Текст книги "Книга Джо"

Автор книги: Джонатан Троппер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 23 страниц)

Глава 32

Карли поехала со скорой, чтобы проследить за Уэйном, поэтому мне ничего иного не остается, как сидеть с Джаредом в камере в полицейском участке и ждать, пока Синди его заберет. Она появляется за решеткой камеры в джинсах и темно-синей рубашке поло, которая налезла бы и на пятилетнего ребенка, и смотрит на меня, пока Мыш отпирает засов.

– Синди, мне очень жаль, – говорит он, отодвигая дверь. – Они вмешались в операцию на глазах у всей школы, и я не мог их просто так отпустить. – Он подобострастно смотрит на нее. – Плохой был бы пример для ребят.

Мыш заметно нервничает, и я начинаю понимать, что он, как и большинство его ровесников мужского пола, с детства боготворил Синди и это никуда не делось. Даже теперь он не может справиться с собой и переводит взгляд с ее лица вниз, туда, где под крошечной футболкой внушительно выпирает грудь.

– Я все понимаю, – говорит Синди, пристально и сурово глядя на меня. – Это больше не повторится.

Я иду к выходу вслед за Джаредом, но как только он проходит мимо Мыша, тот преграждает мне дорогу.

– А ты куда собрался? – обращается он ко мне.

– А разве не домой?

– Не думаю. Твое дело еще не рассмотрено.

– Ты что, смеешься?

По-видимому, Мыш хотел изобразить на лице презрительную усмешку.

– Мальчишку мы отпускаем, – говорит он, запирая решетку на засов. – А что с тобой делать, я пока не решил.

– Что за бред, – говорит Джаред.

– Молчи, – цыкает на сына Синди тихим, дрожащим голосом.

– Мы помогали ему спуститься, мам. Мы ничего плохого не делали.

– Вы препятствовали действиям полиции, – говорит Мыш.

Джаред холодно смотрит на Мыша и говорит:

– Я не тебе, придурок.

– Джаред! – визжит Синди, хватая его за руку. – Немедленно замолчи!

– Может, тебе понравилось в камере? – говорит Мыш, багровея.

– Нет! – быстро отвечает Синди. – Мы уходим.

Она утягивает Джареда по коридору к стойке дежурного, и Мыш отправляется за ней, не сводя глаз с ее задницы. Через мгновение она возвращается одна и смотрит на меня через прутья.

– Почему ты еще здесь? – требовательно спрашивает она.

– Потому что Мыш еще со мной не наигрался.

Она нетерпеливо фыркает:

– Почему ты не уехал назад, в Нью-Йорк?

– Знаешь, – говорю я, подходя к решетке, – за последние несколько дней меня только ленивый об этом не спросил. Не будь я так уверен в себе, мог бы решить, что мне не рады.

Синди сухо скалится в ответ, и в результате этой отвратительной гримасы от ее безупречной красоты не остается и следа. Одним из недостатков идеальной внешности является то, что любое уродство в ней так и режет глаз, как грязные следы на белом ковре.

– Тебе тут не рады, – говорит она. – Ты никогда не проявлял никакого интереса к своей семье, и теперь все, на что ты способен, – это вести себя как несовершеннолетний преступник. Джаред и без тебя все время ввязывается во всякие истории. Не хватало еще, чтобы знаменитый дядя-бездельник его подстрекал!

– Уэйн был на крыше, и я пошел ему помочь, – горячо говорю я. – Джаред сам явился, и я просил его убраться.

Она раздраженно отмахивается от моих слов.

– Семнадцать лет тебя было не слышно и не видно. – В голосе звенят стальные нотки. – Сделай милость, избавь нас от своей наркоты и прочих милостей и катись в свой Нью-Йорк. Здесь тебе не место.

Прошу отметить, лично я не пялюсь на ее зад, когда она, развернувшись на каблуках, стремительно выходит из комнаты. Я слишком занят: пытаюсь разобраться, что же меня гложет – праведный гнев или элементарная жалость к себе пополам с жаждой мщенья.

Карли появляется в районе трех и живо приводит Мыша в разум, угрожая серией публикаций на тему недопустимых методов в работе полиции. К этому моменту я нахожусь уже в глубочайшей депрессии, чувствуя себя бесконечно одиноким и всеми презираемым.

– Как там Уэйн? – спрашиваю я, когда мы спускаемся с ней по ступеням полицейского отделения. Она одета так же, как и утром, но на каком-то этапе ее перемещений с волос исчезла заколка, и они теперь свободно раскиданы по плечам.

– Дома отдыхает, – отвечает она, а потом смотрит на меня искоса. – Вы с ним обсуждали его переезд к тебе?

– Ага.

– Что ж, я надеюсь, ты говорил всерьез, потому что он планирует переехать в ближайшее время.

– Хорошо, – рассеянно говорю я, когда мы доходим до угла. – А где твоя машина?

– Все еще у школы, – отвечает Карли. – А твоя?

– Дома. Ты же меня забирала, помнишь?

– Ах да. Боже, кажется, с тех пор прошла целая вечность.

Мы бесцельно идем по улице.

– Вообще, с тех пор как я вернулся, время ведет себя странно, – говорю я.

– Как это?

– Ну, я здесь меньше недели, а мне кажется, прошло уже несколько месяцев. И те времена, когда я тут жил, кажутся мне сейчас ближе, чем когда-либо, а последние семнадцать лет жизни сжались в крошечное пятнышко на карте моей жизни. Едва заметная желтоватая штриховка, отмечающая период вдали от Буш-Фолс.

Какое-то мгновение Карли весело и нежно смотрит на меня:

– Ты так несчастлив?

– Да нет.

Потом я раздумываю над этим вопросом некоторое время.

– То есть наверное. Да.

Она поворачивается ко мне и мягко прикладывает ладонь к моей щеке. Это такой любящий и неожиданный жест, что я чуть не прогибаюсь под ним, еще немного – и я рассыплюсь на мелкие кусочки. Каким-то чудом мне удается сдержаться, и я мелко подрагиваю, наслаждаясь этим чувством. Когда моя дрожь учащается, Карли приходится поддержать меня второй рукой с другой стороны лица. С минуту она баюкает мою голову в своих ладонях и пристально вглядывается в меня, как будто, проникая сквозь глаза в мою душу, снимает с нее мерку. Потом взгляд ее затуманивается, и она говорит:

– О, черт.

Руки ее соскальзывают вниз, она делает шаг вперед и обнимает меня.

– Черт, – повторяет она и тихо, почти неслышно плачет у меня на плече. Я открываю было рот, чтобы что-то сказать, но потом решительно замолкаю в необычном для себя порыве сдержанности – так я боюсь испортить это мгновение. Я молча зарываюсь лицом в ее волосы и держу ее крепко-крепко, как будто от этого зависит вся моя жизнь.

Мы идем к дому моего отца и вместе молчим, наши потаенные мысли витают вокруг нас почти осязаемым хороводом, тела находятся так близко друг от друга, что образуют электрическое поле, от которого исходит легкое пощелкивание, как от электромухобойки, когда мы случайно соприкасаемся ногами. Невидимый комок злости и страха, зловеще висевший между нами с самого моего прибытия в Буш-Фолс, наконец испарился, и на месте него образовалась теплая пустота, которая ждет, чтобы ее заполнили. В последнее время мне так везло, что я лучше умру, чем попробую заполнить ее первым.

Добравшись до отцовского дома, мы садимся в помятый «мерседес» и едем к школе за машиной Карли. Я паркуюсь рядом с ее «хондой». Уроки уже закончились, но несколько ребят еще стоят группками на ступенях или сидят на капотах машин парочками, и губы их неловко тянутся друг к другу, а пальцы неуверенно сплетаются.

– Бог мой, – говорю я. – Ты еще помнишь школу?

Карли улыбается:

– В последнее время я вспоминаю все, до единого дня. Не очень помню конкретные события, но отлично помню это ощущение совершеннейшей переполненности.

– Переполненности чем?

– Да непонятно. Надеждами, мечтами, всякой ерундой. В основном – самой собой. Вот-вот, казалось, лопну. А потом выходишь в большой мир, и люди начинают постепенно тебя опустошать, как будто выпускать воздух из шарика.

Несколько секунд я обдумываю это сравнение.

– То есть ты хочешь сказать, что мы идем по жизни, потихоньку растрачивая себя, пока не остается вообще ничего, и тогда мы умираем?

– Конечно нет. Мы изо всех сил пытаемся набраться свежего воздуха, от себя и от других людей. Но в то время, – она кивает в сторону ребят на школьном дворе, – так легко было почувствовать себя полным, понимаешь? Достаточно было просто вдохнуть.

– Понимаю, – киваю я. – Хотя моя школьная жизнь до твоего появления была довольно мерзкой, я каждое утро находил в себе силы снова туда идти, как будто все время ждал, что в любой момент жизнь может измениться к лучшему.

Карли глубоко вздыхает:

– Эх.

Несколько минут мы просто сидим, наблюдая за подростками через ветровое стекло, как будто это такой телевизор, и наслаждаемся молчанием друг друга, а не беспомощно тонем в нем.

– Как хорошо, – говорю я.

Карли убирает пальцами волосы с лица, поворачивается ко мне, плотно сжав губы, отчего они кажутся надутыми, и говорит:

– Сейчас ты должен меня поцеловать.

– Мне требуется помощь. – Я звоню Оуэну, медленно двигаясь обратно к отцовскому дому, а сам все еще прокручиваю в памяти поцелуй Карли, вожу языком внутри губ и за щеками, стараясь впитать все остатки этого вкуса, как послевкусие от экзотического лакомства. Поразительно, как память сохранила это ощущение, как будто мы в последний раз целовались несколько дней назад, а не много-много лет. В тот миг, когда поцелуй окончился, мне очень хотелось начать новый, но я удержался, каким-то образом угадав, что теперь не время для ласк, что Карли сейчас нужна от меня осторожная отстраненность, хотя и не вполне ясно почему.

– Признание того, что тебе требуется помощь, – первый шаг на пути к выздоровлению, – весело отвечает по телефону Оуэн.

– Я серьезно, – говорю я, а затем рассказываю, что Уэйн переезжает ко мне в отцовский дом.

– Понятно. Какая помощь тебе нужна?

– Для начала сиделка и больничная кровать.

– Сделаем. Что еще?

Тут я понимаю, что и сам не представляю, что же еще нужно.

– Не знаю. Честно говоря, я никогда ни о ком не заботился.

– Вот и я тоже.

С минуту я обдумываю тот факт, что двое умных, успешных мужчин так беспомощны в вопросах милосердия.

– Ты думаешь, что мы с тобой два никчемных, эгоистичных придурка? – говорит Оуэн, и я невольно улыбаюсь.

– Да нет, – тихо отвечаю я.

– Я тоже нет. – Он прочищает горло. – Джо?

– Ну.

– Ты – хороший человек.

– Я – козел.

– И тем не менее.

– Слушай, как ты думаешь, у тебя найдется кому позвонить, чтобы разузнать, что еще мне может понадобиться?

– Мы же в Америке, – отвечает Оуэн. – Всегда найдется кому позвонить.

Глава 33

Вечером того же дня я барабаню по клавишам ноутбука и вдруг каким-то чудом вспоминаю, что меня сегодня ждут на ужин Брэд и Синди. По крайней мере, я предполагаю, что все еще ждут, хотя уверенности у меня нет. Может, ввиду нашей стычки с Синди в полиции приглашение уже аннулировано? В принципе, никто не звонил и не отменял встречи, но, может, это как раз один из тех очевидных случаев, когда словесное подтверждение не требуется? Трудно сказать. Если это так, то мое появление будет выглядеть странно, просто-таки неуместно. Но если я не явлюсь, а они меня будут ждать, я лишний раз подкреплю свою репутацию вздорного родственника, от которого не знаешь, чего ожидать, а ведь как раз это я пытаюсь изменить. В любом случае в списке того, что ненавидит Синди, я и так всегда занимал почетное первое место, и вряд ли я могу сильно усугубить это положение. А кроме того, там будет Джаред.

К черту все. Иду.

Дом Брэда и Синди, построенный в голландском колониальном стиле, находится примерно в полумиле от отцовского. Я стучусь, мне открывают Эмили и Дженни. Они одеты одинаково: в огромные футболки с эмблемой группы Backstreet Boysи черные легинсы; у одной из них на запястье сидит большая белая птица с хохолком, похожим по форме на человеческую ладонь.

– Привет, дядя Джо, – хором говорят близняшки, голоса у них различаются на какие-нибудь полтона, отчего становится немного страшновато, а тут еще эта непонятная птица! Девочка с птицей на руке – назовем ее Эмили – осторожно поворачивается, чтобы проводить меня внутрь, а Дженни кормит птицу с рук печеньем, и та выхватывает кусочки у нее из пальцев.

– Здравствуйте, девочки, – несколько официально произношу я, входя в дом. От того, что мне нужно обращаться сразу к двоим, я чувствую себя неуверенно, как будто выступаю перед каким-нибудь комитетом. У меня никакого опыта в общении с девочками-подростками, а эти две какие-то уж особенно всеведущие, как будто меня насквозь видят. Тот факт, что их двое, перевешивает мое возрастное преимущество, и им, похоже, это ясно.

– Кто это? – спрашиваю я, указывая на птицу.

– Красотуля, – говорит Эмили.

– Она какаду, – говорит Дженни.

– Она умеет разговаривать.

– Она может сказать «Как дела?».

– А еще «Ну, вот, опять!».

– Ух ты! Ну-ка, пусть скажет что-нибудь.

Близняшки качают головами и фыркают:

– Она не станет с тобой разговаривать.

– Она только с нами разговаривает.

– Ну, иногда еще с Джаредом.

– Да, он ее научил фразе «Привет, придурок!». – Они обе заливаются смехом и звучат как один человек.

Первое, что я вижу, проходя за девочками в дом, – это музейного типа гостиная, созданная исключительно в выставочных целях. Белый пушистый ковер, на который никогда не ступал ботинок, кушетки в викторианском стиле, явно не предназначенные для человеческого зада, и рояль, кабинетный «Стейнвей», отполированный до такой степени, что в него можно смотреться, как в зеркало. Вероятно, на нем никогда не играли, он служит исключительно подставкой для множества семейных фотографий в вычурных позолоченных и посеребренных рамах, аккуратно развернутых таким образом, чтобы на них можно было смотреть, не переступая порога. В этой комнате вся Синди: очень красивая и абсолютно неприступная. Есть что-то трагичное в том, с какой озлобленностью и маниакальностью Синди поддерживает идеальный порядок в этой комнате, пока ее собственная жизнь и брак, вырвавшись из-под контроля, несутся в тартарары.

С противоположной стороны обширного холла видна общая комната с поношенным бежевым ковром, выгоревшей на солнце кожаной мебелью, камином, креслом-качалкой и огромным плоским телевизором, на экране которого с самым серьезным видом в интерьерах современного ночного клуба извивается Дженнифер Лопес. Дженни и Эмили усаживаются на спинку дивана, подпевая клипу и продолжая возиться с птицей.

– А где Джаред?

– У себя в комнате.

– С подружкой разговаривает.

– Они целуются по телефону. – При этих словах девчонки издают в сторону друг дружки чмокающие звуки и хохочут.

– А папа с мамой?

– Папа еще не пришел, а мама в подвале.

– Там, откуда музыка доносится.

Мой первый порыв – пойти наверх и найти Джареда, подобно тому как, попав в чужую страну, человек обращается в свое посольство, но сегодня вечером я должен налаживать отношения с Брэдом и Синди, поэтому, отыскав рядом с кухней дверь в подвал, я спускаюсь вниз. В бывшей игровой, переоборудованной в мини-спортзал, Синди занимается пилатесом под специальную видеопрограмму. На стенах еще красуются плакаты с диснеевскими персонажами, но комнату уже уверенно заняли беговая дорожка, лестничный тренажер, стойка с гантелями и резиновый коврик, на котором под доносящуюся из телевизора музыку Синди, оторвав от пола ноги и верхнюю часть тела, ожесточенно выполняет скручивания. На ней эластичные шорты и спортивный топ, волосы убраны под бандану, лицо покраснело и вспотело от нагрузки.

– Привет, Синди, – окликаю я ее со ступенек.

Не сбиваясь с ритма, она просто переводит взгляд на лестницу и кратко здоровается, ничуть не смущаясь моим присутствием. Да и чего ей смущаться, с таким-то телом.

– Брэда – нет – дома, – размеренно произносит она, продолжая разминать мышцы идеального, как с картинки, живота. Говорить она может только на выдохах, когда тело поднимается вверх. Она тренируется с упорством, которое выходит за границы простой дисциплины, заступая в зону настоящего отчаяния, и против всех ожиданий меня захлестывает теплая волна сочувствия к моей невестке: я вдруг осознаю, что за внешним ожесточением скрывается растерянная молодая девчонка, которая никак не может понять, когда же ее жизнь сошла с рельсов.

– Брэд на работе застрял? – спрашиваю я, тщательно обводя взглядом комнату, чтобы продемонстрировать полное равнодушие к ее сверкающим прелестям.

– Нет, – выдыхает она, добавив к скручиваниям дополнительное движение из стороны в сторону и таким образом подключив очередную группу мышц своего модельного тела. – Трахает – свою – официантку.

– Что-что?

– Что – слышал.

Она заканчивает скручивания и переворачивается на живот. Упершись ладонями в коврик, она поднимает верхнюю часть тела и выгибается, напрягая мышцы идеально плоского живота.

– Ты уверена? – тихо спрашиваю я.

– В маленьком городке секретов не бывает. Все всё знают, вопрос только, кто и что готов обсуждать.

То ли от того, как спокойно она говорит об измене Брэда, то ли из-за впечатляющих сокращений ее потрясающего тела, я немного выведен из равновесия, и мне требуется еще несколько тактов, прежде чем я осознаю, что она только что процитировала начало моего романа.

– Не знаю, что и сказать, – говорю я.

Она встает и встряхивает руки и ноги.

– Вот и я тоже, – говорит она. – Поможешь коврик сложить?

Мы складываем коврик и прислоняем его к двери. Потом она заходит в небольшую нишу, где установлены стиральная машина и сушка, и, к моему великому изумлению, стягивает с себя шорты и топ.

– Я думаю, это уже длится какое-то время, – как ни в чем не бывало говорит она, бросая пропитанную потом одежду в стиральную машину и насыпая стиральный порошок. – Хотя он и не признается.

– Ну, может, это все неправда? – говорю я, стараясь не выдать голосом той паники, которую вызвала у меня ее невозмутимая нагота. Она что, соблазняет меня? Хочет отыграться перед Брэдом, отдавшись его брату в подвале его же дома? Как ни шокирован я такой возможностью, на какое-то мгновение я испытываю восторг. Она поворачивается от машины ко мне.

– Это правда, – тихо говорит она.

Оказавшись лицом к лицу с абсолютно голой женой собственного брата, я поспешно перевожу взгляд на обклеенные плакатами стены, и в ушах Микки-Мауса мне мерещатся ее груди.

– Ничего страшного, – говорит она, одними губами улыбаясь в ответ на мое смущение. – Я столько тружусь над этим телом, кто-то же должен на него смотреть.

Ага, так, значит, совращения не будет, простой эксгибиционизм. Я чувствую страшное облегчение, хотя в глубине души немножко уязвлен.

– И тем не менее, – говорю я, снова встречаясь с ней глазами, – я точно знаю, что этот кто-то – не я.

Синди некоторое время смотрит на меня, потом пожимает плечами и берет с полки позади себя светло-голубое полотенце.

– Как знаешь, – говорит она, оборачиваясь им. – Я пошла наверх, в душ.

Поднявшись в гостиную, я обнаруживаю, что вместо Дженнифер Лопес на экране теперь Бритни Спирс. У них там, на MTV, похоже, час голого живота. Джаред сидит на полу, вытянув перед собой ноги, и возится с MP3-плеером, одновременно разглядывая пупок Бритни. Близняшки по-прежнему сидят на спинке дивана и играют с птицей.

– Привет, Джаред, – говорю я, опускаясь на подлокотник кресла-качалки.

– Она показала тебе сиськи?

– Что?

– Да все нормально, – говорит он. – Она со всеми так делает. Даже со мной.

– Да ты что?

Джаред кивает, выражение лица у него непроницаемое.

– Мои друзья обожают ко мне заходить.

– Еще бы!

Неожиданно птица между близняшками резко расправляет крылья, и я рефлекторно откидываюсь назад.

– Она что, летает?

– Конечно, – говорит та, у которой на руке птица. – Это же птица!

В подтверждение своих слов девочка подбрасывает Красотулю в воздух, и та, каркнув и бешено замахав крыльями, взлетает в мою сторону. Руки мои непроизвольно взмывают вверх, и я валюсь назад, в кресло. Птица огибает меня в полете и усаживается на телевизор. Сестры хохочут так, что того и гляди упадут с дивана, на что я втайне надеюсь в эту минуту. В дверях появляется Синди, а я все еще валяюсь на качалке, задрав ноги и прикрывая голову руками. Она бросает на меня усталый взгляд, полный презрения, как будто я вечно делаю что-то в этом духе, и обращается к дочерям:

– А ну, вы двое, живо вернули птицу в клетку! Если она влетит в мою гостиную, можете с ней попрощаться.

Брэд возвращается домой, и они с Синди поднимаются наверх, чтобы несколько минут поорать друг на друга, а дети сидят перед телевизором с такой привычной отрешенностью на лицах, что у меня сжимается сердце. Через несколько минут Брэд спускается поздороваться, я иду вслед за ним на кухню, он достает из холодильника бутылку вина и начинает рыться в ящиках в поисках штопора.

– Прости, что я опоздал, – говорит он.

– Ничего страшного, – говорю я. – Слушай, Брэд, может, я не вовремя? Давай я в другой раз зайду.

– Все в порядке.

– Ну не знаю. Синди, похоже, расстроена.

– Это обычное дело, – мрачно отвечает Брэд.

Синди подает к ужину переваренную курицу в томатном соусе, картофельное пюре и зеленый салат, который размок и почернел, потому что его слишком давно заправили.

– Все очень вкусно, – говорю я.

Джаред, только теперь, после того как его несколько раз позвали, присоединившийся к нам, бросает в мою сторону скептический взгляд. Разговор, а точнее, его слабое подобие совсем не клеится, и хотя я догадываюсь, что мое присутствие только усугубляет обстановку, у меня все же складывается ощущение, что ужин здесь всегда проходит не слишком весело. Брэд ест решительно и сосредоточенно, Джаред всячески изображает полную отстраненность, а Дженни и Эмили хихикают и перешептываются на своем секретном языке: «Уба яба?» – «Буба ваба». – «А?» – «Ага!» Синди рассеянно пощипывает размякший салатный лист, но не забывает регулярно делать замечания девочкам, а я выдавливаю в картошке надпись «СОС!». Не прошло и десяти минут, а бутылка вина закончилась, и Синди немедленно откупоривает новую.

– Ну, Джо, – говорит Брэд, – сколько ты еще времени планируешь тут провести?

Синди оживляется, ожидая моего ответа.

– Пока не знаю, – говорю я. – У меня еще нет окончательных планов.

– Не представляю, кто будет торчать в этой жопе мира хотя бы один лишний день, – вставляет Джаред.

– Джаред! – визжит Синди, а девочки замирают в ужасе и восторге от такой грубости.

– Джаред, выбирай выражения, – усталым голосом говорит Брэд.

– Прошу прощения. В этой заднице.

Звучит закадровый смех сестер.

– Джаред, я тоже раньше так думал. Но ты и представить себе не можешь, как можно соскучиться по городу, который ненавидишь. – Это уже говорю я, пытаясь заставить свой голос звучать просто и умиротворяюще, в тщетной попытке снять напряжение за столом и, может быть, начать налаживать отношения со своими единственными родственниками.

– Ну, тебе легко говорить, – отвечает Джаред. – А я еще своей книги в отместку не написал.

– Я писал книгу не в отместку.

– А зачем тогда?

– Сложный вопрос.

– Вот все время ты так. «Непростой вопрос», «Сложный вопрос». Ерунда все это. Ты отомстил всем тем, кто тебя достал. В этом нет ничего плохого, только давай называть вещи своими именами. Это была чистая месть.

– Хватит, Джаред, – говорит Брэд, не слишком, впрочем, убежденно.

– Да ладно, пап, – говорит Джаред, раскрасневшись. – Ты же сам как с цепи сорвался, когда роман вышел. Вы с матерью ни о чем больше говорить не могли.

– Вот это уже интересно, – говорю я, поворачиваясь к Брэду, как будто с самого начала пытался направить разговор в это русло. – Ты наверняка был в бешенстве, когда книжка вышла. Почему же ты мне ничего не сказал?

Брэд медленно откладывает вилку и тщательно дожевывает кусок курицы, после чего аккуратно вытирает рот салфеткой, показывая, что не собирается торопиться.

– Почему я ничего не сказал, – кивает он с видом человека, пытавшегося избежать определенной темы, но вынужденного против своей воли высказать свое мнение. – Во-первых: потому что мы с тобой редко разговариваем. Во-вторых: потому, наверное, что не хотел доставить тебе этим удовольствие. Но основная причина – тебе, я знаю, понять это будет нелегко, – потому что я взрослый человек, Джо, и у меня есть проблемы куда серьезнее, чем какая-то глупая, злобная книжонка.

– Вот это точно, – вступает Синди с мерзкой гримасой, после чего опрокидывает четвертый, по моим подсчетам, бокал вина.

Брэд поворачивается к жене со смесью жалости и омерзения на лице:

– Может, хватит уже?

– Я еще, считай, не начинала.

– За что ты на меня злишься? – шепотом спрашиваю я Джареда, пока Брэд и Синди продолжают огрызаться, как животные, которых раздразнили.

– А я не злюсь.

– Значит, мне показалось.

– Я просто пытался перевести на себя их гнев.

– С кого?

Джаред тяжело вздыхает и устало смотрит на меня:

– С тебя.

Не успел я спросить, что он имеет в виду, как в столовую влетает Красотуля и пикирующим полетом ныряет в курицу и, бешено размахивая крыльями в попытке выправить курс, разбрызгивает красный соус по скатерти.

– Брэд! – вопит Синди, когда все вскакивают из-за стола от удивления.

– Черт! – восклицает Брэд.

Красотуля наматывает круги в сервировочном блюде, как будто на карусели, – ее перья намокли в соусе, и она не в силах взлететь. Синди пытается ухватить птицу, промахивается и опрокидывает свой бокал и бутылку. Вино из бокала выливается на стол, а бутылка с громким стуком падает на деревянный пол.

– Черт возьми! – истошно орет Синди. Мы все зачарованно смотрим на Красотулю, которая наконец сумела выбраться из тарелки с курицей и, оставляя отчетливые красные следы на скатерти, делает несколько порывистых шагов, пока не останавливается прямо напротив меня.

– Привет, придурок, – говорит она, и на этом ужин в семейном кругу завершается.

Я помогаю Брэду и Синди навести порядок в столовой и, уже прощаясь, замечаю, что Синди со значением смотрит на Брэда.

– Я тебя провожу, – говорит мне Брэд.

Я вспоминаю фразу Джареда о том, что он пытался отвести от меня родительский гнев, и ломаю голову, что же сейчас будет. Мы садимся на ступени крыльца, и Брэд сразу приступает к делу:

– Мне нужно поговорить с тобой о Джареде.

– О'кей, – говорю я. – Знаешь, должен сказать, он мне очень нравится. Хороший парень.

Брэд кивает:

– Знаю. Но дело в том, что у него проблемы с дисциплиной, и мы с Синди не всегда справляемся. Он прогуливает уроки, поздно возвращается, курит траву.

– Он же подросток, – говорю я, пожимая плечами. – Но я пообщался с ним и совершенно уверен, что он отличный парень. Мне кажется, тебе не о чем волноваться.

– Я знаю, что тебе так кажется, в этом-то вся проблема.

– Не понимаю.

Брэд набирает в грудь воздуха и плотно сжимает губы.

– Ты курил траву с Джаредом?

Начинается.

– Что? – переспрашиваю я.

– Синди говорит, что в тот вечер, когда она пришла сказать, что отец умер, от вас обоих пахло.

– Послушай, Брэд, я здесь всего неделю. Если у Джареда и есть вредные привычки, они появились задолго до моего приезда.

– Ты можешь ответить: курил ты с ним или нет?

– Трава была его, – сбивчиво отвечаю я. – И я всего пару раз затянулся…

– Угу, я так и думал, – говорит Брэд, кивая. – Послушай, Джо, мы с Синди считаем, что было бы лучше, если бы ты поскорее отправился обратно на Манхэттен. Мы не хотим, чтобы ты продолжал общаться с Джаредом.

– Но это же безумие! Всего-то и было, что один косяк.

– Эти слова лишний раз убеждают меня, что я прав.

– Послушай, – говорю я, – у Джареда сейчас трудный период. У вас с Синди все плохо, и он запутался, не знает, что делать.

– Ты провел здесь несколько дней и уже стал крупным специалистом по моему сыну?

– Я этого не говорю. Наверное, я для него был абсолютно чужим человеком. Но, так или иначе, я, видимо, единственный взрослый человек, с которым он готов общаться.

Брэд поднимает на меня глаза, полные ненависти:

– Ты не взрослый, Джо. Ты тридцатичетырехлетний подросток. Поэтому ты и нравишься Джареду. Ему не нужно от тебя ни совета, ни наставлений. Твой возраст просто узаконивает всю ту дурь, которую он вбил себе в голову. И еще один дружок для ловли кайфа ему совершенно ни к чему.

– Ясно. – Я резко поднимаюсь. – По мне, так ты просто ищешь повода разлучить меня с Джаредом, потому что тебя бесит, что он тянется ко мне, а не к тебе. Мне очень жаль, что Джаред не может стать баскетболистом, Брэд, но, поверь мне, даже если парень не играет за «Кугуаров», из него тем не менее может выйти что-то путное.

Брэд по-прежнему сидит на ступенях, вид у него абсолютно изможденный.

– Знаешь, почему я хотел, чтобы Джаред был в команде? Потому что я рассчитывал, что он ощутит себя частью чего-то большего, научится нести ответственность перед кем-то, кроме самого себя. Ты этого никогда не понимал, потому что никогда в жизни не был частью чего-то. Ты никогда не заботился ни о ком, кроме самого себя. Тебе так легко рассуждать – пусть себе курит, пусть дебоширит, потому что ты ничего в него не вложил. Ты просто его приятель. А я – его отец, Джо, и как бы ни хотелось мне быть его приятелем, на мне лежит гораздо большая ответственность, чем ты в состоянии себе вообразить, потому что ты никогда в жизни не любил никого бескорыстно.

– И каким же, интересно, образом становлению твоего сына помогает то, что ты трахаешься с Шейлой Жирарди? – Удар ниже пояса, но все, что выше, я уже использовал.

Брэд выпрямляется на крыльце, и на один страшный миг мне кажется, что он меня сейчас ударит.

– Возвращайся домой, Джо, – говорит он с выражением страшной муки на лице. – Тут тебе не место.

Я прохожу несколько кварталов и вдруг слышу легкий звук шагов за спиной.

– Джаред, иди домой, – говорю я, когда он нагоняет меня.

– Эй.

– Мне теперь нельзя с тобой разговаривать, – говорю я.

– Я пытался тебя предупредить, – извиняющимся тоном говорит он.

– Я понял. Все в порядке.

– Я слышал весь ваш разговор, – говорит Джаред. – Жестко он с тобой!

– Кое-что он неплохо сформулировал…

– Ты что, еще его слушать собираешься?

Я останавливаюсь и поворачиваюсь к племяннику:

– Послушай, Джаред. Я пришел к вам в гости, потому что думал, что смогу наладить отношения с твоими родителями, стану ближе к своей семье. Но знаешь, что я обнаружил? Что этого никогда не случится. Вы все так далеки друг от друга, что семьей это не назовешь, и не с кем мне налаживать отношения.

– Так ты сдаешься?

– Я меняю свой подход. Твой отец сказал, что я ничего не знаю о бескорыстии, и он прав. Я потусовался с тобой, потрепался о девочках и музыке, выкурил косячок, но знаешь ли ты, кому от всего этого польза? Мне самому. Потому что мне показалось, как будто у меня есть семья. Но тебе-то от этого ничего хорошего. Тебе сейчас нужен родитель, а не друг. И уж если я в чем и разбираюсь, так это в том, как навсегда испортить отношения с отцом, поэтому я дам тебе один-единственный совет: не будь таким неумолимым, не отгораживайся от отца. Я знаю, это нелегко, но если ты этого не сделаешь, то будешь очень горько сожалеть, это я гарантирую.

С минуту Джаред смотрит на меня, потом кивает:

– О'кей. Я подумаю.

– Хорошо. Так, а почему ты с клеткой?