Текст книги "Дикари Гора (ЛП)"

Автор книги: Джон Норман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 23 страниц)

Между тем местом, где сидели мужчины, и караваном, немного правее, была растянута шкура кайилиаука, под которую Грант положил Маргарет, голую, с торчащими наружу ногами. Она находилась под шкурой в течение нескольких часов. На солнце, под шкурой ей должно быть очень жарко, а в траве ещё будут насекомые. Я усмехнулся. Я думаю, что сейчас она познавала свое рабство. Это была хитрая уловка со стороны Гранта. Конечно, Пыльноногим, которые, как и большинство дикарей, любопытны и наблюдательны, было бы интересно узнать относительно точного характера товара, который лежит под той шкурой. Ясно, что это была женщина. Тогда зачем Грант пытается скрыть её?

Я видел, что к бисерным ошейникам Уллы и Ленны привязали кожаные ремешки. Другие концы этих ремешков были закреплены на высоких луках сёдел кайил. Такие седла весьма распространены среди краснокожих, хотя они обычно используются для нанесения визитов вежливости, торговых поездок и церемоний. На охоту и войну дикарь обычно едет без седла. Ремешки были приблизительно семь или восемь футов длиной, и краснокожие поставили, теперь уже своих рабынь на колени, около кайил, под их передними лапами.

Один из дикарей теперь прогуливался вокруг шкуры кайилиаука, под которой томилась Маргарет.

Краснокожий юноша уже слез с рыжеволосой, поправляя свой бричклаут. Он указал, что она должна перекатиться на живот, что она и сделала без промедления. Он тогда шлёпнул её дважды по бёдрам, похвалив рабыню таким незамысловатым способом. Её руки вцепились в траву, а молодой дикарь неторопливой походкой пошёл прочь.

Я подошёл к ней.

– Кажется, что я выполнила своё назначение, – сердито прошептала она по-английски.

– Это одно из твоих назначений, в настоящее время, – ответил я, также говоря с нею на английском языке.

Она поднялась на руки и колени, и, посмотрев на меня, она покраснела и опустила свою голову. За тем она снова сердито посмотрела на меня, и снова, краснея, склонила голову.

– Почему Вы заставили меня уступить ему? – спросила она.

– Ты хотела этого, – объяснил я. – А, кроме того, как рабыня, Ты должна бала отдаться ему полностью.

Она не отвечала.

– Ты правда сердишься?

– Да.

– А я слышал, что Ты вскрикивала и стонала от удовольствия, – заметил я.

– Это правда, – прошептала она. – Я действительно хотела отдаться. Насколько ужасной я теперь стала.

– Такие чувства, такие желания уступить, отдаться, не только допускаются для рабыни, но требуются от неё.

– Требуются? – вздохнула она.

– Да. Не путай себя со свободной женщиной. Ты очень отличаешься от неё.

– И как рабыня, я должна была отдаться. У меня не было никакого выбора, не так ли?

– Не было. Рабыня должна отдаться любому мужчине и полностью.

– Как же Вы сможете уважать меня? – спросила она со слезами.

– На живот! Подползи и поцелуй мои ноги, рабыня, – скомандовал я.

Она сделала так, как было ей приказано.

– Так каков был твой вопрос?

– Как? Как Вы можете уважать меня? – повторила она свой вопрос, наполовину задохнувшись.

– А и не уважаю, – усмехнулся я в ответ. – Ты знаешь почему?

– Да, Господин.

– И почему же?

– Поскольку я – рабыня.

– Правильно.

– Насколько сильны мужчины этого мира, – проговорила она, с любопытством. – Как они владеют и управляют нами. Как перед ними мы можем быть чем-либо ещё кроме как женщинами?

– Твой вопрос об уважении был глуп. Возможно, сегодня тебя ждёт порка.

– Пожалуйста, не наказывайте меня, Господин, – взмолилась она.

Я уже поворачивался, чтобы уйти.

– Господин! – окликнула она.

– Да.

– Сегодня вечером, я прошу быть взятой из каравана для Вашего удовольствия.

– Сегодня вечером, я думаю, что могу быть больше в настроении для Лоис или Инес, или возможно Присциллы. Мы посмотрим. И ещё, сегодня вечером, в караване, Ты будешь связана, по рукам и ногам. Возможно, это научит тебя не задавать больше глупых вопросов.

– Да, Господин, – сказала она, глотая слёзы.

Затем я перешел к шкуре кайилиаука, где уже стоял один из Пыльноногих. Грант уже стоял там. Казалось, что Грант отказывался снять шкуру.

– Хау, – поприветствовал я краснокожего.

– Хау, – ответил он мне.

– Ieska! – позвал один из сидевших Пыльноногих, вставая. Это было вторым из имен, под которыми Грант был известен в Прериях.

Это буквально означает – «тот, кто хорошо говорит». Менее буквально, это используется в качестве общего названия переводчика.

Грант извинился и пошел узнать, что хотел человек. Это был тот самый, кто осматривал топор. Краснокожий поднял три пальца, и затем он указал на темноволосую девушку, стоящую на коленях рядом с кайилой.

Немедленно она была позвана, и поспешила к нему, так быстро как могла, не поднимая своей головы, после звука его голоса. Когда она подбежала к своему хозяину и Гранту, её владелец взял девушку рукой за подбородок и толчком поднял голову. Она глядела пораженно и дико, ей наконец-то позволили посмотреть вокруг. Она увидела других кайил и мужчин, Гранта, меня и девушек в караване. Сразу она была раздета и поставлена на колени голышом, перед Грантом. Он поднял её и медленно повернул, осматривая, заставил выгнуть спину и положить руки на затылок. После осмотра, он снова поставил её на колени.

– Тэрл, – крикнул мне Грант. Я подошел к нему, и он бросил мне свой кнут. – Проверь-ка, хорошо ли она чувствует кнут, – попросил он.

Девушка испуганно посмотрела на меня.

– На руки и колени, – приказал я ей, и она без колебаний приняла указанное положение.

Много может быть сказано по реакции девушки на боль, и по тому, как она дёргается под кнутом.

Я отвесил ей три удара. В конце концов, я не избивал её, а просто проверял реакцию. Я не бил её в свою полную силу, но с другой стороны, она должна ясно понимать и чувствовать боль. Ну а как ещё этот тест мог состояться и считаться истинным? Она вскрикнула, сбитая на живот моим первым же ударом. Не ожидая пока девушка поднимется, я добавил ей второй удар. Она опять вскрикнула в страдании и повернулась на бок, поджав ноги. После моего третьего удар, она закричала и зарыдала, подтянув ноги к себе ещё больше. Я решил, что она неплохо двигалась под кнутом. Она, это было хорошо видно, остро чувствовала боль.

– На руки и колени, – приказал Грант. Он тогда, пока она дрожала от боли и страха, ощупал её, находящуюся под впечатлением силы мужчины, только что выпоровшего её.

– Хорошо, – сказал Грант.

Она стоила Гранту трёх топоров. Она была, в конце концов, всего лишь белой рабыней, и топоры были прекрасного качества.

– Ieska! Wopeton! – позвал, краснокожий стоявший возле шкуры кайилиаука.

Мы оставили темноволосую девушку на траве там, где её отстегали, а затем купили.

Пыльноногий попросил, убрать шкуру кайилиаука. Грант, парень проницательный, казалось, возражал, и, действительно, даже пригласил товарища исследовать других девушек на цепи каравана. Дикарь, однако, едва бросил на них взгляд, но они съёживались даже от такого поверхностного осмотра, боясь принадлежать краснокожему Господину. Он более пристально и длительно присмотрелся к рыжеволосой, но Грант что-то ему сказал, и дикарь отвернулся от неё, чтобы снова размышлять о том, что могло лежать скрытое под шкурой кайилиаука. Грант, очевидно, не хотел выставлять рыжеволосую в общей продаже. Насколько я помнил, он держал для неё в памяти другое предназначение. Он предполагал, сторговать за эту рабыню пять шкур желтого кайилиаука. Нет, она не была просто приведена, в поход по Прериям, в качестве простого вьючного животного. Она была ещё и ценным товаром.

Один или две из других Пыльноногих тоже подошли туда, где лежала шкура, скрывающая Маргарет, раздетую английскую девушку. Первый краснокожий уже показывал признаки нетерпения. Он, конечно, вовсе не был дураком. Ему было ясно, что Грант, если бы он действительно, серьезно, хотел скрыть девушку, то припрятал бы её, связанную, с заткнутым ртом и завязанными глазами, вне поля зрения, возможно в овраге приблизительно в одном пасанге отсюда. Так что понятно, что шкура кайилиаука, это только хитрость, чтобы пробудить интерес возможного покупателя. Пыльноногий, несомненно, понял это. Далее, несомненно, понял он и то, что его интерес был всё же возбуждён, несмотря на очевидность этой хитрости. Соответственно, я не мог обвинить его, за чувство некоторого раздражения или негодования. Я надеялся, что Грант знал, что он делал. Он уже имел успех, в его уловке со шведками, и по моему мнению, вступал на опасную землю. Внезапно Пыльноногий и Грант, говоривший с ним, разразились хохотом. Мне потребовался приблизительно один миг, чтобы понять, что произошло, и в течение одного ена, всё стало предельно ясным.

Краснокожий, если ему интересно, должен был предложить цену, не глядя, на то, что лежит под шкурой. На самом деле всё это было, шуткой и азартной игрой. Вопрос теперь прояснился, и Пыльноногий со своими товарищами, были довольны. Он пытался обойти вокруг и заглянуть под шкуру, но Грант, со всей очевидной серьезностью и вдумчивостью, успевал вернуть края шкуры на место.

Краснокожие, в целом, любят шутки и азартные игры. Их шутки, что и говорить, могли бы показаться немного чудаковатыми или грубыми более цивилизованным народам. Любимая шутка, например, это сказать молодому человеку, что его предложение кайилы родителям его возможной женщины было отклонено, таким образом погружая его в отчаяние, а потом с хохотом, сообщить ему, что оно было-таки принято. Этот тип шутки, кстати, не считается, нарушением сообщения правды, практика, которой краснокожие придерживаются с большой строгостью. Азартная игра, также, представляет интерес для дикарей. Общие игры – лото, игра в кости и угадывание камней. Пари, также, может иметь место в связи с такими вещами, как падение стрел, или появления животных, особенно птиц.

Скачки на кайилах, само собой разумеется, также очень популярны. Вся деревня, будет наблюдать такие забеги. То, что происходило сейчас, не могло бы быть ясно понято, если не подразумевать, что Пыльноногие знали, уважали и даже любили Гранта. В такие игры они не стали бы играть с незнакомцем. Теоретически, краснокожий мог бы предполагать, высокую вероятность того, что как только будет сделано выгодное предложение цены за товар, что лежит скрытый под шкурой, и затем шкура будет убрана, то там можно найти распутную девку, столь же уродливую, как тарларион. Но практически Пыльноногий знал, на своём опыте, что Грант им такого делать не будет. Они понимали, что он спрятал там не только что-то хорошее, но очень хорошее. Кроме того, так как предложения за товар, который нельзя посмотреть и пощупать, почти всегда ниже, то он мог оказаться для них хорошим подарком. Пыльноногий с большой драмой отказался повышать цену выше чем две шкуры кайилиаука за то, что лежит под этой шкурой. Грант должен был теперь или принять или отклонить это предложение. Оно было, конечно, принято, и Грант, с некоторой театральностью, отбросил шкуру.

Маргарет, внезапно выставленная на всеобщее обозрение, вскрикнула от страха. Она моргала от ослепившего её света, и пыталась казаться ещё меньше и незаметнее, лежа на боку. Сжавшаяся в траве, обнажённая, испуганная, и уже принадлежащая новому хозяину, девушка была изящна. Два друга краснокожего, выкрикнули с удовольствием и, ударяя его по плечам и спине, поздравили того с удачей. Маргарет съежилась в их ногах. Краснокожий, который был более чем рад, даже попробовал, заставить Гранта принять, по крайней мере, ещё одну дополнительную, шкуру за девушку, но конечно, Грант великодушно от этого отказался. Заключённая сделка была, в конце концов, заключённой сделкой, и правил надо придерживаться. В конце концов, кто здесь был торговцем? Маргарет вздернули на колени, и Пыльноногий сразу завязал свой бисерный ошейник на её горле. Потом он плотно связал её маленькие запястья спереди, длинной верёвкой, поднял уже свою собственность на ноги, и повёл, держа за свободный конец верёвки, к своей кайиле, сопровождаемый его друзьями.

– Похоже, они очень рады, – заметил я.

– Я тоже так думаю, – ответил Грант улыбаясь.

Мы наблюдали за Пыльноногими, которые рассаживались по своим животным, мужчины и женщины, готовясь покинуть торговое место. Улла и Ленна были уже на ногах, их руки всё так же были связаны за их спинами, их шеи, были привязаны к высоким, разукрашенным седлам своих новых хозяев. Их владельцы рассматривали их. Они похлопывали по голым бокам девушек с видимым удовольствием, как если бы это были кайилы. За тем и они вскочили в седла, оставляя девушек пешими, голыми, и привязанными за шеи, около своих стремян. Девушки смотрели на хозяев со страхом, а затем, поскольку кайилы начали движение, поспешно пошли следом около высоких животных, в траве достигавшей их бедер. Я не сомневался, что им скоро будут преподавать их обязанности, и те, что вне вигвама и те, что внутри него. Я увидел Маргарет, безумно смотрящую через плечо, будучи увлеченной вперед, верёвкой связывавшей её запястья, вслед за животным её нового Господина. Несомненно, она также скоро получит инструкции относительно методов служения и ублажения, которые будут взысканы краснокожим рабовладельцем.

Мы смотрели вслед уезжающим сквозь травы Пыльноногим.

– Это была хорошая торговля, – польстил я.

– Я тоже так думаю, – согласился Грант. – Все остались довольны.

– Ты думаешь, эти два краснокожих, которым достались Улла и Ленна достаточно рады? – спросил я. – Мне показалось, что Ты, провёл довольно рискованный маневр, и они могут почувствовать себя обманутыми.

– Я не думаю, что они возражали бы против такого обмана, – сказал он. – Разве Ты не видел, как они шлёпали своих девушек по бёдрам, по-хозяйски, с гордостью и добродушно? Они более чем рады иметь таких девушек на своих привязях, привести их домой, добавить их к своим кайилам и прочей собственности.

– Ну, что ж, пожалуй Ты прав.

– Пристегни эту к каравану, – попросил он, указывая на темноволосую девушку, которую мы обменяли на три топора. Она так и лежала в траве подле нас, – и последи, чтобы она помылась.

– Сделаю, – пообещал я. – Какие у Тебя планы на будущее?

– Мы встанем лагерем здесь.

– Здесь? – поразился я.

– Поблизости есть вода, – пояснил он, – и лес.

– Ты собираешься оставаться какое-то время на торговом месте? – спросил я, озадаченно. Это был последний торг на территории Пыльноногих. Мне не казалось, что есть смысл ожидать ещё одного появления Пыльноногих, по крайней мере, не в течение ближайшего времени. Сам же я стремился двинуться в дальше на восток.

– На сегодняшний вечер, – уточнил Грант.

– Мы могли бы сделать пять пасангов ещё до темноты.

– Мы расположимся лагерем здесь, на сегодняшний вечер, – повторил он.

– Очень хорошо, как скажешь, – не стал больше спорить я.

Он пошёл к девушке, лежащей в траве.

– Womnaka, Amomona, – сказал он. – Womnaka, Wicincala.

– Ho, Itancanka. Ho, Wicayuhe, – отозвалась темноволосая.

– Она говорит на языке Пыльноногих, – сказал он. – А ещё это значит, что она сможет понимать и язык племени Кайила.

Это – два тесно связанных языка, или, лучше сказать, два диалекта единого языка. Пересмешники также близки с ними, но более отдаленно.

– Она отвечала на твои команды раньше, – напомнил я. – Она должна знать ещё и гореанский.

– Ты говоришь по-гореански? – спросил он. Она могла, в конце концов, знать только определенные команды, как мог бы их знать дрессированный слин.

– Да, Господин.

– Я займусь лагерем, – сказал Грант, осматриваясь. – А Ты проследи, чтобы она помылась в ручье.

– Хорошо.

– И не спеши с ней. Ещё не поздно её вернуть.

– Хорошо.

Грант внимательно оглядывался вокруг, рассматривая окружающую степь. Затем он пошел к каравану, где его ждала Джинджер. Он освободил нескольких девушек и приставил их работе. Мы разбили здесь лагерь ещё в начале этого дня.

Я посмотрел вниз на девушку у моих ног. Она смотрела на меня снизу вверх. Я пнул её так, что она вздрогнула.

– На руки и колени, – скомандовал я.

– Да, Господин.

Я указал ей в направлении ручья.

– Да, Господин, – сказала она и поползла в указанную сторону. Она была рабыней, а вставать ей никто не разрешал.

– Вы здорово отхлестали меня, Господин, – улыбнулась она, стоя на коленях в мелком ручье, омывавшем водой её тело.

– А Ты хорошо билась под кнутом, – похвалил я.

– Спасибо, Господин.

Сексуально отзывчивая женщина всегда хорошо извивается под плетями. Это – вероятно, зависит от высокой степени чувствительности кожи и глубины и уязвимости её ощущений. Чувствительность и восприимчивость делают такую женщину особенно беспомощной под плетью. Гореане говорят, что та, кто лучше всего извивается под плетями, та лучше всего извивается и на мехах.

– Вода, просто преобразила тебя, – заметил я.

Она была теперь существенно чище. Большая часть пыли, крови, грязи и пота были смыты. Её темные волосы, сейчас мокрые, казались ещё темнее, и очень блестели. Она стояла на коленях в воде, расплетая колтуны и узлы из своих волос.

– По крайней мере, я больше не womnaka.

– А что это означает?

– Господин говорит на языке Пыльноногих или Кайила?

– Нет.

– Это – что-то, что источает много запаха, – засмеялась она.

– А что означали слова, которыми Грант, твой новый хозяин, назвал тебя? – спросил я с интересом.

– Wicincala – это означает Девушку, а Amomona – Ребенка или Куклу, -перевела она

– Понятно.

Сам я предпочитаю применять такие выражения не к рабыням, а к надменным свободным женщинам, чтобы напомнить им, что они, несмотря на их свободу, являются только женщинами. Это полезно, между прочим, если надо смутить свободную женщину, заставить её предполагать что, возможно, мужчина рассматривает её скорое порабощение. В разговоре с невольницей я предпочитаю такие выражения, как «Рабыня», «Рабская девка» или просто имя девушки, она ведь ясно понимает, что это – только рабское имя, всего лишь кличка животного.

– И что Ты отвечала ему?

– «Wicayuhe», «Itancanka», – она сказала, – слова, которые означают Владельца.

– Я так и подумал так, – сказал я.

Я сидел на берегу, наблюдая, как она приводит в порядок свои волосами. Она расчесывала их пальцами. Она ещё не имела права, конечно, пользоваться щеткой и гребнем, караванных девушек. Другие рабыни, если владельцы не вмешаются, будут голосовать, нужно ли ей разрешить их использование.

Это – способ призвать новую девушку к нормальным отношениям и на равных участвовать в общей работе. Один голос против, и новая девушка не прикоснётся к расчёске. Приостановка привилегий щетки-и-гребня также используется, по необходимости, первыми девушками как дисциплинарная мера, в пределах каравана. Другими дисциплинарными мерами, применяемыми среди самих рабынь, могут быть такие способы как связывание, уменьшение порций или стрекало. Женщины, таким образом, под контролем старших рабынь, назначенных владельцем, обычно сохраняют хорошие отношения между собой. Все они, конечно, включая старших, являются объектами собственности, в конечном счете, находясь в полной власти их хозяина.

– Джинджер! – крикнул я.

Джинджер, уже через мгновение, была у ручья.

– Принеси гребень и щетку – приказал я ей.

– Да, Господин. – Её власть над рабынями, могла быть отменена любым свободным человеком.

Прошло совсем немного времени, а Джинджер уже возвратилась с гребнем и щеткой.

– Дай ей гребень, – скомандовал я ей, а сам взял щетку, которую я положил подле себя. Джинджер забрела в ручей, и отдал гребень новой девушке.

– У тебя ещё нет общих привилегий гребня-и-щетки, – сообщала она ей. – Если, конечно, хозяева не приказывают обратного, – добавила она следом.

– Да, Госпожа, – сказала новая девушка, покорно склоняя свою голову.

Джинджер возвратилась в берег и несколько успокоенная, повернулась, чтобы оценить новую девушку, которая теперь расчесывала свои волосы гребнем из рога кайилиаука.

– Она довольно привлекательна, – заметила Джинджер.

– Я тоже так думаю, – согласился я. Она была стройной девушкой с красивой фигурой.

– За неё можно было бы сторговать четыре шкуры, – предположила старшая рабыня.

– Возможно, – не стал спорить я, и отпустил Джинджер.

Я рассматривал девушку, а она смотрела на меня, медленно расчесывая волосы.

– Спасибо Господин, за разрешение пользоваться гребнем, а возможно позже и щеткой, – весело сказала она.

– Это – для моего удовольствия, – честно признался я ей.

Я разглядывал её. Она была довольно красива, и эта красота была в тысячу раз более возбуждающей, чем красота свободной женщины, ведь она была рабыней.

– Господин разглядывает меня слишком пристально, – застенчиво сказала она.

– Ты – рабыня, – напомнил я.

– Да, Господин.

В случае свободной женщины, из уважения к скромности или достоинству, мужчины могли бы отвести глаза от её красоты. Это привилегия, конечно, редко, если вообще когда-либо, предоставляется рабыне. Её можно медленно рассматривать, со вниманием к деталям, а если Вы чувствуете, что она того заслуживает, то с открытым и явным восхищением. Для гореанских мужчины весьма обычно, свободно вести себя в таких вопросах, хлопнуть в ладоши, ударить себя по бедру, или одобрительно крикнуть после осмотра обнаженной рабыни. Такие реакции, о которых можно было бы думать как о смущающих или противоестественных в случае свободной женщины, вполне подходят к рабыням, являющимся не более, чем прекрасными животными. Даже в случае свободных женщин, мужчина гореанин, кстати, считает ниже своего достоинства симулировать незаинтересованность женской красотой. Он, к добру или к худу, не стал жертвой подавления своей сексуальности и сокращающего жизнь навязанного психосексуального редукционизма, подействовавшего на очень многих мужчин в большем количестве патологических культур Земли. Его цивилизация не была куплена ценой его мужественности. Его культура была выработана, не чтобы отрицать природу, но дополнять её, как бы это, ни было поразительно для некоторых умов.

Она продолжала расчесывать волосы, повернув свою голову в сторону, и медленно ведя по ним гребнем.

– Я вижу, что Господин не находит рабыню полностью неприятной? – игриво заметила она.

– Нет, – усмехнулся я. – Полностью неприятной, я тебя не нахожу.

– Рабыня очень рада.

Я улыбнулся.

– Господин, как Вы думаете, я могла бы стоить четыре шкуры? – продолжала заигрывать рабыня.

– Стоишь Ты или нет, но твою цену можно легко определить.

– Конечно, Господин, – она рассмеялась. – Я же рабыня.

– Сейчас Ты выглядишь совсем не так, как выглядела во время твоей покупки.

– Трудно остаться свежей и хорошо выглядящей, – заметила она, – когда пробежишься сквозь кусты рядом с кайилой, да ещё с петлёй на шее.

Я кивнул.

– Я верю, – с надеждой сказала она, – что меня не будут использовать подобным образом в вашем лагере.

– Ты, и другие, будете использоваться в соответствии с тем, как нам это нравится, во всех отношениях.

– Да, Господин, – быстро исправилась она, и даже прекратила расчесывать волосы.

– Продолжай ухаживать за собой, рабыня, – скомандовал я.

– Да, Господин.

– Как тебя называли среди Пыльноногих?

– Wasnapohdi, – ответила она.

– Что это означает?

– Прыщи.

– У тебя нет никаких прыщей, – удивлённо сказал я.

– Господин, возможно, заметил, что мои бедра не отмечены, – указала она.

– Да.

– Я не одна из тех девочек из городов, которые были заклеймены, -сказала она. – О, не волнуйтесь, – засмеялась девушка, – что мы здесь не достаточно хорошо понимаем, что мы рабыни. В стойбищах, среди племен, наши краснокожие владельцы держат немало белых женщин, таких же, как я, в своих бисерных ошейниках, за попытку снять который без разрешения, нас ждёт смерть.

Я кивнул.

– А кроме того, кем может быть белая женщина в Прериях, кроме как лишь презираемой рабыней.

– Верно, – согласился я.

– Так что, в любом случае, мы все здесь хорошо отмечены.

– Это точно.

– Я родилась среди Ваниямпи, в одном из загонов племени Кайилиаук, -горько сказала она, – продукт принудительного спаривания, между родителями, неизвестными даже друг другу. Родителей выбрали и одобрили краснокожие рабовладельцы. Родители, даже притом, что они были «Одинаковыми», были вынуждены совершить Уродливый Акт, с мешками на головах и под кнутами, в день размножения Ваниямпи.

– Есть кое-что в твоих словах, чего я не понял, – сказал я. – Кто такие Ваниямпи, и Кайилиаук?

– Многие из племен разрешают немногочисленным сельскохозяйственным сообществам существовать в пределах их земель, – начала объяснять она. -Люди в этих сообществах связаны с землёй и принадлежат все вместе всему племени, в пределах земель в которых им разрешают жить. Они выращивают для своих хозяев, таких как Вагмеза и Вагму, кукурузу и зерно, и такие овощи как тыквы и кабачки. Они должны, также, работать на краснокожих, когда это требуется и по прихоти их владельцев могут быть обращены в индивидуальных рабов. Когда кто-то взят из загона, то он прекращает быть Ваниямпи – общинным рабом, и становится обычным рабом, принадлежащим отдельному владельцу. Обычно они забирают дочерей, поскольку краснокожие хозяева находят их привлекательными в качестве рабынь, но иногда, также, берут и молодых парней. Слово «Ваниямпи» означает буквально, «приручённый скот». Это – выражение, относился ко всем вместе находящимся в общеплеменной собственности рабам в этих крошечных сельскохозяйственных сообществах. Кайилиауки – это племя краснокожих, объединенное с Кайила. Они говорят на тесно связанных диалектах.

– Родители происходят из того же самого сообщества? – заинтересовался я.

– Нет. В течение дней размножения, мужчин, с мешками на головах и в рабском караване, собирают среди различных сообществ. В день размножения их ведут к отобранным, ожидающим их женщинам, уже связанными и с завязанными глазами. Размножение происходит в областях вагмеза, под присмотром краснокожих.

– Ты говорила об Уродливом Акте? – припомнил я. Мне не понравилось подобное название. Это напомнило мне о далёком и больном мире, мире хихиканья, затруднений и грязных шуток. Насколько же честней мир плетей и ошейников Гора?

– «Одинаковые», – рассказывала она дальше, – относятся неодобрительно ко всем сексуальным отношениям между людьми, и особенно между таковыми разных полов, как являющихся оскорбительным и опасным.

– Я могу понимать, это так, что где-то есть кто-то, кто мог бы расценить сексуальные отношения между партнерами противоположных полов, как являющихся оскорбительным для женщины, – сказал я, – ибо в таких отношениях ею часто манипулируют, владеют и ставят на место. Но, с другой стороны, если она находится на своем месте, и это – её естественная судьба, принадлежать и управляться, не ясно, в конечном счете, как можно считать подобное оскорбительным для неё. Скорее, как мне кажется, что это было бы полностью подходящим для женщины. На самом деле, использование её любым другим способом, в конечном счете, оказалось бы, намного более оскорбительным. Но как могут такие отношения рассматриваться как опасные?

– Они считаются опасным не для здоровья, – объяснила она, – а как опасные для Учения.

– А что представляет собой это Учение? – спросил я.

– То, что мужчины и женщины – то же самое, – усмехнулась она. – Это -центральный принцип Ваниямпи.

– И они верят этому? – удивился я.

– Они претендуют на это. Но я не знаю, верят ли они этому в действительности или нет.

– Они полагают, что мужчины и женщины – то же самое, – я был просто поражён.

– Кроме того, женщин они расценивают несколько выше, – снова усмехнулась она.

– Тогда их верования, кажутся мне, не только очевидно ложными, но и абсолютно непоследовательными.

– Согласно Учению каждый должен признать это, – сказала она. -Задумываться – преступление. Подвергать сомнению – богохульство.

– Я так полагаю, это Учение лежит в основании общества Ваниямпи.

– Да, – подтвердила она. – Без этого общество Ваниямпи разрушилось бы.

– И что?

– Они не принимают разрушение своего общества так легко, как Вы думаете, – она улыбнулась. – Также, Вы должны понять полезность такого учения. Оно представляет превосходную философию для рабов.

– Не могу в это поверить.

– Оно, по крайней мере, дает мужчинам оправдание не быть мужчинами.

– Что ж, возможно Ты и права.

– Это помогает им оставаться Ваниямпи, – высказала она своё мнение. -Они, таким образом, надеются привлекать меньше внимания, или избежать гнева их краснокожих владельцев.

– Понимаю, – отметил я. – Я думаю, что также понимаю, почему в таком обществе, как Ты выразилась, женщины оцениваются несколько выше.

– Только, они неявно предполагаются как стоящие выше, – поправила она. – А явно, конечно, все подписываются под тезисом сходства.

– Но почему женщины расценены, пусть и неявно, но выше? – никак не мог я понять этой философии.

– Из-за презрения, чувствуемого к мужчинам, – сказала она, – что не стали отстаивать свои естественные права. Кроме того, если мужчины отказываются от ведущей роли, то кто-то должен принять её на себя.

– Да, пожалуй, – я вынужден был согласиться.

– Всегда есть хозяева, даже если кто-то притворяется, что это не так.

– В руках женщин, – заметил я, – господство становится просто насмешкой.

– У насмешки нет никакого выбора, кроме как самоутверждаться, в то время как действительность отрицается.

Я молчал.

– Сообщества Ваниямпи, источники большого развлечения для краснокожих владельцев, – сказала она.

А я уже думал о том, что иногда краснокожие называют как Память.

– Я понимаю, – наконец сказал я.

Дикари, несомненно, сочли свою месть сладкой и соответствующей. Такой, почти необъяснимо жестокой она была, такой ужасной, блестящей и коварной.

– Учение Ваниямпи, – предположил я, – несомненно, было изначально наложено на них их краснокожими владельцами.

– Возможно, – не стала спорить она. – Я не знаю. Но возможно, они сами могли изобрести Ваниямпи, чтобы извинить свою трусость, слабость и бессилие.

– Возможно, – признал я.

– Если Вы не сильны, естественно надо сделать достоинством слабость.

– Я полагаю так же, – согласился я, размышляя, что, возможно, судил дикарей слишком резко. Учение Ваниямпи, как мне кажется вероятным, предало себя, и своих детей. Со временем, подобные абсурдные теории, впрочем, могут начинать считаться чем-то само собой разумеющимся. Со временем они могут стать общепринятой традицией, одним из самых дорогих замен для человечества.

– Но Ты сама, – сказал я. – Не кажешься мне зараженной невменяемостью Ваниямпи.

– Нет, – ответила она. – Я нет. У меня были краснокожие хозяева. Они научили меня новым истинам. А кроме того, меня забрали из их сообщества в раннем возрасте.

– Сколько лет тебе тогда было? – заинтересовался я.