Текст книги "Потерянные годы (ЛП)"

Автор книги: Джон Харви

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 16 страниц)

  «Ублюдки!»

  Рейнс взглянул на Рут из колодца на лестнице и подмигнул.

  Халлетт ударил плечом кухонную дверь, и его лодыжка подвернулась под ним, но дверь отодвинулась достаточно далеко, чтобы Резник смог протиснуться внутрь. Быстрый взгляд на задние окна, которые все еще были закрыты. Он догадался, что боковая дверь ведет в гараж, и оказался прав.

  Дверь машины была открыта, как и багажник. Приора частично прикрылась за ним, низко пригибаясь. Единственный свет исходил из кухни, но падал на спину и лицо Прайора.

  – CID, – сказал Резник, затаив дыхание. «Д. С. Резник. я…”

  Прайор переместился вправо, когда выпрямился, и когда он это сделал, у него в руках был двуствольный дробовик. Что-то ударилось о дверь гаража снаружи, но руки не дрогнули; они держали пистолет довольно ровно, наклонив его к верхней части груди Резника.

  Периферийно осознавая другие голоса снаружи и позади, Резник мог только сконцентрироваться на глазах Прайора, когда они сузились, на легком сжатии пальца за спусковой скобой.

  Дыхание обоих мужчин было прерывистым.

  Резник сделал шаг вперед и осторожно, очень медленно начал разжимать пальцы пустой правой руки.

  Что-то внутри Прайора изменилось, как переключатель; его глаза расширились и моргнули, и он начал переворачивать дробовик стволами к собственной голове. Христос! Резник подумал, что он собирается убить себя. Но поворотное движение не прекратилось, пока ложа не указывала на Резника, и он быстро двинулся вперед, протягивая руку через крышу машины, чтобы взять оружие из ослабевшей хватки Прайора.

  Двери гаража быстро скользнули в крышу, и Бен Райли вышел из-под света фар машины с беспокойством на лице. Халлетт и Миллингтон подошли по обе стороны от Резника, поворачивая Прайора, читая права и предупреждения, застегивая наручники на его запястьях.

  – Хорошо поработал, Чарли. Звездное выступление».

  Резник обернулся на звук голоса Рейнса, и вот он, ухмыляясь, стоит в дверях кухни, рядом с ним Рут. В правой руке у Рейнса был полицейский пистолет.

  «Подумал на минуту, что мне придется использовать это».

  Резник протиснулся мимо них обратно в дом, Бен Райли последовал за ним.

  Тридцать четыре

  Лето в городах.

  Прайору было отказано в залоге на том основании, что он может покинуть страну или попытаться помешать потенциальным свидетелям, и был заключен в тюрьму под стражу. Мартина Финча убедили дать показания, что в дополнение к дробовику, который Прайор сдал Резнику, он поставил оружие, которое серьезно ранило охранника Секурикора, и что Фрэнк Черчилль сказал ему, что оно должно было использоваться в ограблении, которое Прайор организовывал.

  Когда Черчилль сошел с поезда в Манчестере, полицейские ждали его, чтобы арестовать.

  Резник был официально отмечен за храбрость и стал объектом нескольких ночных празднований в местных силах. Он обнаружил, что снова празднует, когда футбольный сезон закончился, и «Каунти» впервые за пятьдесят пять лет перешли в Первый дивизион Футбольной лиги.

  Он сидел перед телевизором с Беном Райли, наблюдая, как другой аргентинец «шпор», Рики Вилья, прокладывает себе путь через лабиринт игроков в штрафной площади «Манчестер Сити» и забивает победный гол в переигровке финала Кубка Англии. Когда все закончилось, Бен сказал ему, что написал исследовательское письмо в полицию штата Монтана.

  Один из сокамерников Прайора подошел к нему на прогулочном дворе и сказал, что его жена лечит ногу копьем. Потребовалось четверо мужчин, чтобы отобрать Прайора; к тому времени, когда им это удалось, у другого заключенного был сломан нос и разорвана селезенка.

  Резник и Элейн снова заговорили, по крайней мере, вежливо; она сказала, что перестала видеться с Галлахером, ей нужно все обдумать. Многое еще оставалось невысказанным, и ни один из них не желал раскрывать то, что каждый по-своему опасался исследовать.

  В июне в Лондоне произошли новые беспорядки, а в июле попытка полиции арестовать темнокожего юношу за кражу собственного мотоцикла привела к ожесточенным столкновениям, которые длились три дня. Бомбы с зажигательной смесью были брошены в осажденный полицейский участок в Манчестере, и беспорядки угрожали разорвать на части разлагающиеся сердца многих других бедных городов: Бирмингема, Блэкпула, Брэдфорда, Сайренчестера, Галифакса, Хаддерсфилда, Халла, Лидса, Ноттингема, Престона, Рединга, Шеффилда. и Вулверхэмптон. Премьер-министр Маргарет Тэтчер отказалась признать причиной ни рост безработицы, ни плохие жилищные условия, списав насилие и грабежи на преступную жадность.

  Полиция применила водометы, газ CS и пластиковые пули для подавления беспорядков. А Бен Райли обратился в американское посольство за визой.

  В конце июля Резник, с четырехдневным отпуском и свободным временем, купил белую глянцевую краску и принялся за плинтуса в пустой спальне наверху.

  В первый раз, когда Элейн поднялась по лестнице, она принесла печенье и кружку чая; на второй она встала, скрестив руки, и сказала: «Чарли, нам нужно поговорить. Чарли, я хочу развода.

  Тридцать пять

  1992 г.

  – Пэм Ван Аллен? сказали бы люди. – Что это за имя?

  «Моего мужа».

  – Твоего мужа зовут Пэм? те же старые шутки.

  Либо так, либо предполагалось, что она вышла замуж за голландца, вроде того детектива по телевизору.

  По правде говоря, его имя было одной из самых привлекательных вещей в нем, как раз нужное количество серьезности и тайны; гораздо интереснее, чем ее собственное имя, под которым она родилась, под которым она родилась, а именно Голд. Пэм Голд: в этом не было ничего особенного. Это делало ее похожей на жену дантиста, адвоката или психотерапевта, думала Пэм, проводя дни в апатии, покупая вещи, которые у нее уже были.

  Ладно, она знала, что это стереотип.

  Но так думали люди. Если бы она не была осторожна, то поймала бы себя на том, что попала бы в ту же ловушку, несмотря на то, что ее дантиста звали Адамс, а адвокатом, с которым она консультировалась по поводу развода, был Митчелл из Хейвуда, Тернер и Митчелл. Она сознательно никогда не встречалась с психотерапевтом. Хотя ее муж неоднократно предлагал это ближе к концу их пятилетнего брака.

  Пять лет, два месяца, тринадцать дней. После обычного здорового обливания грязью она ушла с пятьюдесятью процентами стоимости дома и его содержимого при перепродаже, а также с именем своего мужа.

  «Это не имеет смысла», – разочарованно сказали ее друзья на работе. «Все кончено. Ты должен вернуться к тому, кто ты есть на самом деле».

  Но Памела Ван Аллен была тем, кем она себя чувствовала; это вовсе не заставляло ее думать о нем. Немного сделал. Перхоть , Мастермайнд и пятна мочи вокруг унитаза. А Пэм Голд была незнакомкой, которая когда-то болталась с Полом Маккартни и 1 ®CC, верила в глупые песни о любви и в то, что мы делаем ради любви.

  Пэм Ван Аллен работала надзирателем в городе, тридцати пяти лет, с шестилетним стажем, ответственная незамужняя женщина с ответственной работой, показывая документы, когда она остановилась у тюремных ворот.

  Она разработала стратегию для таких визитов. Почти никакого макияжа, только штрих вокруг глаз, свободный хлопковый джемпер под клетчатым шерстяным жакетом, простая юбка, длина три четверти. Женский, но не выставляющий напоказ, никакого притворства; явно женский, а не лесбуха. Осторожно жестикулируйте руками, скрещивайте ноги, будьте слишком щедры на улыбки. Знайте, что вы хотели сказать, вопросы, которые вы должны были задать. Твердые, не слишком приветливые, но все же, чего вы хотели, так это их доверия.

  Первые двери захлопнулись за ней, и автоматически включились внутренние часы, отсчитывающие минуты до того момента, когда она снова выйдет. Человек, которого она собиралась увидеть, провел в тюрьме десять лет своей жизни.

  С той ночи, когда он в последний раз звонил Райлендсу, и они говорили о возможности освобождения Прайора, Резник пытался отодвинуть эту мысль на задний план. С ростом числа краж со взломом и чередой быстрых и жестоких ограблений в подземных переходах это было не так уж и сложно. И, конечно же, велось, как говорится, расследование серии высокоорганизованных вооруженных ограблений. В связи с этим Дивайн начал напрягать мускулы в оздоровительном клубе на Кружевном рынке, а потом обменялся откровениями с парой подходящих парней, у которых, казалось, было больше свободных денег, чем четыре ночи в неделю, как это могли бы объяснить клубные вышибалы. Грэм Миллингтон напивался в Снейнтоне, заигрывая с дураком, который в прошлом давал ему несколько хороших советов и, возможно, собирался сделать это снова, если цена будет подходящей.

  Атмосфера в комнате УУР была напряженной, кипящей, ожидая если не взрыва, то, по крайней мере, выпуска пара. Рабочие, наконец, восстановили работу системы центрального отопления, заменили половицы, перетащили мебель из коридоров и дальних углов; Резник вернул себе свой кабинет. Пространство для размышлений, планирования, наслаждения бутербродом из гастронома без косых взглядов. Он натирал салями и горгонзолу на светлой ржи, когда зазвонил телефон.

  «Резник. УГО».

  «Нил Парк».

  Нейл был старшим надзирателем службы пробации, фанатом округа при хорошей погоде, человеком, которому Резник доверял и мог бы понравиться, если бы между ними не стояли двойственные отношения между полицией и службой пробации.

  – Вас интересовало, кто назначен на Прайор.

  Резник ждал.

  «Пэм Ван Аллен. Вы ее знаете?

  У Резника была смутная фотография женщины лет тридцати пяти, невысокого роста, с темноватыми волосами – недлинными, насколько он помнил, стриженными довольно близко к голове. – Думаю, да, – сказал Резник. – Кто она такая? Я не помню, чтобы разговаривал с ней.

  – Она хороша, – сказал Нил Парк. "Надежный. Не требует толкотни».

  – Она будет со мной разговаривать?

  Нерешительность в конце строки, дольше, чем хотелось Резнику.

  – Она могла бы.

  – Но вы же не предполагаете, что она это делает?

  «Верно.»

  Большое спасибо, подумал Резник. «В этом сезоне мы мало виделись с вами, – сказал он.

  Нил Парк рассмеялся. «Работа и так достаточно плоха, чтобы не страдать в выходной день и не платить за удовольствие».

  Резник поблагодарил его и повесил трубку. Двадцать минут спустя, просматривая отчеты о происшествии за последние несколько дней, он вспомнил, что волосы Пэм Ван Аллен вовсе не были темными: это был тот оттенок седины, который при определенном освещении выглядит почти серебристым.

  О чем он должен был думать?

  Прайор никак не отреагировал на ее имя. Сидел там и отвечал на ее вопросы, коротко, не невежливо, никогда не избегая ее взгляда. Его желтоватое лицо, морщины вокруг рта, слегка впалые щеки. Акцент не местный, подумала Пэм. О, там было наложение, слова и фразы; но ниже всего этого он был суровым, южным, лондонским или близким.

  – Ты понимаешь, что это будет трудно, – сказала она. «Перестройка».

  Он быстро взглянул на нее, опустив голову. Это было почти озорно, этот взгляд сморщил глаза.

  Пэм поспешила. «Находясь здесь, трудно не попасть…»

  «Институционализированный».

  «Да.»

  Одну руку он положил на стол, а другую, слабо сжатую, положил на колено. – Ты поможешь мне.

  Она кивнула. "Да. Насколько я могу». Комната вдруг стала маленькой и нехваткой воздуха. Пот струился по лицу Прайора, от его коротких волос до гладко выбритого подбородка. «Конечно, мы найдем вам жилье. Во-первых. Пока ты разбираешься.

  «Где-то?»

  «Хостел. Место в общежитии, это скорее всего.

  Прайор оглядел стены. «Я думал, что выхожу? Вышел."

  «Условно-досрочно».

  «'Курс.»

  – Общежитие, – сказала Пэм, – вероятно, не так уж плохо, как ты думаешь. Не слишком много правил. Только здравый смысл. Так или иначе…» Это был ее пот, который она чувствовала, или его? «… это только временно».

  «Вы сказали.»

  «Пока ты находишься на ногах».

  «Да.»

  «Найти работу.»

  Почти лениво Прайор поменял позу, наклонившись к ней плечом. – Ты и в этом поможешь.

  "Конечно. да. Насколько мы можем. Есть контакты, которые мы установили, и если они не оправдаются, есть места для семинаров. Переподготовка. Обучение новым навыкам».

  Прайор пристально посмотрел на нее. "Звучит здорово. Не могу дождаться».

  Пэм начала собирать свои бумаги, складывая их обратно в портфель. – Что ж, – сказала она, вставая, – я еще приду к вам. Если повезет, у меня будут более определенные новости о общежитии. И у нас будет возможность более подробно поговорить о ваших планах.

  – Хорошо, – ровно сказал Прайор. «Я хотел бы, что.»

  Когда она собралась уйти, он быстро встал и протянул ей руку.

  Тридцать шесть

  Кит должен был передать это своему отцу – с того самого дня, как он решил бросить пить, он так и сделал. Если бы Ladbroke's предлагал шансы, Кит был бы там с каждым пенни, который он мог собрать, счастливый положить все это на своего старика, чтобы вернуться к бутылке до конца недели. В конце концов, разве он не вырос, слушая, как его родители швыряют друг другу обещания, словно ручные гранаты? Слушай, даю тебе слово… Это в последний раз, клянусь… Я никогда не буду… Скрести мое сердце и надейся умереть. «Обещания, – сказала однажды его бабушка, ее кислый комментарий ко всей этой истории, – подобны корке для пирога – их нужно ломать».

  Но вот, еще не десять утра, отец уже ободрал обои с трех стен в ванной и въезжал на четвертую. Постепенно дом преобразовывался. Последний из его изворотливых жильцов нашел его вещи, какими бы они ни были, сложенными у передней стены. Вместо застоявшегося пива и рвоты пахло дезинфицирующим средством и свежей краской.

  «Поставь чай в пюре», – крикнул Райлендс из двери ванной. – Я спущусь через минуту.

  На кухне Кит сунул руку в пачку хлопьев Honey Nut Cheerios и начал есть их всухую.

  «Почему бы тебе не присесть и как следует позавтракать?» – сказал Райлендс, ополаскивая руки под краном.

  «Не голоден.»

  «Хлеба много. Ты мог бы сделать себе тост.

  «Я сказал …»

  «Хорошо хорошо.» Когда чайник закипел, Райлендс сам заварил чай, залил горячей водой внутреннюю часть коричневого глиняного чайника и вылил его, прежде чем бросить два чайных пакетика, подумать над этим и добавить третий. – Что ты собираешься делать сегодня? он спросил.

  Кит засунул пакет с хлопьями обратно в шкаф и пожал плечами.

  «Мне не помешала бы рука в ванной. Эти плитки…”

  «Нет, спасибо.»

  Ни одна из чашек и блюдец, казалось, не подходила друг другу, а все кружки были сколоты или треснуты: ему придется выбросить их, пойти на рынок и заменить.

  – Как насчет работы? – спросил он, наливая молоко.

  «Хм?»

  – Я думал, ты сказал на этой неделе, что собираешься искать работу?

  «Чертовых работ нет».

  «Свиные фермы, им нужны люди в ночную смену».

  «Не думайте, что я работаю на какой-то фабрике и возвращаюсь домой вонючим мясом».

  Райлендс налил чай. «Одевают.»

  – Если тебе это не нравится, я уеду обратно.

  – Это было не то, что я сказал.

  «Что ж …»

  Райлендс передал Киту чай, сел за кухонный стол и начал листать Зеркало. – Ты точно не хочешь тостов?

  "Конечно. Выпейте сами, я вам не запрещаю.

  – Получил мой пару часов назад.

  – Что тебе, медаль?

  Райлендс посмотрел на сына, отхлебнул чаю; вся эта воинственность в лице мальчика, сжатые кулаки, его поза. Всю молодую жизнь в обороне, отгоняя тех, кто был крупнее, старше, сильнее. С первого дня, когда Кит ступил на игровую площадку средней школы, над ним издевались, высмеивали, он был легкой добычей. Несколько друзей, которые у него были, обычно были ниже по иерархии, чем он сам: робкий мальчик, наполовину индиец, наполовину китаец, с шелковистой кожей и длинными темными загнутыми ресницами; астматический парень в очках, толстых, как дно полупинтовых кружек. Либо так, либо они использовали его в своих целях.

  – Видишь сегодня этого Даррена?

  «Может быть.»

  Райлендс кивнул и перешел к спортивным страницам.

  – Почему ты хочешь знать?

  «Нет причин.»

  Кит стоял у локтя отца. – Он тебе не нравится?

  «Ты?»

  – Что за глупый вопрос?

  Райлендс не грубо схватил его за руку. – Тот, на который тебе не помешало бы придумать честный ответ.

  Кит освободил его и отошел. – Я ухожу.

  – Хорошо, – сказал Райлендс. «Я буду здесь.»

  Даррен наблюдал за ней, Лорна. Ничего регулярного или последовательного, не методичного, просто всякий раз, когда это приходило ему в голову, если он был в затруднительном положении, ему нечего было делать. Так что он знал маршрут, по которому она шла на работу, магазинчик на углу, где она останавливалась, чтобы купить газету, а иногда и пачку сигарет, чаще всего какой-нибудь журнал; он знал, как она шла назад, иногда отклоняясь в сторону, чтобы зайти в минимаркет и купить что-нибудь на ужин – замороженные обеды со счетчиком калорий и супы «Слимма», она часто ела это. Не то чтобы Даррен мог понять, почему.

  Однажды он подкрался близко к дому, тому самому, где у нее была квартира; перемахнул через стену и остановился в саду за домом, не то чтобы в саду, скорее во дворе. Прислонился к хлипкому навесу и смотрел, как она раздевается. Не до конца, не раньше, чем она пересекла комнату, чтобы выключить свет, но достаточно далеко, чтобы увидеть, что последнее, о чем ей нужно беспокоиться, – это лишний вес.

  Может быть, он должен сказать ей, как обычно, в газетном киоске, когда она брала свой экземпляр « Сегодня». Полезные слова от друга. Нет. Пусть подождет, пока он не будет готов исправить то, что пошло не так раньше. Зайдите с улицы и подойдите к прилавку. Лорна Соломон? У тебя действительно хорошее тело, ты знаешь это? О, и пока ты ничего не делаешь, просто высыпь все свои деньги в этот мешок.

  Очень круто: ему это понравилось.

  Стоя перед заколоченным магазином в аркаде от строительного кооператива, он смотрел на свое отражение в затемненном стекле и ухмылялся самому себе, повторяя слова. Практика делает совершенным.

  Не торопясь, Даррен подошел к офису строительного общества и заглянул в стеклянную дверь. Толстая женщина, которая там работала – теперь, если кому-то нужен был ее подсчет калорий, она это делала, – объясняла что-то этой пожилой паре, выражение ее лица говорило о том, что она переживает это как минимум в третий раз. И Лорна рядом с ней, внезапно рассмеявшаяся над чем-то, что сказал мужчина перед ней; тщательно пересчитывая банкноты, прежде чем положить их под стекло. На мгновение она посмотрела на дверь, и в это мгновение Даррен инстинктивно увернулся назад, так что ни один из них не был уверен – Даррен, был ли он замечен, Лорна, видела ли она того, кого, как ей казалось, она видела.

  Площадь кишела байкерами, хиппи и панками со свастиками, вытатуированными на лицах голубыми велосипедами или выбритыми на макушке коротко остриженных волос. Та же старуха стояла среди таких же чумазых голубей и разбрасывала их птичьим семенем и несвежими крошками.

  Кит и Даррен сидели на низкой каменной стене, делясь куском дряблой пиццы, Даррен затягивался сигаретой. Что Кит хотел сделать, так это войти в Парк-Эстейт и украсть машину, одну из тех Феррари или Мерседесов с именными номерными знаками, которые всегда так манили. Выезжайте на автомагистраль, идущую на север, и посмотрите, на что она действительно способна.

  Но у Даррена их не было. Глупо, по его мнению, рисковать. Поймать немного повеселиться, когда у них были серьезные планы. Кит брыкнулся, не в силах выудить у Даррена, в чем заключались эти планы.

  «Вы не волнуйтесь. Вы узнаете то, что вам нужно знать, достаточно скоро».

  Он бы никогда не осмелился так сказать, но бывали времена, когда Кит сомневался, что у Даррена вообще есть какие-то планы. Кроме пистолета. Это было единственное, к чему он всегда возвращался, почти единственное, о чем он говорил сейчас, кроме той женщины, которая работала в строительном кооперативе, и того, как он не прочь подарить ей одну, как в любой день он собирался овладеть пистолетом. Выражение лица Даррена, когда он это сказал, как будто это каким-то образом должно было все изменить, изменить мир.

  – Есть наличные? – спросил Даррен. – Я хочу колу.

  Кит покачал головой.

  «Иисус!» – сказал Даррен, стряхивая окурок сигареты и отходя от стены. "Я ненавижу это. Между нами недостаточно даже для выпивки, когда ты хочешь». Он мотнул головой в сторону ближайшего подземного перехода. – Пошли, – сказал он.

  Тридцать семь

  Миллингтон вглядывался в экран УВО, покусывая кончики своих усов и размышляя о чудесах современной технологии, совпадениях между тем, что он почерпнул от своего информатора, и известными фактами. Он до сих пор не мог решить, не обманывают ли его.

  – Что-нибудь еще, Грэм? – сказал Резник, останавливаясь у стола сержанта.

  Миллингтон нахмурился. «Иногда считают, что нам не помешало бы и хрустальные шары».

  В другом конце комнаты зазвонил телефон, и Кевин Нейлор снял трубку. «CID, говорит DC Нейлор».

  Резник вспомнил, что хотел сделать собственный звонок; он вошел в свой кабинет и закрыл дверь. Внизу через окно он мог видеть фигуру Джека Скелтона в спортивном костюме, бегущую мимо закрытых гаражей под главной дорогой.

  – Да, конечно, я знаю, кто это, – говорил Нейлор. С полувиноватым взглядом через комнату, он наклонил свой стул к стене.

  – Я уже звонила, – сказала Лорна Соломон. «Оставленные сообщения. Ты так и не перезвонил.

  "Я знаю. Мне жаль. Дела были заняты».

  – Я думала… – она замялась.

  «Что?»

  – Ты избегал меня.

  – Как я уже сказал, он был занят.

  Между ними повисла неловкая тишина, и Кевин скорее почувствовал, чем услышал ее дыхание на другом конце провода. Интересно, откуда она звонит, с работы или из дома? Позади него один из других офицеров слегка выругался и захлопнул ящик. Грэм Миллингтон насвистывал что-то смутно классическое, музыку из какой-то рекламы.

  – Кевин?

  «Да?»

  – Я не был уверен, что ты все еще там.

  Он думал о том, чтобы сидеть рядом с ней в передней части машины, о тепле ее руки всякий раз, когда она случайно касалась его руки, о китайской еде и духах.

  – Этот юноша, я снова его видел.

  – Тот, что с ограбления?

  «Да.»

  «Где?»

  «Прямо снаружи. Только сегодня."

  Нейлор повернул стул к своему столу. «Ты уверен?»

  "Да. По крайней мере, я так думаю».

  «Это не мог быть кто-то другой? Я имею в виду, немного похож на него? После того, что случилось…»

  «Он был за дверью и смотрел внутрь. Когда я увидел его, он отпрыгнул».

  – Он не вошел?

  «Нет.»

  Наступила пауза, а затем Лорна сказала: – Кевин, это не в первый раз. Я уверен, что видел его раньше».

  – Он говорил с тобой на тротуаре снаружи.

  – Нет, в другое время. И не только на работе, здесь, в квартире. Кевин, я думаю, он наблюдает за мной.

  Нейлор потянулся за шариковой ручкой и открыл блокнот на своем столе. «Ты сейчас дома?»

  «Да.»

  – Лучше дайте мне адрес.

  Это было не то место, которое Резник знал, во всяком случае, не изнутри, винный бар-ресторан на Баркер-Гейт, через дорогу от снукерного клуба. Вход был в нескольких пролетах от тротуара, комната, в которую вы входили, имела бар слева, несколько маленьких столиков, прижатых к правой стене, между которыми было достаточно места, чтобы постоять. Сквозь арку оказалась вторая комната для более серьезной трапезы.

  Большинство людей возле бара, казалось, забрели выпить после работы и остались. Серые костюмы, сигаретный дым и громкие разговоры. Пэм Ван Аллен сидела за первым столом, перед ней стояла бутылка белого вина и читала книгу в мягкой обложке. В этом свете ее волосы казались металлически-седыми.

  Ее глаза оторвались от книги, когда Резник подошел к ней.

  "Привет. Чарли Резник».

  «Пэм Ван Аллен».

  Она протянула руку, и ее хватка была короткой, но твердой.

  – Могу я предложить вам еще выпить?

  «Спасибо, я в порядке.»

  Он пошел в бар за стаканчиком домашнего красного, а она прочитала еще одну страницу своей книги, романа о друзьях из колледжа, которые в среднем возрасте проводят вместе лето, и некоторые из них впервые за десять или более лет увидели друг друга. Пэм могла думать только о двух людях, которых она знала по университету, и ни о ком по школе. Все эти дружеские отношения, в которых ты уверен, будут так важны до конца твоей жизни.

  – Хорошо, что ты познакомился со мной.

  Она слегка пожала плечами и подождала, пока он успокоится. Он был крупным мужчиной, грузным, из тех, кто мог делать все упражнения, которых у него не было. Круглое лицо с серьезными глазами. Одетый так, он будет менее заметен в баре паба.

  – Если ты голоден, – сказала Пэм, поддерживая разговор, – еда довольно вкусная. Закуски. Хумус. Такие вещи."

  «Может быть позже.»

  Она взглянула на часы, затем загнула уголок страницы и закрыла книгу.

  Резник выпил немного вина. «Джон Прайор. Вы были у него.

  Пэм ничего не сказала, подождала.

  – Вы рады тому факту, что его выпустят?

  – Ты не ожидаешь, что я отвечу на это.

  "Тогда все в порядке. Скажем так. Что вы знаете об обстоятельствах его ареста и суда?

  Она повертела стакан на столе. «Маленький.»

  «Он был убежден, что часть информации против него поступила от его жены. Что между ней и полицией была какая-то договоренность.

  – А был ли? Застенчиво, Пэм улыбнулась. – Я не жду, что ты ответишь и на это.

  Из соседней комнаты доносился звук бьющегося стекла, иронический гул одобрения, аплодисменты.

  «Послушайте, – сказала Пэм, – я не знаю, куда мы пойдем с этим. Все, что происходит между моим клиентом и мной, является конфиденциальным». Она подняла свой шприц, передумала и поставила его обратно. – Я не знаю, что я здесь делаю.

  «Ты пришел.»

  – Иди и познакомься с ним, – сказал мой босс. Одолжение мне. Послушайте, что он хочет сказать». Она искоса посмотрела на Резника, а потом отвела взгляд. «Я подумал, что еще я мог бы делать, решил, что это не так важно, и пришел». Она моргнула, закрыла глаза и запустила одну руку в волосы. – Я не уверен, что это была хорошая идея.

  Резник попробовал еще немного вина. – Чем бы вы еще занимались? он сказал.

  "Сегодня вечером? Теплая ванна, горячая до невозможности, бокал вина… – Ее пальцы слегка забарабанили по обложке книги в мягкой обложке. «Книга.»

  Настала очередь Резника улыбаться. «Все, кроме ванны».

  Пэм расправила плечи, делая свою позу более профессиональной. – Все, что я могу сделать, инспектор, – это выслушать все, что вы хотите мне сказать. Я не могу обещать, что это так или иначе повлияет на мои действия».

  – Хорошо, – сказал Резник, – вот что. Замечания Прайора на суде и после него были очень мстительными. Самые частые, самые жестокие были направлены на его жену. Я обеспокоен тем, что после освобождения он может попытаться осуществить эти угрозы».

  Пэм спокойно смотрела на него, не обращая внимания на то, что происходило вокруг нее. – Жена Прайора, – сказала она, – ты знаешь, где она живет?

  Резник покачал головой. «Нет.»

  – Это может быть где угодно?

  «Возможно.»

  Пэм допила большую часть своего напитка и решила оставить остальное. Когда она вскочила, Резник отодвинул стул и последовал ее примеру, и ей пришло в голову, что он ведет себя неуклюже вежливо.

  – Когда вы разговаривали с ним, – сказал Резник, на мгновение положив руку ей на плечо, – он упоминал о своей жене? Дайте хоть какое-то представление о том, как он к ней относится?

  Вот что Прайор сказал: «Меньше всего мне хотелось, чтобы она неделю за неделей слонялась сюда, еще одна из этих несчастных проклятых жен заключенных. Не то чтобы я не хотел ее видеть, заметьте. Но посмотрите на это с этой стороны, минимум десять лет, только не дальше. Лучше никогда не начинать, чем получать все меньше и меньше, раз в неделю, раз в две недели, раз в месяц. Опять же, если бы у нас были дети, все могло бы быть по-другому. Нет, то, что должна была сделать Рут, жить своей собственной жизнью».

  «Я говорила вам, – сказала Пэм, – обо всем, что происходило между моей клиенткой и мной…»

  – Но он говорил о ней? Резник настаивал.

  Во рту у Пэм вдруг стало странно сухо. Все эти люди. Табачный дым. Вино. – Немного, – сказала она. «И когда он это делал, он был очень спокоен, очень разумен. Теперь мне действительно нужно идти.

  Резник кивнул и отступил назад. За дальним поворотом бара группа начала петь «Happy Birthday». Он остался на ногах, чтобы посмотреть, как Пэм Ван Аллен уходит, последний отблеск ее серебряных волос, когда она прошла через свет.

  Тридцать восемь

  Лорна не проводила столько времени перед зеркалом с тех пор, как ей исполнилось четырнадцать, и ее беспокоили прыщи. Пять раз она меняла весь свой наряд, пять раз, все, начиная от маленьких голубых трусиков от бикини, которые она купила на распродаже в «Никербоксе», и заканчивая едва прозрачной кремовой блузкой от Дороти Перкинс. И макияж! Она нанесла его, вытерла, наконец выбрала легкую подводку для глаз, немного румян, новую губную помаду, которую она купила в Сапогах в прошлую субботу, Коралл Южного Моря.

  Конечно, ей следовало побегать с пылесосом, прежде чем привести себя в порядок, но обо всем по порядку, и в любом случае это не походило на ее мать, приехавшую в один из запланированных визитов. Кевин Нейлор не собирался поднимать стеклянный далматинец с каминной полки, чтобы посмотреть, не передвинула ли она его, когда вытирала пыль, или тайком проводить пальцем по верхней части шкафа в ванной.

  – Делаешь что-нибудь особенное сегодня вечером? – спросила Марджори, когда они обналичивали деньги.

  «Нет, я так не думаю. Вероятно, оставайся дома, смотри телек, ложись спать пораньше.

  Она хотела!

  Она выскочила в обеденный перерыв и купила несколько закусок – фисташки и чипсы со вкусом бекона, – которые она высыпала в тарелки с хлопьями и небрежно оставила.

  Самым трудным было решить, что пить. Кевин, подумала она, вероятно, любитель пива, но, несмотря на все это, было что-то приятное в самой идее сидеть на ее только что расправленном диване с бутылкой вина. В конце концов, она пошла в магазин на углу. В холодильнике было четыре банки остывающего лагера и бутылка того красного вина, которое они всегда рекламировали, того самого, из-за которого эти старики отправляются в поле при свете дня проверять виноград. Она надеялась, что все будет в порядке. Она была наполовину задумана спросить совета у Бекки, Бекка была не прочь упомянуть модные рестораны, в которые ее водили – «Маленькие порции, так красиво оформленные!» – но в конце концов она передумала. . Очередная снисходительная лекция Бекки о том, с чем она не может справиться в последнюю очередь.