Текст книги "Ты плоть, ты кровь моя"

Автор книги: Джон Харви

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 23 страниц)

А Элдер думал о Хелен Блэклок, которая, вероятно, тоже читает сейчас все чудовищные подробности того, что произошло с Люси Пэдмор, и представляет себе, что то же самое могло случиться и с ее собственной дочерью.

– Как продвигается твое расследование? – спросила Морин.

Когда он закончил свой краткий рассказ о встрече с Полом Латамом, ее лицо сморщилось в улыбке.

– Что ты смеешься?

– Он явно не получит твой голос, если выставит свою кандидатуру на звание «Человек месяца».

– Нет, не получит.

– Ты думаешь, за всем этим что-то есть? Помимо того, что вы с ним не очень поладили?

– Не знаю.

– Но тебе хочется думать, что может и оказаться.

Элдер пожал плечами и отпил виски.

– Да, хорошо бы, конечно, заполучить хоть что-то определенное.

– Собираешься теперь в Лондон, побеседовать с этой женщиной? С актрисой?

– Хочу попробовать.

Потом он стал расспрашивать Морин о ее текущих делах, о нагрузке, и они поговорили на рабочие темы, заказав еще по порции выпивки. Рядом болтались двое-трое свободных от службы полицейских, время от времени останавливаясь, чтоб обменяться парой слов, попрощаться с Морин, бросив при этом взгляд на сидевшего рядом Элдера.

– Нынче у сплетников большой день, можно сказать, – заметил Элдер.

– Помоги им Господь, – бросила Морин.

– Тебе еще заказать? – спросил Элдер, указывая на ее пустой стакан.

– Лучше не надо.

– Имя Мэдди Берч тебе что-нибудь говорит?

– Инспектор уголовки, так? Где-то в Линкольншире. Твоя бывшая напарница. Я с ней несколько раз встречалась, в прошлом. В последнее время – нет. Почему ты спросил?

– Да так. Просто подумал, что ты можешь знать, где она сейчас.

Морин склонила голову набок и рассмеялась:

– Былые чувства взыграли, а, Фрэнк?

Элдер покраснел и наклонился за своим пальто.

Они вышли наружу. На улице моросил дождь.

– Ты есть не хочешь? – спросил Элдер.

– Нет, спасибо. – Морин покачала головой. Потом, улыбнувшись, добавила: – Надо было спросить об этом до того, как ты начал расспрашивать про Мэдди Берч. Правда, ответ был бы тот же самый. Спокойной ночи, Фрэнк.

В закусочной недалеко от дома Уилли Белла он купил себе жареный кебаб с соусом чили. Уилли дома не было. Элдер нашел в холодильнике пиво, выложил кебаб на тарелку и уселся перед телевизором. На экране возникла улица, освещенная неоном и вся мокрая от искусственного дождя, под которым два нью-йоркских полицейских вытаскивали каких-то наркоманов из дверей магазина и быстро переговаривались при этом, чуть приоткрывая угол рта. Он отыскал в бумажнике номер мобильника Кэтрин, но звонить ей было, видимо, уже поздно. Да и думал он сейчас не о Кэтрин, а о Джоан. Там, на стадионе, в синей майке с короткими рукавами, в синих, отлично сидящих джинсах… Я бы пригласила тебя к нам в гости, Фрэнк, только… «Джоан, Мэдди Берч – что это со мной такое?» – думал Элдер.

Он покончил с кебабом, выключил телевизор и пошел наверх, спать.

На следующее утро Пам Уилсон, едва выйдя из дому, тут же попала в толпу репортеров. Она пробилась сквозь них, отказываясь отвечать на вопросы и зная при этом, что они все равно найдут способ приписать ей хоть какие-нибудь слова.

В одиннадцать Айрин пригласила одного очень сочувствующего ей репортера на чашку чая, но меньше чем через четверть часа очень пожалела об этом. Но к тому времени жалеть было уже поздно. А сразу после полудня ее мужу Невиллу предложили эксклюзивный гонорар за все, что он расскажет об убийце в собственной семье или о чем-нибудь в том же роде, и он согласился.

А Шейн Доналд исчез без следа.

22

Четыре часа или около того – вот сколько времени ему понадобилось, чтобы поймать попутку. Все это время он ошивался возле парковочной площадки для грузовиков, подкатываясь к водителям, которые чаще всего просто проходили мимо, не отвечая ни слова. Манчестер, приятель… До Манчестера возьмешь?.. Подбросишь?.. Если бы с ним была какая-нибудь шлюха с чулками в сеточку и в юбке, едва прикрывающей задницу, вроде той, которую он видел забирающейся в кабину огромного восьмиколесного драндулета, везущего автозапчасти, тогда проблем бы не возникло. Но он был один, болтался там, засунув руки в карманы и сгорбившись под секущим иглами дождем. Подбросишь, а? Ублюдок! Ублюдок! Скотина!

Перед этим он немного согрелся в кафетерии, поел мясного пирога с жареной картошкой, умял пакетик инжира, напился чаю, очень сладкого. Денег, которые он обнаружил в сумке этой инспекторши, на некоторое время хватит, если их расходовать экономно, перебиваясь потихоньку; есть также шанс воспользоваться ее кредитными карточками – уж подпись-то он как-нибудь подделает. Только не нужно показывать их всяким глазастым продавцам, они уж точно ни в жизнь не поверят, что он – Памела Уилсон, чья фамилия крупным почерком написана на обороте. А при первой же возможности карточки надо будет просто загнать – пусть кто-нибудь другой рискует, а ему в полицию ни к чему.

В конце концов его подобрал какой-то иностранец – голландец, он проезжает здесь по три раза в неделю, из Роттердама до Иммингема, потом по шоссе M180, поворот на М62, потом Лидс, Брадфорд, Манчестер. А потом назад. Тот был только рад попутчику. В кабине – обычные фотографии, выдранные из порножурналов. Не прошло и пяти минут, как они тронулись, и водитель вставил в магнитофон кассету.

– Это блюзы. Любишь блюзы?

Доналд и сам этого не знал.

– «Фэбьюлос Тандербердз».[18]18
  «Фэбьюлос Тандербердз» – популярная в 70–80-х гг. прошлого века группа, исполнявшая блюзы, рок-н-ролл и др. музыку. Кид Рамос (р. 1959) – гитарист этой группы.


[Закрыть] Я был на их концерте в Голландии. В прошлом году.

– Ага.

– Послушай только!.. Это «Лук, вотча дан». – Он чуть прибавил звук. – Кид Рамос. Классная гитара, верно? Нравится?

Доналду казалось, что ему в голову вгрызается циркулярная пила.

– Ну ладно, а тебе какая музыка нравится? Давай рассказывай что-нибудь, не давай мне заснуть. Так какая?

– Да я и не знаю…

– Ну как же, ведь что-то ты любишь…

Голландец вывернул машину вправо, обгоняя другой грузовик, и вода из лужи обрушилась на лобовое стекло, как волна. Доналд вспомнил все прежние вечера в их автофургоне, когда Маккернан все твердил ему: Сиди и слушай. Сиди, мать твою, и слушай это!

– Эдди Кокрейн, – произнес наконец Доналд. – Вот кто мне нравится. Джин Винсент и Эдди Кокрейн. Вот такая музыка.

– Ага! – сказал голландец, и его лицо расплылось в усталой улыбке. – Эдди Кокрейн! «Фифтин флайт рок»! Знаю.

Доналду казалось, что название было немного другое – «Твенти флайт рок», – но он не стал спорить. Закрыл глаза и притворился спящим.

Должно быть, он и в самом деле заснул. Проснулся он от того, что кто-то тряс его и орал прямо в лицо:

– Вставай, просыпайся!

Грузовик стоял, указатель поворота мигал, отражаясь от мокрого асфальта.

– Приехали. Конец путешествия.

Они немного отъехали от шоссе и остановились у въезда на какое-то небольшое промышленное предприятие. Его здания по большей части были скрыты мраком.

– Давай вылезай. Дальше пешком пойдешь. А то у меня неприятности будут.

Доналд зевнул и потер глаза обеими руками. Ему было холодно, пробирала дрожь. В слабом свете он заметил охранника в форме, вышедшего к воротам.

– Где это мы, черт побери?

– В Манчестере.

Голландец перегнулся через него и потянул за ручку, открывая дверцу кабины.

– Ладно. Пока, Эдди!

– Чего?!

– Эдди Кокрейн, – сказал голландец и засмеялся.

Держа в одной руке сумку, которую дала ему сестра, Доналд спрыгнул на землю и отошел в сторону, когда грузовик двинулся вперед. По крайней мере проклятый дождь перестал… Но когда он вернулся на шоссе, дождь зарядил снова.

По обеим сторонам шоссе виднелись склады, однообразные и неказистые, а между ними пустые участки с перегороженными цепями въездами.

– Ну и где это я, черт возьми, оказался? – вслух спросил Доналд, ни к кому не обращаясь. – В Манчестере? Да никакой это не Манчестер, чтоб его!..

На первом же перекрестке с круговым движением висели указательные знаки на Олдем, Рочдейл, Стейлибридж, Аштон-андер-мать-его-Лайн. После продолжительного, почти в полчаса, ожидания появилась наконец первая машина, и Доналд сошел с тротуара, подняв руку и вытянув большой палец в нужную ему сторону, но водитель, резко вильнув, промчался через глубокую лужу и окатил его грязной водой с головы до ног.

– Ублюдок проклятый! – заорал Доналд ему вслед. – Скотина! Дерьмо!

На следующем указателе значилось: «Манчестер – 12 миль».

И начальник отдела, и ее непосредственный шеф настаивали, чтобы Пам взяла отпуск, уехала куда-нибудь ненадолго, устроила себе небольшие каникулы; можно и дома остаться, покрасить ванную, натереть пол… Все назначенные встречи, записанные в блокноте, вдруг показались ей не особенно важными; их можно перенести, поручить провести другому инспектору или вообще отложить на неопределенный срок. Если бы ей пришло в голову, что все это не имеет на самом деле совершенно никакого отношения к ее благополучию, а относится только к категории служебной необходимости, она бы, наверное, почувствовала большее удовлетворение.

А так ей просто оставалось продолжать работать, сидеть за своим столом – это ее отвлекало.

Когда двое полицейских в форме вошли в ее кабинет, она вначале решила, что Доналда поймали и что с ним что-то случилось; она не понимала, почему так подумала и чего опасалась, но почему-то была уверена, что с ним стряслось что-то скверное. Но когда они открыли то, что сначала показалось ей серым мешком для мусора, и достали оттуда ее сумку, она поняла, что это нечто гораздо менее важное.

– Узнаете?

– Конечно.

– Ваша?

– Да.

– Та самая, что у вас украли?

– Да, Шейн Доналд украл.

– Никаких сомнений?

Пам еще раз посмотрела на сумку:

– Нет. Никаких сомнений. Где это нашли?

– Не знаю, имеем ли мы право… – начал было один из полицейских.

– Возле станции техобслуживания, – сказал другой. – На шоссе М62, к западу отсюда. В мужском туалете. Он все это засунул в сливной бачок.

– Полагаю, кошелька там не было.

– Боюсь, что не было.

– Можно вас попросить идентифицировать все ваши вещи? – спросил первый.

Они достали ее вещи из другого мешка и медленно разложили в центре ее стола. Блокнот, адресная книжка, папки с делами, экземпляр книги «Как быть доброй», пара истрепанных писем, на которые она все собиралась ответить, но никак не могла выбрать для этого время; несколько блестящих голубых оберток от шоколадных батончиков «Фрутс энд натс»; зажигалка и спички, но ни следа сигарет; две черные шариковые ручки «Бик» и огрызок карандаша; гигиенические тампоны, визитные карточки, почтовые марки, ключи.

– Все ваше? – спросил один из полицейских.

– Все мое, – кивнула Пам.

– Жаль, что так получилось, – сказал второй. – Надеюсь, в сумке было не очень много денег.

– Достаточно.

Тот сочувственно улыбнулся.

– Да ладно, – весело сказала Пам. – Может, они пошли на доброе дело.

Ни один из полицейских, кажется, не оценил эту шутку – если это вообще была шутка.

– Новостей, надо полагать, никаких? – спросила она. – Про Доналда, я имею в виду.

– Не могу сказать, мисс.

Мисс? Он что, читал у нее по руке?

– Нам и не сообщат, даже если что-то будет…

– Сумку теперь можно забрать? – спросила Пам. – И вещи тоже?

Конечно. Они оба покивали, пробормотали что-то и ушли. Твидлдэм и Твидлди.[19]19
  Твидлдэм и Твидлди – персонажи из повести-сказки Льюиса Кэрролла «Алиса в стране чудес», известные своей тупостью.


[Закрыть] Она не сомневалась, что им обоим не более чем по двадцать четыре – двадцать пять. Их визит, как и множество других сигналов в последние дни, заставил ее вспомнить о собственном возрасте и вообще о смерти. Нож-то ей прямо в тело упирался, хоть и дрожал, прямо в шею, а этого вполне достаточно, чтобы убить, уж Пам-то знала.

Она с ненавистью вспоминала об этом. Она ненавидела его, этого Доналда, за то, что заставил ее вдруг ощутить себя такой… Незащищенной. Напуганной.

За то, что заставил ее сейчас испытывать ненависть.

Он купил себе булочку с беконом – два тонких кусочка жирной свинины, кетчуп стекает с обеих сторон, – а еще чай в пластмассовом стаканчике и батончик «Твикс». Напротив магазинов был небольшой парк: ряды скамеек по обе стороны от узкой дорожки, сломанные качели, на которых пытались раскачиваться несколько детей, вытоптанные площадки, где раньше была трава, а теперь осталась одна грязь. В дальнем конце, у самой дороги, – кирпичный туалет. Скамейка, которую выбрал Доналд, была больше остальных разрисована разными граффити, одна планка из спинки выломана. Он уселся, ни на кого не обращая внимания, запил остатки булочки последним глотком чая и подумал о Маккернане. Что бы тот стал делать на его, Шейна, месте? Что бы он сейчас стал делать?

Две сороки, треща, слетели с соседнего дерева, сели на землю поблизости и затеяли склоку над куском блестящей бумаги, который занесло сюда ветром из переполненных мусорных баков.

А все гораздо проще: Маккернан никогда бы ни здесь, ни в таком положении не оказался.

Алан Маккернан мог уболтать кого угодно и выпутаться практически из любого положения, пустив в ход лесть, шутки, обаяние. Он, конечно, не настоящий ирландец, ничего ирландского в нем нет – ну, может, пару поколений назад его дед или прадед и выехал из какого-нибудь ирландского графства, из Уиклоу, к примеру, а потом вкалывал где-нибудь на железной дороге или рыл какой-нибудь траханый канал – словом, был на такой работе, где нужны мощные мышцы, а мозги почти не требуются. Отец Маккернана, тот, правда, работал на строительстве, каменщиком, поденно, а по вечерам играл на гитаре и пел. В пабах вдоль всей Килберн-Хай-роуд, на Харлсден, на Ройял-Оук. Иной раз вместе с двумя-тремя другими парнями, иногда в одиночку. В 1959 году, за три года до рождения Алана, он пробовался в состав рокерской группы «Джонни Кидд энд Пайретс». В качестве бас-гитариста. Джонни Кидд в итоге повернул ручку усилителя на минимум и рассмеялся ему в лицо, но потом, как рассказывали, сжалился и взял его к себе подсобным рабочим. На время. В группу «Джонни Кидд энд Пайретс».

Когда Маккернан здорово напивался, действительно здорово, да еще добавлял кайфа «колесами», обычно уже поздно ночью, то всегда врубал их записи, пел их песни, колотя по чему-нибудь в такт и делая вид, что подыгрывает им на гитаре. «Плиз дон'т тач», «Шейкин олл овер», «Линда Лу»…

– Это ж мой крестный отец! – любил повторять Маккернан. Пьяный и вымотанный, на часах три ночи, выпивки почти не осталось, а он растянулся на полу с косячком в лапе. – Мой крестный папаша, Джонни-мать-его-Кидд!

Это было неправдой.

Однажды Маккернан сказал ему правду – когда они были вдвоем, сидели на ярмарочной площади в городишке под названием Клиторпс; утро было ясное и все голубое, Доналд хорошо помнил, как было холодно, а на небе ни облачка.

– Он просил его, – сказал ему Маккернан, – ну, мой старикан просил этого Джонни, приходи, мол, в церковь, на крещение, а этот Джонни – да какой он Джонни, это не настоящее его имя, настоящее было Фред, Фредерик, Фредерик Хит, – ну да ладно, так вот, этот самый Джонни ответил, конечно, точно приду, а сам так и не пришел. Ладно, сказал мой старик, не имеет значения, он все равно сказал, что придет, достаточно и этого. А потом мне: если кто спросит, кто у тебя был крестным, отвечай – Джонни Кидд. И смотри, какое у них будет выражение на морде. Конечно, Джонни к тому времени уже помер, разбился в автомобильной катастрофе, когда мне было всего четыре года. А мой старик все время про это забывал. – Смех Маккернана при этих словах звучал горько. – А может, он этого Джонни вовсе и не просил, лживая сволочь…

Какая-то мамаша раскачивала своего ребенка на качелях; группа восьми-девятилетних мальчишек гоняла мяч. Двое мужчин в длинных пальто и шерстяных шапочках сидели через три скамейки от них, по очереди прикладываясь к бутылке с сидром. Возле туалета все время, как отметил Доналд, останавливались машины – постоят пять-десять минут у тротуара, потом уезжают.

Папаша Маккернана, насколько Доналд помнил, кончил именно так, как вот эти двое, даже хуже: ночевал на кладбище, пробираясь туда уже ночью, укрывался там от непогоды. Дешевый сидр, баночное пиво, четыре по цене трех… Иногда бутылка портвейна. Или «мерзавчик» виски. Что угодно. Он уже умер к тому времени, когда Маккернану едва исполнилось двенадцать. А от его матери уже тогда остались одни воспоминания. Год с небольшим он мотался по разным родственникам, они его спихивали друг другу, как старые обноски. Потом были сиротские приюты и постоянные побеги из них. А потом его настоящим домом стали ярмарки и парки аттракционов.

– Что до этого Джонни Кидда, – говорил Маккернан в другой раз, когда они наблюдали за приливом на пляже в Камбер-Сэндз, – у него был правильный подход. Разбился насмерть, не дожив до тридцати, автомобильная катастрофа, бац – и готово! И Эдди Кокрейн, и Джеймс Дин тоже. Пока не стал стариком и не выдохся. – Маккернан замолчал, чтобы закурить. – Когда Кокрейн погиб в этой аварии, Джин Винсент тоже чуть не загнулся. Сломал себе ногу, уже до того сломанную. Урод несчастный, он и так уже чуть не до смерти допился, пил по-черному, не стоило ему так попадать… Я его один раз видел, меня дядя возил на его рок-концерт, в Лоустофт, кажется. Это в составе Грейт-Ярмута. Мне было восемь или девять. И вот этот жирный малый выходит на сцену, а на ноге шина. Черная кожа. Морда вся опухшая, глаз почти не видно. Очень трогательно. А через несколько месяцев он умер от язвы. От язвы! Что за мерзкая смерть! – Он схватил Доналда за ворот рубашки: – Если я переживу тридцатник, а ты еще будешь жив, разыщи меня и пришей, понял?! Разыщи, мать твою, и пришей, мне теперь уже все равно. Обещаешь? Обещаешь, мать твою так?!

Конечно, Доналд ему пообещал. А что еще он мог сделать?

А теперь Маккернану уже далеко за тридцать. Ближе к сорока. И он сидит в тюряге, где ни с кем за все эти годы и словом не перемолвился, ничего даже отдаленно похожего на беседу, за все эти годы.

Что бы стал делать Маккернан, если бы оказался здесь?

Еще одна машина из постоянно прибывающего потока, текущего мимо парка, медленно подъехала к тротуару и, замедлив ход, остановилась. Доналд поднялся, не сводя глаз с мужчины в синем костюме, который вылез из нее, запер дверцу, быстро оглянулся вокруг и исчез за дверью с буквой «М».

Доналд вошел в туалет и направился к писсуарам. Человек в синем костюме был здесь единственным посетителем. Доналд встал через два места от него и расстегнул «молнию» на ширинке. Через пару секунд он бросил взгляд в сторону мужчины, и тот ему подмигнул. Ему за пятьдесят, решил Доналд, круглое красное лицо, лишний вес. Человек снова подмигнул, и Доналд кивнул в ответ.

Не застегивая ширинку, мужчина отступил назад и зашел в одну из кабинок, оставив дверь открытой. Доналд видел, что он сел там, спустив брюки до колен.

Доналд резко повернулся, шагнул к нему и с силой врезал ногой по двери, распахнув ее полностью. Мужчина заорал и попытался встать, но тут увидел нож в паре дюймов от собственного лица.

– Нет! Не надо! Пожалуйста!

– Карманы выворачивай, живо! – Так, бумажник, мелочь, ключи. – Положи! Положи все на пол! А теперь подвинь ногой ко мне, сюда!

Доналд подобрал бумажник, деньги, а ключи от квартиры отбросил пинком к стене.

– Ключи от машины!

– Нет, не надо!

Нож дернулся вверх, прямо к его глазам, и человек, вздрогнув, прикрыл лицо локтем. Доналд ударил его в грудь.

– Ключи от машины, быстро!

Он выхватил связку из руки мужчины и отскочил назад, с грохотом закрыв дверь кабинки. Маккернан несколько раз пускал его за руль, когда сам был слишком вымотан или слишком пьян, и Доналд сейчас волновался, сумеет ли он вспомнить все, что нужно. Ему понадобилось несколько минут, чтобы завести машину и разобраться с переключением передач, а мужчина в синем костюме все это время сидел в своей кабинке в спущенных брюках и плакал.

23

К лондонскому вокзалу Сент-Панкрас поезд должен был прибыть практически вовремя. В пути Элдер читал и смотрел в окно, стараясь отключиться от разноголосого шума – почти все вокруг трепались по своим мобильникам. После нескольких дней совершенно отвратительной погоды, причина которой заключалась в чем-то произошедшем (или, наоборот, не произошедшем) над Азорами, утро сегодня было ярким и солнечным, трава в полях блестела серебром. Он читал «Сокол для батрака» Барри Хайнса, о мальчике из заброшенной деревушки, воспитывающем охотничьего сокола. По этому роману был снят фильм, но Элдер его не видел. Маленький, тщедушный ребенок, которого все обманывают; над ним издеваются в школе, на него почти не обращают внимания дома. Настоящего сокола у него нет, вместо этого он приручил пустельгу, и та научилась возвращаться к нему на руку, и если бы он не полюбил эту птицу, у него бы вообще ничего в жизни не было. Просто плыл бы себе по течению. И кем бы он стал в итоге?

Когда мы взрослеем, размышлял Элдер, из какой бы семьи мы ни происходили, нам всегда нужно что-то еще, что-то дополнительное, помимо семьи. Для Кэтрин это спорт, для Сьюзен Блэклок было драматическое искусство, а для Шейна Доналда… а для него это был Алан Маккернан. Ярмарки и ранний рок-н-ролл да еще стремление хоть кому-то причинить боль. А потом секс и снова боль. И полная власть над кем-то. И вот теперь, после тринадцати лет в тюрьме – половина его жизни! – а потом под надзором полиции, он подался в бега. Бродит где-то сам по себе. И наверное, чинит зло.

Солнце по-прежнему ярко светило на поля, тенью выделяя деревья; вот маленький ребенок, ехавший рядом с матерью на трехколесном велосипеде, остановился и помахал проходящему поезду ручонкой. Элдер захлопнул книгу и прикрыл глаза. Менее чем через двадцать минут он будет в Лондоне.

Район Лондона, в котором обитала Шиобан Бенэм, располагался на значительном расстоянии от ближайшей станции метро; улицы вокруг Сент-Панкрас были наглухо забиты машинами, длинная очередь на такси продвигалась медленно. Элдер посмотрел по карте и решил, что лучше пойти пешком. Проститутка на углу Гудз-уэй едва взглянула в его сторону, когда он проходил мимо. Лет семнадцать, подумал Элдер, максимум восемнадцать, на шее царапины, длинные рукава скрывают следы уколов.

Противоположную сторону улицы занимали разнообразные авторемонтные мастерские вперемежку с магазинчиками, торговавшими подержанной офисной мебелью и сомнительным антиквариатом. Небольшой парк сменился территорией больницы Сент-Панкрас, потом Элдер миновал новые офисные здания и вход в Центр садоводства; улица поднималась все выше, уходя от канала. Теперь пошли жилые дома, низкие здания из пожелтевшего кирпича, а за ними – террасные дома поздневикторианского периода, потом Камден-сквер. Улица Саут-Виллас ведет с холма вниз; солидные особняки, уже давно разбитые на отдельные квартиры. Шиобан жила в третьем по счету доме, на третьем этаже. Фамилия – Бенэм – была аккуратно выписана красными чернилами на карточке, висевшей рядом с дверью вместе с другими.

– Вы не сантехник?

– Боюсь, что нет.

– Тогда вы полицейский.

– Признаю свою вину.

– Поднимайтесь.

Шиобан оказалась ниже ростом, чем Элдер себе представлял, кожа бледная, рыжие волосы устрашающе торчат дыбом. Даже не рыжие, а алые, Элдер бы так их назвал, если бы его спросили. На ней были джинсы и длинная свободная белая рубаха без воротника. Ноги босые.

– Каждый раз, как только включаю стиральную машину, сразу заливаю в кухне весь пол, – пожаловалась она, поднимаясь по лестнице. – Вы, случайно, не разбираетесь в стиральных машинах, а?

– Увы, нет. Я сам себе прачка.

– Ну ладно. Входите, входите.

На низкой кушетке, обитой тканью в коричневую и оранжевую полоску, лежала, свернувшись в клубок, белая кошка. На натертом полу – узкие индийские коврики. Металлический стол, выкрашенный в серый цвет. Книги и компакт-диски на полках и на полу, в стоящих повсюду коробках. Театральные афиши на стенах. На одной из них, «Ворота на Ноттинг-Хилл», Элдер обнаружил фамилию Шиобан в самом верху списка – актеры перечислялись в алфавитном порядке.

– У вас тут очень мило, – заметил Элдер.

– Ага. Здорово. Мне это, конечно, не по карману. Мы тут вдвоем жили, но месяц назад Тина забеременела и решила уехать домой, в Керкуолл, на Оркнейские острова. Можете себе представить, как можно жить на Оркнейских островах?

– Не могу.

– И я не могу. Чай или кофе?

– Чай, наверное.

– Извините, я чисто автоматически спросила… На самом деле у меня чай только травяной. Мятный или ромашковый.

Элдер улыбнулся:

– А кофе у вас не из одуванчиков?

– Кофе настоящий. Арабика, в зернах, сто процентов. Фирменный напиток. У меня такая маленькая восьмигранная турка, я только в ней его варю.

– Тогда пусть будет кофе.

– Вот и хорошо. Вы тут пока устраивайтесь поудобнее. На Ванессу не обращайте внимания, она не кусается.

Ванесса выглядела так, как будто любое усилие, помимо разве что потягивания, было ей совершенно не по силам. Обозрев Элдера одним грустным глазом, она снова стала притворяться, что спит.

Шиобан остановилась у двери в кухню:

– Если это вам мешает, можно выключить.

Элдер, который лишь смутно ощущал, что рядом играет музыка, покачал головой:

– Нет, так нормально.

К тому времени как она вернулась, минут через семь-восемь, музыка – какой-то струнный инструмент, скорее всего восточный, кажется, это называется уд[20]20
  Уд – арабский струнный музыкальный инструмент наподобие лютни.


[Закрыть] – уже долбила Элдеру по мозгам.

Кофе был отличный, крепкий и не горький. Элдер добавил в него немного молока. Шиобан подняла кошку и, спустив ее на пол, уселась, скрестив ноги, на кушетку, на другом конце которой сидел Элдер. Тщательно исследовав шерсть у себя под хвостом, Ванесса вспрыгнула обратно, покрутилась и улеглась между ними, выпуская и вновь убирая коготки на фоне маленькой синей подушки.

– Когда вы позвонили, – начала Шиобан, – я решила, что это по работе – я всегда так думаю в эти секунды, после того как сниму трубку и тот, кто звонит, назовется, – так вот, я всегда думаю, что это мой агент, что он сейчас скажет, что я должна срочно позвонить в Ар-эс-си[21]21
  Ар-эс-си – Королевская шекспировская труппа – труппа Королевского шекспировского театра в г. Стратфорд-он-Эйвон.


[Закрыть] или что кто-то там сломал ногу и мне нужно срочно мчаться в Национальный театр. Но вместо этого, если звонок действительно связан с работой, мне предлагают либо гастроли под эгидой Британского совета[22]22
  Британский совет – правительственная организация по развитию культурных связей с зарубежными странами. Создан в 1934 г.


[Закрыть] по Хорватии или Казахстану, либо сорокасекундную роль сексуально озабоченной пастушки в «Эммердейле».[23]23
  «Эммердейл» – мыльная опера на британском телевидении; идет с 1972 г.


[Закрыть] Последняя роль, что я играла – это ведь вовсе не мой натуральный цвет волос, понимаете, это я покрасилась для роли, – была в сценической версии «Унесенных ветром» в театре «Баттерси артс». Труппа состояла из четырех человек и дюжины кукол. Про этих кукол лучше не спрашивайте. – Она пригладила обеими руками свою гриву и покачала головой. – Ой, извините, так о чем это я?..

– Когда я позвонил…

– Ах да! Понимаете, я решила, что это, вероятно, связано со Сьюзен. Еще до того, как вы это сказали. Она у меня в последнее время из головы не выходит. После того как в телике про это видела, в «Новостях», про этого мужика, который сбежал, скрылся или что там еще… Ну, ушел. В бега ударился. Шейн Доналд, так ведь его зовут? Когда Сьюзен исчезла, они решили, что он ее убил, так ведь? Полиция. Вы сами. Вы ведь так думали? Как по-вашему, так оно и было?

– Есть большая вероятность, что да. Доналд и Маккернан. Все улики…

– Но сами-то вы что тогда думали? Что чувствовали?

После некоторой паузы Элдер сказал:

– То же самое.

– А теперь?

– А теперь я не знаю. Я по-прежнему считаю, что это возможно, однако… – Он пожал плечами. – Я просто не знаю.

– Бедная Сьюзен, – сказала Шиобан.

– Вы с ней были близкими друзьями, правда?

– Да. Не такими близкими, как с Линси. С Линси мы дружили еще с детского сада. Но в тот год, да, мы были близкими друзьями, все трое. Очень близкими, насколько это вообще возможно.

Элдер поставил чашку на блюдце, и звон, хоть и совсем не громкий, прозвучал четко и ясно.

– Продолжайте, – сказал он.

– Ну, не знаю… Было в ней что-то такое… Вроде бы она с тобой во всем близка, откровенна, и вдруг… – Шиобан подняла обе руки, выставив ладони и растопырив пальцы.

– Да, некоторые именно так себя и ведут, – сказал Элдер. – Слишком закрытые.

– Точно.

– Значит, было что-то, что она ото всех скрывала?

– Думаю, да.

– Это было связано с ее семьей?

Шиобан резко сбросила ноги с кушетки, и кошка, подняв голову с подушки, посмотрела на нее укоризненно.

– Да, некоторым образом. Ведь мы с Линси все время бывали друг у друга. Мы, конечно, дольше были знакомы, но не в этом дело. К Сьюзен мы заходили в лучшем случае пару раз в год.

– А почему, как вы думаете?

– Думаю, она немного не то чтобы стыдилась, скорее смущалась. Без всяких на то оснований. Она ж вовсе не в трущобах жила! И мама у нее была очень милая женщина. Обычная, простая, понимаете, но ничего такого, чтобы стыдиться. – Она засмеялась. – Все лучше, чем те мамаши, что целыми днями глушат джин с тоником, вроде как иначе они будут выглядеть несовременно, и вечно таскают тебя по всяким кинопробам и прослушиваниям.

– А как насчет отца Сьюзен? – спросил Элдер. – О нем у вас какое сложилось впечатление?

Шиобан отпила еще кофе, раздумывая.

– Трудно сказать. То есть он просто по большей части отсутствовал дома. На работе был, видимо, а когда появлялся, ну, все было нормально, мне кажется. Что еще о нем можно сказать? Думаю, он просто нас не замечал, вот и все.

– А как насчет Сьюзен? С ней он как?

Шиобан выпятила нижнюю губу.

– Да вполне нормально. Она, правда, в его присутствии становилась тихой, это я заметила. Ходила словно по стеклу, понимаете? Словно не хотела его разозлить.

– Разозлить?

– Я один раз слышала, как он на нее орал. Мы с Линси раньше времени к ним заявились, зашли за ней, чтоб вместе идти на драму, а он как раз в это время разорялся. Настоящий кошачий концерт! Аж на улице было слышно.

– А вы поняли, в чем было дело?

– Да так, один парень… Сьюзен в него, кажется, влюбилась. Так, урод недоделанный. Ничего удивительного, что ее папаша писал кипятком. Не то чтоб было о чем волноваться – у них там все кончилось, едва успев начаться. Он ее бросил, а потом были обычные слезы и сопли, но скоро она о нем и думать забыла. Вместо этого с нами развлекалась. Вот посмотрите…

Она вскочила на ноги, напугав кошку, и принесла фотоальбом, стоявший на полке.

– Думаю, вам понравится.

На первой фотографии красовался весь состав драматической студии на фоне школьного автобуса: Сьюзен Блэклок стояла крайней справа, на полшага от всех остальных. Восемь девушек и четыре парня; Пол Латам в мешковатом, когда-то белом костюме, в центре переднего ряда, улыбается. На большей части других фото – на фоне Королевского шекспировского театра в Стратфорде, на тротуаре возле Раунд-Хауса[24]24
  Раунд-Хаус – культурный центр в Лондоне, в районе Хампстед; в нем размещены библиотека, театральный зал, кинотеатр и картинная галерея.


[Закрыть] – Сьюзен стояла рядом с Шиобан и темноволосой девушкой, видимо, Линси.

– Ага, – подтвердила Шиобан, – это Линси.

Дальше шли фото всех троих: общие, всей троицы, по отдельности, парами – смеющиеся девушки строят смешные рожицы в объектив или делают вид, что рыдают… Шиобан раздвинула себе рот пальцами… Линси показывает язык. Идиотские шляпки, дурацкие значки, яркие, кричащие одежки… Три девушки, три молодые женщины, развлекающиеся от души.