Текст книги "Рабыня Гора"

Автор книги: Джон Норман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 31 страниц)

– Руки за голову, – приказал он, – и не двигайся, пока не разрешу.

– Хозяин?

Я закинула руки за голову. Взяв меня за шею, он повернул меня к зрителям.

– Взгляните, благородные дамы и господа!

На меня обрушился удар тяжелой, связанной узлом плети.

– Не надо! Не надо, прошу, хозяин! – кричала я, не смея оторвать от головы руки. Еще секунда – и от боли и беспомощности начну рвать на себе волосы! – Пожалуйста, не надо, хозяин! – Стараясь увернуться от плетки, я корчилась, вертелась под ударами. Он крепко держал меня за шею.

– Извивайся, Дина! Извивайся!

Я исходила криком, умоляя пощадить меня.

– Неужто ты и вправду думала, – шипел он, – что нас устроит один тарск прибыли? Думаешь, мы дураки? Купить девку за двадцать и продать за двадцать один? Думаешь, мы тут торговать не умеем, ты, шлюха?

Я молила о пощаде.

Но вот, закончив эту показательную порку, он отпустил мою шею. Все еще держа руки закинутыми за голову, потупив взор, я упала перед ним на колени.

– Можешь опустить руки!

Я плача закрыла руками лицо. Стояла перед ним дрожащая, рыдающая, плотно сдвинув колени.

– Сорок медных тарсков, – послышалось из рядов, – от «Таверны двух цепей».

– «Восхитительные шелка» поднимают до пятидесяти!

Так меня обмануть! Аукционист подстроил ловушку, застал врасплох! Заставил без наигрыша показать себя во всей красе – и, сама того не желая, я предстала перед толпой во всей своей естественной беспомощности – настоящей рабыней.

– «Златые оковы» дают семьдесят!

Неплохо обстряпал! Сначала выжал из толпы все, что можно, а потом, ошеломляя публику и повергая в смятение рабыню, выставил напоказ самое сокровенное – ранимость, уязвимость, податливость, столь же неотъемлемые ее свойства, как объем груди или окружность талии, и тоже выставленные на продажу. Моя чувствительность тоже входит в цену – как и ум, сноровка и выучка. Горианин покупает всю девушку, целиком, со всеми потрохами, и все в ней должно его устраивать.

– Восемьдесят тарсков меди – «Благоуханные путы»! Не может быть!

– Горячая, как пата, – хохотнул какой-то мужчина.

– Точно, – подхватил другой, – вот бы на нее мой ошейник!

А я, рыдая, стояла на коленях на рыночном помосте. Ну как было совладать с собой, когда тела коснулась плетка? Нет, не в моих это силах.

– «Серебряная клетка» дает восемьдесят пять!

Я содрогалась от рыданий. Нагая, у всех на виду. Кто больше заплатит – тот и купит. Я знала: здесь продают не просто красавицу – красавица ушла бы и за двадцать один тарск, – нет, на продажу выставлено нечто большее. Красавица рабыня.

– «Серебряная клетка» дает восемьдесят пять медных тарсков! – прокричал аукционист. – Кто больше?

– «Ошейник с бубенцом», – послышалось из рядов. – Один серебряный тарск!

В зале воцарилась тишина.

– Один серебряный тарск! – провозгласил аукционист. Кажется, доволен.

Я стояла, поникнув головой. Колени плотно сдвинуты. Чуть подрагивают плечи. В торг вступили кабатчики. О том, что такое быть рабыней, разносящей пату, кое-какое представление у меня уже имелось. Облаченные в шелка, увешанные колокольчиками кабацкие рабыни на Горе хорошо известны. Их предназначение – ублажать клиентов хозяина. Стоимость их услуг входит в цену чаши паги.

– «Ошейник с бубенцом» дает один тарск серебра! – выкрикнул аукционист. – Кто больше?

Взглянув в зал, я содрогнулась. Глаза! Женские глаза из-под покрывал. Застывшие позы, напряженные лица. Нескрываемая враждебность. Как тягостно стоять обнаженной рабыней под взглядами женщин! Чувствуешь себя голой вдвойне. Уж лучше бы публика состояла из одних мужчин. Женщины… Сравнивают ли, пусть непроизвольно, они себя со мной? А может, гадают, сумеют ли дать мужчине большее наслаждение? Почему именно теперь взоры их запылали такой злобой, таким возмущением? До сих пор поглядывали снисходительно, просто как на еще одну рабыню. Ну, продадут ее в череде ей подобных за горсть медяков. Нет, теперь взглянули по-новому. Теперь в глазах светилась ненависть. Ненависть свободных женщин к рабыне, чувственной и желанной. Ревнуют? Завидуют мужскому вниманию? В глубине души хотят сами оказаться на помосте? Не знаю. Свободные женщины часто жестоки к красивым рабыням, снисхождения от них-не жди. Может, сознают, что для мужчин мы привлекательнее, может, чувствуют исходящую от рабынь угрозу, видят в нас соперниц – и удачливых. Не знаю. Может, боятся – то ли нас, то ли рабынь в самих себе. Не знаю. Но скорее всего взбесило их то, как реагировала я на удары плетки аукциониста. Снедаемые желанием себя отдать, свободные женщины гордятся тем, что могут позволить себе не отдаваться, сохранить свое достоинство, остаться личностью. Нам же, рабыням, такая роскошь недоступна. Хотят они того или нет, рабыни должны отдаваться, отдаваться полностью. Может, свободным женщинам не хочется быть свободными, может, их естество влечет их, как рабынь, под власть сильного? Может, прельщает рабская доля? Не знаю. Ясно одно: свободная женщина испытывает глубокую, неодолимую враждебность к своей закованной в цепи сестре, особенно если та красива. А рабыни боятся свободных женщин. Мечтают, чтобы ошейник надел на них мужчина, не женщина. Что ж, торги в зените. Теперь зрительницам ясно: быть мне кабацкой рабыней – жгучей, как острая приправа, лакомой и влекущей; чарующим, как музыка, аккомпанементом к огненно-желтой паге. Это-то и подливало масла в огонь, заставляло пристальнее вглядеться в своего спутника. А не зачастит ли он теперь в новую таверну? Страшно, Враждебность женщин пугала. Я – рабыня.

– Встань, крошка Дина, – приказал аукционист. Я встала.

Подавляя рыдания, откинула назад волосы. Обвела глазами толпу, сидящих на скамьях мужчин и женщин.

– Таверна «Ошейник с бубенцом» дает серебряный тарск, – повторил аукционист. – Есть еще предложения?

Странно, но в этот миг на ум мне пришла Элайза Невинс, моя бывшая соперница. Позабавилась бы, глядя на меня, голую, на рыночном помосте.

– Продана за серебряный тарск таверне «Ошейник с бубенцом»!

Продана.

Он толкнул меня к лестнице, и я, спотыкаясь, побрела вниз по ступенькам с противоположной стороны помоста.

– Сто двадцать девять! – послышалось за моей спиной.

У подножия лестницы меня подтащили к цепи с наручниками, пристроили за стоящей на коленях девушкой. Та и головы не подняла, на меня и не взглянула. «На колени!» – приказал мужчина. Я опустилась на колени. Он застегнул на моем запястье висящий на цепи наручник. Вскоре за мной пристегнули еще одну проданную с торгов рабыню, и еще, и еще. Я стояла на коленях. С руки свисала цепь. Продана.

Глава 14. ДВОЕ

– Паги, хозяин? – спросила я. Он отослал меня взмахом руки.

Позвякивая колокольчиками, я отвернулась и оглядела зал. А танцовщица неплоха. Скоро вечер, четвертый час. Девушка на посыпанной песком площадке чуть покачивает бедрами, повинуясь звукам флейты. Ступни составлены вместе, руки с перекрещенными запястьями и разведенными врозь ладонями подняты над головой. Движения едва различимы. И все же это танец. Кое-кто из мужчин смотрел на нее. Здесь, в «Ошейнике с бубенцом», танцовщиц пятеро. По-моему, все замечательные. Самая лучшая выйдет позже, ближе к ночи. В день выступают четверо, одна отдыхает. А я вот танцевать не умею. Пока у площадки всего один музыкант. Попозже подойдут другие. Главный у них Андроникус. Он играет на ситаре.

– Паги! – потребовал мужчина.

С подвешенным на лямке большим бронзовым кувшином на плече я поспешила к нему.

Встав на колени, наполнила чашу. Насчет алькова приказа не последовало. Я встала и с кувшином в руках пошла к входной двери – глотнуть свежего воздуха. Мое тело подается в придачу к купленной в таверне чаше паги, но, конечно, если клиент пожелает. Служить ли мне ему в алькове, нет ли – зависит от его прихоти и аппетита. Многие мужчины, естественно, приходят сюда просто встретиться с друзьями, выпить, поговорить. Бывают ночи, когда меня вообще не трогают. Но я, конечно, всегда наготове. Спрос на меня большой, и мой хозяин, Бузебиус, мною доволен. Выгодная покупка. Чаще многих других его девушек извиваюсь я в альковах, иногда закованная в цепи, бьюсь в судорогах под мужской лаской, вскрикивая и покорно постанывая, не в силах обуздать свое тело. Я знаю: немало мужчин приходят сюда снова именно из-за меня. Я приношу таверне прибыль. Что касается рабынь, кабацкие правила просты. Если клиент заплатил за пату, он вправе выбирать любую девушку – ту, что подносит чашу, или другую. Если мужчина хочет попользоваться рабыней, обычно он подзывает налить ему паги именно ту девушку, которая привлекла его внимание; если просто хочет выпить – ту, что поближе. Каждая чаша паги дает ему право потешиться в алькове, так что за один вечер он может перепробовать нескольких рабынь. Однако к рассвету, к закрытию заведения, этот счет заканчивается. «На потом», если так можно выразиться, выпитые чаши оставить нельзя. Танцовщицы оплачиваются отдельно.

Выйдя наружу, я вдыхала кристально чистый воздух Гора. Нам разрешается выходить из таверны.

И вот я стою на пороге. Над головой вывеска – огромный, увешанный колокольчиками ошейник.

– Здравствуй, Тила, – обронил, проходя мимо, мужчина.

– Здравствуй, хозяин, – ответила я.

Я – Тила, рабыня, подающая пату в таверне под названием «Ошейник с бубенцом». Это можно прочесть на плотно охватывающем мою шею десятихортовом ошейнике.

Я взглянула вдаль. Там, за мостом, высятся башни и цилиндрические здания. Там, над стенами Ара, садится солнце. На фоне неба – переплетение мостов, по ним снуют люди. А ниже, на улицах, тарларионы тащат повозки и фургоны. В вышине парят на тарнах дозорные. Где ты, Клитус Вителлиус?

– Здравствуй, Тила. – За моей спиной стояла вышедшая из таверны девушка. Как и у меня, колокольчики на левой лодыжке, короткое открытое шелковое платьице. И такой же ошейник. Как и я, стоит босиком на пороге.

Я не ответила, отвернулась.

– Прости, что дралась с тобой из-за конфеты, – продолжала она.

– Я ее выиграла, – злобно бросила я.

– Но, Тила, – разозлилась и она, – она упала ближе ко мне. И должна была мне достаться.

Иногда, прежде чем послать нас мыться и готовиться прислуживать гостям, наш хозяин, Бузебиус, бросает нам горсть конфет. Для нас это драгоценное лакомство, и на полу в каморке рабынь мы затеваем из-за них драку.

Я рванулась к той конфете, но она уже схватила ее. Вырвав у нее леденец, я сунула его в рот. Она набросилась на меня с кулаками, дернула за волосы. Отчаянно визжа, осыпая друг друга тумаками и царапаясь, мы покатились по полу, но Бузебиус разогнал нас ударом плетки. Пристыженно пресмыкаясь, мы поползли друг от друга прочь.

– Ну и дурацкий же у вас вид, – хохотал Бузебиус. Мы обе залились краской. Мы же просто девушки. А он что, думал, мы станем драться по-мужски? Нет. Мы хрупкие и слабые существа.

– Ну, теперь быстро мыться, – приказал он, – а потом – приводить себя в порядок. Скоро к гостям выходить.

– Да, хозяин.

Отступив от двери таверны, мы преклонили колени.

Неся низенький столик, в таверну вошел Брен Лурт, который жил когда-то в Табучьем Броде. Здесь, в «Ошейнике с бубенцом», он перехватывал случайную работу, получая за нее еду и один тарск в неделю. Он свободный, вот мы и встали перед ним на колени. Хотя в сердце своем ощущал ли он себя свободным мужчиной? Выглядел он изгоем. Потерянный человек. Прошел мимо нас, таща стол. Этот стол пару дней назад он относил в мастерскую резчика по дереву – чтобы тот инкрустировал его и превратил в доску для игры в каиссу. А теперь Брен принес его обратно. Ночевал он здесь же. Служа в таверне, он имел право пользоваться хозяйскими девушками, но никогда ни к одной и пальцем не притронулся. Наверно, не мог. Как досталось ему от Турнуса! Я все помню. Как, сорвав с него одежду, Турнус толкнул его к девичьей дыбе, на которой, нагая, беспомощная, лежала в ожидании девушка. «Я тебе разрешаю…» Но Брен Лурт не поднял головы. «Ну, давай! – подзадоривал Турнус. – Возьми ее!» – «Не могу», – прошептал Брен Лурт. Разбитый наголову, он отвернулся, поднял валяющуюся на земле тунику и побрел к воротам села. Их распахнули перед ним. И он ушел из селения Табучий Брод. Добрался до Ара. И подрабатывает по мелочам в таверне.

Мы с Виной встали.

– Прости, что я дралась с тобой из-за конфеты, – снова начала она.

– Я сильнее тебя, – ответила я. – Ты должна была отдать ее мне.

– Нет.

Я промолчала.

– Стыдно драться на глазах у мужчины, как рабыни, – проговорила она.

– Конфета, – отчеканила я, – принадлежит той, у кого хватит сил взять ее.

– Я здесь, кроме тебя, никого не знаю, – сказала она. – Мы обе были рабынями Клитуса Вителлиуса. Шли на одной цепи. Я хочу быть твоим другом.

– И ты, – я взглянула в глаза Бине, рабыне Бусинке, – здесь мой единственный старый друг.

– Давай будем друзьями.

– Давай.

– Вот и хорошо. – Она обняла меня. И я в ответ обняла ее и поцеловала.

– Но конфета была моя, – твердо добавила я.

– Рабыня! – сверкая глазами, прошипела она.

– Рабыня! – огрызнулась я.

– А ну быстро в зал! – В дверях стоял Бузебиус. – Вы что, думаете, я вас купил, чтобы на свежем воздухе прохлаждались, как свободные дамы?

– Нет, хозяин! – воскликнули мы и помчались внутрь.

– Паги! – потребовал мужчина. Я бросилась к нему.

Шестой час. В таверне все многолюднее. Я стою на коленях у невысокой стены. Замкнутые в наручники руки подняты над головой и пристегнуты к шестому кольцу. Клиент оставил меня за собой. Я жду, пока он закончит игру в каиссу.

В этой таверне я дней двадцать. Дольше Бины, она – всего шесть. Не считая пятерых танцовщиц, здесь служат двадцать две девушки.

– Смотри не убеги, – предупредил, поставив меня на колени и пристегнув к кольцу наручниками, мужчина.

– Нет, хозяин, – скрипнув зубами, уверила я.

И вот он играет в каиссу. Кажется, ушел в игру с головой. Мои схваченные железными кольцами руки сжались в кулаки.

Так, похоже, выиграл приз Домашнего Камня. Отставили фигурки, смахнули их в ящик игрального стола. Перебросились парой слов – наверно, обсуждали игру. Потом второй игрок ушел, а тот, что оставил меня за собой, словно вдруг вспомнив об ожидающей его рабыне, вытащил из кармана ключ и направился ко мне.

Я стояла, опустив голову.

Отомкнул наручники.

– Как тебя зовут?

– Тила. – Я ведь ему уже говорила!

– Иди в шестой альков.

– Да, хозяин, – кивнула я. – Что угодно хозяину? Какие-нибудь особые приспособления, сбруя?

– Наручники на крючках, – ответил он.

– Да, хозяин. – Я склонила голову к его ногам. Положив на стойку ключ и наручники, он ушел. Я сходила в каморку рабынь за наручниками на крючках. Они кожаные, мягкие, застегиваются на замочки, скрепляются защелками. Защелки – но не сами наручники – открываются без ключа. Некоторым нравится надевать их на рабынь. В таких наручниках девушке легко придать любую позу, сцепить ей руки за спиной или впереди, пристегнуть к ошейнику. Взяв наручники, не мешкая, я поднялась по лестнице к алькову.

Хозяин ждал меня. Протянул руку. Я отдала наручники. Ключи от них, как и от стальных рабских наручников, хранятся за стойкой.

– Сними платье.

Сняла.

– Протяни руки.

Протянула. Он надел на меня наручники, но скреплять их вместе не стал.

Тесноватый альков устелен отливающими греховным багрянцем мехами, горит крошечная лампа. Я встала на колени, в позу наслаждения.

– Ласкай меня, – приказал он.

– Да, хозяин.

Подобравшись ближе, я склонилась над ним. Мои волосы упали на его тело. Я поцеловала его.

Когда я вернулась в зал, давно пробило семь.

В таверне яблоку негде упасть. Гремит музыка. Окованная серебряными цепями стройная светловолосая землянка по имени Элен – наша лучшая танцовщица – раззадоривала клиентов Бузебиуса. На ней точно такой же ошейник, как и на мне. Ни мне, ни ей не убежать. Клеймо, ошейник, здешние законы – все держит нас в узде. Убежим от одного хозяина – попадем к другому. Мы – рабыни.

– Паги! – прокричал мужской голос. Я поспешила на зов.

На Горе мне встретились четыре землянки. Все – рабыни. Встречала я и рожденных на Горе рабынь с земными именами. Эти имена, как здесь считают, идеально подходят для рабынь.

Преклонив колени, я налила гостю паги.

– Паги! – послышалось с другой стороны. Я вскочила и помчалась к следующему посетителю. Такого наплыва гостей здесь еще не бывало. Ни секунды свободной – некогда даже к стоящему за стойкой Бузебиусу подойти, снять наручники.

Мимо, задев меня плечом, проскользнула, спеша обслужить клиента, Бина.

Вскрикнула Элен – с ее бедра сорвали шелковый покров. Но танец продолжала.

К моей щиколотке потянулась мужская рука. Я пронеслась мимо.

Скорей к стойке, к сияющему от радости Бузебиусу – кувшин снова пуст!

Он окунул кувшин в бочку с пагой и вернул мне.

– Паги! Паги! – неслось со всех сторон. Даже повесить кувшин на плечо некогда. Держа его перед собой, под звон рабских колокольчиков я заторопилась обратно к столикам.

Вдруг дверь таверны распахнулась. На мгновение смолкла музыка. Застыла, не закончив па, Элен. Все взгляды обратились к двери. У меня замерло сердце.

На пороге стояли несколько воинов. Судя по одеждам, не из Ара. Впечатляющее зрелище.

Главный – без шлема, но в плаще, с медальоном на груди – взмахом руки приказал продолжать музыку.

Музыканты заиграли. Элен закружилась в танце.

Неторопливо стянув с рук перчатки, главный заткнул их за ремень, по-хозяйски окинул взглядом тело Элен.

А навстречу гостям с поклонами уже спешил Бузебиус.

Взгляд незнакомца небрежно скользнул дальше. Элен закусила губы. На глаза ее навернулись слезы. Не прельстила!

Он перевел глаза на меня. Я выпрямилась, расправила плечи. Статный, мужественный! Хотелось быть ослепительной.

Внимание его переключилось на Бузебиуса – тот, обращаясь к нему, тараторил без умолку.

– Кто это? – донесся до меня мужской голос.

Рядом со мной потрясение застыла Бина. Она прочла надпись на медальоне.

– Ты на медальон глянь, – ответил другой голос.

Бузебиус проводил почетных гостей к стоящему особняком угловому столу. Отсюда, с невысокого помоста, хорошо просматривается весь зал – и музыканты, и танцовщица. Вокруг переговаривались мужчины.

– Ты их знаешь?

– Нет.

Бину била дрожь.

– Посланники Салерианской Конфедерации, – объяснил голос.

– А кто у них за старшего? – спросил другой.

– Тандар из Ти.

Так вот оно что! Тандар из Ти, из касты Воинов четырех городов Салерианской Конфедерации, пятый из сыновей Эбуллиуса Гайиуса Кассиуса, правителя города Ти, занимал в войсках Конфедерации важный пост. Когда-то он заключил брачный контракт с леди Сабиной, дочерью Клеоменеса, богатого торговца из Крепости Сафроникус. Но на караван напали, разграбили богатое приданое, леди Сабину похитили и отдали в рабство. Так расстроился их брак, так разрушился альянс между Крепостью Сафроникус и Салерианской Конфедерацией. Став бесправной рабыней, леди Сабина навеки утратила свою значимость в политике двух государств. Крепость Сафроникус так и не воссоединилась с Салерианской Конфедерацией. Отныне между ними вражда.

– Какой красивый! – выдохнула Бина. Насколько мне известно, Тандар из Ти и леди Сабина никогда не встречались. Ихбрак был делом государственным.

Бина, рабыня Бусинка, не сводила глаз с могучего неотразимого "Гайдара из Ти.

– Красивый, – обронила я.

– У меня уши проколоты, – глотала слезы Бина.

Уши проколоты! Теперь уж никогда, во веки веков, не стать ей подругой такому мужчине.

Тандар из Ти и его спутники – человек пять – заказывали угощение. Бузебиус ловил каждое слово. Паги им мало. Гости желают яств и вина.

А вокруг никто уже – кроме, быть может, рабынь – и не замечал присутствия знатных гостей.

Тандар из Ти взглянул на нас. Мы, две прелестные рабыни, кабацкие рабыни с проколотыми ушами – ничтожнейшие из ничтожных – преклонили колени. Сам Тандар из Ти соизволил бросить на нас взгляд! Для таких, как мы, величайшая честь.

А он уже смотрел в сторону.

Я улыбнулась про себя. Забавно!

Перед ним в облике прекрасной невольницы – леди Сабина из Крепости Сафроникус. Та, что назначена была ему в жены. Та, кому, облачившись в роскошные одежды, предстояло Царственно восседать с ним рука об руку.

В глазах Бины стояли слезы.

Что говорить – Тандар из Ти очень хорош собой.

– У тебя осталось мало паги, – сказала я, – а у меня полный кувшин. Прислуживать им буду я.

– Одна ты не справишься, – взмолилась она, – пожалуйста, Тила!

– Очень красивый. Хватит и меня одной, – отрезала я. – Я хочу ему прислуживать, – просто сказала Бина.

– Прислуживать ему буду я.

– Думаешь, он тебя купит?

– Не знаю, – ответила я. – Может быть.

Я чуть привстала. Тут же, за мной, Бина.

К нам уже бежал Бузебиус. Махнул нам, еще четверым рабыням. Мы возбужденно сгрудились вокруг него.

– Вы, шестеро, будете им прислуживать. – Он кивнул в сторону помоста. Двое из девушек вскрикнули от радости. – Быстро переодеваться! Жертвами охотников!

Я вздрогнула. Значит, гости действительно важные. Мы помчались переодеваться. Бузебиус отправился на кухню, распорядиться.

Сначала, перед трапезой, нужно подать вино и хлеб с сыром.

Сорвав с себя шелковые платьица, мы надушились, подправили макияж. Мы должны благоухать, быть мягкими и соблазнительными.

В щелку двери просунулась голова Бузебиуса.

– Серьги! – велел он. – Драгоценности! – И снова исчез.

– Не хочу надевать серьги, – захныкала одна из девушек.

– Надевай, рабыня! – прикрикнула я. Не хватало еще, чтобы нас высекли из-за одной нескладехи!

Так… в уши – золотые кольца, на шею – ожерелье. Браслет. Рядом Бина безропотно вдевала в уши серьги.

– Ну а ты не собираешься хныкать из-за серег? – спросила я ее.

– Нет, – ответила она. – Я рабыня с проколотыми ушами.

Сережки, точно капельками, усыпаны камнями. Ей очень идет.

Я полезла в ящик за охотничьей сетью. Сплетенная из прочных веревок сеть с двуххортовыми – примерно два с половиной дюйма – ячейками предназначена для дичи средних размеров.

Мы ловко обмотали себя сетями от шеи до клейма, так, чтобы ноги остались открытыми повыше. Это и называется костюмом «жертвы охотников».

Глянули в зеркало. Некоторые из девушек просто задыхались от волнения. Не часто приходится видеть рабынь такими взвинченными.

– Быстрей! – поторопил, снова появляясь в дверном проеме, Бузебиус. Значит, хлеб, сыр и вино уже готовы.

– Подожди, Тила! – окликнула меня Бина. Остальные уже выскочили из комнаты.

– Надо торопиться, – попыталась отвязаться я.

– Я знаю, что у тебя на уме, Тила. Не делай этого.

– Не понимаю, о чем ты. Да откуда она может знать? Бина загораживала дверь.

– Уйди с дороги! – рявкнула я. – Хочешь, чтобы нас высекли? – Я бросила на нее злобный взгляд. – Боишься, что Тандару из Ти я понравлюсь больше?

– Нет, – ответила она. – Не боюсь, Тила. Я не свободная женщина. И соперничества с тобой не боюсь. Я знаю: я кра-.сивая и могу поспорить с тобой за любого мужчину.

Я фыркнула.

– Но ты задумала другое, Тила. Я тебя знаю. Ты не здешняя. И таких вещей не понимаешь.

Я в бешенстве сверлила ее глазами.

– Если не сможешь улестить его лучше меня, если он не захочет тебя купить, ты расскажешь ему, кто я такая.

Я огорошенно замерла. Как она догадалась?

– Думаешь, тогда он освободит меня? И тебя тоже, за то, что открыла ему глаза?

Я не говорила ни слова.

Она повертела головой из стороны в сторону.

– У меня проколоты уши, Тила. Открыв ему, кто я, ты только обесчестишь его.

– Неужели ты не хочешь избавиться от ошейника? – спросила я. – Тебе нравится это носить? – Я вцепилась в охватывающее горло кольцо. – Хочешь быть рабыней в полной власти мужчин?!

– Я не хочу обесчестить Тандара из Ти, – сказала она. – Буду служить ему, любить его, буду тем, что" я есть – кабацкой рабыней. И пусть не знает, кто я.

– Ты рехнулась.

– Я рождена на Горе.

– Пусть, – улыбнулась я, – решает сам Тандар из Ти. Предоставим это ему.

– Нет, Тила, – не отступала она. – Я решила.

– Уйди с дороги! – Нет.

– Послушай, – я все пыталась ее образумить, – если я ему понравлюсь и он меня купит, рано или поздно я все равно скажу ему, кто ты, – лишь бы получить свободу.

– Знаю, Тила.

– Я и о тебе забочусь.

– Уверена, что да. Но ты нас не понимаешь. Не понимаешь гориан.

– Я хочу быть свободной, – отрезала я.

– Посмотри на себя, Тила.

Я повернулась к зеркалу. Ослепительная, мягкая, податливая. Благоухающая. Клейменая. Прикрытая лишь клочком сети, увешанная драгоценностями. Серьги. Ошейник.

– Что ты там видишь? – спросила Бина.

– Рабыню.

– Думаешь, в этом мире такая девушка, как ты, такая красивая, такая нежная, с твоими повадками, сможет избежать своей участи?

– Нет, – с горечью призналась я.

– И у тебя проколоты уши. Я тряхнула головой.

– Знаю.

Одного этого достаточно, чтобы здесь, на Горе, я осталась рабыней навеки.

На Горе я всегда буду рабыней.

– Так что выбрось из головы эту безумную мысль. Не вздумай рассказать Тандару из Ти, кем я была раньше.

– Нет.

Она кипела от ярости.

– Если ничего лучшего не добиться, – спорила я, – я хочу облегчить себе, да и тебе, рабскую долю.

– Нет.

– Думаешь, мне нравится быть кабацкой рабыней? – горячилась я. – Думаешь, легко землянке подавать в таверне пагу? Я не такая, как ты. Я чувствительнее. Думаешь, приятно зависеть от каприза любого, кто может позволить себе купить чашу паги?

– Если раскроешь мою тайну Тандару из Ти, ты добьешься только того, что нас обеих высекут.

– И все же я рискну.

– Прости, – отчеканила Бина, – но ты этого не сделаешь.

– Уйди с дороги!

– Это дело рабынь. И я так решила.

– Может, ты и собираешься, как дурочка, прислуживать ему, не выдавая, кто ты, но я этого не позволю.

– Быстрей! Быстрей! – торопили девушки из-за двери.

– Нам надо спешить! – в отчаянии закричала я.

– Так ты расскажешь Тандару из Ти, кто я?

– Да, – не отступала я. – Расскажу. На что угодно пойду, лишь бы облегчить себе существование. А теперь пусти меня.

Она не тронулась с места, только ела меня глазами.

– Я сильнее тебя, – предупредила я. – Уйди с дороги.

Неужели забыла, как легко я отобрала у нее конфету? Не ей со мной тягаться.

И тут она кинулась на меня. Вцепилась ногтями, царапала, раздирала кожу. Я закричала, едва успевая уворачиваться. Схватив за волосы, Бина швырнула меня на туалетный столик у зеркала. Я заскользила по столу. На пол посыпались гребешки, флаконы с духами. Навалившись мне на спину, торопливо стянула с меня сеть, опутала ею ноги. Я так и не успела снять кожаные наручники – закинув мне руки за спину, она мгновенно сцепила их карабинчиком. Я извивалась что было сил, упала со стола на пол. Руки сцеплены за спиной! «Я буду кричать!» Бина затолкала мне в рот шарф, перевязала другим, пропихнув его между зубами, завязала узлом сзади на шее. Сетью связала мне щиколотки. Нашла еще одну сеть, не раскроенную, спеленала меня ею и крепко связала. За веревку оттащила в сторону. Посадила, привалив спиной к стене, привязала к вмурованному в стену над полом кольцу.

Сколько я ни билась, освободиться так и не смогла. Лишь в бешенстве смотрела на нее.

– Вот ты и жертва охотницы, – сказала Бина.

– Бина! Тила! – послышалось из зала.

– Иду! – отозвалась Бина. – Тила заболела! – И, послав мне воздушный поцелуй, выбежала из комнаты.

А я, беспомощно корчась, пыталась освободиться от пут.

Бина вернулась вскоре после полуночи.

Глаза ее сияли.

Распутала сеть, вытащила кляп у меня изо рта.

– Тандар из Ти? – спросила я.

– Уехал, – ответила она, разматывая связывающий мои щиколотки обрывок сети.

– Ты ему не сказала?

– Нет. Конечно нет.

– Ну и глупо.

– Из всех шестерых, – объявила она, – он выбрал меня наливать ему пагу.

– Шестерых? – удивилась я.

– Когда ты заболела, – рассмеялась она, – Бузебиус прислал нам на подмогу Элен.

– Понятно. Будь любезна, отстегни наручники. Мгновенно щелкнув карабином, она освободила мне руки.

Так просто! Я чуть не плакала от бешенства. А попробуй-ка дотянись, когда наручники на тебе самой!

– И в альков, – мечтательно проговорила Бина, – взял тоже меня. – Глаза ее закрылись, она обхватила себя руками. – О, какой дивный! И как я ему служила 1– Она открыла глаза. – Какой сладкий! И не представляла себе, что бывает на свете такое наслаждение! – простонала она, а потом, обернувшись ко мне, добавила: – Какое счастье, что я тогда не стала его подругой.

– Как это? – не поняла я.

– Тогда сегодня ночью я не смогла бы быть его рабыней, – прошептала Бина.

– О!

– Никогда в жизни не забуду ночь, когда я была рабыней Тандара из Ти.

Я опустила глаза. Как сладостно было быть рабыней Клитуса Вителлиуса! Такой покорной, такой смиренной в его руках! И как я его ненавижу!

– Тила! – позвал мужской голос. Бузебиус.

– Да, хозяин, – отозвалась я.

– Ты лучше себя чувствуешь?

– Да, хозяин.

– Так почему же тогда не надеваешь платье и не наливаешь гостям пату?

Плетка!

– Бегу, хозяин! – торопливо вскрикнула я.

– Паги!

Я, в колокольчиках и шелках, бегу к клиенту налить ему паги.

Я босая. На левой щиколотке – ремешок с колокольчиками.

Народу в таверне все меньше, еще ан-другой, и заведение закроется.

Кое-кому из девушек уже разрешили уйти отдыхать. Опустив голову, стоя на коленях, я наливала мужчине пагу.

Бузебиус – ключи хранятся у него – наконец-то снял с меня кожаные наручники.

На мне только колокольчики и шелковое платье. Уже поздно. Серьги, ожерелье и браслет я оставила там, в комнате. Снова я просто рабыня, что разносит пагу.

В зале кроме меня еще всего одна девушка.

– Паги! – послышался голос. Я обернулась. Они сидели вдвоем.

Преклонив колени и опустив голову, я налила в его чашу паги.

– Подай мне чашу!

Отставив в сторону кувшин с пагой, я встала в позу, в которой на Горе принято подавать мужчине пагу или вино.

– Сначала сними платье, – приказал мужчина.

Я повиновалась. Он – клиент. Его приказ – закон. Нагая, я, опустив голову, встала перед ним на колени.

– Теперь можешь подавать пагу, – разрешил он.

– Да, хозяин.

Обеими руками я потянулась к чаше. Мужчине подают чашу, держа ее в ладонях, стоя на коленях, опустив голову.

Я потянулась к чаше.

И вдруг, едва я собралась поднять чашу, на моих запястьях с пугающе звонким металлическим лязгом защелкнулись наручники.

Я испуганно подняла глаза.

– Нет!

– Ты наша, – сказал он. Я отпрянула, но рука его крепко держала соединяющую наручники цепь.

– Мы немало сил потратили на твои поиски, – подал голос его спутник.

Я с ужасом переводила глаза с одного на другого.

– Я продал тебя этим господам за два тарска, – объявил подошедший к нам Бузебиус, снял с моей ноги колокольчики, положил на стол. Сунул ключ в небольшой, но прочный замок ошейника. Расстегнул ошейник, тоже положил на стол.

– Она ваша, господа.

– О, нет! Нет! – молила я. Бузебиус отвернулся и ушел.