Текст книги "Книга Джо"

Автор книги: Джонатан Троппер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 23 страниц)

Глава 7

1986

В полной пустоте захолустных буш-фолских вечеров буйным цветом цвели хулиганство и всевозможные сексуальные эксперименты. Нас распирало от дикого страха пополам со скукой, и эта смесь пульсировала по подростковым венам, поддерживая кровь в постоянном кипении. Ну сколько вечеров можно шататься по торговому центру, сколько новых фильмов можно посмотреть в «Мегаплексе», сколько чизбургеров и сэндвичей с тунцом проглотить в «Герцогине»? А кроме этого оставалось только пить, совокупляться да время от времени заниматься бессмысленным вандализмом.

У нас с Сэмми и Уэйном вошло в привычку время от времени пробираться за сетчатую ограду гигантской территории «Портерс» и угонять мини-электромобили, которые на ночь ставили заряжаться у ворот погрузочной площадки. На этих машинках руководство компании ездило по огромным аккуратным газонам от центрального офиса на расположенный в дальнем углу склад. Во время стажировки Уэйн узнал, что в отсутствие ключа нужно всего лишь поднять водительское сиденье, под которым находится батарея, и обычной скрепкой закоротить провод. Было что-то приятно сюрреалистическое в том, чтобы на бесшумных машинках бороздить в ночи зеленые просторы портеровских газонов. Мы гоняли друг за другом по всей территории, сначала передним ходом, потом задним, а то и пытались изображать киношные трюки вроде прыжков с одного автомобиля на другой. А после мы устраивались на газоне на берегу одного из искусственных прудов, поблескивавших между темными коробками офисных зданий, и, лениво швыряя камни в подсвеченный гейзер, бивший из центра пруда метров на пятнадцать вверх, накачивались дешевым пивом, закупленным в Нью-Хейвене по поддельным документам Уэйна.

Как-то жарким, душным вечером сидели мы на этом самом газоне на берегу такого пруда, захмелевшие от пива, глядели на калейдоскоп из фонтанных струй, и тут Уэйн нетвердо поднялся на ноги.

– Охренительно жарко, – сказал он. – Я прямо горю.

– Как у Босса, – сказал Сэмми и лениво запел своим высоким голосом:

 
Я вскочил среди ночи как на углях,
У меня в голове стучит по рельсам товарняк,
Только ты поможешь мне.
О-о-о, я в огне.
 

– Опять он Спрингстина поет, – возмутился Уэйн.

– Сэмми, ну мы же договаривались, – сказал я.

– Звучит так, как будто Bee Jeesпоют Спрингстина, – сказал Уэйн.

– Да ладно, народ, вам же нравится, – беззлобно ответил Сэмми.

– У тебя на каждый случай есть цитата из Спрингстина, – сказал я.

– Ничего не поделаешь – таков уж его талант!

– Ладно, народ, – сказал Уэйн и, пошатываясь, поднялся на ноги, – я совсем зажарился.

Он стянул с себя футболку, украшенную крупной черной надписью «Модно в Японии», и кинул ее на землю.

– Я иду купаться.

– Можно ко мне в бассейн пойти, – сказал Сэмми.

– А можно и тут. – Уэйн сбросил свои высокие кроссовки, зашел в пруд; не раздумывая, он бросился с головой в темную мерцающую гладь и, мощно рассекая воду, поплыл к гейзеру.

– Ночное купание в пьяном виде, – констатировал я. – Прекрасное сочетание.

– И бог его знает, что там в этой воде, – неодобрительно проговорил Сэмми.

– Микробы, паразиты…

– Радиоактивные отходы.

– Лохнесское чудовище.

– Частная канализация семейства Портеров.

– Народ, давайте сюда! – крикнул Уэйн из пруда. – Тут просто здорово!

– Кажется, именно так начинаются все фильмы «Челюсти».

– Акулы в прудах не живут, – заметил я.

– Как раз это и успевает сказать красотка в бикини за секунду до того, как ее съедают.

Тем временем Уэйн доплыл до гейзера и повис на какой-то невидимой части механизма, его фигура едва виднелась за водной стеной. Я на секунду прикрыл глаза, от дешевого пива местного разлива меня начало мутить. Когда я открыл глаза, Уэйна уже не было.

– Куда он подевался? – спросил я.

– Не знаю, – ответил Сэмми, вытягивая шею.

Вскочив на ноги, мы принялись выкрикивать его имя, пристально вглядываясь в темную водную гладь, где вот-вот должна была появиться его голова – и все не появлялась.

– Твою мать, где он? – сказал я, и страх ледяным шаром стал раздуваться у меня в животе. Я посмотрел на Сэмми, который уже снимал кроссовки, и быстро последовал его примеру. Бросившись в холодную воду, мы изо всех сил принялись грести в сторону гейзера, выкрикивая имя Уэйна между беспорядочными гребками. Вблизи гейзер шумел гораздо сильнее, чем казалось с берега. Я первым добрался до середины и тут же неловко нырнул, мои вытянутые пальцы царапнули дно и зачерпнули комья грязной тины. Я всплыл, тяжело дыша, и уже собрался снова нырять, как вдруг раздался громкий клич, и над нами сквозь струи воды пролетел Уэйн, прижав колени к груди, а за ним, как хвост кометы, тянулись сверкающие брызги. Он медленно летел по воздуху, в ореоле воды и света, как мифическое божество, восстающее из глубин, после чего пушечным ядром опустился ровно между мной и Сэмми. Через мгновение он всплыл на поверхность и принялся убирать волосы с лица – он смеялся над нами.

– Козел! – заорал Сэмми, с отвращением брызнув на него водой.

– Ты что, совсем уже? – сказал я, пытаясь одновременно облегченно выдохнуть и выплюнуть придонный ил.

– А как вас еще в воду затащишь? – сказал Уэйн все с той же улыбкой.

Завязалась жестокая водная битва – мы безуспешно пытались его утопить, но Уэйн легко сбрасывал нас своими длинными мускулистыми руками. Потом он показал нам сбоку от гейзера маленькую ремонтную площадку, на которой сидел в засаде, и мы стали по очереди прыгать с нее в пруд сквозь бьющие струи.

Я выбрался на сушу первым, в животе у меня бурлило: я наглотался воды из пруда, и она смешалась с пивом. Опершись на большой платан, я часто задышал, и через несколько минут желудок сдался: меня как следует вывернуло, горячая кислота рвоты обожгла горло, на глазах выступили слезы. Я натянул футболку и лег на траву – голова немного кружилась, и все вокруг плыло. Когда я открыл глаза через пару минут, Сэмми и Уэйн по-прежнему были в воде, их голоса зловеще разносило эхо, заглушаемое только мягким журчанием гейзера. Приподнявшись на локтях, я едва смог различить в темноте их фигуры, поднимавшиеся и опускавшиеся в густой водяной завесе. Контуры их поплыли перед моими усталыми глазами, набрякшие веки стали закрываться, мир вокруг завертелся с нарастающей скоростью. Перед тем как я отключился, их размытые силуэты, казалось, соединились в робких объятиях, но я едва успел это увидеть, потому что забытье бросило играть со мной в кошки-мышки и властно овладело мною без остатка.

Глава 8

Время в палате отца почти остановилось. Сколько ни пытаются секунды обогнать размеренный писк его сердечного монитора, ничего у них не выходит. Этот день подобен бесконечному предложению из романа Генри Джеймса, в нем нет никакого смысла, оно прерывается только светскими разговорами, посещениями туалета и выходами в холл, к своенравному кофейному автомату. Непонятно, чего мы ждем: что отец проснется или что он умрет. Похоже, это не имеет значения, поскольку приборы, которыми он обвешан, явно сконструированы таким образом, чтобы не допускать ни того ни другого, а просто продлевать его пребывание в этом механическом чистилище. Синди, отвозившая близняшек в школу, возвращается около двенадцати – принести нам пиццу. Я никогда не был женат, и мне не под силу расшифровать значение взглядов, которыми обмениваются Синди и Брэд, – острых взглядов с искрами злобы. Брэд выходит, чтобы проводить ее до лифта, и возвращается расстроенным и еще более изможденным. Определенно что-то у них не так.

Примерно в полшестого какое-то неуловимое колебание в писке и шелесте системы отцовского жизнеобеспечения дает Брэду понять, что пора сворачиваться. Он коротко консультируется с дежурной медсестрой, и мы уходим.

– Хорошая машинка, – говорит Брэд, усаживаясь на пассажирское сиденье «мерседеса», и кожаная обшивка бесстыдно пукает под его джинсами.

– Спасибо, – смущенно бормочу я.

– Небось недешево обошлась.

Я внутренне содрогаюсь. Ничего хорошего из этого разговора не выйдет. Фирменным автосалонам «мерседеса» следовало бы иметь специальную комнату, куда покупателя приглашают сразу после подписания всех бумаг в демонстрационном зале, причем там должны быть мягкие ковры и кожаная мебель – с такой же шикарной обшивкой, как и салон только что купленного автомобиля. Там специальный сотрудник под чашечку свежемолотого кофе с пирожными проводил бы небольшой инструктаж по поводу того социального багажа, который всегда приобретается с роскошным автомобилем – правила поведения и все такое. За шестьдесят восемь-то штук могли бы и постараться. Вот тогда я, может, и был бы готов к тем неловким ситуациям, в которых постоянно оказываюсь, как неопытный владелец «мерседеса». Допустим, я соглашусь с предположением брата: тогда выйдет, что я смотрю на него свысока. А скажи я: «Да нет, не так уж и дорого» – получится, что я выпендриваюсь. Пока у тебя нет денег, кажется, что в них содержится ответ на все вопросы, и только когда деньги появляются, ты понимаешь, что они приносят с собой новые вопросы, причем в отличие от прошлых эти нужно держать при себе, потому что сочувствовать тебе никто не станет. Я бормочу что-то нечленораздельное, надеясь, что на этом все и кончится.

– Ты голодный? – спрашивает Брэд.

– Ну, я бы поел.

В Буш-Фолс есть только два заведения с приличной кухней. Одно – это закусочная «У герцогини» прямо на Стрэтфилд-роуд, а другое – «Тайм-аут» – некая смесь спортивного бара и пивной, в которой в основном собираются многочисленные бывшие спортсмены, живущие в Буш-Фолс. Особенность «Тайм-аута» в том, что там подают лучшие стейки во всем северном Коннектикуте.

– Хочешь стейк? – спрашиваю я, потому что мы сравнительно недалеко от «Тайм-аута».

– Да ну, – отвечает Брэд, – я не особенно голоден. Давай в «Герцогиню».

– Ладно тебе, – говорю, – я угощаю.

– Ты меня и в «Герцогине» можешь угостить, – отвечает он, пряча глаза.

Чтобы Брэд, да предпочел хоть что-то «Тайм-ауту»? Ладно, говорю я себе, если ты семнадцать лет не был дома, разумно предположить, что за время твоего отсутствия что-то могло измениться.

«Герцогиня» оформлена в классическом стиле вагона-ресторана. Лавки в отсеках-купе обиты малиновым кожзаменителем, столы покрыты кухонным пластиком в крапинку. Кроме купе есть еще длинный бар с девятью высокими вращающимися табуретками, для одиноких гостей, а за баром – кухня. Если здесь хоть что-то и изменилось за время моего отсутствия, то не до такой степени, чтобы я мог это уловить.

Официантка за стойкой – Шейла Жирарди, она училась на класс младше меня, во всех школьных постановках играла главные роли, на всех концертах пела и танцевала.

– Привет, Гоф, – говорит она с такой знакомой улыбкой. Гофом Брэда прозвали еще в старших классах. Всякий раз, как он выполнял какой-нибудь особенно зрелищный бросок или повисал на кольце, это прозвище сотрясало стены спортзала: «Гоф! Гоф! Гоф!» Я сидел на трибунах, болел за Брэда и мечтал, что когда-нибудь это раскатистое эхо будет звучать в мою честь. Но я так и не попал в команду, и мне никто ни разу не прокричал «Гоф». И остался я Джо Гофманом, что само по себе уже звучит слегка пораженчески. Знакомьтесь, Джо Гофман, такой вот посредственный брат знаменитого Гофа.

– Привет, Шейла. Помнишь Джо, моего брата?

– Конечно, – отвечает она. – Привет, Джо. Сколько лет, сколько зим. Как ты?

– Неплохо. А ты?

– Отлично!

Шейле пророчили славу новой Мадонны, но если ей хоть капельку обидно, что боги избрали на эту роль Бритни Спирс, то ничто в ней этого не выдает.

– Слушайте, мне так жалко, что с вашим папой такое стряслось. Как он?

– Все так же, – говорит Брэд и направляется в один из отсеков. Пока мы проходим мимо других столиков, я замечаю, что многие посетители на меня смотрят, и приветливыми эти взгляды не назовешь.

– Ты, похоже, знаменитость, – говорит Брэд, когда мы усаживаемся лицом к лицу.

– Похоже, что так.

Мы неловко поглядываем друг на друга через стол, и мне вдруг начинает не хватать бесчувственного тела отца между нами: оно служило удобным отвлекающим фактором.

– Ну, – говорю я, – как бизнес?

Он кривится:

– В последнее время очень так себе.

– Наверное, плохо пришлось, когда «Портерс» закрылся?

Он тяжело вздыхает:

– Понятно, хорошо от этого не стало, но, честно сказать, нам и до этого уже приходилось туго.

Он откидывается назад при появлении Шейлы с бокалами воды. В школе она была, насколько я помню, хорошенькой – такая высокая, смешливая; она и теперь красива, но какой-то простой, целлулоидной красотой: блондинка-стюардесса с ослепительно-белыми зубами, как с рекламного плаката.

– Мне мегабургер и шоколадный коктейль, – говорю я ей.

– Ты прямо как брат! – говорит она, глядя на Брэда и удивленно приподнимая брови.

– Ты всегда это заказываешь? – спрашиваю я.

Он пожимает плечами:

– Типа того.

Пока она поворачивается спиной, чтобы идти за нашим заказом, я, кажется, замечаю быстрый взгляд, которым она обменивается с Брэдом, понимающий и с оттенком флирта, интимный такой взгляд. «Ах вот как!» – отмечаю я про себя, курсивом и с эдаким британским акцентом.

Я резко перевожу взгляд на Брэда, он прячет глаза и быстро говорит:

– Китайцы совсем одолели.

– Китайцы?

– Они самые. Теперь все закупают витрины только за границей, и выходит в два раза дешевле. Кто хочет по-взрослому работать – тот налаживает производство в Китае.

– А разве у вас качество не лучше?

– Понятие «качество» осталось в двадцатом веке. – Он отпивает глоток воды из бокала и горько усмехается. – А в двадцать первом кто дешевле – тот и лучше. И не важно, что у тебя есть склады, что ты соблюдаешь сроки поставки, предоставляешь установку и целую пропасть других услуг на месте – то, чего импортеры просто не в состоянии предложить. Если у тебя работают американские рабочие – твои цены заведомо выше рыночных.

– И что ты собираешься делать?

– Конкретно сейчас, – устало говорит он, вылезая из-за стола, – я собираюсь сходить отлить.

Пока Брэда нет, появляется еда. Я беру со своей тарелки ломтик жареной картошки и поднимаю глаза в тот самый миг, когда какая-то седовласая дама подходит ко мне и выплескивает мне в лицо стакан молочного коктейля. Даже если ты сто раз видел такое по телевизору, ты все равно оказываешься как-то не готов, когда это случается с тобой в реальной жизни. В телевизоре обычно выплескивают вино или еще какой-нибудь благородный напиток. Молочный коктейль, густо-шоколадный, холодный, как не знаю что, при том же объеме действует куда эффективнее.

– Ублюдок! – Она плюет мне в лицо, пока я вскакиваю на ноги, а по шее за воротник течет густая ледяная влага. – Ты не смеешь вваливаться сюда как ни в чем не бывало!

Никакие слова не приходят на ум, и я просто смотрю в ее перекошенное от злобы лицо, вытирая руками физиономию и волосы.

– Ты не имеешь права здесь появляться после всего, чего мы тут из-за тебя натерпелись!

– Послушайте, – в конце концов выдавливаю я из себя, – в чем дело?

– В тебе дело, в тебе! – визжит она, и я вдруг ощущаю, как тихо сидят все остальные вокруг. – В тебе и твоей проклятой лживой книжонке!

В этот момент из туалета возвращается Брэд. Он с тревогой смотрит на меня:

– Что за хрень тут происходит?

– Ее спроси, – отвечаю я и беру со стола пачку салфеток, чтобы вытереть лицо. Коктейль начинает подсыхать, кожа становится липкой.

– В чем дело, Фрэнни?

Фрэнни?

– Прости, Брэд, – отвечает она ему, голос ее все еще дрожит от злобы. – Но это ж какой наглости надо было набраться, чтобы явиться сюда!

– Ну, в наглости вы еще можете со мной потягаться, – замечаю я. Брэд нетерпеливо машет на меня, чтобы я умолк, и я снова чувствую себя двенадцатилетним.

– Фрэнни, прости, – успокаивает ее мой брат. – Я понимаю, как это должно быть неприятно. Но мой отец попал в больницу, я не знаю, слышала ли ты про это.

– Нет, не слышала, – говорит она, поворачиваясь к нему. – Что случилось?

Брэд объясняет ей ситуацию твердым, успокаивающим голосом, постепенно уводя ее от меня к двери. Они еще некоторое время разговаривают, она тянется к Брэду и быстро обнимает его. После этого, бросив последний недобрый взгляд на меня, женщина выходит из «Герцогини». Брэд возвращается, сокрушенно качая головой, и вдруг замечает, что несколько посетителей замерли за своими столиками и глазеют на нас с раскрытыми ртами.

– Представление окончено, – раздраженно произносит он, по очереди глядя в глаза каждому, отчего зрители отводят взгляд. – По крайней мере, пока, – еле слышно говорит он мне, когда мы снова усаживаемся. Я облокачиваюсь на спинку сиденья, и рубашка приклеивается к телу. Похоже, молочный коктейль добрался уже до пояса и просачивается дальше.

– Кто она, черт подери, такая? – спрашиваю я.

– А ты не знаешь?

– А как ты думаешь, если я спрашиваю «Кто она, черт подери, такая»?

– Это Фрэнсин Дуган. Жена тренера.

– А-а, – глупо киваю я. – Не узнал.

– Теперь ясно?

– Ясно, – отвечаю. – За исключением того, почему ты зовешь ее Фрэнни и она тебя обнимает. Когда ты успел так близко сойтись с женой Дугана?

Брэд смотрит на меня:

– Я же помощник тренера команды «Кугуаров». Я думал, ты знаешь.

– С каких это пор школьным баскетбольным командам нужны помощники тренеров?

Брэд вздыхает:

– Да не нужны они на самом деле. Но Дугану уже срок вышел. Ему скоро семьдесят стукнет. Пока – такой переходный период: я ему годик-другой помогаю, провожу еженедельные тренировки, натаскиваю команду, а потом он выходит на пенсию – и я занимаю его место.

– Ты хочешь стать тренером? – Мне никогда не приходило в голову, что Брэда может интересовать тренерское ремесло.

– А что, хорошая работа, – защищается он. – Зарплата нормальная и пенсия прекрасная. Гораздо лучше, чем в витринном бизнесе в наши дни.

Ну да, теперь понятно. Школьные звезды всегда живут прошлым, как будто все, что происходило в их жизни за пределами четырех лет, проведенных в команде, – не совсем настоящее. Вся остальная жизнь – это время после баскетбола; как солдаты, они тоскуют по своей войне. Вспоминаю, какое напряжение чувствовалось в больнице между Брэдом и Синди. Нетрудно предположить, что Брэд тоскует по тем временам, когда он был городской легендой и все вокруг его боготворили, включая жену.

– И долго ты уже помощник тренера?

– Пять лет.

– Что-то переходный период затянулся.

Он вздыхает:

– Не то слово.

– Дуган уходить не хочет? – говорю я.

– Угадал.

Ну да, это тоже понятно. Если игроки буш-фолской баскетбольной команды – прекрасные принцы, то Дуган – их король, почитаемый всеми.

Куда бы он ни шел, его встречают словами: «Привет, тренер», «Отличная игра, тренер!», «Задайте им перцу, тренер!». В «Тайм-ауте» для него зарезервирован особый столик, и после каждого домашнего матча они с женой по традиции ходят туда. В заведении обычно полно бывших игроков «Кугуаров», и его появление непременно сопровождается шквалом аплодисментов, который он конечно же останавливает притворно-смущенным взмахом руки, когда пик оваций уже давно прошел.

Такое слепое обожание дает ему немалую власть в городке, особенно когда его бывшие воспитанники начинают занимать влиятельные посты. Отставные спортсмены редко переезжают из родного города. В другом месте они станут такими, как все, – невозможно представить себе это после четырех лет славы, когда они играли за самую знаменитую школьную команду в регионе. Питомцы Дугана образуют свое собственное братство, а сам Дуган – его полновластный предводитель, и этот круг – их единственная связь со звездным прошлым. Если бывший кугуаровец ищет работу, Дуган делает так, чтобы работа нашлась. Если кто-то из его питомцев баллотируется в органы местного самоуправления – Дуган следит, чтобы голосов хватило. Благодаря своим обширным связям в городе Дуган лучше всех находит деньги на нужды школы, а это дает большой вес и в школьном совете.

Ничего удивительного в том, что Дуган – надменный самовлюбленный манипулятор. У меня в романе он еще и страдает хроническим онанизмом – эту привычку я довольно безыскусно вывел из его маниакальной страсти просматривать по ночам записи матчей. Сидит тренер в трусах, глазеет на подростков, которые носятся в поту по площадке, и, тяжело дыша, с почти звериным напором ублажает себя. Вымысел чистой воды, низкий и мелочный, но меня абсолютно не мучила совесть из-за того, что я это насочинял – отчасти потому, что я считаю Дугана виновным в том, что случилось с Сэмми, а отчасти, наверное, потому, что я сам низок и мелочен.

Я смотрю на Брэда:

– То есть ты работаешь у Дугана.

– Работаю, – отвечает он с вызовом.

– Наверное, его не очень порадовала моя книжка.

– Ты так думаешь?

– Да и жену, наверное, тоже.

– Похоже на то.

– Прости, – говорю я Брэду, хотя не уверен, что чувствую за собой вину. – Наверное, тебе не очень-то легко было работать, когда книга вышла.

– Он меня не винил, – спокойно отвечает Брэд. Потом, глядя мне прямо в глаза, добавляет: – Почти никто меня не винил.

– Вот и хорошо, – говорю я, вставая. – Ты доел?

– Да. Но ты же сэндвич почти не тронул!

– У него вкус шоколадного коктейля, – отвечаю я.