Текст книги "Рабыня Гора"

Автор книги: Джон Норман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 31 страниц)

Нарушив позу, которую он приказал мне принять, я села на траву, подтянув колени, и улыбнулась.

– Сэр, – начала я, – я знаю, вы не понимаете моего языка, а я – вашего, но, может быть, по тону моего голоса вы поймете ) мои чувства. Вчера вы спасли мне жизнь. Избавили меня от страшной опасности. И я вам очень благодарна.

Я думала, голова оторвется от тела – такой страшный удар обрушился на меня. Он ударил открытой ладонью, слева, звук удара разнесся, наверно, ярдов на сто пятьдесят. Прокатившись по траве не меньше двадцати футов, я поползла. Меня вырвало. Помутилось в глазах. Тьма – бездонная, яростная, непроглядная – пульсировала, взрывалась ослепительным светом, пронзая мозг невыносимой болью. Я потрясла головой. Меня снова вырвало. Лишившись сил, я упала на бок.

И тут прозвучал знакомый приказ. Я узнала эти звуки. Я их уже слышала. Мгновение спустя я уже сидела в той самой позе, которую осмелилась нарушить – снова на коленях, только теперь дрожащая от страха, а передо мной, расставив ноги и сложив руки на груди, стоял могучий чужестранец.

Изо рта текла кровь, приходилось сглатывать. В глазах просветлело. Бешено колотилось сердце. Он ударил меня! Скованная страхом, стояла я на коленях. Тогда я еще не понимала, как легко отделалась, учитывая тяжесть моего проступка. Во-первых, я заговорила без разрешения, а во-вторых – без разрешения нарушила положенную позу. Короче говоря, вызвала недовольство свободного мужчины.

Знай я тогда законы этого мира – радовалась бы, что не высекли. Как выяснилось потом, тогда мне делали скидки, которых девушке, лучше знакомой со здешними обычаями, не сделали бы ни за что. Позже на такие послабления рассчитывать уже не приходилось. Я и не рассчитывала.

Я стояла на коленях. Он – передо мной, расставив ноги, сложив руки на груди, смотрит сверху вниз. Изо рта текла кровь, и вместе с ней покидали меня иллюзии. Больше я не тешила себя смехотворными идеями равенства. Все эти жалкие претензии рассыпались в прах перед однозначной неопровержимой биологической реальностью, воплощенной в непререкаемом превосходстве мужского начала, в могуществе, которым наделила природа ЕГО, рожденного властвовать надо мною. Как обольстительна, должно быть, для мужчины распростертая у его ног женщина! А может быть, у ног мужчины, пришла пугающая мысль, во всяком случае подобного этому, и есть место женщины? Не в этом ли и заключается непреложный закон природы? Отношения доминирования и подчиненности повсеместно распространены в животном мире, неукоснительно соблюдаются у приматов. Никогда еще так ясно, так глубоко не проникала эта мысль в мое сознание. Испуганно взглянула я на моего властелина. Мой мир отринул, извратил биологические законы. Этот мир их принимал. И вот я на коленях, всецело в его власти.

Слава Богу, отвернулся. Но я замерла, боясь шевельнуться, застыла в изысканной и беспомощной позе, такой уязвимой, такой открытой, в позе горианских рабынь, которая, как узнаю я позже, зовется здесь позой наслаждения.

Он смотрел на послеполуденное солнце.

День в разгаре. Он лег и уснул. Я не меняла позы. На то не было позволения. Может, он оставил меня так в наказание. Не знаю. Но нарушить позу я боялась. «Конечно, – твердила я себе, – и правильно, ведь в любой момент он может проснуться и увидит, что я ослушалась, а может, он и не спит вовсе, только глаза прикрыл и ждет, когда я шевельнусь». Но в глубине души я знала: я не меняю позы, потому что он не разрешил, не отменил приказания. Я смертельно боялась его. Боялась нарушить позу. Я была послушна.

Наверно, больше двух часов простояла я так, на коленях. Он проснулся. Посмотрел на меня, но никакого знака не подал. И я продолжала хранить позу женской покорности.

Вечерело. Подобрав с земли сумку и бурдюк, он приладил их к ремню. Повесил на плечо меч в ножнах. Надел шлем. Поднял щит и копье.

Я больше не понесу свою ношу? Сумку, бурдюк? И щит?

Щелкнув пальцами, он разрешил мне двигаться. Я благодарно зашевелилась. Потянулась. И вдруг заметила: он наблюдает, как я тянусь, точно кошка. Покраснев, я замерла. Он обронил короткое слово – я снова потянулась всем телом, бесстыдно, с наслаждением. А он все смотрел, как я расправляю усталое тело, разгоняя кровь, потираю затекшие ноги. Вряд ли призналась бы я себе, что, будь я одна, каждое движение – потягивалась ли я, растирала ли ноги – выглядело бы совсем по-другому. И все же я это знала. Ни за что не призналась бы, что демонстрирую свое тело, по-женски красуюсь перед ним. И все же я это знала. Он рассмеялся. Рассерженно залившись краской, я навзничь легла в траву. Можно придать телу любую позу – даже самую естественную, но, если оставаться в ней слишком долго, тело затекает. Кстати, девушке, сидящей в позе горианских рабынь (если только она не наказана и не должна сидеть не шелохнувшись), позволяются некоторые вольности, которыми она и пользуется, не меняя позы. Время от времени оживленно привстает с пяток, скользит руками по бедрам, поводит плечами, животом, поворачивает голову, глаза у нее живые, блестящие, девушка разговаривает, смеется, и каждый дюйм, каждая клеточка ее тела искрится жизнью, поет от счастья. Любая девушка знает: тело привлекательно в движении. Даже в этой, на первый взгляд застывшей позе наслаждения едва уловимыми движениями тело выводит нежную манящую мелодию. Как прелестно это сочетание кажущейся неподвижности и оживления, какую невероятную силу таит оно в себе! Да, силу. Я думаю, не один хозяин пленился чарами коленопреклоненной женщины. Что за мучительное наслаждение – своей властью заставить полностью раскрыться перед тобой – и все же не утратить твердости, не угодить в эту обольстительную западню; познать беспредельное наслаждение – и устоять перед девичьими уловками; заставить ее все отдать тебе – и оставить коленопреклоненной.

Я лежала на спине в траве. За такого хозяина девушки бьются не жалея сил. Сквозь ветви деревьев я взглянула в небо. Темнело. Мужчина, с которым – вернее, в полной власти которого – я была, куда-то ушел. Я не боялась, что он не вернется. Он ведь на меня не сердится. Я же видела, как он смотрел на меня, слышала его смех.

На Земле юноши меня не слишком занимали – ну, льстило немного их восхищение. И хоть приятелей у меня было немало, никаких вольностей я не допускала. Целоваться с ними как-то не тянуло. Стоило кому-нибудь попытаться – я отшатывалась и с твердым «нет» оскорбленно отталкивала наглеца прочь. Они краснели, извинялись, заикались. Злилась ли я? Они казались такими жалкими! Злилась ли? Прощала ли? Допускала ли мысль о том, чтобы встречаться с ними снова? Возможно. Но какой же я им казалась?

Я лежала в траве и улыбалась.

Так какая же я? Неведомая прежде чувственность пробуждалась во мне. Я смутно начинала осознавать, что значит полностью, без остатка отдать себя мужчине.

Перед мысленным взором встал незнакомец. Я тихонько рассмеялась. Он не мальчик. Мальчиками я повелевала. Но рядом с этим непонятным могущественным мужчиной, в чьей власти я теперь, я знала: повелеваю не я. Он – всевластный повелитель. Скажи он хоть слово – и я брошусь выполнять приказание. Что за бешенство, что за буря ревности всколыхнулась бы в душах моих прежних юных поклонников, доведись им одним глазком взглянуть, как безотказно, с какой лихорадочной поспешностью повинуется эта надменная красавица, которой до них и дела не было, щелчку пальцев настоящего мужчины! Как ненавидели бы, как боялись они его! Как завидовали бы этому походя утвержденному владычеству над красотой! Как безгранична его власть над ней! Им такое не под силу. Они даже угодить ей не умели. А ее страшит только одно – что она не сумеет угодить ему.

Я лежала в траве нагая. В чужом мире, отдавшем меня в руки мужчины, каких, казалось, и не существует на свете. Холодная, надменная, самоуверенная – я была слишком хороша для мужчин. И вот холодею от страха, что не сумею угодить одному-единственному – тому, в чьей власти я теперь. Неведомая доселе чувственность поднималась во мне. Я смутно начинала понимать, что значит отдать себя мужчине всю, без остатка. Только предоставится ли мне такая возможность – отдать себя? Может, я не стою такой чести? Похоже, в этом мире мужчины получают все, что пожелают. Надо полагать, привилегия отдать свою девственность по собственной воле тому, кто станет моим избранником, здесь на меня не распространяется. Я улыбнулась. Нет, в этом мире выбирать мне не позволят. Скорее наоборот – выбирать будут меня, и тот, кто лишит меня невинности, сделает это, не спрашивая моего согласия.

Мужчина возвращался. Поспешно перевернувшись, я приподнялась на локте. И вот он стоит неподалеку. Я взглянула на него.

Но он не приказал мне лечь на спину, не раскинул пинком мои ноги, а жестом велел встать. Я поднялась на ноги. Встала перед ним, выпрямив спину. Я знала – так нужно. На Земле никогда мне не приходилось стоять так прямо. В этом мире мне уже внушили, что от меня требуется. Кто я здесь? Но кем бы меня здесь ни считали, одно я усвоила твердо – стоять я должна красиво. Так я и делала. И этим тоже подчеркивала свою покорность.

Он не шелохнулся, стоял, опершись на копье, не обращая на меня внимания, не сомневаясь – я здесь, готова подчиниться малейшему жесту.

Потом, обойдя поляну, он ногами затер следы нашей стоянки, не оставил ни малейшего признака, что здесь, на крошечной лесной прогалине, ночевали люди. Костра он не разводил.

И снова встал неподалеку, опираясь на копье. И снова не обращал на меня внимания. Выпрямив спину, я стояла в стороне. Ни заговорить, ни как-либо еще привлечь его внимание я не смела. Вдруг опять будет бить, накажет? И я просто стояла в сторонке, как ненужная вещь.

Сгустились сумерки. Ну-ка, сообразим, что к чему. Сегодня в отличие от вчерашнего дня он не пустился в путь при дневном свете. Весь день провел в крошечной, шириной несколько футов, скрытой ветвями деревьев западине. Огня не разводил. А теперь, с наступлением темноты, собрал оружие, скрыл следы нашего небольшого лагеря. Все эти предосторожности навели меня на мысль, что здесь могут встретиться его недруги, что мы, рискуя жизнью, вторглись во вражеские земли. Я содрогнулась. С опаской вгляделась во тьму. Может, там враги? Может, обнажив клинки, они уже крадутся сквозь чащу? Может, мы в засаде и вот-вот на нас нападут? В зарослях послышался шорох. Он тут же повернул голову на звук. Чуть не вскрикнув от страха, я упала на колени. Пыталась схватиться за него, вцепилась руками в его ногу, но древком копья он отбросил меня прочь. Я упала спиной на землю. Нешуточный удар. Я поползла к нему. Съежилась, прячась у него за спиной, опустив в траву колено, испуганно выглядывая из-за его ног. Будь у меня хоть какое-то оружие, современное оружие, хоть крошечный пистолет – схватилась бы за него, вцепилась бы обеими руками, и стало бы не так страшно. Но у меня не было ничего, абсолютно ничего. Ничего у меня нет, нечем себя защитить. Хоть бы клочок ткани, хоть какой-нибудь обрывок, чтобы прикрыть наготу. Единственная моя защита – клинок и отвага мужчины, что стоял между мной и тем, что шуршало там, в темных зарослях, в паре ярдов от нас. Я в полной зависимости. Он нужен мне. Без него мне нет спасения. Как беззащитны женщины в этом мире! Может быть, здешние обитательницы носят при себе хоть какое-то оружие, с которым им под силу управиться, – легкий кинжал, стилет? Но ведь противник, вот такой, как мой властелин, может просто отобрать его? Тогда я еще не знала, что девушкам вроде меня не позволяют носить даже маленький дамский кинжал. Такие, как я, полностью зависят от мужчины, только на его защиту могут рассчитывать – если их захотят защищать. Я зажала руками рот. Вот оно! Вот, во тьме появилось из зарослей. Сначала по волнообразным движениям я приняла это за змею. Но нет, это не змея. Движется вроде бы у самой земли, но не по земле. Похоже на огромную ящерицу. Но вот сквозь ветви проглянула луна, и я рассмотрела: голова и шея покрыты не чешуей, а длинным густым волнистым мехом. В лунном свете расплавленной медью блеснули глаза. Зверь зарычал. У меня перехватило дыхание. У него было шесть ног. Длина – футов двадцать, вес, пожалуй, все тысяча сто фунтов. Чудовище приближалось, шипя и извиваясь. И тут, обращаясь к зверю, человек мягко что-то проговорил. Его копье было направлено на зверя. Зверь обошел нас кругом – поворачивался, держа копье наперевес, и человек – и исчез в зарослях. Я рухнула к ногам незнакомца. Меня била дрожь. На этот раз меня не отчитали, не наказали. Он вел себя так, словно ни капельки не боялся зверя. И дело было не только в его храбрости, не только в том, что ему доводилось охотиться на таких чудовищ, просто, как узнала я позже, он хорошо знаком с их повадками. Этот зверь охотился не на нас. Обычно они выслеживают жертву, скрываясь в зарослях, а потом, если не заподозрят ловушку, у которой оставляют приманку – это может быть и связанная девушка, – наносят неожиданный смертельный удар. Зверь, что повстречался нам, шел не на наш запах. Возможно, выслеживал табука, небольшое однорогое животное, напоминающее антилопу, – обычную свою жертву. Мы только ненадолго отвлекли его от следа. Чудовища эти – неутомимые целеустремленные охотники, их приручают и часто используют для выслеживания добычи. Учуяв жертву, такой зверь неотступно идет по следу. Очевидно, в данном случае естественный отбор, кроме прочего, выработал в них особое упорство. Полезное свойство, особенно на охоте. К счастью, наш запах оказался не первым, который учуял в ту ночь выбравшийся из логова зверь. Иначе встреча могла бы закончиться не так мирно. Этот зверь называется един.

Я и не знала, что такие животные существуют. Только теперь, затаившись у ног мужчины, припав головой к его щиколотке, увидела я воочию, как опасен мир, в котором я очутилась. Здесь я абсолютно беспомощна, беззащитна. Не будь у меня такого покровителя, меня просто разорвали бы в клочья дикие звери. Нужно, чтобы кто-то встал на мою защиту! Он должен меня защитить! Он мне нужен! Я нуждаюсь в его покровительстве – любой ценой. Глаза его говорили: он от своей цены не отступит. Я опустила голову. Как страшен мир таких мужчин, таких зверей! И имя этому миру – планета Гор.

Жестом он приказал мне подняться. Еще не оправившись от страха, я, выпрямившись, встала под его взглядом. Все следы нашей стоянки уничтожены. Похоже, собирается уходить. В глаза ему я не смотрела. Не смела. Когда он рядом, кроме страха и ощущения собственной беззащитности впервые в жизни меня охватывало какое-то неописуемое, глубокое, ошеломляющее чувство. Было в этом чувстве что-то плотское: он – воплощенное мужское начало, такой сильный, такой властный, и я – слабая, хрупкая, женственная, целиком и полностью в его власти. Это чувство смущало, поражало, тревожило. Мне хочется ему угодить! Возможно ли? Мыслимо ли это? Я, земная девушка, беспомощная пленница могучего красавца дикаря, мечтаю угодить ему, угодить – как женщина? Да, это правда. Правда, и все. Можете презирать меня. Не возражаю. И не стыжусь. Мне хотелось угодить этому властному животному. Мало того. Угодить ему хотелось не просто из страха, но – возможно, это покажется невероятным – из необъяснимой благодарности за то, что он всецело подчинил меня себе, ведь вопреки всем земным условностям по какой-то непонятной причине я упивалась своей неволей. Я любовалась его силой, гордилась ею, хоть ни на секунду не забывала, что я лишь безответное ничтожество, к которому сила эта в любой момент может быть применена. Это чувство будоражило душу, повергало в трепет. Я стояла перед ним, вытянувшись в струнку. Я, землянка, девственница, блестяще образованная и прекрасно воспитанная, умная, из хорошей семьи, сгорала от желания броситься обнаженной к ногам стоящего рядом мужчины, чтобы принадлежать ему.

Он поднял голову, взглянул куда-то мимо меня, за деревья.

Как хотелось мне нести его щит, взвалить на свои слабые плечи его тяжесть, служить ему, как служила, бежать за ним по пятам, как вьючное животное! Но на этот раз он не нагрузил меня этой тяжкой поклажей. Теперь он во вражеских землях. Щит, меч и копье он оставит при себе.

Броситься бы перед ним на колени, молить: «Возьми меня!»

Он повернулся и пошел прочь с нашей полянки. Я кинулась за ним.

Ушли мы недалеко.

Идя за ним по пятам, я казнила себя за свою слабость там, на поляне. Как я себя ненавидела! Надо было держаться, надо было быть сильной. Так уронить себя! Утратить остатки самоуважения! Там, во тьме, в этой чаще, целиком в его власти, я предала себя! Я, землянка, готова была отдаться неотесанному варвару! Разве я не личность, разве не свободный человек? Или совсем уж забыла гордость? Я просто кипела от злости. Ведь там, на этой проклятой полянке, стоило ему руку протянуть, коснуться моего плеча – и я, дрожа от вожделения, со стоном 'рухнула бы в траву. Валялась бы у него в ногах, вымаливая хоть прикосновение. Слава Богу, до такого унижения не дошло! Но, черт возьми, почему там, на этой полянке, он не взял меня? Неужели ему нет никакого дела до моих чувств? Неужели я ему не нравлюсь?

Он обернулся и жестом велел мне не двигаться и не шуметь. Мы стояли на опушке.

Разгоняя тьму, на нас двигалось десятка два факелов. Мне стало не по себе. Кто это? Чего от них ждать?

Похоже, кортеж. Человек семьдесят – восемьдесят шли вереницей, растянувшись ярдов на с'орок – пятьдесят. В ширину процессия занимала ярдов десять. По бокам – десяток вооруженных мужчин. Они-то и несли факелы. Человек пять, тоже с оружием, шагали во главе колонны, трое замыкали. И в самой колонне тут и там виднелись вооруженные воины – я насчитала человек десять – двенадцать. Посреди процессии – двое белых носилок, позади ехала повозка. Носилки тащили на плечах, по десятку носильщиков на каждые. Повозка коричневая, запряжена парой огромных – вроде волов, – покрытых косматой бурой шерстью неуклюжих тварей с широкими рогами. Правили ею двое мужчин. И те, что несли носилки, и те, что правили «волами», и шагающие в колонне и вокруг нее воины были одеты совершенно одинаково.

Процессия приближалась. Мой спутник скользнул обратно в чащу. Я, конечно, за ним. Появление людей его, похоже, не встревожило и не удивило. Я чувствовала: он знал, что они пройдут здесь, а может, и специально поджидал и выслеживал.

Путь колонны лежал совсем рядом с нами. Мы затаились, укрывшись в зарослях.

Колонна подошла к опушке. На первых носилках я разглядела пять женских фигур. Вторые были загружены сундуками и ящиками, некоторые из них покрыты роскошной сверкающей тканью. В повозке под кое-как натянутым холстом – тоже ящики, но попроще, побольше; столбы, материал для навесов, оружие, бочонки с жидкостью.

Мы зарылись поглубже в чащу.

Вот колонна уже совсем близко. Мой спутник приготовил меч и копье. Теперь он стоял за моей спиной, чуть слева, держа меня за руки повыше локтей. Освещенный факелами кортеж приближался.

Меня била дрожь. Ну просто дикари!

Как отличаются обитатели этого величественного, несуетного, варварского мира от всех, кого я знала раньше! Как я сюда попала? Что мне делать?

Головная часть колонны все ближе. Вот уже можно рассмотреть оружие. Алые туники, шлемы, щиты – все по-другому, иной формы, иначе украшено, чем у чудовища, что стоит рядом и держит меня за руку повыше локтя.

Затаился – не хочет, чтобы его обнаружили.

Я хотела закричать – наверно, по телу пробежала едва заметная дрожь. Я похолодела: у самого горла – нож. Рот зажала его ручища. Теперь мне ни звука не проронить. Я замерла, не в силах шелохнуться.

Для тех, в колонне, он враг, вторгшийся на их землю. Может, они спасли бы меня! Уж наверно, хуже этого чудовища они быть не могут. Он не джентльмен. Может, они оказались бы учтивее. Он с мечом в руках дрался как зверь, чтобы заполучить меня; одолев соперников, абсолютно бесстрастно осматривал мое тело, повергнув меня в ужас; несколько часов держал меня связанной; заставил тащить его щит и бежать за ним, как собачонка; ударил меня, наказал! Со свободным, равноправным человеком так не обращаются! Закричать бы, позвать на помощь. Может, они спасут меня! Может, как-нибудь вернут на Землю или сведут с теми, с кем можно было бы хоть как-то договориться, выторговать возвращение на родную планету.

Как красиво одеты восседающие в белых носилках женщины! Вот эти мужчины, наверно, оказывают дамам должное уважение, почитают их, не обращаются как с животными.

Потому и пришла мгновенная отчаянная мысль – закричать. Будь я решительнее, может, и спаслась бы. Наверно, меня выдала дрожь нетерпения. И вот – у горла нож. Так и не крикнула. Почти в то же мгновение рот зажала огромная, невероятно сильная рука. Притиснутая спиной к его груди, я не могла издать ни звука, ни шелохнуться. Горло холодит стальное лезвие.

Первые ряды процессии прошествовали мимо.

Поверх зажимающей рот ручищи я беспомощно глядела вслед несущему женщин паланкину. Их было пятеро, совсем молодые. Четверо облачены в изысканные струящиеся белые одеяния, с обнаженными руками. Как ни странно, так роскошно одеты – и босые. Головы непокрыты. Волосы темные и, на мой взгляд, поразительно красивые. На шеях сверкают ожерелья, на левых запястьях – браслеты, по-моему – золотые. Кто на коленях, кто сидя, кто полулежа окружали они стоящее в центре белое, богато украшенное курульное кресло. В кресле, томная, усталая, грациозная, сидела девушка со скрытым густой вуалью лицом. Сложность и великолепие ее наряда поражали. Многоцветная ткань сверкала, переливалась, ниспадала роскошными складками. По подолу, будто стремясь затмить друг друга, блистали тончайшей отделкой разнообразные оборки. И платье, и множество покрывал увешаны медальонами, ожерельями кованого золота, подвесками с драгоценными камнями. На руках – застегнутые на золотые крючочки белые перчатки. – Под самой нижней оборкой в свете факелов блеснули расшитые пурпуром золотые, усыпанные самоцветами туфельки. Ну и пышность, ну и царская роскошь! Средневековье – не иначе.

Проплыл мимо паланкин, движутся в темноте факелы, шагает вооруженная стража. Вот и вторые носилки, доверху нагруженные обитыми латунью и перевязанными цепями разноцветными сундуками и ящиками. В свете факелов поблескивает покрывающая их дорогая ткань.

Наверно, свадебный кортеж. На вторых носилках – б9га-тые подарки, приданое, а может, подарки для жениха и его родителей.

В запряженной неуклюжими, вроде волов, животными повозке, что тащилась в конце процессии, скорее всего припасы для стражи. Похоже, невесте с подружками (а девушки в белом, наверно, подружки) дорога предстоит неблизкая.

Но вот исчезли вдали и люди, и факелы.

Ушли.

Его рука больше не зажимает мне рот. Отпустил. Убрал нож от горла. У меня подкосились ноги, я чуть не упала. Убрав нож в ножны, он обеими руками повернул меня к себе. Поднял мне подбородок – взглянуть мне в глаза. На мгновение встретившись с ним взглядом, я опустила голову. Он знал – я хотела закричать, открыть врагу его убежище. Просто не смогла.

Я содрогнулась. А вдруг убьет? Пала перед ним на колени, опустила голову и, мягко коснувшись его сандалий, в страхе прижала губы к его ногам.

Мужчина отвернулся, вышел из зарослей. Я – за ним.

Он не убил меня. Не привязал к дереву, не оставил на съедение слину. Даже не ударил. И пальцем не тронул.

Я шла за ним. Ну как же мне с ним совладать? Надо просто тешить его тщеславие. Умиротворить его. Я ведь умная, а он – дурак. Сумею вертеть им как угодно. Тогда я еще не понимала, что пока со мной обращаются невероятно снисходительно и что терпение его небезгранично. Но очень скоро мне было суждено уразуметь эту истину.

Невежественная, глупая девчонка! Скоро меня научат, что с невежеством и глупостью таких, как я, на планете Гор долго мириться не будут.