Текст книги "Дикари Гора (ЛП)"

Автор книги: Джон Норман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 23 страниц)

– Да, – согласился я.

– И мне не больно от этого, Господин.

Я кивал.

– И это не имеет никакого значения, не так ли?

– Не имеет.

– Господин, – прошептала она.

– Может быть, теперь тебе пора одеться, – намекнул я.

– Разве это – одежда? – она спросила, с улыбкой, натягивая на себя тунику. – Это – всего лишь маленькая тряпка.

– Зато она не оставляет сомнений относительно твоего очарования, -признал я.

– Но она совсем не прикрывает меня внизу.

– Это так и предполагается, – усмехнулся я. – Ты знаешь почему?

– Это, чтобы напомнить мне, что я – рабыня, – она улыбнулась, – таким способом моя уязвимость усиливается, что может быть неоценимым для хозяев.

– Джинджер и Эвелин уже преподали вам это.

– Они уже преподали нам много чего из нашей новой реальности.

– А как на счёт интимных секретов рабских любовных ласк?

– Пока нет, Господин.

– Маленькая самка слина, похоже, хранит такие секреты от вас, – сказал я. – Утром я поговорю с Грантом. Это, может оказаться, не в их интересах продолжать замалчивать подобные вещи.

– Да, Господин, – сказала она, явно испуганно.

– Они будут учить тебя, и другие драгоценности в караване, всему, что они сами умеют, и быстро, – пообещал я. – Отказ будет причиной для серьезного наказания.

– Да, Господин, – прошептала она.

– Неосведомленная в этих вопросах свободная женщина – банальность. А вот неосведомленная рабыня – нелепость.

– Вы подразумеваете, что я должна быть обучена, как ублажать мужчин, фактически тренирована этому?

– Да, Ты должна быть дрессирована, как прекрасное домашнее животное, которым и являешься.

Она испуганно смотрела на меня.

– И я советую тебе заучивать эти уроки как можно лучше.

– Да, Господин.

– Несомненно, Ты знакома, из своего прежнего мира, с такими умениями, как шитье и кулинария, обычно подразумеваемыми подходящими для женщин.

– Конечно, Господин.

– И Ты можешь приготовить что-нибудь или сшить?

– Нет, Господин. Мне казалось, что подобные занятия, подходили для женщин их более низких слоёв общества.

– Ты научишься этому, – пообещал я.

– Да, Господин.

– Но кроме таких умений как приготовление пищи и шитьё одежды, занятий подходящих для женщин, и о которых Ты что-то знаешь, есть и много других умений. И это не должно как-то удивлять тебя. Среди них есть тонкие, восхитительные и интимные умения, наиболее подходящие для рабыни.

– Я даже предположить не могла, Господин, – удивлённо сказала она.

– Ты больше не свободная бездельница, – напомнил ей я. – Ты – рабыня. Ты должна заработать на свое содержание.

Она вздрогнула.

– Зачем Ты думаешь, тебя купили?

Она прикрыла рот своей маленькой рукой, со страхом гладя на меня.

– Убери руку ото рта, – приказал я. – Чтобы я видел губы рабыни.

Стремительно она положила руку на бедро.

– Выпрями спину, – услышала она мой следующий приказ, и выполнила его без промедления.

– Свободная женщина, ложится в постель, и ждёт того, что произойдет. Рабыня встаёт на колени перед своим Господином и умоляет позволить доставить ему удовольствие. Свободная женщина считает вполне достаточным то, что она существует. От рабыни ожидается, что она не только будет существовать, но и должна выделяться. В действительности, она обычно боится только того, что она, не достаточно великолепна для своего хозяина. Это – неудивительно, что большинство мужчин находит свободную женщину, в её инертности, её невежестве и высокомерии просто скучной в постели. Ничего удивительного, что большинство мужчин предпочитает призывать её конкурентку к своим мехам, беспомощную, соблазнительную, похотливую рабыню в стальном ошейнике.

– Когда-то я была свободной женщиной, – с грустью сказала девочка.

– Есть надежда и для свободной женщины, – усмехнулся я. – Она может надеть ошейник, раздеться, и подвергнуться порке плетью. Вот тогда, порабощенная, она сможет научиться, доставлять удовольствие мужчине.

– Да, Господин, – прошептала девушка.

– Подобное обучение, не должно стать неожиданностью для тебя. Довольно обычно для рабынь пройти дрессировку.

– Да, Господин.

– Тогда, полагаю, Ты будешь обучаться старательно.

– Я буду обучаться, Господин.

Я разглядывал её.

Внезапно она бросилась на живот на тёмные одеяла. Она подползла к моей левой ноге, и, схватив меня за щиколотку своими маленькими ручками, начала целоваться в мою стопу.

– Рабыни могут умолять своих владельцев позволить им доставить удовольствие своему Господину, могут или нет? – спросила она, продолжая целовать мою ногу.

– Да.

– Я прошу позволить мне доставить удовольствие моему Господин, -попросила она. Её губы были теплыми и мягкими на моей ноге.

– Я не твой владелец, – напомнил я.

– Любой свободный мужчина – для меня Господин, также как и любая свободная женщина – моя Госпожа.

– Это верно, – согласился я.

– Я прошу Вашей милости, как моего Господина. Ведь сегодня ночью, на этих одеялах, Вы – мой Господин, мой Хозяин, тот кто вскрыл меня и к кому я была послана на эти часы для Вашего удовольствия.

Это было верно. Я был её текущим пользующимся Господином. В эти часы, на моих одеялах, она должна служить мне, как моя собственная рабыня. В эти часы, на моих одеялах, она принадлежала мне, и могла быть использована для любых целей.

Я почувствовал её язык.

– Используйте меня, для Вашего удовольствия ещё раз, – молила она шёпотом.

Как вы могли бы предположить, это приятно, получать такое внимание от женщины. Это особенно приятно, я уверяю вас, когда она – рабыня, когда она ваша собственность, и вы можете делать с ней всё, что пожелаете.

– Пожалуйста, Господин, – просила она.

– Возможно, – наконец ответил я.

– Господин, а рабыни, такие как я, обучаются только женщинами?

– Нет. Многие, гореане полагают, что самые лучшие дрессировщики рабынь всё же мужчины, и что только мужчина с кнутом, и его полная власть над женщиной, позволяют должным образом научит её быть рабыней.

– У Вас есть кнут, Господин? – задрожав, спросила она.

– Мой ремень вполне его заменит, – пообещал я ей.

– Да, Господин.

– Но, что касается меня, то я полагаю, что другие женщины, особенно если они – сами рабыни, могут быть превосходными дрессировщицами рабынь. Множество работорговых домов, держат тренеров, как женского пола, так и мужского пола. По моей собственной теории, если у девушки только один дрессировщик, то несомненно, лучше чтобы это был мужчина. Для девушки, в её неволе, является самым важным устанавливать отношения, прежде всего с мужчинами, ублажать, умиротворять, служить им, и так далее. С другой стороны, я думаю, что также бесспорно то, что девушка может получить очень много полезного от другой девушки, той, кто выжил и выживает, будучи рабыней.

– Выживает? – переспросила она со страхом.

– Да, рабынь, которые не приятны, бесполезны и не удовлетворяют их хозяев, обычно убивают, – напомнил я.

Она в ужасе прижалась щекой к моей ноге.

– Просто будь приятна, полезна и хорошо старайся ублажать хозяев -посоветовал я девушке.

– Да, Господин.

– Но большинство девушек, не только выживают как рабыни, но и процветают как рабыни, – постарался я успокоить её.

– Господин?

– Да. Тебе пока трудно поверить, но большинство девушек, как только они обнаруживают подлинность и неизбежность их рабства, то помещённые в неволю радостно расцветают. В рабстве они занимают своё истинное место в природе. В рабстве, под властью и авторитетом сильных мужчин бескомпромиссно владеющих и правящих ими, как простыми рабынями, они получают свою самую глубокую биологическую самореализацию, её окончательное исполнение. В рабстве, на их настоящем месте в природе, они становятся женщинами, тогда как за пределами оного, они этого не могут. Поскольку истинная женщина – истинная рабыня, никакая женщина не может стать истинной женщиной, пока не станет истинной рабыней.

– Значит мужчины и женщины, не являются тем же самым, – догадалась рабыня.

– Нет. Мужчины – владельцы. Женщины – рабыни. Твой прежний мир учил оба пола бороться за то, что является, в действительности, мужскими или даже бесполыми ценностями.

Это приносит несчастье и расстройство для обоих полов. Гормонально нормальным женщинам трудно или невозможно достигнуть счастья, приняв ценности трансвестита. Так же это извращение ценностей усложняет или ломает работу желёз нормального мужчины для достижения естественного биологического исполнения своих функций. Оба пола, уже не в состоянии быть счастливыми, или далеки от счастья, на которое они оба способны, то счастье, которое является последствием поддержания биологической преданности их разным природам.

– Ложь, лицемерие, претензии псевдомужественности не будут разрешены мне на Горе, ведь так, Господин?

– Для тебя – ни в малейшей степени, рабыня.

– Да, Господин.

– Это вызывает у тебя недовольство.

– Нет, Господин.

– Тебе это нравится?

– Да, Господин.

– Даже девушка, у которой нет женщины-тренера, часто будет искать более опытных рабынь, чтобы попросить их советов касательно интимных отношений и их секретов любви и красоты. Иногда, она подкупает их такими крошечными подарками вроде еды или, выполняя часть их работы, и тому подобным. Действительно, большая часть болтовни рабынь, когда они по какой-либо причине оказываются вместе, так или иначе, связана с удовлетворением их владельцев.

– Это в наших интересах выполнить наши обязанности наилучшим образом, – сказала она, улыбаясь.

– Но лучшие дрессировщики, что у тебя будут, это твои владельцы, и Ты сама. Есть определенное волшебство, и если можно так выразиться, химия, между каждым Господином и каждой рабыней. Все рабовладельцы разные, и таким образом, также, что особенно восхитительно, все рабыни разные. Каждый рабовладелец будет обучать свою собственную девушку, согласно его собственным интересам и вкусам, и каждая девушка, в частном и интимном контексте особых отношений Господин-рабыня, через её интеллект и воображение, принадлежа своему хозяину, будет тренировать сама себя, чтобы быть его особенной рабыней, определенно и персонально.

– Я понимаю, Господин.

– Но, даже учитывая уникальность каждого случая отношений неволи, -продолжал я объяснения. – Есть всё же определенные общие знаменатели во всех подобных отношениях, которые не должны теряться из виду, такие как правовой статус рабыни, что она – в конечном счете, только статья собственности, что она подвергается тренировкам и наказаниям, и что она полностью подчиняется желаниям хозяина.

– Да, Господин.

– Но вне этого, вне отношений с конкретным владельцем, Ты будешь учиться и более широко тому, как быть угождать мужчинам. Ты можешь быть продана или передана другому мужчине, или попасть в руки незнакомца, или даже группы незнакомцев. Ты можешь знать немного или ничего о своём хозяине или хозяевах, кроме факта, что он имеет над тобой полную власть, и также он может знать немного или ничто о тебе, на разве что, кроме факта, что прекрасная кожа твоего бедра, отмечена клеймом рабыни. Ты, таким образом, начинаешь снова и снова, свою борьбу, чтобы убедить Господина, что может быть есть некоторый смысл в содержании тебя рядом, чтобы может быть заслужить некоторые послабления, вроде лишней ложки каши в твою тарелку, или ещё один кусочек булки для тебя, или втиснутая в твой рот корка хлеба. Ты будешь пытаться убедить его в твоей полезности, даже притом, что он для тебя полный незнакомец, служа ему, и великолепно, как рабыня. Ты понимаешь то, что я говорю?

– Да, Господин. Я должна научиться, как быть приятной всем мужчинам вообще.

– Правильно, – подтвердил я, – любая рабыня должна учиться, таким вещам, как поцелуи, прикосновения, изгибания страсти, позы любви и подчинения, и тысячам других мелочей связанных с твоей неволей.

– Да, Господин, – шептала она.

– Но, не бойся, – постарался я успокоить её. – Такие способы будут изучены не напрасно. Их потребует от тебя даже влюблённый в тебя владелец, и, можешь не сомневаться, он потребует их от тебя сурово, во всей полноте и точности, причём ещё строже, чем это сделал бы более случайный твой владелец.

– Но, почему, Господин? – не поняла она.

– Да потому, что Ты – рабыня, и в окончательном анализе, он будет хотеть, чтобы Ты помнила, что Ты только его рабыня. А кроме того, неужели Ты думаешь, что он потребовал бы от тебя, своей любимой рабыни, меньше, чем от какой-нибудь обычной невольницы, прикованной цепью у его ног?

– Нет, Господин, – теперь согласилась она.

– Почему Ты замолчала? – поинтересовался я.

– Мне кажется странным думать о доставлении удовольствия любому другому мужчине, с тем же самым мастерством, с которым я должна служить любимому Господину, как простая рабыня, – сказала он задумчиво.

– Твои навыки и таланты, конечно, в большинстве или даже больше, в его распоряжении так же, как они в распоряжении у любого другого мужчины, -пояснил я.

– Верно, – тихо сказала она.

– Ты возражаешь?

– Нет, Господин, – ответила она. – Но я хотела бы служить своему любимому Господину, с лучшими из моих способностей, со всеми навыками или талантами, которые я могла бы иметь.

– И он заметил бы, что Ты делаешь это именно так, – продолжил я её мысль.

– Да, Господин, – сказала она, и внезапно зарыдала.

– Что-то не так? – спросил я.

– Я так напугана, – ответила она, сквозь слёзы. – Этот мир пугает меня, и на нем я – только голая рабыня. Я не знаю, что делать. Я боюсь. Я настолько невежественна. Я ничего не знаю. Я очень напугана. Я – всего лишь рабыня.

– Ты говоришь правдиво, невежественная рабыня, – сказал я. Она, что, ожидала, что я буду успокаивать её?

Она повернула свою голову в сторону, и положила свою левую щеку на одеяло у моих ног.

– Пожалуйста, Господин, поставьте свою ногу на мою шею, – внезапно попросила она.

Я так и сделал, и надавил так, что она могла чувствовать вес моей ноги, и моего тела.

– Теперь, Вы могли бы, убить меня одним движением Вашей ноги.

– Да, – спокойно ответил я.

– Пожалуйста, не убивайте меня, Господин, – запросила она пощады. -Вместо этого, сжальтесь надо мной, я умоляю Вас, используйте меня для своего удовольствия.

Я убрал ногу с её шеи.

– Сначала я хочу осмотреть тебя. Ты можешь подняться с живота, -разрешил я, и она стремительно она поднялась с живота. – А теперь встань передо мной на колени.

– Колени шире, – приказал я ей, – ягодицами назад на пятки, живот втянуть, голову выше, руки на бедра, плечи назад, выпяти груди.

Я откинул её волосы за спину и разгладил их, чтобы они, таким образом, не мешали бы осмотру. Я оценивал её, медленно, тщательно.

– Это не невозможно, – сказал я ей, в конце подробного осмотра, – что мужчина мог бы найти тебя приятной.

– Заставьте меня доставить Вам удовольствие, – попросила она.

– Скорее, – усмехнулся я, – Я разрешу тебе просить, доставить мне удовольствие, и так, как это положено для рабыни.

– Я прошу Вас позволить доставить удовольствие Вам, Господин.

– Как рабыня? – уточнил я.

– Да, Господин, – поправилась она. – Я прошу позволить доставить Вам удовольствие как рабыня.

– Но Ты, же недрессированна, – сказал я, с презрением в голосе.

– Научите меня, – попросила она. В её глазах стояли слезы.

Я внимательно и беспристрастно смотрел на неё.

– Тренируйте меня, Господин, – взмолилась она. – Дрессируйте меня, пожалуйста, Господин!

– Возьми волосы из-за левого плеча, – приказал я, – и держи их перед и напротив твоих губ. Часть волос держи перед своими губами и напротив них. Другую часть, центральную прядь, возьми в рот и держи губами, так, чтобы Ты могла почувствовать их мягкими внутренними поверхностями твоих губ. Часть этих же волос возьми глубже, чтобы они оказались между зубами. Теперь сожми свои губы, и, оставаясь на коленях, привстань с пяток, и наклонитесь вперед, осторожно и покорно.

Вот так я начал обучение неназванной рабыни на равнинах Гора.

Через несколько мгновений я опрокинул её на спину на одеяла.

– У меня хорошо получилось тренироваться, Господин? – спросила она в конце.

– Да, хорошенькая рабыня, – я сказал, довольно. – Ты – способная ученица, и Ты хорошо обучаешься.

Она прижалась ко мне.

– Это – дань твоему интеллекту.

– Спасибо, Господин.

– И твоей генетической склонности к рабству, – добавил я.

– Да, Господин.

Приобретение этой женщиной рабских умений следует за крутой кривой обучения, далеко вне ожидавшихся шаблонов или её готовности для этих умений, не свойственных ей раньше. Она изучает их слишком стремительно и хорошо, чтобы не быть, в действительности, прирождённой рабыней.

– О-о-о! – простонала она, и затем я взял её снова.

На сей раз её рабские судороги, хотя и начальные, недоразвитые, были безошибочны.

– Как давно Ты была девственницей?

– Тысячу лет назад, – она улыбнулась. – Нет, я думаю, что возможно, даже десять тысяч лет назад.

– Ты чувствуешь теперь себя меньше, чем Ты была прежде, – спросил я, -менее важной, какой-то менее значимой?

– Не-е-ет, – сказала она, улыбаясь, – Я чувствую себя в десять тысяч раз важнее, значимее, чем то, кем я была прежде.

– О девственности, насколько я это знаю, на английском языке, говорят как о том, что могло бы быть потеряно. С другой стороны, в гореанском о ней обычно задумывается как о чём-то, что должно перерасти, или изменить.

– Это интересно, – отметила она.

– Кем в английском языке, будет женщина, которая не является девственницей? – спросил я.

Она задумалась на мгновение.

– Недевственница, я полагаю, – ответила она.

– Это различие в гореанском очерчивается различными способами, – начал я объяснять рабыне. – Самым близким к английскому являются различия между терминами «глана» и «метаглана». «Глана» означает статус девственности, а «метаглана» обозначает статус последующий девственности. Ты видишь различие?

– Да в гореанском девственность расценена как статус, который будет наследоваться.

– Другой способ понять различие с точки зрения «фаларина» и «профаларина». «Профаларина» определяет статус, предшествующий «фаларина», который является статусом женщины, которая хотя бы раз взята мужчиной.

– Здесь, – отозвалась она, – статус девственности расценён как тот, который предшествующий, но ещё не достигший, статуса фаларина.

– Да, – согласился я. – В первом случае, за девственностью, как видишь, что-то следует, а во втором, она оценивается как что-то, что задумано, как простое предшествование статусу фаларина. Это подразумевает, что она ещё не фаларина.

– Обе эти формулировки очень отличаются от английских, – заметила она. – В английском языке, как я теперь вижу, о девственности говорят как положительной собственности, и недевственность, несмотря на её очевидную и весомую важность, и даже её потребность, для продолжения рода, кажется, расценивается, как что-то являющееся просто отсутствием собственности, или лишением собственности.

– Да, – согласился я с её заключением. – Это – как если бы весь спектр был разделен на синий цвет и не-синий цвет. Легко понять, что не-синий цвет в каждой части реальнее, и ещё обширнее и разнообразнее чем просто синий цвет.

– Да, – поддержала она.

– Эти патологические концепции, внушенные благодаря разговорному языку, могут произвести искажения понятий действительности, – развивал я свою мысль дальше.

– Я понимаю, Господин.

– В гореанском, в отличие от английского, обычный путь, очерчивания различий в терминах «глана» и «фаларина». Отдельные слова, они, используются для отдельных свойств или условий. Оба условия, если можно так выразиться, получают сходный статус. Оба расценены как являющиеся одинаково реальными, одинаково положительными.

– Да, Господин.

– Иногда, метафорически в английском языке, однако, различие между девственницей и женщиной очерчивается, почти в гореанских интонациях. Строго говоря, в английском языке, женщина могла бы и женщиной и девственницей.

– А гореане говорят свободно о таких вещах? – поинтересовалась она.

– Свободные люди обычно не говорят свободно об этом, Например, является ли свободная женщина – гланой, или фалариной – это очевидно её дело, и ничьё другое. Такие интимные вопросы хороши в пределах прерогатив её частной жизни.

– Однако, подозреваю, что такие вопросы, не в пределах прерогатив частной жизни рабыни.

– Конечно, нет, – засмеялся я. Такие вопросы – это общие сведения о рабынях, такие же, как цвет их волос и глаз, или размера их ошейников.

– А мои самые интимные измерения?

– Это такие же общие сведения, – уверил её я, – если кому-либо это интересно.

– Какая же часть личной жизни мне разрешена?

– Никакая.

– А какие-нибудь секреты у меня могут быть?

– Ни одного.

– Понимаю, – вздохнула она.

– Теперь, Ты, возможно, немного лучше, чем прежде понимаешь. Что это значит быть рабыней.

– Да, Господин.

– Твое вскрытие, например, не должно остаться тайной, – заметил я.

– Кровь, которую Вы размазали на моей ноге, позволит всем увидеть это, – улыбнулась она.

– Ты боишься критики и насмешек других девушек? – спросил я.

– Я боюсь только того, что я, возможно, не достаточно понравилась своему Господину.

– Превосходный ответ, – похвалил я рабыню.

– Ведь они, тоже скоро будут бояться.

– Да, – согласился я с ней.

Я задавался вопросом, знала ли она, как точно она сказала. Девушки на цепи, что однажды откроется, чтобы отправить их служить мужчинам, обычно вскоре начинают конкурировать между собой, и легко оценить, кто будет служить владельцам лучше всего, а те, кто упорно не вступает в это соревнование, те обычно становятся первыми, кто идёт на корм слинам.

– Я была глана, – она улыбнулась. – Теперь я – фаларина.

Я положил ей на рот свою руку, и сильно прижал, принуждая замолчать. Потом я убрал руку и сказал:

– Такие определения используют, говоря о свободных людях. Они применимы к рабыням, не более чем к самкам тарсков.

– Да, Господин.

– Ты была девушкой белого шелка, – пояснил я. – Теперь Ты – красный шелк.

– У нас нет прав, в таких вопросах, на те же самые слова как у свободных людей? – опешила она.

– Нет, – ответил я жёстко.

– Я всё понимаю, Господин, – сказала она, со слезами в глазах.

– Даже здесь, обрати внимание, оба слова предполагают равный статус. Оба понятия одинаково положительны, оба свойства задуманы как являющиеся одинаково реальными.

– Это верно.

– Безусловно, белый цвет в контексте «девушки белого шелка», имеет в гореанском оттенок скорее невежества, наивности, и нехватки опыта, и в гораздо меньшей степени предполагает чистоту и невинность. Красный цвет в контексте «девушки красного шелка», с другой стороны, ясно означает опыт. Каждый ожидает, что девушка красного шелка, например, не только будет в состоянии найти дорогу к его мехам, но под кнутом, властью и унижением, возможно в цепях, окажется чувственным сокровищем в пределах оных.

– Я – красный шелк, – проговорила она. – Возьмите меня.

– Возможно, – пообещал я, и начал нежно ласкать её.

– О-о-о! Да!

– Тебе нравится это?

– Я должна отвечать на такой вопрос?

– Да.

– Да, Господин, – ответила она, задыхаясь. – Мне нравится это. – Она закрыла глаза. – О, да. Мне нравится это.

– Господин – позвала она, глядя на меня.

– Да.

– За сегодняшнюю ночь, Вы не раз упомянули, «связанная или скованная цепью».

– Да.

– Я боюсь быть связанной или скованной цепью.

– Значит, есть все основания связать тебя или приковать на цепь.

Она вздрогнула.

– Господин, – позвала она вновь.

– Да.

– Зачем нужно связывать женщину, являющуюся рабыней? – спросила она. -Она знает, что для неё нет никакого спасения. Она не собирается убегать. Она знает, что Вы можете сделать с ней всё, что и как Вам понравится.

– Это держит её в нужном для Господина положении, для того чтобы неспешно трудиться на её теле.

– Это верно.

– Но основные причины, как Ты могла бы подозревать, психологические, с точки зрения Господина и с позиции рабыни. Она, скованная цепью, или связанная – беспомощна. Она знает, что, по прихоти владельца, могла бы быть разрезана как плод ларма. Это увеличивает её ужас, её уязвимость, и её желание угодить, которое будет сочтено приятным. Это повышает её чувствительность как рабыни, и, соответственно, готовность ответить на прикосновения Господина. С точки зрения рабовладельца, конечно, это также является стимулирующим. Приятно для мужчины иметь неограниченную власть над женщиной, видеть её связанной или закованной в цепи, в том положении, что он выбрал, и знать, что она должна подчиняться любому его капризу. В такой ситуации свойства их природы, такие как господство и подчинение резко усиливаются. И это ощущается и рабовладельцем и его рабыней. Кроме того, по физиологическим причинам, обычно обездвиживание ведёт к повышению отклика женщины. Судороги страсти, несколько ограниченные, или точнее сказать, направленные, отрегулированные, управляемые, и заключенные в пределах параметров, установленных Господином, должны оказаться более интенсивными и более концентрированными.

– Я понимаю, – послышался её шёпот.

– Но главное, по моему мнению, – это психологическое давление на женщину. Её приводят в дом Господина, и в ясных, насильственных и неоспоримых понятиях показывают реальность её новой ситуации. Что она беспомощна, что она в его власти и милосердии. Что она, независимо от её желания, является теперь его собственностью. Что он может делать с ней всё, что ему нравится. Что она принадлежит, что она – его рабыня, и что он – её хозяин.

– И я была бы испугана, если бы оказалась связана, – согласилась она.

Но я-то видел, что она уже хотела быть связанной.

Я продолжал ласкать её.

– Господин, – прошептала девушка.

– Да.

– Свяжите меня – шепотом попросила она.

– Ты просишь этого?

– Да, – выдохнула она. – Я прошу Вас связать меня.

– Встань на колени, – резко и громко приказал я ей, – быстро.

Она стремительно встала на колени, и испуганно посмотрела на меня.

– Я передумала, – попыталась отказаться она, глядя на меня со страхом.

– Не меняй положения.

– Да, Господин.

Я подошёл к своим седельным сумкам, и вытащил два довольно коротких отрезка мягкой, гибкой, плетёной из черной кожи верёвки, приблизительно двадцать пять дюймов каждый.

Я немного оттянул её правое запястье и привязал его к правой лодыжке, оставив при этои приблизительно шесть или семь дюймов слабины между рукой и ногой.

– Это – обычное связывание с открытыми ногами. Оно не предназначено для строгого удержания рабыни, но зато – простое и общеизвестное. – За тем я таким же образом связал её левые запястье и лодыжку. – А когда я закончу пользоваться тобой, – объяснял я далее, – Я мог бы просто связать твои запястья за спиной, а за тем и лодыжки. Это уже – общепринятый и эффективный способ обеспечения безопасности. Если Ты не была достаточно приятна, то я мог бы подтянуть твои связанные лодыжки и привязать их к запястьям. А кроме того, Ты была бы всегда привязана ещё и за шею к колонне или к дереву.

Я встал и отошёл в сторону, чтобы оценить дело своих рук.

– Преимущество этого способа, состоит в том, что верёвки не мешают стоять на коленях, и рабыня может с удобством делать это в течение многих часов, возможно около стула владельца, в то время как он работает, и ещё не готов к занятиям с ней.

Она потихоньку, стараясь сделать это незаметно, потянула верёвки, но кожа держала её запястья крепко, всякий раз возвращая их на место, к лодыжкам.

– Это все? – робко спросила она.

– Я вижу, что есть потенциальные возможности этого способа связывания, которые, Ты пока ещё не оценила, – заметил я, и, взяв её за волосы, толкнул вперёд на одеялах на живот.

– Вырывайся, – приказал я рабыне.

Она так и сделала, но оказалась совершенно беспомощной, и вскоре прекратила свою бесполезную борьбу.

– Интересный вид открывается на женщину, – усмехнулся я. – Также, связанная в этом положении, она редко сомневается относительно того факта, что она – рабыня. Иногда, это может быть довольно болезненно.

Она застонала, и я, милостиво, перекатил её на бок. Она испуганно посмотрела на меня.

– Прими во внимание, что такое связывание, не годится для строгого удержания, но оно вполне достаточно для некоторого обездвиживания, а именно, в ситуации, как сейчас, в присутствии владельца или пользователя. Например, под наблюдением, Ты не можешь использовать правую руку в попытке развязать узел слева или на лодыжках. Если, конечно, вместо верёвок используются цепи, то они уже достаточны для надёжного ограничения свободы рабыни, эстетического и восхитительного, а можно ещё пристегнуть цепи к ошейнику, естественно, чтобы ограничить движение.

Я повернул её на спину. Её крепко сжатые колени торчали вверх, а её руки беспомощно лежали по бокам.

– А вот теперь, я думаю, что Ты можешь понять одно из главных достоинств этого способа связывания. Женщина довольно беспомощна, и нет абсолютно никакой возможности оказать сопротивление доступу хозяина к телу рабыни.

Казалось, что она, связанная рабыня, пыталась вжаться в землю.

– Пожалуйста, Господин, развяжите меня, – попросила она.

Я с усилием развёл её колени.

– Ох! – воскликнула она.

Я держал её колени разведёнными широко в стороны, не позволяя ей сжать их.

– Я не хочу быть связанной! – закричала она. – Я не знала, что это будет так. Я слишком беспомощна! Пожалуйста, развяжите меня! Освободите меня! Ослабьте мои путы! Не держите меня больше связанной! Нет! Пожалуйста! Господин!

Я рассматривал её, а она смотрела на меня в страхе, и беспомощно изгибалась.

– Что Ты знаешь обо мне?

– Ничего, только то, что Вы – мой Господин.

– Что я мог бы сделать с тобой? – спросил я.

– Всё что угодно, – ответила она.

Я убрал руки, разрешая ей свести колени, она немедленно и сделала, в страхе, крепко сжимая их вместе.

– Вы связали меня как свинью.

– Свинья, не является гореанским животным. Скорее, Ты связана как самка тарска.

– Значит, Вы связали меня, как самку тарска!

– Не льсти себе, что Ты сможешь наслаждаться столь же высоким статусом, как у свиньи или у самки тарска. Твой статус ещё ниже, чем у этих презренных животных потому, что Ты – рабыня.

– Значит, Вы связали меня, как рабыню!

– Вот теперь Ты говоришь правильно, – похвалил я её.

– Что Вы собираетесь сделать со мной?

– Всё, что я пожелаю!

Она застонала, и слегка потянула шнуры, связывающие её запястья с лодыжкам.

– Ну что, теперь Ты начинаешь ощущать, что это значит для женщины, быть связанной мужчиной?

– Да, Господин, – прошептала она.

– Ты можешь убежать?

– Нет, Господин.

– Ты бессильна?

– Да, Господин. Я полностью бессильна.

– Что будет с тобой сделано?

– Я не знаю! – заплакала девушка. – Я беспомощна. Я – рабыня. Я в Вашем милосердии. Вы тот, кто решает, что должно быть сделано со мной.

– Возможно, я выпорю тебя, отстегаю своим ремнём, – рассуждал я. – А может быть, пну тебя, а потом снова и снова, убеждая тебя в твоей никчёмности. Или, я встану на колени сев на твоё тело, и буду систематически хлестать тебя по щекам, пока Ты не запросишь пощады. А ещё я могу просто ради моего развлечения, бессмысленно избивать тебя.