Текст книги "Рабыня Гора"

Автор книги: Джон Норман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 31 страниц)

– Утром тебя высекут, – отчеканил Турнус.

– Да, хозяин. – Она подняла на него глаза. – Ты сильный. И властный. Стал ли ты окружным головой, нет ли – ты великий человек. Мне застила глаза моя свобода. Я перестала замечать твою мужественность, не понимала, чего ты стоишь. И интересовал меня не ты сам по себе, а то, чем ты мог бы стать, чтобы меня возвысить. Для меня ты был не человеком, а средством потешить свое тщеславие. Жаль, что я, твоя подруга, не умела радоваться тебе самому, не умела ценить в тебе человека. Жаль, что только и думала о том, кем ты мог бы стать. Никогда не знала тебя по-настоящему. Видела лишь образ, что сама выдумала. Ни разу не попыталась взглянуть на тебя открытыми глазами. А попыталась бы – может, увидела бы тебя в истинном свете..

– Ты всегда отличалась недюжинным умом, – заметил Турнус.

В ее глазах стояли слезы.

– Я люблю тебя, – проговорила она.

– Я отдаю тебя селу. Будешь общинной рабыней, – сообщил он.

– Да, хозяин.

– На ночь тебя будут запирать в клетку для едина. Есть будешь что подадут. Станешь прислуживать в хижинах, в каждой по очереди.

– Да, хозяин.

Он все смотрел на нее.

– Можно говорить? – спросила она.

– Да.

– Нельзя ли, хотя бы иногда, мне служить и моему хозяину?

– Может быть, – уже отворачиваясь, бросил Турнус.

– Прошу тебя, хозяин!

Он повернулся. Взглянул ей в глаза.

– Прошу тебя, возьми свою рабыню.

– Давненько ты не просила меня о близости, – не сводя с нее глаз, сказал Турнус.

– Умоляю, хозяин, – прошептала она, всем телом приподнимаясь над балками. – Умоляю!

Мы отвернулись. Турнус торопливо и грубо овладел распятой на дыбе рабыней.

Кончил. Обессиленная, она едва переводила дух.

– О, хозяин! – вскрикнула она и еще раз, чуть слышно: – Хозяин…

– Молчи, рабыня, – приказал Турнус.

– Да, хозяин. – И женщина в ошейнике смолкла.

Никогда, наверно, Турнус не обнимал ее так властно, с такой безудержной силой. Конечно, много лет назад он любил ее, свободную женщину, бережно и нежно. Но той неукротимой, необузданной похоти, что рождает в мужчине беспомощно распростертое тело рабыни, ей, верно, доныне изведать не доводилось. Так ею не обладали никогда. Раздавленная, испуганная, ошеломленная, в благоговейном ужасе следила она глазами за Турнусом. Я видела: ей хочется окликнуть его, молить, чтобы вернулся. Но она не смела. Ее ждет кара. Завтра утром времени хватит – высекут ее основательно.

Между тем Турнус одернул тунику. Повернулся ко мне. Под взглядом свободного мужчины я преклонила колени.

– Я подарил тебя Тулу Поварешечнику.

– Да, хозяин, – ответила я.

– Ему посулили тебя в уплату за снадобье, которое он дал кое-кому из нашего села. Снадобьем воспользовались, хотя надежд, что возлагало на него купившее его лицо, оно и не оправдало. Стало быть, от имени этого человека, который, на свое несчастье, оказался ныне в рабстве и сделок заключать больше не может, я отдаю тебя в обмен на этот порошок.

– Да, хозяин.

Скованные железом руки сжались в кулаки. В обмен на щепотку грошового порошка! Как же так? Да за меня по меньшей мере пару медных тарсков дадут, уж это точно!

– Но этот порошок ничего не стоит! – возмутилась я.

– Но и ты, крошка Дина, не стоишь ничего! – откинув голову, Турнус расхохотался.

– Да, хозяин, – кипя от злости, пробурчала я. Он повернулся к Ремешку:

– Объявляю тебя любимой рабыней. Будешь спать в моей хижине и вести хозяйство.

– Рабыня очень благодарна, хозяин, – выдохнула она.

– И еще, – добавил он, – будешь старшей над рабынями. Редис, Верров Хвост и Турнепс бросились к ней с объятиями и поцелуями.

– Мы так рады за тебя! – щебетала Турнепс.

– Я – старшая рабыня, – проговорила Ремешок.

– Я так за тебя рада, – твердила Редис.

– Принеси плетку! – велела Ремешок.

– Ремешок? – Редис изумленно замерла.

– Принеси плетку!

– Да, госпожа. – И Редис бросилась исполнять приказ. Вскоре вернулась, вложила плетку в руку Ремешку.

– На колени! – приказала всем троим Ремешок. Девушки пали на колени. – Выстроиться в ряд! На четыре хорта друг от друга! Лицом к хозяину! Прямее! – Она выровняла ряд. Пнула Редис по коленям. – Выпрямить спины, руки на бедра, животы втянуть, головы выше! – Рукояткой плетки она ткнула Верров Хвост в живот. Та подобралась. Турнепс дважды досталось по подбородку. Она вскинула голову. В глазах – смятение. Но стоят ровно, красиво. Ремешок спуску не даст!

– Твои рабыни, хозяин, – обратилась она к Турнусу.

– Превосходно! – похвалил Турнус, оглядев коленопреклоненных рабьшь. Девушки стояли, не смея пальцем шевельнуть. Ничуть не сомневаюсь: заметь Ремешок хоть тень неповиновения, хоть намек – от души высечет любую. Турнус ухмыльнулся. Ну, теперь, пожалуй, жди чудес! – Можешь, если хочешь, отправить их в клетку, – разрешил он.

– Да, хозяин, – ответила Ремешок. Теперь, наверно, ради обожаемого хозяина все что можно выжмет из его рабынь. И уж конечно, когда Мелине, общинной рабыне, придет очередь служить в хижине Турнуса, она и с нее семь шкур спустит. Уж Ремешок проследит, чтобы Медина в лепешку расшиблась для хозяина – на то у нее и плетка.

– Можешь встать, Дина, – сказал мне Туп Поварешечник. Я встала.

– Можете проститься с рабыней, с которой жили в одной клетке, – снизошла Ремешок.

Редис, Верров Хвост и Турнепс бросились ко мне, обнимали, целовали, желали удачи. Пожелала им удачи и я.

– Рабыни, в клетку! – распорядилась Ремешок.

– Нам надо в клетку, – сказала мне Редис. – Удачи тебе!

– И тебе удачи, – ответила я. – Удачи вам всем.

И девушки поспешили к клетке. Ремешок с плеткой в руках подошла ко мне. Обняла, поцеловала.

– Удачи тебе, Дина.

– И тебе удачи, госпожа! – Что ж, она теперь старшая рабыня, значит, для меня – госпожа.

Ремешок ушла – запереть на ночь рабынь в клетке. Подошел Турнус. Я смотрела на него со слезами на глазах.

– Не место тебе в деревне, крошка Дина, – Он потрепал меня по голове. – Дни здесь слишком долго тянутся, и работа тяжеловата. Это тело создано, чтобы доставлять наслаждение. Твое место у ног мужчины.

– Да, хозяин, – отвечала я.

– Пойдем, рабыня. – Туп Поварешечник уже тянул меня за руку. Я остановилась, обернулась, выдираясь из его руки.

– Я желаю тебе удачи, хозяин, – сказала я Турнусу.

– Даже плуг не можешь тащить, – бросил он в ответ.

– Никудышная я скотина, – согласилась я.

– Ты не скотина. Ты – луг.

Я потупилась, зардевшись. Да, не мне возделывать землю. – Возделывать должны меня.

– Удачи тебе, крошка рабыня, – сказал на прощание Турнус.

– Спасибо, хозяин.

Ладонь Тупа Поварешечника крепче сжала мою руку.

– Придется бить? – спросил он.

– Нет, хозяин, – испуганно пролепетала я, спеша вслед.

У ворот села стояла его тележка. Два огромных колеса, длинные ручки.

Дозорный распахнул перед нами ворота.

Туп, к моему удивлению, не привязал меня сзади к тележке. Нет, освободив меня от наручников и бросив их в ящик на борту тележки, он поставил меня впереди, между длинными ручками.

– У меня не хватит сил тащить тележку, – растерялась я.

Но, достав из другого ящика две пары наручников на цепях, он пристегнул мои руки к ручкам тележки, левую – к левой, правую – к правой. Между запястьем и ручкой – цепь около фута длиной.

– Я не смогу тащить тележку, хозяин, – уверяла я.

Спину обжег удар хлыста. Я вскрикнула. Схватилась за ручки, налегла что было сил, сгибаясь от тяжести, зарываясь ступнями в дорожную пыль.

– Не могу, хозяин! Еще удар.

Отчаянно вскрикнув, я вытащила тележку Тупа Поварешечника из ворот и поволокла дальше, на пыльную дорогу, прочь из Табучьего Брода.

На спину упала капля дождя. Редкие капли забарабанили по земле. Я взглянула в небо. В вышине стремительно неслись громады облаков. За ними – три луны. Дождь припустил сильнее. Промокли волосы, по нагому телу стекали капли. А я все тащила тележку. И вот хлынуло как из ведра. Я поскользнулась. Толкая колеса, Поварешечник помогал мне тянуть тележку по раскисшей грязи. Наконец мы остановились переждать ливень. Туп отстегнул наручники, и вместе мы забрались под тележку.

– Вот и кончилась засуха, – сказал Туп Поварешечник.

– Да, хозяин, – поддакнула я. – Можно мне конфетку, хозяин? – спросила я немного погодя. Я не забыла этот волшебный вкус – тогда, под хижиной Турнуса. Всего лишь грошовый леденец – а как дорог! Не часто жизнь балует рабыню такими подарками.

– Очень хочется? – спросил Туп.

– Да, хозяин.

Он опрокинул меня в грязь между колесами.

– Заслужи!

– Да, хозяин, – прижимаясь к нему, прошептала я.

С дивного темного неба низвергались потоки дождя. Ни деревьев, ни дороги…

Глава 10. МЕНЯ ВЕДУТ ПРОДАВАТЬ

Я вынырнула из озерца и заплескалась в воде. С шеи к берегу тянулась веревка.

– Мойся как следует, Дина! – прокричал Туп Поварешечник. – Чтоб сверкала вся!

– Да, хозяин, – отозвалась я.

На берегу, стоя на коленях, я вымыла голову. Потом мне было позволено искупаться в озере, вымыться. Шрамы от побоев, что нанесли Брен Лурт и его бандиты, зажили. Осталось только четыре метки от кнута, которым Туп Поварешечник подхлестывал меня, чтобы поживее тащила тележку. Да и они уже почти сгладились. В основном подгонял он меня просто шлепком ладони. В общем, обращался со мной неплохо.

То и дело заходя в попадающиеся по пути деревеньки, мы двигались к Ару. Тулу нужно было пополнить припасы. Хорошо, что он не продал меня крестьянам. Видно, уготовил мне иную судьбу.

Как обрадовалась я, когда мы добрались до тракта! Ровный, широкий, точно утопленная в землю стена. По такой дороге и тележку тащить куда проще. Я вздохнула с облегчением. Все чаще тут и там виднелись деревушки, вдоль дороги то и дело попадались таверны и постоялые дворы. Радовали проходящие мимо обозы, селяне, погоняющие запряженных в повозки бос-ков. Тащившие фургоны огромные тарларионы в увешанной колокольчиками сбруе пугали меня. Однажды мимо прошел большой – повозок четыреста – караван, везущий скованных цепями рабынь богатого торговца Минтара. Встретился и караван поменьше – мимо протащились несколько поврежденных, изуродованных огнем повозок с товаром и ранеными. Между повозками пешим ходом шли вереницей сорок рабынь. Шеи скованы цепью, руки связаны за спинами. Бредут понурив головы. Есть красивые.

– Что стряслось? – спросил Туп Поварешечник.

– Налетчики из Тревы, – ответил сидящий в повозке мужчина с перевязанным плечом.

Поначалу мы держались ведущего к Ару тракта, через каждый пасанг размеченного каменными столбиками. За двести пасангов до Ара свернули и пару дней шли по проселку. Как оказалось, здешние места тоже заселены довольно густо.

Теперь тележка Тупа Поварешечника стояла у хижины знакомого крестьянина.

Я плескалась в озерце.

Поодаль неясно вырисовывались белые стены – Турмусовы Камни, торговая застава Турий. Здесь по соглашению между городами хранятся запасы товаров для Ара и его земель. Такие заставы – торговые, не военные – на Горе не редкость. Возводят их, чтобы оградить заезжих купцов и их товар от неожиданных опасностей в чужом краю. Сама Турия, один из крупнейших торговых центров Гора, лежит далеко на юге, в средних широтах южного полушария.

– Смотри, Дина! – Туп Поварешечник указал куда-то вверх.

Высоко над нами пролетали четыре тарна с седоками. Сбоку от каждого развевалось желтое полотнище – знак перемирия.

– Бьюсь об заклад, в Порт-Кар летят, – сказал Туп, – там сядут на корабль – и в Кос.

Между Аром и Косом – я слышала – идет война из-за того, что Кос якобы поддерживает орудующих на Воске пиратов. Воск – полноводная река, течет на запад, впадает в море Тасса, образуя обширную разветвленную дельту. Вражда эта, судя по всему, главным образом экономического свойства: города-соперники оспаривают право вести на берегах Воска монопольную торговлю. Ар претендует на южный берег. Кос же и другой крупный приморский убарат, Тирос, издавна торгуют с купцами спорных земель, сообщаясь с ними посуху. Летящие по небу тарны исчезли вдали. Я смотрела им вслед. Летающих на тарнах людей я видела не впервые. Туп Поварешечник дважды показывал мне это диво, когда мы шли по тракту к Ару. Гонцы, наверно. Обычный способ связи для Марленуса Арс-кого и других убаров.

Мелькнула мысль о Клитусе Вителлиусе. Отшвырнул как тряпку! Ненавижу!

Веревка на шее задергалась.

– Иду, хозяин! – отозвалась я.

Вылезла на берег. Поварешечник привязал мою веревку к дереву, подал мне полотенце. Я принялась вытираться.

– Чтоб вся сверкала, Дина, – напомнил он.

– Да, хозяин.

Вдали высились стены заставы. Турмусовы Камни. Интересно, сколько он за меня выручит? Никогда еще меня не продавали.

– К хозяину будь повнимательнее, – поучал Туп.

– Да, хозяин.

Он протянул мне гребень с редкими зубьями. Не отводя глаз от стен заставы, я длинными взмахами расчесывала спутанные волосы. Высокая стена, величественная. Там, за этими стенами, мой будущий владелец.

В здешней деревушке у Поварешечника приятель. У него мы ночевали. Там оставили тележку. Этим утром тащить ее мне не пришлось. Надо было выглядеть свежей, отдохнувшей.

– Причешись получше. – Туп вынул щетку.

– Да, хозяин.

Но вот волосы мои приведены в порядок, Туп убрал щетку и гребень в сумку.

Внимательно оглядел меня. Я смущенно зарделась под оценивающим взглядом горианина. Веревка на шее – вот и все мое одеяние.

– Встань, как подобает рабыне!

Я выпрямилась, подняла голову, втянула живот, развернула бедра. Ни одна женщина не умеет стоять так красиво, как германская рабыня.

– Превосходно! – причмокнул Поварешечник.

– Хозяин доволен?

– Да.

– Значит, и рабыня довольна.

– Взгляни-ка. – Из кожаной сумы он вытащил небольшой сложенный мешок, в каких таскают овощи. Я озадаченно разглядывала его. Туп отвязал с моей шеи веревку. Я тряхнула волосами.

Жестом он указал на мешок. Да, в нем носили овощи. Вот какая-то печать.

– Надень, – велел Туп.

Я развернула мешок. Прорезь для головы, по бокам – прорези для рук. Я натянула его через голову. Получился обтягивающий балахон. Туп подпоясал его обрывком ткани. Отступил на шаг.

– Неплохо!

Короткий, высоко открывает ноги. Мешковатый, конечно. На плечах кое-как болтается. Но, подпоясанный дважды обернутой вокруг талии и завязанной слева лентой, подчеркивает бедра и очертания груди. Нарочито небрежно прикрывает тело, исподволь соблазняя и маня. Расчет точен: в таком одеянии девушка кажется дешевой, но такой сладостной.

Я залилась краской.

– Ну-ка, – проговорил Поварешечник. В его руках я увидела нитку рабских бус. Потянулась за ними.

– Не спеши, – остановил он меня. Я опустила руки. – Повернись.

Я повернулась. Мужчины Гера любят собственноручно надевать на женщину украшения. Если у рабыни проколоты уши, даже серьги могут сами вдеть. Наверно, сам наденет на меня бусы, застегнет сзади. Бусы деревянные, дешевенькие, симпатичные. Приятно носить украшения. Однажды мне чуть горло не перерезали из-за «бины», рабских бус. Так до сих пор и не понимаю почему. А как-то мне привиделся странный сон про бусы – меня просили их нанизать. Что он значил, осталось для меня загадкой. Туп потянул мои руки за спину, защелкнул наручники и лишь тогда надел мне на шею рабские бусы.

– Ты красивая, Дина, – сказал он, встав передо мной.

– Спасибо, хозяин.

– Ну, пошли. – И он зашагал вперед.

Босая, со скованными за спиной руками, я, спотыкаясь, побрела вслед.

Вскоре мы вышли на дорогу, ведущую к Турмусовым Камням. Ан спустя подошли к огромным воротам. Надо мной – высокие белые стены. Пожалуй, выше восьмидесяти футов. Какой маленькой показалась я себе! В стену встроены шесть башен: две – у ворот, еще четыре – по углам. «А может, повернуться и броситься бежать?» – мелькнуло вдруг. Нет. Руки скованы. Такой, как я, на Горе бежать некуда. Я – рабыня.

В огромных воротах – небольшая дверца. В ней открылось окошечко.

– Это Туп Поварешечник! – прокричал Туп.

– Здорово, Поварешечник, – как знакомому, ответил голос.

– Девушку привел на продажу, – указывая на меня, объяснил Туп.

– Добро пожаловать, Туп Поварешечник!

Дверца в огромных воротах открылась. Мы вошли. Дверца захлопнулась.

Глава 11. ДУХИ И ШЕЛКА

– Четыре медных тарска дам, – сказал предводитель.

– Десять, – торговался Поварешечник.

– Шесть.

– По рукам.

Все тело ноет. Руки схвачены свисающими с потолка на цепи железными кольцами. Я почти подвешена, едва касаюсь каменного пола пальцами ног.

Я голая. Тело мое по-гориански тщательно обследовали. Я продана. Несчастная.

Взвивалась от каждого прикосновения. Билась, корчилась на цепи, молила пощадить.

– Приручить немного надо, – буркнул предводитель, – но это мы умеем.

Я висела на цепи, в запястья впивалась сталь. Глаза закрыты. Тело ноет.

Я слышала, как, достав деньги из небольшого железного ящичка, предводитель отсчитал Тулу Поварешечнику плату. Тот ушел.

– Посмотри на меня, рабыня, – обратился ко мне предводитель.

Я открыла глаза.

– Теперь ты турианская рабыня.

– Да, хозяин.

Я продана за шесть медных тарсков. Вот моя цена на Горе.

– Ты ручная? – спросил он.

– Да, хозяин.

Он подошел к столу, достал из ящика расстегнутый рабский ошейник. Необычный какой-то. Такие в ходу в Турий. В основном горианские ошейники – украшенные или нет – представляют собой защелкивающееся плоское металлическое кольцо, плотно охватывающее шею рабыни. Турианские же ошейники гораздо свободнее, болтаются на шее, как обруч. За него можно схватиться и подтащить девушку к себе. Но обруч, конечно, не настолько свободный, чтобы можно было стащить его через голову. Не для того гориане надевают на девушек ошейники, чтобы их можно было снять.

Он бросил ошейник на стол. Я смотрела во все глаза. Настоящего ошейника я еще не носила. Вдруг стало страшно. Защелкнут. Не снять.

– Нет, хозяин, – забормотала я, – не надевай на меня ошейник, прошу!

Он подошел, ключом отомкнул сжимающие запястья железные кольца. Я упала на каменный пол к его ногам.

– Не хочешь носить ошейник? – спросил он.

– Нет, хозяин, – прошептала я.

Отвернулся. Я сгорбилась, опустив голову, опершись ладонями о пол. Его я не видела. Туп Поварешечник ушел. И мешок, в который я была одета, и бусы, и наручники – все забрал с собой. Оставил лишь девушку, что звалась когда-то Джуди Торнтон, – рабыню, цена которой – шесть медных тарсков.

– Так я заставлю тебя просить, чтобы на тебя надели ошейник, – заявил мой новый хозяин.

Я обернулась и замерла в страхе. Он стоял надо мной с плеткой в руках.

– Нет, хозяин! – закричала я.

Жестоко же была я наказана за свою дерзость! Некуда бежать, некуда ползти. Он высек меня, как горианский хозяин. Наконец я с рыданиями легла у его ног.

– Думаю, теперь ты приручена, – сказал он.

– Да, хозяин, – сквозь слезы уверяла я, – да!

– Приручена?

– Приручена, хозяин! – рыдала я. – Приручена!

– Теперь будешь просить, чтобы на тебя надели ошейник?

– Да, хозяин!

– Проси!

– Я прошу надеть на меня ошейник!

Он застегнул ошейник на моем горле. Звонко лязгнул запор. Я упала без чувств.

Он повернулся и вышел, повесив на место плетку – тут, на стене, она всегда под рукой. Позвонил в колокольчик. Дверь отворилась, появился стражник.

– Пришли Сашу, – распорядился предводитель, – у нас новая девушка.

Я лежала на камне. Он сидел за столом, погруженный в работу – наверно, вносил в книгу расходов дату моего приобретения и заплаченную за меня цену. Потихоньку, пока он не видел, я ощупывала ошейник. Круглый, стальной, блестящий. Замкнут у меня на горле. Вот я и в ошейнике. Никогда прежде так остро не чувствовала я свое рабство – разве только в день, когда на моем теле появилось клеймо. Я заплакала. Теперь на мне клеймо и ошейник.

И тут я услышала звон. Рабские колокольчики.

Рядом со мной стояли босые женские ноги.

Вокруг левой лодыжки вчетверо обмотана гирлянда колокольчиков. В спину мне ткнулась рукоять плетки. Я вздрогнула.

– Вставай, рабыня, – послышался женский голос. Я подняла глаза. Одета в желтый шелк. Темные волосы стянуты желтой шелковой лентой.

Я встала.

– Встань, как подобает рабыне, – велела она. Я повиновалась.

– Дина, – отметила женщина.

На ней самой клеймо было обычное – словно выписанная от руки первая буква горианского слова «кейджера», примерно полдюйма на полтора. Так чаще всего называют на Горе рабынь. На ее бедре клеймо было ясно видно. Клочок шелка, что служил ей одеждой, будто даже и не пытался прикрыть клеймо.

– Я Саша, – сказала мне женщина.

– Да, госпожа.

– Почему тебя высекли?

– Я просила не надевать на меня ошейник, – прошептала я.

– Сними его, – велела Саша.

Я озадаченно уставилась на нее.

– Сними, – повторила она.

Я попыталась стащить ошейник. Дергала до боли. Изо всех сил старалась разорвать. Повернула, попробовала разнять запор. Ни с места.

С мукой в глазах взглянула я на женщину:

– Не могу!

– Правильно, – сказала она. – И не забывай об этом.

– Да, госпожа.

– Как тебя звали?

– Диной.

Саша взглянула на предводителя.

– Годится, – сказал он.

– Пока хозяин не пожелает назвать тебя по-другому, – объявила Саша, – будешь зваться Диной.

– Да, госпожа.

– Пойдем, Дина.

Я пошла за ней. На ней тоже турианский ошейник. Такие же, насколько я знаю, носят рабыни кочевников.

Пройдя длинный коридор, мы свернули, потом еще и еще. Миновали множество запертых на щеколды кладовых. Вошли в тяжелую железную дверь, у которой стоял стражник.

– Иди впереди меня, Дина, – сказала Саша.

– Да, госпожа.

Я пошла впереди. Снова длинный коридор. Снова череда запертых дверей в кладовые.

– Ты очень красивая, госпожа, – бросила я через плечо.

– Хочешь отведать плетки? – ответила она.

– Нет, госпожа. – Я смолкла.

Ясно, почему она велела идти впереди. Значит, приближаемся к жилищу рабынь. Так принято на Горе. Если мне вздумается бежать, она без труда меня остановит, огрев плеткой. Иногда новые девушки боятся входить в жилище рабынь. Страшно, что запрут.

– Ты прирученная? – спросила я ее. Молчание. Потом она ответила: – Да.

Мы шли дальше.

– Все мы прирученные, – добавила она. – Ошейник многому учит.

– Мужчины умеют нас укрощать! – всхлипнула я.

– Мужчины укрощают девушек или нет – как им нравится, – объяснила Саша. – Их воля – закон. Некоторые обламывают не сразу. Подразнят, поиграют. Но девушка, если она не дура, всегда понимает, кому принадлежит. Плетка-то в руках мужчины. И девушки это знают. В конце концов, когда хозяину захочется, она поползет к нему, кроткая и послушная. Мы женщины. Мы – рабыни.

– Ненавижу мужчин! – вскричала я.

– Потише, а то высекут!

– А ты, ты тоже ненавидишь мужчин? – спросила я.

– Я их люблю, – ответила Саша.

Я возмущенно вскрикнула. Обернулась.

– Я не ручная! И никогда не буду ручной!

– Скажи это хозяевам, – посоветовала Саша. Я содрогнулась.

– Ты ручная, – заявила Саша.

– Да, – горестно признала я. – Я ручная.

Я ручная, ручная давным-давно – с тех самых пор, как меня коснулся первый горианский мужчина, с того дня, как оказалась посреди поля в ошейнике, на цепи. Вспомнились Клитус Вителлиус, Турнус, предводитель, что так сурово обошелся со мною здесь, в крепости. Я коснулась болтающегося на шее крепко замкнутого турианского ошейника.

– Ручная, – повторила Саша.

– Да, – согласилась бывшая Джуди Торнтон, а теперь Дина, рабыня. – Да, я ручная.

И должна повиноваться мужчинам.

– Вот вход, – сказала Саша, – здесь живут рабыни.

Я отшатнулась. Мощная железная дверца, квадратная, крошечная – восемнадцать на восемнадцать дюймов.

– Входи! – С плеткой в руках она стояла за моей спиной.

Я повернула ручку и, распластавшись на животе, вползла внутрь. Саша – за мной.

По ту сторону двери я встала и изумленно огляделась. Просторно, высокий потолок подпирают изящные белые колонны; роскошные драпировки. Пол выложен пурпурными плитами, посредине – благоухающий бассейн. Сверкающие стены украшены мозаикой, изображающей прислуживающих хозяевам рабынь. Я неуверенно прикоснулась к ошейнику. Высоко под потолком – узкие зарешеченные окна, сквозь них льется свет. Тут и там вокруг бассейна праздно разлеглись девушки. Разглядывают меня, оценивают, наверняка мысленно сравнивают с собой.

– Красивая комната, – сказала я.

– На колени! – приказала Саша.

Я встала на колени.

– Ты Дина, – объявила она. – Теперь ты рабыня Заставы Турмусовых Камней. Это торговая застава под щитом и знаменем Турий.

«Под знаменем Турий» – означает, что в отличие от прочих застав, принадлежащих другим городам, или «вольных застав» эта застава принадлежит Туриц. Вольные заставы содержит каста Торговцев, живут они по своим законам и власти городов не подчиняются. Подобным же образом каста Торговцев, интернациональная по своей сути, ежегодно организует у Гор Сардара четыре большие ярмарки. Содержит каста и несколько вольных портов на островах и побережьях моря Тасса, например Телеус и Бази. Земля вольной заставы арендуется на коммерческой основе, независимо от гражданства арендатора. На заставах же, принадлежащих определенным городам, предпочтение, если не исключительное право пользования землей, отдается торговцам – гражданам города, знамя которого водружено над заставой, города, который учредил ее и управляет ею. «Под щитом Турий» – значит, заставу охраняют турианские воины, здесь размещен турианский гарнизон. Случается, над заставой реет знамя основавшего ее города, а охраняет ее гарнизон того города, на земле которого она стоит. Так что нередки заставы под знаменем одного города и под щитом другого. Над Турмусовыми Камнями, однако, и знамя и щит Турий.

– Здесь сотня солдат и пять высших воинов, – рассказывала Саша. – Есть и обслуга – двадцать мужчин: врач, носильщики, писари и так далее.

Девушки как бы невзначай стягивались вокруг нас с Сашей. Большинство из них – нагие. Все в турианских ошейниках.

– Еще одна прелестница, – проговорил кто-то.

Я приосанилась. Приятно, что меня считают прелестницей. Саша продолжала:

– В Турмусовых Камнях двадцать восемь девушек. Мы из девятнадцати городов. Шестеро из нас родились рабынями.

– Хорошенькая, – подала голос еще одна девушка. Я улыбнулась.

– Объясните ей, что она ниже всех, – приказала Саша.

Меня схватили за волосы и опрокинули на пол. Я закричала. На меня посыпались пинки и удары. Я вопила, извиваясь на полу.

– Достаточно, – остановила их Саша.

Били меня всего несколько секунд – не больше пяти-шести. Попугали, и только. Держа за волосы, меня все еще прижимали к полу. Я в испуге смотрела на них снизу вверх. На ноге выступила кровь.

– Отпустите ее, – велела Саша. – На колени, Дина. Волосы отпустили, я встала на колени.

– Ты – ниже всех, – поучала Саша.

– Да, госпожа.

Насмерть перепуганная, я не смела взглянуть им в глаза. Чувствовала: они наготове, ждут не дождутся, малейшая провокация – и снова бросятся на меня.

Где-то снаружи, в нескольких ярдах, застучали по решетке. Послышался властный мужской голос, здесь, в рабской обители, звучавший с особенным значением. Мы прислушались. Подняла голову и Саша.

– Сульду, – прокричал голос, – вызывают на ложе к Хаку Харану!

– Быстро, Сульда, – шепнула Саша, – Хак Харан ждать не любит.

– Да, госпожа. – Немыслимой красоты брюнетка, зардевшись от радости, бросилась прочь.

– Девушки слушают и повинуются, – откликнулась Саша.

– Вот и славно, – пророкотал голос.

– Меня, – сказала одна из девушек, – никогда ни к кому, кроме Фульмиуса, не вызывают.

Ее подруги расхохотались.

– Отойдите, – приказала Саша.

Взглянув на меня напоследок, девушки разбрелись по комнате.

– Я им не понравилась, – пожаловалась я.

– Ты очень красивая, – объяснила Саша, – естественно, они на тебя ополчились.

– Я думала, они ручные.

– Ручные – для мужчин, для хозяев. Но не друг для друга.

– Я не хочу, чтобы меня обижали.

– Тогда запомни, ты – ниже всех. Угождай им. Будь внимательна к сестрам-рабыням.

– Да, госпожа.

– Вставай. Пошли.

– Да, госпожа.

Рабыням часто позволяют устанавливать свои внутренние порядки, хозяевам нет до этого дела. В своей конуре рабыни могут жить по законам джунглей. Обычно верховодит самая сильная, самая крупная из девушек и ее приспешницы. Их власть держится на физической силе. Утвердив свое главенство, во взаимоотношения низших рабынь они не вмешиваются – пусть сами устанавливают между собой субординацию. Иногда между девушками вспыхивают отвратительные стычки. Они визжат, катаются по полу, отчаянно царапаются, лупят, пинают друг друга, дерут за волосы. А остальные – вот стыд! – забавляются, подбадривают. Бывает, самая сильная даже приказывает двум подругам драться, пока одна из них не признает себя побежденной. «Я побита, – униженно хнычет бедняжка, напуганная, исцарапанная. – Приказывай, госпожа». А потом прислуживает победительнице. Если отказывается, спор снова решается на кулаках. В этом замкнутом мирке субординация соблюдается строго. И я здесь ниже всех.

– Вот твоя каморка, – распорядилась Саша. – Здесь тебя будут запирать на ночь, когда не нужно обслуживать мужчин.

– Да, госпожа.

Крошечная, с запирающейся на засов дверью ниша рядом с большой комнатой. Влезть и вылезти можно только на четвереньках, так что выбежать из нее невозможно. Если выползешь в неурочное время, очень удобно сечь. Но самое главное, наверно, то, что, «входя» и «выходя» из своего убежища, девушка должна встать на колени и опустить голову, и это не дает ей забыть о своем рабстве. Глубина ниши около восьми футов, ширина и высота – четыре. В полный рост не встанешь. Никакой мебели, лишь тоненький красный матрац и скомканное грубое одеяло.

– Полагаю, жилище тебя устраивает.

– Да, госпожа. – Я улыбнулась. Действительно, такой роскошной клетки я не видывала. Сухо, и матрац есть. Чего же еще желать девушке? Ну, разве что цепи на шее и мехов в ногах ложа хозяина.

– Пойдем, – поманила меня Саша.

– Да, госпожа.

Обойдя бассейн, мы направились в другую комнату. Идя мимо бассейна, она показала мне железную дверцу.

– Это задняя дверь. Через нее мы вошли сюда.

– С этой стороны нет ручки, – заметила я.

– Да, – кивнула Саша, – открывается только снаружи.

Я вспомнила: там, дальше по коридору, другая дверь, около нее стоит стражник.

– А зачем же тогда, – спросила я, – в коридоре стражник? Саша взглянула на меня.

– Разве ты не видела в коридоре боковые двери?

– Видела.

– Вот их он и охраняет.

– А не нас?

– Здесь, в крепости, мы – самый бросовый товар, – рассмеялась она.

– О! – удивилась я.

Не отставая от нее, я оглянулась на дверцу. Крепкая. Изнутри не открыть. Там, за ней, в коридоре – кладовые с товаром, по-настоящему ценным товаром, который стоит того, чтобы поставить у дверей охрану. Тогда, в коридоре, мы проходили мимо кладовых. Двери заперты, но стражи там не было. Значит, там товары менее ценные. Слова Саши разозлили меня. Самый бросовый товар! Но потом я вспомнила: цена мне – всего лишь шесть медных тарсков.

Пройдя через какую-то каморку, Саша вышла в короткий коридор, ведущий в большую комнату. Коридор закрывали мощные решетчатые ворота, сквозь которые виднелись другие. Вот по этой решетке внутренних ворот и стучал стражник, вызывая рабыню Сульду к ложу Хака Харана. Но сейчас его не видно. Вообще никого. Однако ворота – и внешние, и внутренние – крепко заперты. На каждых – по паре тяжелых квадратных замков. Для каждых ворот нужны два ключа. Между воротами – около двадцати футов. А за ними украшенный вазами, устеленный коврами коридор. Я задумчиво рассматривала два висящих на внутренних воротах тяжелых замка.