Текст книги "Страна Северного Ветра / At the Back of the North Wind"

Автор книги: Джордж МакДональд

_{ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ}
И снова дует северный ветер

Когда Нэнни поправилась настолько, чтобы покинуть больницу и перебраться жить к Алмазу, восторгу его не было предела. Девочка ещё не до конца окрепла, но мама Алмаза была к ней очень внимательна и давала ей делать только то, на что у неё уже хватало сил. Если бы Нэнни попала к ним прямиком с улицы, весьма вероятно, что она оказалась бы совсем не такой милой, вряд ли тогда она подошла бы для приличного дома, и научить её чему-то было бы непросто. Но болезнь и доброе отношение к ней в больнице сделали её гораздо добрее и мягче. Вначале она ходила по дому тихой грустной тенью, но стоило ей окрепнуть, как на её щеках вновь заиграл румянец, шаги стали быстрее и легче, а на губах всё чаще появлялась улыбка. Тут всем стало ясно, что скоро из неё выйдет незаменимая помощница. Забавно было видеть, как Алмаз показывал ей, как держать малыша, как его купать и одевать. Частенько они вдвоём хохотали над её неловкостью, но уже после нескольких уроков девочка научилась ухаживать за ребёнком не хуже его самого.

А вот у Джозефа с появлением Рубина дела перестали ладиться. Казалось, гнедой принёс с собой несчастье. Пассажиров стало не так много, и платить ему стали меньше. Поначалу благодаря Рубину отец начал зарабатывать за неделю чуть больше прежнего, но в семье ведь прибавилось два едока. А когда первый месяц подошёл к концу, Рубин захромал, и весь следующий Джозеф не решался на нем работать. Не скажу, что он не жаловался на жизнь, ведь у него самого здоровье было уже не то, но, поверьте, он старался, как мог. Весь месяц они жили почти впроголодь, мясо появлялось на столе разве что по воскресеньям. А у бедного старого Алмаза, которому пришлось тяжелее всех, и того не было, и он исхудал настолько, что к концу второго месяца от него остались лишь кожа да кости. Зато у Рубина бока округлились и стали лосниться, словно он был любимой лошадкой в стойлах епископа.

Но и когда Рубин поправился, мало что изменилось к лучшему, потому что в торговле начался упадок, и кебмены почувствовали это одними из первых. Деловые люди стали куда бережнее относится к деньгам и уже не позволяли своим жёнам и дочерям тратить, как раньше. В довершение бед осень выдалась дождливой, и цены на хлеб неимоверно взлетели. К этому ещё стоит добавить, что маме Алмаза нездоровилось, потому что у неё вот-вот должен был родиться ребёнок, и вы поймёте, что для наших друзей с извозчичьего двора наступили нелёгкие времена.

Несмотря на уныние, царившее вокруг, в сердце Джозефа не угасала надежда. Приходя вечером домой, он просил Алмаза ему почитать, а потом звал Нэнни с её книжкой и проверял, как дела у неё. Мальчик взялся научить её читать, и, поскольку Нэнни была смышлёной девчушкой, она быстро научилась складывать буквы в слоги, а слоги в слова.

Так прошло три месяца, но мистер Реймонд не вернулся. Джозеф ждал его с нетерпением, надеясь, прежде всего, избавиться от Рубина. Не то, чтобы от коня совсем не было толку, но для Джозефа он был большой обузой. С появлением Рубина и Нэнни Джозефу, конечно, стало куда тяжелее прокормить семью, но, с другой стороны, девочка оказалась хорошей помощницей, и его радовала мысль, что она будет рядом с его женой, когда у той родится ребёнок.

Из всех Божьих даров ребёнок – самый прекрасный, поэтому неудивительно, что когда девочка появилась на свет, ей обрадовались так сильно, словно вместе с ней пришло изобилие. Вот чего её появление уж точно прибавило, так это забот, и куда больше, чем предполагал её размер, но Нэнни была неутомима, да и Алмаз не терял своей жизнерадостности. Он начал петь малышке, как только первый раз взял её на руки. Только ей он пел уже не те песенки, что раньше пел братику, потому что, по его словам, она ведь была новорождённой, значит, у неё должны быть новые песенки. К тому же она – сестричка, а не братик, поэтому ей не подошли бы прежние песенки. Вот только чем новые песенки отличались от старых, я бы не взялся определить. Но я уверен, что они не только развивали малышку, но и помогали всей семье намного больше, чем все думали.

Худо-бедно им удалось пережить долгую тоскливую зиму. Иногда дела шли лучше, иногда хуже. Наконец зима отступила, настала весна, и это уже было здорово. А мистер Реймонд до сих пор не вернулся, и хотя мама уже вполне могла обойтись без Нэнни, они не могли искать ей место, пока у них оставался Рубин. И они ни капли об этом не жалели. Но тут выдалась настолько тяжёлая неделя, каких раньше не бывало. До конца недели было ещё далеко, а у них даже хлеб закончился. Однако чем печальней выглядели мама с папой, тем больше Алмаз старался петь обоим малышам.

Расходы семьи ещё увеличились из-за того, что им пришлось снять небольшую комнатку на чердаке для Нэнни. А когда родился второй ребенок, Алмаз уступил девочке свою комнату, чтобы та была поближе к маме и всегда могла ей помочь, а сам перебрался на чердак. По сравнению с тем, где Нэнни жила раньше, там было просто чудесно, но Алмазу не слишком понравилось, хотя он не страдал из-за перемены, потому что теперь маме стало удобней. Да и Нэнни тоже стало удобней, правда? Если другим стало удобней, Алмаз был только рад. А коль скоро все остались довольны, значит, перемена была благая.

_{ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ}
Алмаз и Рубин

Наступил вечер пятницы. В тот день Алмаз, как и остальные домочадцы, почти ничего не ел. Прежде чем оставить деньги на еду, мама сначала платила за квартиру за неделю вперед. Отец ходил мрачнее тучи, настроение у него было таким плохим, что он даже накричал на жену. Удивительно, но боль при виде страданий любимых людей иногда заставляет нас причинять им ещё большую боль нашим сердитым настроением. Это происходит от маловерия и показывает, как нужна всем нам вера в Бога, ведь стоит её потерять, и вместе с ней мы теряем доброту, а она одна уже может облегчить страдания. Из-за ссоры родителей Алмаз в тот день отправился спать молчаливым, задумчивым и немножко встревоженным.

Зима в тот год выдалась очень ветреной, и хотя уже наступила весна, всё равно часто дул северный ветер. Забираясь в постель в своей крошечной чердачной комнате, Алмаз слышал, как ветер стонал, словно море. Он слышал эти стоны и после того, как заснул, и вдруг спросил сам себя: «Я сплю или нет?» Ответить он не успел, потому что его позвала Царица Северного Ветра. Сердце мальчика забилось часто-часто, ведь он так давно не слышал её голоса. Он выскочил из кровати, оглянулся вокруг, но Царицы нигде не увидел.

– Иди ко мне, Алмаз, – снова и снова звала та, но где она, мальчик не мог понять. Правда, в комнате было темно, и она могла оказаться совсем рядом.

– Милая Царица, – отозвался Алмаз, – я бы с радостью пришёл, только не знаю, где ты.

– Иди ко мне, Алмаз, – был её ответ.

Мальчик открыл дверь, вышел из комнаты, спустился по лестнице и отворил дверь во двор. Сердце его трепетало, ведь он уже оставил всякую надежду снова увидеть Царицу. Однако увидеть её в ту ночь мальчику так и не довелось. Когда он оказался на улице, на него налетел сильный порыв ветра, Алмаз послушно повернулся спиной, и ветер повёл его. Вёл он его к воротам конюшни.

– Она хочет, чтобы я вошёл внутрь, – догадался мальчик, – но дверь-то закрыта.

Он знал, где лежит ключ – в маленькой дырке в стене, только ему до неё не дотянуться, слишком высоко. Но всё-таки Алмаз отправился к тому месту, и стоило ему туда прибежать, как ветер сдул ключ на землю, и тот звякнул о камни у его ног. Алмаз поднял его, побежал обратно, открыл дверь конюшни и вошёл внутрь. И как вы думаете, что он там увидел?

Через пыльное окошко проникал тусклый свет уличного фонаря. Его было достаточно, чтобы мальчик смог различить, как старый Алмаз и Рубин стоят, подняв головы, и смотрят друг на друга через перегородку между стойлами. В полумраке было видно белое пятно на лбу старого Алмаза, а у Рубина ярко сияли глаза, и казалось, они источают света больше, чем фонарь на улице. Вот что увидел мальчик.

А как вы думаете, что он там услышал?

Он услышал, как лошади друг с другом разговаривали.

Они говорили на странном языке, но каким-то образом мальчик всё понимал и мысленно переводил на человеческий. Сначала послышался голос старого Алмаза; он, по-видимому, ссорился с Рубином.

– Ты только посмотри, какой ты толстый, Рубин! – говорил Алмаз. – И шкура у тебя лоснится. Постыдился бы!

– А что в том плохого? – возражал Рубин. – Подумаешь, толстый! И мне всё равно, блестит моя шкура или нет.

– Что плохого? – воскликнул Алмаз. – Что плохого в том, чтобы съесть весь овёс у нашего бедного хозяина и заставлять его тратить уйму времени, ухаживая за тобой, когда ты работаешь всего шесть часов?! Да что там, какие шесть часов, я слышал, ты тащишься как старая кляча с непомерным грузом! Так про тебя говорят.

– Твой хозяин не мой хозяин, – ответил Рубин. – Я должен делать, как хотел мой хозяин: есть столько, сколько дадут, толстеть и становиться холёным, а ездить не быстрее, чем мне нужно.

– Ну знаешь! Да если бы остальные лошади сейчас не спали – они-то, бедняжки, работают до изнеможения – точно тебе говорю, они бы встали и вытолкали тебя вон из стойла. Ты позоришь наше имя. И ты ещё смеешь говорить, что мой хозяин – не твой хозяин! Вот твоя благодарность за то, что тебя кормят и берегут! Да что бы стало с твоей шкурой, если бы не он!

– Он это делает не ради меня. Будь я его собственной лошадью, он бы и из меня выжимал все соки, как из тебя.

– А я горжусь, что так работаю. И ни за что на свете не согласился бы стать таким толстым, как ты. Ты позор всей конюшни. Посмотри на коня в соседнем стойле. Он куда больше твоего похож на лошадь – кожа да кости. И хозяин не слишком-то его балует. На прошлой неделе обзавёлся новым кнутом. Только этот конь понимает, что ему надо кормить и жену, и детишек, и хозяина-пьяницу в придачу, вот и работает как лошадь. Ему, конечно, жалко пива для хозяина, но больше он для него точно ничего не жалеет.

– Да и мне не жалко, что твой хозяин на мне зарабатывает, – заметил Рубин.

– Зарабатывает! – воскликнул Алмаз. – Да о том, что он с тебя получает, и жалеть-то нечего. Ведь это просто гроши, даром, что ты такой толстый и гладкий.

– Ты мог бы сказать мне спасибо хотя бы за два лишних часа отдыха.

– Я скажу спасибо своему хозяину, а не тебе, ленивец! И ездишь ты, как корова на колесиках, вот что!

– А ты не боишься, что я тебя лягну за такие слова, Алмаз?

– Лягнёшь? Да у тебя ничего не выйдет, даже если попытаешься. Может, ты и поднимешь ногу на полфута, но вот лягнуть – куда тебе! Да ты растянешься на полу прежде, чем успеешь опустить её обратно. Стоит тебе выбросить ногу назад, там она и останется. Лягаться! Ты бы лучше проворней передвигал ногами, когда возишь кеб! А то хозяин столько из-за тебя выслушивает – стыд один! Ни одна приличная лошадь не навлекла бы на хозяина столько сраму. И уж поверь мне, кебмену нравится, когда его ругают, не больше, чем его пассажирам. Только вот, когда ты в оглоблях, у его пассажиров есть веская причина для брани. Да уж. Веская.

– Понимаешь, Алмаз, я боюсь снова захромать.

– Да я теперь не верю, что ты на самом деле хромал.

– Нет, я, правда, хромал.

– Значит, сам виноват. Я же не хромаю. И ни разу не хромал за всю жизнь. Ты не бережешь свои ноги. По ночам никогда им отдыхать не даёшь. Вот и выходит, что ты своей огромной тушей ещё и ночью на них давишь. Даже о собственных ногах не хочешь позаботиться, только ешь да спишь, ешь да спишь. Какая из тебя лошадь!

– Говорю тебе, я хромал.

– Я и не отрицаю, что твоя бабка выглядела опухшей. Только вот не жир ли это был?

– Да говорю же, я неловко наступил на один из тех противных камней, которыми мостят улицы, и вывихнул лодыжку.

– Сказал тоже, лодыжка! Нечего подражать людям. У лошадей нет лодыжек. У них есть только бабки. Если ты не начнёшь нормально поднимать ноги, а будешь спать на ходу, вывихнешь вообще все лодыжки, как ты их называешь, одну за одной. С резвой лошадью таких бед не случается. Уверен, всё было не так страшно, а если страшно, ты сам во всём виноват. И хватит об этом! Я отправляюсь спать. И постараюсь думать о тебе как можно лучше. А ты уж постарайся скакать порезвее и согнать жирок!

Конь уже подогнул было колени, чтобы лечь, как Рубин заговорил вновь совсем другим тоном – так показалось маленькому Алмазу.

– Послушай, Алмаз, не могу я вынести, что честный старый конь вроде тебя так плохо обо мне думает. Открою тебе правду: я сам виноват, что захромал.

– А я что говорю? – ответил его собеседник, наваливаясь на перегородку, чтобы повернуться на бок и как можно удобней устроить ноги в тесном стойле.

– Я нарочно это сделал, Алмаз.

Тут старый конь вскочил, точно гром, просунул рассерженную морду в стойло Рубина и, сверкнув глазами, произнёс:

– Не попадайся на моём пути, ты, никчёмный негодяй, а то я тебя укушу! Нет, ты не лошадь! Зачем ты так поступил?

– Чтобы стать толстым.

– Ах ты бочка жира! Клянусь зубами и хвостом! Так я и знал, что ты ещё и обманщик! Из тебя по-другому правды не вытащить, придётся устроить настоящий допрос. Ты просто недостоин быть лошадью. Зачем тебе понадобилось толстеть?

– Затем, что, растолстев, я смог надолго таким остаться. Ведь я не знаю, когда вернётся хозяин, чтобы взглянуть на меня.

– Так ты ещё и тщеславен, бесстыжее создание! Живодёрня по тебе плачет. Покрасоваться он, видите ли, решил! Молчи лучше, не то я оборву свой повод и достану тебя, со всем твоим красивым жирком!

– Нет, Алмаз. Ты хороший конь. Ты не причинишь мне зла.

– Не причиню? Проверим?

– Нет, ты не сможешь.

– Почему это?

– Потому что я ангел.

– А это ещё что такое?

– Откуда тебе знать!

– Да уж, понятия не имею.

– Я знаю, что ты не знаешь. Невежественный, грубый, простой смертный конь, вроде тебя, и не может знать. Но маленький Алмаз слышит всё, о чём мы тут говорим. Уж он-то знает, что на небесах тоже живут лошади, чтобы ангелам было на ком скакать, а для более важных случаев там живут ещё львы, орлы, буйволы и другие животные. И лошади, на которых скачут ангелы – это лошади-ангелы, иначе ангелы не смогли бы на них скакать. Так вот, я один из них.

– Врёшь ты всё.

– Ты слышал раньше, чтобы лошади говорили неправду?

– Никогда в жизни. Но ты ведь сам признался, что обманул со своей хромотой.

– Я не обманывал. Просто было нужно, чтобы я растолстел, а славный Джозеф, твой хозяин, похудел. Я мог бы притвориться, что охромел, но так не поступит ни одна лошадь, а тем более лошадь-ангел. И тогда, чтобы захромать по-настоящему, мне и пришлось нарочно потянуть лодыжку – у лошадей-ангелов есть лодыжки, потому что на небе не используют лошадиные слова. И это очень больно, уверяю тебя, Алмаз, пусть даже ты не такой добрый, чтобы мне поверить.

Старый Алмаз не ответил. Он снова улёгся на пол, и сонное фырканье, весьма напоминавшее храп, говорило о том, что если он ещё и не спит, то уже не в состоянии понять ни слова из того, о чём ему толковал Рубин. Когда маленький, Алмаз это понял, он отважился подхватить брошенный на полуслове разговор.

– Зато я добрый, Рубин. И я тебе верю, – произнёс мальчик.

Но Рубин не отозвался и даже головы не повернул в его сторону. Думаю, конь понимал по-человечьи лишь то, что привык слышать от кебменов и конюхов. Не дождавшись ответа от своего собеседника, Рубин перегнулся через перегородку и, устремив взгляд на коня, произнёс:

– Подожди, вот наступит день, и ты увидишь, правду я говорю или обманываю. Да старый конь уже давно спит! Алмаз! Нет, право, не стоит.

Рубин отвернулся и начал молча выдергивать сено из кормушки.

Тут мальчик вздрогнул и, оглянувшись, заметил, что ворота конюшни отворены. У него было такое чувство, словно он спал и видел сон. Поискав глазами, не видно ли где Царицы Северного Ветра, Алмаз решил, что лучше ему отправиться обратно в кровать.

_{ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ}
Будущее светлеет

На следующее утро мама Алмаза сказала отцу:

– Меня снова беспокоит наш ребёнок.

– Какой, Марта? – спросил Джозеф. – У тебя теперь есть, из кого выбирать.

– Я имею в виду Алмаза. Боюсь, к нему вернулись его странности. Сегодня он снова гулял во сне. Я видела, как он бежал по лестнице среди ночи.

– И ты не пошла за ним?

– Конечно, пошла. И нашла его мирно спящим в кровати. Наверно, это оттого, что последние шесть недель он почти не ел мяса.

– Может быть. Прости меня. Только если Бог не посылает нам благополучия, что я тут могу поделать, родная?

– Ты ни в чём не виноват, славный мой муженёк, – ответила Марта. – К тому же я и не уверена вовсе. Не знаю, с чего бы оно так на него подействовало, мы-то все в порядке. Я вообще кормлю малышку, и ничего со мной до сих пор не случилось. А послушать, как наш маленький человечек поёт, так и не скажешь, что с ним что-то неладно.

Алмаз в это время пел, словно жаворонок в небе. Пока мама одевалась, у него на руках сидела малышка. Нэнни приготовила Джозефу скудный завтрак: слабый чай, чёрствый хлеб и весьма сомнительное масло. Однако тот принялся за него с явным удовольствием, потому что проголодался. Он уже вычистил обеих лошадей и запряг старого Алмаза.

– Ты только представь себе толстого ангела, Кимвала! – начал Алмаз.

Малышку ещё не успели окрестить, но Алмаз наткнулся в Библии на слово «кимвалы», и оно ему настолько понравилось, что с тех пор он называл сестру только так.

– Представляешь, Кимвала, у нас живёт толстый гнедой ангел! – повторил мальчик. – Ведь Рубин – он лошадиный ангел. Он нарочно вывихнул себе лодыжку и растолстел.

– Зачем же ему это понадобилось, Алмаз? – поинтересовался отец.

– А вот этого я и не знаю. Думаю, чтобы выглядеть красивым, когда вернётся его хозяин, – ответил мальчик. – Как ты думаешь, Кимвала? Наверно, для чего-то хорошего, ведь он же ангел.

– Скорей бы уж от него избавиться, – произнёс отец. – Висит он на моей шее тяжким грузом.

– Это потому, что он такой толстый, папа, – заметил Алмаз. – Но ты не переживай – все говорят, что конь выглядит куда лучше, чем когда он у нас появился.

– Да уж, только он может стать тощим, как деревянная лошадка, пока его хозяин вернётся. Нехорошо было так вот взять и бросить его на меня.

– Может, у него не было другого выхода, – предположил мальчик. – Уверен, у мистера Реймонда были серьёзные причины, чтобы так поступить.

– Я бы тоже так подумал, – возразил отец, – да он ведь с самого начала поставил те ещё условия.

– Мы не знаем, что из этого выйдет, отец, – заговорила его жена. – Вдруг мистер Реймонд сделает их повыгоднее, узнав, как трудно тебе пришлось.

– Вряд ли, уж больно он крут, – сказал Джозеф, поднимаясь и отправляясь к кебу.

Алмаз снова принялся петь. Какое-то время он пел куски то из одной, то из другой песенки, а потом эти обрывки сложились и получилось вот что. Уж откуда мальчик взял такую песенку, я не знаю.

 
Откуда ты взялся, малыш дорогой?
Явился, как воздух, для жизни земной.
 
 
Сестрёнка явилась, мой маленький друг,
Из ясного неба, что светит вокруг.
 
 
В глазах голубых отраженье небес.
Там дождь показался, но сразу исчез.
 
 
Как будто бы мягкая чья-то рука
Погладила нежные кудри слегка,
 
 
Дотронулась до шелковистого лба,
На щеки румянец живой навела.
 
 
Малышка, откуда улыбка твоя?
Три ангела поцеловали меня.
 
 
По взмаху крыла открываются уши,
Чтоб речи Господни внимательно слушать.
 
 
Но как обретается облик живой?
Господь пожелал – и я стала собой.
 
 
А как ты пришла к нам, какой судьбой?
Господь подумал о нас с тобой.
 

– Я не помню, чтобы ты сочинял такую песенку, Алмаз, – сказала мама.

– Нет, мамочка. Хоть и жалко, но это не я. Её ведь уже не забрать себе. Но она всё равно моя.

– Почему это?

– Потому что я её люблю.

– А любовь делает её твоей?

– Думаю, да. Она одна такое умеет. Если бы я не любил малышку (этого, конечно, быть не может, ты же понимаешь), она была бы мне чужая. Но я её очень люблю, мою Кимвалу.

– Малышка моя, Алмаз.

– Тогда она вдвойне моя, мамочка.

– Почему ты так решил?

– Ты ведь тоже моя.

– Потому что ты меня любишь?

– Конечно. Лишь любовь создает «моё», – ответил мальчик.

Когда отец приехал домой пообедать и сменить старого Алмаза на Рубина, он выглядел страшно расстроенным и рассказал, что за всё утро у него не было почти ни одного пассажира.

– Как бы нам всем не пришлось отправиться в работный дом, жена, – сказал он.

– Уж лучше в Страну Северного Ветра, – мечтательно подумал Алмаз, не заметив, что произнёс это вслух.

– Лучше-то лучше, – согласился отец, – только вот как нам туда попасть, сынок?

– Придётся подождать, пока нас туда заберут, – объяснил Алмаз.

Прежде чем отец нашёлся, что ответить, в дверь постучали, и в комнату, улыбаясь, вошёл мистер Реймонд. Джозеф поднялся и почтительно, хоть и не очень радушно, принял его. Марта принесла стул, но джентльмен не стал садиться.

– Вижу, ты не слишком-то рад меня видеть, – сказал он Джозефу. – Жаль расставаться со стариком Рубином?

– Да нет, сэр. Как раз наоборот. С ним оказалась уйма хлопот, да и удача от меня отвернулась, так что я жду не дождусь, чтобы его вернуть. Договаривались мы на три месяца, а прошло уже восемь или девять.

– Мне жаль это слышать, – произнёс мистер Реймонд. – Разве от него не было толку?

– Почти нет, особенно, когда он охромел.

– Так вот оно что! – торопливо сказал мистер Реймонд. – Он у тебя захромал. Это все объясняет. Понятно, понятно.

– Захромал он не по моей вине, и сейчас с ним всё в порядке. Не представляю даже, как его угораздило, но…

– Он нарочно, – вставил Алмаз. – Он наступил на камень и вывихнул лодыжку.

– Откуда ты знаешь, сынок? – спросил отец, поворачиваясь к нему. – Я такого никогда не говорил, потому что понять не могу, как всё получилось.

– Я слышал… на конюшне, – ответил Алмаз.

– Можно на него взглянуть? – попросил мистер Реймонд.

– Спускайтесь во двор, – сказал отец, – я его выведу.

Они ушли, и Джозеф, сняв с Рубина упряжь, вывел коня во двор.

– Что я вижу! – воскликнул мистер Реймонд. – Ты плохо за ним смотрел.

– Не понимаю, что вы такое говорите, сэр. Вот уж чего не ожидал от вас услышать. Да он здоров, как бык.

– И такой же огромный, должен заметить. Вернее, жирный, как боров! Так-то ты о нём заботился!

Джозеф был слишком рассержен, чтобы ответить.

– Ты на нём словно и не работал. Это никуда не годится. Ты бы хотел, чтобы с тобой так обращались?

– Да я был бы счастлив, если бы за мной так ухаживали.

– Но он стал таким толстым!

– Я целый месяц не мог на нём работать. И всё это время он только и делал, что ел за обе щеки. Он жуть, какой прожорливый. Да и потом, как я ни пытался за шесть часов в день наверстать упущенное, ничего у меня не вышло, потому что я с тех пор боюсь, как бы с ним опять чего не приключилось. Говорю вам, сэр, когда он в оглоблях, у меня такое чувство, точно я его украл. И смотрит он на меня так, словно обиду копит, чтобы вам потом нажаловаться. Ну, что я говорю! Только посмотрите на него, ишь косит на меня одним глазом! Клянусь вам, он за всё время и кнута-то отведал раза три, не больше.

– Рад слышать. Ему никогда не требовался кнут.

– Вот уж, чего бы не сказал, сэр. Если кому и нужен кнут, так это ему. Да я из-за его черепашьего шага совсем концы с концами сводить перестал. Вот радость-то, наконец-то от него избавлюсь.

– Не знаю, не знаю, – произнёс мистер Реймонд. – Предположим, я предложу тебе его у меня купить – дёшево.

– Да он мне и задаром не нужен, сэр. Не нравится он мне. А коль не нравится, я и ездить на нём не стану, хоть озолотите. Ничего хорошего из этого не выйдет, ежели сердце не лежит.

– Выведи-ка свою лошадь, хочу взглянуть, как они смотрятся в паре.

Джозеф горько усмехнулся и пошёл за Алмазом.

Когда лошади встали бок о бок, мистеру Реймонду с трудом удалось скрыть охватившие его чувства. Рядом со здоровым, гнедым, круглым, как бочонок, Рубином, у которого за телом ног не было видно, стоял Алмаз – скелет, обтянутый кожей. Казалось, через его шкуру можно прощупать все косточки до единой. Измождённый, угрюмый и усталый, конь ласкался к своему хозяину, ни на кого больше не обращая внимания.

– Плохо же ты за ним ухаживал! – воскликнул мистер Реймонд.

– Зря вы так говорите, сэр, – ответил Джозеф, обнимая лошадь за шею. – Мой Алмаз теперь стоит троих таких, как этот рядом.

– Не думаю. Мне кажется, они хорошо смотрятся в паре. Один, конечно, толстоват, другой – слишком тощий, но это не страшно. И если ты не хочешь купить у меня Рубина, придется мне купить у тебя Алмаза.

– Спасибо, сэр, – произнёс Джозеф тоном, в котором не было и намека на благодарность.

– Тебе не по нраву моё предложение? – спросил мистер Реймонд.

– Совсем не по нраву, – подтвердил Джозеф. – Я не расстанусь со своим Алмазом даже, если мне заплатить за каждую его косточку по золотому самородку.

– А кто говорит о расставании?

– Вы только что сказали, сэр.

– Вовсе нет. Я лишь предложил купить его в пару Рубину. С Рубина хорошо бы согнать жир, Алмаза наоборот подкормить. А по росту они вполне друг другу подходят. Кучером, конечно, станешь ты, если только согласишься примириться с Рубином.

От изумления Джозеф не нашёлся, что ответить.

– Я купил небольшую усадьбу в Кенте, – продолжал джентльмен, – и мне нужны лошади для экипажа, потому что там весьма холмистая местность. Шикарный выезд с парой рысаков мне не нужен. Меня вполне устраивают эти двое. Тебе понадобится, скажем, неделя-другая, чтобы Рубин успел похудеть, а Алмаз поправиться. Вот бы протянуть трубку от боков одного к другому, тогда всё решилось бы в мгновение ока. Однако, боюсь, так не получится.

Сначала Джозеф чуть не расплакался, теперь ему неудержимо хотелось рассмеяться, и он по-прежнему не мог вымолвить ни слова.

– Прошу прощения, сэр, – наконец произнёс он. – Мне пришлось туго, и чересчур долго не было никакого просвета, вот я и подумал, что вы надо мной издеваетесь, когда сказали, как плохо я следил за лошадьми. А сколько раз я винил вас, сэр, во всех своих несчастьях! Только стоило мне сказать что-нибудь эдакое, как мой маленький Алмаз смотрел на меня с улыбкой, точно хотел сказать: «Я знаю мистера Реймонда лучше, чем ты, папа». И уж поверьте моему слову, я всегда думал, что, наверное, он прав.

– Так ты продашь мне старого Алмаза?

– Да, сэр, но с одним условием: если вы когда-нибудь захотите расстаться с ним или со мной, вы позволите мне выкупить его обратно. Я никогда не смогу с ним разлучиться, сэр. А что до того, кто будет называть его своим, так это сущая ерунда. Как говорит мой сынишка, только любовь может сделать своей, а уж старого Алмаза я люблю всем сердцем.

– Что ж, вот тебе чек на двадцать фунтов. Именно столько я собирался тебе предложить за Алмаза, если увижу, что ты хорошо обращался с Рубином. Этого достаточно?

– Это слишком много, сэр. Он не стоит столько даже вместе с подковами и упряжью. А сердце его, оно стоит миллионы, сэр, только ведь оно всё равно останется моим. Так что это слишком много.

– Вовсе нет. По крайней мере, не будет много, когда мы снова его откормим. Возьми деньги, и не стоит меня благодарить. Побудь кебменом ещё с месяц, только пусть теперь Рубин работает, а Алмаз отдыхает. Я за это время всё подготовлю к вашему переезду в усадьбу.

– Спасибо вам, сэр. Большое спасибо. Алмаз сразу, как вас увидел, решил, что вы ему друг. Я подозреваю, что мой сынишка разбирается в людях куда лучше других.

– Я тоже так думаю, – сказал мистер Реймонд, уходя.

Предложив Джозефу сделку с Рубином, он хотел проверить кебмена, но вовсе не собирался так затягивать испытание. Однако в Швейцарии джентльмен серьёзно заболел и не мог приехать раньше. Сейчас он ушёл от Джозефа очень довольный тем, что кебмен с честью выдержал проверку и оказался хорошим человеком.

Джозеф бросился к жене, которая всё это время у окна с беспокойством ждала окончания долгой беседы. Когда она услышала, что две лошади будут ходить в паре, у неё начался приступ безудержного смеха. Алмаз с малышкой на руках подошёл к маме, встревожено взглянул на неё и сказал:

– Мамочка, что с тобой такое? Может, тебе поплакать?

Это помогает. Папа, если решает чуть-чуть выпить, всегда добавляет туда воды.

– Глупенький! – ответила мама. – Как же тут не рассмеяться, когда здорового и толстого Рубина хотят поставить в пару с нашим бедным старым Алмазом?

– А почему бы и нет? Если он целый месяц будет отдыхать и вдоволь есть овса, то догонит Рубина быстрее, чем ты папу. Они такие разные, что им полезно будет ходить вместе. Рубин уж научит Алмаза хорошим манерам.

– Да что ты такое говоришь, сынок! – рассердился отец. – Как можно сравнивать их манеры?! Уж наш-то Алмаз – точно джентльмен.

– Конечно, джентльмен, отец. Я только хотел сказать, что и джентльмен может быть несправедлив к ближнему. Алмаз не должен был так плохо думать про Рубина. Он совсем не хотел ему поверить.

– Господи, да с чего ты всё это взял?

– Я слышал их разговор однажды ночью.

– Чей?

– Ну как же, Алмаза с Рубином. А Рубин – ангел.

Джозеф изумлённо посмотрел на сына и ничего не сказал.

Несмотря на свалившуюся на него нежданную радость, невесело ему было снова запрягать этого ангела, ведь его любимый сын, похоже, повредился в уме.

Однако его настроение изменилось, когда он обнаружил чудесную перемену, произошедшую с Рубином. Несмотря на свой жирок, конь работал на славу и скакал на удивление быстро. Он стал таким резвым, почти беспокойным, что Джозефу теперь приходилось его сдерживать.

Но едва кебмен успел посмеяться над своими фантазиями, как у него появилась новая тревога: а ну как Рубин задохнётся, и мистер Реймонд резонно подумает, что Джозеф плохо с ним обращался. Он ведь может даже решить, что Джозеф воспользовался его новыми распоряжениями, чтобы выместить на лошади свою обиду, хотя, на самом деле, все обиды уже испарились, и он относился к Рубину, словно тот всегда был ему хорошим другом.