Текст книги "Дикари Гора (ЛП)"

Автор книги: Джон Норман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 23 страниц)

Она контрастировала с другой девушкой, девушкой с темно-рыжими волосами, на следующем прилавке. Она не кричала, наоборот, покорно и без малейшего сопротивления, принимала различные позы, следуя за пожеланиями различных мужчин вокруг её прилавка. Она даже терпела, не проявляя неповиновения, когда мужчины помогали ей руками встать в нужную позицию, для более удобного осмотра. Сейчас она стояла на коленях на прилавке, опираясь ягодицами на пятки, с широко разведёнными коленями, прямой спиной, высоко поднятой головой назад, и держа руки на затылке. Я не сомневался, что для обеих этих девушек ситуация станет еще более понятной, как только обеим выжгут клеймо на бедре.

– Благородные Господа! – раздался зычный голос, того самого толстяка в грязной сине-жёлтой рубашке, который ранее рекламировал торги.

– Благородные Господа, – кричал он. – Мы готовы к заключительному аукциону вечера!

Это объявление приветствовали с гулом интереса, и мужчины в зале начали смещаться поближе к центральному прилавку. Именно на центральном прилавке, полностью одетая, и очевидно прекрасная молодая женщина была растянута за запястья и лодыжки. Она, само собой, была припасена напоследок. В течение всего вечера, время от времени, через нерегулярные интервалы, где-то пятнадцать или шестнадцать девушек выставили на открытые торги, на потеху толпе. Некоторые из них, по крайней мере, первоначально, были одеты, хотя обычно им оставляли немногим более чем трусики и бюстгальтер. Я специально остался, чтобы посмотреть на продажу этой женщины, поскольку мне было любопытно посмотреть, была ли она столь же красива без одежды, как и её открытое лицо с тонкими чертами. Это была светлокожая, стройная, гибкая девушка. Чувствовалось что у неё сладкие груди, узкая талия и прекрасные широкие бедра, несомненно, скрывающие сочную любовную колыбель. А ещё у неё были маленькие запястья и лодыжки. Они будут потрясающе выглядеть в кандалах. Когда она открыла глаза, наполненные болью и ужасом, чтобы посмотреть на толпу, я увидел, что они были голубыми. Её рыжие волосы были зачёсаны назад и довольно туго перевязаны лентой. Она коротко дёрнулась в своих путах и снова спокойно повисла над центральным прилавком. Её тело, судя по тому, что видел, и о чём ног догадываться, обещало немало удовольствия её Господину. Оно может оказаться подходящим, как мне кажется, даже для рабыни страсти.

Я оглянулся назад, особенно налево, на боковые прилавки. Теперь они были брошены, все люди, до этого фланировавшие между ними, собирались к главному шоу вечер. Все, кроме временных обитательниц прилавков. О них на время забыли, о них, которые остались стоять на коленях или корточках, о них на чьих шеях были застёгнуты тяжёлые стальные ошейники прикрепленные цепями к кольцам прилавков. Я улыбнулся своим мыслям. Некоторые из предложенных товаров выглядели сердитыми. Они больше не были центром внимания. Они, хотя и голые, и прикованные цепями, и на рабских прилавках, просто не могли взять в голову, почему они должны быть брошенными и одинокими там, где они были, прикованы цепью, в то время как возможные покупатели игнорируют их, даруя своё внимание чему-то, по крайней мере временно, более для них интересному. Эти товары уже показывали тщеславие рабынь. Но пусть они не беспокоятся, как только аукцион завершится, мужчины, несомненно, вернутся к их осмотру. Вот тогда они снова будут в центре внимания, вот тогда они снова будут подвергнуты тщательному исследованию их возможными будущими владельцами. Их осмотрят и потрогают снова и снова, близко и внимательно, чтобы решить смогут ли они представлять какой-либо интерес.

– Я полагаю, что мы готовы начать торги, – привлёк внимание тучный работорговец в грязной сине-жёлтой рубашке. Своим хлыстом он указал на временно позабытую девушку.

– У нас здесь остался последний лот, который был выставлен для аукциона этим вечером, светлокожая, рыжеволосая варварская красавица.

– А мы не знаем, является ли она красавицей или нет, – выкрикнул кто-то из толпы. – Раздень её!

– Но я спешу заверить всех Вас, – продолжал работорговец, не обращая внимания, выкрикнутое требование, – что это павильон останется открытым для Вас в течение ещё одного ана после окончания этого аукциона. Мы приглашаем Вас, ещё раз хорошенько осмотреть, и может прикупить, те пустяки и безделушки, что разбросаны для Вашего удовольствия на наших боковых прилавках.

– Завязывай с этим! – кричал тот же голос, нетерпеливо. – Дай нам увидеть её!

– Мы оставили эту варварскую красотку на сладкое, – сказал помощник работорговца. – Она станет подходящим лотом заключительного аукциона этого вечера, этого роскошного вечера в доме Рама Сэйбара! Созерцайте её! Разве Ваш интерес ещё не заострился?

Я мог видеть, окинув взглядом толпу вокруг себя, что интерес нескольких из мужчин действительно заострился.

– Даже сейчас, пока она одета, – смеялся аукционист, – разве Ваш интерес не заострился?

– Что есть, то есть! – засмеялись несколько человек.

– Да дай уже, нам посмотреть на неё! – послышался ещё один нетерпеливый голос.

То, что женщина продавалась на аукционе последней, ещё не указывает, по существу, на то, что она была самой красивой. Но с другой стороны, и это бесспорно, что именно эта была достаточно красива. Некоторые из девушек, которых продали с аукциона в течение вечера, были, можно сказать экстраординарными.

Эта женщина, в любом случае, была, среди самых красивых. Некоторые из девушек, проданных с аукциона ранее, также выставили покупателям, первоначально в разной степени одетыми, их одежду, тогда удаляли, иногда язвительно и церемонно, в течение их продажи. Эта была единственной женщиной, однако, из тех, кто был представлен прежде, кого растянули за запястья и лодыжки перед покупателями.

– И так, светлокожая, рыжеволосая варварская красотка, – начал представление лота аукционист, – очень интеллектуальная, изящная, чистая и чувствительная женщина. В её собственном мире, несомненно, высокого рода и положения. Но в нашем мире, на планете Гор, она только безмозглый кусок рабского мяса. Девка, которая будет учиться носить ошейник. Девка, которая будет учиться служить и повиноваться. Девка которая будет учиться ублажать хозяев. Девка, которая узнает, что является законной собственностью мужчин!

– Давай, показывай её! – кричали уже несколько человек.

Аукционист кивнул своему помощнику, который внёс в зал, неглубокий медный чан, приблизительно два фута в диаметре, заполненном тонкими пропитанными маслом дровами. Через мгновение, он высек искру кремнем, и зажег дрова. Девушка смотрела на это. Я не думаю, что в тот момент, она ясно поняла его назначение.

– Дай нам посмотреть на неё! Давай, раздевай! – бесновался парень неподалёку от меня.

– Ну, конечно! – обещал аукционист. Он, не торопясь, повесил длинный черный хлыст на пояс.

Женщина несчастно смотрела на толпу. Уверен, она всё ещё полностью не понимала, что именно собирались с ней сделать. Она была варваркой, её свобода закончилась совсем недавно. Она не говорила по-гореански. Её принесли в зал и безжалостно подвесили за запястья, сразу после завершения более ранних аукционов. У меня было немного сомнений, что теперешние владельцы девушки сохраняли её в неведение, относительно её местонахождения. Она знала немного более того, что её выставили на потеху мужчинам, но по какой причине и для чего, она боялась даже подумать.

– Ну что, мы начинаем? – спросил аукционист у толпы. – Мы хотим увидеть, так ли она хороша?

– Да! Да! – скандировали покупатели все вместе. Я улыбнулся своим мыслям, этот аукционист знал своё дело.

– Но сначала, – тянул время аукционист, – давайте разберёмся с нелепостью этих предметов одежды. Они, выглядят как помесь одежды свободной женщины и тряпок рабыни.

Насколько, я понимаю, женщина носила привлекательное офисное платье, того сорта, который часто неявно предписывается, особенно женщинами-руководителями, для своих подчинённых женского пола, и рассматривается ими, как слишком женственный, чтобы быть подходящим для руководящего звена. «Это очень симпатично, Джейн. Мне нравится видеть, что Вы носите такое платье как это». – «Да, Мисс Табор». Это – также полезный способ, для женщины-руководителя ясно показать их коллегам-мужчинам, что такие женщины, в отличие от неё, являются только женщинами.

Это было длинное, коричневое, в белый горошек плиссированное платье длиной до середины икр, с рукавами, сшитое из какого-то мягкого, гладкого синтетического материала. Спереди был длинный волнующий разрез, застёгнутый на ряд маленьких, красных, круглых пуговиц. Такие же пуговицы были и на манжетах. Платье подпоясывалось на талии поясом такой же расцветки. На её шее была единственная нитка жемчуга, несомненно, искусственного, иначе его сняли бы ещё похитители. На ногах были чулки или колготки, и черные, блестящие босоножки на высоких каблуках, закреплённые единственным, узким черным ремешком на лодыжке. То как она была одета, позволяет полагать, что женщина работала в офисе, и была схвачена гореанскими работорговцами по пути домой с работы. Я думаю, что теперь ей можно забыть об офисе. В будущем у неё будут совсем другие обязанности.

– Это – одежда свободной женщины или рабыни? – спросил аукционист у толпы.

– Рабыни, – кричали мужчины. – Снимай их!

Гореане, вероятно, расценили их как предметы одежды рабыни из-за их гладкости и привлекательности. Также, плиссированный тип подола платья позволял ему свободно двигаться и виться вокруг её бёдер, если бы она двигалась определенным образом. Кроме того, нижние части икр и её симпатичные лодыжки не скрывались платьем. То, что она носила, одежду рабыни, вероятно, так же, было расценено толпой, из-за полной прозрачности покрытий на её ногах, а уж её обувь столь небольшая и красивая, с черными ремешками на лодыжках, была такова, что любой гореанин вам скажет, что это может одеть женщина, сама просящая об ошейнике.

– Она прибыла к нам одетая во всё это, – заявил аукционист. – Я, признаться, сам ещё не видел её.

– Ну так, давай посмотри, заодно и мы увидим, – выкрикнул кто-то.

– Мне самому, интересно, так ли она хороша, – продолжал заводить толпу аукционист.

– Начинай! Начинай! – ревела толпа в нетерпении.

– Конечно! – рассмеялся аукционист. После чего подошёл к временно оставленной девушке и, приподняв веревки на её лодыжках, расстегнул узкие, окружающие лодыжку ремешки босоножек. Затем снял их с её ног, и, сжав пару вместе в своей правой руке, поднял вверх.

– Отметьте эти ремни, – призвал он. – Кажется, мы знакомы с такими ремнями. Не так ли Джентльмены?

Кое-кто из мужчин засмеялся. Они напоминали тонкие гибкие ремешки, скрепленные пряжкой, подобными частенько связывают запястья и лодыжки рабынь, прежде или во время как мужчина использует девушка для своего удовлетворения.

Он вытянул большой, нож с треугольным лезвием из украшенных бусами ножен на его поясе, срезал ремни и верх туфель и избавился от них, швырнув в огонь, пылающий медном чане рядом с ним.

– А у неё очень симпатичные ступни, – сказал он. После чего вернул в ножны свой кинжал, и схватил нитку жемчуга, украшавшую горло девушки. Она вскрикнула от неожиданности и боли, когда он срывал украшение с её шеи.

– И шея у неё тоже симпатичная, – отметил он, оттягивая её голову назад за волосы.

– Да, – прокричал человек из толпы, соглашаясь с мнением работорговца.

Он отпустил её волосы, и вышел вперед, снова обратившись к толпе.

– Несомненно, какой-нибудь хозяин, найдёт что-то более подходящее, во что можно заключить эту прекрасную шею, чем нитка жемчуга, – размышлял он, всё больше распаляя толпу.

В павильоне хохотали.

– Ну что дальше, – продолжал аукционист, снимая жемчуг с нитки и рассматривая, – Я тут проверил этот жемчуг. Он ненастоящий. Она носила поддельный жемчуг.

Толпа ответила страшными криками. У гореан довольно примитивное, но справедливое отношение к честности и обману.

– Каким должно быть её наказание? – вопрошал аукционист.

– Рабство! – выкрикнули сразу несколько голосов.

– Да, но она уже – рабыня, – заметил аукционист, – хотя, возможно, она ещё не знает это.

– Пусть тот из нас, кто купит эту самку тарска, заставит её спину расплатиться за это мошенничество, – высказал своё мнение один из покупателей, – И пусть наказывает её подольше и получше, чтобы больше не обманывала.

– Это приемлемо? – спросил аукционист у мужчин в зал.

– Да, – отозвалось сразу несколько мужчин.

– Я лучше, чем она, – услышал я женский голос около меня. Я почувствовал, как мою руку мягко охватили нежные пальчики. Я посмотрел вниз, и вспомнил её. Я столкнулся с ней рядом с торговой зоной Сэйбара, перед началом продаж. Она была варваркой, рабыней, девушкой таверны. Её называли Джинджер.

– А я думал, что Ты была занята, – сказал я. Она прижалась губами к моему рукаву.

– Он нанял меня для ан, – почти промурлыкала она. – Он заставил меня хорошо ему услужить.

– Великолепно, – похвалил я рабыню.

– Теперь я не занята, Господин, – прошептала маленькая шлюшка, глядя на меня снизу.

– Не слушайте её, Господин, – раздался жаркий голос с другой стороны. – Пойдёмте со мной, скорее, в таверну Рассела. Я сделаю Вашу ночь незабываемой наслаждением.

Я посмотрел налево. Там стояла темноволосая девушка. Она, также, разумеется, была девушкой таверны, но она была облачена несколько иначе, чем Джинджер. Вкус или деловая хватка их владельцев различались. Рабы, конечно, одеваются так, как это нравится их хозяевам.

– Я, тоже, варварка, Господин, – призналась она. – Я – Эвелин.

На ней был надет чёрный обтягивающий топ без бретелек и короткую, черную же, шелковую юбку с оборками, украшенную красной вышивкой и усиленную кринолином. Чёрная лента туго обхватывала горло Эвелин под её ошейником. Красная лента, соответствующая художественному оформлению юбки, стягивала её волосы. На ней не было чулков или обуви. На Горе подобная одежда для рабынь не принята. Её костюм, как и тот, что был на Джинджер, короткое украшенное бисером, свободное платье с бахромой, сшитое из тёмной кожи, с украшенным бусами ножным браслетом, копировал одежду, в которой краснокожие рабовладельцы считали целесообразным видеть своих белых рабынь, если вообще разрешали им одежду. Подозреваю, что подобная одежда является наследием других времен и других мест. Большинство предметов одежды гореан, конечно же, тех, что носят люди, прослеживается до земных предков. Я смотрел на белые груди Эвелин, приподнятые и чётко очерченные тугим топом, выставленные на показ для удовольствия мужчин.

Я задавался вопросом, какому же мужчине не будет хотеться развязать или сорвать этот топик, обнажить скрытые под ним сокровища, чтобы схватить их своими руками.

– Не обращайте на неё своего внимания, Господин, – страстно шептала Джинджер. – Пойдёмте лучше со мной в таверну Рэндолфа.

– Нет, со мной, в таверну Рассела, – соблазняла меня Эвелин.

– Как мне кажется, Вы обе прокрались сюда без разрешения, – заметил я. Мне казалось сильно сомнительным, что Рам, который Сэйбар будет рад девушкам, пристающим покупателям в его павильоне, особенно во время торгов.

– Худшее, что может случиться, – это то, что нас плетью выгонят из зала, – махнула рукой Эвелин.

– Да но хлещут они по икрам, – напомнила Джинджер. – Это больно.

– Да, – согласилась Эвелин, вздрогнув. Я заключил, что они обе были не раз, выгнаны отсюда подобным образом разгневанными надсмотрщиками.

– Отпустите меня! – умоляла девушка, вися, перед толпой.

– Нет, – прокричала она, – нет!

Пояс, поддерживавший платье, был разорван, и повис в задней петельке, болтаясь у её ягодиц.

– Нет, – кричала она. – Нет! Не-е-е-ет!

Но нож аукциониста, медленно, одну за другой срезал пуговицы с длинного, переднего запаха её платья.

– Что Вам от меня нужно? – спрашивала она, рыдая от страха. – Что Вы делаете? – взвизгнула она, когда последняя пуговица была срезана. – Что Вы собираетесь со мной сделать? Что Вы делаете со мной? – вопрошала девушка. А тем временем края её платья были уже распахнуты и отдёрнуты назад.

– Я не думаю, что она симпатична, – сказала Джинджер.

– Мне тоже так не кажется, – поддержала её Эвелин. – Ты даже можешь быть посимпатичнее, чем она.

– Я красивая, – возмутилась Джинджер. – Это – Ты, можешь быть посимпатичнее, чем она, моя голодная до мужиков маленькая рабыня.

– Голодная до мужиков? – переспросила Эвелин. – Я слышала, что Ты грызёшь свои цепи, что Ты умаляешь, чтобы Тебя выпустили ночью к мужчинам.

– Ни для кого не секрет в Кайилиауке, – ответила Джинджер, – что Ты по ночам ногтями царапаешь пол в своей конуре!

– А что я могу сделать с этим, если мужчины разожгли моё рабство, -сказала Эвелин, со слезами в её глазах.

– Они, разожгли и моё рабство, – прошептала Джинджер, и, помолчав, добавила – причём полностью.

– Зато я более беспомощная и страстная, чем Ты, – похвалилась Эвелин.

– Нет, не Ты, – не согласилась с ней Джинджер.

– Всем в Кайилиауке известно, что как рабыня я лучше Тебя, – стояла на своём Эвелин.

– Я – лучшая рабыня, – гордо заявила Джинджер, и добавила, -похотливая рабыня-шлюха!

– Нет, это я лучшая самая похотливая и лучшая рабыня в городе, -злобно прошипела Эвелин.

– А ну тихо, развратные Рабыни, – прикрикнул я.

– Да, Господин, – отозвалась Джинджер, сразу замолкая.

– Да, Господин, – эхом повторила за ней Эвелин.

Под платьем девушка носила белую шёлковую комбинацию, длиной до колен.

Платье, тем временем было срезано и сорвано. После чего полетело в огонь, следом за туфлями и фальшивым жемчугом.

Я увидел, что комбинация держалась на тоненьких бретельках. Они были разорваны, и затем, аукционист зашёл девушке за спины и, разорвав комбинацию на две половины, сдёрнул с тела пленницы. Последнее, что прикрывало тело жертвы от глаз мужчин, было удалено. Над левым коленом стала видна тонкая разноцветная лента-подвязка. Это заинтересовало меня, полагаю, что у этой девочки может быть высокий рабский потенциал. Эта лента, возбуждающая и прекрасно подчёркивающая красоту икры и её бедра, конечно, была сорвана аукционистом к радости возбуждённой аудитории.

Мне было интересно, почему эти две девушки из разных таверн, Джинджер и Эвелин, искали моего внимания. Ведь очевидно, что в Кайилиауке мужчин хватало. Действительно, в это время, вечером, мне не верилось, что их таверны пустуют. Следовало ожидать, что их должны бы были использовать по прямому назначению, чтобы зарабатывать деньги для их владельцев. В данный момент они должны быть прикованы цепью, в их альковах, и доставлять неземное наслаждение посетителям таверн. Но пока, я выкинул этот вопрос из головы.

– Нет, – умоляла подвешенная перед нами девушка, – пожалуйста, не делайте этого!

Комбинация, сорванная с тела молодой женщины, полетела в огонь.

– Тарск серебром, – послышалось первое предложение цены.

– Превосходно, – отозвался аукциониста.

Это показалось мне необычно высоким предложением за сырую, недрессированную, рабыню варварку, особенно, как предложение открытия. С другой стороны, я отметил, что девушки, похоже, уже принесли высокий доход. Несколько девушек ушли с боковых прилавков, по ценам, от тридцати до пятидесяти медных тарсков.

На многих других рынках эти девушки, в их текущем состоянии варварства и невежества, скорее всего не принесли больше, чем всего семь – восемь медяшек за штуку. Эти цены, конечно, зависели от спроса и предложения на рынке, а так же от времени года. В Кайилиауке хватает богатых людей, заработавших на торговле кожей и рогами и разведении кайил. Кроме того, так близко к границе, всего лишь в нескольких пасангах от Иханке, и вдали от обычных мест захвата рабынь и постоянных маршрутов их транспортировки, рабынь, особенно таких красивых, не так чтобы в изобилии. Соответственно мужчины, приехавшие из окрестностей, готовы заплатить много, чтобы иметь одну из них в своих объятиях.

На девушке остался бюстгальтер, пояс с подвязками и чулки. Кроме того, ниже узкого пояса с подвязками, я мог видеть маленькие шелковые трусики, скрывавшие её главную ценность.

– А она и правда не уродина, – недовольно отметила Джинджер.

– Это точно, – неохотно согласилась с ней Эвелин.

Девушка с ужасом смотрела, как догорают в языках пламени остатки шелковой комбинации. Земная одежда на её глазах, деталь за деталью, уничтожалась. И это ей ясно давало понять, что она начала переход к новой действительности.

– Нет, – упрашивала она, – Пожалуйста, не надо.

Аукционист отцепил чулки от застёжек четырех ремней-подвязок, и через мгновение аукционист стянул чулки с ног девушки, подсовывая им под веревками на её лодыжках. Пламя вновь взвилось в жаровне, уничтожая ещё одну часть прежней жизни будущей рабыни. Потом, бросив на неё короткий взгляд, работорговец встал позади, и расстегнул крючки на её поясе. И этот предмет одежды, также, через мгновение, отправился в огонь следом за предыдущими. Теперь она висела перед нами одетая только в бюстгальтер и трусики, да ещё на ней оставалась лента стягивающая волосы.

– Распусти ей волосы! – призывал один из покупателей.

– Да, давай! – поддерживал первого ещё один.

Я улыбнулся. Да, было самое подходящее время для волос женщины, которые сейчас будут освобождены. Волосы рабынь, надо заметить, если они не срезаны или не сбриты в наказание, обычно отращивают очень длинными. Кроме привлекательности, которой длинные волосы, хорошо тренированная рабыня знает, как можно их использовать при исполнении своих интимных обязанностей для удовольствия её хозяина. Ну и конечно, её владелец может много для чего их использовать, например, свить в клубок и втиснуть ей в рот, в качестве кляпа, если не хочет слышать её какое-то время, или если желает заглушить её крики страсти в момент судорог наслаждения во время служения, либо крики боли во время наказания. А если волосы достаточной длины, то она даже может быть ими связана.

– Само собой, – согласился аукционист. Он начал чопорно развязывать ленту, что сдерживала её рыжие волосы. Развязал, и бросил в огонь. Затем взбил волосы и рассыпал их, по плечам девушки. Полюбовавшись, зачесал их назад за спину, и пригладил. Он развернул девушку спиной к толпе, потом резко дёрнул её налево и затем направо, чтобы мужчины могли бы видеть, как волосы играют на спине. Это было красиво. Проделав этот возбуждающий трюк, аукционист вновь установил её так, чтобы она снова беспомощно повисла лицом к толпе.

– А она действительно довольно симпатична, – сказала Джинджер, раздражено.

– Да, уж, – согласилась Эвелин, не менее раздражённо и завистливо.

– Но не столь симпатична как я, – сделала вывод Джинджер.

– По крайней мере, не симпатичней меня, – вставила своё слово Эвелин.

Я улыбнулся. У меня не было сомнений, что эта девушка принесет большую прибыль, чем любая из них, хотя обе они были, по общему признанию, были желанными, сочными рабынями, полностью покорившиеся своей участи.

– Два тарска серебром, – выкрикнул ещё один распалённый мужчина.

– Превосходно, – улыбнулся аукционист.

Девочка смотрела в толпу со страхом и страданием. Несомненно, она подвешенная, уже достаточно напуганная этой толпой, ещё на что-то надеялась. Конечно, эти скоты не посмеют пойти дальше. Ей казалось, что, раз она была принесена в зал одетой, то конечно же, её достоинство и гордость будут уважаться и дальше, по крайней мере до того момента, пока она была хоть немного прикрыта. Также, парень стоящий рядом с ней, сделал паузу в своём оскорбительном и бесцеремонном деле. Но потом она посмотрела на боковые прилавки. Там были женщины, такие же, как и она, только они были прикованы к месту, и на них были ошейники и цепи, а ещё она не могла не отметить, что были полностью раздеты.

Но она, конечно, отличалась от них! Она была прекрасней и утончённей.

Любой мог видеть это! Было заметно, как эти мысли и надежды промелькнули на её лице, и тогда она расслабилась и спокойно повисла на веревках. Аукционист тем временем подал знак помощнику, стоявшему в стороне. Ей казалось, что её испытание, было теперь близко к завершению. Выставление на показ голышом и унижение, которые перенесли другие девушек, не должны были быть её судьбой. Она была лучше. Она отличалась.

Парень, которому аукционист подмигнул, исчез за дверью.

Но разве девочка не знала, что ничем не лучше остальных? Разве она не понимала, что, так же, как и они, была только рабыней?

– Интересно, красива ли она, – не находила себе места Джинджер.

– Пока она одета, можно об этом только размышлять, – нетерпеливо, проговорила Эвелин.

– Почему он не снимет с неё всю одежду, мы хотим рассмотреть подробнее, – сказала Джинджер.

– Да, – сказал возбуждённо Эвелин.

Я улыбнулся про себя. Эти девушки, уже понимали кое-что в особенностях гореанского невольничьего рынка.

– Тебя продали с бокового прилавка? – поинтересовалась Джинджер.

– Нет, – возмутилась Эвелин. – Меня продали с аукциона.

– Меня, тоже, – похвасталась Джинджер.

– А тебя выводили голой? – спросила Эвелин.

– Да.

– Меня, тоже.

– Как Ты думаешь, они думают, что она лучше нас? – не успокаивалась Джинджер.

– Возможно, – вздохнула Эвелин. – Мужчины – дураки.

– Нет! – вдруг закричала подвешенная девушка, с ужасом в голосе. – Нет, не надо! Пожалуйста! – Аукционист уже стоял позади неё.

– Нет, – кричала он. – Я – девственница, я никогда не была раздета перед мужчинами!

– Не-е-е-т!

Её груди были прекрасны. Мог ли последний остаток её скромности быть разрешенным ей?

– Нет! – молила она. – Пожалуйста, нет! Не-е-ет! – прокричала она, и затем повисла, беспомощная и рыдающая на веревке.

Я не мог не отметить, что раздетая рабыня была очень красива.

– Три тарска, – послышалось следующее предложение.

– Три пять, тут же поднял ставку другой. Это было предложением трех серебряных тарсков и пятидесяти медных. Сто медных монет равняется одному серебряному, по крайней мере в Кайилиауке. Существует соотношение десять к одному в других городах и поселениях. Самая маленькая монета на Горе это – бит-тарск, обычно он считается от четверти до одной десятой тарска. Чеканка монет на Горе отличается от сообщества к сообществу.

Существуют монеты, такие как серебряный тарск Тарны и золотой тарн Ара, имеют хождение почти по всей плане, и служат в некоторой мере стандартом, без них бизнес на Горе мог превратиться в коммерческий хаос.

Таким же эталоном, по берегам Залива Тамбер и на юг, вдоль берега Тассы, можно считать золотой тарн чеканки Порт-Кара. Менялы часто, для определения курса обмена используют весы. Подобная практика приводит к снижению качества монет, их разрезанию и ощипыванию. Для кошеля гореанских монет, например, весьма обычно содержать части монет, так же как и целые. Бизнес зачастую ведётся с использованием извещений или кредитными письмами. Бумажные деньги, однако, здесь неизвестны.

– Четыре! – Пять! – послышались новые предложения цены.

– Но, Джентльмены, – воскликнул аукционист, крутя девушку на веревке, и демонстрируя её левое бедро толпе, – умерьте свой пыл! Разве Вы не видите, что она еще не была даже заклеймена?

– Клеймить её! Клеймить её! – скандировала толпа.

На платформу центрального прилавка, двое помощников выдвинули станок для клеймения. Другой, чьи руки были обернуты плотной тканью, выкатил цилиндрический, пышущий жаром горн, из которого торчали ручки двух тавродержателей. Он поместил его поблизости от станка. В это же самое время аукционист освободил лодыжки девочки от веревок. За тем отвязал конец веревки, держащей её запястья, от кольца. Веревка, скользнула через верхнее кольцо и ослабла. Помощник, к которому аукционист ранее обратился, и теперь вернувшийся, подхватил девушку. Я не думаю, что она смогла бы стоять самостоятельно. Как только веревка позволила, парень поднял девушку на руки. Её вес был для него ничем. Аукционист продёрнул остаток веревки через верхнее кольцо. Пока помощник переносил несчастную, веревка тащилась за ней, по настилу центрального прилавка. На месте помощник, с помощью своего товарища, положил её на тяжелую решётку, и, вращая рукоятку, закрепил крепкие зажимы на левом и правом бедрах женщины. Её закрепили на станке полностью обнажённой, с запястьями связанными перед нею. Она дёргалась, неспособная пошевелить своими бедрами, несомненно, встревоженная, той безупречной плотностью, с которой они удерживались. Наконец запястья были освобождены от веревки, но лишь на мгновение, после чего их оттянули ей за голову и поместили в наручники, до того свисавшие на цепях с грубого железного стержня.

Парень, который принёс горн, двумя руками, одетыми в рукавицы поднял тавродержатель над углями. Клеймо было раскалённым добела.

Девушка разглядывал его, с дикими глазами.

– Нет! – закричала и задергалась она. – Вы, что звери или варвары? Вы что, думаете, что я – животное? Вы что, думаете, что я – рабыня!

– Вы обманываете! – кричала она. – Это не может быть правдой!

Железо было готово к использованию. Это приблизилось к круглому проёму в зажиме, через который, было втиснуто глубоко в её светлое бедро, и удерживалось там, выжигая плоть и шипя, пока его работа не была выполнена, пока девушка не была заклеймена, на славу, как обычное рабское мясо.

Только теперь она поняла, что намерение железа относительно её тела было абсолютно реально.

Зажимы раскрутили. Запястья освободили от удерживавших их рабских наручников, но только затем, чтобы быть связать верёвкой у неё за спиной. Потрясённая и рыдающая она была снята со станка для клеймения и поставлена на колени с опущенной головой, у ног аукциониста.

Железо, сделав своё дело, возвратилось в горн, а сам горн вместе со станком были убраны с центрального прилавка. Девушка голая и стоящая на коленях у ног аукциониста, с руками, связанными сзади, подняла свою голову и дико посмотрела на толпу. Она была заклеймена.

– Она ещё не понимает того, что с ней произошло с нею, – предположила Джинджер.

– Уже понимает, – грустно сказала Эвелин, с жалостью в голосе.

– Но она понимает это ещё далеко не полностью, – заметила Джинджер.

– Не полностью, – не стала спорить Эвелин.

– Но уже скоро она полностью поймет это, – сказала Джинджер. – Даже в том случае если окажется совсем глупой рабыней.

– Да, это точно, – согласилась Эвелин.

Аукционист снял длинный, гибкий хлыст со своего пояса, и дважды он ударил им девушку по спине. Она вскрикнула в боли. Обучение началось. Теперь, всё её время будет посвящено обучению жить в новой реальности. Работорговец схватил новую рабыню за волосы, вздёрнул на ноги и выгнул назад, показывая её красоту толпе.