Текст книги "Книга Джо"

Автор книги: Джонатан Троппер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 23 страниц)

Глава 37

Мы покидаем церковь в небывалую грозу, дождь идет стеной, бешено барабаня по ступеням церкви, заглушая все прочие звуки и застилая свет, превращая все вокруг в немую, зернистую газетную фотографию. В кино в такой ситуации на похоронный лад раскрылось бы море черных зонтов, но в реальной жизни видны и красные, и желтые, намеренно яркие цветовые пятна, оттеняющие мрачную серость дня.

Мы вшестером, те, кому Уэйн завещал нести его тело, спускаемся к подножию лестницы и ждем гроба у неприметной подвальной двери, откуда покатим его к уже приготовленному катафалку. Мы – это Брэд, Джаред, Виктор Харгроув, некий непримечательный родственник, Дуган и я. Меня слегка шокирует это посмертное проявление уважения Дугану, и я страшно злюсь на Уэйна, который, судя по всему, простил тренера, бросив меня один на один с моей застарелой обидой.

До катафалка идти не очень далеко, но поскольку обе руки заняты гробом, зонтик уже взять никак нельзя, и за ту минуту, что мы подкатываем гроб от двери подвала к краю тротуара, мы промокаем насквозь. Катафалк стоит на мостовой с включенным двигателем, водитель и еще один помощник стоят у открытой задней двери с профессиональными выражениями печали на лицах. Я представляю, как они сидят где-нибудь за сценой и примеряют разные гримасы, даже, может быть, придумывают им названия, а потом громко хохочут. Они выходят вперед, чтобы помочь нам установить гроб на стальные рельсы, и отрывисто командуют нами, как рабочими сцены, а я чувствую, как комок, стоявший у меня в горле, дрогнул и начал растворяться, превращаясь в горячие, жгучие слезы, пока Уэйн превращается в груз для транспортировки.

Стоя под дождем, мы провожаем взглядами удаляющийся катафалк. Процессии не будет, потому что гроб отправляется в крематорий в Ноанке – это через два города от Буш-Фолс. Мы с Карли поедем туда завтра забирать прах. До этого надо еще придумать, как им распорядиться. Тут я чувствую, как кто-то хлопает меня по плечу, оборачиваюсь, ожидая увидеть Карли, но сталкиваюсь лицом к лицу с Дуганом, сгорбившимся под небольшим голубым зонтом.

– Гофман, – говорит он, – удели мне пару минут.

Я инстинктивно вздрагиваю, но не отвожу взгляда и даже осторожно заглядываю ему прямо в глаза. Кожа вокруг глаз у него сморщилась и потрескалась, но сами глаза, темные и внимательные, по-прежнему притягивают к себе.

– Спасибо за то, что вы сделали тогда, в спортзале, – говорю я, не столько чтобы выразить благодарность, сколько чтобы снять напряжение, накопившееся в груди. – Для Уэйна это было очень важно.

Он отметает мои слова нетерпеливым жестом.

– Я много говорил с твоим отцом сразу после выхода твоей книги, – без всякого предисловия говорит он, искоса буравя меня взглядом; лицо его гладко отполировано дождем. – Мы долго обсуждали Уэйна и думали о том, как сильно тогда просчитались в оценке ситуации. Арта твоя книга задела, но он признавал, что во многом ты оказался прав, и он очень тобой гордился.

Я киваю и провожу рукой по мокрым волосам:

– Спасибо, я вам очень признателен.

– Лично я считал, что книжка твоя – дерьмо собачье, – без всякого перехода продолжает Дуган. – Злобная писанина какого-то ублюдка, который не знает, на кого перевести стрелки.

Я снова киваю, на этот раз пытаясь иронически улыбнуться, но чувствую, что ничего не выходит, мышцы совершенно вышли из строя, и вместо уверенной ухмылки я демонстрирую, насколько напряжены мои нервы.

– Вы не обидитесь, если я не обращусь к вам за рецензией на следующую книжку?

– Козел ты, Гофман.

– Что ж, всегда приятно узнать мнение читателей, – отвечаю я, отчаянно пытаясь разглядеть в море зонтов Карли и призвать ее на помощь.

– Я тоже порядочный козел, – говорит Дуган. Он достает из кармана куртки сигару и чиркает золотой зажигалкой с эмблемой «Кугуаров». Зажигалка необычная, это явно подарок, и я ловлю себя на том, что думаю – сколько же у него накопилось кугуарских сувениров за все эти годы, этих галстуков, футболок, часов, золотых ручек. Он выпускает несколько облачков, и мы смотрим, как дым выплывает из-под прикрытия зонта и тут же растворяется в каплях дождя как привидение.

– Ничего страшного, если ты козел. Главное, подходить к этому ответственно.

– Значит, я – неправильный козел?

– Ты в своем романе вывалил целую кучу дерьма и унизил меня лично.

Дуган смотрит на меня в упор: мол, ну, давай, возражай.

Я пожимаю плечами:

– Что посеешь…

Он изображает нечто промежуточное между улыбкой и оскалом и удовлетворенно кивает – значит, такого ответа примерно и ожидал.

– Я не собираюсь отрицать, что кое в чем ты был прав. Но проблема в том, что ты к этому прикрутил такой лабуды, такого насочинял, что если какая правда там и была, вся под этой лабудой потонула. Написал бы по-простому, прямо – может, люди это и приняли бы. Но ты показал, что чихать на всех хотел, всех смешал с дерьмом – и доверия тебе больше нет.

Дуган делает глубокий вдох, и, к моему огромному изумлению, я замечаю, что у него подрагивает губа.

– Каждый божий день я жалею о том, как обошелся с той ситуацией вокруг Уэйна, – говорит он. – Тогда мне казалось, что я все делаю правильно, но это не оправдание. Один из моих ребят попал в беду, а я его бросил. У меня ушло немало времени, чтобы это понять, но теперь я это знаю точно.

Теперь от этого ни жарко ни холодно, огрызаюсь я мысленно, но вслух этого не говорю. Тут что ни скажешь, все прозвучит неправильно или слишком правильно, и сам же я в любом случае получу за это по морде. Поэтому я просто смотрю на него, пытаясь разгадать по его лицу истинный смысл нашего разговора.

– Когда он снова появился в городе, совершенно больной, я не мог отделаться от мысли, что я отчасти виноват в том, что произошло: поступи я в той ситуации как-то иначе… – Голос Дугана срывается, и становится видно – хотя в это невозможно поверить, – что он едва сдерживает слезы. – Уэйн, наверное, долго меня ненавидел. Но должно быть, когда медленно умираешь, есть время все обдумать, и он понял, что не хочет покидать этот мир озлобленным. Потому и простил меня. Я тренирую баскетболистов уже пятьдесят лет. Если столько лет чему-то учишь, так привыкаешь к этому, что сам уже ничему учиться не можешь. Разучиваешься. Но смерть Уэйна кое-чему меня все же научила: держать зло на кого-то – значит зря гробить свое время, черт подери. Гробить свою жизнь.

Теперь сомнений нет: на глазах у него слезы. После всех прошедших лет у нас с Дуганом наступил такой киношный момент истины. Потом, задним числом, я наверняка придумаю столько всего, что я мог бы сказать ему в ответ, чтобы растопить всю ту злобу и чувство вины, которые я так тщательно пестовал все эти годы. Но в этот исторический момент в моем организме способна действовать только одна часть, а именно – та единственная мышца, которая отвечает за кивок головой.

– Короче, – говорит Дуган, прочищая горло и глядя поверх моего плеча, – я скажу тебе то же, что сказал твоему отцу. Ошибки делаем мы. А не ошибки делают нас. Если бы все было наоборот, то все вокруг были бы по уши в дерьме, и такие козлы, как мы с тобой, – в первую очередь.

Я улыбаюсь этой последней фразе, и наконец в голову приходит ответная реплика, хотя я не вполне уверен в том, что ее примирительный настрой отражает мои истинные чувства:

– У иного козла есть чему поучиться.

На это Дуган улыбается, чего я вообще никогда в жизни не видел.

– Похоже, что так.

Я смотрю ему вслед: удаляясь, он продолжает жевать свою сигару. Со спины годы гораздо заметнее – он сильно горбится, плечи совсем ссутулились под баскетбольной курткой. Потом я еще буду ломать голову над тем, что, собственно, произошло, снова и снова прокручивая в памяти этот разговор. Что мы вообще обсуждали: мое прощение или его? Но пока я просто испытываю смутное удовлетворение от того, что какое-то примирение достигнуто и затяжному противостоянию положен конец. Как он мне раньше не нравился, так не нравится и сейчас, но я стал меньше его ненавидеть, а это уже что-то.

Через несколько минут Карли обнаруживает меня на том же самом месте, я стою неподвижно и вглядываюсь в струи дождя.

– Ты же насквозь промок, – говорит она, увлекая меня под свой зонт и вытирая мне лицо ладонью. С внутренней стороны ее зонт украшает потолочная роспись Сикстинской капеллы.

– Мне всегда было интересно, кто покупает такие вещи, – говорю я.

– Что это было?

У нее черные от потекшей туши глаза, она похожа на маленькую девочку, баловавшуюся с маминой косметикой. Я целую ее в щеку и прижимаюсь лбом к ее лбу.

– Ничего, – говорю я. – Сам не знаю.

Внезапно я чувствую себя бесконечно уставшим, мне не хочется ничего – только забраться с ней вместе в кровать и как следует отоспаться, чтобы пронизавшая нас до костей морозная сырость ушла без остатка. Карли обнимает меня, и мы так хорошо, надежно подходим друг другу, что в какой-то момент перестаем плакать – хотя невозможно точно определить, когда именно это происходит, потому что дождь льет и льет и не хочет останавливаться.

Глава 38

Мы с Уэйном периодически опускали баскетбольное кольцо перед моим домом метров до двух с половиной, чтобы поупражняться во всяческих «томагавках», «парашютах» и «обратных данках». Поэтому со временем болты, прикреплявшие кольцо к щиту, ослабли, и всякий раз, когда мяч касался любой части корзины, раздавалось характерное дребезжание. Я не слышал этого звука много лет, но сейчас, сидя в кабинете над своим романом, я безошибочно узнаю его. Я открываю входную дверь и вижу Брэда. Так и не сняв костюмных брюк и туфель, в которых он с утра был на похоронах Уэйна, Брэд бросает мяч в кольцо.

– Привет, – говорит он, когда я появляюсь на крыльце. – Покидаем немного?

Я выхожу на дорожку перед домом и ловлю его пас:

– Давай.

Дорожка еще не просохла от дождя, и к мячу пристали крупинки гравия. Я делаю шаг вперед и забиваю от щита; расстояние маленькое, несерьезное, но Брэд все равно возвращает мяч мне. Несколько минут мы кидаем мяч в полной тишине; вечереет, слышно только стрекотанье сверчков и тяжелые удары кожаной обшивки о мокрую дорожку.

– Ничего себе вышли похороны, а? – произносит наконец Брэд. Фраза брошена будто бы просто так, но в движениях его смутно сквозит приглашение к разговору.

– Это точно, – отвечаю я, снова бросаю мяч, тот отскакивает от дужки и падает в руки Брэду. Он забрасывает из-под кольца, подбирает мяч и ведет его назад, чтобы забросить издали. Он по-прежнему уверенно владеет мячом, и если бросает, можно не сомневаться – попадет в корзину.

– Я тебе в тот вечер наговорил всякого, – начинает он, пока я подбираю мяч.

– Совершенно справедливо наговорил.

– Мне неприятно, что мы расстались на такой ноте.

– Не переживай. Кто еще мне даст под зад коленом в этой жизни, если я слишком зарываюсь? В общем-то было за что.

Я бросаю ему мяч, и он с хмурым видом начинает его изучать, как будто впервые получив возможность его как следует разглядеть.

– Сегодня вечером я уезжаю на выставку в Чикаго. Несколько дней меня не будет, а когда вернусь, я перееду сюда.

Он подходит к крыльцу и садится на ступеньку.

– Я не знал, сколько ты еще планируешь тут болтаться, но хотел попрощаться на тот случай, если ты уедешь, а если не уедешь – то предупредить, что скоро у тебя появится сосед.

– Думаю, в ближайшее время двину обратно в город, – говорю я, садясь рядом с ним.

Он кивает и откашливается.

– Эта история с Шейлой, – говорит он, – она началась уже после того, как у нас с Синди все пошло наперекосяк.

– Меня это не касается.

Он искоса смотрит на меня:

– Давай на секунду представим, что касается.

– Ладно, – говорю я. – Вы собираетесь разводиться?

– Не знаю.

– Ты любишь Шейлу?

– Трудно сказать.

– Понятно.

– А у вас с Карли как?

– Там видно будет.

Брэд смотрит на меня и улыбается:

– Похоже, у нас больше общего, чем нам казалось.

– Кто бы мог подумать. – Я улыбаюсь в ответ.

Он хлопает меня по спине, и мы сидим, глядя себе под ноги, – два брата на ступенях дома умерших родителей в наступающих сумерках, которые не то потерялись, не то нашлись и теперь вглядываются в будущее, пытаясь угадать его черты.

Глава 39

На следующий день мы с Карли едем в Ноанк за прахом Уэйна, который дожидается нас в стандартной медной урне на столе у секретарши. Всю дорогу домой мы пытаемся придумать, как с ним поступить.

– Можно над водопадами развеять, – предлагает Карли.

– Можно, – откликаюсь я. – Но как человек, недавно летавший по этому маршруту, настоятельно не рекомендую данный способ. А как тебе озеро на территории «Портерс»?

Она качает головой:

– В городе ходят слухи, что там будут строить новый торговый центр. На месте твоего озера в ближайшем будущем может оказаться магазин «Олд Нейви».

– С каких это пор редакторы обращают внимание на слухи?

– Мы-то их и запускаем.

– Ладно, отставить «Портерс». Уэйн не может вечно покоиться под развалом дешевого барахла.

– А если школьный спортзал? – говорит Карли. – Он так любил баскетбол.

Я киваю, но меня смущает идея развеивать пепел в помещении. Мне видятся жалкие темные кучки на деревянном полу, которые неминуемо окажутся в мутных водах ведра школьной уборщицы. А кроме того, не исключено, что есть какие-то правила на этот счет.

– Я думаю, надо развеивать на улице. Как в фильме, помнишь: пепел летит за кабриолетом Джека Николсона? Пепел поднимался в небо и разлетался над океаном, разносясь сразу во все стороны. Наверное, это Уэйну и понравилось.

– Ну что ж. – Карли поднимает урну, аккуратно ставит себе на колени и продолжает мысль, проводя пальцем по ее медному боку: – Кабриолет у тебя уже есть, полдела сделано.

– Пожалуй. Мы – само действие, нужна только сцена.

Несколько минут мы едем в тишине, Карли склоняет голову мне на плечо, ее рука сползает мне на колени и нежно касается бедра.

– Я устала, – говорит она негромко и при этом дотрагивается до моего уха губами.

Несмотря на грустный день и малоприятную цель нашей экспедиции, ее дыхание, щекочущее мне ухо, и прикосновение ее руки к бедру делают свое дело, и тело мгновенно откликается на зов.

– Если ты будешь продолжать в том же духе, поспать у тебя не получится.

Она улыбается, медленно, с нажимом ведет руку наверх и шепчет в самое ухо:

– Домой, Дживс!

Мы оставляем урну в машине и бежим в дом, ласкаясь по дороге, как влюбленные подростки.

Мы снова и снова занимаемся сексом, шумным, отчаянным, страстным, животным сексом, с таким остервенением, какого не было при первом воссоединении. Уэйна больше нет, а с ним ушла и последняя причина, удерживавшая меня в Буш-Фолс, и теперь мы словно пытаемся проскочить все нерешенные вопросы и сомнения, которые продолжают нас терзать, и при помощи физического проникновения друг в друга прийти к какому-то новому пониманию наших отношений. Такой способ не срабатывает, в нашем положении секс только задает новые вопросы, а не отвечает на старые, но мы все равно предаемся ему со всем жаром. Если все равно пребывать в неизвестности, то что может быть лучше такого времяпрепровождения?

После третьего захода Карли проваливается в глубокий сон, а я, натянув джинсы и майку, спускаюсь вниз – посмотреть на дождь, пока тело еще приятно ноет от недавних упражнений. Я обессилен и как-то необычно воодушевлен одновременно. То, что надламывалось у меня внутри с самого приезда сюда, со смертью Уэйна наконец раскололось вдребезги, и на этом месте шевелится что-то новое, такое же хрупкое, но еще не тронутое. Я выношу на крыльцо шезлонг и смотрю, как дождь в конце концов превращается в густой туман, который тяжелым занавесом обволакивает фонари перед дверью. Луна не видна, ее неясный свет придает ночи пугающую таинственность, и я воображаю, что где-то в тумане передо мной витает призрак Уэйна, невидимый и невесомый.

– Привет, старик, – говорю я. – Как жизнь на той стороне?

В ответ раздается только одинокий вой соседской собаки, но поговорить с Уэйном все равно приятно.

Вскоре открывается входная дверь, и из нее выходит Карли, одетая в какой-то старый спортивный костюм, найденный, видимо, среди моих старых вещей. Со спутанными волосами и припухшими от сна глазами она все равно выглядит ослепительно в мягком свете уличного фонаря.

– Привет, – говорит она.

– Привет.

Она выдвигает второй шезлонг и садится рядом со мной, подтягивает колени к подбородку и с непроницаемым лицом вглядывается в водяную завесу. Я обеими руками беру ее ладонь. Так мы некоторое время сидим молча, вслушиваясь в дыхание друг друга.

– Джо, – говорит она, – это же безумие. В смысле, мы что, всерьез собираемся начать все сначала?

– Я очень этого хочу, – говорю я, только с произнесением этих слов осознавая, что это действительно так. – Я по-прежнему тебя люблю.

Она строго смотрит на меня:

– Я не готова сейчас это слышать. Вообще не знаю, буду ли готова когда-нибудь.

– Но это правда.

– Не имеет значения. Я уже не та, что была. Мне очень сильно досталось. – Тут я искоса смотрю на нее. – Да, да, – продолжает она, – ты просто не успел хорошенько присмотреться.

– Мне кажется, что всем стоящим людям всегда достается. Возьмем, к примеру, меня.

Она грустно улыбается и нежно дотрагивается до моего лица:

– У нас ничего не выйдет.

– Да ладно, – говорю я. – Что уж такого может произойти в самом худшем случае?

На мостовой прямо перед домом с грохотом взрывается мой «мерседес».

Ударной волной нас обоих откидывает назад, мы падаем на спины, шезлонги под нами складываются. Наверху вдребезги разлетается окно моей комнаты – ни один голубь больше не погибнет, налетев на него. Поднявшись на четвереньки, мы видим, что машина превратилась в яркий огненный шар, в небо взвиваются многометровые языки пламени. Автомобильная сигнализация отключается, а в окрестных домах зажигается свет. Жар пламени яростно лижет наши лица, и мы синхронно прикрываемся руками, в безмолвном оцепенении наблюдая, как горит машина. На лужайке занялось уже несколько экземпляров «Буш-Фолс», образовалось несколько костерков.

– Что за черт? – Карли приходится ощутимо повысить голос, чтобы перекричать ревущее пламя.

– Это Шон, – отвечаю я, сам себе не веря. – Он таки всадил мне в машину динамит.

– Не может быть!

– Ну, на книжный клуб не похоже.

В следующее мгновение позади распахивается дверь, и из нее, к нашему великому изумлению, выходит Джаред, застегивая на ходу джинсы; спутанные волосы падают ему на лицо.

– Что за фигня? – спрашивает он.

– Какого черта ты тут делаешь? – спрашиваю я. Понятия не имел, что он в доме.

– Я всегда тут. Что с твоей машиной?

– А как тебе кажется?

– Похоже, взорвалась.

– Вот и у меня такое же впечатление.

Дверь снова распахивается, и на пороге появляется симпатичная блондинка, одетая в футболку Джареда и, насколько я могу судить, больше ни во что.

– Это Кейт, – говорит Джаред.

Я узнаю ее: эта та девчонка, которую Джаред показывал мне ночью в окне.

– Вот это да, – говорю я.

Джаред улыбается в ответ и пожимает плечами.

К этому моменту пламя несколько утихло, и мы все опускаемся на ступени крыльца и просто смотрим, как «мерседес» догорает.

– Знаете что? – говорю я. – Я эту машину никогда не любил.

– Она тебе не подходила, – соглашается Карли, облокотившись об меня.

– А мне бы она отлично подошла, – мрачно говорит Джаред.

Вдруг Карли вскакивает на ноги так резко, что я опасаюсь, не попала ли в нее искра.

– Смотрите!

Она вытягивает руки, и теперь мы видим, что весь воздух вокруг нас наполнен миллионом мельчайших частиц, летящих с неба, будто снежная пыль.

– Это Уэйн, – говорит она.

– Что?

– Прах Уэйна. Он был в машине.

Мы с Карли выходим на лужайку, раскидываем руки, подставляем ладони, пытаясь удержать как можно больше частичек Уэйна. В следующее мгновение к нам присоединяется Джаред – подняв голову, он удивленно смотрит в небо. Кейт же остается на крыльце и взирает на нас с плохо скрываемым отвращением. Мы медленно кружимся втроем, раскинув руки, а вокруг парят и неспешно оседают на землю частицы Уэйна, окрашивая воздух в белый цвет. Разбуженные соседи стоят на ступенях своих домов и смотрят на нас с некоторой тревогой. Карли высовывает язык и ловит на него частичку пепла, а потом улыбается мне:

– Он повсюду!

Она машет руками над головой:

– Он сам воздух.

Я тоже ловлю пепел языком и глотаю его, а потом поворачиваюсь к Карли: ее распущенные волосы стали совсем белыми от пепла.

– Ты похожа на ангела, – говорю я.

– Я и чувствую себя ангелом.

– Слушай. Кому-то, похоже, придется подбросить меня до Манхэттена.

Она перестает кружиться:

– Кстати, да.

– Поехали, погостишь немного у меня в Нью-Йорке.

Карли долго смотрит на меня:

– Может быть.

– Может быть?

– Может быть – на большее я сейчас не способна.

Издалека доносится первая сирена пожарной машины, разрывающая ночной воздух, и я понимаю, что до полного хаоса остались считаные минуты. Я подхожу к Карли, обвиваю ее руками, и мы медленно кружимся при свете пламени, танцуем под сказочным пологом из того, что осталось от Уэйна.

– «Может быть» – это совсем даже неплохо, – говорю я.