Текст книги "BioShock: Восторг (ЛП)"

Автор книги: Джон Ширли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 29 страниц)

– Но что с плазмидами? – спросил Риццо. – Мы не хотим их запрещать или подвергать регулированию… так как нам их контролировать?

– Сейчас это хороший вопрос, приятель, – заметил Билл.

– Я собираюсь анонсировать новую линейку товаров от «Райан Энтерпрайзес», – Райан улыбнулся, надеясь, что улыбка вышла обнадеживающей. – Новая линейка оружия! Огнеметы, химические распылители, гранатометы, пулеметы нового качества – мы можем использовать инновационное вооружение, чтобы держать сплайсеров в узде, пока не появится улучшенный АДАМ.

Билл покачал головой с сомнением, но ничего не сказал.

– Но есть кое-что еще, – произнес Салливан, хмурясь, – мой источник в «Фонтейн Футуристикс» сообщил про эксперименты с какими-то фея-монами, нечто, с помощью чего можно управлять сплайсерами…

– Он имел ввиду феромоны, как я предполагаю, – усмехнулся Кинкайд.

– Может быть и это, – невозмутимо продолжил Салливан. – В общем, Сушонг использует эти фер… эти вещества, чтобы контролировать сплайсеров да так, что они об этом не догадываются. Может быть, распыление этих химикатов заставляет их собираться в одном месте, так что они создают проблемы для… что ж, да для кого вам угодно. Я так думаю.

Райан нахмурился:

– Контролировать сплайсеров… с помощью феромонов, – это его заинтересовало. Но и обеспокоило. Потому что на Фонтейна работал Сушонг.

Это значит, что Фонтейн будет управлять как минимум частью сплайсеров. Все становилось куда понятнее: Фонтейн был хищником. Если позволить ему получить такую власть, он использует ее, чтобы подчинить себе весь Восторг. Возможно, он сделает это под покровом дымовой завесы. Как Билл и предупреждал, Фонтейн мог даже сотрудничать с последователями Лэмб, особенно сейчас, когда те остались не у дел.

Это могло означать разрушение Восторга.

«Форт Веселый», «Флит Холл», за кулисами
1956

«Может ли кто-нибудь еще заставить вас чувствовать себя так, как Сандер Коэн? Любимый музыкальный исполнитель Восторга возвращается с величайшим альбомом «Зачем спрашивать?». Песни любви. Песни радости. Песни страсти. Купите «Зачем спрашивать?» и пригласите Сандера Коэна в свой дом уже сегодня».

Мартин Финнеган торопливо шел за кулисы. На его лице возникла усмешка, когда он услышал рекламное сообщение, доносившееся из гримерной Коэна. Коэн слушал эту запись снова и снова.

«Может ли кто-нибудь еще заставить вас чувствовать себя так, как Сандер Коэн? Любимый музыкальный исполнитель Восторга возвращается…»

Мартин прошел по обитому деревом коридору. Сандера он нашел в гримерной перед круглым зеркалом в золотой оправе. Художник одной рукой накладывал на лицо очередной слой грима, а другой придавал своим усам остроту иглы. На нем был фиолетово-синий пиджак, тапочки и пурпурная пижама. Все из шелка. Его взгляд в зеркале метнулся к Мартину:

– У меня запасы грима заканчиваются, знаешь ли, – он взял специальный карандаш и начал красить им брови, делая их темнее. – Я просил Эндрю достать мне еще, но он вечно нудит о приоритетах импорта, о важности производства наших собственных товаров. Он что, правда ожидает, что я сам начну делать эти карандаши? Боже, ты выглядишь сегодня мужественно, Мартин… – он подкрашивал бровь и не переставал смотреть на Мартина в зеркало. Его лицо показалось Мартину еще более зловещим, чем при прошлой встрече, теперь он походил на какого-то безумного усатого мима…

«…пригласите Сандера Коэна в свой дом уже сегодня…». Запись закончилась, Сандер запустил ее вновь. «Может ли кто-нибудь еще заставить вас чувствовать…»

– Что думаешь об этой рекламе? – Коэн взялся за другую бровь, продолжая пристально смотреть на Мартина. – Ее начнут крутить сегодня вечером. Пытаюсь продвинуть мою новую пластинку. Как по мне, звучит пресновато. Нет нужного огня. Нет того чувственного жара, которым я так наслаждаюсь…

Мартин сел в деревянный стул позади Коэна, желая, чтобы он перестал прокручивать это рекламное сообщение снова и снова:

– Я думаю, это хорошо подходит для обычных людей. Звучит даже как-то по-семейному. Это хорошо, вам это нужно.

– О боже, надеюсь, это не означает, что они начнут приводить своих детей на мои представления. Я не могу представить, как смог перенести то время, когда был одним из них. Какое счастье, что это не продлилось долго.

Мартин постарался устроиться поудобнее на неудобном скрипящем стуле.

– К слову о том, как Сандер Коэн может заставить меня себя чувствовать… В записке, которую вы мне отправили, предлагалось попробовать что-то новое…

Коэн хихикнул, накрыв рот ладонью:

– Что ж, – он подмигнул и выдвинул ящик стола, вытащил оттуда две бутылки и поставил их на гримерный столик. Они были круглобокие, приплюснутые, наполненные чем-то красным. Мартин отлично знал, что это такое. Тут же Коэн выудил из нижнего ящика продолговатую черную коробку, в ней, в шелковых нишах, оказались два шприца со сверкающей жидкостью. ЕВА для активизации плазмидов. Мартин уставился на бутылки, в его горле пересохло. Они с Коэном не гнушались кокаина, неслабо напивались. Но это… Он видел сплайсеров. Некоторые из них выглядели довольными, но остальные были словно нитроглицерин, всегда готовый взорваться. Да и безобразные они. Люди, которые слишком сильно увлекались АДАМом, выглядели так, будто подцепили какую-то кожную заразу. Безумные выражения их лиц делали все только хуже. С другой стороны – только посмотрите на красное свечение, исходящее из бутылок! Вот она, сила.

– Ну? Можем мы побаловаться? – спросил Коэн, вытянув губы и комично сдвинув их в бок. – Хммм?

– Что за дьявол, – Мартин слышал свои слова словно издалека. Он понимал, что однажды попробует это. Он пробовал всё рано или поздно. Коэн приготовил шприцы. Финнеган почувствовал сожаление, что попробует в первый раз АДАМ в компании Коэна. Художник любил все доводить до крайности. После их прошлого маленького путешествия в «Аркадии», включавшего в себя танцы голышом с сатурнианцами и уговаривание мальчика-подростка стать любовником осьминога, им чудом удалось не оказаться за решеткой. Они просто были на шаг вперед констеблей.

Но Мартин очень хотел выступать на сцене. Хотя до сих пор учувствовал только в одном представлении в Восторге – в «картине» Коэна: он, Гектор Родригес, Силас Кобб и пара других ребят стояли на сцене практически без одежды в героических позах под руководством Художника. Представление это проходило для весьма небольшой аудитории. Посетители не стеснялись трогать себя в самых непристойных местах. Что там сказал Гектор вечером? «Очень может быть, что все это искусство просто кидалово».

– Теперь давай начнем, – сказал Коэн, – в этой бутылке «Спортбуст» и «Зимняя свежесть». Коктейль сплайсера. Это тебе. У меня же кое-что, что очень, очень тяжело достать – «Телепорт»! Следующую хочу попробовать ту паучью мутацию… Ну? Чего ждешь? Пей до дна! Так сказать…

Мартин сделал большой глоток из бутылки с АДАМом. Густая жидкость оказалась удивительно мягкой, хотя химический привкус все же и был, немного соленый, будто привкус крови. И потом…

Он застыл, словно кто-то пропустил электрический ток через его мышцы. Этот ток шел из генератора – головного мозга, – и растекался по всей нервной системе. Его спина изогнулась так сильно, что, казалось, сломается позвоночник.

Он повалился на пол, сотрясаясь от спазмов, борясь за каждый глоток воздуха. Волны тьмы, энергии бурлили в нем. Он чувствовал экстаз, но в то ж время ужас. Он чувствовал, что с него стягивают штаны, хотя и было ощущение, что все происходит с каким-то другим человеком.

– Престо! Укол! – выкрикнул Коэн, и Мартин почувствовал боль, когда острая игла пронзила ягодичную мышцу.

Какая-то белая вспышка заслонила его взгляд, и больше он ничего не мог видеть, словно смотря на искры сварки. Незнакомый, странный химический привкус появился во рту. Пульс барабанил в ушах. Но наконец-то пришло облегчение, чувство освобождения, словно всю напряженность смыло приливом живительной прохлады. Спустя несколько секунд он вновь мог двигаться и встал на колени.

– Сейчас, – сказал Коэн, положив пустой шприц на гримерный столик, – я собираюсь выпить свой. Вот этот шприц для меня. Сделаешь мне укол. И пока что не пытайся использовать свою силу! Ты можешь превратить меня в глыбу льда!

Они повторили процедуру с Коэном, сделав укол. Мартина, правда, шатало немного, и он постоянно боролся за какое-то внутреннее равновесие, и теперь уже не ощущал реальность происходящего…

Мартин отложил пустой шприц и осторожно сел на стул, пока Коэн бился на полу как рыба. АДАМ сливался с ЕВой, показываясь попеременными красно-синими вспышками энергии в теле Художника.

Вдруг он обмяк, вздохнув. После сел, радостно фыркнул и испарился. Это исчезновение сопровождалось странным долгим звуком, словно поток воздуха рванул заполнить образовавшийся искрившийся вакуум.

– Сандер? – язык Мартина как будто припух, говорить было сложно. Его голова стучала как парадный барабан, по которому лупит кокаинщик. Но он чувствовал себя хорошо, кощунственно хорошо…

Сосущий звук, за ним шипение, сверкание в форме Коэна, и вот уже в дверях появился он сам:

– Ха-ха! Смотри! Я сделал это, Мартин! Я телепортировался! Ха-ха-ха!

Мартину же казалось, что лицо Коэна дрожит, шишки растут и тут же пропадают на нем, как будто под кожей работают маленькие насосы.

Мартин смеялся – ему было плевать на все, что происходило с Сандером Коэном. На все плевать! Энергия ревела в комнате как торнадо. Жилки заметного для глаз электричества тянулись и щелкали в воздухе.

Он огляделся, ожидая, что это мощная сила начнет раскидывать мебель, подбрасывать вещи в воздух. Но ничего такого не произошло. Вся эта энергия была лишь порождением его разума.

– Пойдем, пойдем, следуй за мной. У меня есть особое развлечение в репетиционном зале! – воскликнул Коэн, кружась в танце и направляясь к двери. – Пойдем, пойдем, посмотришь на моих гостей!

– Гости? Какие именно, Сандер? Я не уверен, что смогу общаться с гостями. Я чувствую себя странно…

– Но ты должен!– радостно настаивал Коэн. – Это испытание! Я испытываю всех моих учеников! Некоторые сияют, как галактики… некоторые сгорают, как мотыльки в пламени! Просто помни: художник плавает в озере боли! Возможно, он сможет переродиться во что-то прекрасное, а, возможно, утонет! Ты утонешь – или пойдешь со мной?

Сандер вышел за дверь, Мартин поспешил за ним, несомый каким-то мощным внутренним зарядом энергии. Он не мог медленно двигаться, не мог медленно думать. Он был живой динамо-машиной.

«Неудивительно, что люди пристращаются к этому».

Мартин подумал об этом и тут же отогнал мысль прочь. Никакого дождя во время парада! И парадные барабаны гремели вокруг, пока он шел к репетиционному залу. Коэн уже телепортировался вперед.

Мартин словно катился на водных лыжах, двигаясь по освежающей, холодной воде, несомый мощным двигателем. Он вошел в дверь репетиционного зала, Художник уже был здесь, он прохаживался перед тремя людьми. Все трое были обездвижены, привязаны к металлическим рамам, соединенным между собой и стоявшим на маленькой репетиционной сцене….

Мартин видел все происходящее через тусклое стекло, через ментальные солнцезащитные очки, которые заставляли одни вещи сиять, а другие делали совсем незаметными. Все казалось нереальным, почти двумерным, как будто происходило с кем-то другим. Как в кино…

– Пожалуйста! – произнесла пышногрудая неряшливая женщина, ее каштановые волосы были уложены в стиле 20-х годов, волной. Она стояла на левой стороне сцены. – Отпустите меня! – пленница постоянно моргала, возможно, из-за того, что на одном глазу у нее отклеились накладные ресницы. На ней была порванная черная сорочка и только одна красная туфля.

В центральной рамке мужчина средних лет с белыми, выстриженными на макушке волосами, мотал головой из стороны в сторону от ярости и страха. Его костюм был подранным и окровавленным, его нос отек и кровоточил, опухший левый глаз не открывался. Третьим «гостем» Коэна оказался молодой человек в простой футболке. Его светлые растрепанные волосы, рыжеватая бородка и зеленые штаны невольно напомнили Мартину о Робин Гуде. По всем внешним признакам этот парень был либо пьян, либо под действием наркотика: он безвольно висел в рамке, что-то неразборчиво шептал, то и дело поднимал и опускал голову.

– Мы будем звать их Винкин, Блинкин и Нод<sup>3737
  «Винкин, Блинкин и Нод» (1938) – мультфильм о приключениях трех младенцев.


[Закрыть]</sup>! – продекламировал Коэн, прогуливаясь перед ними и хлопая в ладоши.

«Я был прав. Это точно кино, – подумал Мартин, – это все нереально. Они все нереальны».

Он был одновременно и в зале, и на экране. Удивительно хорошее чувство, одновременно смотреть на это и участвовать в этом.

– Прошу вас, мистер Коэн! – причитала женщина. – Я ничего от вас не прятала! У других девочек точно такие же суммы!

– Констебли Гектор и Кавендиш поймали этих троих для меня, Мартин, – сказал Коэн, вытаскивая зажигалку и серебряный портсигар из кармана смокинга. Он нажал кнопку на корпусе коробки, и из отверстия показался край сигареты. Художник поймал ее губами, прикурил и выпустил струю дыма в лицо Блинкана.

– Кавендиш! – прорычал Блинкин. – Этот жулик! Якобы представитель закона! Да ты купил его!

– А разве что-то иное обычно происходит с лучшими полицейскими? – спросил Коэн, пряча портсигар. – Вот Салливан упертый. Не возьмет взятку. Кавендишу же нравятся мои подарочки… ведь так, Блинкин?

– Это не мое чертово имя! – закричал мужчина. В его единственном открытом глазе мелькнула ярость, когда он вновь начал бороться с кожаными ремнями, обхватившими его лодыжки и запястья. Он был зол: – Ты чертовски хорошо знаешь, кто я такой! Я работал на тебя добрых шесть лет, Коэн! Делал чертовски много работы в твоем мелком дерьмовом казино!

– Ох, но ты жульничал с выигрышами, старина Блинкин, – проговорил Коэн елейным голоском, поигрывая зажигалкой.

– Спроси кого угодно в «Форте Веселом»! Я всегда был на должном уровне! – рычал Блинкин. – Я полностью…

Он прервался на долгий крик боли. Коэн ткнул сигарету в его единственный открытый глаз. Художник скорчил рожу, после чего раздался долгий, сосущий звук, в воздухе мелькнуло несколько вспышек, и он исчез.

…Только для того, чтобы вновь появиться, но теперь уже рядом с «Нодом». Он погладил молодого человека по светлым волосам.

– А тут проблема чисто художественная, вопрос композиции, – Коэну пришлось говорить громче, чтобы его не заглушал плач Блинкина. – Да заткнешь ты его или как?

– Разумеется, – Мартин был рад сделать это. Вопли Блинкина отвлекали его от фильма. Он подошел к Блинкину и взял его за горло, но не сдавил. Вместо этого из его пальцев вырвалось что-то, не специально.

Лед. Он начал расползаться от пальцев Мартина по шее мужчины, вот уже оказался на подбородке и покрыл лицо «гостя» словно шлем. В следующую секунду во льду оказались плечи и торс, мужчина был пойман в ледяной панцирь.

– Стоп! – рявкнул Коэн.

Мартин отступил назад, поначалу не поняв, что произошло. Впрочем, осознание пришло быстро – он использовал плазмид. Сила АДАМа, которая была дана ему, замедлила молекулы, обратила водяной пар из воздуха в лед на коже Блинкина.

– Если бы я тебя не остановил, – сказал Коэн, щелкая зажигалкой, – ты бы проморозил его насквозь в следующую же секунду. А так на нем хорошенький кокон изо льда. Пока что…

Это была правда. Блинкин дергался в ледяном саркофаге. Талая вода вместе с кровавой пеной текла по его лицу, крики были заглушены, один глаз кровоточил, второй смотрел во все стороны под почерневшим, не поднимавшимся веком.

Мартина удивляло, насколько мало его волновало происходящее прямо перед ним, насколько он был далек от того. Нарастающий жар, подкатывающая к горлу сладость плазмида владели им, и ничто другое не было реальным.

– Пожалуйста, мистер! Не делайте этого! – вскрикнула женщина. – Нет, нет, нееееееееет!

Мартин обернулся и увидел, как Коэн держит огонек зажигалки у края ее рваной одежды, у волос. Он поджег «Винкин».

– Мы почти готовы, Мартин! – изрек Коэн, пока женщина извивалась во все нарастающем шлейфе пламени. – Ты должен заключить ее в лед, когда она займет правильную для композиции позу! Мы создадим величественную картину, прекрасный триптих трагедии: человеческие состояния! Я назову это «Раскрытие трех душ»! Если бы только Штайнман мог увидеть это необыкновенное преображение!

Мартин едва мог расслышать эту речь за воплями женщины. Почти все ее волосы уже сгорели.

В каком фильме он оказался? Как он назывался? Мартин не мог вспомнить...

– Вот оно! – выкрикнул Коэн, подпрыгивая от восхищения. – Вот она изгибает спину дугой, кричит и выпрямляет пальцы! Сейчас! Заморозь ее! Просто укажи на нее рукой и заморозь!

Мартин вытянул руку и мысленно приказал плазмиду активизироваться. Он тут же почувствовал холодок, исходивший от пальцев, увидел кристаллы льда, рванувшие от его ладони. Огонь вокруг умирающей женщины резко погас.

Она была мгновенно заморожена, в ее пустые глазницы – огонь выжег глаза – начали забиваться осколки льда, рот застыл в крике, вместо волос наросли сосульки….

Мартин почувствовал приступ тошноты. Он начал понимать, что это все было реальностью. Эти люди были настоящими…

Коэн исчез, телепортировался, появился рядом с Блинкином, который только-только начал ломать свой ледяной кокон.

– Как только он выберется и откроет рот, чтобы закричать на нас, заморозь его! – приказал Коэн. – Проморозь насквозь!

«По крайней мере, это прекратит его мучения», – подумал Мартин. Но от этой мысли ему все равно стало плохо. Это все было на самом деле…

Он применил «Зимнюю свежесть» и заморозил человека. Мартин вздрогнул, словно заморозил сам себя.

– Ха-хааааааа! – Коэн засмеялся за секунду до своего исчезновения, в следующий момент Художник появился у стонавшего молодого человека, вяло висевшего в своих путах. – Осталась только одна часть триптиха! Иди, иди и поиграй с Нодом, Мартин!

Мартин не заметил, как оказался рядом с Нодом, как протянул к нему руки. В конце концов, этот молодой человек был очень красив. Коэн достал из кармана элегантную маленькую бритву…

Медицинский павильон, «Эстетические идеалы Доктора Штайнмана»
1956

Дж. С. Штайнман был ошеломлен и растерян. Он любовался на безглазое обвисшее лицо, которое так искусно удалил с черепа женщины. Доктор держал его напротив окна, за которым сиял океан, чтобы видеть глубины Северной Атлантики сквозь пустые глазницы. Штайнман думал: «Афродита, твой свет озаряет мои глаза…»

И в этот момент навязчиво зашумел звонок для посетителей.

– Что б им неладно было, почему они просто не оставят гения быть гением! – пробормотал он, вешая лицо на лампу рядом с операционным столом. Электрический желтый свет красиво струился через глазницы и ноздри, но кровь начала испускать ужасный запах, вступив в контакт с раскаленной поверхностью.

Звонок затрещал снова.

– Подожди здесь, моя дорогая, – обратился он к безликой женщине, лежавшей на операционном столе. Разумеется, разговор с ней был просто причудой: она не могла его слышать. Она была мертва. Она была преступницей, сплайсером. Штайнман выкупил ее у констебля, который выстрелил ей в голову, когда она попыталась порезать кого-то рыбным ножом. Пуля оставила сплайсера живой – она точно была жива еще несколько минут назад – но парализованной. Так что Штайнману не понадобилась анестезия или прочные путы, чтобы женщина вела себя спокойно, пока он резал…

Штайнман покинул операционную, поднялся по ступеням, прошел через автоматическую дверь, которая закрылись за ним. Рассеяно поигрывая скальпелем, он пересек небольшой холл и открыл дверь перед посетителем.

Штайнман понял, что ему следовало немного привести себя в порядок, прежде чем сделать это. Фрэнк Фонтейн и его телохранители стояли на пороге, уставившись на его забрызганный кровью хирургический костюм и окровавленный скальпель в руке. Плазмид «Усилитель», которым он пользовался, возможно, придал ему немного резкий, небрежный вид. Он уже три дня не спал.

– Мы не знали, что вы, хм, заняты, доктор, – сказал Фонтейн и перевел взгляд на телохранителей, один из них, разбойничьего вида, носил невзрачный костюм, второй, грязный, с длинными волосами, выглядел как испачкавшийся Иисус.

Штайнман пожал плечами:

– Просто анатомические исследования. Работаю с трупами. Немного грязновато. Вы хотите записаться на…

– Я хочу, – резко перебил его Фонтейн, – войти и поговорить с глазу на глаз.

Штайнман сделал приглашающий жест, махнув скальпелем. Это движение было необыкновенно быстрым, так что лезвие засвистело, словно рассекая воздух. Телохранители потянулись к оружию.

– Полегче, – осадил их Фонтейн, подняв руку. – Ждите снаружи.

Он вошел в холл к Штайнману и закрыл за собой дверь. Но доктор обратил внимание, что посетитель прячет левую руку под полой пальто.

– Не надо держаться за оружие, – фыркнул он, – я не какой-то… псих. Вы просто застали меня не в самый подходящий момент.

– Тогда, может быть, уберете скальпель?

– М? Ох, да, – он спрятал инструмент в нагрудный карман, лезвие теперь торчало оттуда словно расческа. – Что я могу для вас сделать?

Фонтейн провел ладонью по своей лысой голове.

– Надо будет провести кое-какую работу. Над моим лицом и лицом одного… одного парня, который работает на меня. Он немного похож на меня. Но я хочу, чтобы вы сделали его очень похожим.

– Ммм, возможно, – проговорил Штайнман, вычищая кровь из-под ногтей, – я должен его увидеть, чтобы быть уверенным. Но у вас четкий овал лица, это облегчает дело. Такой подбородок. Да. Если вы хотите, я могу провести трансплантацию лица! Ваше лицо ему, его – вам! Этого еще никто успешно не делал, но я всегда хотел попробовать.

– Эм, что ж, тут без шансов. Нет, просто… безболезненная операция, чтобы я выглядел… по-другому. И чтобы он выглядел так, как я сейчас. И я хочу, чтобы об этом не знал никто, кроме меня и вас… И я имею ввиду никто. Ни служаки Райана, ни последователи Лэмб, ни даже мои люди.

– Лэмб?

– Вы не слышали? Она что-то заваривает в «Персефоне». Я не доверяю ей и не хочу, чтобы она знала что-то о моих делах.

– Я могила!

– Так вы можете быстро изменить меня, чтобы я выглядел иначе? Безболезненно. И не стал уродом, которых вы отсюда выпускаете. Мне нужно хорошее лицо. Лицо, которому люди будут доверять…

– Это выполнимо, – допустил Штайнман, – но не бесплатно. Мне нужен запас плазмидов и много денег.

– Вы получите это. Но плазмиды только после операций. Не хочу, чтобы вы сошли с ума, пока будете работать надо мной. Вы уже сейчас выглядите так, словно вам надо выспаться…

Штайнман небрежно махнул рукой:

– Я трудился много часов, оттачивая и мои навыки, и мое искусство.

– Да. Хорошо. Я выдам вам неплохой аванс, так что будьте готовы приступить к делу в любой момент. Это будет скоро… И помните: никому ни слова. Даже Коэну, он слишком близок с Райаном…

– Ох, понимаю. Не надо бояться. Я в любом случае никому не расскажу об этом. Я весьма сдержанный. Благоразумие – часть моего профессионального кодекса.

– Хорошо бы. Иначе однажды и не заметишь, что выходишь через воздушный шлюз без водолазного костюма.

«Вот теперь это настоящий Фонтейн», – подумал Штайнман. Этот холодный голос, эти еще более холодные глаза. Вот его истинное лицо.

Штайнман подмигнул заговорщицки. Фонтейн лишь бросил на него короткий взгляд и вышел за дверь.