Текст книги "Рабыня Гора"

Автор книги: Джон Норман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 31 страниц)

Из полосатого шатра в центре лагеря выскользнула еще одна девушка, одетая в точности как первая – платье без рукавов, на шее и левом запястье – золотые ободки, и направилась к повозкам с припасами. От шатра шла размеренным шагом, но, чуть отойдя – так, что из открытого проема ее уже не разглядеть, – тряхнула головой, откинула волосы и, крадучись, как зверюшка, подошла к повозке. Я задохнулась. Так ходят только рабыни! Значит, девушки вокруг той укутанной покрывалами женщины, что сидела в паланкине, – рабыни. Ободки на шеях – ошейники, браслеты – не более чем свадебные украшения рабынь. Но, судя по изысканным одеждам, очевидно, это рабыни высшей касты. Служанки леди Сабины, ее собственность. Интересно, как давно их тел не касалась рука мужчины?

– Все спокойно! – крикнул дозорный.

– Все спокойно! – эхом отозвался другой.

Я взглянула в небо. Полнолуние.

Завтра кортеж снова двинется в путь к городу Ти, и дня через два у городских стен его ждет торжественная встреча. Так, по крайней мере, было задумано.

На мою руку легла ладонь хозяина, не грубо, но твердо. Я в его власти.

Моя роль в происходящих событиях пока была мне неясна. Что мы тут высматриваем? Почему таимся поблизости от этого лагеря?

Сегодня полнолуние. Как только будут завершены все приготовления, через один лунный месяц в Ти назначена церемония бракосочетания Тандара из Ти, сына Эбуллиуса Гайиуса Кассиуса, правителя города Ти, и леди Сабины, дочери Клеоменеса, богатого торговца из Крепости Сафроникус. Надеюсь, они будут счастливы. Пусть я всего лишь рабыня, но, по-моему, ничуть не менее свободна, чем леди Сабина, чью красоту обменивают на выгоду и политическую власть. Пусть мое тело едва прикрыто та-тирой – одеянием рабынь, но она, разодетая в роскошное платье, увешанная драгоценностями, по-моему, тоже, на свой лад, рабыня – бесправная, как и я. Но я ее не жалела. Этта рассказывала, что она вздорная и надменная, несдержанна на язык и жестока со своими рабынями-служанками. Дочери торговцев часто бывают заносчивы, ведь нажившие богатство и власть торговцы и сами тщеславны и высокомерны, только и мечтают правдами и неправдами пробиться в высшие касты. Их нежно лелеемые дочери не ведают забот, кичатся друг перед другом роскошными одеяниями, куда как искушенны в вопросах кастовых привилегий – праздные избалованные девицы. И все же я не желала леди Сабине несчастливого брака. Надеюсь, ей будет хорошо с Тандаром из Ти. Хоть ее и просватали не спросив, но, как рассказала Этта, Сабина радовалась этому браку и с нетерпением ждала свадьбы, так что особенно жалеть бедняжку не стоило. Став женой Воина, она войдет в одну из высших каст, которых на Горе всего пять: Посвященные, Премудрые, Целители, Строители и Воины. Во многих городах в высший совет города допускаются только представители этих каст. В большинстве гориан-ских городов власть принадлежит Правителю и высшему совету. Есть города, в которых правит убар – по существу, военный диктатор, часто тиран, слово которого – закон. Власть его практически неограниченна, если только он умеет держать в руках тех, на чьи клинки опирается его трон. Первый долг Воинов, присягнувших на верность убару, – силой оружия защищать его власть. Как правило, горианские Воины верны своему долгу. Присяга для них – не пустой звук. Тому, кто, на их взгляд, недостоин престола, присягать не станут. От клятвы верности отступятся, если сочтут, что убар обесчестил себя. Нередко низложенный правитель гибнет от рук своих же разгневанных соратников. Только убар, говорят на Горе, может взойти на престол убара. И только настоящему убару может быть принесена клятва верности. Я надеюсь, что леди Сабина будет счастлива. Говорят, ей не терпится войти в высшую касту, стать одной из первых дам набирающей все большую силу в северных территориях Салерианской Конфедерации. О Тандаре из Ти я не особенно задумывалась – наверно, потому, что он мужчина. Может быть, его не очень-то радует предстоящий брак с девушкой не из высших каст, но политическое и экономическое значение этого брака он наверняка признает и готов послужить родному городу. А вот его отец скорее всего доволен сделкой. Ведь Тандар – младший, не первого или второго сына женит он на дочери торговца. И потом, этот брак – всего лишь политическая уловка. Кто знает, какие честолюбивые замыслы вынашивают правители города Ти и Салерианской Конфедерации? К тому же не удастся у Тандара брак – не беда, утешится с рабынями – те в драку за него кинутся, на коленях будут ползать перед хозяином.

Рабыня в белом платье, с золотыми ободками на шее и запястьях подошла к повозке, развязала мешок, ища плод лармы. Не видит, как за ней в ночном полумраке вышла из шатра укутанная покрывалами леди Сабина, а за ней – еще две девушки, одна с плеткой. Та, у повозки, наклонившись вперед, запустила в мешок руку. Рядом с ней появился солдат. Не заметить его присутствия она не могла, но даже головы не повернула. Он обхватил ее обеими руками. Спокойно, без тени удивления она повернулась. Подняла голову, поднесла к губам плод лармы, надкусила. Стояла, глядя мужчине в глаза, и жевала. Он склонился к ней. Блеснул золотой обруч на ее шее. И тут она вдруг обняла его. Держа рабыню в объятиях, мужчина осыпал ее поцелуями. В полутьме я разглядела над его спиной ее руку с надкусанным плодом лармы.

– Ах ты бесстыжая! – вскричала леди Сабина. За ее спиной по-прежнему маячили две девушки – может, это они и шепнули ей про подругу. Любовники отпрянули друг от друга, девушка с возгласом отчаяния бросилась к ногам хозяйки; мужчина испуганно попятился.

– Бесстыжая шлюха! – кричала леди Сабина.

– Пощади, госпожа! – припав к ногам хозяйки, заскулила рабыня.

– В чем дело? – спросил мужчина, выскочивший из темного шатра, который я приняла за штаб лагеря. На плече у воина висел меч. Одет он был только в тунику и тяжелые, вроде сапог, солдатские сандалии.

– Вот, полюбуйся, – указывая на коленопреклоненную девушку, визжала леди Сабина, – на эту похотливую паршивку!

Воин – как я поняла, главный в лагере – был совсем не в восторге от того, что его работу или, может быть, отдых прервали, но изо всех сил старался держаться почтительно.

– Я шла за ней, – рассказывала леди Сабина, – и вдруг вижу, стоит тут с солдатом, целуется, милуется!

– Пожалей, госпожа! – рыдала девушка.

– Разве, Лена, – сурово вопрошала леди Сабина, – не учила я тебя хорошим манерам? Разве не наставляла, как себя вести? Я тебе доверяла! Как же ты могла обмануть меня?

– Прости, госпожа! – повторяла несчастная.

– Ты не какая-нибудь шлюха, что пагу подает, – не унималась леди Сабина. – Ты – служанка свободной женщины.

– Да, госпожа, – кивнула девушка.

– Разве не подаю я тебе пример элегантности, достойного поведения, самоуважения?

– Да, госпожа.

– Тебе было двенадцать, когда мой отец выкупил тебя с плантаций Ара и подарил мне.

– Да, госпожа.

– С тобой хорошо обращались. На кухню не послали. Надсмотрщикам не отдали. Взяли в дом. Позволяли спать в моей комнате, у меня в ногах. Воспитывали, не жалея сил, готовили в служанки для благородной дамы.

– Да, госпожа.

– Разве для шлюхи-рабыни это не честь?

– Да, госпожа.

– И вот чем ты мне отплатила, – мрачно заключила леди Сабина.

Девушку била дрожь. Она не смела отвечать, не смела поднять голову.

– Черной неблагодарностью!

– О, нет! – вскричала рабыня. – Лена благодарна! Лена так благодарна госпоже!

– Разве не была я добра к тебе? – допытывалась леди Сабина.

– О, да, госпожа!

– А ты, как грошовая шлюха, с солдатней тискаешься!

– Прости рабыню, госпожа! – униженно молила девушка.

– Часто я тебя секу? – спросила леди Сабина.

– Нет! – закричала Лена. – Нет!

– Считаешь меня слабой?

– Нет, госпожа, ты добрая, но не слабая!

– Проси, – повелела леди Сабина.

– Прошу, высеки меня, – проговорила рабыня.

Главный воин, .тот, что с мечом на плече на крики выскочил из шатра, повернулся к солдату, с которым застали девушку.

– Раздень ее и свяжи, – кивком указав на перепуганную рабыню, приказал он.

Обозленный солдат сорвал с несчастной одежду, обрывком шнура привязал ей, коленопреклоненной, руки к спице колеса.

– Такая дрянь, как ты, – объявила леди Сабина, – только на то и годится, чтобы в таверне пагу разносить.

Не в силах снести такое унижение, девушка заливалась слезами.

Вокруг собрались несколько мужчин – поглазеть. Главный просто места себе не находил от злости.

– С тобой я потом поговорю, – буркнул он солдату, отпуская его. Тот повернулся и ушел.

Леди Сабина протянула руку к пришедшим с ней рабыням. В обтянутую перчаткой ладонь легла плеть.

– Разве не подавала я тебе всегда пример достойного поведения, гордости, самоуважения? – подойдя к дрожащей связанной рабыне, еще раз спросила леди Сабина.

– Да, госпожа, – в который раз повторила девушка.

– Потаскуха, похотливая потаскуха! – хлеща ее плетью, кричала леди Сабина.

Бедняжка зашлась в крике. Злоба, с которой леди Сабина избивала связанную рабыню в ошейнике, просто пугала. Удары так и сыпались на несчастную невольницу. Хозяйка сил не жалела, от души наказывала провинившуюся служанку – впредь будет знать, как распутничать. Но вот, утомившись, леди Сабина отбросила плеть, повернулась и, все еще кипя гневом, направилась к шатру. За ней поспешили две девушки. Одна по пути подобрала плеть. Провинившаяся, дрожа, встала на колени у колеса повозки. Под ее темными волосами блеснул золотой ошейник.

Леди Сабина в сопровождении облаченных в белое рабынь скрылась в шатре. Вернулся к себе в шатер и взбешенный предводитель. Собравшиеся поглазеть на экзекуцию мужчины разошлись кто куда – кто вернулся к делам, кто ушел отдыхать.

А девушку так и бросили привязанной к колесу.

Мой хозяин взглянул на сияющие в небе три луны. Откуда-то из-за деревьев с другой стороны лагеря донесся звук. Мне показалось, три раза прокричал флир – хищная ночная птица с крючковатым клювом.

– Все спокойно! – подал голос дозорный.

– Все спокойно! – эхом отозвались его товарищи. Снова трижды прокричал флир.

Хозяин прокрался ближе ко мне. Твердо положил мне на плечо руку. Под покрывала скользнул нож. Вот оно, у самого горла, – острое как бритва, безжалостное лезвие.

– В чем долг рабыни? – спросил он.

– Абсолютное повиновение, хозяин, – испуганно прошептала я, – абсолютное повиновение. – Нож так прижат к горлу – одно движение, и вопьется в кожу. Я едва решилась прошептать ответ.

Он убрал нож. Кто-то сдернул с меня темный плащ, покрывавший сверкающее роскошное белое одеяние.

– Беги, – шепнул хозяин, указывая на вьющуюся между деревьями тропинку к противоположной оконечности лагеря, – и смотри не попадись.

Он отшвырнул меня прочь, и я, ничего не понимая, в ужасе бросилась бежать.

Пробежав не больше десятка шагов, я услышала голос дозорного:

– Стой! Стоять! Имя! Город! Стой!

Но я не остановилась, только припустила еще быстрее.

– Кто это? – кричал мужчина.

– Свободная женщина! – услышала я. – Леди Сабина? Остановите ее! За ней!

Я мчалась как сумасшедшая.

Как я теперь понимаю, они были озадачены не меньше меня. Тогда я знала одно: я боюсь их и мне велено бежать. А еще – не попасться. И я бежала – перепуганная насмерть, охваченная отчаянием, не зная, куда и зачем бегу.

Спотыкалась, падала, кое-как поднималась на ноги и снова неслась вперед. Позади слышались крики, потом – о ужас! – я услышала звуки погони. Вот, с шумом расплескивая воду, преследователи пронеслись через ручей, вот продираются сквозь заросли. А я бегу по лесу, лагерь остался позади, за мной гонятся – теперь их уже много, не знаю сколько.

Гориане.

Меня охватила паника.

– Леди Сабина! – услышала я. – Остановитесь!

Конечно, пронеслось в голове, вряд ли им может прийти в голову, что здесь, в окрестностях лагеря, вдруг оказалась другая свободная женщина, кроме леди Сабины. Может, она решила сбежать? Может, неизвестно почему не желает выходить за Тандара из Ти, которого и в глаза не видела? Наверняка кто-то в лагере уже знает, что леди Сабина там, никуда не скрылась, но тем, кто бросился в погоню, некогда было проверять. Если беглянка – леди Сабина, она должна быть поймана, ибо с ее бегством соглашениям между Салерианской Конфедерацией и Крепостью Сафроникус – конец. И поймать ее надо быстро – ночью в лесу опасно. Вдруг попадет в лапы слину или бродячим разбойникам? А в лагере охотничьих слинов нет. Значит, чем скорее ее схватят – тем лучше. Теперь ночь, и к утру по следам ее уже не найдешь. Ну а если это не леди Сабина, ее все равно нужно схватить. Свободная женщина в лесу среди ночи? Загадка. И ее необходимо разрешить. Кто она? От кого бежит? Одна ли?

Но думать некогда. Главное – бежать во весь дух.

Да и у тех, из лагеря, времени на размышления тоже не было. Вполне естественно, что большинство сразу бросились за мной в погоню.

Я мчалась сквозь чащу. Позади продирались сквозь заросли бегущие вслед мужчины. Сколько их? Пожалуй, из семидесяти – восьмидесяти воинов за мной бросились человек двадцать, а может, и больше. Конечно, внимание оставшихся приковано к той оконечности лагеря, где увидели меня. Там, наверно, воины вглядываются во тьму, там выставили заградительные отряды, оттуда кинулись прочесывать лес поисковые группы.

– Стой! – слышалось позади. – Стой! Стой!

Я мчалась, натыкаясь на кочки, отталкивая прочь ветви деревьев и кустарников. Платье изорвалось в клочья.

Все громче за спиной хруст ломаемых веток.

Бежать быстрее я уже не могла. И даже не потому, что ноги спутывало платье. Я знала: от мужчин мне не убежать. Они сильнее, проворнее. Я – всего лишь девушка. Чем бы там ни руководствовалась, создавая меня, природа, но способностью обогнать мужчин она меня не наделила. Как страшно: убежать от преследующих ее мужчин женщине не дано природой! Господи, какая глупость – персонифицировать природу, приписывать слепым стихиям какие-то обдуманные намерения! Ведь это всего лишь результат естественного отбора. Женщины, способные убежать от мужчин, потеряны для продолжения рода. Женщину должно настичь, опрокинуть навзничь и, надругавшись над ней, осеменить ее чрево, чтобы принесла потомство. Потому женщины и меньше, и слабее мужчин. Хотя на самом деле все, конечно, гораздо сложнее. Естественный отбор, затейливо переплетаясь с отбором половым, влияет не только на размеры тела, силу и ловкость женщин, но и определяет генетическую структуру пола в целом. Ведь вряд ли разумно было бы предположить, что отбор идет только в направлении формирования внешнего облика животного, не влияя на его внутреннее строение, что выживаемость определяется лишь пропорциями тела, а не способностью так или иначе приспосабливаться к условиям среды. Подобно тому как в ходе эволюции у льва сформировались клыки, а у газели – ловкость и головокружительная скорость (охотник приспосабливался к охоте, жертва училась ускользать от преследователя), в результате естественного отбора самцы становились сильнее, а самки – слабее (победитель приспосабливался к тому, чтобы побеждать, побежденный – к тому, чтобы сдаваться). Принято считать, что наше тело в значительной степени – продукт среды, но тут важно не забывать, что в основном формировалось оно в далекой древности, под влиянием былых условий, что они-то и оставили на нем наиболее глубокий отпечаток. Что значит: среда формирует способности? Значит, под влиянием условий среды определяется, каким способностям надлежит закрепиться в последующих поколениях.

И вот, к своему отчаянию, я воочию убедилась, что генетически не приспособлена к тому, чтобы убежать от мужчин.

Один из преследователей настиг меня.

– Погодите-ка, леди, – услышала я.

Дрожа, судорожно хватая ртом воздух, я забилась в его руках.

– Почему вы убежали, леди Сабина? – спросил он. – Ведь это опасно. Поймал! – крикнул он остальным.

Я попробовала вырваться, но он держал меня крепко. Мгновенно вокруг собрались еще несколько мужчин. Он отпустил меня. Молча, отворачиваясь от незнакомцев, я стояла среди них, как в ловушке.

– Это леди Сабина? – спросил кто-то.

– Посмотрите на меня, – услышала я голос.

Я не повернула головы. Мужские руки легли мне на плечи, решительно повернули меня к говорившему.

– Поднимите голову к свету, – велел он.

Я все стояла опустив голову, но он, протянув руку, поднял мой подбородок. На скрытое покрывалом лицо упал лунный свет.

Я подняла глаза. Главный воин. Но он же не должен был бежать за мной! Ему следовало остаться в лагере!

В едва пробивающемся сквозь ветви неверном свете луны он взглянул мне в глаза. Чуть отступив, осмотрел мое платье. И спросил:

– Кто вы?

Я не отвечала. Стоит мне заговорить – и по акценту, по моему ломаному горианскому во мне тут же опознают рабыню-варварку.

– Вы не леди Сабина. Кто вы? – повторил он.

Я молчала.

– Скрываетесь от нежеланной помолвки? – допытывался он. – Ваш кортеж попал в засаду? Бежали от разбойников?

Я не проронила ни звука.

– Или от работорговцев? Мы – люди достойные. Мы не работорговцы. – Он внимательно осмотрел меня. – С нами вы в безопасности.

Сквозь ветви лился лунный свет.

– Кто вы? – в который раз спросил он.

На этот раз мое молчание, видимо, разозлило его.

– Предпочитаете предстать перед мужчинами с открытым лицом? – осведомился он.

Я покачала головой.

– Ну? – проговорил он, протянув руку к уличному покрывалу.

Я не отвечала.

Он отбросил покрывало с моего лица.

– Снимите перчатки.

Я стянула перчатки. Он взял их у меня и швырнул мне под ноги. Ночной воздух тронул ладони.

– Говорите, – приказал он.

Не дождавшись ответа, сдернул с меня домашнее покрывало. Мужчины плотнее сгрудились вокруг. Теперь от мужских взглядов мое лицо скрывали всего три покрывала: покрывало гордости, покрывало свободной женщины и последнее, пятое, почти прозрачное. Сняв домашнее покрывало, мне уже нанесли оскорбление. Словно насильно вторглись в мое жилище. Словно ворвались в дом, сорвали с меня платье, заставив предстать перед ними в нижнем белье.

– Кто вы? – снова спросил главный.

Как я могла сказать ему, кто я? Мой хозяин даже имени мне не дал.

– Не заговорите – сниму покрывало гордости, – пригрозил он.

Что они со мной сделают, если узнают, что я не свободная женщина? Я гнала прочь эту мысль. Кейджера облачилась в одеяние свободной женщины! Нет, свободные мужчины этого не спустят. Это считается чрезвычайно серьезным проступком, за него полагается суровая кара. Такое бесстыдство может стоить жизни. Меня бросило в дрожь.

Но вот покрывало гордости сорвано. Словно непрошеные гости сорвали с меня белье.

Теперь лицо мое легко рассмотреть: покрывало свободной женщины его почти не скрывает. А последнее покрывало – совсем прозрачное, его назначение – чисто символическое.

– Может быть, теперь, дорогая леди, – проговорил главный, – вы все-таки скажете, кто вы, откуда и как среди ночи оказались около лагеря?

Я не смела выдавить ни звука. С меня сдернули покрывало свободной женщины. Я отвернулась, захлебываясь рыданиями. Осталось последнее покрывало. Словно пал последний оплот целомудрия, словно я выставлена на всеобщее обозрение и прикрыться нечем – лишь прозрачной сетью, словно вот-вот схватят, растерзают обнаженное тело жадные руки.

Главный нерешительно протянул руку к последнему покрывалу.

– А может, она свободная? – спросил кто-то.

– Может быть, – опуская руку, ответил главный.

– Больно хорошенькая для свободной, – заметил один из мужчин. Кое-кто согласно закивал.

– Будем надеяться, ради вашего же блага, – проговорил главный, – что вы свободная.

Я опустила голову.

– Считайте себя моей пленницей, леди, – объявил он. Схватил меня за руку, накинул на правое запястье кожаную петлю и крепко затянул. Другой конец кожаного ремня – около фута длиной – зажал в кулаке один из воинов. Главный повернулся и пошел к лагерю. Остальные – за ним. Я плелась следом, привязанная за руку.

Пленница.

Прошло несколько минут. Мы приближались к лагерю. Меня перенесли через ручей. Теперь я во вражеском стане. Горит множество факелов, в лагере – полная неразбериха. Воин, что нес меня через ручей, поставил меня на ноги. Я в плену. Запястье стянуто кожаным ремнем, который он не выпускает из рук.

Нам навстречу бежал человек с факелом.

– Леди Сабина! – кричал он. – Ее украли!

Главный с бешеным криком бросился к шатрам. Его люди мчались за ним. Меня волокли на ремне, я бежала вслед, задыхаясь и спотыкаясь.

Главный кинулся прямо к шатру леди Сабины.

Меня, привязанную ремнем, тоже втащили внутрь. Метавшийся по шатру мужчина повернул к главному смертельно бледное лицо.

– Ворвались, – проговорил он, – и увели ее!

На полу лежали двое раненых воинов. Служанки леди Сабины испуганно стояли у стены. Одна из них держалась за плечо – на нем виднелась огромная ссадина.

– Они тут были! – указывая на дрожащих рабынь, сказал кто-то из мужчин.

– Что случилось? – спросил главный.

Девушка с пораненным плечом заговорила. Оказывается, пришельцы разрезали заднюю стену шатра.

– Ворвались, – объясняла она, – их было много. Мы – пытались защитить госпожу. Но нас оттолкнули, и все. Это были мужчины, воины. Мы ничего не могли сделать! Вот здесь они вошли, – указала она на заднюю стену, – и ушли туда же, и госпожу забрали!

Учет численности и сил противника – один из элементов тактического искусства. Конечно, общим числом неприятель превышал отряд моего хозяина, но в момент атаки нападающие оказались сильнее. Двадцать человек могут прорвать оборону, которую держит целая сотня, если ударят в точку, где стоят всего двое. В воцарившейся в лагере неразберихе, когда внимание воинов было отвлечено, отряд моего хозяина, пусть и немногочисленный, нанес точный, практически неотразимый удар. В тех условиях это было не так уж сложно.

Я сглотнула. Так, значит, я – всего лишь пешка, мое появление – отвлекающий маневр. Как горько, как страшно!

– Из какого они города? – допрашивал одного из раненых главный.

– Не знаю, – отвечал тот.

Ну конечно, я видела: перед нападением воины моего хозяина сняли с одежды опознавательные знаки.

– Мы знаем, куда они побежали, – сказал один из мужчин. – Если поторопимся, может, и догоним.

– Быстрее давайте, – поторопил другой, – еще сумеем перехватить.

Главный в сердцах стукнул кулаком по поддерживающему полог шатра стрлбу. Глубоко врытый в землю столб, закачавшись, едва не рухнул.

– Вооружить людей, – скомандовал он. – Взять луки, паек. Всем собраться через десять инов.

– Слушаюсь, предводитель, – отчеканил один из воинов. Мужчины вышли из шатра. Раненых унесли.

Главный повернулся ко мне. Я отпрянула. Кроме него в шатре оставалось еще человека четыре – включая того, что держал меня на привязи.

Главный схватился за мое последнее, пятое сверкающее покрывало. Сквозь тончайшую ткань мое испуганное лицо было хорошо видно. Оно прикрывало меня лишь символически, но когда его сдернут, на моем лице не останется и символического покрова. Я предстану перед мужчинами с открытым лицом. Удивительно, как меняется восприятие! Безусловно, оно зависит от обстановки и традиций. На Земле лишь очень немногие женщины прикрывают лицо, зато большинство прикрывают тело. Так велят тамошние традиции. На Горе почти повсеместно женщины традиционно прикрывают и лицо, и тело. Строго говоря, за тем, чтобы было прикрыто лицо, следят, пожалуй, даже более ревностно. Ведь тела человеческие, пусть и совсем разные, все равно больше схожи между собой, чем лица. Поэтому та, кто не желает предавать гласности свои чувства, свою частную жизнь, стремится прикрыть именно лицо. Лицо гораздо ярче, чем тело, отражает переживания человека, его характер. Так что же надо скрывать в первую очередь тому, кто не хочет выставлять душу напоказ? Разве зеркалом души называют тело? Так зачем же свободному человеку скрывать его? И разве человек не имеет права таить от окружающих свои мысли и чувства, все то, что так явно отражается на лице? Однако все должно быть к месту. Покрывало уместно, когда женщина одета. И наше восприятие во многом зависит от того, как воспринимают открытое или завешенное покрывалом женское лицо мужчины, от того, как жаждут они рассмотреть наши черты. Открыть лицо перед этими мужчинами я боялась. Во многих горианских городах лицо перед посторонними открывают только рабыни.

Рука, сжимающая покрывало, отбросила его прочь. Мое лицо открыто. От стыда я зажмурилась. Краска бросилась в лицо. Словно сорвали последний клочок вуали, выставив меня на всеобщее осмеяние. Вот о'ни, как на ладони – все чувства, все мои переживания. Стоя с открытым лицом перед мужчинами, даже в платье почувствовала я себя обнаженной рабыней.

– Да свободная ли ты, красавица моя? – спросил главный.

Покрывало сорвано, вот они – мои губы. Открыты перед ним, перед его губами, его языком. В его глазах свободная женщина без покрывала – все равно что рабыня. Я взглянула на него.

– Отпусти петлю, – велел он державшему ремень воину.

Тот повиновался. Ремень свободно повис на моем запястье.

– Свободной женщине не пристало ходить на привязи, – объяснил он мне.

Обошел вокруг меня, разглядывая пристально, словно раздевая.

– Ты свободная, красавица моя? – Вынул из ножен меч. Я вздрогнула. – Свободная? – Меч коснулся моей левой лодыжки, медленно, словно любопытствуя, пополз вверх, поднимая подол платья. – Надеюсь, – проговорил он, – ради твоего же блага, что ты свободная. Иначе добра не жди.

Меч скользил вверх по ноге. Платье поднималось все выше.

– Сними туфли, – приказал он.

Я, дрожа, повиновалась.

Еще выше, еще, вот лезвие меча уже у колена.

Три рабыни не спускали с меня встревоженных глаз.

Вот платье уже на дюйм выше колена.

– Для свободной, – пробормотал он, – ты довольно хорошенькая.

– Предводитель! – позвали снаружи. – Люди готовы.

– Сейчас приду, – бросил он и снова внимательно посмотрел на меня. Кажется, разозлился.

– Ты нас одурачила, – вкрадчиво начал он. В голосе зазвучала неприкрытая угроза, – так что надеюсь, что ты свободная.

Лезвие поползло еще выше. Меня трясло.

– Однако, – заметил он, – ножки ничего. Вполне подходящие для рабыни. А может, это и есть ножки рабыни?

Все. Подол поднят до бедер. Кожу холодит сталь. Негодующе вскрикнули мужчины. Отпрянули, задыхаясь от ужаса, рабыни.

– Так я и думал, – объявил главный. Отступил назад, но меч в ножны не убрал. – Даю тебе двадцать инов, чтобы снять одежду свободной женщины и обнаженной лечь у моих ног.

Обезумев от отчаяния, я, рыдая, сорвала с себя платье и бросилась к его ногам. Он горианин, мужчина, хозяин. Я – рабыня.

– Поза связывания! – прорычал он.

Я лежала, распростершись у его ног. Для лежащей девушки поза связывания означает скрещенные за спиной руки и сдвинутые лодыжки. Я мгновенно приняла требуемую позу.

Никаких чувств не отразилось на его лице. Да и для всех присутствующих ровно ничего особенного в этом не было. Кто я? Всего лишь лежащая у ног мужчины рабыня, которой велено принять позу связывания. Никто, включая и меня самое, ничего другого и не ожидал. Неповиновение? Немыслимо! Рабыни на Горе повинуются всегда.

Повернувшись к двум мужчинам, главный что-то отрывисто проговорил. Потом обратился к рабыне. Та, встав перед ним на колени, выслушала приказание и вышла из шатра.

Снаружи слышались мужские голоса, звенело оружие.

В шатер привели девушку, которую недавно на наших глазах высекли и привязали к колесу повозки. Взглянув на меня, бедняжка отошла в сторонку и пристроилась в уголке. Вернулась другая рабыня.

Меня так и не связали, но я по-прежнему неподвижно лежала все в той же позе. Стоит шевельнуться – могут убить.

Собираясь выйти из шатра, чтобы возглавить своих людей, предводитель остановил взгляд на мне.

– Свяжи ее, – словно запоздалая мысль только что пришла ему в голову, бросил он одному из мужчин.

Мне связали за спиной запястья – тем же самым ремнем, на котором приволокли сюда.

Главному подали шлем. Пинком он перевернул меня на спину и присел рядом на одно колено. Мне в живот уткнулось острие меча.

– Мы с тобой еще увидимся, – пообещал он, – малышка кайира.

Он надавил на рукоять, лезвие вот-вот вонзится в кожу. Я поморщилась от боли.

– Говори! – велел он.

– Да, хозяин, – глотая слезы, ответила я.

– Из варваров, – предположил кто-то из мужчин.

– Да, – вставая, согласился главный.

– Но хорошенькая, – добавил мужчина.

– Да, – признал главный, глядя на меня, связанную, лежащую у его ног. Надел шлем, повернулся и вышел.

В шатре остались одни рабыни. Избитая, не обращая на меня внимания, скрючившись лежала в углу, другие злобно глазели на меня. Одна из них, прошипев «кейджера», потерла ссадину на плече. Я с плачем отвернулась. Рабыня. Пленница во вражеском шатре.

Вот тебе и романтика рабства! У меня вырвался горестный стон. Использовали как приманку, как пешку в какой-то игре. Пожертвовали, точно простой рабыней. Разве мой хозяин не любит меня? Неужели ему до меня нет никакого дела? Неужели чувства мои безответны? Брошенная, никому не нужная рабыня! Я давилась рыданиями.

Судя по звукам, мужчины уходили из лагеря. Теперь бивак пуст – не считая раненых и рабынь, одна из которых – я.

«Дина!» – бросила мне девушка с ушибленным плечом. Ну да, увидела клеймо, дину, цветок рабынь. Девушек с таким клеймом часто называют Динами. В ее устах это имя звучало как оскорбление. «Дина» – самое распространенное на Горе клеймо. Таким клеймят самых обычных рабынь, ничем не примечательных.

В лагере тихо.

Девушка подошла ближе.

– Дина, – повторила она, пнула меня ногой и, вернувшись к подругам, запричитала: – Бедная госпожа! Как ее жалко!

Я прислушалась к ночным звукам. Гудят насекомые, слышатся крики флиров.

А вдруг снова начнут бить, пинать? Я осторожно попробовала пошевелить запястьями и лодыжками. Бесполезно. Меня связали не веревкой – ремнем. Узлы простые, но крепкие – воины умеют затягивать такие. Минимум средств – максимум эффекта. Горианский воин связал меня – крепче некуда.

Снова в ночи прокричал флир.

Я рывком привстала.

Закричавшие было рабыни мгновенно смолкли. Каждой к горлу приставлен меч.

Сквозь прорезанную в шелковистой стене прореху в шатер, сопровождаемый своими воинами, вошел мой хозяин.

В руках у одного из мужчин – длинная цепь с множеством колец для запястий.

– Хозяин! – пытаясь сесть, в восторге закричала я. Присев рядом, он разрезал мои путы. Я бросилась к его ногам, прижалась губами к его сандалиям. «Хозяин!» – от радости я не могла сдержать слез. Вернулся! Не бросил меня! Но он, оттолкнув меня, стал отдавать приказы своим людям. Четверо испуганных рабынь – и та, которую высекли, тоже – съежились под лезвиями мечей в центре шатра. Кто-то из мужчин вышел наружу.