил кебмен. Он любил выпить, и частенько, приходя домой, начинал ругать жену и гонять детей. Алмаз приходил в ужас от доносившихся криков и брани. Но даже это не могло сделать его несчастным, ведь он побывал в Стране Северного Ветра.

Если читателям трудно поверить, что Алмаз и вправду стал таким хорошим, не забывайте, что он видел Страну Северного Ветра. А если вам никогда не встречались столь удивительные дети, спросите себя, а часто ли вы встречали детей, которые путешествовали в эту Страну? Поведение Алмаза вовсе не было странным, наоборот, вёл он себя на редкость благоразумно.

Посмотрим, что же случилось дальше.

_{ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ}
Алмаз начинает действовать

Всю ночь за окном свирепствовал ветер, но Алмаз ничего не слышал. Мне думается, каждый раз, когда он спал так крепко, что наутро не помнил своих снов, он всю ночь проводил в Стране Северного Ветра. Вот почему просыпался он таким бодрым и весь день в его душе царили тишина и надежда. Мальчик и сам рассказывал – правда, не мне – что утром после такой ночи у него в голове звучали отголоски чего-то, только он не мог разобрать, чего именно: то ли замирающей вдалеке песни реки, то ли строчек бесконечного стихотворения, которое мама читала ему на берегу моря. Иногда это напоминало щебетание ласточек – «над речкой мелькают», помните? Но ведь это вполне могли чирикать чумазые воробьи, завтракая во дворе, – кто знает? Я не уверен, что именно я знаю, но я знаю, что я думаю, и, по правде говоря, я больше за ласточек, чем за воробьёв. Когда Алмаз чувствовал, что просыпается, он изо всех сил пытался запомнить слова новой песни, какую он раньше никогда не слышал, – песни, где слова и музыка сливались воедино. Но всё было напрасно: стоило ему проснуться побольше – так он сам говорил – и строчки начинали убегать, одна за другой, пока в конце концов от песни не оставались лишь красивые образы то реки, то травы, то маргариток, то других простых и обычных вещей. Все они представали избавленными от обыденности и тогда становилось видно сияние их прекрасной души, которую люди часто не замечают, а ещё чаще – увы! вообще не верят, что она есть. После таких снов Алмаз пел младенцу красивые, но очень чудные песенки. Мама считала, что он их сочиняет, а мальчик говорил, что он ничего не придумывает, песенки сами рождаются где-то внутри него, а он ничего не знает про них до тех пор, пока они не покажутся на свет.

Проснувшись в то первое утро в новом доме, Алмаз быстро встал, сказав себе: «Я и так вон сколько болел и доставил всем кучу хлопот. Пора помогать маме». Когда мальчик пришёл к ней в комнату, она разжигала камин, а отец ещё только вставал. Они все ютились в одной комнате, не считая крошечной, больше похожей на чулан каморки, где спал Алмаз. Он сразу взялся за дело и начал устраивать, чтобы всё было хорошо. Проснулся младенец – Алмаз взял его и нянчился с ним, пока мама готовила завтрак. Но мама всё равно хмурилась, а отец молчал, и если бы Алмаз не старался изо всех сил не дать унынию пролезть в окна и двери, он бы и сам приуныл, и тогда они бы все вместе сидели и горевали. Но помогать другим – единственный верный путь помочь себе самому, наверно ещё и потому, что тогда не остаётся времени думать о своих бедах. Наши «я» могут прекрасно жить, если не обращать на них слишком много внимания. Наши «я», словно маленькие дети: они довольны и счастливы, если не мешаешь им играть. Но только мы начнём дарить им красивые игрушки или сладости, как они тут же становятся капризными и избалованными.

– Алмаз, дитя моё! – наконец произнесла мама. – Ты помогаешь маме, точно заботливая доченька, – нянчишься с маленьким, делаешь гренки, выгребаешь золу из камина! Может, ты у фей побывал?

Для Алмаза не было лучше похвалы и награды. Видите, стоило ему забыть о своём «я», как об этом «я» стала заботиться мама – она и похвалила его, и подбодрила. Когда мы сами себя хвалим, это отравляет наше «я», оно пухнет и раздувается, пока не станет бесформенным и некрасивым, словно огромная поганка. Другое дело похвала мамы или папы. Она идёт только на пользу, от неё наше «я» хорошеет, в ней находит утешение, она никогда не причиняет вреда. Но как только к ней примешивается наша собственная похвала, она делается опасной, скользкой и ядовитой.

Отец побыстрее расправился с завтраком, встал из-за стола и отправился в конюшню выводить и запрягать лошадь.

– Хочешь взглянуть на мой кеб, Алмаз? – спросил отец.

– Очень хочу. Если я сейчас не нужен маме, – ответил сын.

– Господь с тобой! Иди, конечно, – весело отозвалась мама.

Но не успел он выйти за дверь, как мама его окликнула.

– Алмаз, присмотри-ка за маленьким. Мне нужно сказать кое-что отцу.

Мальчик вернулся, усадил младенца себе на коленки и стал, смеясь и что-то напевая, тыкаться носом в его маленькое тельце, от чего малыш начал радостно кричать, словно молодой петушок. Напевал Алмаз вот эту песенку – она покажется полной чепухой тем, кто не понимает, о чём она. Зато малышу песенка понравилась больше всего на свете:

 
Будите спящих
Детей скорее,
Жёлтые ласточки
Осмелели
Покоя не знают
Вокруг летают
Весёлых птенцов
С собой забирают
учат летать
Корм добывать
А если пора им
Ложиться спать
крепко спят
и во сне дитя
тихо дышит
и только слышит
свой сон и себя
вставай малыш
слушай скорей
как лёгкий ветер
зовёт детей
к речке бегущей
всегда поющей
где ягнята пасутся
и щиплют траву
а папы и мамы
покоя не знают
и гнёзда свивают
во сне и наяву
и весёлые дети
лучшие на свете
и малыш наш весёлый
во сне летает
веселей не бывает
малыш и Алмаз,
Алмаз и малыш —
Вставай,
если не спишь!
 

Тут коленки Алмаза принялись отчаянно приплясывать и слегка подкидывать младенца, отчего тот смеялся так заливисто, будто кто-то трезвонил в колокольчик. Мама за дверью услышала несколько строчек из песенки и вошла в комнату со слезами на глазах. Она забрала маленького, поцеловала Алмаза и отпустила его к отцу.

Когда мальчик спустился во двор, лошадь уже стояла в оглоблях и отец закреплял постромки. Алмаз решил взглянуть на лошадь поближе. То, что он увидел, привело его в полное замешательство. Он не слишком-то разбирался в лошадях, все они, кроме их пары, выглядели для него одинаково. Но сейчас он ничего не мог понять. Перед ним стоял вроде старый Алмаз, а вроде и не он. Их Алмаз никогда не опускал голову так низко, но опущенная голова была очень похожа на ту, что старый Алмаз привык держать высоко. У их коня кости не выпирали из-под шкуры, но шкура была такой же, как у Алмаза. Да и кости вполне могли принадлежать старому Алмазу, ведь мальчик раньше их никогда не видел. Но когда, он подошёл к коню спереди, а тот вытянул шею, принюхался и потёрся мордой о плечо Алмаза, мальчик тотчас понял, что это может быть только их старый Алмаз, и тогда он – как и его отец чуть раньше – обнял коня за шею и заплакал, правда, не сильно.

– Вот здорово, отец! – воскликнул мальчик. – Разве я не самый счастливый на всём белом свете? Мой хороший Алмаз!

Он снова обнял коня и поцеловал его в обе мохнатые щеки. Правда, он смог их поцеловать только по очереди: одна щека была слишком далеко от второй, по другую сторону большой морды старого Алмаза.

Отец забрался на козлы с тем же величественным видом, как и раньше, когда был кучером, и мальчик подумал: «Папа всё такой же красивый». Он оставил себе коричневую ливрею, только вместо серебряных пуговиц мама пришила медные: они с отцом решили, что невежливо выставлять напоказ герб разорившегося мистера Коулмана. У старого Алмаза сохранился прежний хомут. На нём тоже красовался серебряный герб, но хозяин решил, что там этого никто не заметит, и оставил герб как память о лучших днях; ведь в том, что они всё потеряли не было вины ни хозяина, ни коня.

– Папочка, позволь мне немножко подержать вожжи, – попросил Алмаз, забираясь на козлы рядом с отцом.

Отец уступил ему место и отдал вожжи. Мальчик нетерпеливо за них ухватился.

– Сильно не тяни, – учил его отец, – а легонько дай ему почувствовать, что ты рядом и следишь за ним. Это я называю разговаривать с конем вожжами.

– Хорошо, отец, я понял, – ответил мальчик, и, обращаясь к коню, произнёс: – Пошёл, Алмаз.

Повинуясь его голосу, старый Алмаз стронул с места свою громоздкую ношу.

Не успели они доехать до ворот, как маленького Алмаза окликнул другой голос, которого он, в свою очередь, не мог ослушаться, ведь это была мама.

– Алмаз! Алмаз! – звала та. Мальчик натянул поводья, и конь стал как вкопанный.

– Отец, – сказала мама, подойдя ближе, – неужто ты собираешься доверить ему кеб? Он же совсем ребёнок!

– Рано или поздно ему придётся учиться. По-моему, пора настала. Точно знаю, он прирождённый кучер, – с гордостью заявил отец. – Да и как по-другому, ведь и мой отец, и мой дед – прадед его, то есть – все кучерами были. Говорю тебе, в нём это уже сидит, любой подтвердит. Да и старина Алмаз гордится им не меньше нас, жена. Посмотри только, как он уши навострил, чтобы не пропустить ни одного слова маленького хозяина. Он бы и голову повернул, да больно воспитан хорошо.

– Что ж, согласна. Но сегодня мне не обойтись без Алмаза. По дому столько работы, мы ведь только вчера приехали. Да и за маленьким присмотреть нужно.

– Господь с тобой, мать! Я и не думал брать его с собой, прокатимся только до конца Эндел Стрит, чтобы он не потерял наш дом из виду.

– Нет, папа, спасибо. Лучше не сегодня, – попросил Алмаз, протягивая вожжи обратно. – Я маме нужен. Поедем как-нибудь в другой раз, когда она позволит.

– Как хочешь, молодой человек, – согласился отец, занимая своё место.

Мальчик, конечно, расстроился немножко, но слез на землю и пошёл за мамой, которая от радости не могла вымолвить ни слова. Она только покрепче сжала руку сына, словно не радовалась, что Алмаз остается с ней, а боялась, как бы он не убежал.

Всё это время никем не замечаемый хозяин конюшни, тот самый, что продал лошадь отцу Алмаза, стоял поодаль у дверей стойла и слышал весь разговор. С тех пор Джон Стоункроп очень полюбил мальчика. С этого многое началось в нашей истории.

В тот же вечер, когда Алмаз, устав от дневной работы, поджидал дома отца, к ним в дверь постучал Стоункроп. Мама пошла отворить.

– Добрый вечер, мэм, – поздоровался он. – Дома ли маленький хозяин?

– Да, конечно, он всегда к вашим услугам, мистер Стоункроп, – ответила та.

– Нет, мэм, это я к его услугам. Я сейчас выезжаю на своём кебе, ежели маленький хозяин хочет, может отправиться со мной. Пусть правит моей старушкой, пока не устанет.

– Поздновато уже для него, – задумчиво произнесла мама. – Знаете, ведь он сильно болел и едва выкарабкался.

«Вот чудно!» – подумал Алмаз. Как он мог выкарабкаться, если никуда не падал? Но, в сущности, мама была права.

– Что ж, – отозвался мистер Стоункроп, – тогда он может доехать до Блумсбери Сквер, а оттуда прибежать домой.

– Чудесно. Я вам так признательна, – поблагодарила мама. И Алмаз, приплясывая от радости, схватил шапку, дал руку мистеру Стоункропу и пошёл с ним во двор, где ждал кеб. Конечно, лошадь была не такая красивая, как их Алмаз, да и мистер Стоункроп не мог сравниться с папой, и всё же мальчик был страшно рад. Он забрался на козлы, а его новый друг встал рядом.

– Как зовут лошадь? – спросил Алмаз, принимая вожжи из рук хозяина.

– У неё некрасивое имя, – ответил мистер Стоункроп. – Не стоит её так звать. Имя ей не я придумывал, да она и так прекрасно слушается. Джек, дай мальчику хлыст. Я-то его не беру вовсе, когда выезжаю со старушкой…

Он не закончил фразы. Джек передал Алмазу хлыст, и тот, взяв его за середину рукоятки, дотянулся до крупа лошади, и они тронулись в путь.

– Осторожно, ворота, – предупредил мистер Стоункроп. Алмаз осторожно миновал ворота, аккуратно направляя безымянную лошадь в нужную сторону. Мальчику было легко учиться, потому что он давно привык делать, что ему говорят, и тотчас следовать любому совету. Ничто другое так не помогает в учёбе, как это. Некоторые не умеют и не привыкли исполнять то, что сказано, и они не могут быстро понять или быстро сделать то, что им велели. А послушный ум мгновенно проникает в самую суть вещей, ибо таков закон вселенной: повиноваться значит понимать.

– Поберегись! – закричал мистер Стоункроп, стоило им повернуть за угол на Блумсбери Сквер.

Почти стемнело. Навстречу им мчался другой кеб. Алмаз резко подал в сторону, другой кебмен остановился, и им чудом удалось избежать столкновения. Тут они узнали друг друга.

– Алмаз, ты начал с того, что чуть не врезался в собственного отца! Так не пойдёт! – крикнул кебмен.

– А ты, папа, хотел под конец столкнуться с собственным сыном! Так тоже не годится, – не растерялся мальчик. Взрослые весело засмеялись.

– Спасибо тебе за сына, Стоункроп, – поблагодарил отец.

– Да не за что. Он у тебя смельчак. Неделя – другая, и его можно будет одного отпускать. А сейчас, думаю, тебе лучше захватить его домой. Его мать переживала, что вечером будет прохладно, и я обещал не увозить его дальше Блумсбери.

– Тогда забирайся ко мне, Алмаз, – позвал отец, поравнявшись с кебом своего друга, и перебрался с козел на боковое сиденье. Мальчик перепрыгнул к отцу, взял вожжи, сказал «Доброй ночи и большое спасибо, мистер Стоункроп» и направился домой. В тот вечер он впервые в своей жизни почувствовал себя взрослым мужчиной. По дороге домой отцу ни разу не пришлось вмешаться или поправить сына, тот замечательно управлял кебом. Хотя я подозреваю, что к успеху маленького Алмаза был немножко причастен старый Алмаз, ведь он торопился домой в своё стойло.

– Сынок, – сказала мама, когда мальчик вошёл в комнату, – ты быстро вернулся.

– Да, мам, я уже здесь. Давай посижу с маленьким.

– Он заснул, – ответила мать.

– Тогда давай отнесу его в кроватку.

Но стоило Алмазу взять братика на руки, как тот проснулся и стал смеяться. Он был на редкость весёлым ребёнком. И неудивительно, ведь малыш был пухленьким, словно рождественский пудинг, и у него никогда ничего не болело, ну разве что совсем чуть-чуть и недолго. Алмаз усадил маленького себе на коленки и начал ему петь:

 
Малышок, малыш,
Что ж ты не спишь?
Оставим кровать,
Пойдём танцевать.
Будет наш мальчик
Прыгать, как зайчик.
На радость папе,
Что пошёл добывать
Еду малышу,
Чтобы крепко спать,
прыгать и танцевать
Опять и опять.
На радость маме,
Что сидит у речки,
У которой овечки
Растят весёлых ягнят
Скачущих по траве
Забыв о завтраке
Веселясь в синеве
А ласточек стая
Гнёзда свивает
Из кусочков тины
ила и глины
Над речкой бегущей
Вечно поющей
И птенцы вырастают
Веселей не бывает
А лучший самый-самый
Растёт у папы с мамой
Веселится и скачет
Никогда не плачет
И Алмаз его нянчит
Алмаз его нянчит
Алмаз его нянчит
 

Когда у Алмаза больше не придумывались рифмы, он сидя пускался в пляс с младенцем на коленках. Некоторые удивлялись, что такой маленький мальчик может так складно сочинять стихи, только он ничего не сочинял, а просто пытался вспомнить, как пела река в Стране Северного Ветра.

_{ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ}
Алмаз продолжает действовать

Вскоре Алмаз стал на конюшнях всеобщим любимцем. Кто-то может сказать, что конюшни были далеко не лучшим местом для маленького мальчика, но ему пришлось расти именно там, значит, лучше места для него не было. На первых порах он слышал множество плохих и грубых слов, но они ему не нравились и поэтому не причиняли ни капли вреда. Хоть он и не догадывался, что эти слова означают, но было что-то отталкивающее в том, как они звучат и как люди их произносят. Вот они и не прилипали к мальчику и уж тем более не проникали в его душу. Он их просто не замечал, и его личико сияло чистотой и добротой среди таких слов, словно первоцвет под градом. Поначалу его считали капельку не в себе из-за постоянного выражения тихой радости на лице и вечной улыбки, то лучившейся в глазах, то дремавшей в них. Он не обращал внимания на сквернословие и грубые шутки соседей и прослыл среди них слегка чокнутым, ибо они не могли понять его. Но вскоре неприличным словам стало неловко слетать с уст в присутствии Алмаза. Кебмены начали потихоньку подталкивать друг друга, напоминая, что мальчуган где-то поблизости, и грубости застревали у них в горле, не успевая прозвучать вслух. Стоило им заговорить с Алмазом по-доброму, как тот охотно вступал в разговор, иногда шутил вместе с ними, и вскоре над ним уже никто не смеялся.

Однажды Джек дал ему скребок и щётку и разрешил почистить старого Алмаза. Мальчик взялся за дело так старательно и аккуратно, так ловко вычистил коня везде, где дотянулся, что Джек не мог сдержать восхищения.

– Давай-ка расти побыстрее, – сказал он мальчику. – Живот ты ему вычистил, а спина-то грязная осталась.

– Подсади меня, – попросил Алмаз и в ту же минуту оказался верхом на лошади вместе со скребком и щёткой. Устроившись на холке, Алмаз вычистил коню шею сначала с одной стороны, потом с другой, пока тот жевал сено. Закончив, мальчик попросил гребень и тщательно расчесал гриву. Затем он перебрался ниже и занялся боками, насколько хватало рук. Потом сполз на круп и вычистил старому Алмазу спину, потом развернулся, точно мартышка, и взялся за задние ноги. Наконец дошла очередь и до хвоста. Но расчесать его оказалось не так-то легко: мальчику пришлось поднять хвост, а старый Алмаз то и дело норовил выдернуть его из рук маленького хозяина. Один раз коню даже удалось отнять и выкинуть из стойла гребень, что сильно развеселило наблюдавших за всем этим кебменов. Но Джек принёс его обратно, и Алмаз снова взялся за дело и не отступал до тех пор, пока хорошенько не вычистил всю лошадь, и справился он со своим делом не хуже опытного конюха. Старый Алмаз невозмутимо жевал сено и не обращал никакого внимания на происходящее, разве что пару раз взмахнул хвостом, когда мальчик нечаянно пощекотал или оцарапал его. Но это было чистым притворством, потому что конь прекрасно знал, кто взгромоздился к нему на спину и орудует там щёткой и гребнем. Старый Алмаз был весьма доволен и горд, и наверно, думал про себя:

«Я старый и глупый конь, я даже свою шкуру не могу сам привести в порядок, а мой маленький крестник сидит и чистит меня, словно ангел».

Хотя ручаться, что старый Алмаз думал именно так, я, конечно, не могу, – выяснить, что на уме у старых коней – задача не из лёгких.

– Уф, – произнёс мальчик, закончив, – ну и устал же я!

И вытянулся во весь рост на спине лошади.

К этому времени двух Алмазов окружили все, кто был в конюшне. Кебмены от души веселись. Один из них спустил мальчика на землю, и с тех пор его полюбили ещё больше. Если на свете и был ребёнок, созданный быть кебменом, – это был Алмаз, и вскоре взрослые уже спорили за право взять его к себе на козлы.

Однако маму несколько смущала такая компания для сына, к тому же она не всегда могла его отпустить. Да и отец любил брать сына с собой, так что другим кебменам возможность выпадала не часто.

Мало-помалу Алмаз выучился мастерски управлять любой лошадью даже на самых оживлённых улицах в центре Лондона. Конечно, рядом всегда сидел кто-то из взрослых, но вскоре им почти не приходилось забирать вожжи из рук Алмаза, он прекрасно справлялся сам, потому что никогда не пугался и никуда не торопился. Зато когда требовалась быстрая реакция, мальчик действовал, не мешкая. Напомню ещё раз моим читателям – Алмаз побывал в Стране Северного Ветра.

Однажды, хотя тот день не был ни днём стирки или уборки, ни базарным днём, ни субботой, ни воскресеньем, ни понедельником, когда мама обычно отпускала Алмаза и присматривала за младшим братиком сама, отец всё же взял с собой мальчика. Раза два их наняли по дороге, а затем они отправились на стоянку кебов между Кокспур Стрит и Пелл Мелл. Ждать пришлось долго, словно в тот день никому никуда не нужно ехать. Но вскоре дамы должны были возвращаться с выставки Академии Художеств, тогда могла появиться хоть какая-то работа.

– Дамы, скажу я тебе, – начал отец Алмаза (не знаю, насколько справедливы его слова, но сам он был полностью в них уверен), – иногда попадаются скупые до невозможности. Заплатят полшиллинга за милю и ни пенсом больше, хотя знают, что кебмену с семьёй не прожить на это. Конечно, по закону так и положено, только как бы однажды им самим не пришлось вдосталь отведать закона.

Стояла сильная жара, и отец отправился пропустить кружечку пива и угостить знакомого старого лодочника. Алмаз остался на козлах.

Вдруг послышался какой-то шум. Мальчик оглянулся посмотреть, что стряслось.

Рядом со стоянкой девочка подметала улицу, и какие-то маленькие забияки затеяли с ней ссору. Они ухватились за метлу и пытались её отнять, тянули метлу в разные стороны, а девочка отчаянно защищалась, то бранясь, то умоляя отстать от неё.

Алмаз тотчас спрыгнул с козел и кинулся ей на помощь. Он схватил метлу и стал вместе с девочкой отнимать её у обидчиков. Но мальчишки не отступали, и один из них стукнул Алмаза по носу, да так сильно, что у того пошла кровь, а поскольку руки были заняты метлой, он даже не мог утереться, и скоро на него стало жалко смотреть. Тут, к счастью, вернулся отец Алмаза, и не найдя сына на козлах, начал искать его вокруг. Однако ему пришлось оглянуться дважды, прежде чем он убедился, что в гуще потасовки именно его сын. Отец бросился к мальчишкам и разогнал забияк в разные стороны. Девочка поблагодарила Алмаза и продолжала мести как ни в чём не бывало. Отец увёл мальчика и вместе со старым Томом-лодочником умыл и привёл его в порядок. Затем они вернулись на козлы, где мальчик рассказал отцу, почему он ввязался в драку.

– Папа, не мог же я позволить мальчишкам обидеть бедную девочку, – объяснил Алмаз.

– Конечно, нет, мой мальчик, – отец был настоящим джентльменом и остался весьма доволен поведением сына.

Спустя минуту та самая девочка с метлой на плече подбежала к ним, выкрикивая:

– Извозчик! Извозчик!

Отец Алмаза немедленно обернулся, ведь он стоял впереди всех и поехал за девочкой. Два проезжавших кеба тоже услышали крик и попытались было опередить отца, но девочка нарочно закричала только тогда, когда её друзья оказались к ней ближе всех. Как вы думаете, кого увидели Алмаз с отцом, когда подъехали к тротуару? – ну конечно же, миссис и мисс Коулман! Однако те даже не взглянули на извозчика. Девочка открыла им дверь, они дали ей монетку и назвали адрес, она, в свою очередь, сказала кебмену, куда ехать, и кеб тронулся.

Подъехав к дому, отец Алмаза соскочил с козел и позвонил в колокольчик. Открыв дамам дверь кеба, он по привычке почтительно дотронулся до шляпы. Дамы изумлённо задержали на нём взгляд, а потом в один голос воскликнули:

– Джозеф, неужели это вы?

– Да, мэм, да, мисс, – ответил тот, ещё раз прикладывая руку к шляпе со всем уважением, которое можно вложить в этот жест. – Счастливый денек сегодня выдался, коль довелось вас снова увидеть.

– Кто бы мог подумать! – произнесла миссис Коулман. – Времена сильно изменились, Джозеф, и мы сейчас даже извозчика редко нанимаем, но моя дочь всё ещё слаба и не может ездить в омнибусе. Мы хотели немного прогуляться, прежде чем взять кеб, но тут из-за угла подул холодный ветер, а на улице жарко, вот я и испугалась, как бы мисс Коулман не простыла. Но кто мог предположить, что из всех лондонских кебменов мы сядем именно к вам! Я не знала, что вы обзавелись кебом.

– Видите ли, мэм, подвернулся случай купить старого Алмаза, и я не смог удержаться. Вон он глядит прямо на вас, мэм. Уж на что умён, диву даёшься.

Дамы подошли погладить коня и тут заметили маленького Алмаза на козлах.

– Так с вами оба Алмаза! – воскликнула мисс Коулман. – Как поживаешь, малыш?

Алмаз приподнял шапку и вежливо ответил.

– Скоро он один ездить сможет, – с гордостью заметил отец. – Старый конь выучил его на славу.

– Он обязательно должен нас навестить, ведь вы теперь знаете, как нас найти. А где вы живете?

Отец Алмаза протянул дамам карточку со своим именем и адресом, а миссис Коулман достала сумочку со словами:

– Сколько с нас, Джозеф?

– Да ну что вы, мэм, – ответил тот. – Ведь вас довезла ваша старая лошадь, а мне вы ничего не должны.

Он запрыгнул на козлы и, взмахнув на прощание рукой, уехал прежде, чем миссис Коулман успела что-то возразить. Они вдвоём остались стоять на тротуаре, а горничная ждала их у раскрытой двери.

Алмаз давно не видел Царицу Северного Ветра и почти не вспоминал про неё. Даже сейчас, пока они ехали с отцом, он тоже раздумывал не о Царице, а о девочке, подметавшей улицу. Она показалась ему очень знакомой, хотя он и не мог сообразить, откуда её знает. Вдруг в памяти всплыла картинка, как бежала маленькая девочка с метлой позади, подгоняемая сильным ветром, и потихоньку он вспомнил своё ночное приключение, когда расстался с Царицей Северного Ветра на одной из улиц Лондона. Только мальчик снова подумал, не приснилось ли ему всё, когда он был ещё совсем маленьким. Правда, потом он путешествовал в Страну Северного Ветра, – тут уж сомнений быть не могло, ведь каждый раз, проснувшись поутру, он точно знал, что снова был там. Размышляя об этом, Алмаз вспомнил одно утреннее происшествие. На первый взгляд, это была случайность, хотя она вполне могла определить дальнейший ход событий. Они с отцом направлялись на стоянку около Кингс Кросс, но, повернув на Грейс Инн Лейн, обнаружили, что улица перекрыта. Расспросив в чём дело, они узнали, что ночью ветром снесло несколько печных труб, и сейчас дорогу расчищали от мусора. Отец Алмаза развернулся и поехал на Чаринг Кросс.

Вечером дома разговорам не было конца.

– Бедняжки! – начала мама, – Им-то куда тяжелее нас. Ведь они привыкли к роскоши, а теперь ютятся в крохотном домике – у меня сердце кровью обливается, как подумаю об этом.

– Даже не знаю, – задумчиво произнёс Алмаз, – остались ли у миссис Коулман украшения на ногах.

– Ты о чём, сынок? – не поняла мама.

– На руках-то кольца у неё были, – ответил мальчик.

– Конечно, любая дама носит кольца. И что с того?

– Когда мы жили в Сендвиче, – объяснил Алмаз, – ты сказала, что мы теперь бедные, и тебе придется расстаться с бабушкиным кольцом.

– Господь с тобой! Всё-то он помнит, – удивилась мама. – С тобой, Алмаз, нужно держать ухо востро.

– Почему? – удивился тот. – Я просто подумал.

– Вот именно поэтому, – отрезала мама.

– Почему поэтому? – не отставал мальчик. Он ещё не знал, что взрослые не всегда ведут себя по-взрослому, иногда они разговаривают, как дети, и даже как избалованные дети.

– Слава Богу, миссис Коулман ещё не докатилась до такой нищеты! Не докатилась!

– А быть нищим очень стыдно? – спросил Алмаз, услышав, каким тоном мама это сказала.

Но мама, почувствовав, наверно, укол совести, заторопила сына спать. Уже лёжа в постели, Алмаз всё пытался понять, что же она имела в виду, снова и снова повторяя про себя: «Почему поэтому?», пока наконец сон не сморил мальчика, и он заснул, так и не получив ответа на свой вопрос.