Текст книги "Дикари Гора (ЛП)"

Автор книги: Джон Норман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 23 страниц)

– Я надеюсь, Ты сознаёшь, что Вы наименее желательные из элементов в моём караване. Вот, и будете прикованы цепью в положении «последних девушек».

Макс стонал, лежа в траве.

– Уверяю мои краснокожие друзья, и мужчины и женщины, сочтут это довольно забавным.

– Пожалуйста, – прошептал Макс.

– Но не бойтесь, – успокоил Грант, – вьюками, как Вы могли бы ожидать, я вас нагружать не собираюсь.

Макс, несчастно смотрел на своего тюремщика.

– Это – женщины, у меня являются вьючными животными, они и понесут поклажу.

Макс оцепенело кивнул.

– А Вы обнаружите, что есть некоторые преимущества при хождения в конце каравана, – усмехнулся Грант. – Вы можете тогда, например, любоваться на девушек, идущих перед Вами, и несущих свои вьюки. Вот только касаться Вы их не можете, даже притом, что они – рабыни. Вы всё поняли?

– Мы понимаем, – отозвался Макс.

– Да, – сказал Кайл.

Грант осмотрелся и нашел куски каких-то рубашек, которые, валялись в траве. Он связал эти лоскуты и повязал их на бедрах Хобартов. Они с тревогой осмотрели свою новую одежду.

– Мы же не рабыни, – возмутился Макс.

– Краснокожие, довольно строго относятся к привилегии ношения бричклаута, – объяснил Грант, смотря на меня, хотя, несомненно, он говорил это, прежде всего для Хобартов.

– О? – удивился я.

– Да. Это не разрешено женщинам, даже их собственным женщинам, и уж конечно, запрещено рабам.

– Понятно, – ответил я.

Бричклаут Прерий, кстати, состоит из единственного узкого куска материи. Это может быть дублёная кожа, но нередко, и просто мягкая ткань. Она крепится поясом или шнуром. Обычно материя пропускается под пояс или шнур на спине, проходит между ног, и затем опять протягивается под поясом, но уже на животе. При прохладной погоде её часто носят с узкими брюками и рубашкой. В более теплое время года, в лагере, это обычно -единственная одежда, которую носят мужчины.

– Для раба, или пленного, ношение бричклаута могут расценить, как надменность или попытку оскорбления, – объяснял Грант, – это фатальная оплошность или неосмотрительность, обычно заканчивающаяся пытками или, скажем, просто могут забить дубинами.

– Понятно, – сказал я.

Хобарты посмотрел друг на друга. Их одежда, как и одежда рабынь, практически ничего не скрывала.

Грант перерезал ремни, что привязывали лодыжки Хобартов распорками.

– На ноги, – скомандовал он.

Они с трудом поднялись ногам, прикованные цепью друг к другу.

Грант вскочил в седло своей кайилы, и посмотрел на них сверху вниз.

– Вы – мои пленники, – заявил он, – полностью, а когда будете проданы, станете рабами. Вы будете совершенно управляемы и полностью послушны. При малейших попытках упорства или неповиновения со стороны любого из Вас, оба будут убиты. Это ясно?

– Да, – сказал Макс, несчастно.

– Да, – поддержал брата Кайл.

– Наш лагерь находится в той стороне, – указал Грант. – Пошли!

Оба Хобарта, двинулись в указанном направлении, спотыкаясь и звеня цепью сковавшей их шеи.

Я обернулся в седле, чтобы посмотреть ещё раз на вытоптанную окровавленную траву, неподвижные фигуры, насекомых и птиц, на место где, вчера, произошла ужасная резня.

– Остаёшься здесь? – спросил Грант.

– Уже еду, – ответил я и тронул своё животное с места.

Грант поехал вслед за Хобартами.

Через мгновение я догнал его, пустил свою кайилу чуть позади от его.

Когда он нагнал Хобартов, он снял свой кнут с кольца седла, и, размахнувшись, стегнул их.

– Поторопись! – прикрикнул он, – Хар-та! Быстрее! Быстрее! Хар-та!

Они торопливо следовали перед ним, спотыкаясь и задыхаясь, беспомощно ведомые, реагируя на его пожелания и властные удары его кнута, скованные цепью за шеи и связанные – его враги. Я улыбнулся. Приятно иметь врагов в своей власти.

Я больше не оглядывался назад.

13. Одеяла и путы. Я оказываю одолжение Гранту.

Я лежал на боку, опираясь на локоть.

Приблизившись ко мне, она опустилась на колени. Она была одета в короткую коричневую рабскую тунику, пока одета.

Она вся дрожала. Она молчала.

Я пристально рассматривал её какое-то время. Под моим взглядом её голова склонилась.

Насмотревшись, а откинулся на спину на свои, на расстеленные на траве, одеяла. Я закинул руки за голову. Кайиловое седло и кайиловый хлыст лежали рядом, сбоку от меня. Я смотрел на звезды, и три гореанские луны. Трудно передать величественность ночи в Прериях Гора, необъятность неба, глубину черноты, и контрастную яркость звезд. Необъятные просторы дикой природы на Горе и отсутствие крупномасштабного искусственного освещения, позволяют звездным ночам, почти повсеместно, проявляться с таким захватывающим дух блеском, который невозможно представить, человеку, приученному к серой, тусклой, загрязненной ночной атмосфере Земли. В Прериях, однако, и в таких местах как Тахари, вероятно из-за относительной плоскости ландшафта, не скрывающего горизонта, эти эффекты кажутся ещё более подчеркнутыми, ещё более громадными, более захватывающими, более невероятными и поразительными.

Я не говорил с девушкой. Я не хотел её торопить. Я позволил ей продолжать стоять на коленях там, в траве, в нескольких футах от меня.

Я слышал как одна из кайил, всхрапнула на привязи, щипля траву и перебирая лапами дёрн.

Я продолжал разглядывать звезды.

– Господин, – наконец негромко позвала она.

– Да, – ответил я. Она заговорила на гореанском.

– Меня послали на Ваши одеяла, – сказала она.

Я снова поднялся на один локоть, и в упор посмотрел на неё. Нижняя губа девушки дрожала. Она выглядела очень привлекательно, в свое короткой коричневой рабской тунике. Её горло было обнажено, будучи выпущенным из ошейника каравана.

– Меня послали на Ваши одеяла, – шепотом повторила она.

– Я это уже понял.

Она попыталась, своими маленькими кулачками, стянуть полы туники, чтобы защитить от моего пристального взгляда, как ей казалось, округлые контуры её грудей, так очевидно выставленных на показ глубоким вырезом одежды. Я улыбнулся. Разве она ещё не знала, что это был предмет одежды рабыни? Разве она не понимала назначение, для которого и был сделан такой глубокий, V-образный, разрез в тунике, заканчивавшийся только на животе. Разве она ещё не понимала, что женщина, которая носит это изделие -принадлежит мужчинам, что она рабыня?

Следуя моему жесту, она убрала руки от своей одежды и опустила их на бедра.

Она стояла на коленях в траве, а я рассматривал её.

Она опустила голову, стараясь не встречаться с моими глазами. Она, новообращённая рабыня, она еще не привыкла к тому, чтобы быть осмотренной. Так осмотренной, как осматривается женщина её гореанским хозяином.

Я продолжал изучать её.

Я нашел её довольно очаровательной.

Она подняла свою голову. Было ясно видно, что она напугана.

По малейшему жесту моих пальцев, она должна была бы немедленно раздеться догола, и броситься облизывать и целовать мои руки.

Приятно всё-таки владеть женщиной.

– Я не знаю, что делать и что говорить, – простонала она на английском языке.

Это была наша пятая ночь в Прериях. Эта женщина, и другие, обучаемые Джинджер и Эвелин, уже имели поверхностное знание гореанского. Я был доволен её прогрессом в постижении языка, и она казалась мне лучшей в этом из всех скованных цепью товаров. Но всё же, и её познания были ещё, жалкими и ограниченными. Фраза, которую она повторила уже не раз, «Меня послали на Ваше одеяло», например, произносится рабыней полностью осознающей её статус, кротко проясняя, что её близость с мужчиной не запрещена, и что она просит рассмотреть её для использования в целях получения удовольствия. Она же говорила, скорее как если бы произносился, просто набор слов, заученных наизусть, и как если бы она при этом думала только о том, чтобы не забыть эту фразу или не произнести её неправильно. Она, несомненно, изучила фразу зазубриванием, под присмотром Джинджер или Эвелин. Однако полагаю, что они объяснили ей и значение слов, или, по крайней мере, большую часть их значения, которые могли бы быть восприняты сырой земной рабыней на её начальной стадии обучения. Она, несомненно, должна была понять смысл этих слов, но, по-видимому, не понимала в его во всей полноте, что это значит полностью предоставлять себя как гореанскую рабыню в распоряжение Господина, и для его удовольствия.

– Я не могу даже говорить на Вашем языке, – несчастно пролепетала она по-английски. – Я глупая. Я ничего не могу запомнить. Все слова вылетели у меня из головы!

Я видел, что даже то, небольшое знание гореанского, которое она получила, ускользнуло от неё.

– Простите меня, Господин, – вдруг проговорила она по-гореански. -Простите меня, Господин. Простите меня, Господин!

Я был удовлетворён, видя, что она смогла вспомнить, по крайней мере, хоть что-то.

Вся дрожа, она опустила голову.

Я видел, что по крайней мере в течение некоторого времени, не смогу общаться с ней в по-гореански. Очевидно, даже те гореанские фразы, которые она знала, сейчас ей недоступны, да и их было чрезвычайно ограниченное количество.

– Простите меня, Господин, – плача, произносила девушка единственные гореанские слова ей доступные.

Я улыбнулся. Несомненно, эта простая фраза во многих случаях, хотя и не всегда, спасала немало раздетых, рабынь от грозящих наказаний.

Её плечи дрожали, а голова опускалась всё ниже.

Конечно, нет необходимости, быть в состоянии общаться с женщиной, чтобы учить её, если она – рабыня. Женщины очень умны. Они быстро понимают, что такое цепь и кнут. В действительности, многое может быть достигнуто такими простыми, но эффективными средствами, как удар ладонью, или выкручивание рук, таким способом вбивая знания в её тело. Да, такими способами можно научить даже большему и быстрее, чем если просто говорить на её языке.

Я любовался девушкой, стоящей на коленях в траве, и дрожавшей от страха. Я поглядел лежавшие подле меня седло и хлыст. В любой момент, я легко мог сорвать с неё одежду и бросить на её животом вниз на отполированную кожу седла. Я мог при помощи хлыста и ласк, начинать вбивать в неё, каплю за каплей понимание её теперешнего состояния.

– Меня послали на Ваши одеяла, Господин, – прошептала девушка, по-гореански, поднимая голову.

Я видел, что она ещё не была готова к седлу и хлысту. Но всё же, если я оценил её правильно, подготовка к этому не будет слишком долгой. Она была отличным рабским материалом.

Я мягко подозвал рабыню.

Робко девушка, на руках и коленях, подползла ко мне по траве. Когда она добралась до моего одеяла, я аккуратно взял её руками и, положил на спину около себя. Она была напряжена, но робко попыталась потянуться своими губами к моим, но я помещал, положив ей на рот свою руку. Она замерла и испуганно посмотрела на меня. Моя рука была туго прижата к её рту. Девушка лежала неподвижно, и не могла говорить.

– Я говорю на твоём языке, – сказал я ей, очень спокойно. Её глаза расширились. Я говорил с ней по-английски! Но я не позволял говорить ей.

– Это не особенно важно, – продолжал я, – но без моего разрешения Ты не имеешь права рассказывать об этом кому бы, то, ни было. Ты меня поняла?

Она кивнула, как она могла, моя рука неподъёмным грузом прижимала её голову к земле. Убедившись, что неожиданностей не будет, я убрал руку.

– Вы говорите на английском языке? – переспросила она, с любопытством.

– Да, – подтвердил я.

– Значит Вы здесь, чтобы спасти меня и других девушек? – прошептала она с надеждой. – О-о-о! – только и смогла выдохнуть рабыня, когда её голова была снова зажата, на этот раз моя рука держала её под подбородком, а мои пальцы сдавили щёки по обеим сторонам челюсти.

– Где твой ошейник? – строго спросил я.

– В караване.

– В караване, что? – переспросил я.

– В караване, Господин! – сразу исправилась девушка.

– Кто Ты?

– Мне сказали, что я – рабыня, – с трудом ответила она, моя рука, твёрдо удерживала её подбородок. – О-о-о! – послышался стон, её голова отклонилась ещё дальше назад, под властью моего сурового захвата.

– Кто Ты?

– Рабыня! – напряженно пробормотала она. – Я – рабыня, Господин!

– Ты всё ещё думаешь, – продолжил я допрос, – что Вас кто-то будет спасать?

– Нет, Господин, – сказала она. – Нет, Господин!

– Никакого спасения для тебя не будет. Ни для тебя, ни для любой другой на вашей цепи.

– Да, Господин, – шёпотом ответила она. – Мы – рабыни.

– Тебе удобно говорить о своём рабстве на родном языке? – поинтересовался я.

– Да, Господин.

Я пристально смотрел ей в глаза. Не выдержав, она отвела взгляд.

– Почему Ты решила, что я мог бы подумать о вашем спасении? – задал я ей вопрос.

– Разве Вы не с Земли?

– Когда-то был, – согласился я.

– Но ведь тогда, Вы должны сочувствовать к нашему тяжелому положению, похищенных с Земли и порабощённых женщин.

– Женщины Земли часто бывали порабощены, – начал я объяснять свою точка зрения. – Неволя не новинка для земных женщин, и их готовность для ошейника долгое время не оспаривалась. На Земле в этот самый момент множество женщин удерживаются в неволе вполне законно, и есть немало других, трудно представить их численность, кто находится в неволе тайно.

Также, всегда в истории человечества, как в прошлом, так и сегодня, многие женщины обнаружили себя порабощенными. Твои неприятности и тяжелое положение, пожалуй, далеки от уникальности. Ты, и те другие с тобой, являетесь просто ещё одной горсткой рабынь, порабощённых женщин, всего лишь новые и свежие экземпляры исторически обоснованного товара.

– Да, Господин, – прошептала она сквозь сжатые челюсти.

Я убрал руку с её горла и лица. Она задыхалась, ей было жутко, но она лежала рядом со мной, не шевелясь. Грудь девушки поднималась, под тонкой тканью рабской туники.

– Теперь Ты можешь начать снова, – разрешил я. – Вернись к своему первоначальному положению. Можешь говорить по-английски.

– Да, Господин, – всхлипнула она. За тем она со страхом отползла от меня в сторону. Через мгновение она уже стояла на коленях, как она прежде, в нескольких футах от меня, на траве. – Господин, – обратилась она ко мне, как положено.

– Да?

– Я – рабыня. Меня послали на Ваши одеяла.

– Превосходно. Ты – симпатичная рабыня, – похвалил я.

– Спасибо, Господин, – покраснев, сказала она.

– Подход, Рабыня, – прозвучала моя следующая команда.

– Да, Господин, – проговорила она, и на руках и коленях, поползла ко мне.

Опять, как и в первый раз, я взял её на руки, и положил на спину, около меня.

– Я – девственница, – сказала она и покраснела.

– Я знаю. Результат проверки твоего тела, сделанный вскоре после твоего приобретения, Грант, твой хозяин мне сообщил.

– Да, Господин.

– Такая информация является общедоступной среди рабовладельцев, -пояснил я.

– Да, Господин.

Я взял ткань её рабской туники, и, перебирая между пальцами, сказал:

– Это – тонкая, слабая ткань.

– Да, Господин.

– И она хорошо Тебя показывает всем окружающим.

– Да, Господин.

– А ещё, у Тебя симпатичные ноги.

– Спасибо, Господин.

– Ты – напряжена, – заметил я.

– Простите меня, Господин.

– Ты знаешь, что с тобой будет сделано сегодня ночью? – спросил я.

– Я должна быть лишена девственности, – прошептала она.

– Это – смехотворно. Это – абсурдно. Скорее Ты должна быть вскрыта, действие, которое, в случае рабыни, в интересах всех мужчин.

– Да, Господин.

– И это вряд ли будет болезненным, но если и будет, то боль будет кратка, и чувствовать Ты будешь её недолго.

– Я понимаю.

– Но если Ты хочешь почувствовать, в некотором смысле, необычность момента, то мы можем завтра, перековать в ланцет один ножей Грант.

– Я поняла, – задрожав, прошептала она.

Это казалось мне лучше, чем предоставить решение этой проблемы дикарям. Они имеют склонность быть нетерпеливыми в таких вопросах, даже с их собственными женщинами. Самодельный ланцет, стерилизовавший в кипящей воде, казался мне предпочтительней, чем заостренная кость кайилиаука или того хуже обструганный колышек.

– Но, очевидно, твоё вскрытие, только лишь простая формальность.

– Очевидно, – сказала она, как мне показалось немного иронично.

– Но, – продолжал я, – кроме этой непредвиденной мелочи, Ты понимаешь, зачем тебя послали на мои одеяла, с твоей точки зрения, в чём цель твоего направления сюда, и добиться исполнения какой цели Ты должна быть полна решимости?

– Да, Господин.

– Да, что? – потребовал я полного ответа.

– Я должна удовлетворить Вас своим телом, – сказала она.

– Ты опять не понимаешь, – недовольно сказал я.

– Господин?

– Это слишком ограничено. Ты должна доставить мне удовольствие со всей цельностью твоей женственности, и во всей полноте твоего рабства.

– Значит гореанский Господин, – задумалась она, – будет желать, и владеть, всей мной полностью.

– Вот именно, – подтвердил я.

– Я надеялась, что это могло бы быть так,– шептала она.

– Что? – не понял я.

– Ничего, Господин, – ответила она шепотом.

– Это только в Вашем прежнем мире, считается, что мужчины интересуются только телом женщины.

– Да, Господин.

– Но я сомневаюсь относительно того, что это так, даже, в таком полностью извращённом мрачном мире.

– Да, Господин.

– Безусловно, – продолжал я, – тела женщин небезынтересны, и они хорошо выглядят в рабских цепях.

– Да, Господин.

– Но Ты должна понять, что та, кто носит цепи, столь соблазнительная, красивая и беспомощная является цельной женщиной.

– Я понимаю, Господин, – откликнулась она.

– У тебя ещё нет клички, не так ли? – вдруг спросил я.

– Нет, – вздохнув, ответила она. – Мой хозяин ещё никак не назвал меня.

– Как звали тебя прежде? – спросил безымянную рабыню.

– Миллисент Обри-Уэллс, – сказала она, и вдруг вскрикнула. – О-о-о! Ваша рука!

– Ты что, возражаешь? – удивился я.

– Нет, Господин. Я – только рабыня. Я не могу возражать.

– Это – необычное имя, – заинтересовался я. Моя рука удобно покоилась на её левом бедре.

– Такие имена весьма обычны в той социальной среде, которая недавно была моей.

– Понимаю.

– Моя семья происходит из высших сословий, очень высоких сословий, моего мира.

– Я догадался.

– А теперь я лежу около Вас в рабской тунике, – прошептала она. – Но я – девушка высшего сословия, девушка очень высокого положения. Вы должны понять это.

– Точнее, когда-то Ты была таковой.

– Да, Господин.

– Теперь Ты – только безымянная рабыня.

– Да, Господин.

Я улыбнулся.

– Я была дебютанткой, – призналась она, – меня только начали выводить в свет на смотрины.

– Я понимаю.

– Нас используют, чтобы объединять семейные союзы, – начала объяснять она, кем была раньше, тогда когда была Миллисент, – или дают как премии, энергичным молодым людям, быстро поднимающимся в компаниях наших отцов.

– Ещё одна Форма рабства, – заметил я, – но без честности ошейника.

– Да, – сказала она с горечью.

– Женщин часто используют в таких целях, – признал я.

– Моя тетя как-то сказала мне, что это было всё, для чего я годилась, – пожаловалась она мне.

– Твоя тетя ошибалась.

Она задохнулась. Моя рука переместилась несколько выше по бедру рабыни.

Она справилась своим дыханием. Моя рука, снова лежала спокойно.

– Нам, конечно, разрешат наши клубы, наши развлечения, наши вечеринки, наши коммерческие предприятия.

– Да, я понимаю.

– Но это было бессмысленное существование, – сказала она, и повторила, – бессмысленное. О!

Теперь мои пальцы касались её клейма.

– Что это у тебя здесь? – задал я ей вопрос.

– Моё клеймо, – ответила она с дрожью в голосе.

– Ты должна быть рабыней.

– Да, Господин.

– Своё существование на Горе, Ты найдёшь совсем не бессмысленным. Ты сочтёшь его довольно значимым. Уверяю тебя.

Она вздрогнула.

– Но будет кое-что на Горе, что Ты найдёшь, бессмысленным, – сказал я.

– Что, Господин? – спросила она, явно заинтересовавшись.

– Это будешь Ты сама.

– Я? – переспросила девушка.

– Да, для тебя теперь остаётся быть только статьёй собственности, бессмысленный пустяк, который можно купить или продать, ничего не стоящая безделушка, домашнее животное, женщина полностью находящаяся во власти её хозяина, рабыня.

Она смотрела на меня с ужасом.

– Конечно, Ты уже знаешь, что можешь быть куплена или продана, или обменяна, или подарена, или использована мужчинами для их удовольствия, что Ты – ничто, полностью порабощённая женщина, ничего незначащая рабыня?

– Да, Господин, – простонала она.

– Когда тебя представили дебютанткой и первый раз вывели в свет, на тебе было белое платье по щиколотки длиной? – поинтересовался я.

– Да, Господин.

Моя рука надавила на клеймо.

– Скажи, – приказал я, – теперь я ничто, лишь заклеймённая рабыня на Горе.

– Теперь я ничто, лишь заклеймённая рабыня на Горе, – покорно повторила девушка.

Я повёл свою руку вверх, на её ягодицу и выше по сладкому изгибу талии.

– Ваша рука уже высоко под моей туникой, Господин.

– Ты против? – спросил я.

– Нет, Господин, – вздохнула она. – Я – рабыня. Я, не могу возражать.

– Одежда, в которой тебя выставили перед покупателями, – напомнил я, -и которую сняли и сожгли для их потехи, во время твоей продажи, не показалась мне одеждой дебютантки. Она скорее подходит для девушки, работающей в офисе.

– Я хотела избежать неминуемой и очевидной судьбы дебютантки, и быть обменянной, на власть или положение в обществе на рынке брака.

– Несомненно, это был тот самый случай, из-за которого твоя тётя выразила свой взгляд, на твою полезность.

– Да! – согласилась девушка. – О!

– У твоего тела прекрасные изгибы, – заметил я.

– Вы разогреваете меня, перед тем как меня взять?

– Они могли бы принести высокую цену.

Она застонала.

– Твоя тетя, – сказал я, – конечно же, имела очень ограниченное понятие о твоих способностях. Вероятно, кое-что даже не входило в её кругозор, ну например, как она могла себе представить, что Ты однажды станешь скудно одетой рабыней с клеймом, выжженным на бедре.

– Господин?

– А с другой стороны, она ведь знала тебя очень хорошо, и в чём-то была права, а возможно, и догадывалась о чём-то важном.

– Я не понимаю.

– Я не хочу обижать тебя, девушку с Земли, – попытался объяснить я, -но Ты очевидно и чрезвычайно женственна. В твоём теле, несомненно, огромное количество женских гормонов.

– Господин?

– Возможно, твоя тётя в тот раз пыталась объяснить тебе, что твоя самая благоприятная и подходящая судьба, то, что могло бы стать самым лучшим для тебя, что могло бы быть самым естественным для тебя, это найти себя обнажённой в руках мужчины.

– Как немногим больше, чем рабыня, – спросила она.

– Как, не больше, чем рабыня, – поправил я.

– Я не могу ничего поделать с тем, что у меня женственное лицо, что у меня женственное тело. Я не могу ничего сделать с тем, что я женственна.

– А почему Ты хочешь что-то с этим сделать? – спросил я.

– Неправильно быть женственной! – воскликнула девушка.

– Это очевидно ложное утверждение. Каков твой следующий вопрос?

– Я знаю, что я женственна, – плакала она. – Я знала это в течение многих лет, исходя из моих желаний и чувств, и даже до того как они в действительности проявились так явно и нерасторжимо в моем теле, формируя и сгибая меня для судьбы женщины, и для похотливых, оценивающих глаз мужчин.

Я рассматривал её, ничего не говоря.

– Я боюсь быть женственной! – прошептала она.

– Почему?

– Я чувствую, что это должно, в конечном счете, сделать меня рабыней мужчин, – заплакала девушка, уже ставшая рабыней мужчин.

– Ты захотела доказать своей тёте, что она не права? – угадал я.

– Да. Я хотела доказать, что могла бы стать независимой, что я могла бы быть способной на что-то, что я могла бы добиться успеха сама. Мои таланты были бы очевидны. Я быстро бы нашла работу. Я бы быстро сделала карьеру. Я стала бы женщиной-руководителем. Это показало бы моей тёте! Это показало бы меня! Это показало бы мужчинам!

– И что произошло?

– Я взяла деньги и уехала из дома. Я почти ничего не сообщала своей семье относительно моего решения или местонахождения. Я уехала в большой город. Он называется Нью-Йорк. Я сняла дорогую квартиру. И уверенно, стала искать значимую работу в бизнесе.

– И что дальше?

– Увы, – ответила она, с сожалением, – оказалось, что моих дипломов, совершенно недостаточно. Я не смогла найти работу того сорта, которым интересовалась.

– Я понимаю.

– После недель страданий и расстройств, – рассказывала она дольше, -мне пришлось связаться со своей семьей. Работу мне немедленно предоставили.

– И что было дальше?

– Однако это было, вообще, не то на что я надеялась. Я стала, секретарём женщины-руководителя, её офисной «девушкой». Она взяла на себя всю ответственность за меня, и решала за меня какое платья мне носить и как себя вести.

– Значит, в значительной степени из-за неё, ты носила привлекательную одежду, которую потом с тебя сняли перед покупателями в доме Рама Сэйбара?

– Да, – подтвердила она, – и именно она потребовала, чтобы жемчуг, который я носила, был синтетическим, как более подходящий, чем реальный жемчуг, для девушка в моём положении.

– Я понял. Ты возражала этому? – спросил я.

– Я не хотела потерять свою работу.

– Я понимаю, – сказал я. Я был рад узнать, что она не носила фальшивый жемчуг по своей собственной воле. Это, конечно, смягчило бы её виновность в этом вопросе, по крайней мере, до некоторой степени, в глазах гореан. Она, конечно, согласилась его носить. Но этот факт, мог бы быть расценен, как достаточно важный. Это соглашение, было достигнуто, в некотором смысле, под принуждением. Гореане, в целом справедливый народ, и несомненно приняли бы этот факт во внимание. Степень принуждения могла бы быть расценена как существенная. Вопрос был, конечно, интересным. Грант, в любом случае, насколько я уже узнал его, не будет наказывать её за действия, которые имели место, когда она была свободна. Та жизнь для неё теперь осталась позади. И её порка теперь, несомненно, будет следствием таких вещей, как, была ли она достаточно приятна как рабыня. Однако я сообщу Гранту об этом факте. Он нашел бы это интересным. Хозяева находят интересным почти всё в своих рабынях. А кроме того, я думаю, ему это понравится.

– И так, – продолжила свою историю девушка, – я продолжала выполнять её поручения, отвечать на телефон мелодичным голосом, ожидать её, приносить ей кофе, обращаться к ней почтительно, улыбаться её клиентам и проходить мимо них определенным способом.

– Понятно.

– Несомненно, ей нравилось видеть меня, делающей это, – сказала она, с горечью в голосе, – моё положение в обществе, было значительно выше её.

– Возможно, – сказал я. – Я не знаю.

– Это должно было дать ясно понять всем коллегам, что я была только девочкой, пригодной для самой непритязательной работы и быть приятной её начальникам. Ясно показать всем, что я была другим типом женщины, отличным от неё!

– Возможно, так оно и было, – заметил я.

– Могли ли мужчины смотреть на меня, как на руководителя, одетую так, как я была одета, и вынужденную вести себя так, как я вела?

– Думаю что, это было бы весьма затруднительно – согласился я.

– Да.

– Ты очень женственна, и скорее всего, Ты и не можешь быть руководителем.

Она сердито скривилась.

– Она хорошо использовала мою женственность, мою никчёмность, мою привлекательность. Выдвинуть меня на первый план, высветить и подчеркнуть, что в отличие от этой, её имидж, демонстрирует силу и компетентность, решительность, командные качества, власть и авторитет.

– Я видел таких женщин, – усмехнулся я, – голых, в ошейнике, целующих ноги мужчинам.

– О? – поразилась она.

– Но они не были столь красивы как Ты.

Она замолчала.

– Ты чувствуешь, что её управление тобой было вызвано некоторой ненадежностью её собственного положения, страхом за её положение или статус, что она, возможно, смотрела на тебя как на угрозу?

Девушка помолчала ещё мгновение, а потом сказала:

– Нет, я так не думаю.

– Интересно, почему?

– Я, никогда бы не стала конкурировать с ней.

– Ты не была такой женщиной, – улыбнулся я.

– Нет, – грустно улыбнулась она в ответ.

– Ты думаешь, что она не любила тебя, или ненавидела тебя? – продолжал я допытываться.

– В действительности, я так не думаю, – ответила она, медленно и задумчиво.

– А Ты не хочешь предположить, что возможно, она, смогла увидеть в тебе даже больше, чем Ты сама видела в себе? Ведь она смотрела на тебя со стороны.

– Господин? – не поняла она.

– Она, возможно, одела тебя так, и рассматривала тебя, таким образом, и заставила тебя делать подобные вещи, на очень серьезном основании.

– Почему, Господин?

– Поскольку Ты женственна.

Она была сердита. Она молчала.

– Ты любила выполнять поручения, которые тебе выдавали? Тебе нравилось повиноваться?

– Иногда, – послышался её тихий шёпот.

– Ты возражала, против предписанной тебе одежды?

– Нет, действительно нет. Мне нравится красивая одежда, и глаза мужчин на мне.

– Как гореанская рабыня Ты теперь часто будешь чувствовать глаза мужчин на себе, хотя, разрешат ли тебе, одеться, будет зависеть от решения твоего хозяина.

– Да, Господин.

– Как ты была захвачена?

– После работы, – начала она свой рассказ. – Было темно. Я возвращалась машине к себе домой. Я остановилась на красный свет. Внезапно, к моему ужасу, узкая цепь петлей захлестнула моё горло.

«Двигайся туда, куда я тебе скажу», – сказал мужской голос, из-за моей спины. Я не могла кричать. Цепь сдавила горло. Я испугалась. Он был скрыт в автомобиле, позади моего сиденья. Он затянул цепь на четверть дюйма. Я больше не могла дышать. Я поняла, что он, если бы он хотел, мог бы задушить меня немедленно. Сзади просигналил другой автомобиль. – «Зелёный», – сказал голос с заднего сиденья, цепь немного ослабла. -«Продолжай движение по этой улице», – сказал он, – «поезжай по правой полосе, на скорости не дольше двадцать пять миль в час». И я тронулась с перекрёстка. «Ты выполняешь все мои указания», – предупредил он меня, -«немедленно, и вот ещё что, обращаясь ко мне, Ты должна говорить – Сэр». «Да», – прошептала я. И цепь натянулась. – «Да, Сэр», зашептала я, пытаясь вдохнуть. Цепь немного ослабла.

– Похоже, тебе уже преподали, что надо повиноваться, и смотреть на мужчин с уважением, – отметил я.

– Да, Господин, – подтвердила она, и продолжила свою историю: «Даже не пробуй выкинуть какую-нибудь глупость вроде остановки в неположенном месте или повреждения машины, поскольку я смогу убить тебя немедленно, прежде чем исчезнуть» – предупредил он меня. – «Да, Сэр», – ответила я. «Ты можешь смотреть в зеркало заднего обзора, если хочешь. У тебя есть мое разрешение». Я испуганно посмотрела в зеркало. Вокруг моего горла, туго затянутая петлей, была обёрнута узкая золотая цепь. На её концах виднелись две узкие деревянные ручки, зажатые в его руках.

– Это была цепь для захвата женщин, – пояснил я. – Нужно отличить её от стандартной гарроты, которая представляет собой провод с ручками и может легко перерезать горло жертвы. Стандартная гаррота непрактична для захвата пленницы, жертва даже при рефлекторном движении, может порезать своё собственное горло.