Текст книги "Дикари Гора (ЛП)"

Автор книги: Джон Норман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 23 страниц)

В связывании женщин гореанские мужчины знают толк. Более длинное ярмо, подобное этому, кстати, обычно, используются при пеших переходах.

Заключенная таким образом, с вытянутыми руками, девушка может напрягаться сколько угодно, но освободить себя не сможет. Меньшое ярмо, приблизительно два – два с половиной фута длиной, аналогичным образом закрепленное, могут использовать в других целях, например во время наслаждение девушкой на мехах. После использования, она всегда может быть поставлена на колени или прикована цепью. Мягкая, плетёная кожаная веревка, усиленная проволочным сердечником, приблизительно пятнадцати или двадцати футов длиной, была пять раз обмотана и завязана на левой лодыжке девушки, и привязана, к оси соседнего фургона. Это – полезная санитарная мера, поскольку девушке, не придётся сидеть или лежать рядом с собственными экскрементами. Проволочный корд в веревке, препятствует попытке перегрызть привязь. Лёгкие цепочки, служащие кордами в шелковых, атласных или бархатных путах, кстати, служат для той же цели, так как их прочности, более чем достаточно для предотвращения освобождения женщины. Кстати, бывает, что для подобного типа связывания женщины используются три отдельных верёвки, две коротких и одна длинная. В этом случае крепления к ярму, каждое запястье связано короткими верёвками. Свободные концы получившихся узлов пропускаются через отверстие, и просто завязываются большим узлом, который не пролезет через маленькие сверления в концах ярма. Таким образом, её запястья удерживаются на своих местах. Конец более длинной верёвки протягивается сквозь центральное отверстие, и также как и в предыдущем случае обматывается петлями вокруг шеи девушки, обычно пять-шесть раз, затем возвращается через отверстие, и, как в случае с запястьями, оба конца связываются крупным узлом, большим по размеру, чем отверстие. Шея девушки, таким образом, удерживается вплотную к ярму. Это, также, конечно, эффективный способ закрепить девушку. Выбор способа крепления женщины к ярму зависит от таких тривиальных условий, как природа и длина доступного материала, например это могут быть веревки, скрученный шёлк, шнуры или ремни. Что до моих собственных предпочтений, возможно, я бы выбрал способ с единой верёвкой. Он надёжен, и за счёт меньшего числа верёвок привлекательней с точки зрения эстетики. Второй же ведёт только к абсолютной беспомощности связанной женщины, но в умах гореан всегда есть место привлекательности её пут. Считается, что они должны использоваться, чтобы подчеркнуть красоту невольницы, так что если лишать свободы, то делать это надо с абсолютным совершенством. Подобное ярмо, кстати, не стоит путать с колодками.

Это обычно – пара досок с одной стороны соединённых шарнирной петлёй, с выструганными полукруглыми выемками в досках. Запястья и шея девушки прижимаются к выемкам одной доски. Доски закрываются, и связываются или запираются. Её шея и запястья, беспомощны, и удерживаются на месте. Они находятся заключёнными в эффективном и превосходном ограничителе свободы. Иногда девушку запирают в колодки, когда она лежит на спине, при этом, если передняя доска достаточно широка, то невольница не может видеть мужчину и того, что он с ней делает. Она может только чувствовать это. Подобные ощущения можно вызвать в женщине, просто одев ей на голову рабский колпак. Будет ли она при этом связана или нет, это уже как понравится её Господину.

– И тем не менее, я свободна! – гордо заявила Леди Мира.

– Откуда Ты знаешь? – заинтересовался я.

– Я не заклеймена, – сказала она неуверенно.

– Ты же знаешь, конечно, не обязательно носить клеймо, чтобы быть рабыней, – напомнил я ей.

– Спасите меня, – попросила она. – Я хорошо заплачу Вам за свою свободу!

Я улыбнулся. Неужели, эта прекрасная агентесса кюров действительно думает, что я мог бы даже рассматривать её освобождение?

– Освободите меня! Я хорошо заплачу Вам!

– Тебе понравился мой удар? – спросил я.

– Нет!

– Тогда Ты ответишь на все мои вопросы правдиво, прямо и быстро, -предупредил я.

– Что Вы хотите знать? – спросила она в растерянности.

– Ты красива в этом ярме, – похвалил я.

– Спасибо, – неуверенно ответила она.

– Оно тебе идёт.

– Спасибо, – прошептала она.

– Возможно, Ты родилась рабыней, – заметил я.

Она посмотрела на меня и сказала: – Спасибо.

– А теперь кратко опиши мне произошедшее здесь сражение, – потребовал я.

Я обернулся, услышав небольшой шум позади себя. Несколько Ваниямпи приблизились к фургону.

– Я вижу, что Вы нашли её, – сказал Тыква.

– Да.

Я отметил, что ни он, ни кто-либо другой из Ваниямпи, не смотрели, явно и непосредственно на женщину, хотя она была красива и связана.

– Это Вы, раздели эту красотку?

– Нет, нет, – торопливо залепетал Тыква. – Это сделали краснокожие владельцы.

– Тогда, должно быть, это Вы, привязали её к ярму так красиво и хорошо.

– Нет, нет, – причитал Тыква. – Это, также, было сделано краснокожими Господами.

– Я понимаю, – сказал я.

Я конечно предполагал, что это не Ваниямпи сорвали одежду с женщины, и не они обездвижили её столь просто, и все же столь эффективно и блестяще.

– Мы привязали её позади фургона потому, что мы не должны были смотреть на неё, но делая это мы отводили глаза от неё, насколько это было возможно.

– Ваши краснокожие владельцы разрешили вам это?

– Да, – сказала Тыква. – Для развлечения, они принимали наши просьбы.

– Это было одной из них.

– Да, – ответил Тыква.

– Опиши мне, как протекало сражение, насколько Ты в этом разбираешься, – приказал я раздетой белокурой пленнице, уделяя ей толику своего внимание ещё раз.

– Пожалуйста, скажите кто эти люди? Они даже не смотрят на меня. Я что настолько уродливая или отталкивающая?

– Ты ни уродливая, и не отталкивающая, – успокоил я женщину. – На обычном гореанском невольничьем рынке Ты бы стоила как рабыня среднего уровня. Соответственно, Ты довольно красива.

– Кто они? – прошептала она со страхом. – Они – мужчины?

– Их называют Ваниямпи, – объяснил я, – в переводе с языка Пыльноногих и Кайила на гореанский получится «прирученный скот».

– Они – мужчины? – переспросила она.

– Это – интересный вопрос. Я сам не знаю.

Девушка вздрогнула. Гореанка по рождению она была незнакома, по крайней мере, лично, с такими организмами. Если бы она была Земного происхождения, конечно, она была бы поражена гораздо меньше, поскольку подобные существа ей показались бы намного более знакомыми. На загаженных лугах Земли пасутся многочисленные стада Ваниямпи.

– Начинай, – потребовал я.

– Мы ничего не боялись, мы верили в наши силы, мы были неукротимы. Мы не ожидали проблем. Мы считали, безумием, попытку напасть на нас. Были выставлены недостаточные дозоры. Дежурства неслись из рук вон плохо.

– Продолжай.

– Десять дней назад считая сегодняшний, произошло нападение. Оно началось около восьмого ана. Наши фургоны были растянуты в линию, тарларионы уже запряжены. Мы заметили небольшую группу верховых краснокожих на юго-востоке. Альфред, капитан из Порт-Олни, во главе двухсот всадников, больше для развлечения, чем из практических соображений, поскакал в их сторону, чтобы отпугнуть. Мы поднялись на фургонах, чтобы посмотреть.

Альфред, конечно, не должен был лично командовать тем отрядом. Для такой атаки, если она вообще была нужна, хватило бы младшего офицера в качестве командира.

– А через мгновение, позади нас, внезапно, с криками выскочили сотни пеших дикарей. Они подползли до рубежа атаки, скрываясь в траве. Они просто кишели в траве. Они смели наши фургоны. Самые ужасные дела, я думаю, случились с большими фургонами, что с семьями двигались на запад. Они были практически беззащитны. Мой собственный фургон был под охраной солдат. На юго-востоке, тем временем, из оврагов и низин, внезапно показались сотни наездников. Они заманили Альфреда в ловушку. Он, внезапно обнаружив себя в абсолютном меньшинстве, развернулся, и преследуемый, отступил назад к фургонам. Я думаю, что при этом потери кавалерии были значительными. Когда он достиг нашего лагеря, фургоны на западе были уже в огне. Он не поскакал к ним на выручку. Он сплотил своих мужчин и приказал, им прорываться на север. Это было в том направлении, откуда напали пешие дикари.

– А что пехота? – спросил я.

– Их он предоставил самим себе, – ответила она с горечью в голосе.

Я кивнул. Не было трудно проследить за мыслями Альфреда. Дикари пешком были бы не в состоянии остановить конницу, а преследователи с юга, и юго-востока должны завязнуть в фургонах. Это было бы так, конечно, но только если столкнутся с пехотой, оставшейся без поддержки.

– Погонщики попрыгали от фургонов, и разбежались, спасая свои жизни, -продолжила она свой рассказ. – Я кричала. Но мой собственный погонщик тоже исчез. Тарларион, напуганный суматохой, тянул фургон то туда, то сюда, но главным образом смещаясь к востоку, подальше от дыма и шума. Я не могла остановить тарлариона потому, что у меня не было поводьев. Я проехала четверть пасанга, мимо солдат, мимо фургонов и мимо других мужчин, прежде чем фургон остановился. Я видела, как один из пехотинцев убил всадника, ударив его сзади пикой, и завладел его кайилой. Альфред поворачивал своих всадников, но к своему ужасу, он понял, что его план провалился. С севера, а теперь, и с запада, подходили всё новые отряды кавалерии краснокожих.

Я кивнул. Конечно, дикари ожидали попытку прорыва в секторе, где они, казалось, поместили то, что, в действительности, было их временной пехотой. План нападения оказался разумным и осторожным. В особенности накопление сил и очерёдность атак показали прекрасную интуицию того, кто руководил отрядами дикарей, на что указывали направление и фазы развития сражения. Кстати, тактические распоряжения в рукопашной свалке, обычно, отдают воинские сообщества, или их назначенцы, свистом – используя свистки из крыльевых костей птицы Херлит, или движениями длинного, оперённого жезла битв.

– Напуганные мужчины метались вокруг моего фургона. Я увидела Альфреда, он крутился на своей кайиле, поворачивая её то туда, то сюда. Я протягивала к нему руки, я даже крикнула ему. Он посмотрел на меня, но не уделил мне внимания. Пехотинцы, вокруг, боролись с кавалеристами за их кайил. Всадники с проклятиями, хлестали в них хлыстами. Дикари с юга и юго-востока мощно ударили в линии пехотинцев занявших оборону с копьями. Но строй удержался.

Я кивнул, поощряя её продолжать. Гореанская пехота, встав в ступенчатые линии и уперев пики торцами в землю, обычно могла отразить нападение легкой кавалерии. Я подозревал, что краснокожие были изрядно удивлены, что оказались неспособны пробиться через линии пехоты. Но такие линии, легко охватить с фланга.

– Я снова крикнула Альфреду, но он не обратил на меня никакого внимания, – пожаловалась она мне. – Казалось, мужчины были повсюду. Вспыхивали поединки на мечах, визжали кайилы. Дикари с севера и запада рвались через фургоны. Некоторые прошли в пределах шагов от меня. Некоторые были голы, и ни один, не носил ничего больше, чем бричклаут. Они жутко кричали. Они были раскрашены, и их кайилы тоже. Перья были в их волосах, и в шерсти их животных. Я видела мозги мужчины, разлетевшиеся не более чем в нескольких шагах от меня.

– Что по поводу животных из ваших фургонов, – неожиданно спросил я, -тех, кто может перемещаться опираясь на руки, но кто может пойти и на двух ногах, когда они того пожелают.

Она удивленно смотрела на меня.

– Я знаю о них. Говори, – крикнул я, и резко хлопнул хлыстом по своей ладони. У меня не было ни малейшего раскаяния или предрассудков для применения его на моей хорошенькой собеседнице.

Она казалась напуганной.

– Сколько их там было?

– Семнадцать.

– Что случилось с ними?

– Когда сражение началось, они выскочили из своих фургонов. Некоторые вступили в бой и убили несколько мужчин, даже наших собственных солдат, которые не знали, кто это такие.

Некоторые боролись с дикарями. Часть была убита дикарями. Небольшая группа, совместными усилиями пробились на север. Казалось дикари, в основной своей массе отказывались напасть на них.

– Сколько было сбежавших? – спросил я.

– Я не знаю. Возможно, семь или восемь, – ответила она.

Эти цифры показались мне соответствующими тем, что я получил от Тыквы и Ваниямпи и моими собственными догадками.

– Продолжай, – приказал я девочке.

– Используя в своих интересах некоторое замешательство, среди краснокожих, после их неудачи в атаке линий пехоты, Альфред приказал своим людям скакать через собственные линии пехоты, и повёл их снова на юго-восток. Его действия разрушили строй пехоты, часть солдат были просто растоптаны, или разбросаны в стороны, этим сразу воспользовались дикари, и устремились через нарушенную линию. Некоторые, возможно, преследовали убегающую кавалерию, но большинство, я думаю, осталось добивать пехоту, после бегства Альфреда полностью расстроенную.

– Кроме того они не хотели давать пехоте шанс перестроиться, закрыться, и вновь восстановить линии, построив твердый периметр.

Она пожала плечами.

– Возможно, и так, – прошептала она. – Тогда показалось, что вокруг меня были только визжащие кайилы, кричащие дикари, краска и перья.

– Это, несомненно, были совместные силы краснокожих, – пояснил я, -собранные, чтобы добить пехоту.

– Я думаю также, – согласилась она.

– Был ли кто-либо ещё оставшийся в живых? – поинтересовался я.

– Я так не думаю.

– Похоже, Альфред поступил правильно, сбежав, – заметил я.

– Наверное.

– Сколько мужчин ушло вместе с ним?

– Я не знаю. Возможно, триста или четыреста.

– Что делала Ты?

– Я легла в фургоне, и постаралась спрятаться, – рассказывала она дальше. – Они нашли меня позже, днем, после сражения. Двое мужчин вытянули меня из фургона. Они сорвали мои вуали и капюшон. Я была брошена на колени в траву, один из мужчин держал мои скрещенные запястья передо мной. Другой заносил надо мной тяжелую палицу, навершие которой представляло собой тяжелый, деревянный шар. Они, очевидно, готовились вышибить мне мозги. Но кто-то громко скомандовал, и мужчины отстранились. Я посмотрела вверх, и увидела высокого дикаря, сидящего верхом на кайиле. Это именно он командовал ими. Он сделал мне знак подняться, и так я и сделала, напуганная я еле стояла на ногах. Все эти мужчины в краске и перьях были отвратительны, я боялась их. Всадник крикнул, и через мгновение я была раздета прямо перед ним, и стояла абсолютно голой. Тогда он склонился с седла и указал мне на передние лапы своего животного. Я испуганно отпрянула. Он сказал что-то ещё, и внезапно я вновь стояла на коленях, как и прежде, только теперь раздетая, мои скрещенные руки и удерживались передо мной одним краснокожим, а другой готовил палицу, чтобы выбивать мои мозги. Тогда я закричала, умоляя меня пощадить. Дикарь на кайиле заговорил снова, и я опять была отпущена. Тогда он ещё раз указал на передние лапы своей кайилы.

Она задрожала, и прекратила говорить. В её глазах стояли слезы.

Я видел, что продолжать для неё будет трудно.

– Ну? – наконец не выдержал я.

– Я должна продолжить?

– Да, – потребовал я, поскольку не считал целесообразным проявлять милосердие к ней. Она была рабыней.

– На сей раз, – продолжила она. – Я подползла на животе к кайиле, опустила голову, и поцеловала лапы животного. Я облизывала и сосала их! Я убрала всю грязь и пыль зубами и языком, с лап и даже с ногтей.

– Превосходно, – обрадовался я.

Она встревожено смотрела на меня.

– Да, превосходно, – повторил я.

Она опустила голову.

Женщина, конечно, оценивалась на предмет обращения в рабство. Во-первых, она была раздета. Поэтому, как только её уже неинтересные мужчинам одежды сокрытия были сорваны с неё, как только она была представлена вниманию хозяев полностью, то было решено, что её лицо и фигура вполне подходят для того, чтобы обратить её в рабство. Мужчины решили, что при прочих равных условиях, она может представлять для них интерес, чтобы иметь её в своей собственности. Конечно, в мире есть много красавиц. Но красота, строго говоря, не является даже необходимым условием для порабощения, уже не говоря о достаточности этого условия. Существует множество женщин, фактически даже не считавшихся действительно красивыми, пока они не были превращены в рабынь.

Во второй части теста ей приказывали. На коленях, раздетая, удерживаемая, с палицей, занесённой над головой, она представляла себе последствия отказа. И тогда она взмолилась о пощаде. В действительности же, она просила дать ей второй шанс доказать свою пригодность для рабства. И победители этот шанс, в милосердии своём, ей предоставили. Она поползала к лапам кайилы дикаря и там, на животе, языком и ртом очистила лапы животного. Это было действием, достойным рабыни, даже не смотря на то, что она отчаянно стремился спасти свою собственную жизнь. Её работа по очистке лап кайилы, очевидно, была оценена дикарями, так что теперь, передо мной она стояла на коленях, будучи живой.

Значение теста ясно. Смысл такого интимного действия исполненного перед простым животным владельца, в том, что ничтожная просительница, захваченная женщина, признается ему непосредственно и всем остальным, нерасторжимо и публично, что она предлагает себя в качестве кандидат на неволю, что она умоляет поработить её. Ну и конечно, подобные действия дают возможность мужчине оценить прикосновения, чувствительность, приёмы и умения девушки. Если она не может даже показать себя перед лапами кайилы то, чего можно ожидать на мехах Господина? Если она не сможет преуспеть даже с животным то, что может заставить думать, что она смогла бы добиться большего успеха с мужчиной? Самый важный аспект этого теста, конечно, состоит в том, что он дает мужчинам средство для того, чтобы оценить, не только действительно ли девушка просит поработить её, но и что еще более важно, является ли она действительно рабыней. Девушка не будет считаться прошедшей этот тест, если своими действиями недостаточно ясно прояснила всем, что та, что лежит у лап кайилы, действительно рабыня. Это проявляется через тонкие поведенческие реакции, обычно физически, но иногда и словесно.

Я внимательно разглядывал женщину, стоящую на коленях передо мной. То, что её мозги не выбиты дубиной дикаря, означало не только, что она своими интимными и длительными действиями выпросила разрешение быть порабощенной, но то, что она, судя по результатам этих действий, на самом деле оказалась рабыней. Я задавался вопросом, а знала ли она, что уже была рабыней. Я предполагал, что она всё ещё думала о себе как о свободной женщине. Это заблуждение всегда можно рассеять к удовольствию мужчины. Кстати изначально реплики, которые показывают рабство в женщине, могут быть тонкими. Позже, по мере её роста как рабыни, она начинает понимать, что её самая глубинная и полная сущность не только может быть показана, но и должна быть показана. Что теперь не только допустимо показывать свою женственность, но и должно её показывать полностью. Поняв и полностью осознав всё это, следуя высвобождению чувств, она подвергается изумительному преобразованию. Она становится жизнеспособной, чувственной, любвеобильной и счастливой. Это интересно – наблюдать за женщиной во время подобного преобразования. Счастлив тот, у кого есть рабыня.

– После подобных своих деяний, Ты, несомненно, ожидала, что тебя будут долго и с удовольствием насиловать, – предположил я.

– Да, – не стала отрицать Леди Мира, – практически с того момента, как я чувствовала теплую траву под животом, и взяла в рот лапы того животного.

– И они оправдали твои ожидания? – заинтересовался я.

– Нет, – сердито буркнула она. – Я была связана, и отдана этим людям.

– Я заметил, – усмехнулся я, поскольку, был уверен, что так оно и было.

– Не бойтесь, – попытался Тыква успокоить раздетую красотку, стоящую на коленях, и хорошо привязанную к примитивному ярму. – Ваши испытания и несчастья, Ваши затруднения и бедствия, скоро закончатся.

– Не убивайте меня, – взмолилась она.

– По желанию твоих хозяев, тебя могут и убить, – напомнил я ей.

Она побледнела. Я видел, что где-то она уже поняла, что стала рабыней.

– Но Вам очень повезло, – сказал один из Ваниямпи.

– Владельцы сочли целесообразным оказать Вам своё милосердие, -поддержал другой.

– По крайней мере, в течение какого-то времени, – добавил третий.

– Владельцы? – переспросила женщина.

– Владельцы, ваши и наши, рабыня, – пояснил Тыква.

– Рабыня! – она закричала и задергалась в ярме. Но она не пыталась встать. Я думаю, из-за моего присутствия.

– Да, – заверил её Тыква.

– Мы собираемся назвать её Репой, – добавил кто-то из Ваниямпи.

– Я – свободная женщина, – закричала она. – Я – Леди Мира из Города Венна!

Я улыбнулся про себя. Такой наивной казалась эта, стоящая на коленях рабыня, уже названная Репой.

– По приказу наших владельцев, – сказал Тыква, – Вы должны быть взяты, как есть, в ярме и голой, в загон.

– В загон? – удивилась она.

– Да, в одиннадцатый сад, в наш дом, – объяснил Тыква.

– Вы будете счастливы там, – добавил другой из Ваниямпи.

– Все мы будем счастливы, – поправил следующий.

– К несчастью, Вы должны быть будете идти за нами на привязи, через степь, раздетая и в ярме, как если бы Вы были простой гореанской рабыней, чьё рабство отмечено клеймом.

– И, несомненно, я доставлю Вам большое удовольствие в этом походе, едко добавила девушка.

– Мы будем с нетерпением ждать удовольствия от Вашей компании, -сказал один из них.

– Я понимаю, – добавила она.

– Я не думаю, что Ты на самом деле понимаешь, – усмехнулся я, – по крайней мере, пока ещё не понимаешь.

– Не бойтесь. Если время от времени на Вас и будут смотреть, то только с полным достоинством и уважением, – постарался успокоить ей Тыква.

– Мы не будем даже смотреть на Вас, по крайней мере не пристально, -поддержал ещё один.

– По крайней мере, пока Ваш грех не будет скрыт, – добавил ещё один.

– Грех? – удивлённо, спросила девушка.

– Ваша красота, Ваша привлекательность, – объяснил кто-то их них.

Потом Ваниямпи заговорили все сразу:

– Не все Одинаковые, те, у кого есть такая неважная и незначительная черта, такая как женственность, будут рады вашему появлению.

– Таким образом, Вы можете заставить их чувствовать, что они не такие же как Вы, или, что Вы не то же самое, что и они.

– Они не хотели бы этого.

– Греховно заставлять людей чувствовать, что они – не такие же.

– Поскольку на самом деле, все равны.

– Конечно.

– Также Одинаковых, тех, у кого есть такая незначительная и неважная черта, как мужественность, это может обеспокоить. Это может вызвать у них определенные виды желаний, объяснил Тыква.

– Не у меня, – заявил один из Ваниямпи.

– Только не я, – тут же отозвался другой. – У меня никогда не было таких желаний.

– Но не все мы, – предупредил Тыква, – столь, сильны и хороши, как Морковь и Капуста.

– Что до меня, – сказал другой, – то я считаю, что такие вещи не имеют совершенно никакого значения.

Ваниямпи отозвались хором восхищения.

– И не как Бобы, – добавил Тыква. – Но для некоторых из нас Ваша здоровая внешность может быть чрезвычайно тревожащей.

– Она делает меня больным, – признался кто-то.

– Да, мне тоже становится плохо, когда я смотрю на неё, – поддержал товарища другой из Ваниямпи. – Меня приподняло, когда увидел её в первый раз.

– Она и меня тревожит, – прошептал кто-то ещё.

– Я признаю, это «Честной исповедью», – торжественно сказал Тыква. – И поздравляю вас за вашу искренность и правдивость. Дальнейшая ваша задача состоит в том, чтобы добиваться совершенства.

– Да, – покаянно проговорил один из овощей. – Возможно, если бы мне разрешили смотреть на это чаще, то я мог бы самостоятельно справиться с этим.

– Лучше посвящай себя трудной, отнимающей много времени и занимающей ум работе, – осадил его Тыква.

– И почаще купайся в холодных ручьях, – посоветовал Морковь.

Парень понурил голову. Я не обвинял его. Я и сам не любил купаться в холодных ручьях. Я предпочел теплую ванну, принятую совместно с хорошенькой рабыней.

В конце концов, обязан ли свободный мужчина, натирать сам себя маслами, самостоятельно счищать грязь со своей собственной кожи и, да ещё и самостоятельно вытираться полотенцем? А зачем же тогда вообще нужны рабыни?

– Вы видите, – сказал Тыква связанной девушке, – Ваша внешность, даже если бы она не выглядела такой здоровой, вызывает у некоторых из нас определенные мысли и чувства. Она может даже вызвать движения в наших телах. Оставаться Одинаковыми при этом становится затруднительно. А это грех для нас не быть Одинаковыми.

– Поскольку мы – Одинаковые, – добавил Капуста. – Все это знают.

– Исходя из всего сказанного, раз Ваша внешность может вызвать грех, и она уже вызывает грех, значит, она греховна, – сделал вывод Тыква.

– А ещё, – пробормотал Бобы, – она может отвлечь от действительно важных вещей.

– Таких, как оставаться Одинаковыми, – сказал Капуста.

– Да, – заключил Тыква.

Девушка дрожала, убежденная, что она, возможно, была в присутствии сумасшедших.

Сумасшествие – интересное понятие. Некоторые полагают, оно зависит от правил установленных в обществе на данном отрезке времени. Таким образом, в стране безумцев именно нормальные будут считаться сумасшедшими. Молчаливое согласие с временными аксиологическими правилами, конечно не единственный возможный абстрактный подход к подобным вопросам. Другой подход – это представить себе мир, совместимый с действительностью и благоприятный человеческой природе, мир, в который наука могла бы быть свободной, мир, в котором правда не будет противоречить закону, мир, рождённый не для вреда, деформации и страданий человечества, а для его удовлетворения.

– Не надо бояться, – успокаивал Тыква пленницу, – Как только мы доберёмся до нашего загона, Вы будете прилично одеты.

– Так же как Вы? – спросила она, с отвращением рассматривая длинные, серые, грубые и неуклюжие платья, надетые на Ваниямпи.

– Такая одежда помогает нам подавить наши желания и быть скромными, -объяснил один из Ваниямпи.

– Они напоминают нам, что мы все Одинаковые.

– Что все мы, что бы мы ни говорили и не делали, ничто, но Ваниямпи.

Мне показалось, что это имело смысл. У человека есть стремление быть последовательным, независимо от того, из каких эксцентричных исходных условий он может выйти, но обычно он будет вести себя по жизни, таким образом, который приличествует его одежде. Так что, английское выражение, что одежда делает человека, имеет глубокий смысл

– Уж лучше, быть раздетой и с кожаными ремнями на шее! – возмущённо, сказала девушка.

– А что делают в вашем загоне с теми, кто не Одинаковый? – задал я вопрос Ваниямпи.

– Мы пытаемся преобразовать их. Мы уговариваем их. Мы рассуждаем с ними.

– И что бывает, если Вы не можете убедить их в своей одинаковости? Я спросил.

– Тогда мы изгоняем их из загона, умирать в Прериях.

– Это горько для нас, поступать подобным образом.

– Но это должно быть сделано.

– Инфекции их ереси нельзя позволить заразить других.

– Польза целого должна иметь приоритет перед пользой частей.

– Вы убиваете их? – спросил я.

– Нет!

– Мы не можем убить!

– Это противоречит Учению.

– Но Вы выгоняете их, предполагая, что они погибнут в Прериях, -

Напомнил я.

– Но ведь это – Прерии, будут тем, что убьёт их, а не мы.

– Мы, таким образом, невиновны.

– Такое изгнание является приемлемым для Учения? – спросил я.

– Конечно. Как ещё загон может избавиться от них?

– Вы должны понять, что нам не нравится поступать так.

– Так поступают только после того, как любая иная альтернатива была исчерпана.

– Различность нападает на корень Одинаковости. Одинаковость важна для самой цивилизации. Таким образом, Различность угрожает обществу и цивилизации непосредственно.

– Различность должна быть уничтожена.

– И что же, получается что, есть только одна ценность, одно достоинство? – не выдержал я.

– Да.

– Один это один, – глубокомысленно изрёк кто-то из них, -самоидентичный и одинаковый.

– А шестнадцать, это шестнадцать, – заметил я.

– Но шестнадцать, это, же шестнадцать раз по одному, и таким образом всё опять уменьшается до одного, который один.

– А что тогда относительно половины и половины? – спросил я.

– В целом они составляют один.

– Что относительно одной трети и одной трети, тогда? – уже издевался я.

– Каждый из тех есть всего лишь одно число, и, таким образом, каждый это один, и один это один.

– А что Вы думаете о разнообразии вокруг Вас, – спросил я, – скажите, как относиться к кайиле и слину?

– Одна кайила и один слин, оба один, который есть один.

– Что Вы можете сказать относительно ноля и одного?

– Ноль – одно число, и каждый – одно число, и таким образом каждый есть один, и один есть один.

– А относительно ничто и один?

– Один это один, и ничто это ничто, как если один был покинут одним, который и являлся одним.

– Но у Вас было бы по крайней мере одно ничто, не так ли?

– Ничто или ничто или один. Если это ничто, тогда это ничто. Если это один, то это один, и на одном.

– Таким образом, все – то же самое, – заключили Ваниямпи.

– По-моему, то, что Вы несёте это полный бред, – не выдержал я. – Вы знаете об этом?

– Для неосведомленного глубина часто кажется бредом.

– Действительно, для некоторых, кому не хватает просвещённости, это может также показаться бредом.

– Чем более абсурдным что-то кажется, тем более вероятно что, это должно быть верно.

– Это кажется абсурдным, – согласился я с первой частью последнего довода.

– И это, само по себе, есть то самое доказательство, которое показывает, что Учение наиболее вероятно правильно.

– И это, как предполагается, самоочевидно? – спросил я, уже ничему не удивляясь.

– Да.

– Но это не самоочевидно для меня, – заметил я.

– Это не изъян его самоочевидности.

– Вы не можете обвинить самоочевидность Учения в этом.

– Что-то, что самоочевидно одному человеку, может быть не самоочевидно другому.

– Как это может быть самоочевидно одному, и не быть таковым другому? – продолжал я издеваться.

– Кто-то может быть более талантливым в обнаружении самоочевидности, чем другой.

– А как Вы различаете то, что только кажется самоочевидным, и то, что действительно самоочевидно?

– Царствующие Жрецы не обманули бы нас.

– Они-то тут причём? – удивился я.

– Это самоочевидно.

– Вы когда-либо ошибались о том, что самоочевидно?

– Да, часто, – признался Тыква.

– Как Вы объясняете это? – Я спросил.

– Мы слабы и немощны.

– Мы – только Ваниямпи.

Я посмотрел на Тыкву.

– Безусловно, – сказал он, – Есть место для веры во все это.

– Довольно большое место, насколько я догадываюсь, – предположил я.